Текст книги "Человек из тени"

Автор книги: Коди Макфейден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

49

Мы стоим в помещении рядом с комнатой для допросов и смотрим через одностороннее стекло на мнимого дезинсектора. Он сидит за столом, на руках и ногах наручники.

Внешне ничего особенного, что меня даже удивляет. Темные волосы, жесткое угловатое лицо. Глаза горят злостью, хотя поза вполне расслабленная. Он смотрит в зеркало, на нас.

– Крепкий орешек, – замечает Алан. – Что-нибудь насчет него выяснили?

– Не слишком много, – отвечает Барри. – Зовут Роберт Стрит. Тридцать восемь лет, женат никогда не был, детей нет. Работает инструктором по боевым искусствам. – Он смотрит на мою распухшую губу и кивает: – Но мы это и так уже знаем.

– У тебя есть его адрес? – спрашиваю я.

– Ага. Он живет в квартире в Бербенке. Благодаря совпадению его отпечатков с отпечатками, найденными в квартире твоей подруги, мы сможем получить ордер на обыск. Я уже поручил своим этим заняться.

– Кто будет вести допрос? – спрашивает Алан. – Ты сказала «один из нас», так кто – ты или я?

– Ты. Без вопросов.

Алан – лучший из нас в этом деле.

Он долго смотрит на меня и кивает. Затем снова поворачивается к стеклу и следит за Робертом Стритом. Он наблюдает за ним долго. Мы с Барри терпеливо ждем, мы понимаем, что в данный момент мы для Алана не существуем, что он полностью погрузился в изучение Стрита, подобно тому как охотник изучает повадки зверя, которого собирается поймать на мушку.

Нам нужно расколоть Стрита по самым разным причинам. По правде говоря, мы в смысле доказательств недалеко ушли. Отпечатки пальцев в квартире Энни могут быть объяснены каким угодно образом. Например, адвокат способен заявить, что отпечатки Стрита попали на кровать, когда тот двигал мебель в поисках домашних насекомых. У нас есть ДНК убийцы, но пока нет результатов сравнения. Что, если на ногте Шарлотты Росс кровь Джека-младшего, а не Стрита?

Прежде всего нам требуется ниточка к Джеку-младшему.

Алан смотрит на Барри:

– Можешь меня впустить?

Барри выводит его из помещения, и несколько мгновений спустя я вижу, как Алан входит в комнату для допросов. Роберт Стрит поднимает глаза. Изучает Алана, склонив голову набок. И улыбается.

– Вау, – говорит он с издевкой, – догадываюсь, ты будешь плохой коп?

Алан спокойно, как будто времени у него навалом, берет стул и усаживается прямо напротив Стрита. Поправляет галстук. Улыбается. Глядя на него, я понимаю, что каждое движение рассчитано. Не только движение, но и скорость. И тембр голоса. Все это представление с одной-единственной целью.

– Мистер Стрит, меня зовут Алан Вашингтон.

– Я знаю, кто ты такой. Как твоя жена?

Алан улыбается, качает головой и грозит ему пальцем:

– Пытаетесь с ходу разозлить меня?

Стрит преувеличенно широко зевает.

– Где эта сволочь Барретт? – спрашивает он.

– Где-то здесь, – говорит Алан. – Вы ей здорово врезали.

Эти слова вызывают мерзкую улыбку.

– Рад слышать.

Алан пожимает плечами:

– Между нами говоря, мне и самому иногда хочется как следует ей врезать.

Глаза Стрита сужаются.

– В самом деле? – В голосе слышится сомнение.

– Ничего не могу с собой поделать. Я старой закалки. Там, где я вырос, женщины знали свое место. – Алан усмехается. – И это место подо мной. Не сверху меня, если ты понимаешь, о чем я говорю. – Он хмыкает. – Черт, мне то и дело приходится отвешивать оплеухи своей жене. Чтобы она помнила, где ее место.

Теперь он полностью завладел вниманием Стрита. Взгляд монстра полон удивления, желание в нем борется с сомнением. Он хочет, чтобы Алан действительно был таким, как кажется, и это желание быстро побеждает недоверие.

Дни резиновых шлангов и игр в доброго и злого копа остались в далеком прошлом. Уже существует целая наука допросов и интервью, надежно проверенная на практике. Это танец, базирующийся на психологии и требующий особого таланта вкупе с колоссальной наблюдательностью. Первый шаг всегда одинаков: «Установи взаимопонимание». Если бы Стрит любил рыбалку, Алан немедленно бы превратился в любителя-рыболова. Если бы он был фанатом оружия, Алан покорил бы его своими знаниями в этой области. Стрит же любит мучить женщин. Поэтому временно Алан тоже. И это срабатывает. Я видела, как такой метод действует на закоренелых преступников. Я также видела, как он действует на копов, знакомых с этим методом и умеющих им пользоваться. Такова уж природа человека.

– И что об этом говорит ФБР? – спрашивает Стрит.

Алан угрожающе наклоняется вперед:

– Она знает, что следует держать рот на замке.

Стрит кивает. Он явно под впечатлением сказанного.

– Так или иначе, – продолжает Алан, – вы вмазали Смоуки здорово. И другим мужикам тоже. По слухам, вы там продемонстрировали какое-то хитрое боевое искусство. Вы ведь преподаете, правильно?

– Правильно.

– Что именно?

– Вин-чун. Это вариант кунг-фу.

– Нет, правда? Настоящий Брюс Ли, верно? – Алан улыбается. – У меня черный пояс по карате.

Стрит окидывает Алана взглядом, оценивая его размеры:

– И делаете успехи? Серьезно занимаетесь? Или только для показухи?

– Я борюсь со спарринг-партнером два раза в неделю, ежедневно делаю каты, и так уже десять лет.

Я вопросительно смотрю на Барри.

– Алан не отличит удар в карате от пинка под зад, – улыбается Барри.

Стрит кивает. Небольшая демонстрация мужского уважения.

– Это правильно. Надо держаться в тонусе. Такой большой человек, как вы, может быть очень опасным.

Алан разводит руками, будто хочет сказать: «Я стараюсь».

– У меня иногда неплохо получается. А вы? Когда вы начали заниматься кунг-фу?

Стрит задумывается. Делает то, на что рассчитывал Алан, даже не подозревая об этом.

– Точно год не помню… Мне тогда было пять или шесть лет. Мы жили в Сан-Франциско.

Алан присвистывает:

– Давненько. Сколько в среднем требуется времени, чтобы человек с нуля стал хорошим бойцом?

Стрит размышляет:

– Трудно сказать. Зависит от человека. Но, как правило, лет пять.

Алан задает безобидные вопросы, чтобы создать базу. Он использует технику, которая называется «невролингвистическим интервью». Согласно этой технике задаются вопросы двух типов. Один тип вопросов заставляет что-то припомнить, второй – вынуждает проявить умственные способности. Алан одновременно изучает язык тела Стрита, замечает, какие в нем происходят изменения, когда он думает об информации или, наоборот, пытается что-то вспомнить. Прежде всего это видно по глазам, а у Стрита классические манеры. Если Алан просит его что-то вспомнить, например, когда он начал заниматься кунг-фу, Стрит смотрит вправо. Когда же он задает вопрос, требующий размышления, например, посчитать, сколько лет необходимо для обучения человека, Стрит смотрит вниз и влево. Теперь Алан знает, что если он попросит его что-то вспомнить, а он станет смотреть вниз и влево, то скорее всего соврет, потому что думает, а не вспоминает.

– Около пяти лет. Неплохо. – Алан машет рукой за своей спиной. Это оговоренный сигнал. Я реагирую и стучу по стеклу. Алан морщится: – Извините. Я на секунду.

Стрит не отвечает. Алан встает и выходит из комнаты. Через несколько секунд он присоединяется к нам.

– Он умеет держать себя в руках, – говорит он, – но он не знает ни шиша о языке тела и вообще о допросах. Я попытаюсь его подмять.

– Будь осторожен, – предупреждаю я. – Мы хотим, чтобы он привел нас к Джеку-младшему. Ты еще не знаешь, насколько верным подручным он может оказаться.

Алан смотрит на меня и качает головой:

– Это не важно. – Он поворачивается к Барри: – Ты папку приготовил?

– Вот она. – Барри протягивает ему папку с бумагами, которые либо не имеют никакого отношения к Стриту, либо вообще чистые. На обложке папки четко написано: «Роберт Стрит».

Папка – элементарный реквизит. Алан собирается изменить тон и темп допроса. Теперь это будет конфронтация. В нашем обществе папки ассоциируются с важной информацией, а тот факт, что эта папка распухла от документов, для Стрита будет означать, что у нас полно улик против него. Алан войдет и произнесет так называемое «утверждение о конфронтации». В такого рода допросах это самый главный момент, он может быть весьма драматичным. Некоторых подозреваемых такое утверждение настолько дестабилизирует, что они теряют сознание.

Алан еще некоторое время наблюдает за Стритом и направляется к двери. Через несколько мгновений он входит в комнату для допросов. Он делает вид, что читает какой-то документ в папке. Закрывает ее и держит так, чтобы Стрит мог прочесть свое имя на обложке. На этот раз Алан не садится. Он стоит, раздвинув ноги на ширину плеч. Все в нем говорит, что он главный, что у него все схвачено. Что он уверен в себе. Все, что он делает, рассчитано и целенаправленно.

– Тут такое дело, мистер Стрит. Мы знаем, что вы замешаны в убийстве Энни Кинг и Шарлотты Росс. У нас есть неопровержимые доказательства. Отпечатки пальцев, обнаруженные в квартире Энни Кинг, совпадают с вашими. В данный момент мы сравниваем образцы вашей ДНК и той, что обнаружена в квартире Шарлотты Росс. Готов поспорить, совпадение ДНК будет полным. Кроме того, у нас есть квитанции от дезинсектора. Наши эксперты по почерку легко докажут, что подписывали их вы. Мы вас достали. Теперь я хотел бы знать: желаете ли вы рассказать мне обо всем?

Стрит смотрит на возвышающегося над ним Алана, от которого исходит уверенность и сила. Зрачки Стрита расширяются, дыхание учащается. Однако он быстро овладевает собой и улыбается. Пожимает плечами:

– Я бы поговорил, знай, о чем вы толкуете.

Улыбка Стрита становится шире, настоящий Чеширский кот. Он думает, что у него козырной туз на руках. Он пока не знает, что в этой колоде два туза.

Алан стоит тихо. Смотрит на него. Одним резким движением он поворачивается, хватает стол и отодвигает его к дальней стене. И ставит свой стул перед Стритом. Садится совсем близко от него.

Вид у Алана угрожающий.

– Что вы делаете? – спрашивает Стрит. В голосе слышится беспокойство. На лбу появляются капли пота.

Алан удивляется.

– Я лишь хочу убедиться, что я получил все, мистер Стрит.

Он снова роется в абсолютно бесполезной папке и хмурится. Качает головой. Продолжает играть роль. Кладет папку на пол рядом со своим стулом и двигает стул ближе к Стриту, нарушая его личное пространство. Я наблюдаю, как он ставит свое колено между коленей Стрита, таким образом подсознательно угрожая его мужскому хозяйству. Убийца сглатывает слюну. Пот на лбу становится заметнее. Сам он тем не менее не отдает себя отчета в этих физиологических реакциях. Он знает одно: Алан заполнил его мир, и от этого ему очень некомфортно.

– Понимаете, одно с другим не сходится.

Стрит сглатывает слюну.

– Что?

Алан кивает:

– Не сходится. – Он наклоняется ближе, двигает колено вперед. – Понимаете, мы знаем, что вы действовали не в одиночку.

Глаза у Стрита широко распахиваются. Дыхание учащается. Он рыгает, сам этого не замечая.

– Что?

– У вас есть сообщник. Мы об этом догадались по видео, снятому в квартире Энни Кинг. Разница в росте. И мы знаем, что настоящий Джек-младший он, а не вы.

Стрит выглядит рыбой, попавшейся на крючок, рот то открывается, то закрывается. Он не сводит глаз с Алана. Снова рыгает. Опускает руки, прикрывая пах. Все движения он проделывает рефлекторно, машинально. Алан наклоняется еще ближе.

– Ты знаешь, кто он такой, Роберт? – спрашивает Алан.

– Нет! – Глаза опущены вниз и смотрят влево. Врет.

– Что ж, Роберт… Я думаю, что ты врешь. Роберт, я полагаю, ты знаешь, кто он и где его можно найти. Это так, Роберт? – Алан повторяет его имя, чтобы создать впечатление обвинения и ощущение, что спрятаться некуда.

Стрит таращится на Алана. Он уже весь вспотел.

– Нет.

– Знаешь, чего я не понимаю? Почему ты его защищаешь. – Алан наклоняется еще ближе. Задумчиво трет подбородок. – Может быть… – Он щелкает пальцами. – Понимаешь, когда двое серийных убийц работают вместе, чаще всего это означает, что они трахают друг друга. Вернее, трахает тот, кто доминирует. А как у вас? Ты поэтому его защищаешь? Потому что подставляешь ему задницу?

Глаза Стрита едва не вылезают из орбит. Он трясется от ярости.

– Я не гребаный педик!

Алан наклоняется вперед так, что они почти касаются носами. Стрит трясется. Снова рыгает.

– А маленькая девочка рассказывает другое. Бонни. Помнишь ее? Она сказала, что один из вас заглатывал эту штуку другого с такой жадностью, будто участвовал в соревновании по поеданию сосисок.

Стрит в предынсультном состоянии.

– Она врет, маленькая сука!

– Попался, – говорит Барри.

Алан не успокаивается.

– Ты уверен? Девочка рассказывала такие вещи, которых она в своем возрасте не может знать.

– Она врет! Возможно, она видела, как сосут член, потому что ее мать была шлюхой. Мы никогда не касались…

Он замолкает, сообразив, что произошло. Что он сказал.

– Значит, ты там был, – говорит Алан.

Лицо Стрита краснеет. По щекам текут слезы. Наверняка он этого не замечает.

– А пошли вы все! Да, я там был! Помогал убить эту дрянь! Ну и что? Его вы никогда не поймаете. Сами увидите, он от вас уйдет. Он слишком умен для вас!

– Итак, мы имеем признание одного из них, – говорю я.

Барри кивает:

– Он только что купил себе билет до газовой камеры в одну сторону.

Алан чуть-чуть отодвигается. Но колено держит все в том же угрожающем положении.

– Знаешь, Роберт, наши ребята сейчас едут в твою квартиру. Роберт, я готов поспорить, что они найдут там что-то, что поможет нам поймать его. Я ведь прав, Роберт?

Стрит смотрит вправо. Припоминает. Затем выкрикивает:

– Нет! Нет там ничего! Пошел ты к такой-то матери! И перестань повторять без конца мое долбаное имя!

– Ты видела? – возбужденно бормочет Барри.

Я видела, и все во мне встрепенулось.

Когда он говорил «нет», он смотрел вниз, а потом влево.

Он врет.

В его квартире есть что-то, и он не хочет, чтобы мы это нашли.

50

Мы стоим в квартире Стрита. Мы с Барри долго наблюдали, как Алан его раскалывал. Ему не удалось заставить его сказать, кто такой Джек-младший, но он сказал ему все остальное. Как Джек с ним связывался, как они выбирали своих жертв, другие факты. Он подписал признание и, к тому времени, когда Алан покинул комнату для допросов, превратился в потную трясущуюся массу. Алан полностью уничтожил его.

Дракон отнесся к этому с одобрением.

Звонит мой сотовый телефон.

– Барретт.

– Это Джин, Смоуки. Думаю, тебе приятно будет узнать, что ДНК Стрита совпадает с ДНК, обнаруженной на ногте Шарлотты Росс.

– Спасибо, Джин. Это хорошие новости.

Он молчит, потом спрашивает:

– Келли выкарабкается?

– Надеюсь. Надо подождать.

Он вздыхает.

– У меня все, – говорит он.

– Пока.

– Здесь чисто, – замечает Алан.

Я оглядываюсь. Он прав: квартира Стрита не просто чистая, она стерильная. На стенах нет картин, равно как нигде нет фотографий Стрита или его родственников и друзей. Ни рисунков, ни эстампов. Обстановка сугубо функциональная: диван, кофейный столик, маленький телевизор.

– Спартанец, твою мать, – бормочу я.

Мы проходим в спальню. Как и гостиная, она безукоризненно чистая. Кровать аккуратно заправлена, прямо-таки по-армейски. Есть у него и компьютер, стоит на столике у стены.

Тут я это вижу. Единственную вещь, которой здесь явно не место. Небольшой медальон, лежащий рядом со студенческой тетрадкой. Медальон женский, на золотой цепочке. Я беру его и открываю. Внутри миниатюрная фотография красивой пожилой женщины. «Чья-то мать», – думаю я.

– Хорошенькая, – замечает Алан.

Я киваю. Я кладу медальон, открываю тетрадь. На первой странице надпись: «Эта тетрадь принадлежит Реней Паркер. Может, с виду в ней ничего особенного, но на самом деле это МАГИЯ – ха-ха! Мой ковер-самолет. Так что не смейте трогать!» Ниже подпись и дата.

– Это что же получается? Двадцать… пять лет назад?

Я киваю. Вот оно. Это ключ.

Он приведет нас к нему.

Я трогаю тетрадь, провожу пальцами по надписи.

Может быть, она и в самом деле окажется магической.

51

Я стою и слушаю Алана. Он сильно волнуется. У меня ощущение, что все начинает двигаться быстрее и быстрее.

– Мы нашли Реней Паркер в ВИКАП. Нечто потрясающее.

ВИКАП – программа, занимающаяся разбойными нападениями. Она была придумана одним детективом из полицейского управления Лос-Анджелеса в 1957 году, но не использовалась до 1985 года, когда ее задействовали в Национальном центре анализа насильственных преступлений при Академии ФБР. Идея сама по себе гениальна. Это национальная база данных, цель которой собирать, рассматривать и анализировать насильственные преступления. Особое внимание уделяется убийствам. Вся информация, вплоть до мельчайшей, касательно раскрытых и нераскрытых преступлений предоставляется любому работнику правоохранительной системы, занимающемуся этими преступлениями, не важно на каком уровне. В целом эта груда информации дает возможность сравнивать акты насилия в масштабе страны.

Алан показывает мне бумаги, которые держит в руке:

– Дело двадцатипятилетней давности. Стриптизерша из Сан-Франциско. Ее нашли задушенной в аллее, и, что главное, часть ее органов была удалена.

Все моя усталость исчезает. Как будто я понюхала кофеин.

– Это наверняка он. Непременно.

– Ага, дальше лучше. Тогда у них был подозреваемый. Они только не смогли собрать достаточно улик.

Я вскакиваю.

– Лео, оставайся здесь, будешь за связного. Алан и Джеймс, полетели в Сан-Франциско. Немедленно.

– Слушаюсь, – говорит Алан и направляется к двери, подгоняемый приливом адреналина, возбуждения и злости.

Мы выходим из здания и видим Томми Агилеру, который сидит в своей машине. Он неподвижен и собран.

– Подождите секунду, – обращаюсь я к Алану и Джеймсу и подхожу к машине. Томми опускает стекло.

– Что происходит? – спрашивает он.

Я рассказываю о том, что нам удалось узнать.

– Теперь мы летим в Сан-Франциско.

– Что требуется от меня?

Я улыбаюсь, протягиваю руку и касаюсь его щеки.

– Выспись.

– Звучит заманчиво, – говорит он.

Мистер Лаконичность, как всегда. Я поворачиваюсь, чтобы уйти.

– Смоуки, – окликает он меня.

Я поворачиваю голову.

– Будь осторожна.

Я успеваю заметить беспокойство в его глазах, прежде чем он поднимает стекло и уезжает.

Почему-то я вспоминаю Салли Филд на церемонии вручения премии «Оскар».

– Я ему нравлюсь, я ему в самом деле нравлюсь, – бормочу я тоненьким голоском.

52

Этот сон я вижу впервые. Прошлое и настоящее смешались, стали единым целым.

Я сплю в собственной спальне и слышу шум. Какие-то визжащие звуки, будто где-то работают пилой. Я встаю и хватаю пистолет с прикроватного столика. Сердце бешено колотится.

Я тихо крадусь в коридор, держа перед собой пистолет в трясущихся руках. Неужели кто-то залез в дом?

Звук исходит из гостиной. К визгу пилы добавляется хихиканье.

Я вхожу и вижу его там. Голова обмотана бинтами. Видны лишь огромные красные губы и омертвелые глаза.

– Смотри, – шипит он по-змеиному.

Спинка дивана заслоняет мне обзор. Но я и не хочу ничего видеть.

– Смотри, – приказывает он.

Я двигаюсь вперед, вперед, вперед.

И вижу.

Она лежит на диване. Вспоротая от грудины до паха. Все органы на виду. В волосах кладбищенская земля. Грязным пальцем она показывает на меня.

– Ты виновата… – хрипит она.

Сперва это Алекса, затем Шарлотта Росс, а потом Энни.

– Почему ты позволила ему убить меня? – спрашивает Энни и тычет в мою сторону пальцем. – Почему?

Человек с забинтованным лицом хихикает.

– Видишь? – шепчет он. – Видишь их грязные пальцы? Они вечно будут направлены на тебя.

– Почему? – спрашивает Энни.

– Видишь? – шепчет он.

Я резко просыпаюсь. В кабине самолета безмолвно и полутемно. Джеймс и Алан дремлют.

Я смотрю в иллюминатор на темную холодную ночь и ежусь. Грязные пальцы. Сомневаться в том, что это символизирует, не приходится.

Я чувствую их постоянно, они указывают на меня из могилы. Те, кого я не спасла.

Я позвонила Дженнифер Чанг в полицейское управление Сан-Франциско из самолета, и она встретила нас в аэропорту.

– Все, я с тобой больше не дружу, – говорит она, намекая на ранний час.

– Прости, Дженни. Тут все так закрутилось. – Я рассказываю ей о Келли.

Она вытягивает губы в прямую, злую линию.

– Больше ничего не известно о ее состоянии? – спрашивает она.

– Нет, – отвечает Джеймс.

– Господи… – говорит Дженни и смотрит в сторону.

Я показываю ей свой кейс:

– Но у нас есть удачные находки.

В Дженни сразу проявляется детектив.

– Рассказывай.

Я коротко обо всем рассказываю.

– Двадцать пять лет назад. Я начала работать в полиции с двадцати одного года. Так что это случилось до меня. Кто вел дело?

– Детектив Роулингс, – отвечает Алан.

Дженни замирает. Смотрит на Алана:

– Роулингс? Ты уверен?

– Да, уверен. А в чем дело?

Она качает головой:

– Вам сильно повезло. Роулингс – первоклассный мудак. Всегда им был, насколько я слышала. Он пьет и считает дни до отставки.

– И что в этом хорошего для нас? – удивляюсь я.

– А больше вероятности, что тогда, давным-давно, он что-то упустил. А вы, ребятки, не упустите.

В полицейском управлении Дженни нетерпеливо стучит карандашом по столу, ожидая, когда ей ответят на звонок.

– Роулингс? Это Дженни Чанг. Да, я знаю, сколько сейчас времени. – Она хмурится. – Не моя вина, что ты пьяница.

Я бросаю на нее умоляющий взгляд. Мне нужно, чтобы этот человек приехал, а не послал нас к черту. Она закрывает глаза. Я догадываюсь, что она считает до десяти.

– Послушай, Дон. Не сердись на меня. Меня тоже из кровати вытащили. Вот я и огрызаюсь. Глава КАСМИРК из Лос-Анджелеса здесь, интересуется одним твоим старым делом. Насчет… – она сверяется с записью в блокноте, – Реней Паркер. – На лице написано удивление. – Конечно. Договорились. Встретимся здесь. – Она кладет трубку, на лице растерянность.

– Что? – спрашиваю я.

– Как только я произнесла ее имя, он перестал ныть и сказал, что немедленно приедет.

– Наверное, это дело и для него много значит.

Дон Роулингс появляется через полчаса. С первого взгляда ясно, что Дженни насчет него не ошиблась. Роста в нем примерно пять футов девять дюймов, у него большой живот, глаза в красных прожилках. Цветастое лицо закоренелого пьяницы. Выглядит он старше своих лет.

Я встаю и пожимаю ему руку:

– Спасибо, что приехали, мистер Роулингс. Я специальный агент ФБР Барретт из Лос-Анджелеса. Это Джеймс Гайрон и Алан Вашингтон, которые работают вместе со мной.

Он разглядывает мое лицо.

– Я вас знаю. Вы та, в чей дом ворвались. – Он морщится. – Кошмар каждого копа.

Я замечаю, что в руке он держит папку.

– А это что? – спрашиваю я.

Он кладет папку на стол и садится.

– Эта копия досье на Реней Паркер. Я хранил ее все эти годы. Иногда, когда не спится, просматриваю ее.

Когда Роулингс заговаривает о Реней Паркер, его лицо меняется. Глаза становятся более живыми. Я была права. Это дело что-то для него значило.

– Расскажите мне об этом, детектив.

Он смотрит в пространство.

– Надо начать немного раньше, агент Барретт. Детектив Чанг наверняка сказала вам, что я пропащая пьянь. И она права. Но я не всегда был таким. Давным-давно я был там, где она сейчас. Лучший коп в убойном отделе. Высший класс. – Он смотрит на Дженни и улыбается: – Ты ведь об этом не знала, угадал?

Дженни поднимает одну бровь.

– Понятия не имела.

– Ну вот. Не поймите меня неправильно. Когда я начинал работать в полиции, я был молод и удал. Порядочный засранец. Расист, гомофоб, всегда готовый нажать на спусковой крючок. Я иногда молотил кулаками, когда в этом не было необходимости. Но улица учит вас, показывает, как на самом деле обстоят дела. – Он вздыхает. – Я перестал быть расистом в один прекрасный день, когда черный полицейский спас мне жизнь. Преступник подкрался ко мне сзади. Тот коп одновременно толкнул меня в сторону и выстрелил в преступника. Мы долгие годы дружили, пока он не умер. Погиб при исполнении служебных обязанностей.

Эти печальные глаза совсем потерялись в прошлом.

– Я перестал быть гомофобом через год после того, как начал работать в убойном отделе. Смерть так на вас действует. Вы обретаете перспективу. Был тогда один юноша, который похвалялся своей гомосексуальностью. Он работал недалеко от вокзала. И он очень быстро почувствовал мою ненависть. Этот маленький поганец дразнил меня, делал все, чтобы насолить мне.

На его губах появляется слабая улыбка. Но тут же исчезает под натиском печали.

– Бог мой, как же он выводил меня из себя! Так вот, однажды группа парней забила этого юношу до смерти, потому что он был гомосексуалистом. И вы не поверите, но дело досталось мне. – Он криво улыбается. – Вот и верь теперь в карму. Во время расследования я выяснил две вещи, и с той поры я перестал ненавидеть геев. Я увидел, как его мать кричит и рвет на себе волосы прямо у меня на глазах. Я видел, что для нее наступил конец света, потому что ее мальчик умер. Затем я пошел на его похороны, разыскивал подозреваемых. И знаете, что я там увидел? Около двух сотен людей. Поверить невозможно. Не думаю, что я вообще знаю двести человек. И они наверняка не придут на мои похороны. – Он покачал головой. – И это не были просто соседи или приятели-геи. То были люди, для которых он что-то значил. Я узнал, что он постоянно вызывался что-то сделать добровольно. Работал в хосписах, реабилитационных центрах, пунктах помощи в тяжелых ситуациях. Этот юноша был святым. Он был замечательным. А умер только потому, что был геем. – Он сжал пальцы в кулак. – Это было неправильно. Я больше не мог быть частью этого – Он махнул рукой: – Ладно. Так вот. Я был новичком в убойном отделе и новым человеком. Уже не употреблял такие слова, как «педик» или «черномазый». Я стал другим. Упорно работал. Жизнь была прекрасна.

Он делает паузу.

– Теперь отсчитайте пять лет вперед. Примерно три года прошло с той поры, как я был на пике, а теперь я быстро качусь по наклонной. Пью. Изменяю жене. И часто подумываю, а не сунуть ли себе дуло в рот. И все из-за этих мертвых детишек. – Глаза становятся загнанными, причем я узнаю этот взгляд. Я видела его в зеркале. – Кто-то убивал ребятишек. Совсем маленьких детей. Хватал ребенка, свертывал шею и бросал на обочину или на дорогу. Шестерых убил, а у меня никаких подозреваемых. Я умирал в душе. Готов поспорить, вам знакомо это чувство, раз вы такой работой занимаетесь.

Я киваю.

– Только представьте себе: шесть мертвых ребятишек! А вы не только не поймали того, кто это сделал, но даже ничего не заподозрили. Я совсем потерял себя.

Еще год назад я бы посмотрела на Дона Роулингса с усмешкой. Я бы сочла его слабаком. Человеком, винящим прошлое в настоящем, использующим прошлое в качестве оправдания. Я не могу полностью простить его за то, что он сдался, но потребности усмехнуться в данный момент у меня не возникает. Порой груз обязанностей становится невыносимо тяжелым. И сейчас я испытываю не превосходство, а сочувствие.

– Могу себе представить, – говорю я, глядя на него. Мне кажется, что он верит мне, и продолжает рассказ:

– Я уже совсем запутался, и мне было на это наплевать. Я делал все возможное и невозможное, чтобы забыть про мертвых детишек. Пил, шлялся по бабам. Но продолжал видеть их во сне. И тут я познакомился с Реней Паркер.

На его лице появляется улыбка. Привет от молодого Дона Роулингса.

– Я встретился с ней, когда убили ее дружка. Он был мелким наркоторговцем, вывел из себя не того человека. Она занималась стриптизом и только-только начала завоевывать популярность. Такое встречается сплошь и рядом, и вы быстро привыкаете списывать таких по-быстрому. Но Реней чем-то отличалась. Что-то в ней было под всей этой мишурой. – Он поднимает глаза. – Я знаю, о чем вы думаете. Коп, стриптизерша, конец истории. Но все было по-другому. Разумеется, тело у нее было великолепное. Но я смотрел на нее другими глазами. Я увидел ее и подумал, что, может быть, это мой шанс сделать что-то хорошее. Заплатить за ребятишек.

Я узнал про нее все. Поехала в Лос-Анджелес, чтобы стать актрисой, а закончила танцами без лифчика, чтобы прокормиться. Встретила подонка, который сказал: «Эй, попробуй вот это, ты не подсядешь». Ничего оригинального. Но в ней самой было что-то особенное. Отчаяние в глазах. Как будто она висит на кромке обрыва.

Я взялся за нее, устроил в реабилитационную клинику. В свободное время навещал ее. Держал ей таз, когда ее рвало. Говорил с ней. Ободрял. Иногда мы говорили всю ночь напролет. И знаете что? Она была первой женщиной-другом для меня. – Он смотрит на меня. – Вы понимаете, что я хочу сказать? Ведь я всегда был шовинистом. Считал, что женщины годятся только для женитьбы и траханья.

– Мне довелось с такими встречаться, – говорю я.

– Ну, так то был я. Но эта двадцатилетняя девушка, она стала моим другом. Я не думал о том, чтобы переспать с ней, и не собирался на ней жениться. Я всего лишь хотел, чтобы с ней было все в порядке. Больше мне ничего не было нужно. – Он закусывает губу. – Понимаете, я был хорошим детективом. Обычно мне удавалось поймать преступника. Я ни разу не ударил женщину. У меня были принципы, правильные и не очень. На самом деле я никогда не был порядочным человеком. Вы понимаете разницу?

– Конечно.

– Но с Реней я вел себя порядочно. Бескорыстно. – Он проводит ладонью по волосам. – Она все выдержала и выписалась из клиники. Одна из немногих, кому это удалось. Я одолжил ей денег, и она купила себе квартиру. Начала работать. Через несколько месяцев она даже пошла в вечернюю школу. Занималась на драматических курсах. Говорила, что, если актрисы из нее не выйдет, она всегда может работать официанткой, но пока она не готова отказаться от своей мечты.

Мы с ней иногда ходили куда-нибудь по вечерам. В кино. Всегда как друзья. Мне никогда не надо было ничего другого. В первый раз мне было важнее иметь подругу, чем мягкую задницу. И самое главное: ребятишки исчезли. Я бросил пить, помирился с женой.

Он замолкает, и я знаю почему. Я снова слышу шум приближающегося фантомного поезда. Реней Паркер, спасаясь от самой себя, была убита самым ужасным образом. Единственное, чего я до сих пор не знаю, – как ее смерть повлияла на людей вокруг нее.

Для Дона Роулингса это был момент, когда фортуна повернулась к нему спиной и отбросила его назад, во тьму. Туда, откуда к нему приходили убитые ребятишки.

– Мне позвонили в четыре утра. Не знал, о ком идет речь, пока туда не приехал. – Его глаза кажутся глазами призрака в тумане. Призрака, воющего, обреченного бродить вечно. – Он жег ее от души. Медики потом насчитали на ней более пятисот ожогов от сигарет. Полтыщи! И ни одного смертельного. – Его рука, лежащая на столе, дрожит. – Но худшее он сделал напоследок. Он разрезал ее, вынул некоторые органы и оставил их рядом с телом. Просто бросил на бетон, чтобы они гнили вместе с ней.

Тяжело вспоминать это ощущение. То, что я почувствовал, когда ее там увидел. Вот что я помню – это как один из полицейских в форме сказал, глядя вниз на нее: «А, я ее видел. Это стриптизерша, она работала в „Тендерлойне“. Великолепные сиськи». Ему достаточно было этих фактов. Он посмотрел на Реней, вспомнил ее сиськи и приклеил ей ярлык. Для него она была не человеческим существом, не умной молодой женщиной, которая пыталась направить свою жизнь по новому пути, а простой стриптизершей. – Он проводит пальцем по царапинам на столе. – Им пришлось оттаскивать меня от него. Но не в этом дело. Вы не поверите, этот гад несколько лет спустя достал ее досье, в пункте «профессия» замазал слово «официантка» и написал «стриптизерша/проститутка».