Текст книги "Человек из тени"

Автор книги: Коди Макфейден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Все теперь сплошная боль, ужас и красная пелена. Они ее убьют. Она это знает. Она о таком читала. Но из книг она знает и о ДНК. Знает, что у нее под ногтем.

Она пытается обломать ноготь, надеясь, что они не заметят, пока…

Шелк. Ноготь отламывается. Она не слышит, как он падает на ковер. Но какая-то часть ее скорбит, когда он оставляет ее. Он будет жить после всего этого, так или иначе. А она нет.

Она смотрит на того, у кого в руках пистолет, и он улыбается.

Она закрывает глаза и начинает плакать и думать о ногте.

Она знает, что никогда больше его не увидит.

Я встаю и чувствую, будто меня только что продул холодный ветер. Я смотрю на Шарлотту.

– Я нашла его, – шепчу я ей. – Там, где ты его для меня оставила.

– Какой-то психопат, – бормочет Барри. – Никогда, видно, мне к такому не привыкнуть.

Я смотрю на него:

– Так, может, это и хорошо, Барри?

Он вздрагивает, бросает на меня сердитый взгляд. Затем слабо улыбается:

– Наверное.

Келли и Джин готовятся войти в дом. Я уже рассказала всем про ноготь.

– Им много времени не понадобится, так что давай, вызывай своих техников-криминалистов. Надави на них, пусть поскорее приготовят мне отчет. Я уверена, что эти типы местные. Если будет возможность, я приглашу тебя, когда мы будем их брать.

Барри качает головой:

– Спасибо за предложение, Смоуки, но не думай об этом. Это одно из дел, когда безразлично, кто их поймает, только бы они попались.

– Тогда давай просто держать друг друга в курсе, договорились?

– Годится.

– Так что конкретно ты хочешь, чтобы мы здесь сделали?

Когда Джин задает этот вопрос, на его лице появляется странное выражение усталости и раздражения. Он рад оказаться в деле впервые за долгое время, но его раздражает, что «место преступления» не отдано ему полностью. Он не может им владеть.

– Я хочу что-нибудь, что помогло бы мне поймать этого мерзавца как можно быстрее. Техники из полицейского управления вполне компетентны. Они займутся тяжелой работой. Я хочу, чтобы ты посмотрел все по поверхности и проверил, нет ли там чего-то, что могло бы нам помочь.

– Ты хочешь, чтобы мы забрали ноготь? – спрашивает Келли.

Я задумываюсь.

– Так мы сможем получить результаты анализа на ДНК быстрее?

– Да.

– Тогда забирайте. Но ты должна остаться здесь, пока не приедут техники-криминалисты, и сделать запись о находке в журнал. Нарушение цепи улик может помешать вынесению приговора.

Джин смотрит на Келли:

– Что предпочитаешь, камеру или ультрафиолет?

– Я возьму камеру.

Келли будет фотографировать место преступления, особенно то, до чего они дотрагивались. Джин будет пользоваться ручным ультрафиолетовым излучателем. Это уменьшенная разновидность того аппарата, которым Келли пользовалась в квартире Энни. Он поможет найти следы крови, спермы, волос и других жидкостей.

– Пошли.

Они входят, я иду за ними. Теперь пришла моя очередь, теперь игнорируют меня. Они словно двигаются в танце и тем напоминают мне наш с Джеймсом тандем.

Келли нюхает воздух.

– Как ты думаешь, лапонька, она умерла дня три назад?

– Приблизительно.

Келли делает несколько снимков тела и пакетов с органами.

Джин приближается к пакетам и водит излучателем вокруг них.

– Никаких намеков на отпечатки. – Он смотрит на меня. – Хотя это еще не окончательное заключение.

Они поворачиваются к телу. Келли делает еще несколько снимков. Джин наклоняется, чтобы рассмотреть левую руку Шарлотты.

– Видишь, где нет ногтя? – обращается он к Келли.

В ответ она несколько раз щелкает камерой.

– Ноготь на полу, между кроватью и стеной, – подсказываю я.

Келли садится на корточки и делает несколько снимков ногтя.

– Похоже, на нем есть кровь и кожа, Джин. – Щелкает еще несколько раз.

Он наклоняется и проводит щупом под кроватью.

– Тут много всякой всячины, – говорит он. – Я бы не хотел ничего трогать, кроме ногтя.

Он передает Келли щуп, лезет в карман и выуживает оттуда пинцет и маленький пакетик для вещественных доказательств. Я наблюдаю, как он вытягивается, стараясь занимать как можно меньше места. Через мгновение он выпрямляется, держа в руке пакет:

– Здесь вполне может быть ДНК.

– Сколько ждать? – спрашиваю я.

Джин пожимает плечами:

– Сутки.

Я начинаю возражать, но он отмахивается от меня:

– Это и так курьерская скорость, Смоуки. Сутки, и точка.

Я вздыхаю:

– Ладно.

Он берет щуп у Келли и водит им над Шарлоттой: голова, шея, открытая брюшная полость, ноги. Встает.

– Я навскидку не вижу следов спермы на ее теле. Разумеется, кругом кровь.

Келли делает несколько фотографий.

– Полагаю, вашей ниточкой может стать ДНК на ногте, – говорит Джин мне. – И поскольку создается впечатление, что она сопротивлялась, я попрошу техников-криминалистов из полицейского управления с особой тщательностью искать следы, особенно на лифчике и трусиках.

– Это все?

– На данный момент все, лапонька, – отвечает Келли. – Но у ногтя есть потенциал, как ты думаешь?

– Да. Конечно. – Я смотрю на часы. Почти одиннадцать часов. – Мне надо идти, чтобы встретиться со специалистом по безопасности у себя дома, Келли. Ты оставайся здесь и жди экспертов. Джин, пожалуйста, сразу же займись ДНК.

– Обязательно.

Он смотрит на Шарлотту.

Она продолжает кричать, хотя и беззвучно.

39

– Как она? – спрашиваю я и слышу, до чего усталый у меня голос.

– Хорошо. Днем проснулась, мы немного посмотрели телевизор. Она помогала мне готовить ужин. Все нормально. Сейчас она спит.

– Элайна… – Я колеблюсь.

– Она может остаться здесь сегодня, Смоуки. Я сама хотела тебе предложить. К тому же ты, очевидно, очень устала, да и зачем ее будить.

Она меня понимает. Я чувствую себя виноватой. Но не настолько, чтобы отказаться от ее предложения.

– Спасибо. Я и в самом деле с ног валюсь. Но обещаю, это не войдет в привычку. И я позвоню ей утром.

– Выспись хорошенько, Смоуки.

По дороге я размышляю, смогла бы оставить Алексу с Элайной в таких же обстоятельствах или нет. Я стараюсь выбросить эту мысль из головы. «Засунуть бы ее в чулан, запереть дверь и продать дом вместе с чуланом», – мечтаю я и тем не менее все возвращаюсь и возвращаюсь к ней.

Я приезжаю домой в начале двенадцатого. Господи, не день, а настоящий марафон.

Томми уже на посту. Его пунктуальность меня не удивляет. Она не благоприобретенная черта, она составная часть его личности.

Томми вылезает из машины и подходит ко мне. Жестом просит опустить стекло, что я и делаю.

– Заезжай в гараж, – говорит он. – В гараже молчи, пока я не проверю все на наличие «жучков».

– Поняла.

Я нажимаю на кнопку, открывающую дверь гаража, и загоняю машину. Через мгновение Томми заходит вслед за мной, неся в руке рюкзак. Я выключаю мотор и выбираюсь из машины.

Молча наблюдаю, как он с помощью электронного устройства ищет «жучки». Причем устройство у него дорогое, оно способно работать на всех частотах. Он не спешит, работает методично и сосредоточенно. На все уходит почти десять минут.

Пока Томми работает, я разглядываю его. Я не видела Томми много лет. Как всегда, выглядит он удивительно. Томми из Латинской Америки, и красив он именно по-латиноамерикански. Черные вьющиеся волосы. Глубокие темные глаза. У него есть маленький дефект – небольшой шрам на левом виске, но он делает Томми более привлекательным. Он не грубый и не хорошенький, он где-то посередине, и это ему идет. По характеру он похож на Келли, но не обладает ее темпераментом, он комфортнее чувствует себя в тишине и неподвижности. Когда он сидит и слушает вас, он никогда не ерзает, не ломает пальцы и не притоптывает ногой. Это не значит, что он напряжен. Наоборот, он вполне расслаблен. Он просто не ощущает потребности в движении. Все движение – в его глазах. Он всегда заинтересован и внимателен. Я полагаю, что здесь сказывается его долгая работа в качестве агента секретной службы. Неподвижность и внимательность – основные признаки его профессии.

Томми мало о себе рассказывает. Я знаю, что он никогда не был женат. Я не знаю, много ли у него подружек или мало. Я понятия не имею, почему он ушел из секретной службы. Я пыталась что-то узнать о нем, но ничего не вышло, и я сочла неудобным проявлять настойчивость. Я знаю то, что мне знать необходимо. Он хорош в своем деле; у него есть сестра, которую он любит, и мать, которую он содержит. Это главное, в этом он весь. Но ничего не могу с собой поделать, мне интересно было бы узнать о нем то, что не на виду.

Он прерывает мои раздумья:

– «Жучков» нет. Да и зачем их сюда ставить? Гараж не то место, где ты проводишь много времени.

– Это верно.

– Ты в этой машине ездишь?

– Да.

Он подходит к моей машине и ложится на спину. Я смотрю, как он залезает под машину.

– Нашел. Очень модерновый. – Он выползает из-под машины. – С таким «жучком» и хорошим техническим обеспечением они могут следить за тобой с помощью лэптопа. Полагаю, ты пока не хочешь его трогать.

– Я не хочу, чтобы они знали, что я знаю о его существовании. Когда ты будешь за мной ездить, ты, возможно, сможешь заметить одного из них.

– Верно. Ты говорила, они побывали в твоем доме?

– Да. Я поменяла замки.

– Но они могли установить «жучки» раньше. Ты хочешь, чтобы я их поискал? Это может занять несколько часов.

– Если они есть, я хочу знать, где они установлены. Но пусть они остаются на старых местах.

Он поднимает рюкзак:

– Тогда веди меня в дом.

Сначала Томми проверяет мой сотовый телефон. Затем принимается за комнаты. Я звоню членам своей команды.

– Ты проверил списки подписчиков, Джеймс?

– Пока нет. Пока мы связываемся с владельцами разных компаний.

– Продолжай в том же духе.

Он молча вешает трубку. Козел.

Келли находится в лаборатории вместе с Джином, который, верный своему слову, ускоренно проводит анализы на ДНК.

– Он делает все возможное, Смоуки. Некоторых вытащил из постели. Наш Джин – товарищ решительный.

– Его можно понять.

– Верно. Мне безразлично, как она зарабатывала деньги, лапонька. Она была молода. Вполне могла потом измениться, найти себе другую профессию. Он лишил ее всех возможностей.

– Я знаю, Келли. Именно поэтому мы должны достать его. Ты там продолжай и, если сможешь, найди возможность выспаться.

– Ты тоже, Смоуки.

Алан – последний, кому я звоню. Я сообщаю, что Бонни и сегодня у него дома.

– Конечно, какие проблемы, – говорит он. Молчит. – На следующей неделе она начинает делать химию.

Снова в горле возникает комок. Уже привычная реакция на неприятности.

– Все обойдется, Алан.

– Стакан наполовину полон, так?

– Именно.

– Спокойной ночи. – Он вешает трубку, а я продолжаю смотреть на телефон.

Хотя Томми ходит по дому, мне кажется, что вокруг тихо и пусто. Я начинаю скучать по Бонни. Обстоятельства, приведшие ее в мой дом, ужасны, и если бы я могла что-то изменить, обязательно изменила бы. Но правда остается правдой. Я по ней скучаю.

Я сознаю, что стремлюсь решить это дело не только для того, чтобы убрать Джека-младшего и иже с ним с лица земли. Я хочу создать для Бонни настоящий дом. Я думаю о будущем и жду его. Я не делала этого с того дня, когда убила Джозефа Сэндса.

Томми бродит по дому. Я включаю телевизор в гостиной и устраиваюсь напротив. Надо же чем-то занять себя в ожидании будущего.

Мне двенадцать лет. Лето. Прекрасное лето. Мой отец жив, и я не имею ни малейшего понятия, что он умрет раньше, чем мне исполнится двадцать один год. Мы на пляже Зума, сидим на жарком солнце. Я чувствую, как холодные капли океанской воды испаряются с моей кожи, слизываю соль с губ. Я молода, я на пляже, и мой отец меня любит.

Совершенно идеальный момент.

Отец смотрит в небо. Я бросаю на него взгляд и вижу, что он улыбается и качает головой.

– Ты что, папа?

– Думаю вот, каким разным бывает солнце, радость моя. В каждом месте свое собственное солнце, ты это знаешь?

– Правда?

– Угу. Есть солнце Канзаса, солнце пшеничных полей. Есть солнце Бангора на Майне, оно проглядывает сквозь серые облака, освещает серое небо. Есть флоридское солнце, похожее на расплавленное золото. – Он поворачивается ко мне. – Но больше всего мне нравится калифорнийское солнце. Сухое, жаркое, в безоблачном, синем-синем небе. Как сегодня. Оно говорит: «Все еще только начинается, скоро случится что-то необыкновенное». Он поднимает голову к небу. Закрывает глаза и позволяет солнцу, которое он очень любит, нагревать ему лицо, в то время как легкий морской бриз лохматит ему волосы. Это был первый раз, когда я подумала: «Насколько же красив мой отец».

В то время я не совсем понимала, о чем он говорит, но это не имело значения. Зато я понимала, что он делится со мной чем-то сокровенным, потому что любит меня.

Когда я думаю об отце, о его сути, я вспоминаю тот день.

Мой отец был удивительным человеком. Мама умерла, когда мне было десять лет. Он тогда пошатнулся, но не упал. Никогда не оставлял меня наедине с самой собой, хотя очень горевал. Единственное, в чем я никогда не сомневалась в любых обстоятельствах, – это в том, что отец меня любит.

Я просыпаюсь от прикосновения и резко скатываюсь с дивана, одновременно выхватывая пистолет. Еще не успев открыть глаза. Мне требуется несколько секунд, чтобы сообразить: это Томми. Он вроде не напуган: просто стоит, опустив руки. Я убираю пистолет.

– Извини, – говорит он.

– Нет, это ты меня извини, Томми.

– Я закончил осмотр. Единственный «жучок», который мне удалось найти, установлен на твоем телефоне. Наверное, потому, что ты живешь одна. Если ты не разговариваешь сама с собой, телефон – единственное, что стоит прослушивать.

– Значит, телефон и машина.

– Да. Я вот что предлагаю. Я сегодня переночую здесь, на твоем диване. А завтра последую за тобой.

– Ты уверен, Томми? Насчет того, чтобы остаться здесь?

– Ты сейчас мой главный клиент. Моя работа – охранять тебя круглосуточно.

– Я совру, если скажу, что мне это не нравится. Спасибо.

– Без проблем. Я твой должник.

Я долго смотрю на него.

– Знаешь, Томми, по правде ты мне вовсе ничего не должен. Я просто делала свою работу. Сомневаюсь, что ты считаешь тех, кого охранял по долгу службы, своими должниками.

Он качает головой:

– Нет, не считаю. Но онисчитают себя моими должниками. Потому что речь шла об их жизни. Ты не бросила меня в тяжелую минуту. Не важно, считаешь ли ты меня своим должником, я сам считаю, что обязан тебе. – Он недолго молчит. – Мне только горько, что меня здесь не было, когда пришел Сэндс.

Я улыбаюсь:

– Мне тоже.

Он кивает:

– Сейчас я тебе нужен, и я здесь. Выспись хорошенько. Теперь тебе не о чем беспокоиться. – Он смотрит на меня, и его глаза меняются. Они каменеют. Леденеют. Замерзший гранит. – Любому, кому ты понадобишься, придется пройти через меня.

Я смотрю на Томми. Действительно смотрю. Думаю о сне про отца, обо всем, что случилось. Обо всем, что может случиться. Я изучаю его темные, глубокие глаза. Его красивое лицо. Чувствую томление.

– В чем дело? – мягко спрашивает он.

Я не отвечаю. Вместо ответа я безмерно удивляю себя, потому что становлюсь на цыпочки и целую его в губы. Я чувствую, как он цепенеет. И отталкивает меня.

– Вау, – говорит он.

Я смотрю вниз, боюсь встретиться с ним взглядом.

– Я настолько безобразна, Томми?

Следует длинная пауза. Я чувствую его руку на своем подбородке, он поднимает мою голову. Я не хочу видеть его лицо. Боюсь разглядеть на нем отвращение.

– Посмотри на меня, – требует он.

Я слушаюсь. И мои глаза расширяются. Никакого отвращения. Только нежность вперемешку с гневом.

– Ты не безобразна, Смоуки. Я всегда считал, что ты очень сексуальная дама. До сих пор так считаю. Тебе кто-то сейчас нужен. Я понимаю. Но я не знаю, приведет ли это к чему-либо.

Я смотрю на него, чувствую правду в его словах.

– Ты не будешь хуже обо мне думать, если я признаюсь, что мне наплевать? – с любопытством спрашиваю я.

Он качает головой:

– Нет. Но проблема не в этом.

– Тогда в чем?

Он разводит руками:

– Не будешь ли ты хуже думать обо мне?

Его слова заставляют меня помолчать. Это от радости. Я наклоняюсь вперед.

– Ты хороший человек, Томми. Я тебе доверяю. Мне безразлично, куда это приведет и приведет ли вообще куда-либо. – Я протягиваю руку, касаюсь его лица. – Я одинока, я сильно страдала, все так. Но дело не в этом. Мне просто нужно, чтобы мужчина захотел меня прямо сейчас. Вот и все. Это плохо?

Он рассматривает меня, но я ничего не могу прочитать в его глазах. Затем он протягивает руки и берет мое лицо в свои ладони. Целует меня в губы. Губы у него одновременно мягкие и жесткие. Его язык проникает в мой рот, и моя реакция мгновенна. Я прижимаюсь к нему всем телом, чувствую его эрекцию. Глаза его полузакрыты. Он чертовски сексуален.

– Наверх? – спрашивает он.

Если бы он не спросил, если бы воспринял мое предложение как само собой разумеющееся, если бы он потащил меня в постель, на которой я спала только с Мэттом, ответ был бы отрицательным. Что-то внутри меня и сейчас подсказывает, что я должна сказать «нет».

– Да, пожалуйста, – отвечаю я.

Он одним движением поднимает меня на руки и несет с такой легкостью, будто я перышко. Я прижимаюсь лицом к его шее и наслаждаюсь запахом мужчины. Желание мое возрастает. Я так скучала по этому запаху. Мне нужно почувствовать мужское прикосновение. Я устала быть одна.

Я хочу чувствовать себя прекрасной.

В спальне он осторожно опускает меня на постель. Он начинает раздеваться, а я наблюдаю. И, блин, за этим стоит понаблюдать, говорит мне мое тело. Он хорошо сложен, нет перебора с мускулами, у него фигура танцора. Когда он снимает брюки, а затем и трусы, я ахаю. Нет, не при виде члена, хотя он достоин внимания. Я ахаю при виде мужчины, снова стоящего передо мной обнаженным. Я чувствую, как тело мое наливается энергией, напоминающей волну, с ревом рвущуюся к какому-то берегу.

Он подходит ко мне, садится и тянет руку, чтобы расстегнуть блузку. Меня снова терзают сомнения.

– Томми, я… шрамы… они не только на лице.

– Ш-ш-ш, – шепчет он и начинает расстегивать блузку.

У него сильные мозолистые руки. Нежные и грубые, такие, как он сам.

Он снимает с меня блузку и бюстгальтер. Кладет меня на подушку и смотрит в глаза. Мой страх исчезает: на его лице ни отвращения, ни жалости. Только восхищение, какое часто испытывает мужчина, когда стоишь перед ним обнаженная. Знаете, такое выражение, как будто он говорит: «И это все мне? Не может быть!»

Он наклоняется и целует меня. Я чувствую его грудь своей грудью. Мои соски твердеют, превращаясь в очаги страсти. Он целует меня в подбородок, затем в шею, в грудь.

Когда он берет в рот один из сосков, я выгибаюсь и вскрикиваю. «Милостивый Боже, – думаю я. – Что сделали со мной несколько месяцев без секса!» Я обхватываю его голову и начинаю бормотать что-то невразумительное, чувствуя, как нарастает желание. Он продолжает меня целовать, переходит с одного соска на другой, заставляя меня стонать и мяукать, а руки его тем временем расстегивают мои брюки. Он встает на колени и стягивает их с меня вместе с трусиками. Затем он на секунду замирает и смотрит на меня, держа брюки в руке. Глаза затуманены, лицо частично в тени, но во взгляде – желание в чистом виде.

«Ну вот, – думаю я. – Лежу голая перед очень красивым мужчиной. И он страстно хочет меня. Вместе со всеми шрамами». На глаза наворачиваются слезы.

– Ты в порядке? – волнуется Томми.

Я улыбаюсь ему.

– О да, – говорю я, а слезы текут по щекам. – Это от счастья. Ты заставил меня почувствовать, что я сексуальна.

– Ты на самом деле сексуальна. Господи, Смоуки! – Он протягивает руку и пальцем проводит по шраму на лице. Движется дальше, обводит шрамы на груди, на животе. – Ты думаешь, они тебя уродуют? – Он качает головой. – Для меня они свидетельствуют о характере. Они говорят о силе, умении выживать. Они доказывают, что ты боец. Что ты будешь бороться за жизнь до последнего.

Я протягиваю к нему руки:

– Иди сюда и докажи, что ты действительно так чувствуешь. И доказывай мне это всю ночь.

Он так и делает. И это длится часами, эта божественная мука. Я ненасытна, я продолжаю требовать, пока весь мир не сужается до точки и не взрывается ослепительно, заставляя меня кричать во все горло.

– Тряска стекол, – обычно говорил Мэтт.

Приятнее всего – отсутствие чувства вины. Потому что я знаю: если Мэтт наблюдает, он счастлив за меня. Я слышу, как он шепчет: «Продолжай жить. Ты же среди живущих».

Засыпая, я отдаю себе отчет в том, что снов сегодня видеть не буду. Со снами еще не покончено, но прошлое и настоящее учатся сосуществовать. Настоящее ненавидело прошлое, а прошлое ненавидело будущее. Возможно, скоро прошлое снова станет прошлым.

Меня охватывает сон, на сей раз он не бегство от реальности, но удовольствие.