Текст книги "Ночной мороз"

Автор книги: Кнут Фалдбаккен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

«Ой-ой-ой, надо же!»

«Ты видел, как он кончил?»

«Ага, как из пушки выстрелил! Мне чуть глаз не вышиб!»

«Гомосексуальное изнасилование». Наказывается тюремным заключением от двух с половиной до десяти лет и даже больше – при отягчающих вину обстоятельствах.

Однако вряд ли в ту ночь на даче Свеннингов имели место «отягчающие вину обстоятельства». Может быть, только приятельская шутка. Грубая выходка под влиянием избытка алкоголя и тестостерона. Ничего особенного. Такое бывает. Впоследствии все сделали вид, что ничего не случилось. Мальчишки есть мальчишки. Никто не пострадал. Только Клаусу потом купили новый спальник.

Однако загубленную возможность нормального школьного общения, вплоть до выпускных экзаменов, купить нельзя было. А также потерянный мир света и музыки, придававший безграничный блеск их особенной дружбе. Эта дружба была самым удивительным, непредсказуемым и радужным событием всей его юности.

33

Анита подошла к столу и подняла крышку ноутбука. Она была взволнована, ведь она знала нечто такое, чего он не знал. Могла бы рассказать ему, но решила не делать этого. Пока. Ведь именно она напала на этот след. Это ее идея. Так ему и надо, оправдывала она себя. Ведь он тоже кое-что ей недоговаривает. Утверждает, что ничего от нее не скрывает, а на самом деле отмалчивается или уклоняется от ответа. А сейчас он вбил себе в голову, что Клаус Хаммерсенг мертв. Может быть, его это больше устраивает? Соединить какие-то случайные улики и находку этой вещицы в лесу и сделать выводы, далеко выходящие за пределы толкования фактов. В то время как она узнала гораздо больше.

«Шопен, ты можешь выйти на связь?»

Анита общалась с ним уже трижды после первого раза тем вечером, но он не шел на настоящий диалог. В его скупых ответах на ее вопросы звучали подозрительность и недружелюбие, и каждый раз он просил оставить его в покое и прерывал контакт. Но ведь все-таки отозвался.

«Чего тебе на этот раз?»

Он ответил сразу, значит, был в Сети и ждал ее.

«Поговорить с тобой».

«О чем?»

«О прошлом. Почему ты решил уйти в подполье?»

«Но ведь я здесь сейчас».

«Где?»

«Ха-ха…»

«Мы хотели бы видеть тебя на встрече и должны знать, куда послать приглашение».

«Ты же работаешь в полиции, не я. Вот и узнавай».

«Вот я и пытаюсь».

«Пытайся лучше».

«Почему ты так все затрудняешь?»

«Потому что все и есть очень сложно, Джордж, разве ты не понимаешь, что у меня нет ни малейшего желания возвращаться в Хамар к той компании, которая сделала мою жизнь адом!»

«Многое изменилось за двадцать пять лет».

«Изменилось, но не к лучшему…»

«Ты так думаешь?»

«Я это точно знаю».

Наконец-то она почувствовала, что поймала его на крючок, как-то заинтересовала. Теперь надо было набраться смелости и сделать следующий шаг.

«Взять хотя бы то, что случилось с твоей семьей».

«Ну и что?»

Ответ прозвучал неожиданно быстро, без вопросов и уловок. Очевидно, ему все было хорошо известно.

«Я подумал, что ты захочешь объявиться и взять на себя практические вопросы. Ведь многое предстоит сделать. И ты облегчил бы нашу работу…»

«Ха-ха…»

«Что ты хочешь этим сказать?»

«Я вовсе не хочу облегчать кому-нибудь работу. И совсем не хочу рыться в вашем мусоре».

«Но ведь есть еще и наследство…»

«Пусть оно отойдет к Армии спасения».

«Речь идет о значительных суммах».

«Слишком поздно».

«Почему?»

«Для меня все уже кончено. Они могли помочь мне, когда я в этом нуждался».

«Что ты хочешь этим сказать?»

«Я хочу сказать, что они были злыми людьми, которые думали только о себе. Они испортили нам жизнь и получили по заслугам».

«Ты хочешь сказать, что кто-то им отомстил?»

«Я этого не говорил. Я и понятия не имею, что там произошло. Ты полицейский, ты и выясняй».

«Но почему же ты не хочешь нам помочь?»

«Знаешь, мне это уже надоело. Последний раз говорю: я не хочу иметь ничего общего с городом Хамар, с тобой и другими одноклассниками. Я никогда не хожу ни на какие сборища. Мне и здесь хорошо, в подполье, как ты выразился. Всего хорошего».

«Но ведь музыка тебя по-прежнему волнует?»

Это бы выстрел наугад. Она чувствовала, что он ускользает, и панически боялась потерять его, хотела уцепиться за что-нибудь, чтобы удержать его.

«Это тоже для меня больше не существует. Они нее испортили».

«Я знаю, что ты потерял свой камертон…»

Еще один выкрик в темноту, отчаянный, безрассудный, без всякой связи с тем, о чем они говорили раньше. Ответа не последовало. Она подождала немного, затем снова зашла на чат и повторила вызов. Ответа не было. Значит, она недооценила ситуацию и спугнула его.

На террасе послышались шаги Юнфинна. Он снимал сапоги. Она поспешила выйти из системы и встала со стула в тот момент, когда он вошел.

– Сделать что-нибудь вкусненькое? Может, такос? – Она не помнила, что есть в холодильнике.

– Отлично, давай, – ответил он непринужденно. Однако выражение его лица было хмурым. Интересно, о чем он сейчас думает? И сколько еще они будут так ходить вокруг да около, как два индейца из разных племен, вынужденные жить в одной палатке? И к чему это может привести? И не столько для дела, которое они расследовали, сколько для них самих.

34

Кусочек металла, обнаруженный в цепной тяге лифта для инвалидной коляски, не имел к конструкции лифта никакого отношения. Специалист, приехавший из Дании, констатировал это без малейшего сомнения и заявил, что это, несомненно, чужеродное тело, «которое каким-то образом оказалось в механизме, причем это не могло быть следствием неисправности лифта или износа оборудования». Наоборот, лифт был в остальном исправен и находился в отличном состоянии.

– …каким-то образом оказалось в механизме…

Трульсен поднял лист бумаги с этим отчетом и поднес его к свету, как бы ища следов подделки. Вся его физиономия выражала сплошное неудовольствие.

– И насчет «каким-то образом» сомнений не возникает, не так ли? – произнес Рюстен, и тем самым театральный жест руководителя следствия потерял всякий смысл. – Ведь здесь налицо доказательство того, что…

– Не торопись! – Трульсен сделал еще одну отчаянную попытку предотвратить эту очевидную реплику, которая должна была перевернуть всю его теорию… – Мы ведь не знаем, что… Ведь это мог быть и несчастный случай?

– Мы знаем… – Рюстен повысил голос, что он делал чрезвычайно редко. – Мы знаем, что чужеродный кусок металла никак не мог пролететь по воздуху и попасть сам собой в коробку передач. Гораздо вероятнее, я бы сказал, очень вероятно, что кто-то его туда нарочно засунул. Что означает…

– Ну да, ну да… – Трульсен почти умоляюще посмотрел на Аниту Хегг, как будто ожидал, что она поможет ему разрубить этот узел, ведь их было всего трое в офисе Трульсена.

– Вопрос заключается только в том кто и зачем.

Естественно, подумала Анита, но вслух ничего не сказала.

– И чтобы это понять, нам потребовалось четыре недели, – зарычал Рюстен, который больше не мог скрывать своего раздражения от поведения Трульсена. – Если бы мы начали искать раньше!

– Но мы же искали! – запротестовал руководитель следствия. – Мы же обыскали эту чертову виллу. И ни одного отпечатка пальцев…

– Зато следы ног…

– Оставленные неделю спустя после смерти второго обитателя.

– Что помог установить нам наш коллега Валманн. – Рюстен был безжалостен. – И один только этот факт!..

– Ну и что, – попытался извернуться Трульсен.

– А может быть, были еще следы, – продолжал Рюстен, и выражение его лица становилось все менее добродушным. – Однако искать их не стали.

– В этот дом заходили многие. Соцработник. Медсестра…

– Нам надо было приложить больше усилий, чтобы найти этого соцработника. Ведь мы же знаем ее имя.

– Это уже делается. Работаем.

– Она родила ребенка три месяца тому назад, должны же быть какие-то следы.

– Нам удалось установить, что Сара Шуманн родила мальчика в больнице в Эльверуме девятнадцатого марта этого года. Это факт. Роды прошли без осложнений, и через три дня ее выписали. Она не оставила ни телефона, ни адреса, ни фамилии отца ребенка.

– Тем более оснований побеседовать с этой дамочкой, как мне кажется. – В голосе Рюстена снова зазвучали обычные спокойные и чуть саркастические нотки, а в его глазах читался скептицизм по отношению к руководителю следствия.

– Мы на верном пути, я же говорю!

– А что еще мы предприняли, кроме поисков дамы, которую, очевидно, не так уж невозможно найти?

– Послушай, я вовсе не обязан перед тобой отчитываться… А кроме того, есть еще одно обстоятельство, о котором никто из вас не подумал, и именно что время, отпущенное на расследование смертных случаев, ограничено, пора бы похоронить подобающим образом.

– Только если родственники требуют этого, – сразу же возразил Рюстен. – А в данном случае… Сам знаешь.

– Машина… – пробормотал Трульсен с неохотой в голосе.

– Какая машина?

– «Вольво». Машина Хаммерсенга. Ее тоже обыскали.

– Ну и что?

– Ничего особенного не нашли.

– Совсем ничего?

Что-то все-таки, должно быть, нашли. Иначе голос Трульсена звучал бы совсем иначе.

– Ну разве что…

– Что?

– Ну, ничего особенного. Однако, учитывая его возраст…

– Ну и что?

– Мы нашли пачку презервативов. Из шести штук в упаковке оставалось всего два неиспользованных.

– Ну вот видишь, Ватсон!.. – Рюстен не смог сдержать улыбки. – И о чем это говорит?

– Ну… это значит, что у него… у Хаммерсенга… была…

– Половая жизнь?

– Вот именно.

– Никогда не поздно. Ты это хотел сказать?

Трульсену было за тридцать, и он был холост, и по этому поводу в полицейском управлении ходило немало шуток…

– Я думаю… – Трульсен взял себя в руки, перед тем как снова перейти в наступление. – У него же жена была инвалидом. Это всего лишь говорит о том, что он…

– Мотался иногда в город, чтобы удовлетворить свои потребности, ведь он был еще бодряк, этот старый спортсмен.

Теперь в главной роли выступал Рюстен. Трульсену пришлось отступить.

– Это делает его уязвимым, – вставила Анита. – А если он и на самом деле влип в неприятную историю с женщиной…

Трульсен сделал последнюю попытку:

– Возможно, речь идет всего лишь о чувствах…

Рюстен и Анита обменялись взглядами. Должно быть, совсем плохи дела, если уж Трульсен ступил на романтическую стезю для подкрепления своих предположений о самоубийстве.

– Настолько сильных, что он пустил себе пулю в лоб?

– А почему бы и нет?

– Но он же не юнец какой-нибудь.

– Любви все возрасты покорны.

Это звучит как цитата из женского любовного романа.

– Удивительные вещи ведь тоже иногда случаются, – заметил Трульсен таким тоном, как будто изрек вечную истину.

Глаза Рюстена блестели, он был похож на ястреба, который в любую минуту готов был кинуться на мышь, сидящую в траве.

– А через неделю-другую жена кинулась вниз с лестницы, когда наконец поняла что к чему.

– Как это здорово, что вы так шутите на работе, ребята… – Аните уже порядком надоела эта словесная перебранка. А кроме того, у нее появились свои идеи. – А может, все было гораздо проще? Пожилой мужчина, развлекающийся с молодыми дамочками, вынужден раскошеливаться, и не только на противозачаточные средства.

– Старый козел! – фыркнул Трульсен. – Ему ведь было за семьдесят! Какая уж там сперма! – Все его романтические сентенции как ветром сдуло.

– Ты бы лучше про себя подумал, – не смог сдержаться Рюстен.

– Выписки! – вскрикнула Анита. – Ты проверил последние выписки счетов Хаммерсенга, которые мы должны были получить? Ты посмотрел на его расходы? Путешествия? Ресторанные счета? Подарки… украшения, например? – Анита с благодарностью вспомнила Валманна. Она вдруг поняла, что им надо было работать с этим делом вдвоем, открыться друг другу. Ей надо было пустить его в свой чат с Клаусом Хаммерсенгом. В этот момент она уже удивлялась, как это она может скрывать от него такой важный факт. Она раскаивалась, ей было стыдно.

– Да есть у нас выписки…

Ничто в тоне Трульсена не говорило о том, что речь идет о документах, которые могли помочь следствию.

– Я только мельком взглянул на них. И еще этот чертов отчет из Дании…

– А можно взглянуть? – Анита, по-видимому, вошла во вкус. – Это что, выписки?

– Ну да.

Трульсен начал рыскать в куче беспорядочно разбросанных бумаг на столе. Казалось, что каждую мелочь, каждую отдельную деталь, связанную со следствием, будь-то версии, анализы или просто находки, приходилось выуживать из него насильно.

Наконец он положил документы на стол.

– Да, – пробормотал Рюстен, после того как они молча изучили их. – Дела этого парня были не так уж плохи. Но денежки, однако, быстро разлетелись. Вот переводы на десять тысяч крон с его счета на один и тот же счет в октябре, ноябре, декабре, январе, феврале и марте, и каждый раз в начале месяца.

– Я ведь сказал, что еще не успел внимательно все это изучить. – Трульсен уставился на бумаги, как будто они содержали что-то не столь важное.

– Так ты не проверил, кто владелец счета, на который переводились деньги?

– У меня не было времени. Это в любом случае задача юридического отдела. Банки не дают таких сведений кому попало.

– Тогда мне кажется, что надо срочно позвонить в юридический отдел, Трульсен. – В тоне Рюстена уже не было ни добродушной усмешки, ни иронии. Он говорил серьезно.

– Сейчас позвоню.

35

– Чужеродное тело? Кусочек металла?

– Так сказал Трульсен.

– Но ни слова о том, что это был за предмет? Какой формы? Из какого металла?

– А может, в отчете ничего об этом не было?

– Или может быть, Трульсен не был заинтересован в том, чтобы это точно выяснить? Ведь он такой ярый противник версии об убийстве.

– Не только он, но и Моене. Они не хотят устраивать много шума в нашем тихом болоте. Моене не хотела давать санкцию на проверку банковских счетов.

– А где этот кусочек металла, у нас в полиции?

– Не знаю. Очевидно.

– А ты не можешь так устроить, чтобы я взглянул на него?

– А зачем?

– Ну кто-то должен исследовать этот предмет.

– Этим, наверное, займется Рюстен.

– Рюстен наверняка не обидится, если я на него взгляну.

– Да, но Трульсен обидится.

– Именно поэтому. Я не верю этому парню.

– Хорошо. Я попробую.

– Как можно скорее, пожалуйста.

– Завтра, идет?

– Отлично! – Валманн протянул руку и взял последний кусок пиццы.

В последние дни дела с готовкой обстояли неважно. В этом были виноваты оба, и он, и она, но он не придавал этому особого значения. Он ничего не имел против готовой еды, хотя и не старался это афишировать.

– Почти так, как в старые времена, – бодро произнес он.

– Ты имеешь в виду замороженную пиццу?

– Я имею в виду, что мы вместе работаем над одним делом.

– Ты все еще думаешь, что это одно и то же дело?

– Я в этом убежден, – пробормотал он с полным ртом. – На камертоне нашли пятно, которое, возможно, содержит достаточно материала для ДНК-теста.

– А у тебя есть ДНК-тест Клауса Хаммерсенга?

– Не все сразу, – ответил он. – Сначала займемся тем, что имеем, то есть трупом.

– Путь будет долгим, – тихо сказала она.

– Но мы доберемся.

Юнфинн, казалось, источал оптимизм и напористость. И источником этих чувств была вовсе не пицца. Анита же сама почувствовала, как снова замыкается в себе, как будто ее сознание сворачивается и образует панцирь, чтобы защитить одну-единственную истину, которая перевернет его фантастическую теорию, будто бы в лесу найден труп Клауса Хаммерсенга. Если она решится рассказать ему об этом, то ей придется признаться в том, что она использовала его имя в качестве приманки. А это ему, мягко говоря, вряд ли понравится. Так что она держала язык за зубами, изворачивалась и отодвигала решение проблемы, хотя знала, что настанет такой момент, когда ее тайна раскроется, и чем дольше она будет ждать, тем сильнее будет удар.

В тот вечер она шла домой и думала о том, что надо раскрыть ему свою тайну, ей даже очень захотелось это сделать. Она понимала, что своим скрытничаньем портит их отношения, ведь совсем недавно она обвиняла в том же его. А когда он наконец сделал плачевную попытку довериться ей (причем чисто по-мужски, что вызвало ее разочарование и раздражение, – напился и хныча приполз домой, чтобы уткнуться к мамочке в подол), она отнеслась к этому холодно и не пошла ему навстречу. Вместо того чтобы попытаться понять, что творится в душе у мужчины (к тому же ее мужа!), когда он так глубоко копался в своих чувствах, она (чисто по-женски!) прежде всего испугалась того, какие последствия этот эпизод мог иметь для их взаимоотношений, то есть для нее. Еще утром она хотела набраться храбрости и выложить карты на стол. Однако только что она стала свидетелем того, как находка этого камертона, этой конкретной вещицы, которая, по его мнению, могла связать труп мужчины в лесу и его бывшего товарища Клауса Хаммерсенга, впервые за несколько недель вновь расшевелила его. Он как будто испытал ужасное облегчение от мысли о том, что этот разложившийся скелет в лесу принадлежал его другу. Как будто бы факт, что он нашел доказательство того, что Клаус мертв, наконец-то позволит ему похоронить его – как в реальной жизни, так и в своей душе, а с ним – стыд и все дурные чувства. Она не могла оказать, что разделяет эти чувства, но ей казалось, что именно так должен реагировать мужчина. Во всяком случае, она не желала погасить этот разгоревшийся в нем пыл, да еще вдобавок признаться в своем обмане. Сейчас ей хотелось вернуться к тем отношениям, которые были между ними, пока не испортились из-за этой страшной драмы на вилле Скугли. Поэтому она молчала, пока они вместе убирали со стола посуду, споласкивали и ставили в посудомоечную машину.

– И не забудь ту железяку, – сказал он, выходя на террасу, чтобы завершить обрезание декоративного кустарника.

Хотя они и припозднились с работой в саду, но все-таки начало было положено.

– Мне надо съездить в участок, – крикнула она ему вслед. – Я там забыла кое-что. Через двадцать минут вернусь.

Из-под колес ее «гольфа» выскочил гравий, когда она прибавила газу и выехала на дорогу.

Была еще только среда, но он все же открыл бутылку красного вина, когда они сели перед телевизором и начали смотреть какой-то средненький фильм по местному каналу. На этот раз речь шла о муже, который избивал жену и добивался признания ее душевнобольной. Чуть было не добился. Ибо справедливость всегда торжествовала в фильмах, которые показывали по местному каналу.

– Какая чушь, – вздохнул Валманн где-то на середине фильма.

– Займемся чем-нибудь другим? – спросила Анита.

– Что ты имеешь в виду?

– Я принесла ее.

– Что принесла?

– Ну эту металлическую штучку. Из лифта для инвалидной коляски. Я ведь за ней и ездила. Трульсена на месте не было, поэтому спросить его нельзя было. – Она криво усмехнулась. – А сотрудник технического отела не возражал. Вот она.

Она положила конверт на телевизионный столик. Валманн вытащил на стол маленький кусочек металла, а затем фотографии.

– Какой маленький, – сказал он, – зажав кусочек металла между большим и указательным мальцами.

– Даже самый маленький пустяк может… – сказала она и показала на фотографии этого кусочка металла в шестерне.

– Но он туда случайно попал или преднамеренно?

Валманн внимательно изучал металлическую штучку. Она была светлой и блестящей, почти как олово, толщиной не более обыкновенного гвоздя и сжата, очевидно, металл был не слишком твердый.

– Могу я взять ее на пару дней?

– На пару дней?

– Я знаю одного парня, который, наверное, сможет определить, что это было такое.

– В техническом отделе этого не смогли сделать.

– Мой знакомый – настоящий эксперт.

– Кто же это?

– Его имя тебе ничего не скажет.

– Ты водишь знакомство с темными личностями, Юнфинн? – Анита толкнула его в бок. Ей нравилось видеть его таким – он опять загорелся и рвался в бой. И она призналась себе в том, что будет уступать ему во всем, только чтобы сохранить этот настрой.

– Я и вправду знаю кое-кого в этом городе.

– Мне вообще-то следовало вернуть эту вещь завтра утром.

– Да никто ее и не хватится. Ведь Трульсен ничего не знает.

– Ну, я не знаю…

– Ну давай!

– Я поставила свою фамилию на квитанции, когда расписывалась за нее.

– Я сумею защитить тебя.

– От Моене?

– Она ко мне неравнодушна, разве ты не заметила? Она меня почти боготворит…

– Я тебе покажу боготворит… – Она повалила его на диван и принялась целовать, покусывая губы и мочки ушей. Она почувствовала, как сильно ей недоставало его, как не хватало его тела, запаха, близости, и это чувство было настолько сильным, что где-то среди радостного опьянения ее охватил страх. Страх перед силой привязанности к нему, которая поселилась в ней за такое короткое время, страх перед тем, насколько их тянуло друг к другу. И вот уже он над ней, со всем своим неистовством, со всей нетерпеливостью мужской силы и в то же время, присущей лишь ему сознательной необузданностью. Нет, подожди, еще немного, совсем чуть-чуть, пока она сама не стала еще более неистовой и не начала желать все большего и большего, и тогда она взяла его, приняла его и забыла обо всем на свете, обезумев от счастья, которое он давал ей.