Текст книги "Беглые взгляды"
Автор книги: Клаус Штэдке
Соавторы: Елена Гальцова,Наталья Маргулис,Сузи Франк,Криста Эберт,Кристина Гёльц,Гун-Брит Колер,Йохен Петерс,Райнер Грюбель,Ульрих Шмид,Дагмар Буркхарт
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)
Здесь кроется смысл бахтинского понятия «законченности», от которого он затем отказался в своих работах о Достоевском: изображаемые люди глубинно постигаются автором, ему принадлежит последнее слово о них, в его художественном изображении исчерпывается их смысл.
Именно такая «законченность» Парижа с его обитателями, домами, улицами и вещами была эстетической целью И. Эренбурга. Он показывал явные связи между мостами через Сену и любовью, вязальными спицами и сосредоточенной работой, между деревянной ногой и уличными мостовыми, консьержкой и домом, писсуаром и культурой, зонтиком и человеческим Я.
Парижский альбом представляет собой квинтэссенцию эстетической эволюции, которая в двадцатые годы вела Эренбурга от категорического вещизма к защите человека от «бунта вещей». Вместе с Элем Лисицким Эренбург снабдил основанный в 1922 году журнал «Вещь» призывом к созданию предметов: «Давай! Создавай „предметы“» [873]873
См.: Лисицкий Э., Эренбург И.Блокада России кончается // Вещь. 1922. № 1/2. С. 1–4. Здесь с. 4. См. также: Grübel Rainer.Russischer Konstruktivismus. Künstlerische Konzeptionen, literarische Theorie und kultureller Kontext. Wiesbaden: Harrasowitz, 1981. S. 21–24. (Opera Slavica NF 1).
[Закрыть].
Еще более четко Эренбург обозначил эту позицию в конструктивистском манифесте «А все-таки она вертится», выросшем в монографию. Здесь он требовал искусства, полностью сконцентрированного на целесообразности и функциональности предмета:
Задача: построить вещь, которая летала бы. Безупречная точность исчислений. Экономия материала. Целесообразность каждой составной части. Обдуманность пропорции. Ясность плана. Тщательность выполнения. В итоге – воистину прекрасная вещь [874]874
Эренбург И.И все-таки она вертится. М.; Берлин: Геликон, 1922. С. 71.
[Закрыть].
Уже телеграфный стиль языка Эренбурга свидетельствует о том, что он в своем тексте стремится приблизиться к идеалу максимальной экономии языковых средств. В этой связи в его книге прежде всего важны те пассажи, которые отражают еще положительно оцениваемое опредмечивание человека. Человек должен представать как предмет и только в художественном воплощении получать свой жизненный смысл. В качестве яркого примера изображения «разработанных» человеческих движений и эмоций Эренбург приводит фильмы Чарли Чаплина:
Эренбург нашел самую краткую формулу для определения искусства, когда, недолго думая, назвал его «деланием вещей» [876]876
Там же. С. 136.
[Закрыть].
Однако вскоре Эренбург отказывается от ориентированной на предметы концепции искусства и пытается проанализировать положение человека, находящегося среди окружающих его предметов [877]877
Ср. в этой связи: Siegel Holger.Ästhetische Theorie und künstlerische Praxis bei Il’ja Ėrenburg 1921–1932. Studien zum Verhältnis von Kunst und Revolution. Tübingen: Gunter Narr, 1979. S. 107–178.
[Закрыть]. Уже в предисловии к сборнику рассказов «Тринадцать трубок», датированном 3 июня 1922 года, Эренбург дистанцируется от своей прежней позиции:
В видении Эренбурга вещи приобретают ужасную власть над людьми. Только кажется, что человек свободен в своих действиях; в действительности же именно вещи определяют человеческую жизнь:
Люди очень наивные и очень самоуверенные полагают, что человек является господином вещи. Человек всецело подчинен различным вещам, начиная от своей рубашки, той самой, которая всего ближе к телу, и кончая золотом Калифорнии или нефтью Азербайджана. История различных войн – это томление вещей, выбирающих себе резиденцию, придворных и слуг [879]879
Эренбург И.Тринадцать трубок. М.; Берлин: Геликон, 1923. С. 183.
[Закрыть].
Уже здесь проявляется попытка Эренбурга возвысить «жизнь» относительно «искусства» – совершенно вопреки своим прежним конструктивистским убеждениям. В важном эссе «Машина и искусство» (1925) он наконец решительно ставит вопрос о человеке, окруженном вещами:
Описана, названа, закреплена вся высокая бутафория наших дней: предметы, события, даже идеи. Отсутствует только главный герой этой непомерно усложненной постановки – человек. Кто не знает, что такое автомобиль и что такое революция? Но покажите нам нас! [880]880
Эренбург И.Машина и искусство // Эренбург И. Белый уголь, или Слезы Вертера. Л.: Прибой, 1928. С. 25–32, 31.
[Закрыть]
В обзоре современной русской литературы за 1929 год Эренбург ставит окончательный диагноз: груз материи давит на русских писателей, которые не в состоянии совладать с мощными историческими событиями. При изображении подавляющей действительности только «человек» остается без внимания:
Die Sehnsucht nach dem Menschen hat gleichzeitig den Leser wie den Schreiber gepackt. Ereignisse, Zustände, Ideen, sogar die «Atmosphäre», alles das ist aufs sorgfältigste beschrieben worden. Wer weiß heute nicht, was Hunger ist, was ein Panzerzug und was Klassenbewusstsein ist? Aber der Mensch? Wo ist der Held, der Autor, der Regisseur und unfreiwillige Schauspieler dieser ausgedehnten Tragödie? [881]881
«Тоска по человеку овладела одновременно читателем и писателем. События, состояния, идеи, даже „атмосфера“, все это описано самым тщательным образом. Кто не знает сегодня, что такое голод, бронепоезд или классовое сознание? А человек? Где герой, автор, режиссер и невольные актеры этой бесконечной трагедии?» ( Ėrenburg Il’ja.Die heutige russische Literatur / Пер, с рус. манускрипта К. Розенберг// Die Neue Rundschau 1 (1929) S. 261–268, 264).
[Закрыть]
На фоне меняющихся принципов поэтики книга Эренбурга о Париже предстает как попытка эмансипационной критики власти вещей над людьми. Овеществление людей в Париже демонстрируется в качестве состояния, которое можно подвергать анализу в медиуме искусства. Однако предпосылкой такой критики стала «вненаходимость» Эренбурга. Как советский писатель, он непосредственно ощущает явное господство вещей во Франции. Эта дистанцирующаяся позиция выразилась сразу в двух публикациях тридцатых годов. В 1931 году он вместе с Овадием Савичем опубликовал антологию с программным названием «Мы и они», включавшую русские отзывы о французской культуре [882]882
Савич О., Эренбург И.Мы и они. Франция. Берлин: Петрополис, 1931. Антология не могла появиться в Москве, так как издатели поместили в ней и короткий текст Троцкого.
[Закрыть].
В 1934 году появилось полемическое произведение «Duhamel, Gide, Malraux, Mauriac, Morand, Romains, Unamuno vus par un ecrivain d’U.R.S.S». В этой серии статей, которая уже в 1933 году публиковалась в «Литературной газете» [883]883
Rubenstein Joshua.Tangled loyalties. The life and times of Ilya Ehrenburg. New York: Basic Books, 1996. S. 122.
[Закрыть], Эренбург доказывал, что французская литература страдает слабостью, которая прямо противоположна недостаточности молодой советской литературы. В то время как русские писатели подавлены материалом, во Франции попросту отсутствует предмет, о котором стоило бы писать: «Les écrivains savent parler. En conséquence ils parlent. S’ils n’ont rien à raconter, ce n’est pas leur faute» [884]884
Ėhrenbourg Ilya.Duhamel, Gide, Malraux, Mauriac, Morand, Romains, Unamuno vus par un écrivain d’U.R. S. S. Paris: Gallimard, 1934. S. 23.
[Закрыть]. Особенно резким был вердикт, вынесенный Эренбургом сюрреалистам: они хотя и «цитируют Гегеля, Маркса и Ленина», однако в действительности заняты только теорией онанизма и философией эксгибиционизма [885]885
Ibid. S. 56.
[Закрыть]. В ответ на такое оскорбление Андре Бретон дал Эренбургу пощечину на бульваре Монпарнас [886]886
Marcou Lilly.Ilya Ehrenbourg. Un homme dans son siècle. Paris: Plon, 1992. P. 123; Ewa Bérard. La vie tumultueuse d’llya Ehrenbourg. Paris: Ramsay, 1991. S. 184.
[Закрыть]. Однако в своем памфлете Эренбург преследовал ясную цель: он старался снять со своей позиции клеймо политического «попутчика» и сблизиться с официальным курсом литературы.
Как раз в начале тридцатых годов, когда литературно-политические распри в Советском Союзе все определеннее сдвигались в направлении марксистской эстетики, эмансипационное выступление Эренбурга едва ли было уместно. И совсем не удивительно, что его парижский альбом в 1933 году уже получил отрицательный отзыв в журнале «Звезда»: в своем произведении Эренбург слишком мало уделил внимания «пролетарскому Парижу» [887]887
Попов В., Фрезинский Б.Илья Эренбург в 1932–1935 году. С. 87, 95. Столь хе негативно отозвалась о нем «Вечерняя красная газета», поддержку Эренбург получил от «Литературной газеты» и «Пролетарского фото».
[Закрыть]. Подобная критика была созвучна официальной оценке Эренбурга в Малой Советской энциклопедии в 1931 году, где констатировалось, что он посмеивается над западным капитализмом и буржуазией, однако не верит в коммунизм или же в карающую силу пролетариата [888]888
Малая Советская энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1931. Т. 10. С. 312.
[Закрыть].
В 1934 году в журнале «Советское фото» Эренбург возразил, что он выстраивал текст, следуя фотографиям, и что «мобилизация» читателя невозможна, если в центре изображения находится сама действительность [889]889
Laychuk Julian L.Ilya Ehrenburg. An Idealist in an Age of Realism. Bern: Lang, 1991. S. 380.
[Закрыть].
На Первом съезде советских писателей Эренбург пытался с помощью тонких аргументов защитить свою художественную доктрину: в выступлении он указал на свою критическую по отношению к Франции книгу. По его словам, в ней он изобразил свои наблюдения французской культурной жизни с точки зрения советской перспективы. Тем самым Эренбург попытался спасти ценности и силу своей субъективности в эру, которая превратила «изображение действительности в ее революционном развитии» в наглядную эстетическую программу. Но так или иначе, и этот художественный прием не мог скрыть, что в эстетической системе социалистического реализма не было больше места для «субъективной законченности» с позиции вненаходимости.
Красноречие Эренбурга и его в некотором смысле изначальная вовлеченность в дело социалистического реализма привели к тому, что Сталин хотел назначить его президентом Международной организации революционных писателей. Уже в ноябре 1934 года должна была состояться личная беседа Сталина с Эренбургом [890]890
Klimenko Michail.Ehrenburg. An Attempt at a Literary Portrait. New York: Lang, 1990. S. 52.
[Закрыть]. Но этого не случилось – возможно, вследствие того, что дело Кирова потребовало от Сталина полной сосредоточенности [891]891
Громов E.Власть и искусство. М.: Республика, 1998. С. 83 и след.
[Закрыть].
По иронии судьбы, отношение Эренбурга к Советскому Союзу определялось его позицией «вненаходимости», которая, однако, не привела его к адекватному пониманию истинной природы сталинизма. Эмма Герштейн с горечью описывает в своих мемуарах приезд Эренбурга в Москву в 1932 году:
Ульрих Шмид (Бохум)
Путешествия минеролога и геохимика В. И. Вернадского
I
Русская литература путешествий имеет свою историю. До конца XVII столетия в ней доминировал жанр описаний паломнического хождения по странам христианского Востока и до Иерусалима. В XVII веке множились официальные отчеты (статейные списки) русских дипломатов о путешествиях по странам Западной Европы. При Петре I начались путешествия в Европу в образовательных целях; к концу XVIII века описания путешествий, все более беллетризованные, превращаются в предмет для чтения чувствительной публики [893]893
Ср.: Лотман Ю. М.О понятии географического пространства в русских средневековых текстах // Лотман Ю. М. Избранные статьи. Таллинн: Александра, 1992. Т. 1. С. 409; Ольшевская Л. А., Травников С. Н.«Умнейшая голова России…» // Путешествие стольника П. А. Толстого по Европе 1697–1699. М.: Наука, 1992. С. 251–291. Жанр образовательного путешествия достигает своей литературной кульминации в «Письмах русского путешественника» (1792) Н. М. Карамзина и развивается до 1840-х годов. Ср.: «Парижские письма» П. В. Анненкова и «Письма об Испании» В. П. Боткина.
[Закрыть].
В середине XIX века появляется новая форма путешествия: с началом реформ 1860-х годов к стилю жизни высших слоев русского общества стало принадлежать развлекательное путешествие в Европу. Состоятельный русский путешественник наслаждается приятностью европейской жизни, проигрывает деньги в казино и разглядывает культурные достопримечательности прежде всего как любопытную декорацию. Рост туризма становится мишенью литературной сатиры. Характерное изображение получает русский туризм в «Зимних заметках о летних впечатлениях» (1863) Достоевского: рассказчик начинает с иронического captatio benevolentiae —он не может предложить своим гораздо более информированным читателям ничего нового. Далее в своем путевом отчете он ограничивается несколькими деталями из путеводителя, упоминает, например, знаменитые «липы в Берлине» и «Кельнский собор», о котором пишет: «Мне показалось, что это только кружево, кружево и одно только кружево, галантерейная вещица, вроде пресс-папье на письменный стол, сажен в семьдесят высотою» [894]894
Достоевский Ф. М.Полн. собр. соч.: В 30 т. Л.: Наука. 1976. Т. 5. С. 48.
[Закрыть]. В целом автор дает гротесковый образ русского туриста:
Все они ходят с гидами и жадно бросаются в каждом городе смотреть редкости […] глазеют на говядину Рубенса и верят, что это три грации, потому что так велено верить по гиду; бросаются на Сикстинскую мадонну и стоят перед нею с тупым ожиданием: вот-вот случится что-то […] И отходят удивленные, что ничего не случилось [895]895
Достоевский Ф. М.Полн. собр. соч.: В 30 т. Л.: Наука. 1976. Т. 5. С. 63.
[Закрыть].
Достоевский описывает путешественника, который воспринимает чужое, новое и неожиданное не как расширяющееся самопознание, но в качестве самоутверждения на основании текстов и образов из путеводителя, возможно, прочитанного перед путешествием. В таком восприятии оригинал подменяется копией: Кельнский собор предстает как пресс-папье, Рубенс и Рафаэль рассматриваются с перспективы комментария в путеводителе. Такое восприятие только лишний раз подтверждает литературно упакованное и «инвентаризированное» знание о мире. Новые медийные средства (фотография) и возможности коммуникации (железная дорога) требуют общедоступной натуралистичности в универсальном взгляде на мир.
На рубеже веков в сознании путешественника напластовываются образы и впечатления технически, бюрократически и экономически оформленных цивилизации и культуры, распространяющихся по миру из Западной Европы, к которым все более приобщается и Россия. С другой стороны, в это время русское искусство и литература успешно позиционируют себя далеко за ее пределами. Для русских литераторов раннего модерна познание чужого в путешествии служит прежде всего в качестве материала при создании претенциозных автобиографических и/или поэтических текстов. Цели классических путешествий в Европу литературно проявляются в сжатом символистском стиле современного урбанизма (апокалипсическая городская поэма В. Брюсова «Конь блед», 1907) [896]896
Город в «Конь блсд», как пишет Брюсов К. И. Шутовскому, не Париж, Лондон или Нью-Йорк, но город будущего ( Брюсов В.Собр. соч. М.: Художественная литература, 1973. Т. 1. С. 637).
[Закрыть], в орнаментальной эссеистике Андрея Белого («Париж», 1932) [897]897
Белый А.Париж // Белый Андрей. Между двух революций. М.: Художественная литература, 1990. С. 128–130.
[Закрыть]или авангардистской фрагментарной прозе (Берлин В. Шкловского в «ZOO, или Письма не о любви», 1923). Речь идет не о полученных впечатлениях, но об оригинальной стилистике, растущей из внутренней саморефлексии. При этом предметность мотивов является лишь исходной точкой и почти несущественна.
На рубеже веков в Европе усиливается внимание не только к русской литературе. Быстро растет и международное значение русского естествознания. С XVIII века русские ученые, в первую очередь – этнографы, геологи и географы, публиковали отчеты о своих путешествиях; на первых порах это специальные данные о восточных областях империи. В течение XIX века русская наука усиленно интегрировалась в европейскую. С развитием массовой литературы рос и читательский интерес к беллетризованным описаниям путешествий, в том числе и к путешествиям ученых [898]898
Уже в 1870-е годы беллетризованные путевые отчеты писал наряду с другими геолог князь П. А. Кропоткин, более известный как анархист.
[Закрыть]. Научные экспедиции поставляли материал приключенческих историй для развлечения публики. Такое чтение дополняло или заменяло туристические путешествия в экзотические страны.
Еще Клод Леви-Стросс в начале своей известной книги «Печальные тропики» (1935–1937; 1955) играет на противопоставлении беллетристики и экспедиции: «Я ненавижу путешествия и научные экспедиции. Однако я намерен рассказать о своих экспедициях». Собственно говоря, ученый заботится о том, чтобы «после долгих лет интенсивной учебы открыть до сего времени неизвестные факты». И все же он часто собирал только картины и фильмы: «…с их помощью можно заполнить зал зрителями, для которых все рассказываемые и иллюстрируемые им банальности и общие места чудесным образом превращаются в откровения» [899]899
Levi-Strauss Claude.Tristes Tropiques (1955). Цит. по нем. изд.: Traurige Tropen. Leipzig: Reclam, 1988. S. 7, 8. Во всяком случае, Клиффорд Гирц, наряду с другими, также считает «Печальные тропики» «туристическим путеводителем». Ср.: Geertz Clifford.Die künstlichen Wilden. Anthropologen als Schriftsteller. München; Wien: Hanser, 1990. S. 48.
[Закрыть]. Облачение экспедиции в одежды приключенческого рассказа часто вытесняет первоначальную цель – «открыть до сего времени неизвестные факты». Туризм и литература путешествий для массового читателя с конца XIX века внушают мысль о цивилизационном и культурном единстве мира, который кажется достижимым для каждого человека.
Свобода передвижения и социально-культурная открытость мира в путешествиях по Европе и миру после революции 1917 года в Советской России были строго ограничены посредством политически мотивированного разделения «своего» и «чужого» – в особенности после того, как Советский Союз отверг тезис о мировой революции и принял сталинскую идею победы социализма в отдельно взятой стране. Путешествие за границу означает теперь подчинение советской разрешительной политике или же исход, бегство и эмиграцию. В то время как Белый и Шкловский после пребывания в Европе возвращаются в Советский Союз, для писателей-эмигрантов чужбина становится своим миром и то, что прежде было своим, продвигается в далекое и чуждое.
Идеологически и бюрократически проводимое разделение на «свое» и «чужое» на новый лад пробудило появившийся в России средних веков мифологически обусловленный страх перед «Западом», который пропал было при Петре I (по крайней мере, у высших слоев общества). Отсюда проистекает противоречивое самосознание русских: чувство неполноценности и одновременно превосходства по отношению к Европе и ее современному общественному развитию. Эта раздвоенность официально устранялась идеологическим утверждением всестороннего превосходства советской системы. Однако перед лицом дефицитов советской действительности это утверждение только тогда могло казаться правдоподобным, если избегало любой конкретной проверки и абсолютизировало разделение мира на «позитивный» и «негативный», на «свое» и «чужое» [900]900
О раздвоении интеллектуального сознания, возникшем вследствие советского идеологического деления мира, см., в частности: Жак Деррида в Москве. Деконструкция путешествия / Изд. М. Рыклина. М.; Ad Marginem, 1993.
[Закрыть].
II
Вводные замечания образуют рамочное пространство для рассмотрения путешествий минеролога, геохимика и кристаллографа Владимира Вернадского, который с конца XIX века и до 1930-х годов постоянно путешествовал по стране и за ее пределами, не оставив, однако, сводного описания этих поездок. Свои неисчислимые путешествия и экспедиции он зафиксировал в дневниках, автобиографических записках, в письмах жене и еще нескольким друзьям. Чрезвычайно объемный и гетерогенный, создаваемый десятилетиями текст-континуум, носящий по преимуществу характер личной информации, представляет собой со стилистической точки зрения сырой языковой материал – с такими же острыми краями и неровностями, как и пробы камней, собранных геологом Вернадским в течение его профессиональной жизни. Выбор жанра (дневник, письмо, автобиография) объясняет высокое рефлексивное начало в тексте. Между прочим, путевые записки Вернадского представляют собой лишь маргинальный осколок его творчества в целом. У Вернадского не было литературных замыслов; скорее, его внимание неосознанно привлекало экзистенциальное значение путешествия для поколения русских ученых, к которому он принадлежал.
Вернадский сознавал проблематичность отношений между переживанием и описанием:
Так все не записывал. Жизнь не дает возможности вести строгий дневник, тем более, что переплетаются два стремления – внутренние переживания и внешние события – как наблюдатель и как переживающий даже не события, а развертывания внутреннего процесса своей личности [901]901
Дневниковая запись от 21 июля 1918 года: Вернадский В. И.Дневники 1917–1921. Киев: Наукова думка, 1994. С. 118. Далее – Вернадский В. И.Дневники 1917–1921.
[Закрыть].
Спустя несколько дней в дневнике говорится о работе сознания:
…вдруг среди работы вспоминаются обрывки старых воспоминаний – речи, впечатления, переживания во время каких-нибудь прогулок. Странно вспоминаются не места, а впечатления на местах, нет образа местности, но чувствуешь местность [902]902
Владимир Вернадский. Жизнеописание. Избранные труды. Воспоминания современников. Суждения потомков (Открытия и судьбы) / Изд. Г. П. Аксенова. М.: Современник, 1993. С. 123. Далее – Открытия и судьбы.
[Закрыть].
Если, к примеру, Лев Толстой (которого Вернадский хорошо знал лично) при описании своих впечатлений по возможности оттеснял на задний план свое сиюминутное душевное состояние, свои «душевные эмпирии», чтобы найти стилистическое point of view,то Вернадский подчеркивает в своих текстах непосредственное восприятие, теряющееся в неупорядоченном ряду деталей. Свой явно нелитературный способ выражения он определяет как научный метод «эмпирического обобщения».
Весной 1888 года молодой выпускник Московского университета Вернадский предпринимает свое первое путешествие в Европу. Он едет в Неаполь, поднимается на Везувий, посещает Помпеи и восхищается субтропическим ландшафтом Ривьеры. В летний семестр он записывается в качестве практиканта (стажера) в Мюнхенский университет к минерологу Паулю Гроту. В кафе «Luitpold» Вернадский ведет дискуссии о единстве международного научного развития, предсказывает ведущую роль англоамериканцам, а роль научного языка будущего отводит английскому языку. Во время каникул предпринимает продолжительное познавательное путешествие в Австрию и в Швейцарию, в Цюрих, через Рейнский водопад под Шаффгаузеном (уже тогда его по вечерам освещали для туристов прожекторами) в Женеву, Лион и, наконец, в Париж [903]903
Ср.: Аксенов Г. П., Вернадский. М.: Молодая Гвардия, 2001. С. 65. Далее – Аксенов Г. П.Вернадский.
[Закрыть].
Маршрут, напоминающий европейское путешествие Карамзина, был выбран, скорее всего, не ради культурных достопримечательностей, но с учетом ботанического и геологического аспектов поездки. Натуралист Вернадский мечтал о создании минералогической карты Европы. В конце августа он приезжает в Лондон, посещает галереи и музеи, Зоологический и Ботанический сад. На международном геологическом конгрессе он, по рекомендации русских коллег, становится самым молодым членом Британской научной ассоциации ( British Association of Science/ВА/). Осенью он продолжает заниматься в Мюнхене, а в марте 1889 года возвращается в Париж, работает в école de minesи в Collège de France.Он высоко ценит достойное окружение, близость Латинского квартала (Quartier Latin)и Сорбонны. С общением дело обстоит лучше, чем в Германии: Вернадский очень хорошо говорит по-французски. На работу ездит на втором этаже конного экипажа, с книгой в руках, или идет вдоль берегов Сены. У антикваров Вернадский покупает 12 томов Платона и сочинения Александра Герцена. Переживания и чтение книг существуют в постоянном единстве. Парижскую Всемирную выставку 1890 года он встречает в качестве сотрудника русского минералогического отдела. С этих пор он предпочитает жить в Париже. Французы, их культура, история, философия и наука определяют его картину мира [904]904
Ср.: Открытия и судьбы. С. 59.
[Закрыть].
После получения места на кафедре минералогии Московского университета Вернадский, приват-доцент, разрывается между Парижем и почвоведческими экспедициями в район Полтавы, в Кременчугский округ. Полученные там впечатления глубоко волнуют его: в июле 1890 года он пишет своей жене из Кременчугских степей:
Ты чувствуешь свою мелкоту, когда видишь бесчисленные массы людей, здесь прежде живших и бесследно исчезнувших. Ты чувствуешь, однако, и мелкоту всей этой жизни, взятой как целое, перед жизнью земли, и мелкоту земли в солнечном мире, и мелкоту солнечного мира перед чем-нибудь другим… Разве на чем-нибудь основано представление о непременном, бесследном исчезновении мелкого и сохранении великого. Нет мелкого, и нет великого [905]905
Письмо к жене от 10–11 июля 1890 года: Вернадский В. И.Письма Н Е. Вернадской. М.: Наука, 1991. С. 72.
[Закрыть].
Чувство тесной причастности человеческой жизни к чему-то великому – к Другомуприроды и космоса – кажется утерянным:
…жизнь мельчает на нашей планете действительностью человека, остаются одни мелкие звери, а все более крупное, более сильное исчезает и губится невозвратно и беспощадно. Этот процесс идет всюду, и с ним не мирится чувство натуралиста, хотя именно он создает дня этого главные средства [906]906
Вернадский В. И.Письма Н. Е. Вернадской. М.: Наука, 1991. С. 72.
[Закрыть].
Скептик Вернадский видит угрозу и для разрушительно воздействующей на природу цивилизации:
Космическую связь природы и культуры («связь общественной жизни с жизнью космической»), по его мнению, может объяснить лишь наука [908]908
Аксенов Г. П.Вернадский. С. 222.
[Закрыть]. Только натуралистическое мышление создает порядок и гармонию в по определению хаотическом универсуме [909]909
Вернадский В. И.Письма Н. Е. Вернадской. С. 72.
[Закрыть]. Геолог Вернадский все более проявляет себя как моралист и философ, что поощряется кругом друзей, долгие годы существующим студенческим «братством». К нему принадлежали историки (А. Корнилов, Д. Шаховской, П. Милюков) и философы (Павел Новгородцев, братья Сергей и Евгений Трубецкие), которые, по старой интеллигентской традиции, приобщали Вернадского к политике [910]910
Достаточно упомянуть членство Вернадского в либерально-демократической партии кадетов.
[Закрыть].
Однако в отличие от своих друзей, придерживающихся религиозно-этических и политических интересов, Вернадский остается натуралистом и стремится доказать связь между природой и культурой, между геологической эволюцией и развитием человечества:
Что такое эволюция, возведшая человека со всем его душевным складом на вершину мира? Случайность? К решению загадки можно подойти с неожиданной стороны – геохимическим путем. Сознание и атомы. Мысль и химические элементы. Оставив в стороне все рассуждения о сущности разума и сознания, надо искать видимые химические следы их действия в земной коре [911]911
Дневниковая запись от 15.9.1906; цит. по: Аксенов Г. П.Вернадский. С. 141.
[Закрыть].
На фоне современной русской мысли – между позитивизмом и религиозной философией, – опираясь на европейскую натурфилософскую традицию, при помощи понятий «биосфера» и «ноосфера» он создает модель «биохимически» обоснованной естественной истории человеческой культуры и общества, пытаясь при этом описать «живое вещество», присутствующее между органической и неорганической природой, как доказуемое с геологической точки зрения.
Во время путешествия по Европе летом 1909 года Вернадский посещает в Риме минералогические музеи и Forum romanum.В «старых камнях Европы» он хочет снова почувствовать ушедшие столетия. «Антикварно-эстетические прогулки» снова склоняют его мысли к изначальной связи культуры и природы. Величие исторических эпох (даже славной римской истории) и судьба человечества кажутся ему бессмысленными без научного изучения этой связи [912]912
Аксенов Г. П.Вернадский. С. 147.
[Закрыть].
Во время путешествия по Греции от Олимпа в Афины он пишет жене:
Возникают ли красочные описания природы [914]914
Не случайно издание сочинений Вернадского (ср.: «Открытия и судьбы») проиллюстрировано изображениями фантастических ландшафтов мистика и художника Николая Рериха.
[Закрыть], как считает биограф Вернадского, из подсознательных воспоминаний об античной культуре и мифологии? В любом случае для стиля Вернадского симптоматично выстраивание образов и их встраивание в перспективу полученных из книг знаний. Образ или деталь обретают значение только посредством их научного приобщения к космическому целому. Когда разразилась Первая мировая война, Вернадский находился на пике своей карьеры: профессор университета, с 1912 года – действительный член Петербургской академии наук, в 1913 году – участник геологического конгресса в Америке, с 1914 года – директор Минералогического и геологического музея академии. Постоянные научно-исследовательские путешествия, экспедиции, работа над доказательной базой своих идей. Революция 1917 года неожиданно перевернула его жизнь. Введение нового порядка, связанное одновременно со страстью к разрушению и голодом, террором и Гражданской войной, вызывает у него глубокое разочарование: реальный социализм разрушает его иллюзию демократического развития России и бесповоротно становится для него врагом свободы и единства культуры и науки [915]915
Аксенов Г. П.Вернадский. С. 217.
[Закрыть]:
III
Вернадский бежит от советской власти на юг. 22 ноября 1917 года он покидает Петроград незадолго до того, как Ленин объявит предводителей партии кадетов [917]917
Сокращенное название Конституционно-демократической партии.
[Закрыть], активным членом которой был Вернадский, «врагами народа» и поставит их перед судом. Вернадский бежит через Москву в Полтаву и в мае 1918 года прибывает в неспокойный Киев, где 27 октября 1919 года его избирают президентом Киевской академии. В ноябре 1919 года, когда в Киеве происходит постоянная смена фронтов Гражданской войны, он подается в Новороссийск, позднее в Крым, в Симферополь. Здесь в феврале 1920 года он переживает самый трудный период своей жизни: в дневниках сравнивает себя с одиноким преследуемым ученым, твердой верой в свои идеи напоминающим Кондорсе [918]918
Аксенов Г. П.Вернадский. С. 242.
[Закрыть], который в 1793 году был обвинен революционным трибуналом и нашел временное убежище в доме мадам Верне, где написал свой знаменитый «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума» (Esquisse d’un tableau historique des progrès de I’esprit humain).
Зимой 1920/1921 года в Крыму Вернадский заболел сыпным тифом и надолго впал в лихорадочный бред, во время которого видел свою будущую жизнь: эмиграция в Англию, работа в Британском музее и в Биологическом институте в Плимуте. При поддержке американского капитала он воздвигает на Восточном побережье США институт для работы над «живым веществом» – с библиотеками, лабораториями и соответствующим оборудованием. Вначале он видит себя руководителем института, потом пенсионером преклонного возраста, продолжающим свою научную работу.
В дневниковых описаниях этих необыкновенных воображаемых путешествий в будущее Вернадский выделяет в качестве основного содержания своих видений две идеи: создание новой, всеобъемлющей организационной формы научной работы и продолжение изучения «живого вещества», то есть разработка научного доказательства единства природы, космоса и человеческого общества, бытия и сознания [919]919
Ср.: Вернадский В. И.Из дневника // Прометей (М.). 1988. № 15. С. 112–119. Далее – Вернадский В. И.Из дневника.
[Закрыть].
В природе своего воображаемого путешествия он не уверен:
«Сон» Вернадского – если ненадолго забыть о напряженной ситуации его бегства – явно находится в контексте его непреходящего интереса к христианству, которое он рассматривает не столько в аспекте религиозной веры, сколько в качестве возможного выражения иного, всеохватывающего порядка бытия [921]921
Здесь не место углубляться в то, насколько «религия человечества» Огюста Конта наряду с русской религиозной философией повлияла на понимание религии Вернадским.
[Закрыть].
Фантазии, возникающие в его бреду, продолжают ряд мистико-религиозных снов и видений, уже описанных русскими учеными и философами (Дмитрием Менделеевым, Владимиром Соловьевым и князем С. Н. Трубецким). В противоположность их мистическим видениям и пророчествам, Вернадский «предвидит» во сне свою собственную жизнь, которую он может представить себе только в эмиграции, не в последнюю очередь потому, что потерял надежду на ведущую роль русской науки.
Этот сон иллюстрирует личный кризис Вернадского, развивающийся из понимания, что русский научный дискурс и его собственная судьба как ученого подвергнутся переменам. В марте 1920 года после выздоровления его выбирают ректором Таврического университета. Однако он чувствует себя неудовлетворенным, жалуется в дневнике на плохие условия жизни, отрезанность от России и от западного мира [923]923
Открытия и судьбы. С. 210–212.
[Закрыть]. И после болезни он хочет эмигрировать за границу, по возможности в Лондон, где предполагает найти лучшие условия для работы (библиотеки, лаборатории). Семья готовится к отъезду.
Но все сложилось иначе. Весной 1921 года Вернадский возвращается в свою петроградскую квартиру на Васильевском острове и уже в 1922 году становится директором только что основанного Радиологического института [924]924
Ср.: Аксенов Г. П.Вернадский. С. 292.
[Закрыть]. Советское правительство обращается к знаменитому натуралисту не без протекции Ленина. Несмотря на короткий арест в июле 1921 года и постоянное идеологическое противостояние, он не подвергается серьезным репрессиям. Гораздо больше международных контактов государство ценит нужность его работы. Но внутренний настрой ученого по отношению к советской системе все-таки остается неизменным:
Большевизм держится расстройством жизни. При налаженной культурной жизни в мировом масштабе он не может существовать и так или иначе должен измениться. Это форма низшего порядка даже по сравнению с капиталистическим строем, т. к. она основана на порабощении человеческой личности [925]925
Дневниковая запись конца 1921 года. Цит. по: Аксенов Г. П.Вернадский. С. 293.
[Закрыть].
В последующие годы эмигрировали многие его друзья, а также сын Георгий. Другие близкие люди становятся жертвами террора. Вернадский все более одинок.
Крах европейской культуры во время Первой мировой войны и русская революция меняют его мировоззрение: универсальное единство науки и цивилизации кажется утерянным. Совершенно неожиданно политико-идеологическая граница начинает разделять свое и чужое, свою страну и заграницу, препятствует традиционному, столь существенному для научной работы взаимному приятию Другогомежду Востоком и Западом в Европе [926]926
Ср.: Kuczynski I.Verunsicherung und Selbstbehauptung – der Umgang mit dem Fremden in der englischen Reiseliteratur des 18. Jahrhunderts // Reisen im Diskurs. Modelle der literarischen Fremderfahrung von den Pilgerberichten bis zur Postmoderne / Hg. Anne Fuchs. Heidelberg: Winter, 1995. S. 56.
[Закрыть].
