Текст книги "Ночной мороз"

Автор книги: Кнут Фалдбаккен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

36

Ула Мюре держал небольшой ювелирный магазинчик на пешеходной улице в центре Хамара. Сюда-то и пришел Валманн на следующее утро с кусочком металла и положил его на прилавок перед владельцем. Тот взял его в руки, взвесил и, прищурившись, стал внимательно рассматривать сквозь специальные очки.

– И не зна-аю… Похоже, белое золото.

За двадцать лет жизни и коммерческой деятельности в Хамаре он не избавился от своего трёнделагского диалекта.

– В таком случае не скажешь ли, что это был за предмет?

– Не-е, я не могу, но вот у меня есть кое-кто, вот он, может, и знает…

– А как много времени тебе нужно, чтобы узнать?

– Э-э, надо сперва выяснить, не сильно ли он за-анят.

– А если ты скажешь ему, что дело срочное?

– А может, я лучше скажу, что это полиция попроси-ила?

– Если это поможет.

– Ох, не уве-ерен… Но я попыта-аюсь. Заскочи-ка завтра.

Ула Мюре редко обещал больше того, что мог сделать.

Не успел Валманн вернуться в офис, как зашел Кронберг.

– Есть минуточка?

– Ясное дело.

Кронберг никогда не станет приставать без причины.

– Ханне Хаммерсенг, – начал он, – или, правильнее сказать, Радха Кришна?..

– Ты так легко не сдаешься. – Валманн решил приободрить своего коллегу. Этот невысокий, очкастый человечек был в управлении как мебель – все его хорошо знали, но вряд ли обратили бы на него внимание, особенно на улице, когда он был без формы.

– Здесь что-то не так… – Он покачал головой, как будто и сам не понимал. – Ты знаешь, я проверил датские больницы, год за годом, списки всех умерших, пациентов во всех отделениях за тот период, когда она исчезла.

– Ну и?..

– Но в одном месте я не сообразил проверить…

– И где же? – Валманн подумал, что не зря коллег раздражала его привычка тянуть с сообщением, даже когда информация была особенно важной. Ему стоило усилий совладать с собой и на этот раз.

– Я не проверил психиатрические отделения.

– Ах вот оно что!

Блестящая мысль! И как это мне это не пришло и голову, подумал Валманн.

– Ведь смотри – коллектив наркоманов, поспешный брак, религиозный мистицизм, Радха Кришна…

– Вот именно.

– Так вот, слушай: норвежская гражданка Радха Кришна попала восемнадцатого ноября тысяча девятьсот девяносто четвертого года в психиатрическое отделение Государственной больницы Копенгагена с симптомами шизофрении. Через семь месяцев ее выписали, но она вновь попадала туда в тысяча девятьсот девяносто шестом и тысяча девятьсот девяносто восьмом годах. В последний раз ее выписали в тысяча девятьсот девяносто девятом. На этом след обрывается. Пока что.

– Интересно. Чертовски интересно!

– Мне тоже так показалось, – сказал Кронберг. – Особенно когда я заглянул в ее историю болезни.

– А что, это так легко сделать в Дании?

– У меня везде свои люди, и не только у нас, – усмехнулся компьютерный гений. – Я, конечно, мог бы залезть в их компьютер, но мне показалось, что это так неэлегантно…

– К тому же не совсем законно.

– Ну ясно, незаконно. Хе-хе. – Кронберг слегка покраснел, и румянец на его порозовевших щеках оживил его бледное лицо.

– Я вычитал там, что заболевание характеризовалось параноическими явлениями, имелись периоды с сильно выраженными сексуальными отклонениями, которые сменялись приступами страха и полнейшей депрессии.

– Да, нелегкий случай.

– Врачи тоже так считали. Болезнь не носила хронический характер, и состояние больной поддавалось стабилизации с применением медикаментов, но происходили постоянные рецидивы.

– А что-нибудь о личных чертах?

– Характер добрый и сговорчивый, однако она негативно реагировала на терапию, в особенности групповую терапию. Согласно отзывам врачей, с ней было трудно установить близкий контакт и почти невозможно заручиться ее доверием.

– И все-таки они ее выпустили?

– У нее были и хорошие периоды, как я уже упомянул. Когда таких пациентов выпускают из больницы, они иногда прибегают к самолечению, что приводит к плачевным результатам. А кто знает, не лечила ли она сама себя какими-то нетрадиционными методами?

– Ну да… – Валманн почувствовал, что рассказ о психическом заболевании Ханне Хаммерсенг дополнил сложившуюся у него картину полного разложения этой семейки, однако он пока что не мог сказать, что эти факты как-то продвигают расследование. И уж во всяком случае, никак не касаются его лично и его работы по расследованию происшествия в лесной хижине.

– А почему, собственно, ты это все мне говоришь? – спросил он.

– Потому что ты этим интересуешься. С Трульсеном говорить невозможно, его теория о самоубийстве трещит по всем швам, а он этого не желает признавать. А Моене… – Его глазные яблоки перекатывались за толстыми стеклами очков.

– И что же, по-твоему, надо делать? – Валманн бросил вопрос в воздух, обращая его в равной степени себе и своему коллеге. Он был не прочь обсуждать это дело так, чтобы не нести за это ответственности. Не прочь узнать что-то новое, но так, чтобы не надо было делать из этого выводов. Он не имел ничего против легкой конспирации, в ходе которой Кронберг бегал из своего офиса к нему, сообщая о новых находках до того, как об этом будет доложено остальным, несмотря на то что все это подрывало его представление о профессиональной этике.

– Вот об этом-то я как раз и хотел спросить именно тебя.

Кронберг отлично все понимал. Он сам был немножко конспиратором. Вся его работа состояла из тайных поисков, подслушивания и слежки, причем нередко на грани дозволенного. Для такой работы нужен был человек с душой канализационной крысы. Кронберг обладал всеми необходимыми качествами.

– Моене уже наседала на меня, – сказал он и подмигнул Валманну. – Она считает, что мы зря тратим ресурсы и время, и хочет подвести черту.

– Вот-вот. И только одно это уже дает достаточно оснований для того, чтобы продолжать, – сказал Валманн и заговорщицки улыбнулся. – Даже если бедняжка Ханне вновь пребывает в закрытой больнице в каком-то другом месте.

– Вовсе не обязательно. Возможно, она поправилась и осела в каком-нибудь жилищном кооперативе, где все вместе живут и ведут хозяйство.

– В Дании?

– Нет, там я проверял.

И Валманна вдруг осенило:

– Тогда предлагаю начать искать там, откуда она родом.

– Ты думаешь, что она в Норвегии? Н-да, это мысль. Ведь в этих местах мы еще не искали…

Валманну показалось, что он видит, как сложный механизм в мозгу его коллеги набирает обороты. Это его порадовало. Ему надоело чувствовать себя тупицей, которому коллеги навязывают совершенно очевидные и бесспорные выводы. Однако что касалось судьбы Клауса Хаммерсенга, его предчувствия никто не разделял. Тут он был в полном одиночестве.

– Начни с Сандеруда!

Это прозвучало как приказ. Валманн наконец-то почувствовал уверенность. Сандеруд – так называлась окружная психиатрическая больница.

– Ведь не одни только преступники возвращаются на место преступления. Жертвы тоже возвращаются. Это факт, хотя и довольно грустный.

Произнеся эти слова, он вспомнил труп, обнаруженный в лесу. Вспомнил Клауса Хаммерсенга. И какие только пути привели его к такому плачевному концу на каменистой осыпи в Стангеланде. Что-то подсказывало ему, что это был именно Клаус. Он был в этом почти уверен. Все сходилось, хотя каким-то извращенным, трагическим образом. А психическое расстройство Ханне как нельзя лучше укладывалось в общую картину. Хотя целиком общая картина пока еще не вырисовывалась. Пока что ему приходилось сдерживать свои предположения и предчувствия, так как ощутимых доказательств было очень мало. Валманн возлагал большие надежды на анализ частичек, оставшихся на камертоне. На что Анита совершенно справедливо возразила: А разве у тебя есть анализ ДНК Клауса Хаммерсенга?

Ну да поживем – увидим. Зачем расстраиваться раньше времени?

– Отлично, – кивнул Кронберг. – Это, видимо, не составит большого труда.

– И пожалуйста, докладывай обо всем сначала мне и никому больше, – произнес Валманн довольно резко. Он определенно не желал вмешивать в это дело Трульсена. Тот со своими амбициями наверняка стал бы действовать за спиной у Валманна, чтобы выслужиться у Моене.

– Хорошо.

– И еще… – Взгляд Валманна упал на нездоровый цвет лица Кронберга. – Выйди на свежий воздух. У тебя лицо как рыбное желе. Немножко румянца не помешает. Ты же выглядишь, как будто всю зиму пролежал под снегом.

– Извини, Юнфинн, но гулять на солнышке – это не для меня, – пробормотал Кронберг и осторожно закрыл за собой дверь.

Зазвонил телефон. Валманн не сразу узнал голос, хотя женщина обратилась к нему как к старому знакомому, почти фамильярно:

– Привет. Надеюсь, не помешала? Я только хотела спросить…

И в тот момент, когда он уже открыл рот, чтобы спросить, кто говорит, его стукнуло: да ведь это Гудрун Бауге. Ее голос звучал просто и грубовато. Как будто она все еще сидела в кабине трактора, а он стоял на земле, подняв голову. Эта дамочка не страдает от излишка воспитания, подумал он.

– А, так это вы?

– Ну да. Я хотела спросить… Я подумала, что лучше будет все-таки сначала спросить, могу ли навести порядок в хижине?

– Навести порядок?..

– Да. Мы почти что закончили полевые работы, и скоро возвращается Солум. А ведь летом могут пожаловать гости. Поэтому все должно быть в порядке. А учитывая то, что там произошло, я подумала…

– Все понял. Хорошо, что вы спрашиваете. И вот вам мой ответ: хижина пока что под запретом. Туда никто не должен заходить.

– Все еще под запретом? Но ведь там уже целую неделю никто не появляется… даже больше недели!

– Последняя находка была сделана всего три дня назад. – В этот момент ему вдруг пришло в голову, что Гудрун Бауге проявляла на удивление мало интереса к тому, что произошло вблизи хижины. А теперь, похоже, установила там наблюдение. – Нам еще много надо сделать там. На двери висит надпись: «Не входить», и мы обнесли место вокруг клейкой лентой. Если хотите, мы дадим вам знать, когда все будет закончено.

– Понятно… – В ее голосе прозвучало столько вопросов, что ему показалось, что он должен еще что-то сказать, попытаться объяснить, как много времени занимает полицейское расследование, прежде чем достигнет результатов. Не то что бросить семя в землю и ждать урожая.

– Это очень трудоемкая работа, почти что головоломка, и еще много надо выяснить, пока пазлы сложатся в единую картину. Дело о найденном в лесу трупе еще не закончено, так же как и дело Хаммерсенгов.

– Дело Хаммерсенгов?

Черт побери. Ну черт побери же! Ему захотелось обрезать телефонный провод. И какого черта у него вырвались эти слова про Хаммерсенгов? Предельно ясно: ему просто надо было обсудить связь между двумя делами с кем-нибудь – с коллегами, свидетелями, с кем угодно!

– Вы имеете в виду этих супругов, которых обнаружили мертвыми?

– Ну да, я просто сказал об этом, чтобы привести пример того, как медленно иной раз движется следствие.

– Ну конечно…

Она, скорее всего, не поверила. Не успеешь оглянуться, как про его оговорку узнает вся округа. А там недалеко до заголовков крупным шрифтом в газете. Если ему не удастся ее отвлечь и переубедить.

– Мой отдел занимается тем человеком, труп которого нашли в лесу, – начал объяснять Валманн, стараясь придать своему голосу как можно более авторитетный тон. – Похоже, что он жил в этой хижине, пока не погиб. То есть мы нашли улики, говорящие о том, что он там жил с кем-то, с женщиной.

– Ах вот как?.. – Валманн не мог понять, удалось ли ему ее заинтересовать и поймать на крючок.

– Постарайтесь вспомнить, не видели ли вы каких-то людей здесь в конце лета или начале осени в прошлом году?

– Не-ет… Ведь я уже говорила: я никогда особенно не обращала внимания на то, что там происходит. Эта хижина обычно пустовала.

Значит, она стала наблюдательной только в самое последнее время.

– И эта женщина была беременна.

Он снова явно блефовал. Ведь не было никаких доказательств, что этой женщиной была Сара Шуманн. Однако в тот момент, когда он произнес эти слова, он вдруг понял, что связь между отдельными обстоятельствами уже существовала в его голове: следы женщины в хижине, чек из магазина «Киви», таинственная Сара Шуманн, которая невесть откуда взялась и помогала по дому Хаммерсенгам, а потом вдруг исчезла, родила ребенка и оставила адрес в коммуне Станге (как сказала Анита). И когда он наконец высказал свое подозрение, эта связь обрела вдруг вполне конкретную форму. Он рискнул и начал осторожную игру с ничего не подозревающей Гудрун Бауге, чтобы самому разобраться в своих мыслях. Только вот сработало или нет?

– Беременна?

Во всяком случае, ему удалось возбудить ее любопытство.

– А откуда вы это знаете?

– Это вытекает из того, что нам удалось выяснить. Из того, что осталось после нее в хижине. Так вот, я хотел спросить, не замечали…

– Нет, нет!

Она ответила внезапно и резко, без каких-либо раздумий. Валманн вдруг подумал, что он, сам того не ведая, возможно, затронул какую-то очень тонкую ниточку, связывающую одну беременную женщину с другой. Какая-то экстрасенсорная солидарность, которую ему как мужчине не дано было понять. Но так ли это на самом деле? И часто ли такое случается?

С другой стороны, приходится признать, что никто не видел беременной женщины вблизи хижины в то время, о котором шла речь. Если только Гудрун Бауге говорила правду. Но ведь в этом деле мало кто говорил правду, включая и его самого.

– Я не могу выдавать тайну следствия… – Он вновь обрел почву под ногами. – Но я могу только сказать, что мы почти что уверены насчет беременной женщины. И теперь мы ее ищем. Так что…

– Я не видела там никаких женщин, и тем более беременных! – Это прозвучало так внезапно, что у Валманна даже возникло подозрение. Почему это Гудрун Бауге так яростно отрицает любую возможность того, что в этом лесу полгода тому назад могла находиться беременная женщина?

– Не волнуйтесь, я и близко не подойду к этой хижине, можете быть уверены.

– Следите за тем, когда полиция уберет надпись с двери. – Валманн старался несколько смягчить тон. Зачем раздражать фру Бауге и настраивать ее против себя? Наоборот, ее наблюдательность и бесстрашие могли бы сослужить службу полиции – если в лесу обнаружится что-нибудь интересное. – А как у вас лично дела?

– У меня?

– Я имею в виду – как самочувствие?

– А, спасибо, отлично.

Она явно не принадлежала к женщинам, которые любят, когда их похлопывают по тугому торчащему животику, даже по телефону.

– Ну пока, мне пора, – произнесла она несколько натянуто и положила трубку.

– Пока… – ответил Валманн в пустоту. Разговаривать с Гудрун Бауге было все равно что кататься с американских горок. Ее состояние… Ну конечно, причина была в этом. Интересно, как он реагировал бы на такую непредсказуемость в своей личной жизни? Они с Анитой пока не вели разговор о детях, ни разу ясно не выразив в словах свои мысли или желания. Однако ведь не только женский организм имеет свой биологический ритм, любовные отношения также развиваются исходя из внутренней динамики – одна ситуация влечет за собой другую, одна стадия увлеченности переходит в следующую, и нельзя вернуться назад, не идя на компромисс и не потеряв чего-то важного. Какая у них с Анитой следующая стадия? К какому они двигаются уровню взаимной ответственности и привязанности? Он заметил, что сидит и улыбается, вспоминая вчерашнюю сцену примирения. Да, продвижение именно в этом направлении потребовало бы полной самоотдачи!

Опять зазвонил телефон. На этот раз из технического отдела. Из лаборатории сообщили, что пятно на камертоне представляет собой кровь животного. Без сомнения. Сто процентов. Кроме этого на этом металлическом предмете не было никаких следов.

Всего пару дней назад подобное сообщение выбило бы его из колеи. Ведь он так хотел обнаружить незыблемую связь между умершим и этим достаточно редким инструментом. А теперь он спокойно сидел и обдумывал полученную информацию. И опять в его ушах зазвучал голос Аниты: «А у тебя есть анализ ДНК Клауса?» Так было каждый раз, когда он пытался сосредоточиться и найти рациональный подход к проблеме идентификации убитого.

Не было у него этого анализа. В этом-то все и дело. Можно было бы, конечно, взять анализ у матери и сравнить. Но уверенности тогда бы не было. Скептицизма не оберешься. Как добыть биологический материал человека, который пропал двадцать лет тому назад? Если что-то и было, это можно было найти в вилле, в вещах, сберегаемых годами. Надо подумать. Перво-наперво, кровь, слюна, мокрота, испражнения, остатки кожи…

Ему пришла в голову одна мысль, и настроение мигом улучшилось. Он посмотрел на часы – оставался всего один час до конца работы. Он с нетерпением ждал, когда можно будет отправиться домой к Аните.

Приподнятое настроение сохранилось и тогда, когда он уже был дома.

Казалось, что в течение дня он дошел в своих раздумьях о судьбе семьи Хаммерсенг до какого-то решающего момента, принимая во внимание ту важную роль, которую они играли в его мальчишеской жизни, и то, как случившаяся с ними трагедия вывела из равновесия его, уже взрослого человека и полицейского. Теперь он чувствовал, что готов покончить с ними, изгнать их из головы, подобно тому как заклинатель духов изгоняет привидения из чулана. То, что представлялось ему в юности идеальной семьей, на деле оказалось сущей комнатой ужасов. Это был неопровержимый факт, с которым надо было смириться. Он понял вдруг, что не было никакой веской причины мучить себя мыслями о вине и ответственности за то, что случилось с этими людьми. Супруги сами были виноваты в своем несчастье, а дети оказались их беспомощными жертвами, заколдованными злым троллем. А его собственное предательство было лишь ничтожным эпизодом в цепи событий. Он понял, что был совершенно выбит из колеи, чуть ли не болен из-за этого чудовищного обмана. Теперь же он чувствовал себя выздоровевшим.

Он поставил велосипед в гараж. Стало теплее, и он снова ездил на работу на велосипеде. Анита стояла на террасе и накрывала на стол.

– Еще пять минут! – крикнул он. – Я только приму душ. – Он был так возбужден, что почти надеялся, что она забудет на время про обед и последует за ним в душ.

Этого, однако, не произошло, зато она встретила его поцелуем в щеку и остатками вчерашнего красного вина в двух бокалах. Как это прекрасно, подумал он, значит, вчера вечером мы не успели даже допить бутылку.

– Импортная клубника! – воскликнул он, когда она поставила перед ним десерт. – Обман!

– Знаю. Она бельгийская. Но ягоды выглядели так заманчиво и так вкусно пахли.

– Но они и впрямь ничего, – признал он, отправив в рот полную ложку. – Владельцам клубничных плантаций в Валлсет придется попотеть!

– М-м-м… – раздалось в ответ.

– Послушай, – сказал он, – ты не помнишь, не было ли среди вещей на вилле Скугли детской фотографии Клауса в рамочке и с локоном?

– Ты что, опять на работе, Юнфинн? – спросила она, изучая ягоды в десертной чашке как раз столько времени, сколько потребовалось, чтобы испортить настроение.

– Я только задал тебе очень простой вопрос, – ответил он как можно спокойнее. – Ведь нетрудно ответить, помнишь ли ты такую фотографию или нет? Я ее очень хорошо помню. Она стояла на пианино. Маленький пухленький мальчик у мамы на коленях и тонкий светлый локон, прикрепленный к фотографии под стеклом.

– Ну, а если я помню эту фотографию?

– Тогда я бы попросил тебя принести ее мне на время.

– Как я тебе уже принесла эту металлическую штучку? Кстати, куда ты ее подевал?

– Отдал одному знакомому. Он должен кое-что выяснить. Завтра ты ее получишь.

– Будем надеяться.

– Да что с тобой, Анита? Это что, допрос? Я думал, что мы покончили с этой чепухой.

– Я тоже так думала.

– Ну и что?

– Зачем ты так стараешься раздобыть доказательства того, что Клаус Хаммерсенг мертв?

Она вдруг показалась ему подавленной и озабоченной и в то же время обиженной. Он никак не мог взять в толк почему.

– Ты что, думаешь, я не понимаю, зачем тебе нужна эта фотография? Ты вытащишь один волосок или два, сделаешь анализ ДНК и попробуешь найти доказательства того, что пытаешься доказать, а именно что мужчина в лесу – это Клаус.

– Ну, а если и так? Разве тебе это не кажется удивительным, что Клаус Хаммерсенг был убит в убогой избушке в двух милях от Хамара, где его родители погибли при неизвестных обстоятельствах в своей вилле на Сосновой горе? Ты что, и впрямь не видишь взаимосвязи?

– Между этими смертями никакой! А если ты думаешь, что мотивом убийства была месть, то против тебя очень важный аргумент, а именно время: ведь Клаус Хаммерсенг – если это действительно он был там в лесу – погиб почти на полгода раньше своих родителей!

– Спасибо за обед!

– Юнфинн… это не приведет ни к чему хорошему!

Он встал из-за стола.

– Я схожу обратно в контору и сам все сделаю, если у тебя эта просьба вызывает такие затруднения…

Валманн не умел ссориться. Он не знал, как себя вести. И в необычной ситуации произносил необычные для него слова: «…вызывает такие затруднения». Он чувствовал, что смешон, и в то же время был обижен ее тоном, недооценкой его аргументов. Видимо, это состояние называется справедливым негодованием. Однако это не убавило в нем уверенности и упрямства.

– Юнфинн, Клаус Хаммерсенг вовсе не мертв.

Она сидела и смотрела вниз, в тарелку.

– Откуда ты это знаешь?

– Знаю.

– А не можешь ли поделиться такой удивительной уверенностью?

– Подожди немного. Дай мне время.

– Время – это как раз то, чего мне очень не хватает в этом деле.

Он быстрыми шагами направился к двери, втайне надеясь, что она позовет его обратно и объяснит, что она имела в виду, говоря, что Клаус Хаммерсенг жив. Что она раскается и попросит прощения, заплачет. Но ничего такого не последовало. Из кухни не раздалось ни звука. Во всем доме стало как-то неестественно тихо, во всяком случае, пока он не захлопнул за собой дверь.