Текст книги "Ночной мороз"

Автор книги: Кнут Фалдбаккен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

8

– Привет! Супер, что я на тебя наткнулся! Как раз хотел тебе мейл написать. Ты получил наше приглашение? А ничего не ответил…

На тротуаре перед ним возник Ханс Людер Хансен с его широкой и искренней улыбкой. Ханс Людер был одним из немногих, кого Валманн знал еще со школы. Окончив ее, тот остался в Хамаре, где возродил сантехническую фирму своего отца, превратив ее в процветающее предприятие по продаже стройматериалов. Дела шли хорошо, и Ханс Людер не скрывал, что ему это нравится. Неутомимый и энергичный, щедрый на хулу и похвалу, он постоянно публиковался в местных газетах, подписывая свои материалы «Патриот Хамара». Распахнутый пиджак подчеркивал не только внушительные размеры тела, но и, казалось, открытость мышления. Он состоял в Партии прогресса, баллотировался на выборах в муниципалитет, но не прошел.

Валманн пожал протянутую руку. Он хорошо знал, что будет дальше, и сожалел, что этого не избежать. Он намеренно оставил без ответа приглашение на праздник в честь двадцатипятилетия окончания школы, который должен состояться вот-вот, в мае. Он терпеть не мог подобных сборищ. Ему хватало получаса общения, и лучше всего с бывшими школьными тихонями, похоже, подобные же чувства испытывали все, приходившие на праздник.

– Ой, я как-то совсем это упустил… – Он наконец собрался с мыслями и приготовился к объяснениям. – Так много работы, ты уж извини…

– Ничего страшного, – сочувственно ответил Хансен, – я уже отметил тебя, знаю же, что ты все равно придешь! – Он выпустил руку Валманна. Теперь наверняка похлопает его по спине. – Если только тебя не сорвут распутывать какую-нибудь чертовщину. Но такая уж у вас, полицейских, жизнь – и спасибо вам за это, ведь преступники тоже работают без выходных! – Он оглушительно рассмеялся, одновременно кивнув паре прохожих, словно это и их касалось. – Ты знаешь, мне ведь нужна от тебя профессиональная помощь, помощь полицейского! – В голосе вновь послышался смех, словно он готовился к новой забавной шутке. – Мы, организаторы праздника, не смогли найти адресов некоторых наших бывших одноклассников, а ведь в этом году у нас двадцатипятилетний юбилей и мы непременно должны собрать всех! Так ведь?

Валманн решил, что лучше будет согласиться.

– Мы не можем отыскать троих, если уж совсем точно. Один из них – Клаус – помнишь, тот, как его, Дохляк?

– Да, Клаус…

– Вы ведь с ним дружили, так? Ты не знаешь, куда он подевался?

Не желая того признавать, именно этим вопросом Валманн и мучился последние двое суток.

– А разве он не уехал за границу? – Валманн отвел глаза от испытующего взгляда Хансена.

– Насколько я помню, – Хансен принялся пристально рассматривать свои до блеска начищенные ботинки, – он сначала поступил в музыкальный институт Барратт Дуэ, а потом уехал продолжать обучение в Вену. Потом он внезапно бросил музыку и начал изучать, кажется, геологию в Тронхейме. Говорят, он очень быстро получил диплом. А потом я его как-то упустил. Поэтому я думал, что, может, ты знаешь?..

Валманн удержался от очевидного вопроса: а почему организаторы праздника не связались с семьей Клауса? Однако бывший его одноклассник из отделения с математическим и естественно-научным уклоном тут же перешел к этой теме:

– Черт возьми, а то, что произошло с его родителями! Что скажешь?! Оба и сразу… А в сегодняшних газетах написали об этом какую-то глупость. – Хотя он произнес это с серьезной миной, из-за пухлых щек уголки его губ были постоянно приподняты, из-за чего казалось, будто он вот-вот рассмеется. – Ты был там? Тебе известно, что там на самом деле случилось?

– Еще рано говорить о чем-то конкретном. Журналисты знают не меньше нашего. Конечно, в любом случае это трагедия. Жуткое дело… – Валманн отбросил полицейские словечки и с облегчением заговорил о несчастных случаях, смерти и самоубийстве так, как говорят простые люди на улице. – Вообще-то, мы тоже пытаемся разыскать Клауса и его сестру. Им ведь нужно сообщить об этом.

– Вот именно! – Ханс Людер вновь просиял. – Об этом я и собирался тебя попросить! Ты же мог бы помочь нам найти Дохляка и еще двоих. Вы, полицейские, постоянно кого-то разыскиваете, так ведь?

– Ну, не то что бы постоянно…

– Ты понял, о чем я!

– Я могу поспрашивать.

– Ты отличный парень! – А вот и похлопывание по спине. – Есть у тебя личный электронный адрес, куда я могу тебе написать про тех, кого мы не нашли? Во-первых, Мона… кажется, ее фамилия была тогда Аксельсен. С рыжими волосами. Гуманитарная девушка. И сложена божественно. Обидно потерять такую!

– Я посмотрю, что мы можем сделать, – ответил Валманн, завершая разговор и протягивая свою визитную карточку. Мону Аксельсен он тоже не особенно хорошо запомнил.

– И не забудь про шестнадцатое. Вечеринка будет в семь на Оддене. Помнишь, как гуляли шестнадцатого мая двадцать пять лет назад? В тот раз будет не хуже. По крайней мере, выпивка будет такая же убойная! Ты ведь тогда еще с кем-то так и заснул возле собора?..

– Кажется, нет…

– Подумай только – двадцать пять лет прошло…

– Мне пора идти. Иначе не успею пообедать. – Валманн приподнял пакет из «Севен-элевен» со сдобной булочкой и стаканом кофе. Кофе в столовой сегодня был на редкость неудачным.

– Двадцать пять лет – пролетели, будто и не было их, правда ведь? – Ханс Людер Хансен вошел в философский раж. – Оглянуться не успеешь, а тебе уже за сорок. Вот ты и стал практически престарелым…

– Ну, пока, Ханс Людер.

– Но это все не про тебя и не про меня, старик… – Теперь его взгляд остановился на здании, построенном Оддваром Стееном, где более двадцати лет назад повесили большие часы. На лице появилась тоска, словно именно эти часы были правильными а само время остановилось, как только их сняли. – Нам-то годы не страшны… – Внезапно его нижняя губа обвисла, став похожей на большую каплю, зажатую между массивными челюстями. Прохладный ветерок взлохматил завиток волос на лысеющей макушке. Казалось, он замерз в своем просторном шерстяном пиджаке.

В ответ Валманн лишь помахал рукой, одновременно чуть отойдя в сторону, чтобы избежать очередного похлопыванья по спине. Ему было о чем подумать.

Двадцать пять лет…

В последнее время он часто задумывался о возрасте. Точнее, о разнице в возрасте, а еще точнее – о двенадцатилетней разнице в возрасте и о том, как это может сказаться на отношениях. Однако именно сейчас ему пришло в голову совсем иное. Он вспомнил слова Трульсена на совещании в субботу утром: «Супруги Хаммерсенг, счастливо женатые в течение сорока одного года».

Сорок один год.

Трульсен был известен своей педантичностью: не «более сорока лет» или «около сорока лет», а сказал именно «сорок один год». И можно не сомневаться, что так оно и было. Почти столько, сколько он сам прожил на этом свете. Именно эта мысль и привела его в замешательство: почти столько, сколько прожил на свете их сын Клаус.

Почти, да не совсем. Пары лет не хватает.

Они учились в одном классе, значит, Клаусу сейчас сорок три года, как и Валманну. Следовательно, когда его родители поженились, Клаусу было два года. Сорок лет назад такое считалось выходящим за рамки приличий. Во всяком случае, в Хамаре. То есть идеальная супружеская жизнь четы Хаммерсенг началась с настоящего вызова общественности! И что настораживало еще сильнее: очевидно, никто об этом не знал. А ведь в маленьких городках до появления желтой прессы и телевидения с их рассказами о жизни красивых, богатых и знаменитых жители буквально питались подобными сплетнями, как они питались козьим сыром и пшеничным хлебом. Тем не менее Валманн не помнил, чтобы кто-то упоминал о том, что с датой рождения Клауса Дохляка что-то не так. Иначе об этом было бы всем известно. Местные острословы ни за что не упустили бы такой лакомый кусочек, и к Дохляку намертво приклеилась бы еще и кличка «ублюдок» – устаревшее название устаревшего греха, которое они непременно бы припомнили. Острословы, которые с изощренной изобретательностью превращали школьные годы Клауса Хаммерсенга в ад. Из-за которых он сам, Юнфинн Валманн, бывший приятель Клауса и друг его семьи, предпочел бы никогда не вспоминать о своих юношеских годах, но именно эти воспоминания мелькали у него перед глазами и никак не шли из головы каждый раз, когда он думал о смерти четы Хаммерсенг. Иначе говоря, постоянно.

9

– Вообще-то они были не очень богаты, Хаммерсенги…

На этот раз его остановил Трульсен – в тот момент, когда Валманн как раз пытался проскользнуть в свой кабинет, держа в руках пакет с завтраком.

– Ты ведь был знаком с ними, так? Не знаешь, случайно, за что стоило бы зацепиться, чтобы разыскать их детей?

Валманн попытался одновременно покачать головой и пожать плечами, отчего кофе в пакете опасно забулькал. Ему очень не хотелось рассказывать Трульсену о подробностях своего знакомства с Хаммерсенгами.

– Я подключил к делу Кронберга, – продолжал новоиспеченный инспектор, – но и он ничего не смог выяснить – по крайней мере, пока.

Кронберг был ходячей полицейской энциклопедией, голова не хуже компьютера, настоящей конторской крысой. Похоже, больше всего ему нравилось сидеть среди стопок документов и водить желтым от никотина пальцем по колонкам имен и цифр. Не было в королевстве такого архива, где Кронберг не чувствовал бы себя как рыба в воде, он оброс многочисленными знакомствами в среде местной бюрократии, которая превращала его имя в легенду.

– На мой взгляд, если уж Кронберг не сможет кого-то найти, значит, этого человека и разыскивать не стоит. – Валманн пытался казаться незаинтересованным. – Но вы же хоть кого-тонашли?.. – Он никогда не задумывался над тем, есть ли еще кто-то в семье Хаммерсенгов, кроме известных ему четырех человек, нет, он никогда не слышал о других членах семьи – тетях, племянницах или кузенах…

– Только дядю – живет в Оркдале, в доме престарелых, и почти совсем потерял разум. И еще мы нашли Эйгиля, брата Георга, он военный на пенсии, проживает на Канарах. С ним мы связались. Но вот дети?.. – Трульсен смотрел на него со всей строгостью, словно подозревая, что его коллега, почти тридцать лет назад знавший эту несчастную семью, сейчас намеренно скрывает какие-то важные сведения о ней.

– Я не настолькохорошо их знал… – Валманн стал подозревать, что Трульсен пытался втянуть его в дело, совершенно его не касающееся, – мне говорили, что их сын, Клаус, начал было изучать музыку, но потом бросил и поступил в Технический университет в Тронхейме. О его сестре я знаю только, что зовут ее Ханне. Она была младше меня года на три-четыре. Я бы ее не узнал, даже если бы столкнулся с ней на улице.

– Мы обыскиваем дом, – Трульсен тяжело вздохнул, словно сам не желал говорить этого, ведь обыск лишь усложнит расследование, которое изначально казалось таким простым, – должны же сохраниться бумаги, письма, да хоть что-то,какая-то ниточка, которая выведет нас на детей. Я сейчас еду туда.

– Удачи. – Лучшего ответа Валманн не придумал. Обойдя коллегу, он открыл дверь и с облегчением выдохнул, лишь зайдя в свой душный кабинет, где он, несмотря на солнце, выглянувшее еще в час дня, забыл выключить обогреватель. На телефоне горела красная лампочка, значит, на автоответчике есть сообщение. Однако он решил на время забыть об этом и наконец съесть ванильную булочку и выпить кофе с молоком, который уже наверняка успел остыть до нужной температуры.

Не съев и половины, он внезапно прервал обед и, резко пододвинув к себе телефон, набрал номер Кронберга.

– Я слышал, что ты разыскиваешь детей Хаммерсенгов, – выпалил он, когда Кронберг снял трубку.

– Верно, – спокойно ответил человек-компьютер, которого внезапным телефонным звонком не собьешь. Он прекрасно осознавал свое положение здесь – в его голосе не слышалось ни нетерпения, ни расстройства. Очевидно, такие задачки ему нравились.

– Мне сегодня сказали, что их сын, Клаус, изучил геологию в Тронхейме. Должно быть, где-то двадцать два – двадцать три года назад. Это как-то поможет тебе?

– Это я сразу выяснил… – Ну, естественно, он уже сам все выяснил! Нужно ли вообще вмешиваться? – Сложность заключается в том, что он работает в нефтяном секторе и ездит по миру, сначала был в Штатах, а потом уехал в Южную Америку. В Венесуэлу. И там его следы теряются.

– А когда это было?

– В середине восьмидесятых.

– То есть почти двадцать летот него ни слуху ни духу?

– Посмотрим, – добродушно ответил Кронберг, – я совсем недавно начал.

– А что с ней? С его сестрой? Ханне, так, кажется, ее звали?

– Еще одна задачка. Окончив школу, она уехала в Данию и начала учиться в Школе путешественников, или как там это называлось – когда группка хиппи организовывала «альтернативное» обучение с левым уклоном, где предполагалось, что учиться надо не по книжкам, а в жизни. Вместе с этой школой она отправилась на Восток, по возвращении довольно быстро вышла замуж за пакистанца, а потом так же быстро развелась. На этом все.

– По-твоему, случилось что-то серьезное?

– Вовсе не то, о чем ты подумал, – никаких типичных для смешанного брака проблем. Скорее, это муж ее бросил, и она подала на развод. Но потом она пропала.

– В Дании?

– В определенных кругах человека легко потерять из виду – это зависит от его социальной принадлежности, и особенно часто это бывает у наших добрых соседей на юге. Вспомни-ка про вольный город Христианию, где никаких законов нет уже сорок лет.

– Она была наркоманкой?

– Не исключено.

– В таком случае она, скорее всего, уже…

– Мертва?

– Ну, если она не дает о себе знать…

– Исчезнуть можно по разным причинам.

– Думаешь, такое происходит даже в самых благополучных семьях?

– Пока мы не разузнаем еще что-то, гадать нет смысла. Я как раз сейчас просматриваю базу данных датской полиции по неопознанным телам десяти-пятнадцатилетней давности. То есть по тем, которые были внесены в базу данных. Чтиво не из приятных.

– Кого-то нашел?

– У двоих или троих черты совпадают – возраст, телосложение и так далее. Я как раз прорабатываю детали.

– Да, забот хватает.

Такая уж у меня работа.

– Ну, пока ты бодр и свеж. – В его легкомысленном тоне зазвучали фальшивые нотки. Валманн сам это почувствовал и положил трубку.

Когда он, собираясь отправиться домой, подошел к «мондео», его остановил Рюстен:

– У тебя есть минутка?

Валманну казалось, что такие «минутки» сожрали сегодня весь его рабочий день. Сначала Ханс Людер, Трульсен и Кронберг, а потом еще и Моене, которой срочно понадобился отчет о теле, обнаруженном в лесу возле Тангена. На автоответчике настырная престарелая дама оставила сообщение о том, что в последнее время она видела, как около дома Хаммерсенгов крутились какие-то «подозрительные личности». Когда он перезвонил ей, чтобы сказать, что расследованием смерти супругов Хаммерсенг занимается Трульсен, то выяснилось, что она хочет переговорить именно с ним, Валманном, потому что он был другом семьи. «Ты, наверное, меня и не помнишь, я Герда Халлинг, – в ее голосе зазвучало нечто, похожее на кокетство, – но зато я тебя отлично помню. Я почти пятьдесят лет живу по соседству с Хаммерсенгами. А ты был таким милым и симпатичным юношей. Да и сын их тоже, хотя он был большой чудак. Уж не говоря о дочери… ужасно, что там произошло с их родителями!»

Чувствуя себя кем угодно, но уж никак не «милым и симпатичным юношей», он записал имя и адрес, пообещав передать их Трульсену и его ребятам и проклиная свою безалаберность, из-за которой он не позвонил на коммутатор и не попросил впредь отсеивать подобные звонки.

А теперь еще и Рюстен.

– Как-то все запуталось с этими Хаммерсенгами, – начал он.

– Да, я слышал. – Ему очень хотелось сказать, как он рад, что это дело досталось не ему, но жалость к Рюстену остановила его.

– Сегодня к нам заходил один пенсионер, бывший полицейский. Он вспоминает, что Георг Хаммерсенг в свое время заявил в полицию о пропаже своей дочери, это было после того, как она съездила в Данию.

– Когда это было?

– В конце восьмидесятых.

Этот момент хорошо запомнился бывшему полицейскому, потому что Хаммерсенг устроил страшный скандал, как только узнал, что в таких случаях полиция должна соблюдать определенные правила и что если речь идет об исчезновении совершеннолетнего, то расследование начинается не сразу, даже несмотря на беспокойство родственников пропавшего. Хаммерсенг вышел из себя, написал официальную жалобу на ведущего дело полицейского, да еще и поместил материал в газетах. А потом наступило затишье. Больше в полицию Хамара никаких заявлений об исчезновении не поступало, и к расследованию так и не приступали.

– Самое удивительное, что в этой семье… – когда Рюстен был особенно сосредоточен, в его взгляде появлялись задорные огоньки, – исчез не один человек…

– А два! – продолжал Валманн. – Так ты тоже говорил с Кронбергом?

– Ага. Их сын тоже исчез. Но вот поднял ли всех на уши папаша Хаммерсенг после этого?

– Так как – поднял?

– Во всяком случае, такого никто не помнит. Но если это важно, мы можем поднять архивы.

– Мне кажется, важно, – ответил Валманн и тут же пожалел, заметив в глазах Рюстена интерес, – это просто предчувствие, – предупредил он, открывая дверцу машины.

– Я это учту. Знаю я эти твои предчувствия, – усмехнулся Рюстен, махнув рукой ему вслед. Валманн был рад, что улизнул от него. Приветливый и дружелюбный, Рюстен умело завоевывал доверие и выяснял правду, с кем бы он ни разговаривал. В любом случае вскоре на свет выплывет и возраст Клауса. И пусть этутему поднимет кто-нибудь другой. Расследование дела поручено не ему, и это замечательно – напомнил он сам себе Бог знает, в который раз.

10

Анита пришла домой около семи. Он приготовил ужин почти за час до этого. Так они распределили обязанности: еду готовит тот, кто не на дежурстве или первым приходит домой. По выходным или праздникам это была ее обязанность. Он неохотно признал этот порядок справедливым, хотя его удивила горячность, с которой она отстаивала такой уклад. Он также сознавал, что ему пора бы включить в рацион что-то еще, помимо пиццы и полуфабрикатов. Однако Юнфинн Валманн вовсе не был прирожденным кулинаром, и теперь, когда он освоил «спагетти по-карбонарски», ему вовсе не нравилось, что они простаивают в духовке и пересыхают.

– Ну, ты прямо как образцовая домохозяйка! – сухо парировала Анита, выслушав его недовольные выпады.

– Но их же теперь невозможно есть!

– Поставь-ка на стол, проверим.

По будням они ужинали за маленьким кухонным столиком. Его дурной юношеской привычке – утаскивать тарелку в гостиную и есть перед телевизором – пришел конец. Теперь они сидели напротив нос к носу. Обычно он не имел ничего против того, что ее лицо так близко. Сейчас он видел ее усталость, и это угнетало его. Он знал, где она побывала. Сам он тоже совершенно вымотался, но не из-за работы. Сидя лицом к лицу и пережевывая пересушенные спагетти, они почти не видели друг друга.

– Трудный день? – Она была на редкость молчалива, и это казалось ему невыносимым.

– Попробуй сам обыскивать дом под надзором Трульсена.

– Что, глубоко копает?

– Проверяет каждую трещину в полу. Его тяга к совершенству просто ненормальна. От подвала до чердака – и такими темпами мы даже до второго этажа еще не добрались. Словно мы расследуем двойное убийство.

– Нашли что-то о родственниках?

– Пока только несколько писем в секретере, в подвале. Отправлены из-за границы. Мужской почерк. Числа проверить не успела, потому что Трульсен их отобрал. Думаю, это от сына. Помимо этого еще была куча работы: надо было пересмотреть много чего другого по его указанию. В этой семье ничегоне выбрасывали!

– Кроме пианино.

– Опять ты со своим пианино.

Она действительно устала. Обычно она довольно терпеливо сносила его не относящиеся к делу замечания.

– Там что, что-то случилось?

Она недовольно отвернулась, и на мгновение ему показалось, что сейчас она посоветует ему не лезть в чужие дела, но потом ответила:

– Я позвонила в одно место, и это, очевидно, было ошибкой.

– Почему?

– Ну, все же должны подчиняться только Трульсену, правда?!

– Будь так добра, поясни.

– Я нетерпелива, а по мнению Трульсена, это плохое качество. Я вообще считаю, что обыск дома – безумная идея, если учесть особенности этого дела. Несчастный случай и самоубийство… Здравствуйте пожалуйста! Чтобы напасть на след пропавших родственников, вовсе не обязательно переворачивать вверх дном весь дом!

– Ну, звучит резонно.

– И мне стало интересно, а может, за этим что-то кроется, а Трульсен скрывает это от нас. Он же всегда пытается сам собрать сливки, так ведь?

– И?..

– И я взяла на душу второй грех – любопытство.

– Ой-ой-ой!

Его веселый тон не помог – она лишь нахмурилась, словно он сбил ее с толку.

– Так вот, я позвонила одному приятелю из Государственной больницы, моему бывшему соседу из Тёнсберга, который по счастливой случайностизанимается вскрытиями.

– Так отчет о вскрытии еще не готов?

– Нет – это было ясно по реакции Трульсена, когда я ему рассказала, с кем разговаривала.

– Ты ему рассказала про этот звонок?

– Третий грех: я перестаралась. Мне-то показалось, что я раздобыла важную информацию, которой мне захотелось поделиться. А в благодарность он прямо при всех устроил мне такой разнос! Это было… было… – Плотно сжав губы, она грохнула вилкой о столешницу.

– Так что ты выяснила, Анита? – Он боялся услышать ответ, но постарался вложить в вопрос всю доброжелательную заинтересованность. Однако еще сильнее он боялся, что она сорвется. Он редко видел ее в слезах и знал, что утешитель из него плохой.

– Ну… – собравшись, она уставилась в тарелку, – заключение о вскрытии будет готово только на следующей неделе, но мой приятель говорит, уже сейчас ясно, что время смерти не совпадает.

– Что значит – не совпадает?..

– Он говорит, что муж умер на несколько дней раньше, чем жена. Может, даже за неделю до нее.

–  Онумер раньше?

– Так сказал мой приятель из Государственной больницы. Но я же сказала, что пока это только результаты предварительной экспертизы. Дождемся окончательного отчета и посмотрим, что там скажут. Нужно провести очень сложные расчеты из-за перепада температур и так далее, но общая картина совершенно ясна уже сейчас: сначала застрелился Георг Хаммерсенг и только через несколько дней Лидия упала с лестницы и разбилась насмерть. И упаси тебя Бог хоть словом обмолвиться Трульсену или кому-нибудь еще. До официального сообщения он запретил говорить об этом.

– О Господи… – только и сказал он, – о Господи. О Господи…

– Да уж, иначе и не скажешь, – в первый раз за время их разговора она посмотрела ему в глаза, – ты знал эту семью, ты рассказываешь о пропавшем пианино, но больше ты ничего не говоришь, ты нем, как рыба, пока я копаюсь во всем этом, а Трульсен льет мне на голову дерьмо. Когда ты собираешься мне рассказать о том, что на самом деле происходило с этими людьми? А? Тебе вообще не приходило в голову, что мне можно бы и помочь?..