Текст книги "Шантажистка"

Автор книги: Кит А. Пирсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

32

У меня отнимается язык, глаза наполняются слезами. Клемент внимательно следит за мной – вероятно, желая удостовериться, что в мои намерения не входит грохнуться в обморок. Затем удовлетворенно кивает и поворачивается к Розе:

– Как ты сказала? Габби не его сестра?

– Габби… Габриэлла… сестра Уильяма, – лепечет моя секретарша. – Только его шантажирует не Габриэлла. А моя сестра, Эми.

– Чего? Ни хрена не понимаю!

– Эми выдавала себя за Габби.

Клемент откидывается на спинку стула и сосредоточенно чешет затылок. Роза обращается ко мне с умоляющим взглядом:

– Уильям, простите меня. Я ничего этого не хотела.

Я судорожно сглатываю и моргаю, чтобы прогнать слезы. Вконец сбитый с толку, я только и в состоянии, что выдавить три слова:

– Не моя сестра?

– Нет, не ваша.

– Но… Но как же паспорт, свидетельство о рождении… Фотография младенца?

– Паспорт – подделка. Очень хорошая, но все равно подделка. Свидетельство о рождении и фотография настоящие, но они не имеют никакого отношения к женщине, которая показывала их вам.

Желание заполучить ответы огромно, и мысли мои потихоньку проясняются.

– Как же тогда они к вам попали?

– Я… То есть мы нашли серебряную шкатулку, когда наводили порядок в маминой квартире еще летом.

– Шкатулку… С письмом моего отца?

– Да.

Это объясняет, как сестры ее заполучили, однако отнюдь не то, каким образом вещица перекочевала из Хансворт-Холла в Хаунслоу.

– А как она оказалась в квартире твоей матери?

Роза поворачивается к немощной старушке и что-то бормочет – по-видимому, извинения. Потом объясняет:

– Мама работала сиделкой у вашего отца, перед тем как он умер. Она взяла шкатулку, потому что… – тут она осекается и нервно сглатывает. – Потому что отчаянно нуждалась в деньгах. И узнала, что шкатулка ничего не стоит, только через несколько недель после того, как забрала ее.

Внезапно снимок мисс Дуглас на фоне Хансворт-Холла получает объяснение, так же как и ее мотив кражи у моего отца.

– Эта шкатулка и ее содержимое предназначались для меня, – взвиваюсь я. – Твоя мать могла оставить чертову оловянную коробку себе, мне было бы тысячу раз плевать! Ее содержимое – вот что важно, и она должна была это понять!

Роза в очередной раз смотрит на мать. Та едва заметно ей кивает.

– Вы ведь пытались поговорить с моей мамой и знаете, что с речью у нее проблемы, так ведь?

– Это ты к чему?

– Она объяснила мне, насколько могла, что произошло.

– Продолжай.

– Мама пыталась вернуть вам письмо, примерно через месяц после похорон вашего отца, но вы уже покинули Хансворт-Холл. Уехали в Африку, как я понимаю. Она знала, о чем говорится в письме, и не хотела отдавать его никому другому. И потому просто спрятала шкатулку в ящике и забыла о ее существовании.

Я смотрю на мисс Дуглас и качаю головой. Она ведь не просто украла у меня безделицу – она украла у меня сестру. Украла целую жизнь, что мы могли бы провести вместе.

– Я понимаю, что утешение слабое, – продолжает Роза, – но ведь мама могла продать письмо газетам. Уж они бы вцепились в признание вашего отца и не поскупились на гонорар. Только она этого не сделала. Потому что она порядочная и честная женщина, которая просто совершила ошибку. Понимаете, Уильям, мама была в отчаянном положении. И все равно не посмела погубить репутацию вашего отца. И вашу, коли на то пошло.

Замечание и вправду справедливое, вот только уже несущественное, раз уж мое имя красуется на первой полосе центральной газеты.

Клемент меж тем возобновляет свой допрос:

– Так чья идея была шантажировать Билла?

– Эми.

– Насколько же нужно быть рехнувшейся, чтобы додуматься до такой аферы? – вновь срываюсь я. – Черт побери, Роза! Из-за тебя меня убедили, будто я занимался сексом с собственной сестрой!

– Честное слово, я не знала, что Эми до такого додумалась, иначе ни за что не согласилась бы участвовать.

– Но ты знала, что она собирается шантажировать меня, так ведь? И только поэтому и начала у меня работать, верно?

Женщина молча кивает.

– Как же вы провернули твое трудоустройство?

– Эми запугала вашу предыдущую секретаршу и вынудила ее уволиться.

– Она запугала Джойс? Но как?

– Подружилась с ее внуком в «Фейсбуке». Какое-то время они просто болтали, а потом Эми уговорила его прислать… компрометирующие фотографии. После чего сказала Джойс, что отправит эти снимки в университет, если она не уволится и не порекомендует на свое место меня.

– Вот ушлая сука, – вставляет Клемент.

– Обо всем этом я узнала только потом, – поспешно добавляет Роза. – Клянусь.

Она встает и подходит ко мне.

– Это моя вина, Уильям. Я должна была проработать у вас лишь неделю-две, просто убедиться, что вы не обратитесь в полицию. Изначальный план состоял в том, чтобы продать вам шкатулку за сумму, достаточную для перевода мамы в пристойный пансионат. Но в первую неделю я узнала про аренду Хансворт-Холла и по дурости рассказала Эми. А она тут же заявила, что вы заслуживаете наказания и что нужно отнять у вас особняк.

– Заслуживаю наказания? И за что же?

– Моя сестра – не вполне здоровый человек, Уильям. Ей довелось немало хлебнуть, и в некоторых своих проблемах она винит вас.

– Меня?! И что же, черт побери, я ей такого сделал?

– Вы сделали нас бездомными.

– Что-что? О чем это ты? Да быть такого не может!

– Не напрямую, но все же. Через несколько дней после смерти вашего отца нас уведомили, что в течение недели мы обязаны покинуть флигель для прислуги в Хансворт-Холле. И эту фотографию, что вы нашли в мамином кошельке, сделали как раз за день до нашего отъезда. За день до того, как мы стали бездомными.

– Я… Я не имел к этому никакого отношения. Я даже и не знал, что вы там жили.

– А вы когда-нибудь интересовались?

– Нет. Всеми делами занимался отцовский поверенный.

– И вы ни разу не задумались, кто присматривал за вашим отцом во время болезни? – вдруг взрывается моя секретарша. Вины в ее голосе как не бывало. – Кто ему готовил, укладывал в постель, давал ему лекарства, мыл его, когда он обделывался?

Роза поворачивается и указывает на свою мать.

– Она все это и делала, а вы в прямом смысле слова выбросили нас на улицу, даже не поблагодарив!

В какой-то момент нашего разговора мы неуловимо поменялись друг с другом гневом и стыдом.

– Почему же вы просто не попросили меня о помощи? Теперь-то ты хорошо меня знаешь и понимаешь, что я обязательно что-нибудь придумал бы для вас!

Она разом успокаивается и сникает.

– Теперь я и прошу.

Наверное, мы все утро могли бы вот так перекидываться обвинениями. Тем не менее я уже настолько эмоционально измотан, что корить себя и дальше просто был не в состоянии. Как мне представляется, настало время подключить полицию, чтобы загнать джинна обратно в бутылку.

Не обращая внимания на Розу, я прохожу через палату и сажусь перед мисс Дуглас. Ее влажные от слез глаза и бледное лицо ясно показывают, что об авантюре дочери она ничего не знала.

– Простите, мисс Дуглас, за произошедшее много лет назад и за то, что сегодня вам пришлось выслушивать ужасные вещи. Обещаю, что вы получите такой же достойный уход, какой предоставляли моему отцу. Даю слово.

Я осторожно пожимаю ей руку.

– А теперь мы оставим вас в покое.

Встаю и говорю секретарше, что хочу поговорить с ней снаружи. Словно бы препровождаемая в камеру смертников, она кивает и плетется за мной. Шествие замыкает Клемент. Может, для матери Розы драма и закончилась, для нее же самой таковая только начинается.

В коридоре я закрываю дверь в палату.

– Роза, чтоб больше никакой лжи! Где твоя сестра?

Глаза у нее так и бегают. Мой взгляд, равно как и вопрос, ей явно не по душе.

– Роза, посмотри на меня.

Женщина нерешительно поднимает на меня взгляд.

– Несмотря на все твои мерзкие поступки, я действительно собираюсь помочь твоей матери. Но только если ты во всем признаешься, и Габби… И Эми предстанет перед судом. Так где она?

– В десять у нее встреча в редакции газеты. Она придет туда за гонораром.

Бросаю взгляд на часы. Девять тридцать пять.

– Клемент, присмотри за ней, пожалуйста. Не позволяй ей удрать. Я на пять минут.

Великан кивает, я же спешу в вестибюль, где набираю номер своего поверенного, Руперта.

– Слава богу! – раздается в трубке его вопль уже после третьего гудка. – Я тебе уже четыре сообщения отправил!

– Извини, Руперт, меня так завалили, так что я отключил звук. Как бы то ни было, статью ты, судя по всему, уже прочитал?

– Увы, Уильям.

– Хорошо.

– Хорошо?!

– В смысле, мне не придется тебе объяснять.

– Хм, да, но нам нужно обговорить наши дальнейшие действия. Полиция, несомненно, захочет тебя допросить.

– Не беспокойся, Руперт. Мне и самому не терпится с ними пообщаться. Эта женщина врет – она мне не сестра.

– И ты можешь доказать это? – недоверчиво спрашивает поверенный.

– Разумеется, могу.

– Прости, Уильям, но дело в том, что ни одна центральная газета не опубликует подобную историю без убедительных доказательств.

– Еще десять минут назад я и сам в это верил. Видишь ли, по части лжи этой женщине нет равных. Но ее настоящее имя Эми Джонс, и тебе необходимо немедленно связаться с газетой, потому что через двадцать минут она явится к ним за деньгами.

– И что я им скажу?

– Откуда мне знать, черт побери? Ты же юрист, так пригрози им судебным постановлением или чем-нибудь в этом роде.

– Ну да…

– И проследи, чтобы они не выплатили ей ни пенни. Деньги им еще понадобятся, потому что я собираюсь засудить их так, что они воем зайдутся!

– Я немедленно займусь этим. Мне выступить с заявлением от твоего имени с опровержением ее клеветы?

– Ну разумеется!

Заканчиваю разговор и присаживаюсь на минутку. На короткое время мне удается остаться наедине со своими мыслями, и на меня разом обрушивается вся грандиозность последних пятнадцати минут. Нахлынувшее чувство облегчения просто неописуемо, в то время как стыд, вина и страх постепенно угасают. Одна эмоция, впрочем, остается непоколебимой – жажда правосудия. Жаль, конечно же, что не получится оказаться в редакции, когда Эми придет туда за своими сребрениками. Однако, как бы мне ни хотелось насладиться крахом своей противницы, моего внимания требуют другие неотложные вопросы. Пора принимать решения.

Успокаиваю объяснимо раздраженную Анну, что мы вскоре уйдем, и возвращаюсь в коридор, где Клемент и Роза подпирают стенку напротив палаты мисс Дуглас.

– Так, у меня остаются кое-какие вопросы, и я хотел бы получить на них ответы.

– Я постараюсь, – тихо отзывается секретарша.

– Во-первых, почему твоя сестра решила скормить газете свою чудовищную клевету? Я-то полагал, что ее привлекает добыча покрупнее.

– До вчерашнего дня так и было.

– А что такого произошло вчера?

– Вы нашли мамину квартиру. Эми узнала, что вы там находитесь, вот и подумала, что не стоит рисковать и ждать до пятницы.

Все именно как Клемент и предполагал!

– Откуда же она узнала, что мы нашли эту квартиру?

– Э-э… Трекер, – смущенно напоминает Роза.

– Что это такое? – интересуется великан.

– Программа для слежки, – поясняю я. – Мой телефон передает мое местонахождение.

– Ты хочешь сказать, что мы вчера отмораживали яйца на той квартире, а они знали об этом? – ахает он.

– Именно так, – киваю я.

Делаю себе мысленную заметку удалить приложение и перехожу к следующему вопросу.

– Что за женщина притворялась в Сандауне Сьюзан Дэвис?

– Ах, вы и это знаете? – Для нее это явно неожиданность.

– Да, хотя причина, по который ты отправила нас охотиться за призраками на остров Уайт, нам неизвестна. Так кто эта женщина?

– Наша тетка, по отцовской линии, – неохотно признается Роза. – Она была в долгу перед Эми, вот и согласилась сыграть. По правде говоря, ее и без этого не составило бы труда уговорить. Она же знала историю, как нас вышвырнули из Хансворт-Холла.

Неудивительно, что лже-Сьюзан оказала нам такой холодный прием. Впрочем, на общем фоне бессмысленная поездка в такую даль обернулась отнюдь не самым скверным, что подстроили шантажистки.

– Лично мне затея представлялась глупостью, – продолжает секретарша. – Но поскольку вам пришло в голову отыскать Сьюзан Дэвис, Эми забеспокоилась, что вы узнаете о смерти матери вашей сестры и тогда захотите отыскать других членов ее семьи. Слишком многое стояло на кону, вот она и решила направить вас в тупик.

– И у нее это здорово получилось, – бурчит Клемент. – Почему твоя мать носит фамилию Дуглас? – продолжаю я допрос.

– Это ее девичья фамилия. Когда отец… умер… ей захотелось избавиться от его фамилии.

Больше вопросов у меня не остается, и я задумываюсь. Истина наконец-то восторжествовала – и какая истина! Если бы не прискорбные обстоятельства, я бы, пожалуй, даже восхитился замыслом сестер. Впрочем, как часто это и бывает, их подвела жадность. Скорее всего, ограничься они лишь вымогательством денег за содержимое шкатулки, я бы им уступил. Однако теперь Розе придется расплачиваться за неуемный аппетит Эми.

– Затея у вас была блестящая, не могу не признать, – наконец произношу я. – Но теперь с ней покончено, и мне нужно решить, как поступить с тобой.

У Клемента имеется собственное предложение:

– Да чего там, сдай ее в полицию, и мы как раз успеем к открытию «Фицджеральда».

Что ж, обе составляющие его плана представляются мне весьма дельными.

– Согласен.

– Подождите, – вмешивается Роза.

– Можешь не утруждать себя. Я не передумаю.

– Я знаю и вовсе не пытаюсь вас переубедить. Наказания я заслуживаю, но могу я сначала задать вам один вопрос?

– Один вопрос можешь.

– Вы серьезно говорили про помощь маме?

– Несмотря на совершенное тобой и Эми, я обязан вашей матери за присмотр за отцом, а также в качестве компенсации за то, как с ней обошлись при выселении из Хансворт-Холла.

– Спасибо. – На лице женщины появляется слабая улыбка. – В благодарность у меня имеется кое-что, по праву принадлежащее вам.

Роза достает из сумочки белый конверт и вручает мне.

– Это тоже находилось в шкатулке вашего отца, – поясняет она.

Открываю конверт с опаской – кто его знает, что за новые омерзительные откровения меня поджидают, – и извлекаю из него лист знакомой веленевой бумаги.

– Это вторая страница письма. Которую Эми решила не показывать вам.

– Почему?

– Прочитайте и поймете.

Разворачиваю листок. Еще четыре абзаца каракулей моего отца, написанных целых восемнадцать лет назад:

Ребенка, твою сестру, зовут Габриэлла Дэвис, и сейчас ей около двенадцати лет. Насколько мне известно, она по-прежнему живет со Сьюзан и ее мужем, Кеннетом. Им принадлежит «Дом у ручья» в деревушке под названием Кранли, что под Гилфордом.

Сьюзан и Кеннет многие годы пытались завести ребенка, но безуспешно. Кеннет, несомненно, как человек и как муж оказался гораздо достойнее меня. Зная о неверности жены, он согласился растить Габриэллу как собственную дочь. Единственным его условием было, чтобы я не поддерживал с ней никаких отношений. К своему стыду, я без возражений согласился и лишь выплатил некоторую сумму для очистки совести. За исключением одного-единственного снимка, что я прикладываю к письму, твою сестру я никогда не видел. И сейчас мне очень больно, что никогда уже и не увижу.

В то время – поверь мне, сын! – я искренне верил, будто поступаю так ради блага всех причастных. Время доказало мою неправоту. Однако исправлять ошибку, увы, уже поздно. Надеюсь, ты найдешь в себе силы простить меня и попросить за меня прощения. Я бы упокоился с миром, если б знал, что однажды ты и Габриэлла сможете установить отношения, которых я вас так запросто лишил.

С сожалением вынужден сообщить, что уже ощущаю угасание своего сознания. Срок мой подходит к концу. Я бы еще многое мог написать, но знай, что я всегда гордился тобой. И всегда буду. Будь сильным, и следуй собственным путем, ибо мой того не стоит.

Благослови тебя Господь, сын.

С любовью, твой отец

В третий раз за утро мне на глаза наворачиваются слезы. Возможно, прочитай я это письмо в двадцатичетырехлетнем возрасте, жизнь моя сложилась бы по-другому. Вот только что теперь-то плакать?

– Что там, Билл? – волнуется Клемент.

– Прочитай сам. – Я протягиваю ему листок. Затем вновь обращаюсь к Розе: – Почему ты сохранила эту страницу? Ведь ты должна была понимать, что, если бы о ней стало известно, замыслу твоей сестры пришел бы конец.

– Разумеется, поэтому-то она и выбросила эту часть письма в мусор. А я тайком достала листок.

– Ты не ответила на мой вопрос, Роза. Почему ты сохранила эту страницу?

– Потому что знала, что в конечном счете план Эми провалится и однажды мне придется отвечать перед вами. Это мое единственное средство доказать вам, что я не такая, как она.

– Возможно, и не такая, но ты все равно ведь соучастница.

– Я этого не отрицаю. И не снимаю с себя вину. Но вы должны понять Эми, чтобы разобраться, почему я стала ее соучастницей.

– Совершенно не испытываю желания понимать твою сестру. Она – сущее воплощение зла.

– Она вовсе не зло, Уильям. Она тоже жертва.

– Да что ты? – фыркаю я. – Что-то не верится.

Роза молчит, однако что-то подсказывает мне, что у нее припасено еще одно откровение.

– Ну так?

Женщина крепко жмурится и делает глубокий вздох.

– Ладно, – произносит она наконец. – До того, как мама стала работать в Хансворт-Холле, мы были обычной семьей и жили обычной жизнью. Как я считала… Оказалось, мой отец годами насиловал Эми, и однажды она… Однажды она просто не выдержала. Как-то вечером он прокрался в ее спальню, только на этот раз она его поджидала. Спряталась за дверью и ударила его в спину ножом. Одиннадцать раз. Он умер еще до приезда скорой помощи.

– Боже.

– Без дохода отца дом у нас изъяли за долги, и потому маме и пришлось устроиться сиделкой к вашему отцу. Нам просто надо было где-то жить. Эми несколько лет лечилась, вот только оказалось уже поздно. И мы с мамой усвоили, что, если потакать Эми, жить становится несколько проще. Звучит глупо, но мы боялись… Мы боимся ее.

Я даже не знаю, что и сказать. Клемент, однако, высказывается:

– Трагично. Извращенно, но трагично.

– Как я и говорила, – продолжает Роза, – это не оправдание, а объяснение. Я вовсе не защищаю поступки Эми… То есть наши поступки.

Какое бы сочувствие я теперь ни испытывал к Эми и уж, несомненно, к Розе, это все же не отражается на моей жажде правосудия. Если бы Клемент не настоял вернуться в Хаунслоу – и, коли на то пошло, если бы я не закрыл глаза на бредовость его заявлений, – я бы уже как пить дать сидел за решеткой.

– Роза, мне очень жаль. Несомненно, тебе через многое довелось пройти, но ты ведь понимаешь, что я не могу просто закрыть глаза на случившееся.

– Понимаю. Дайте мне попрощаться с мамой, и я сама сдамся полиции.

Я смотрю на Клемента. Он пожимает плечами.

– Даю тебе время до двух часов. Если к тому времени ты не признаешься во всем полиции, я откажусь от своего обещания помочь твоей матери.

Женщина кивает и клятвенно заверяет, что явится с повинной. Вот только цену ее словам я уже знаю.

– Роза, я на полном серьезе, – сурово предупреждаю я. – Как только я выложу полиции всю эту прискорбную историю, первым делом они явятся сюда, чтобы допросить твою мать. Если ты вправду хочешь оградить ее от лишних волнений, настоятельно рекомендую сдержать свое слово.

– Единственная причина, по которой я согласилась принять участие в шантаже, это помощь маме. Я сдержу свое слово, если вы сдержите свое.

– Прекрасно. А как насчет Эми?

– Позвоню ей и скажу, что все кончено. Вот только не могу обещать, что она сделает верный выбор.

– Не сомневаюсь, полиция вскоре ее схватит. На данный момент у меня уйма дел, но чуть позже, разумеется, я дам показания. Всем пойдет только на пользу, если Эми тоже сдастся сама.

– Не могу обещать, что она послушает, но попытаюсь ее уговорить. Спасибо вам, Уильям, и, хотите верьте, хотите нет, я искренне раскаиваюсь в случившемся.

Вдруг в конце коридора возникает Анна. Она хмуро постукивает по циферблату своих часов:

– Я же говорила, пятнадцать минут. Теперь-то вы закончили, надеюсь?

Клемент с улыбкой хлопает меня по спине и отзывается:

– Ага, дорогуша, закончили!

33

В «Обитель с садом» я вошел как приговоренный.

А покидаю как заключенный, внезапно получивший досрочное освобождение.

Пока мы с великаном бредем по Адам-стрит, пытаюсь проанализировать череду утренних событий. На меня обрушивается лавина противоречивых мыслей и эмоций: одни позитивные, другие негативные. Тем не менее одного ожидаемого чувства я все-таки не испытываю. Совершенно не ощущаю ликования по поводу закрытия трагичной главы своей жизни. Цепь событий, запущенная почти два десятилетия назад, достигла совершенно неудовлетворительной развязки.

И самая неудовлетворительная ее составляющая – письмо моего отца, по крайней мере, заключительная страница. Пускай отец и надеялся, что я воссоединюсь с сестрой, он невольно предоставил мне и веский довод не делать этого. Габриэлле уже тридцать лет, и ей наверняка известно, кто ее настоящий отец. Как-никак, в свидетельстве о рождении черным по белому прописано его имя. Несмотря на это, за все годы она не предприняла никаких шагов, чтобы связаться со мной. Подозреваю, по той простой причине, что в ее семье я окажусь лишним. Вырастивший Габриэллу мужчина всецело заслуживает звания отца, и, вероятно, ей совершенно не нужно или не хочется, чтобы я служил напоминанием, что Кеннет вовсе не ее биологический родитель.

Увы, придется признать, что сестру я не обрел. Я обрел тайну, которую обязан хранить ради блага всех причастных.

– О чем задумался? – бодро спрашивает Клемент, когда мы оказываемся в самом конце Адам-стрит.

– Да так.

– И все же?

– О всякой ерунде.

– Да ну? Что-то ты не кажешься довольным разоблачением этой бабы, как бы ее там ни звали.

– Ах, не пойми меня неправильно. Ты даже представить себе не можешь моей радости. Вот только… Все возвращается на круги своя. Ничего толком и не изменилось.

– Кое-что изменилось.

– Что именно?

– Теперь я не могу подкалывать тебя, что ты отшпилил свою сестру.

– Да уж, прямо луч света из-за туч, – смеюсь я.

Мы переходим дорогу и направляемся к железнодорожной станции. Теперь мои мысли обращаются к товарищу и нашей сделке, заключенной утром у меня на квартире. После всего, что он для меня сделал, в первую очередь я обязан позаботиться именно о нем. Что бы там ни происходило у него в голове, Клемент нуждается в лечении.

– Как там твой зуд? – спрашиваю я.

– Уже не чешется.

– Правда? Вот так просто?

– Ага. Работа сделана.

– Значит, все? Твой голос умолк?

– Наверное. Это ж не я решаю.

– И что теперь будешь делать?

– Напьюсь на радостях.

– Нет, я не про сейчас. Я про будущее.

– Да понятия не имею. Куда попаду, туда и попаду.

– Но куда, не знаешь?

– Нет, конечно. Жизнь, братан, она ведь как путешествие. Мы можем выбрать дорогу, но не знаем, куда она приведет.

– Глубоко, Клемент. Так глубоко, что я даже не понимаю.

– И очень жаль, поскольку всю свою жизнь ты шел неверной дорогой.

– Что-что? Значит, теперь мы меня обсуждаем?

– Так речь только о тебе и шла, Билл.

– Вот теперь я действительно ничего не понимаю.

– Единственная причина, по которой я здесь нахожусь, это потому, что ты нуждался в помощи. Ты часть моей дороги, или я часть твоей. Точно сказать не могу.

Все эти увертки раздражают, а у меня и без того голова идет кругом, чтобы еще расшифровывать всякие головоломки.

– Клемент, никогда не задумывался о карьере политика?

– Боже упаси! А что?

– Да потому что всякий раз, когда я задаю тебе прямой вопрос, ты виртуозно уклоняешься от прямого ответа. Тебе не кажется?

– Билл, не на все вопросы существуют ответы.

– Ваша честь, мне больше нечего добавить!

Таким образом, до станции мы добираемся, так и не приблизившись к решению проблемы психического здоровья Клемента. Мы сразу же проходим на платформу, где уже стоит поезд под посадку.

Устроившись в вагоне, я решаю заняться собственными проблемами. Первая из них заключается в огромном количестве голосовых и текстовых сообщений на телефоне. Достаю его из кармана и с трудом подавляю стон.

Что ж, сначала лучше разобраться с шестнадцатью эсэмэсками, и я начинаю просматривать их одну за другой.

Три из них, как и следовало ожидать, от Фионы Хьюитт, и, как и следовало ожидать, одна неистовее другой. Поскольку во время своего последнего визита в кабинет парламентского уполномоченного по этике я заявил о полном контроле над ситуацией, подозреваю, ее от ярости чуть удар не хватил, когда она спросонья наткнулась на статью. Пожалуй, Фионе лучше будет позвонить, и одной из первых.

Следующие четыре сообщения от Руперта, которые я удаляю даже не читая. Мой поверенный прекрасно знает, чем ему заниматься, и лучше его не отвлекать.

Еще четыре послания от журналистов, жаждущих заполучить мой комментарий на изложенные в статье обвинения. Если Руперт не теряет времени даром, все они в течение часа получат пресс-релиз с разъяснениями. Удаляю их тоже.

Следующие пять от коллег. В четырех выражается поддержка, хотя чутье и подсказывает мне, что мои сотоварищи всего лишь радуются, что под огонь угодили не они. Пятое от хамоватого молодого заднескамеечника Адриана Лоу. Что ж, когда истина будет обнародована, он пожалеет о своих словах.

И последнее – от той самой ненормальной, что ранее выдавала себя за Габби. Отправленное в самом начале десятого утра, оно являет собой образец лаконичности:

Игре конец, братец. Победа за мной.

С самодовольной улыбкой набираю ответ:

Нет, Эми. Теперь мне все известно, так что победил я. Постарайся не скучать в тюрьме.

– Что такого веселого? – интересуется Клемент.

– Да вот, отвечаю нашей подружке Эми. Еще утром она отправила мне издевательское сообщение.

– Как думаешь, что с ней будет?

– Не знаю, да мне и плевать, если честно. Я понимаю, что начало жизни у нее выдалось не из лучших, но все равно ей придется заплатить за свои поступки.

– Как с ней собственный папаша обошелся, а?

– Хм, да, не поспоришь. Но, в некотором смысле, теперь-то она наконец получит лечение, пускай и в камере.

На это Клемент ничего не отвечает и вновь погружается в созерцание городских пейзажей, уже мелькающих за окном. Меня охватывает подозрение, что своим упоминанием лечения и камеры я задел его за живое. Пожалуй, с учетом его склонности к крайним формам насилия, впредь к обсуждению его собственного психического состояния стоит подходить с осторожностью. Однако с этим можно подождать и до завтра. Пока же лучше оставить его и его внутренний голос в покое.

Покончив с эсэмэсками, нажимаю иконку голосовой почты. Это, несомненно, будет гораздо неприятнее чтения посланий, поскольку придется выслушивать голые эмоции девяти человек, которые во время звонка пребывали в уверенности, что я действительно переспал с собственной сестрой.

На первых двух записях звучит голос Фионы, и используемая ею лексика навряд ли соответствует этическим нормам. Я удаляю их и в то же самое мгновение окончательно утверждаюсь в почти принятом решении. Затем прослушиваю четыре послания от журналистов, в том числе и от автора скандальной утренней статьи, и одно, тоже вполне ожидаемое, от личного секретаря премьер-министра с просьбой, если так можно выразиться, срочно ей перезвонить. Что ж, скажу ей то же самое, что и Фионе: слагаю с себя депутатские полномочия.

Итак, семь долой, осталось еще два.

Восьмое от Руперта. Поверенный подтверждает, что провел переговоры с газетой, которая в данный момент удаляет статью с различных порталов и заменяет ее раболепными извинениями. Нет уж, парни, недостаточно и слишком поздно. Газетчикам так не терпелось вывалять меня в дерьме, что они схалтурили и не проверили должным образом факты. Пусть меня одурачил поддельный паспорт Эми, но профессиональные-то журналисты должны были выявить фальшивку. Их нерасторопность дорого им обойдется, и эти деньги я и перечислю частной клинике для мисс Дуглас.

Последнее голосовое сообщение в списке поступило как раз в тот момент, когда я стоял в коридоре «Обители с садом» и разговаривал по телефону с Рупертом. И оно от человека, услышать которого я ожидал менее всего: «Мистер Хаксли, это Кеннет Дэвис. Пожалуйста, перезвоните мне как можно скорее».

– Боже мой, – вырывается у меня по прослушивании послания.

– Что там еще?

– Я получил сообщение от Кеннета Дэвиса.

– От того чувака, который вырастил твою сестру?

– От него самого.

– И чего он хочет?

– Не знаю. Просил меня перезвонить.

Отыскиваю номер Кеннета в пропущенных звонках и нажимаю иконку соединения. Пока устанавливается связь, гадаю, что же вынудило его позвонить, и прихожу к выводу, что Кеннета взбесило упоминание имени дочери в газете, пускай и приписанное другой женщине.

– Слушаю, – раздается в трубке немощный голос.

– Мистер Дэвис, это Уильям Хаксли.

– А, мистер Хаксли, слава богу.

– Пожалуйста, называйте меня Уильям.

– Да… Конечно… Я звонил вам по поводу статьи в утренней газете.

Старик явно взбудоражен, однако гнева в его голосе я не различаю.

– О!

– Да-да, и вы должны знать, что эта женщина в статье, которая называет себя Габриэллой Дэвис, мошенница!

Стоит ли говорить ему, что для меня это не новость? Пожалуй, лучше говорить правду.

– Спасибо вам большое, мистер Дэвис, но я уже знаю. К сожалению, это выяснилось лишь час назад, так что со статьей поделать уже ничего нельзя, но газета обещает опубликовать опровержение и извинения.

– Так вам известно, что эта женщина не ваша сестра?

– Да, это долгая история, но она выдавала себя за Габриэллу и шантажировала меня. О существовании сестры я узнал только на прошлой неделе.

– Но теперь-то вы знаете, – мрачно отзывается старик.

– Да, теперь я знаю все, мистер Дэвис.

В трубке воцаряется молчание.

– Мистер Дэвис?

– Да, – едва ли не шепотом отзывается он. – Я слушаю.

– Простите, мне просто интересно, но откуда у вас мой телефонный номер?

– Нашел его на вашем сайте, года три назад.

– Три года назад, вот как?

По-видимому, мистер Дэвис задумывается над ответом, поскольку снова умолкает.

– Тогда возникла угроза моему здоровью, – наконец отвечает он.

– Сожалею. Но, насколько понимаю, вы успешно вылечились.

– Вроде того, но в действительности лишь оттянул неизбежное.

– Неизбежное?

– Да, – после некоторой паузы отзывается старик. – Но… Боже, все это так запутано.

Всецело с ним согласен, так что мой следующий вопрос неминуем:

– Простите, но почему вы хотели связаться со мной три года назад?

Снова тишина.

– Послушайте, Уильям, – вздыхает наконец он. – Мне тяжело говорить об этом. Не могли бы вы приехать в Суррей, и мы все обсудим лицом к лицу?

– Разумеется. Когда вам будет удобно?

– С учетом этой статейки я предпочел бы встретиться как можно скорее. Сможете сегодня днем?