Текст книги "Шпион"

Автор книги: Клайв Касслер

Соавторы: Джастин Скотт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

5

Бывали дни, когда даже молодой гений вроде Гровера Лейквуда был рад покинуть свою лабораторию, чтобы очистить голову от мыслей о сложности наведения пушки с движущегося корабля на движущуюся цель. Специалист по прицелам и точности стрельбы дни и ночи ломал голову над тем, как компенсировать следствия качки, ускорений, отклонений от курса и изгибов траектории. Захватывающая работа, тем более трудная, что Лейквуду приходилось придумывать, как сделать так, чтобы с его расчетами справлялись обычные умы в разгар боя, когда гремят орудия, море бушует и стальные осколки разлетаются в дыму.

В свободное время он играл с фантастическими формулами, связанными с перекрестным огнем: он представлял себе, что его корабль вместо бортового залпа стреляет вперед, и пытался при этом принять во внимание растущую дальнобойность корабельных орудий и все более ровные траектории летящих с огромной скоростью снарядов. Иногда, чтобы избавиться от мыслей, ему приходилось переворачиваться вверх тормашками, словно опустошая солонку.

Такую возможность давало ему скалолазание. День, посвященный скалолазанию, состоял из поездки по железной дороге в коннектикутский Риджфилд, затем через штат Нью-Йорк на взятой напрокат машине до Джонсон-парка в округе Уэстчестер и, наконец, пешей двухмильной прогулки к далекому холму, под названием «гора Агар», – а заканчивалось все это долгим, трудным подъемом по вертикальной стене на вершину холма. Два часа в поезде давали возможность смотреть в окно и наблюдать, как местность из городской становится сельской. Езда в машине по разбитым дорогам требовала полного внимания. Прогулка наполняла грудь свежим воздухом и заставляла кровь течь быстрее. А подъем на стену требовал абсолютной сосредоточенности, чтобы избежать долгого-долгого падения вниз, черепом на камни.

Необычайно теплый весенний день привел в парк множество гуляющих. Целеустремленно шагая вперед, одетый в твидовую куртку, брюки и ботинки, Лейквуд миновал совершавшую моцион пожилую даму, обменялся радушным «Доброе утро!» с несколькими гуляющими и с завистью посматривал на пары, державшие друг друга за руки.

Лейквуд привлекателен, у него хорошая сильная фигура и добродушная улыбка, но работа шесть или семь дней в неделю, притом что он часто и ночевал в лаборатории, не давала ему возможности знакомиться с девушками. А племянницы и дочери, встречи с которыми устраивали ему жены инженеров, почему-то оказывались непривлекательными. Обычно это его не беспокоило. Он был слишком занят, чтобы чувствовать одиночество, но время от времени при виде молодой пары думал: «Когда-нибудь и мне повезет».

Он углубился в парк и наконец оказался один на узкой тропе в густом лесу. Заметив движение впереди, он разочаровался, поскольку надеялся получить холм в полное свое распоряжение и мирно, спокойно сосредоточиться на подъеме.

Человек впереди остановился и сел на упавший ствол. Подойдя ближе, Лейквуд увидел, что это девушка – миниатюрная и очень красивая, одетая для подъема на скалу в брюки и шнурованные ботинки, как и он сам. Из-под шляпы выбивались рыжие волосы. Когда она неожиданно повернулась к нему лицом, ее волосы вспыхнули на солнце, словно пламя при разрыве артиллерийского снаряда.

Похожа на ирландку, с белой, как бумага, кожей, маленьким курносым носом, беспечной улыбкой и блестящими голубыми глазами, и Лейквуд неожиданно вспомнил, что видел ее и раньше… Прошлым летом… Как же ее зовут? Надо вспомнить, где они встретились… Да! На пикнике, устроенном капитаном Лоуэллом Фальконером, героем испано-американской войны, которому Лейквуд докладывал о своих достижениях в дальности стрельбы.

Как же ее зовут?

Он был достаточно близко, чтобы помахать рукой и поздороваться. Она с бойкой улыбкой смотрела на него, и по ее взгляду было ясно, что и она его узнала. Но удивилась не меньше.

– Забавно встретить вас здесь, – осторожно сказала она.

– Здравствуйте, – ответил Лейквуд.

– В прошлый раз это было на берегу?

– На Файер-Айленде, – сказал Лейквуд. – На пикнике капитана Фальконера.

– Конечно, – с облегчением ответила она. – Я знала, что где-то вас видела.

Лейквуд напряженно вспоминал, подгоняя себя: «Лейквуд! Если ты способен отправить двенадцатидюймовый снаряд весом пятьсот фунтов в дредноут, идущий со скоростью шестнадцать узлов, и сделать это с корабля, качающегося на десятифутовых волнах, неужели ты не в состоянии вспомнить имя этой Девушки Гибсона». [3]3
  Чарлз Дана Гибсон (1867–1944) – американский художник и иллюстратор, известный как создатель феномена Девушек Гибсона, представляющих собой идеал красоты на рубеже XIX–XX вв.


[Закрыть]

– Мисс Ди, – сказал он, щелкнув пальцами. – Кэтрин Ди. – И – ведь матушка правильно воспитала его – снял шляпу, протянул руку и сказал: – Гровер Лейквуд. Как приятно снова с вами встретиться.

Когда она радостно улыбнулась, узнавая его, солнце с ее рыжих волос словно переселилось в глаза. Лейквуд подумал, что умер и оказался в раю.

– Какое удивительное совпадение! – сказала она. – Что вы здесь делаете?

– Карабкаюсь, – ответил Лейквуд. – Поднимаюсь на скалы.

Она посмотрела на него словно бы недоверчиво.

– Вот это совпадение!

– О чем вы?

– Я здесь тоже за этим. Это тропа к холму, на который я собираюсь подняться. – Мисс Ди подняла бровь, такую светлую, что она была почти невидима. – Вы следили за мной?

– Что? – Лейквуд покраснел и начал заикаться. – Нет, я…

Кэтрин Ди рассмеялась.

– Я вас поддразниваю. Я знаю, что вы за мной не следили. Да и как вы могли узнать, где меня найти? Нет, это удивительное совпадение. – Она снова наклонила голову. – Нет, правда… Помните, как мы разговаривали на пикнике?

Лейквуд кивнул. Они тогда говорили не так долго, как ему хотелось бы. Она как будто знала всех на яхте капитана и переходила от одного к другому, болтая со всеми. Но он помнил этот разговор.

– Мы решили, что нам обоим нравится на свежем воздухе.

– Хотя мне и приходится на солнце носить шляпу: у меня слишком белая кожа.

В тот летний день белая кожа была особенно заметна. Лейквуд помнил круглые сильные руки, обнаженные почти до плеч, красивую шею, лодыжки.

– Давайте?

– Что?

– Поднимемся на скалу.

– Да! Да, давайте поднимемся.

Они пошли по тропе, соприкасаясь плечами там, где она сужалась. И всякий раз, когда их плечи соприкасались, Лейквуда словно ударяло током, и он изумился до крайности, когда она спросила:

– Вы по-прежнему работаете на капитана?

– О да.

– Кажется, я припоминаю – вы что-то говорили о пушках.

– Во флоте их называют не пушками, а орудиями.

– Правда? Я не знала, что есть разница. А кто называет? Разве вы сами не во флоте?

– Нет. Я штатский. Но отчитываюсь перед капитаном Фальконером.

– Он кажется очень приятным человеком.

Лейквуд улыбнулся. «Приятный» – не первое определение, которое приходит в голову, когда думаешь о капитане Фальконере. Скорее одержимый, требовательный, грозный – вот это ближе.

– Кто-то говорил мне, что он способен вдохновить.

– Да, это верно.

Кэтрин сказала:

– Пытаюсь вспомнить, от кого я это услышала. Этот человек очень красив и, кажется, старше вас.

Лейквуд почувствовал укол ревности. Кэтрин Ди говорила о Роне Уиллере, звезде испытательной торпедной станции в Ньюпорте, в которого влюблялись все девушки.

– Большинство их старше меня, – ответил он, надеясь увести разговор от этого красавца.

Кэтрин успокоила его теплой улыбкой.

– Ну, кто бы он ни был, я помню, что вас он назвал «вундеркиндом».

Лейквуд рассмеялся.

– Почему вы смеетесь? Капитан Фальконер тоже так говорил, а ведь он герой испано-американской войны. Вы юный гений?

– Нет! Я просто рано начал, вот и все. Это совершенно новая область. И я в ней с самого начала.

– Как пушки могут быть новыми? Пушки были всегда.

Лейквуд остановился и посмотрел ей в лицо.

– Это очень интересно. Нет, пушки были не всегда. Не такие, как сейчас. Нарезные орудия способны стрелять такими снарядами, о которых раньше нельзя было и мечтать. Да только вчера я был на броненосце в Сэнди-Хук…

– Вы были на броненосце?

– Конечно. Я постоянно на них бываю.

– Правда?

– На Атлантическом полигоне. Только на прошлой неделе офицер-артиллерист сказал мне: «Новый дредноут может отсюда стрелять по Йонкерсу».

Красивые глаза Кэтрин стали огромными.

– По Йонкерсу? Не знала. Я хочу сказать, что, когда в последний раз плыла в Нью-Йорк на «Лузитании», был ясный день, но Йонкерса с океана не видно.

«Лузитания»? – подумал Лейквуд. Она не только красива, но и богата.

– Ну, Йонкерс увидеть трудно, но в море корабли стреляют на такое расстояние. Сложно попасть в цель.

Они пошли дальше по узкой тропе, соприкасаясь плечами; он рассказывал ей, как изобретение бездымного пороха позволило корректировщикам видеть дальше, потому что корабль не окутан пороховым дымом.

– Корректировщики руководят огнем. Они по взрывам определяют, перелет или недолет. Вы, наверно, читали в газетах, что установка на корабле орудий одного калибра позволяет по огню одного орудия нацеливать все.

Она казалась более заинтересованной, чем можно было ожидать от красивой девушки, и слушала, широко открыв глаза, время от времени останавливаясь и глядя на него, как загипнотизированная.

Лейквуд продолжал говорить.

«Ничего секретного», – успокаивал он себя. Он ничего не сказал о новейших гироскопах, позволяющих постоянно удерживать цель и учитывать качку. Ничего об управлении огнем, о чем она не сможет прочесть в газетах. Он похвастал, что заинтересовался скалолазанием, когда поднимался на стофутовую ажурную мачту, которую создали во флоте, чтобы наблюдать далекие разрывы снарядов. Но он не сказал, что конструкторы мачты экспериментировали с легкими стальными трубами, позволяющими мачте выдерживать попадания снарядов. Он не сказал также, что на ажурных мачтах устанавливаются платформы для новейших дальномеров. Не упомянул и гидравлические установки, которые вместе с гироскопами поднимают орудийные стволы. И, разумеется, ни слова о Корпусе 44.

– Я совершенно запуталась, – сказала она с теплой улыбкой. – Может, вы поможете мне понять. Один мужчина сказал, что океанский лайнер гораздо больше дредноута. Он сказал, что водоизмещение «Лузитании» и «Мавритании» по 44 тысячи тонн, а военного корабля «Мичиган» – всего 16 тысяч.

– Лайнеры – это плавучие отели, – презрительно ответил Лейквуд. – А дредноуты – крепости.

– Но «Лузитания» и «Мавритания» быстроходнее дредноутов. Он назвал их «борзыми»…

– Что ж, если «Лузитания» и «Мавритания» – борзые, представьте, что дредноут – волк.

Она рассмеялась.

– Я поняла. И ваша работа – дать волку зубы.

– Моя работа, – гордо поправил Лейквуд, – точить эти зубы.

Она снова рассмеялась. И коснулась его руки.

– А чем же занят капитан Фальконер?

Гровер Лейквуд тщательно обдумал ответ. Каждый может прочесть в газетах официальную точку зрения. Ежедневно печатаются статьи обо всех аспектах гонки дредноутов: от расходов до вопросов национальной гордости, от описания спусков на воду до иностранных шпионов, окружающих Бруклинскую военно-морскую верфь и выдающих себя за журналистов.

– Капитан Фальконер – главный флотский инспектор стрельбы по мишеням. Он стал специалистом по артиллерии после битвы у Сантьяго. Хотя на Кубе мы потопили все испанские корабли, частота наших попаданий составила всего два процента. Капитан Фальконер поклялся улучшить этот показатель.

Впереди показался крутой склон горы Агар.

– Смотрите, – сказала Кэтрин. – Она полностью в нашем распоряжении. Кроме нас, никого. – Они остановились у подножия холма. – Разве тот сумасшедший, который покончил с собой, взорвав рояль, не был связан с дредноутами?

– Откуда вы это узнали? – спросил Лейквуд. Флот не допустил появления в газетах статей об этой трагедии; сообщалось только о взрыве на оружейном заводе.

– В Вашингтоне все об этом говорят, – ответила Кэтрин.

– Вы там живете?

– Гощу у подруги. А вы знали погибшего?

– Да, он был хороший человек, – ответил Лейквуд, глядя вверх и определяя маршрут. – Кстати, он тоже был на том пикнике на яхте.

– Не могу поверить, что я с ним встречалась.

– Очень печальная история… Ужасная потеря.

Кэтрин Ди оказалась искусным скалолазом. Лейквуд едва поспевал за ней. Новичок в этом деле, он заметил, что руки у нее очень сильные – она могла удерживать тяжесть своего тела на одной руке. И тогда, раскачиваясь, другой рукой дотянуться до следующей опоры.

– Вы карабкаетесь, как обезьяна.

– Не лучший комплимент. – Она сделала вид, что дуется, поджидая, пока он ее догонит. – Кому польстит сходство с обезьяной?

Лейквуд почел за благо промолчать. Когда они вскарабкались на восемьдесят футов и вершины деревьев остались далеко внизу, Кэтрин вдруг начала быстро подниматься.

– Эй, где вы научились так лазить?

– Монахини в моей монастырской школе учили нас подниматься на Маттерхорн.

В этот миг руки Гровера Лейквуда были широко расставлены: он цеплялся за расселины, пытаясь нащупать опору для ноги. Кэтрин Ди была в пятнадцати футах прямо над ним. Она улыбнулась.

– Эй, мистер Лейквуд?

Он изогнул шею, чтобы видеть ее. Похоже, она держала в белых руках гигантскую черепаху. Но в это время года не может быть черепах. Это большой камень.

– Осторожней, – сказал он.

Но опоздал.

Камень выпал у нее из рук. Точнее, она выпустила его.

6

Исаак Белл постоянно думал о предсмертной записке Ленгнера.

Он воспользовался пропуском, полученным от морского министра, чтобы снова попасть на оружейный завод, открыл висячий замок на двери кабинета конструктора и обыскал стол Ленгнера. Стопка листков особой бумаги ручной работы, которую Ленгнер, очевидно, использовал для важной корреспонденции, соответствовала бумаге, на которой была написана записка. Рядом лежала самопишущая ручка.

Белл положил ручку в карман и заехал в химическую лабораторию, где у Ван Дорна был свой счет. Потом в такси поднялся на Капитолийский холм в Линкольн-парке, по соседству с которым расцвел жилой район: Вашингтон перемещался от реки Потомак, которая в летнюю жару начинала дурно пахнуть, вверх по холму.

Дом Ленгнера Белл нашел через улицу от парка. Это был двухэтажный кирпичный дом с зелеными ставнями, небольшой двор был обнесен чугунной изгородью. Аудитор Ван Дорна проверил финансовые дела Ленгнера и не нашел никаких посторонних источников дохода. Новый дом Ленгнер мог купить на свое заводское жалованье; как отметил аудитор, это жалованье было не меньше, чем на высших управляющих должностях в частной промышленности.

Дом выглядел совершенно новым – впрочем, как почти все дома на этой улице, кроме нескольких старых деревянных сооружений, – и щеголял высокими окнами. Кирпичная кладка нарядная, стены поднимаются к сложному зазубренному карнизу. Но внутри, как сразу отметил Белл, все заурядно. Обставлен на современный манер скупо, со встроенными шкафами и книжными полками, с электрическим освещением и вентиляторами под потолком. Мебель тоже современная и очень дорогая, работы мастера из Глазго Чарлза Ренни Макинтоша. [4]4
  Чарлз Ренни Макинтош (1868–1928) – шотландский архитектор, художник и дизайнер, родоначальник стиля модерн в Шотландии.


[Закрыть]Откуда, спрашивал себя Белл, Ленгнер брал деньги, чтобы покупать мебель Макинтоша?

Дороти была не в черном, а в серебристо-сером, и этот цвет очень шел к ее глазам и черным волосам. За ней в прихожую вышел мужчина. Дороти представила его:

– Мой друг Тед Уитмарк.

Белл решил, что Уитмарк преуспевающий торговец. С яркой улыбкой на красивом лице, в дорогом костюме с алым галстуком, украшенным гербом гарвардского колледжа, тот выглядел олицетворением успеха.

– Я бы сказал, больше, чем друг, – прогудел Уитмарк, крепко пожимая руку Беллу. – Скорее жених, если вы меня понимаете, – добавил он и подчеркнул свои слова, еще крепче сжав руку Белла.

– Поздравляю, – ответил Белл, отвечая таким же пожатием. Уитмарк с улыбкой выпустил его руку и пошутил:

– Вот это пожатие. Что вы делаете в свободное время? Подковываете лошадей?

– Прошу нас ненадолго извинить, мистер Уитмарк, – сказал Белл. – Мисс Ленгнер, мистер Ван Дорн попросил меня поговорить с вами.

– У нас здесь нет тайн, – сказал Уитмарк. – Особенно таких, какими интересуются детективы.

– Все в порядке, Тед, – сказала Дороти, кладя руку ему на руку и улыбаясь. – На кухне есть джин. Пожалуйста, смешай коктейли, пока мы с мистером Беллом беседуем.

Теду Уитмарку это не понравилось, но деваться было некуда, и он вышел, сказав напоследок:

– Не задерживайте ее надолго, Белл. Бедняжка еще не пришла в себя после смерти отца.

– Всего минута, – заверил Белл.

Дороти плотно закрыла дверь.

– Спасибо. Тед ужасно ревнив.

– Полагаю, – сказал Белл, – у него много хороших качеств, если он сумел добиться вашей руки.

Она посмотрела Беллу прямо в лицо.

– Я не принимаю поспешных решений, – сообщила она таким тоном, который высокий детектив мог истолковать только как проявление внимания со стороны очень привлекательной женщины.

– А чем занимается Тед? – спросил Белл, дипломатично меняя тему.

– Тед поставляет продовольствие флоту. На самом деле он скоро уезжает в Сан-Франциско, чтобы подготовиться к приходу Великого белого флота. Вы женаты, мистер Белл?

– Обручен.

Загадочная улыбка мелькнула на прекрасных губах.

– Какая жалость!

– Откровенно говоря, – сказал Белл, – жалеть не о чем. Я очень счастлив.

– Полная откровенность – отличное качество в мужчине. Вы пришли только для того, чтобы не заигрывать со мной?

Белл достал авторучку.

– Узнаете?

Лицо ее омрачилось.

– Конечно. Это ручка моего отца. Я подарила ее ему на день рождения.

Белл протянул ей ручку.

– В таком случае можете оставить ее себе. Я взял ее с его стола.

– Зачем?

– Чтобы убедиться, что ею он написал записку.

– Так называемую предсмертную? Ее мог написать кто угодно.

– Не кто угодно. Либо ваш отец, либо очень искусный мастер подделки.

– Вы знаете мое отношение. Он не мог наложить на себя руки.

– Я продолжаю расследование.

– А что насчет бумаги, на которой написана записка?

– Это его бумага.

– Понятно… А чернила? – неожиданно оживившись, спросила она. – Откуда мы знаем, что письмо написано теми же чернилами, что в ручке. Может, они не из этой ручки. Чернила я сама покупала в магазине. Компания «Уотермен» продает тысячи таких флаконов.

– Я уже отправил образцы чернил из этой ручки и из письма в лабораторию, чтобы проверить, идентичны ли они.

– Спасибо, – сказала она с вытянувшимся лицом. – Расхождение маловероятно?

– Боюсь, что да, Дороти.

– Но даже если это его чернила, отсюда не следует, что он сам написал письмо.

– Не бесспорно, – согласился Белл. – Но должен откровенно сказать, что, хотя каждый из этих фактов может быть исследован, все они вряд ли дадут нам определенный ответ.

– А что даст? – спросила она, внезапно как будто бы смутившись. На глазах заблестели слезы.

Ее страдания и смущение тронули Исаака Белла. Он взял ее руки в свои.

– Что бы это ни было, но, если оно существует, мы его найдем.

– Ван Дорны никогда не сдаются? – с храброй улыбкой спросила она.

– Никогда, – пообещал Белл, но в глубине души у него было все меньше надежды когда-нибудь избавить ее от боли.

Она сжала его руки. А когда наконец отпустила, подошла ближе и поцеловала Белла в щеку.

– Спасибо. Это все, о чем я прошу.

– Буду держать вас в курсе, – сказал Белл.

– Не останетесь на коктейль?

– Спасибо, но, боюсь, не могу. Меня ждут в Нью-Йорке.

Когда она провожала его к выходу, Белл заглянул в столовую и заметил:

– Замечательный стол. Это Макинтош?

– Конечно, – гордо ответила она. – Отец говорил, что покупать произведение искусства, которое тебе не карману, означает ужинать бобами, но он предпочитает ужинать бобами.

Белл подумал, не устал ли Ленгнер от бобов и не взял ли деньги сталелитейщиков. Выходя, он оглянулся. Дороти стояла на ступенях, похожая на принцессу, заточенную в замке.

Поезд «Ройял лимитед» железной дороги «Балтимор и Огайо» [5]5
  Железная дорога «Балтимор и Огайо» – старейшая железная дорога в США, первый грузопассажирский оператор в стране.


[Закрыть]– самый быстрый и роскошный поезд из Вашингтона в Нью-Йорк. За окнами стемнело, и Белл воспользовался спокойным путешествием, чтобы ознакомиться с новостями охоты на Фраев. Орудовавшие во многих штатах грабители банков, которых детективы Ван Дорна разыскивали в Иллинойсе, Индиане и Огайо, неожиданно исчезли где-то в восточной Пенсильвании. Как и детектив Джон Скалли.

Обед в «Ройял», не уступавший обедам в «Дельмонико» [6]6
  Сеть ресторанов в Нью-Йорке, действующих с начала 19 века. Самый знаменитый из них в начале 20 века в Манхэттене считался образцовым.


[Закрыть]или в новом отеле «Плаза», подавали в вагоне, отделанном красным деревом. Белл заказал мэрилендского окуня и полбутылки «Мумм» [7]7
  Знаменитая марка французского шампанского.


[Закрыть]и за едой размышлял о том, что Дороти Ленгнер напоминает ему о его невесте. Очевидно, если бы Дороти не горевала о смерти отца, она была бы остроумной, сообразительной, интересной женщиной, очень похожей на Марион Морган. У них много общего в прошлом: обе потеряли матерей и благодаря любящим отцам получили образование, гораздо более глубокое, чем другие женщины: отцы обеих были состоятельными людьми и хотели, чтобы дочери в полной мере развили свои способности.

Внешне Марион и Дороти не могли бы различаться больше. У Дороти блестящая черная грива волос, у Марион – тоже блестящая, но цвета соломы; у Дороти привлекательные сине-серые глаза, у Марион – не менее привлекательные цвета морской зелени. Обе высокие, стройные и гибкие. И обе, с улыбкой подумал он, способны остановить движение, просто выйдя на улицу.

Когда «Ройял» подошел к вокзалу Нью-Джерси, Белл взглянул на свои золотые карманные часы. Если Марион завтра снимает, сейчас уже поздно ехать к ней в отель в Форт-Ли. Какая ирония. Марион снимает кинофильм в двух частях о придуманных грабителях банков, пока он гоняется за настоящими грабителями. Но, наблюдая ее за работой, Белл понял, что съемки кинофильма требуют такого же точного планирования и подготовки, что и реальное дело. А для этого девушке нужно хорошо выспаться.

Выйдя из поезда, он просмотрел газеты на стендах и у мальчишек, выкрикивавших их названия. Два вида заголовков привлекли его внимание. Одни сообщали о фантастическом разнообразии японских угроз, вызванных тем, что – по слухам – президент Рузвельт собирался приказать Великому белому флоту пройти вблизи Японских островов. Другие обвиняли китайских работорговцев в убийстве школьного учителя в Нью-Йорке. Но Белл просматривал раздел погоды, надеясь на предсказание ненастья.

– Отлично! – воскликнул он. Бюро погоды предсказывало облачность и дождь.

Марион не придется вставать на рассвете, чтобы поймать все солнечные лучи.

Он торопливо вышел из здания вокзала. Шестнадцатимильная поездка в трамвае в Форт-Ли займет не меньше часа, но возможен и лучший маршрут. Полиция Джерси-Сити экспериментировала с автопатрулями, как через реку в Нью-Йорке, и, как и ожидал Белл, один из шестнадцати-цилиндровых автомобилей «форд» стоял у вокзала; сержант и патрульный прежде служили в конной полиции.

– Ван Дорн, – представился Белл сержанту, который без лошади выглядел несколько растерянно. – Двадцать долларов за то, что доставите меня в Форт-Ли, к «Селле» у «Парк-отеля».

Хватило бы и десяти. За двадцать сержант включил сирену.

Когда полицейский «форд» пересекал Палисады, [8]8
  Палисады – холмы на западном берегу реки Гудзон на северо-востоке штата Нью-Джерси.


[Закрыть]пошел дождь. Разбрасывая грязь, машина пролетела по Главной улице в Форт-Ли, перевалила через трамвайные рельсы и пронеслась мимо киностудии, стеклянные стены которой блестели в свете уличных фонарей. За поселком они подъехали к «Селле», большому белому двухэтажному зданию с поляной для пикников.

Белл с широкой улыбкой вошел в здание. Столовая, которая по вечерам превращалась в бар, еще работала; в зале было шумно: актеры, операторы и режиссеры решили, что без солнца день для работы потерян. Группа певцов собралась у фортепиано.

 
Ты можешь отравиться со мной куда угодно
В моем старом «олдсмобиле».
 

Он увидел за угловым столом Марион, и сердце у него вдруг екнуло. Марион смеялась, разговаривая с двумя женщинами-режиссерами: Кристиной Бялобжецки, которая называла себя польской графиней, но говорила, на слух Белла, как уроженка Нового Орлеана, и черноволосой, черноглазой мадмуазель Дюваль с «Пате Фрер». [9]9
  «Пате» – французская киностудия, основана в 1896 году.


[Закрыть]

Марион подняла голову. Увидела его в дверях и вскочила с радостной улыбкой. Белл побежал по залу. Они встретились на полпути, и он поднял ее и поцеловал.

– Какой замечательный сюрприз! – воскликнула Марион. Она была еще в рабочем костюме: в блузке, длинной юбке и облегающем жакете. Светлые волосы собраны в узел, чтобы не мешали, и открывают длинную изящную шею.

– Ты прекрасно выглядишь.

– Лжец! Я выгляжу так, как должна, поднявшись в пять утра.

– Ты знаешь, я никогда не лгу. Выглядишь ослепительно.

– Ты тоже. Ты ел?

– Обедал в поезде.

– Пойдем. Присоединяйся к нам. Или хочешь, чтобы мы посидели одни?

– Я бы сначала поздоровался.

Подошел хозяин отеля, широко улыбаясь при воспоминаниях о предыдущем посещении Белла и потирая руки.

– Снова шампанского, мистер Белл?

– Конечно.

– Для стола?

– Для всего зала!

– Исаак! – сказала Марион. – Здесь больше пятидесяти человек.

– В завещании моего деда Исайи ничего не говорится о том, что я не могу потратить часть его пяти миллионов на тост за здоровье мисс Марион Морган. К тому же, говорят, дедушка не упускал красивых женщин.

– Значит, ты унаследовал не только миллионы.

– А когда они напьются, никто не заметит, как мы ускользнем наверх в твою комнату.

Она взяла его за руку и повела. Кристина и мадмуазель Дюваль тоже еще не сменили рабочую одежду, хотя яркая француженка была, как всегда, в брюках для верховой езды. Она поцеловала Белла в щеку и назвала его «Ииизак».

– На этой неделе мы все снимаем о грабителях банков, Ииизак. Вы должны дать мне советы инспектора.

– Она хочет не просто советов, – прошептала с улыбкой Марион.

– Можно ли назвать грабителей символом американской свободы? – спросила мадмуазель Дюваль.

Белл мрачно улыбнулся.

– Грабители банков – символ смерти и ужаса. Троица, которую я разыскиваю, равнодушно перестреляла всех в здании.

– Опасались, что их узнают, – сказала француженка. – Мои банковские грабители ни в кого не стреляют, они на стороне бедных, и бедные их знают.

Кристина закатила глаза.

– Как Ро-бэн Хууд? – ядовито спросила она.

– Чтобы зрители знали, кто есть кто, – посоветовала Марион, – пусть наденут маски.

– Маска может скрыть только незнакомца, – сказала мадмуазель Дюваль. – Если я надену маску, – она продемонстрировала это с помощью шарфа, набросив шелк на галльский нос и чувственный рот, так что остались только глаза, – Ииизак все равно узнает меня по взгляду.

– Это потому, что ты ему строишь глазки, – рассмеялась Марион.

Выражение лица Исаака Белла внезапно изменилось.

– Это не моя вина! Ииизак так красив, что я не могу сдержаться. Мне пришлось бы закрыть глаза шерстью.

Они вдруг заметили перемену в его лице. Белл теперь казался отчужденным и холодным. Мадмуазель Дюваль коснулась его руки.

– Cheri, – извинилась она. – Вы слишком серьезны. Прошу простить мое поведение, если я была inapproprie.

– Вовсе нет, – сказал Белл, рассеянно похлопав ее по руке и одновременно сжимая под столом руку Марион. – Но вы подсказали мне неожиданную мысль. Есть о чем подумать.

– Сегодня больше никаких размышлений, – сказала Марион.

Белл встал.

– Прошу прощения. Мне нужно послать телеграмму.

В отеле был телефон. Белл позвонил в нью-йоркскую контору и продиктовал телеграмму Джону Скалли; телеграмму должны были направить во все отделения «Агентства Ван Дорна», в которых в последнее время видели Скалли.

СМЕНИВ ИМЯ ФРАИ ВЕРНУЛИСЬ ДОМОЙ

В НЬЮ-ДЖЕРСИ НЕДАЛЕКО ОТТУДА ГДЕ

ПРОВЕРНУЛИ СВОЕ ПЕРВОЕ ДЕЛО

Марион с улыбкой ждала его в вестибюле.

– Я уже попрощалась со всеми от твоего имени.