Текст книги "Шантажистка"

Автор книги: Кит А. Пирсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

5

В подземке не протолкнуться, но, к счастью, от «Вестминстера» до «Темпла» ехать всего несколько минут. Выбравшись из давки, устремляюсь в направлении Стрэнда, одной из самых знаменитых лондонских улиц, где некогда проживали Чарльз Диккенс, Вирджиния Вулф и прочие знаменитости. Пункт моего назначения – «Монтгомери», гостиница в импозантном здании в стиле ар-деко. Ровно в шесть вечера мою речь там ожидают около двух сотен гостей.

Мне ежегодно приходится появляться на различных мероприятиях, подпадающих под одну из трех категорий: дела избирательного округа, касающиеся местного населения и бизнеса, благотворительность – это всегда полезно для престижа партии, и ответные услуги спонсорам или лоббистам партии.

В данном случае устроителем выступает ассоциация независимых розничных торговцев, озабоченная плачевным состоянием центральных районов городов, что касается некоторых ключевых избирательных округов. Конечно, они предпочли бы пригласить министра экономического развития, но тот, разумеется, занят. Как и второй, третий и четвертый варианты по списку. В итоге им достался я – поскольку заседал одно время в каком-то комитете по экономике. В общем, вместо популярного актера приехал статист.

За пятнадцать минут до назначенного времени я вхожу в роскошно отделанное фойе, откуда направляюсь в конференц-зал в задней части здания. Я уже не раз посещал подобные мероприятия в этой гостинице и отлично знаю, чего ожидать: сборища бизнесменов, которым совершенно плевать на приглашенного политика; на протяжении всей моей речи они будут пожирать взглядами бесплатный бар. Моя роль – закуска перед дармовой попойкой.

У входа в зал замечаю импровизированную стойку регистрации, за которой стоят двое мужчин среднего возраста в серых костюмах. Они записывают прибывающих участников и вешают им на шею бейджи на ярко-красных шнурках. Обращаюсь к ближайшему:

– Я – Уильям Хаксли, у меня вступительная речь.

– Ах да, мистер Хаксли, мы ожидали вас к пяти тридцати.

– Прошу прощения, – хмурюсь я, – но меня об этом не предупредили.

– Уверен, что мы проинформировали ваш офис о времени.

– Сомневаюсь. У меня весьма расторопный личный секретарь.

– Тем не менее боюсь, мы уже перенесли ваше выступление.

– И куда же вы его перенесли?

– На третье с конца.

– Так сколько мне еще ждать?

– О, не очень долго, – небрежно бросает мужчина. – Час или около того.

Едва лишь я раскрываю рот для решительного протеста, как по громкой связи раздается предупреждение о начале первого выступления и закрытии бесплатного бара.

– Прошу прощения, мистер Хаксли, меня вызывают, – блеет мой собеседник. – Вами займется Джереми, – добавляет он, кивая на своего сконфуженного помощника.

Джереми сообщает, что возле закрывшегося бара можно бесплатно взять воду, а в последнем ряду мне зарезервировано место.

– Вас предупредят за пять минут.

Затем вручает мне бейдж и ретируется, прежде чем я успеваю выразить недовольство.

Час от часу не легче.

Разворачиваюсь и обозреваю море обращенных к сцене лиц. Сиденья в зале расположены двумя секциями десять на десять, с проходом посередине. Поднимаюсь к своему месту и срываю с него приклеенный скотчем листок с выведенным маркером моим именем.

Женщина в соседнем кресле оборачивается ко мне и улыбается, чем немедленно приводит меня в замешательство. Навскидку ей лет тридцать, у нее темные волосы до плеч, а деловой костюм явно сшит у дорогого портного.

Моего раздражения как не бывало, я смущенно улыбаюсь в ответ и сажусь.

Стараюсь не отрывать глаз от сцены и игнорировать волнение чувств, вызванное близостью привлекательной женщины. Меня обдает ароматом духов соседки – цветочным, со значительной примесью пачули. Опускаю взгляд и разглядываю ее туфли на высоких каблуках, наверняка дизайнерские. Обнаженные лодыжки тоже не ускользают от моего внимания. Конечно же, это опять мое богатое воображение, но мне кажется, будто я даже ощущаю исходящее от тела женщины тепло.

Пожалуй, сосредоточение на предстоящей речи поможет мне избавиться от неловкого чувства. Я уже собираюсь достать из кармана листки, как вдруг ощущаю легкое прикосновение к плечу. Поворачиваюсь и вижу, что соседка снова мне улыбается.

– Простите, могу я попросить вас об одолжении? – говорит она.

– Э-э… Да, конечно!

– Хочу воды взять, пока они не начали. Не присмотрите за моим местом?

Я киваю, и женщина снова прикасается к моему плечу.

– Спасибо.

Она встает и плавно двигается к столику возле бара, заставленному бутылками с водой и стаканчиками.

Глядя ей вслед, пытаюсь взять себя в руки. Просто нелепица какая-то. Вот уже десять лет я участвую в дебатах в Палате общин – самом крикливом и устрашающем собрании во всей Великобритании, а стоит мне повстречаться с красивой женщиной, и разом превращаюсь в мямлю.

Ну что со мной не так?

Вопрос исключительно риторический, поскольку мне абсолютно точно известно, что со мной не так. Я проучился в школе для мальчиков четырнадцать лет, пришедшихся, естественно, как раз на период формирования личности, и, за отсутствием сестер, возможностей общения с женщинами у меня практически не было, если не считать мать. А по поступлении в университет проблема уже укоренилась настолько глубоко, что я начал избегать девушек, предпочитая закапываться в учебе, вместо того чтобы бороться со стеснительностью. До сих пор и расплачиваюсь за эту ошибку молодости.

Соседка возвращается на свое место.

– Спасибо.

Я снова смущенно улыбаюсь, от души желая, чтобы на этом наше общение и завершилось.

Однако женщина опять поворачивается ко мне и протягивает руку:

– Кстати, меня зовут Габби.

«Пожалуйста, оставьте меня в покое».

Осторожно отвечаю на рукопожатие.

– Уильям.

Обычно я всячески избегаю продолжительного зрительного контакта с привлекательными женщинами, но лучистые зеленые глаза Габби почему-то кажутся мне знакомыми. И я продолжаю глядеть в них, ожидая какой-нибудь подсказки из памяти. Увы, безрезультатно. В итоге продолжительность моего взгляда выходит за рамки приличий, и женщина отворачивается к сцене. Мгновение спустя ее рука выскальзывает из моей.

Как правило, я захлопываю створки раковины на данной стадии знакомства, вот только ощущение узнавания по-прежнему не дает мне покоя, и я, собравшись с духом, отваживаюсь на вопрос:

– Хм, простите, но не встречались ли мы раньше?

– Не думаю, – снова поворачивается она ко мне. – Но этот вопрос я слышу довольно часто. Наверное, у меня просто лицо такое.

– Да, хм, наверное. Простите.

– Кроме того, – ее улыбка превращается в ухмылку, – хотелось бы надеяться, что вы запомнили бы меня.

– Да-да, конечно, – храбрюсь я, при этом ощущая, как щеки мне заливает краска. – Просто… Просто я по роду занятий встречаюсь со множеством людей, а вот хорошей памятью похвастаться не могу.

– И что же у вас за род занятий, Уильям?

Стоит лишь признаться незнакомому собеседнику, что являешься профессиональным политиком, да еще от Консервативной партии – все, разговор можно считать завершенным. Однако с учетом того, что примерно через час меня все равно представят на сцене, уклоняться от ответа бессмысленно.

– Я всего лишь рядовой политик.

Зрачки Габби чуточку расширяются, а аккуратно подведенные брови приподнимаются.

– Да что вы говорите! Как интересно!

«Это сарказм, что ли?»

– Боюсь, не настолько интересно, насколько это может показаться.

Внезапно она кладет ладонь мне на колено.

– Что ж, мистер Хаксли, не хочу вас расстраивать, но не должны ли вы прямо сейчас находиться на этой сцене?

Я в замешательстве смотрю на нее.

– Откуда вы знаете мою фамилию?

Взгляд Габби медленно скользит вниз, и я машинально опускаю голову, вне себя от ужаса, что забыл застегнуть ширинку.

– Ах, ну конечно, – охватывает меня облегчение. – Мой бейдж!

– Точно. Ваш бейдж, – воркует моя новая знакомая. – И с памятью у меня, слава богу, все в порядке: ваше имя в списке выступающих.

– Мое выступление перенесли. Что-то напутали с моим офисом.

Прежде чем Габби успевает ответить, динамики позади нас разражаются оглушительной музыкой, и свет гаснет. Сцену затягивает искусственным дымом, который прорезают пляшущие в такт музыке разноцветные лучи.

– Несколько чересчур, как считаете? – кричит женщина мне на ухо.

Я киваю, и мы вместе со всеми аплодируем появившемуся на сцене ведущему, наигранно энергичному толстяку, явно воображающему себя важной персоной. Почему таким образом начинаются мероприятия подобного рода – выше моего понимания. Не успеваю я подумать, что ничего более нелепого не придумаешь, как он начинает хлопать в ладоши над головой. Несколько идиотов в первых рядах следуют его примеру, что еще более распаляет толстяка.

– Да хватит потакать дураку, – бросаю я, пожалуй, несколько громче, нежели рассчитывал.

Габби снова смеется и шепчет мне на ухо:

– Для политика замечание весьма откровенное.

Я молчу, не зная, что ответить.

Наконец музыка стихает, и ведущий приступает к исполнению своих обязанностей. После достаточно гладкого вступления он объявляет первого оратора.

– Леди и джентльмены, поприветствуем Гэвина Гранта!

Аудитория не отказывает ему в одолжении, и мистер Грант, кем бы он ни был, выходит на сцену. Уже через две минуты становится ясно, что этот Грант невыносимо скучен, равно как и следующие четверо. Впрочем, я несколько несправедлив: скуку навевают не столько ораторы, сколько сама тема. Меня, например, совершенно не интересуют новости футбола и показатели розничной торговли. Публика, однако, внимает им с интересом, и меня начинает беспокоить, что моя собственная речь, чего доброго, умерит пыл собравшихся.

Однако времени пересмотреть содержание выступления у меня уже нет, поскольку появляется Джереми и манит к двери в боковой стене зала. Я киваю Габби, и она желает мне удачи.

Мы проходим по коридору в небольшой аванзал. Толстяк кивает мне из угла поверх газеты. Я отвечаю тем же, и Джереми предлагает стакан воды.

– Не нужно, спасибо.

Мужчина ставит стакан на стол и сверяется с часами.

– Три минуты, мистер Хаксли.

В остающееся время я вновь просматриваю текст речи. Вот только вносить существенные изменения слишком поздно, а по части импровизации я слабоват.

Внезапно дверь со сцены распахивается, и в помещении появляется взмокший мужчина с круглым лицом. Вслед ему доносятся аплодисменты.

Ведущий складывает газету и встает.

– Готовы? – осведомляется он у меня.

– Пожалуй.

Без дальнейших комментариев толстяк направляется на сцену. Овации постепенно сходят на нет, и конферансье представляет публике мою персону. У меня, разумеется, тут же начинается мандраж.

– Ни пуха! – бросает Джереми и указывает на дверь.

Толстяк выкрикивает мое имя. Ну вот и все. Глубокий вздох, и вот я уже делаю пять шагов по сцене. Быстро обмениваюсь с ведущим рукопожатием, он ободряюще хлопает меня по спине и жестом приглашает к трибуне. Приветственные аплодисменты стихают; и на меня выжидающе смотрит целое море лиц.

Я чинно достаю из кармана пиджака два сложенных листка бумаги и кладу перед собой на стойку. Прочищаю горло и набираю в легкие воздух для воодушевляющего вступления. То есть я надеюсь, что оно будет таковым.

– Леди и джентльмены! Наше правительство всегда поддерживало и будет поддерживать бизнес!

Для эффектности делаю паузу и со всей убедительностью выдаю следующую строчку:

– До внесенных нашим правительством изменений в законодательство бизнес задыхался от бюрократической волокиты и канцелярской скотины.

«Вот же черт! Рутины, идиот! Ру-ти-ны!»

Я очень, очень надеялся, что слушатели проспят мою оговорку. Увы. В зале раздаются сдавленные смешки.

– Спасибо, мистер тореадор! – внезапно выкрикивает какой-то остряк.

Тут уж плотину прорывает, и публика заходится хохотом.

Слово не воробей.

Двести человек успокаиваются лишь через минуту, и к этому времени уровень моего престижа падает до нулевой отметки. Уже не пытаясь произвести впечатление, я оттарабаниваю речь за половину запланированного времени.

Заключительная фраза встречается жиденькими аплодисментами, которые тонут в новой волне смеха. Я с позором ухожу со сцены.

Ведущий качает головой и хмурится. В аванзале меня тоже встречают прохладно, следующий докладчик, не здороваясь, проходит мимо, бормоча что-то под нос.

– Пожалуй, не самое лучшее ваше выступление, – тактично замечает Джереми.

– Просто оговорка.

– Крайне досадная оговорка.

– Да уж, но они повели себя прямо как дети!

Говорить больше не о чем, лучше уйти. Конечно, сейчас не помешало бы выпить, тем более на халяву, но желания подвергаться дальнейшим насмешкам нет.

– Пожалуй, я пойду.

– Да-да, конечно. Я вас провожу, – тараторит Джереми, видимо радуясь, что я уже ничем больше не испорчу мероприятие. – Мне все равно нужно предупредить следующего оратора.

Мы проходим по коридору в заднюю часть зала. Зрители, к счастью, всецело поглощены очередным выступлением. Джереми пожимает мне на прощание руку и испаряется.

В конце последнего ряда замечаю два пустых места. Судя по всему, Габби на сегодня речей хватило. Что ж, ее можно понять. У регистрационной стойки меня окликает молодая женщина, перебирающая ворох бумаг.

– Мистер Хаксли?

– Да.

– Вот, просили вам передать, – протягивает она сложенный листок бумаги.

Беру и разворачиваю послание, ожидая увидеть повестку за злостную клевету на делопроизводителей или аграриев.

Однако это вовсе не повестка, а записка от руки:

Думаю, вам сейчас не помешает выпить!

Я в баре через дорогу, и пить в одиночку скучновато.

Пожалуйста, не бросайте барышню в беде.

Чмоки-чмоки, Габби

Дважды перечитываю записку, чтобы убедиться, что все правильно понял.

Бросаю взгляд на часы: еще нет и половины восьмого. Завтра утром никакие дела меня не ждут, и уж точно сейчас мне нужно что-нибудь покрепче.

После нескольких секунд размышлений прихожу к заключению, что отклонить приглашение Габби будет просто не по-джентльменски. Да и что здесь такого особенного?

6

Выбегаю из фойе гостиницы на улицу. На противоположной стороне Стрэнда только один бар, и я устремляюсь туда.

Интерьер бара несет на себе отчетливую печать личностного кризиса. Владельцы словно бы так и не определились, что же они хотели открыть: ночной клуб, традиционный паб или же столовую для бездомных. Стены окрашены в огненно-оранжевый и сине-зеленый, меблировку же словно извлекли из помойки. Возможно, шизофренический дизайн – дань хипстерской моде, в последнее время основательно заполонившей нашу столицу.

Я оглядываю столики, по большей части пустующие, и в дальнем конце зала замечаю Габби. Собираюсь подойти к ней, но она машет мне рукой, встает и пробирается между столиков в моем направлении. После преодоления мебельной полосы препятствий походка ее становится более уверенной и решительной.

Габби останавливается в полуметре от меня, вторгаясь в мое личное пространство.

– Стало быть, вам действительно надо выпить, – констатирует она.

– Э-э… Да, – смущенно улыбаюсь я и быстро собираюсь с духом. – Что вам заказать?

– Джин с тоником, пожалуйста.

Я перемещаюсь к стойке, и Габби встает рядом, касаясь меня плечом. Подавляю желание отстраниться и подзываю бармена.

– Два джина с тоником. И двойных, пожалуйста!

Габби подается ко мне:

– А я и не подумала бы, что вы любитель джина.

– В данный момент я любитель чего угодно, лишь бы покрепче.

Бармен с дурацкой бородой наконец приносит заказ.

– Пойдем за столик? – предлагает моя новая знакомая.

Я киваю, и мы возвращаемся к ее месту в дальнем конце зала. Она поднимает бокал.

– Ваше здоровье!

Мы чокаемся, и я отпиваю большой глоток. Повисает тишина, и я решаю обойтись без дежурных фраз.

– Извините за вопрос, Габби, но почему вы пригласили меня сюда?

Она отставляет бокал и надувает губы. Так. По-видимому, я позволил себе бестактность.

– Очень прямой вопрос, – подтверждает она мою догадку.

Черт, начало не очень.

– Простите, не хотел вас задевать. Боюсь, деликатность не мой конек.

– Это уж точно. Тем не менее отвечу: ваша речь показалась мне интересной, и я не могла позволить себе упустить шанс пообщаться с вами один на один.

– Неужели?

– Только не изображайте удивление, Уильям. Несомненно, вы умный и эрудированный человек.

Габби неторопливо потягивает напиток, не сводя с меня глаз. Затем бокал возвращается на стол, и она заканчивает:

– Именно эти качества я и ценю в мужчинах.

Ввиду недостаточного опыта общения с противоположным полом мне сложно определить – вежливость это или откровенный флирт. Лучше действовать осторожно.

– Весьма признателен за положительный отзыв, Габби.

Она тут же заходится смехом.

– А что тут смешного? – озадаченно спрашиваю я.

– Господи, Уильям, никогда еще не встречала такого мужчину, как вы. Вы просто сама формальность!

Помимо очевидной красоты, Габби еще и весьма проницательна. Насколько могу судить, большинство мужчин способны без труда менять амплуа, в зависимости от ситуации. У меня же оно одно-единственное и, как показывает практика, отнюдь не самое подходящее для обольщения дам.

– Даже не знаю, что сказать, Габби. Боюсь, я такой, какой есть.

– Да не извиняйтесь! Мне это кажется очень милым.

– Правда? – удивляюсь я.

– Полнейшая!

Она совершенно непринужденно смотрит мне в глаза, в то время как я через несколько секунд уже вынужден прилагать усилия, чтобы не отвести взгляд.

– Уильям, могу я спросить вас кое о чем?

– Разумеется.

– Что вы делаете, когда не занимаетесь политикой?

Ложь мне претит, однако правдиво отвечать не хочется. Приезжая в Лондон, я практически не вылезаю с работы. А в остальное время меня, как правило, можно отыскать пьющим в одиночестве в пабе неподалеку от моей квартиры в Блэкфрайарсе. Впрочем, мои частые визиты в «Фицджеральд» продиктованы не столько пристрастием к алкоголю, сколько тем, что я предпочитаю общество незнакомцев одиночеству своей квартиры.

– Вообще-то, работа съедает очень много времени. Ни на что другое уже не хватает.

– И как к этому относится ваша жена? – интересуется Габби.

– Я не женат.

Мой ответ повисает в воздухе, а моя собеседница машинально постукивает пальцами по бокалу. Впервые замечаю полное отсутствие у нее каких-либо колец. Интересоваться ее личной жизнью я не собираюсь и предпочитаю нарушить тишину идиотским вопросом:

– А сами-то вы, Габби, так и не сказали, чем занимаетесь.

– Я консультант по маркетингу. Специализируюсь на розничной торговле, поэтому и пришла на это сборище.

– И живете в Лондоне?

– То здесь, то там. Я веду практически кочевую жизнь, – отвечает она, как мне кажется, с грустью.

– Вам нравится ваша работа?

– Работа-то нравится, но не нравится сопутствующий образ жизни.

– О чем вы?

– О том, что я ненавижу одиночество, Уильям.

Не дожидаясь моего ответа, Габби допивает джин-тоник и встает.

– Повторим?

Я киваю, и она отправляется к стойке. Смотрю ей вслед и обдумываю ее слова. Просто поразительно, что такая привлекательная женщина одинока. Мне-то представлялось, что у нее нет отбоя от мужчин.

Габби возвращается с бокалами и ставит один передо мной.

– Ах, Лондон, – говорит она, устраиваясь на своем месте. – Столько народу, и все равно это одно из самых одиноких мест на свете.

– Никогда бы не подумал, что у вас мало знакомых.

– Это почему же? Потому что я женщина?

– Хм, нет, потому что вы очень, э-э… привлекательная.

– А привлекательные люди, по-вашему, не могут страдать от одиночества?

– Откуда ж мне знать.

Габби фыркает и качает головой.

– А вот это не очень привлекательная черта.

– Какая?

– Жалость к себе.

– И вовсе я себя не жалел. Просто констатировал факт.

– Факт или мнение?

– Мнение, основанное на фактических данных.

Она перегибается через стол и пристально смотрит мне в глаза.

– Что ж, тогда каждый остается при своем мнении.

Секунду-другую она не сводит с меня взгляда, зятем откидывается на спинку стула.

– Уильям, вас это не пугает?

– Что?

– Одинокая жизнь.

Не пугает. Ужасает.

– Иногда.

– А меня пугает. И что я могу закончить одинокой старой девой с несколькими десятками кошек да мешком сожалений.

Может, у нее действительно наболело, а может, на мне уже сказывается воздействие джина, но внезапно я ощущаю душевное родство с Габби. Несмотря на астрономическую разницу в физической привлекательности, похоже, общего у нас гораздо больше, чем казалось сначала.

– Одиночество, – отзываюсь я тихим голосом, – это худшая разновидность бедности.

– Какая глубокая мысль! Кто это сказал?

– Я.

– На основании собственного опыта?

Понятия не имею, с какой стати изливать душу практически незнакомому человеку. Наверное, в силу необходимости: мне столь редко выдается возможность обсудить с кем-либо дела сердечные, что сейчас я просто не могу позволить себе упустить ее.

– Семьи у меня нет, близких друзей совсем немного, – отвечаю я.

– Мне это знакомо.

– Ваша семья…

– Мои родители умерли. – перебивает меня Габби. – Мамы не стало, когда мне было одиннадцать, а отца – когда я училась в университете.

– Мне очень жаль.

Она чуть склоняет голову и закусывает губу. Мне так хотелось бы протянуть руку и ободряюще сжать ей ладонь, однако даже два бокала джина не способны вселить в меня достаточно смелости. Вдруг мне вспоминается мудрый совет Розы после неудачного телефонного разговора с Норой Хендерсон. В подобных ситуациях лучше слушать, чем говорить.

– Расскажите о них.

– О ком?

– О ваших родителях.

К моему облегчению лицо Габби проясняется, и я мысленно благодарю Розу. Странное дело, я внезапно ощущаю укол вины за то, что выпиваю с другой женщиной.

На протяжении следующих десяти минут я выслушиваю откровения Габби. Отношения с родителями у нее явно были очень близкими, в особенности с отцом, и ее теплые слова вызывают у меня новый укол вины и сожаления.

Новая знакомая заканчивает рассказ извинениями:

– Поверить не могу, что, как дура, вогнала вас в скуку своими воспоминаниями о родителях. Простите меня. И что вы только обо мне подумали?

– Подумал, что вам нужно было выговориться.

Она подается вперед и сжимает мне руку.

– Вы правы, и спасибо вам огромное, Уильям, что выслушали. Я очень давно ни с кем не говорила об отце и матери.

Ладонь у нее теплая, и она мягко поглаживает большим пальцем мое запястье. Прикосновение женщины приводит меня в замешательство и восторг.

– Братьев и сестер у вас нет? – интересуюсь я.

– Нет. Только двоюродные. Порой я с ними встречаюсь, но ни с кем из них не близка.

Мысли, как развивать семейную тему дальше, у меня напрочь отсутствуют, да и все равно я предпочел бы обсуждать что-нибудь не столь тягостное. Поэтому предлагаю новую порцию выпивки и отправляюсь к стойке.

Пока единственный бармен занимается другим клиентом, устраиваюсь в конце стойки и, дожидаясь своей очереди, размышляю над причудами судьбы, милостиво протягивающей свою длань после хорошей оплеухи в виде провального выступления.

Внезапно на плечо мне ложится рука совершенно иной природы. Вырванный из раздумий, оборачиваюсь и вижу перед собой Габби.

– Еще не заказали? – спрашивает она.

– Нет.

– Хорошо. Я подумала, было бы неплохо вернуться в гостиницу и перекусить в номере.

Похоже, судьба все-таки решила придерживаться привычной колеи. Что ж, еще один вечер в одиночестве у «Фицджеральда».

– Да, конечно. Было приятно поболтать с вами, Габби.

Я протягиваю руку, однако женщина слегка хмурится.

– Я надеялась, что вы составите мне компанию.

– О!

– Уильям, честное слово, если вам неудобно, я всецело понимаю. Просто не люблю есть в ресторанах.

До меня доходит, что я по-прежнему стою с вытянутой рукой, да и челюсть у меня наверняка отвисла. Встряхиваюсь и излагаю собственное видение ситуации:

– Не могу сказать, что одобряю приглашение незнакомцев в гостиничный номер.

– Об этом я догадывалась, поэтому-то безбоязненно вас и приглашаю. В людях я разбираюсь неплохо, Уильям, и совершенно не сомневаюсь, что вы настоящий джентльмен.

Джентльменом меня называют отнюдь не впервые, и, как мне представляется, ярлык сей подразумевает выдержку, благонадежность и предсказуемость – отнюдь не те черты, что заставляют сердце учащенно биться. Остается только мечтать, чтобы меня хоть разок приняли за грубияна, обольстителя или даже немножечко мерзавца.

– Спасибо. Сочту за честь, – по-джентльменски отвечаю я.

Габби берет меня под руку, и мы выходим на Стрэнд и прохладный вечерний воздух.

– Где вы остановились? – спрашиваю я.

– Да здесь же и остановилась, – кивает она на «Монтгомери» через дорогу, откуда мы ушли с час назад. Лично мне хотелось бы избежать встречи с участниками мероприятия, которые наверняка все еще ошиваются в бесплатном баре.

Пока мы ждем зеленого на пешеходном переходе, я украдкой бросаю взгляд на свою прекрасную спутницу и немедленно ощущаю себя под три метра ростом. Может, я и удрал из гостиницы поджав хвост, зато возвращаюсь с высоко поднятой головой.

А вдруг это начало весьма запоздалой новой главы в моей жизни?

Да смею ли я вообще надеяться?