Текст книги "Ночной мороз"

Автор книги: Кнут Фалдбаккен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

43

Валманн знал, что Анита на дежурстве и что, значит, он может располагать вечером, как хочет. Когда он выехал с парковки у больницы Сандеруд, солнце еще освещало кроны деревьев около устья реки Свартельвы и между стволами блестела мутная вода залива Акерсвик. По обе стороны дороги расстилались ковры из ветреницы дубравной, милосердно закрывая грязные от пыли обочины. Здесь было даже слишком красиво, слишком светло, и совсем не хотелось домой. Там, в одиночестве, он не найдет себе покоя. Можно было надеть тренировочный костюм и побегать, но ведь все равно придется возвращаться в пустой дом. Вот как я стал рассуждать с тех пор, как живу не один, констатировал он без сожаления. За долгие годы одиночества он привык ни по кому не скучать, забыл, как хорошо, когда есть по кому скучать. Однако теперь это время позади.

Он не поехал домой, а повернул направо на Хьеллум, а затем выбрал дорогу на Хьюнерюд, которая шла вдоль реки на последнем ее участке до впадения в залив Акерсвик. Здесь располагался новый съезд на автомагистраль Е6. В такую отличную погоду можно просто покататься, ведь на него это всегда хорошо действует.

В голове вертелись самые разные мысли.

Прежде всего, Ханне Хаммерсенг, вся ее история, ее болезнь, ее жуткие приступы и возможная причастность к событиям на вилле Скугли. И вопрос о том, где она сейчас находится. Если бы она совсем свихнулась и напала на кого-нибудь, то полиции об этом стало бы известно. Но ничего такого они не слышали. И это могло означать одно из двух – либо она «исчезла», то есть опять уехала, может, за границу, или с ней что-то случилось, может, она стала жертвой преступления или несчастного случая или просто-напросто покончила с собой в припадке умопомрачения. Или же – что было более вероятно – нашла себе пристанище, кого-то, кто о ней заботится, какую-то социальную среду, где она чувствует себя в безопасности и где она не попадает под власть злых и неуправляемых чувств. Но где можно найти таких людей и такую среду, которые приняли бы к себе такую, как она?

В кармане его куртки лежала открытка, которую Ханне послала Эли Вестмарк. Он успел лишь мельком взглянуть на нее. Валманн съехал на обочину, вытащил открытку и начал внимательно изучать ее. Женская фигура, сидевшая верхом на шпиле церкви с чудовищным выражением лица, выглядела гротескно и примитивно. Но еще более впечатляло неистовство автора – резкие штрихи, проведенные с таким бешенством, что ручка в некоторых местах процарапала открытку насквозь.

«Кали пришла!» Эти слова воспринимались как штормовой шквал над мирной картиной летней идиллии города Хамара.

Ясно, что Кали – это злостное воплощение Ханне Хаммерсенг. В Дании она называла себя Радха Кришна, причем не известно, было ли это доили уже во времяболезни. Это имя само по себе вызывало совсем другие ассоциации – мягкий перезвон колокольчиков, цветные одежды… А вот и нет! Валманну вдруг пришло на ум движение Харе Кришна, сторонники которого появились в Норвегии в семидесятые годы, когда идеи физического и духовного раскрепощения шли рука об руку сквозь клубы дыма от марихуаны и нередко заканчивались психическим расстройством.

Радха Кришна…

Он как-то имел дело в управлении полиции с одним из таких хипповатых парней, который украл что-то с открытого лотка на пешеходной улице.

Парень не мог сказать ничего вразумительного, он был сыном садовода из Рауфосса. Желтый балахон и гладко выбритый череп не давали иммунитета от действующего тогда закона о бродяжничестве. А его еще поймали на воровстве. Результат – несколько часов в камере, стандартный денежный штраф, взимаемый на месте, а в ответ – возмущенные крики, что вся собственность ворованная, что все богатства земли общие и каждый вправе брать все, что пожелает, а кроме того – что великому Кришне вряд ли понравится, что здесь так неуважительно обошлись с одним из его последователей.

Великий Кришна.

Эли Вестмарк рассказывала о дьяволах и идолах.

Валманн решил, что недостаточно сведущ в восточных религиозных течениях. Возможно, как раз сейчас пришла пора расплачиваться за свое невежество. Он набрал номер Рюстена. На его вопрос коллега с удивлением подтвердил, что у него есть Большая норвежская энциклопедия и что он с удовольствием выполнит просьбу Валманна, если тот подождет, пока он проглотит последнюю ложку миндального пудинга. Они как раз заканчивают обедать. Валманн извинился и сказал, что, конечно же, подождет. В это время он как раз снова выехал на шоссе и поехал дальше на запад, не сворачивая на Е6. Он решил немного прокатиться по дороге близ Стангеланда и насладиться красивейшим видом окрестностей, надеясь на то, что это вернет ему должное расположение духа и он спокойно воспримет результаты изучения Рюстеном духовной мысли Востока.

Он как раз проехал очистное сооружение, так красиво вписанное в пейзаж, что могло бы сойти за музей или институт, когда Рюстен вновь вышел на связь:

– У тебя иногда появляются довольно странные интересы, Валманн.

– Ты хочешь сказать, что нашел то, что нужно?

– Не переживай. У меня эта энциклопедия в компьютере. Сейчас все будет. Дамы, которыми ты интересуешься, обе – индийские богини, очень популярные и в наше время. У меня для тебя есть и хорошая, и плохая новость. Хорошая – эта Радха, она индийская богиня безграничной жертвенной любви. Она самоотверженно любила Кришну, как у меня здесь написано. А Кали – богиня мести и ненависти. Ее гнев беспощаден. Она требует кровавых жертв, как правило, козьих.

– Спасибо, это я знаю.

– Да?

– То есть я хотел сказать, что я так и думал. Продолжай, пожалуйста.

– Ее часто изображают с отрубленными головами в руках.

– Точно.

– Что ты хочешь этим сказать?

– А то, что я только что видел изображение Кали.

– И где же?

– Ну, скажем, на примитивном произведении искусства.

– А что там изображено?

– Об этом тебе лучше не думать после обеда.

– Послушай-ка, Валманн, может, ты скажешь, чем ты там занимаешься? – В голосе Рюстена звучала озабоченность. Он принадлежал к людям, которые не любили, когда их отрывают от обеда загадочными высказываниями, даже если это делает ближайший коллега. Такое противоречило его представлениям о правильном мироустройстве.

– Тем, чем должны заниматься ты и вся команда, расследующая дело Хаммерсенгов, – уже серьезно отвечал Валманн. – Я пытаюсь локализовать Ханне Хаммерсенг.

– Ханне Хаммерсенг?

– Ну да.

– Ты шутишь!

– Нисколько. Она в Норвегии. И даже где-то здесь в округе. Во всяком случае, была здесь совсем недавно. Она лежала в больнице Сандеруд, и ее несколько раз выписывали. У нее шизофрения, с религиозным уклоном, и… – Валманн вдруг замолчал, так как его осенила еще одна мысль. Он приближался к Станге, и созерцание широких просторов и богатых усадьб по ассоциации навело его на мысль об усадьбе Брагенес, супругах Бауге, именно Гудрун Бауге, которая жаловалась на хипповатых религиозных фанатиков в районе Тангена. Вот оно что! Религиозные хиппи, бродяги из духовных побуждений, фанатики и фантазеры, сектанты. Разве не невероятно, что Ханне Хаммерсенг нашла прибежище в такой среде? И разве эта среда не была идеальным местом, чтобы там «исчезнуть»?

– …И она опять исчезла.

– Опять исчезла… – Слова Рюстена прозвучали как глухое эхо его собственных слов. Не похоже, что ему удалось разбудить ищейку в своем коллеге. Скорее тот с сожалением смотрит на кофейник с послеобеденным кофе, который остывает на буфете.

– А ты как это все разузнал?

– Совершенно случайно. Ты ведь знаешь, что думает по этому поводу Трульсен. Да и Моене.

На другом конце послышался тяжкий вздох.

– И это все, Валманн?

– Пока что да.

– Жаль. Это становится любопытно.

– Чертовски любопытно, честно говоря.

– Где ты сейчас?

– В Стангеланде.

– На вечерней прогулке?

– В поисках религиозных фанатиков и оккультных сект.

– Да, таких здесь хватает, как я слышал.

– И почему это все знают всё раньше меня?

У Валманна постоянно возникало чувство, что он все узнает последним. Всю полезную информацию. Хотя именно у него в руках были отдельные ниточки, которые можно соединить воедино. Ему захотелось выложить Рюстену все, что он знал, все связи между отдельными фактами, которые не давали ему покоя, но которые он не мог подкрепить доказательствами или логически увязать, во всяком случае, подвести к двойному убийству. Ему очень недоставало кого-то, чтобы все обсудить. Однако ситуация сложилась так, что обсудить было не с кем, даже с Анитой.

– Ты все это серьезно сказал про Ханне Хаммерсенг?

Рюстен все-таки проявил интерес, но был очень осторожен. Валманн решил не посвящать его в детали, поскольку ясности не было и это только затруднило бы ситуацию.

– А разве я похож на шутника?

– Да нет вроде, – произнес Рюстен таким голосом, как будто и вправду сожалел о том, что Валманн так мало шутит.

– Да и Трульсену будет не до шуток, когда я до всего докопаюсь.

– Это радует.

– Но может получиться колоссальный ляп.

– Это меня еще больше радует. Будь осторожнее, Валманн, и звони, если что… – лаконично ответил Рюстен и завершил разговор.

44

Валманн вовсе не собирался отправляться на охоту за сектантами этим вечером. Если уж Ханне Хаммерсенг нашла приют у каких-нибудь религиозных фанатиков (или как они еще там назывались), то она, очевидно, живет с ними уже несколько месяцев. Пара дней не сыграет большой роли. Прежде чем предпринимать что-то конкретное, надо побеседовать с людьми, имевшими контакты с этой средой.

Возникшая мысль не давала ему покоя, зато давала пищу фантазии. В результате родилась еще одна, на первый взгляд невероятная связь – и здесь была причастна Ханне – между трагедией на вилле и тем, что произошло в районе Тангена в лесу, недалеко от избушки… Мысли так и вертелись у него в голове, пока он ехал. С ним такое часто случалось: сидя в почти неподвижном состоянии, он развивал удивительную мыслительную деятельность. Он где-то читал, что подобное переживают писатели и художники. Один такой писатель обычно прыгал в поезд, когда заходил в тупик с написанием романа.

Отдельные части…

Он попробовал подытожить дело Хаммерсенгов, но множество противоречивых фактов и совершенно несовместимых версий ускользали от его попыток подчинить все математической строгости и логике, как молодые бычки на пастбище. Страшная сцена на вилле все еще стояла у него перед глазами. А труп или кучка костей в лесу – теперь все это вызывало у него только естественное неприятное ощущение, но никак не страх, и он расценивал это как определенный прогресс. Скорее всего, причиной несчастного брака Георга и Лидии был именно Клаус, незаконнорожденный сын, его школьный товарищ… Искореженное обручальное кольцо Георга все еще лежало у него в кармане. Приходящая соцработник, возможно, играла важную роль в жизни Хаммерсенгов в последнее время, а может, и нет. Грязные следы на кухне и в прихожей – что это?., случайность или там был кто-то еще?.. Эротические склонности Георга вполне могли стать причиной вымогательства и шантажа…

И теперь еще Ханне, ее болезнь, ненависть к родителям, ее религиозные увлечения.

Сейчас он приближался к усадьбе Брагенес, где жизнь шла своим заведенным ходом, как и сотни лет назад, как будто ничего не произошло в лесной глуши. Где содержание и динамика жизни определялись погодой и ветром, временем года и страдой, где управляющему и его жене ни к чему быть и курсе событий и конфликтов в округе – они просто делали свою работу, отдавали свои силы и желания земле, а она в ответ снабжала их хлебом насущным и обеспечивала высокий уровень жизни.

Усадьба лежала в лучах заходящего солнца и была похожа на картинку какой-то неземной идиллии: расположение отдельных построек вокруг лужайки было подчинено многовековым законам эстетики, по которым архитектура одновременно подчеркивала мягкие формы пейзажа и растворялась в нем.

Был майский вечер. Смеркалось. В это время можно было зажечь свечи или не зажигать их.

В усадьбе Брагенес горел свет. Ряд окон на втором этаже главного здания были освещены, но снег был неярким, как будто тому, кто там находился, было достаточно одной лампы.

Это же бальный зал! – подумал Валманн и представил себе Гудрун Бауге, сидящую за большим роялем и играющую очень простые вещи, заученные с трудом и без желания когда-то в молодости и всплывшие теперь через много лет по неизвестной причине, возможно, от ностальгии, чтобы сохранить в комнатах давний дух или же более осознанно воссоздать атмосферу большой усадьбы, когда она была центром культурной жизни, а в бальном зале давали концерты для духовного обогащения более широкого круга лиц, нежели семья, обитавшая в усадьбе. Возможно, под приземленной внешностью Гудрун Бауге скрывались честолюбивые стремления? Может быть, ею владела тайная страсть продолжить гордую традицию, выходящую за рамки возделывания земли и принесения в дом ее даров?

Валманн заметил, что замедлил скорость, созерцая эту почти нереально красивую картину домов в мягком сумрачном свете, силуэты многолетних деревьев, поля, на которых уже показались первые всходы, покрывающие плодородные земли мягким ковром цвета зеленой пастели.

В этот момент его мысль сделала скачок, и перед ним всплыло жизнерадостное, загорелое лицо Эйгиля Хаммерсенга, он услышал его голос, рассказывающий об участке, приобретенном на Канарах, об удачной инвестиции, работе в саду и фруктовом урожае. Валманн огляделся и подумал, что вряд ли можно найти замену этим необычайно красивым краям, где он вырос, несмотря на субтропический климат и рост стоимости… Его мысли вертелись, как стаи насекомых над дорогой, как призрачные вспышки, которые ударялись о лобовое стекло и становились реальностью. Перед ним возникали энергичное лицо Эйгиля Хаммерсенга, его сильные руки из-под засученных рукавов рубашки, он слышал его голос, вспоминал его отличную память, его ясные суждения, оценки и антипатии… И наконец, как вспышка молнии, возникла мысль, которая таилась где-то в глубинах подсознания, о той незавидной характеристике, которую Эйгиль дал Лидии Хаммерсенг, – выскочка из бедной семьи, с выгодой применившая свои способности, музыкально одаренная девочка, которую часто приглашали играть на рояле на праздниках в больших усадьбах…

Сейчас он ехал по дороге, покрытой гравием. Запахи из придорожной канавы ударяли в нос через открытые боковые стекла. Длинные стебли бились о бока «мондео», насекомые роились вокруг и разбивались о стекла, оставляли клейкие полосы и пятнышки крови, это разрушило пасторальную идиллию. Мир был нарушен, и все волшебство растворилось, как только он осознал, как открывается новая возможная связь. Это была лишь дикая, мимолетная мысль о том, что могло произойти полвека назад и что не поддавалось проверке. Но все же перед его глазами возникла картина: Лидия около большого рояля в огромном бальном зале в усадьбе Брагенес. Молодая сияющая Лидия, исполняющая вещи по своему выбору (в том числе, безусловно, Шопен), встает и принимает аплодисменты… Это было только мимолетное виденье, оно, возможно, никак не связано с событиями, которые его интересовали. Да и не известно, состоялось ли такое выступление, моглоли оно состояться, может быть, и нет, для этого требовалось счастливое совпадение. Однако связьвсе же была, поскольку возможностьсуществовала, ассоциация возникла, неосторожная игра с переменными величинами, то есть действиями и мотивами в прошлом, которые в силу беспощадной игры случайностей могли превратиться в реальные происшествия, имевшие роковые последствия. Однако мысли эти были слишком ясны и красноречивы, чтобы ими можно было пренебречь, особенно в такой вечер, как сегодня. Даже если они просто-напросто были лишним подтверждением тому, насколько все сложно и запутанно в этих делах, прицепившихся друг к другу и слившихся, как две хромосомы в момент оплодотворения, где сам факт слияния вызывает динамику, создающую новую реальность. Ни один из новых фактов, открываемых во время следствия, не вписывался ни в какую причинную последовательность, не составлял звена в логической цепочке событий, которые можно было проследить до конца. Эти факты скорее отражали действительность каким-то смутным, непостижимым образом, не внося ясности, а усиливая чувство хаоса и деструктивной игры непредсказуемых сил.

А если эти предположения не были беспочвенными, то что же делать следователю?

Валманну вдруг показалось, что этот вечер, который никак не хотел кончаться, несет в себе какую-то угрозу и призрачность. Темнота никак не сходила, земля выдыхала дневные пары, которые подобно привидениям плыли по ямкам и ложбинкам этого обольстительного, вечно улыбающегося и зловещего пейзажа. Валманн увеличил скорость и с облегчением растворился в лесной мгле.

Он вовсе не собирался останавливаться у хижины. Но все же это пришлось сделать. Он прошел пешком несколько метров до дома. Там царило безмолвие. Эта полная тишина создавала напряженность и начинала давить на уши. Ни шороха полевки, ни взмаха крыльев ночной пташки. Казалось, что он нарушил какой-то священный покой, приехав сюда, совершил оплошность, которая остановила дыхание самой природы. Он не мог заставить себя войти. Да ему и нечего было там делать. Полиция забрала оттуда все, что было можно. Однако возможно, там еще оставалась какая-то зацепка, какой-то знак в темноте, эхо злых деяний в старых стенах…

Нет! Это слишком! Так можно совсем сойти с ума от этой лесной тиши. Он побрел по тропинке к осыпи, надеясь вновь обрести покой, ощущаемый совсем недавно. Он хотел примириться с Клаусом на том месте, где его нашли, примириться с воспоминаниями о блестящем парне, который так плохо кончил, о своем неудачном вмешательстве в дурной ход событий. Возможно, это мелочь в общем и целом, но не для них и не для их дружбы. Он хотел встать на колени на могиле и просить высшие силы о прощении. В этот момент он на самом деле хотел верить в высшие силы. Уже издалека он заметил что-то яркое. Когда он подошел ближе, то увидел, что это букетик полевых цветов. Тех самых, которые растут на обочине и расцветают именно сейчас.

Значит, еще кто-то захотел погрустить на могиле, и он не сомневался, кто это был. В хижине, где Клауса убили, тоже были цветы. И вот цветы лежали и на том месте, где его нашли. Очевидно, Ханне Хаммерсенг была хорошо проинформирована о том, что случилось с братом. Подозрительно хорошо.

Валманн не успел додумать эту мысль до конца, как в кармане зазвенел телефон. Он выругался про себя, но все же ответил. Полицейский не может не ответить на звонок, даже если он не на службе.

– Кто это? – рявкнул он.

– Алло… алло… Валманн, это ты?

– Кто это? – повторил он и вдруг понял, что не кричит и не рявкает, а просто шепчет. Наконец обретя голос, он сказал: – Валманн слушает!

45

– Я знаю, что ты не на службе, но мы кое-что узнали, что может представлять интерес.

Звонил Фейринг. Сотрудник полиции Фейринг, который по долгу службы хотел сообщить что-то интересное. Мог бы и извиниться, подумал Валманн, но промолчал. Ведь его коллега не мог знать, где он находится и в каком состоянии духа. И он вовсе не собирался его об этом информировать.

– У нас попадание в цель, – сообщил Фейринг с поистине военной лаконичностью.

– Куда стреляли? – Валманн был также немногословен.

– По отпечаткам пальцев, которые были на свечных огарках в хижине. В первый раз, – добавил он, как будто ожидая вопроса Валманна.

– То есть отпечаткам того, кто жил в хижине?

– Так точно. Технический отдел работает с новыми отпечатками, которые были оставлены, когда кто-то поставил свечки в круг.

– Ну и долго же вы возились.

– Я знаю. Но мы не там искали.

– А где надо было искать?

– За границей. В Швеции. В Мальмё.

– Я же думал, что это подразумевается… – Валманн понял собственный промах и заткнулся.

– Мы не получили приказ о расширении поисков.

Это был упрек в его адрес, но очень вежливый.

– И что они сказали в Мальмё?

– Отпечатки принадлежат женщине. Норвежке. Некой Саре Бенедикт Шуманн.

– Сара Шуманн? НашаСара Шуманн?

– Не наша, а Трульсена, – поправил Фейринг. Валманну показалось, что он видит его косую усмешку.

– Но теперь она наша!

– Точно. Послушай, ей три раза предъявляли обвинения в Швеции: два раза за пьянство и дебош. Видимо, та еще дамочка. Но дела не были возбуждены. В третий раз на нее наложили штраф за хранение небольшого количества гашиша. Это было пять лет назад. После этого никаких столкновений с правопорядком, ни здесь, ни у шведов. Адреса тоже нет. В биографии ничего примечательного: выросла в Южной Норвегии, в Арендале, отец умер, мать живет в пансионате для престарелых. После школы она закончила курсы медсестер…

– Так она медсестра?

– Так здесь написано.

– И она работала медсестрой в Швеции?

– В документах в одном месте написано «безработная», в другом «работала временно медсестрой».

– Медсестра не может остаться без работы, если только сама не захочет или…

– Или если у нее есть судимость. Возможно, но этой причине она и поехала в Швецию.

– Да. А ты все проверил?

– Ты хочешь сказать, все больницы, пансионаты и прочее?

– Ну да.

– Проверяем, – ответил Фейринг с едва уловимым вздохом.

– Отлично. Начните с Восточной Норвегии, с района вокруг Осло.

– Но это значительно сузит наш горизонт…

Валманн не расслышал иронии. Его мысли уже кружили вокруг вопроса о том, почему Клаус Хаммерсенг (если это и в самом деле был он…) жил в этой обветшалой хижине в лесу, в нескольких милях от родительского дома, в компании с подружкой-уголовницей, ничего, в сущности, не делая – разве что напиваясь, – и никак не давал о себе знать?

– Это очень важно! – крикнул он возбужденно своему коллеге, возвращаясь к реальности. – Ты понимаешь, что мы напали на след связующего звена? The missing link? [3]3
  Недостающего звена? (англ.)


[Закрыть]

– Мне это тоже пришло в голову.

– Естественно. Слышишь, Фейринг?

– Да?

– Отлично сработано!

Валманн решил, что можно прибавить скорость. Наконец-то найдено недостающее звено. Он почувствовал неимоверное облегчение. Хотя все время знал, что так оно должно было быть.