Текст книги "Шантажистка"

Автор книги: Кит А. Пирсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

3

Новичка-депутата можно распознать буквально за пару секунд. Они словно новенькие в школе, исполненные простодушного изумления и страха. Даже спустя десять лет я и сам нет-нет да проникнусь первым, но вот второе не терплю совершенно. Вестминстерский дворец, или, как его обычно называют, здание Парламента, обладает архитектурной внушительностью, с которой способны тягаться лишь несколько сооружений в мире. Таковая, однако, заключается не только в самом строении, но и в бремени ответственности, возложенной на избранных управлять делом демократии. Как говорится, тот, кто устал ходить по этим коридорам, – устал от службы. И если даже в нынешние времена гендерного равенства подобная формулировка устарела, как относящаяся лишь к мужчинам, мысль в ней все же отражена верная.

– Прошу прошения, – останавливает меня грузный мужчина, явно пребывающий в растерянности.

– Да?

– Я, хм, кажется, заблудился, – сконфуженно объясняет он, бросая взгляд на часы. – Мне нужно в конференц-зал.

Я окидываю незнакомца взглядом. Его помятый костюм из магазина готовой одежды и синтетический галстук чести ему определенно не делают.

– Вы здесь новенький? – интересуюсь я.

– Да вот вторую неделю всего.

– И вы хотели бы, чтобы я подсказал вам дорогу?

– Хм, да… будьте так добры.

– А что я с этого буду иметь?

– Простите?

– Quid pro quo, – ухмыляюсь я.

У новичка так и отвисает челюсть, и от замешательства он не в состоянии выдавить ни слова.

– Подзабыли латынь?

– Никогда ее не изучал.

– Услуга или преимущество предоставляются в обмен на что-либо. Именно так здесь всё и действует, советую не забывать.

– Э-э… Понятно…

Изводить его и дальше времени у меня уже нет, так что указываю заблудившемуся нужное направление. Даже если он и опоздает на заседание на несколько секунд, полученный урок, надеюсь, послужит достаточной компенсацией.

Я наблюдаю, как толстяк вразвалочку удаляется прочь, и качаю головой, когда он сворачивает не туда. Пожалуй, долго ему здесь не протянуть. В британском парламенте не место нерешительным – да и дешевым костюмам, коли на то пошло. Быть может, присмотрю за этим бедолагой, попытаюсь наставить на путь истинный.

А сейчас мне и самому нужно спешить.

Мое первое совещание сегодня – с «главным кнутом», сиречь главой фракции правящей партии, Найджелом Нейлором. Профессиональный политик, Найджел на семь лет старше меня и воображает себя эдаким чаровником, в особенности по части дам. Даже если и так, лично на меня чары этого хама и мерзавца не действуют. Впрочем, некоторые придерживаются мнения, будто подобные черты для человека на его должности просто необходимы.

По роду своей деятельности «главный кнут» следит за тем, чтобы мы, избранные депутаты, при голосовании ни на шаг не отступали от линии партии. При выдвижении какого-нибудь законопроекта кабинет министров определяет свою позицию и в соответствии с таковой и побуждает нас голосовать. Найджел Нейлор как раз и заведует этим вот побуждением – всеми правдами и неправдами.

Я подхожу к его кабинету и стучусь в дубовую дверь.

– Входите! – гремит из-за нее.

По сравнению с кабинетом Нейлора мой – просто убогая келья. Не то чтобы я переживаю на этот счет, просто посторонним следует знать, что здесь, в Вестминстере, сложилась неофициальная иерархия распределения служебных помещений. Новичкам, вроде того заблудившегося толстяка, отводятся пресловутые кладовки уборщиков, зато так называемые «крупные звери» – депутаты с большим стажем, чей авторитет и репутация говорят сами за себя, – наслаждаются офисами с видами на Темзу. «Главный кнут» – один из самых крупных и лютых зверей, что рыскают по коридорам власти, так что и кабинет у него соответствующий.

– А, Уильям! Спасибо, что заглянули.

«Пф-ф, как будто у меня был выбор».

Найджел указывает на деревянный стул – выбранный, подозреваю, исходя из практически нулевой комфортности.

– Чем могу быть полезен, Найджел?

Притворяться нет никакого смысла. Вызов в кабинет Нейлора может означать лишь одно: ему что-то нужно.

– Законопроект о зеленых зонах. – Он откидывается в кожаном кресле.

– А что с ним?

– На следующей неделе он выносится на рассмотрение, и я хотел бы убедиться, что мы все на одной волне.

– И что же это за волна?

– На гребне которой «за», – тонко улыбается он.

Новый закон разрешит строительство новых домов в нескольких зеленых зонах. В сущности, это план превращения целых районов сельской местности в бесконечные коттеджные поселки, и я, конечно, против.

– Нет.

– Нет?

– Яс вами не на одной волне, Найджел. Строго говоря, я вообще в другом море.

– Ах, понимаю. Но, возможно, мне все же удастся убедить вас мыслить несколько шире?

Поскольку огромное число моих избирателей живет именно в зеленой зоне, я всегда оставался непоколебимым противником законопроекта. Так что пристальное внимание Нейлора к моей персоне неудивительно.

– Понимаете, Найджел, если я проголосую «за», меня линчуют, едва лишь я суну нос в Маршбертон.

«Главный кнут» подается вперед и кладет локти на стол.

– Пожалуй, я могу уберечь вас от подобной участи. Ну вот, началось.

Прежде чем Найджел вновь раскрывает рот, я уже знаю, что он предложит какой-нибудь небольшой подарок моим избирателям – чтобы, так сказать, подсластить пилюлю. Именно так политическая система и действует. Всякий раз, когда кто-то добивается желаемого, расплачиваться в той или иной степени приходится другим. В противном случае образуется эдакое компромиссное болото, где никто не выигрывает, но никто и не проигрывает, и практически ничего не изменяется. Коллега как-то уподобил подобную ситуацию посещению магазина, когда желаешь приобрести синий или красный свитер, но в результате покупаешь шапку – мало того что пурпурную, так еще и не по размеру. Не вынес еще британский парламент такого решения, которое устроило бы всех до единого, и мы тратим огромное количество времени, выискивая наименее неприемлемый вариант, надеясь, что с ним согласится достаточное количество избирателей. Однако, без потерь не обойтись, и вот сегодня Найджел отправляет на заклание добрых людей Маршбертона.

– Я вас слушаю.

– Бюджетные дома.

– Что бюджетные дома?

– Мы надеемся запустить экспериментальный проект для помощи впервые покупающим недвижимость, и я наверняка смогу убедить министра жилищного строительства обкатать его в вашем избирательном округе.

– Однако для этого сначала нужно построить дома?

– Именно.

– Итак, правильно ли я вас понимаю: вы хотите, чтобы я убедил своих избирателей, будто разрешение на возведение жилья на природе – приемлемая цена за некоторое облегчение условий впервые покупающим недвижимость?

– Все верно, Уильям, хотя я предпочел бы, чтобы вы подали это чуточку позитивнее.

– Не, они на это не купятся.

– Это почему же?

– Видите ли, Найджел, даже если горстке покупателей-новичков и придется по нраву идея субсидированного жилья, большинству избирателей все равно не понравится строительство прямо у них под носом уменьшенной версии Бейзингстока.

– А чем вам Бейзингсток не угодил?

– Вы хоть раз бывали там?

– Нет.

– Тогда мне больше нечего добавить.

Он снова откидывается на спинку, по-видимому, обдумывая следующий ход. Много времени для этого не требуется.

– Значит, вы даже предлагать им не будете?

– Нет. Не могу.

– Очень жаль, Уильям. Премьер-министр очень надеялась, что вы не упустите возможность показать, что мы в одной команде. Она уже давно к вам приглядывается.

Считает, что у вас есть потенциал.

Любые мои переговоры с Найджелом проходят через три стадии. На первой тактично предлагается завуалированная взятка, хотя таковая, как правило, совершенно не компенсирует уступку с моей стороны. На второй стадии Нейлор дразнит карьерной морковкой, привязанной к удилищу неопределенной длины. Ну а третья – просто неприкрытые угрозы.

В данный момент мы пребываем на второй стадии.

– Конечно же, я в команде, Найджел, но и мои избиратели тоже моя команда.

Он хмурится и сбрасывает маску учтивости.

– Ваш отец не стал бы ломаться. Он широко мыслил, не то что вы.

Удар ниже пояса, но мне не привыкать. Что бы я ни делал, похоже, мне суждено вечно пребывать в тени отца.

– Не хочу вас расстраивать, Найджел, но мой отец умер. И как бы он поступил в данной ситуации – вопрос чисто академический.

Едва заметное подергивание верхней губы «главного кнута» свидетельствует о переходе к третьей стадии.

– И я не могу ничего сделать или предложить в обмен на ваш голос «за»?

– Ничего. Мне очень жаль.

Извечная проблема Найджела на третьей стадии – по крайней мере, в моем случае – отсутствие действенных угроз. Некоторых депутатов мотивирует жажда власти или карьерный рост. Достаточно пригрозить им лишением этой власти или же изъятием парочки ступенек из карьерной лестницы, и большинство как миленькие уступят требованиям Нейлора. Моя же мотивация вне его досягаемости.

– Вам же хуже, – шипит он. – Закройте за собой дверь, когда будете уходить.

Выражение лица у него прямо как у школьного хулигана, которому вместо денег на обед предлагают бутерброд с паштетом из тунца: кому нечего терять, тому и угрожать нечем.

Поступаю, как велено.

По пути обратно в свой кабинет меня охватывает привычное чувство – чувство вины. Не за то, как я обошелся с Найджелом, но за саму проблему. Наша страна действительно нуждается в новых жилых домах, и над этим вопросом бились бессчетные правительства всевозможных мастей. Мне самому хотелось бы найти ответ, но, увы, его у меня нет. Да, я против строительства в сельской местности, но где же тогда строить?

Тем не менее жилищное строительство отнюдь не единственная национальная проблема, неизменно сохраняющаяся в повестке каждого правительства. Никуда не деваются и вопросы финансирования здравоохранения, социального обеспечения, обороны, транспорта, охраны правопорядка и образования. А также защиты окружающей среды, торговли, иммиграции, безопасности, налогообложения и крайне болезненного выхода из Европейского союза. Уйма громадных проблем, столь неподатливых, что смена направления даже на градус требует терпения почти целого поколения. Вот только ни одно правительство не располагает сроками, сопоставимыми с поколением, и остается только задавать общее направление и надеяться на хоть какой-то прогресс. До тех пор, пока к власти не придет новое правительство и опять не изменит направление. Так что неудивительно, что в итоге мы словно ходим кругами.

Именно поэтому я частенько и ощущаю себя совершенно бесполезным. И скучаю по волонтерской деятельности. По тем временам, когда я мог внести свой собственный зримый вклад. Помог выкопать колодец – и из крана побежала чистая вода. Поработал на сборке блочной школы – и дети начали учиться читать. Раздал простые лекарства – и больным стало лучше. Как бы эгоистично это ни звучало, но видишь плоды своих усилий. А вот голосуя за обновление британского ядерного арсенала, я уж точно не испытываю ничего подобного.

И все же я здесь. По-прежнему.

Многие, в том числе и я сам, спрашивали: почему бы не бросить все это и не вернуться к волонтерству. Единственный ответ, который я могу предложить, – долг. Не перед избирателями, не перед коллегами и даже не перед партией. Я в долгу перед отцом. Я уехал в Африку, так и не помирившись с ним после ссоры. Из-за обоюдного упрямства мы так и не смогли найти общий язык. И главная цель моей парламентской деятельности – попытаться хоть как-то искупить вину, идя по стопам отца, как он хотел.

Увы, многие коллеги не понимают мою мотивацию и приписывают мне отцовские политические амбиции. Как следствие, подобные Найджелу Нейлору пытаются использовать напоминание об отце в качестве дубины – вот только им невдомек, что дубина эта из папье-маше. В некотором смысле ситуация весьма точно характеризует, куда скатывается политика двадцать первого века – к карикатуре на кукольный балаган с Панчем и Джуди. Определяешься, на чьей стороне выступаешь, и заходишься: «Нужно делать так!» или «Нет, не так». Повторяешь до бесконечности, пока окружающие не перестают понимать, чему верить.

Отсюда нетрудно понять, почему британская общественность в большинстве своем столь разочарована в политике.

И я, как никто другой, разделяю это разочарование.

4

– Быстро вы, – замечает Роза, едва я переступаю порог кабинета.

– Да, встреча прошла в сжатые сроки и в напряженной атмосфере.

Она вскидывает брови.

– Уильям, вы опять расстроили «главного кнута»?

– Пожалуй. Но он переживет.

Стоит мне устроиться за столом, как она тут как тут.

– Вот. – Вручает она мне листок из блокнота. – Можете скоротать время до следующего совещания за накопившимися звонками.

Беру бумажку и мысленно исторгаю стон от длиннющего списка имен и номеров с ее пометками.

– Перво-наперво я рекомендовала бы позвонить миссис Хендерсон.

– Миссис Хендерсон?

– Нора Хендерсон, из Маршбертона.

– Ах да. Чего она хочет?

– На прошлой неделе умер ее муж.

– Да вы что? – искренне потрясен я. – Какая ужасная новость!

Нора и Артур Хендерсоны – уважаемые лица в Маршбертоне. Точнее, бедняга Артур был таковым. Просто добропорядочные люди без всяких претензий.

– Она сказала, где будет прощание?

– В церкви Святого Марка.

– Понятно.

Как и любой человек не люблю похороны, но особенно не выношу церковные. Атеисту на них делать нечего. Несмотря на учебу в христианской школе, я уже давным-давно пришел к заключению, что Бога нет. Убежденность эта сформировалась у меня еще в подростковом возрасте, подле ложа больной матери. Где был Бог, когда она чахла прямо у меня на глазах? Мои молитвы так и остались безответными, и я лишь бессильно наблюдал, как она умирает. Неудивительно, что после подобного жизненного опыта мне редко удается подыскать слова утешения для людей, потерявших родственников. Мои банальности о лучших местах и вечном покое звучат не слишком искренне.

– Уильям?

– Прошу прощения, Роза, – вздрагиваю я, возвращаясь в реальность. – Задумался об Артуре.

– Вы были близки?

– Не особенно, но знал я его хорошо.

Она обходит вокруг стола и кладет мне руку на плечо. Разумеется, это не входит в ее служебные обязанности, но я благодарен за поддержку, даже если прикосновение лишь обостряет чувства, что я безуспешно пытаюсь унять.

– Если хотите, миссис Хендерсон позвоню я, – мягко предлагает она.

– Нет, спасибо. Я сейчас сам позвоню.

Пальцы Розы еще на мгновение задерживаются на моем плече, и она возвращается на свое место. Ввиду скорбного повода для предстоящего звонка глазеть ей вслед, пожалуй, будет не совсем уместно. Я обреченно опускаю взгляд на телефон и набираю номер Норы.

Следуют семнадцать бесконечных мучительных минут. Я всячески стараюсь приободрить женщину, рассказываю пару забавных случаев про Артура. Она плачет, практически беспрестанно. Похоже, мои байки совершенно не помогают, и я заканчиваю разговор, оставляя несчастную Нору в состоянии еще худшем, чем семнадцатью минутами ранее.

– Не ваш конек, да, Уильям? – бросает Роза из-за своего стола.

– Что не мой конек?

– Сочувствие.

– Вы заметили?

– Да я отсюда слышала рыдания миссис Хендерсон.

– Я старался как мог, но что тут можно сказать?

Женщина качает головой.

– Уильям, дело не в том, чтобы говорить. Дело в том, чтобы выслушать.

– Считаете, мои истории были не к месту?

– Пожалуй.

Моя секретарша права, и я даже задумываюсь, не перезвонить ли Норе. Впрочем, за свою политическую карьеру одно я усвоил твердо: дела важнее слов.

– Роза, не могли бы вы послать ей цветов и открытку?

– Мне ее подписать?

– Да, наверно, так будет лучше.

Она кивает и делает себе пометку. Я снова берусь та список звонков.

Мне удается вычеркнуть из него четыре пункта, а потом Роза снабжает меня необходимой канцелярщиной, и я вновь покидаю кабинет и направляюсь на очередное заседание, которое предпочел бы пропустить.

Некоторым утешением служит то, что путь мой лежит через центральный вестибюль, каменный восьмиугольный зал которого выглядит как настоящий собор: замысловатая плитка на полу, настенная мозаика, огромные сводчатые окна. Я столько раз проходил здесь за эти годы, но меня по-прежнему охватывает то же самое чувство изумления, что я испытал в первый раз.

Помимо величественной архитектуры и декора, здесь чувствуется почти осязаемая аура историчности. Частенько, когда вестибюль закрыт для туристов и во дворце воцаряется почти полная тишина, я устраиваюсь на одной из обтянутых кожей скамеек, что расставлены по периметру зала, и предаюсь умиротворенным размышлениям. Воображаю себе великих людей, чьи шаги некогда эхом разносились по этому священному месту: королей и королев, пап и президентов, прочих личностей, оставивших след в истории. Возможно, прозвучит нелепо, с учетом-то моего атеизма, но порой я ощущаю и присутствие их призраков, в том числе и более остальных омрачающего мне жизнь – сэра Чарльза Огастаса Хаксли.

Сегодня, увы, времени на созерцание архитектурного величия или порожденных буйным воображением призраков у меня нет.

Как я и опасался, заседание оказывается невыносимо нудным. Два часа обсуждения почти безразличной мне темы, да еще в обществе коллег, только о своих интересах и пекущихся. Какая бесполезная трата времени! Эх, хоть бы раз да смазать бюрократические шестеренки толикой здравого смысла! Но мечты остаются мечтами, а шестеренки так и продолжают стучать и скрежетать, как всегда делали это и, полагаю, будут делать.

К счастью, с обеденным перерывом наступает передышка. Я возвращаюсь к себе и застаю Розу надевающей пальто.

– Я только купить себе сандвич. Вам что-нибудь принести? – любезно предлагает она.

– Нет, спасибо. Пожалуй, выйду подышать свежим воздухом, где-нибудь и перекушу.

Застегивая пуговицы, она улыбается:

– Как насчет компании?

«Уильям, не вздумай обманываться ложными надеждами!»

– Спасибо за приглашение, но мне нужно подготовить речь, так что вряд ли из меня получится хорошая компания.

– А, поняла. Что ж, как хотите. – Она поднимает воротник и направляется к двери.

Возможно, снова включается мое буйное воображение, только я готов поклясться, что уловил нотки разочарования в ее голосе. Впрочем, это могло быть и облегчение, так что я моментально отмахиваюсь от фантазии. Слишком слабо я разбираюсь в подобных нюансах.

Усаживаюсь за стол и просматриваю оставшиеся на сегодня дела: сначала прения в Палате общин, на которые, как пить дать, явится от силы с десяток депутатов, а потом мне привалило счастье выступать на деловом мероприятии в Северном Лондоне.

В общем, перспективы на остаток дня представляются малоинтересными и скучными, примерно как и вся моя жизнь.

Делаю пару наиболее важных звонков из списка Розы и отправляюсь на поиски пропитания. Конечно же, можно было бы наведаться в субсидируемый депутатский буфет, однако общение с коллегами неизменно лишает меня аппетита.

Преодолев пост охраны и толпы туристов на Парламент-сквер, закоулками я пробираюсь в направлении Сент-Джеймсского парка. Заглядываю в бутербродную и заказываю то же самое блюдо, что и каждый божий день, – куриный салат на ломтике цельнозернового хлеба с чуточкой дижонской горчицы. Мне даже не приходится озвучивать заказ, настолько я предсказуем. Да, мне нравится предсказуемость. Мне нравится рутина.

Разжившись сандвичем, направляюсь в Сент-Джеймсский парк, где выискиваю свободную скамейку. В начале октября солнце еще греет, и насладиться погожим осенним днем на лоне природы вывалило весьма приличное количество туристов и офисных работников. Устраиваюсь и принимаюсь за обед. Прохожие даже не удостаивают меня вниманием.

В отличие от многих коллег, я могу наслаждаться анонимностью. Журналистов и папарацци совершенно не интересует, чем я занимаюсь – да и что говорю, коли на то пошло. Меня это совершенно устраивает. Внимание прессы меня абсолютно не прельщает, не испытываю я и желания превратиться в одного из тех известных политиков, кто разменивает Палату общин на заточение в «Большом брате» или другом богомерзком реалити-шоу. Эти-то определенно всякий стыд потеряли.

Разумеется, есть и такие, кто невольно привлекает к себе внимание прессы своей неосмотрительностью или же недостатком здравого смысла. Супружеские измены, наркотики, проститутки, азартные игры, алкоголизм – депутаты обоих полов не более добродетельны или стойки к искушениям, чем остальное население. Разница лишь в том, что журналисты обожают громкие скандалы с участием политиков, и мы представляем собой легкую добычу. Жизнь некоторых моих весьма достойных коллег пошла под откос из-за мелких прегрешений, которые при любой другой работе остались бы незамеченными. Разумеется, подобное кажется несправедливым, но мы по долгу службы подпадаем под общественный контроль и вынуждены вести жизнь праведников. Лично для меня трудности это не представляет, но вот некоторым депутатам приходится несладко.

Я доедаю бутерброд и затем несколько минут просто сижу и нежусь на солнышке, вдыхая ароматы лондонской осени.

Увы, вскоре приходится взглянуть на часы: до заседания сорок минут. Крякнув от досады, неохотно поднимаюсь и неспешно отправляюсь обратно.

Роза же на месте, кого-то внимательно выслушивает по мобильнику. Быть может, приходит мне в голову, это ее парень или же потенциальный ухажер. Мне известно лишь, что она не замужем, поскольку кольца у нее на пальце нет. Про своего партнера Роза еще ни разу не обмолвилась, но я даже представить себе не могу, что такой красивой женщине не из кого выбирать. Тему эту я никогда не затрагивал – наверное, просто боюсь услышать ответ.

– Мне нужно работать, – поспешно говорит она в трубку и, даже не попрощавшись, отключается.

Я бросаю на нее взгляд, отчасти ожидая небрежного комментария о телефонном собеседнике, каковой в качестве оправдания отпускают обсуждающие личные дела на рабочем месте. Замечания, однако, не следует. Наверно, Роза просто смущена или же помнит, что трехмесячный испытательный срок еще не закончился. Очень жаль, что она считает меня способным устроить взбучку за один личный звонок.

– Хорошо пообедали? – Она прячет телефон в сумочку.

– О, прекрасно, спасибо. Надеюсь, не прервал важный разговор.

– Нет, ничего важного.

Роза улыбается, но в подробности опять-таки не вдается. Отсутствие подтверждения, что она болтала со своим парнем, доставляет мне некоторое облегчение. Лучше махнуть на это рукой.

– Ах да, я разобралась с вашим телефоном.

Она с энтузиазмом подбегает ко мне, усаживается на краешек стола, и я получаю четкие инструкции по использованию нового устройства. Понятия не имел, что в небольшое устройство из стекла и пластика может столько всего поместиться, и по завершении наставлений с неохотой вынужден признать его очевидное превосходство над моей старенькой «Нокией».

Покончив с телефоном, я собираю нужные папки и прошу Ролу обзвонить некоторых людей из списка и попытаться ответить на их вопросы. Многие почему-то уверены, что я могу решить их проблемы как по мановению волшебной палочки. Согласен, официально сформулированное послание на парламентском бланке зачастую и вправду помогает, вот только для одного человека просителей слишком уж много.

– После совещаний я, скорее всего, сразу же отправлюсь на прения, так что вернусь уже в конце рабочего дня.

Роза кивает, и я покидаю кабинет.

Один прославленный американский экономист – запамятовал его имя – как-то сострил, что совещания – замечательный способ изображать деятельность, ничего при этом не достигая. Что ж, обе мои встречи вполне соответствуют этой формуле.

Спустя два часа я вхожу в свою палату – Палату общин, самое сердце парламента, где избранные депутаты обсуждают и голосуют по законопроектам. В случае одобрения таковые отправляются в Палату лордов для критического рассмотрения и утверждения. В Палату общин еженедельно поступают десятки проектов законов, и посещаемость прений, как правило, определяется важностью и спорностью законодательного акта в повестке дня. Сегодня обсуждается законопроект о допускаемом уровне шума от транспорта. Судя по крайне прискорбной явке, данная тема парламентариев практически не интересует. Из более шестисот депутатов Палаты присутствуют лишь шестнадцать.

Изо всех сил пытаюсь включиться в дебаты, но тема настолько нудная, что я периодически отключаюсь. Когда же один из депутатов заводит пространную диатрибу о вреде шумового загрязнения, все малочисленное собрание исторгает единодушный стон. Едва не заснув, решаю воздержаться от голосования, поскольку не имею ни малейшего понятия, есть ли в этом законе хоть какой-то смысл.

Наконец освободившись, я спешу к себе, поскольку до запланированного выступления остается меньше часа.

Меня поджидает очередной список.

– Я постаралась обзвонить как можно больше народу, но эти настаивают на личном разговоре, – извиняющимся тоном поясняет Роза.

– Придется им подождать до завтра. Я уже опаздываю.

Распечатываю текст речи и убираю листки в карман. Затем смотрюсь в небольшое зеркало на двери. Человек я отнюдь не самолюбивый, однако выступать со сбившимся галстуком или взлохмаченными волосами мне все же претит.

– Что в моем ежедневнике на завтрашнее утро? – осведомляюсь я у секретарши, поправляя галстук.

– Вам повезло. Совещание в десять часов перенесли, так что первую половину дня вы свободны.

– Уже легче.

– И вы прекрасно выглядите, – добавляет она.

От комплимента я заливаюсь краской. Если, конечно же, это действительно комплимент. Как-никак, люди употребляют это «прекрасно» к месту и не к месту, и слово давно уже утратило свой истинный смысл. «Как вы? – Прекрасно. – Как была еда? – Прекрасно». Все, что ни хорошо ни плохо, теперь «прекрасно». Наверное, лучшего слова для описания моей внешности и не подобрать. Или же я просто перемудриваю с брошенным невзначай замечанием.

– Спасибо, – отзываюсь я, не отрываясь от зеркала, чтобы Роза не заметила моих порозовевших щек.

Затем желаю ей приятного вечера и в спешном порядке покидаю офис, надеясь, что времени на дорогу у меня достаточно и что речь моя прозвучит все же получше, чем «прекрасно».