Текст книги "Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.2"

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 73 (всего у книги 75 страниц)

Потом Ниночка обращала свой взгляд к пришельцу, и он казался ей удивительно красивым и романтическим. Ей представлялось в нем сходство с поэтом Надсоном, а то и с поэтом Блоком, фотография которого висела у нее над кроватью в Новопятницке. Движения астронавта, несколько вялые и замедленные от дурного самочувствия, казались ей особо изящными и совершенными. В общем, он приближался к Ниночкиному мужскому идеалу. – Когда же вы намерены отбыть от нас? – спросил Мюллер.

– Мне хотелось бы улететь завтра, – сказал Рон. – Я плохо себя чувствую и боюсь, что дальнейшее пребывание здесь может угрожать моей жизни.

– Не может быть! – воскликнула Ниночка. – Что с вами случилось?

– Только сегодня после серии анализов мой диагностический аппарат пришел к окончательному выводу, что местные микробы, не представляющие для вас опасности, оказываются крайне вредными для меня.

– У меня есть аптечка, – сказала Вероника. – Может быть, в ней отыщется нужное для вас средство?

– Влияние ваших лекарств на мой организм непредсказуемо, – ответил Рон. – Так что для меня единственный выход – как можно скорее вернуться к себе в состоянии анабиоза и проснуться вновь уже у себя дома.

Астронавт почувствовал приступ тошноты – ему пришлось достать из стены пилюлю и проглотить ее. Запахи, которые принесли с собой люди, набившиеся в отсек управления, были невыносимы. Рону казалось, что он вот-вот потеряет сознание. Но он не мог оскорбить этих людей, потому что понимал, что ничем нельзя выказать отвращения к дикарям.

– В таком состоянии лететь опасно, – высказал вслух сомнения профессор Мюллер. – Мы, конечно, желаем вам благополучного возвращения…

– Ах, нет! – ответил с легким раздражением астронавт. – Вы, профессор, сейчас печетесь о своей земной славе. Позвольте мне восстановить ход ваших мыслей. Вы полагаете себя моим открывателем. Разумеется, рассуждаете вы, на моем веку уже не будет столь великого открытия, как открытие иноземной цивилизации. Но, когда я улечу, не останется ничего. Даже фотографии. Ничего, кроме показаний ваших спутников. И неизбежно ваши слова будут поставлены под сомнение коллегами. Вы даже рискуете оказаться объектом насмешек.

– Нет! – воскликнул профессор. – Я так не думаю. В конце концов, у меня есть свидетели!

– Свидетели? – вмешался Костик. – Ссыльный студент? Сынок местного промышленника? Бывшая террористка? Или эти англичане, которым и дела нет до вашей славы? Вы будете в Петербурге один, Федор Францевич. Даже кусочка метеорита не нашли!

– Но… – Профессор тут осознал то, что до этого момента бродило лишь в глубинах его мозга. И понял, что его оппоненты правы. – Но господин Рон может оставить нам на память какие-то сувениры, предметы, назначение которых докажет…

– Что он оставит? – сказал Костик быстрее, чем пришелец успел возразить. – Пуговицу? Подтяжки? Кусок тумана? Кнопку?

– Ну не надо так упрощать, – сказал Мюллер. – Господин Рон может оставить нам какой-нибудь прибор, который мы обещаем сохранить до его возвращения.

– Прибор? – удивился Рон.

– К примеру, вы показывали нам действие прибора, именуемого вами дупликатором. Никто не сможет поставить под сомнение его иноземное происхождение.

– К сожалению, я не могу этого сделать, – сказал астронавт. – Без дупликатора мне никогда не вернуться домой. Конструкция моего двигателя такова, что именно дупликатор создает гранулы неведомого вам вещества, которое и движет мой корабль.

– Ну тогда какой-нибудь другой прибор, – сказал профессор.

– Но у меня на корабле нет ненужных приборов, – сказал Рон. Он оперся на пульт.

– Господа, господа, – сказал Андрюша, – не надо спорить. Нашему другу очень плохо. Я чувствую, как ему плохо.

– Вы вернетесь через год? – спросила Ниночка. – Мне важно это знать.

– Если не умру в пути, – серьезно ответил астронавт.

– Это ужасно! – сказала Ниночка.

Она поглядела на Веронику, ожидая встретить в ее глазах сочувствие, но Вероника на нее не смотрела. Она едва слушала весь этот спор. Ее воображению представлялся маркиз Минамото, который бежит по тайге, унося завещание и бумаги капитана. Несмотря на уверения астронавта, что японский шпион никуда не денется, она до конца ему не верила.

– Может, я сделаю мистеру массаж? – спросила Пегги. – Я знаю очень хороший массаж. Он всем помогает. И капитану Смиту помогал.

– Конечно, – послышались возгласы. – Пускай Пегги сделает вам массаж! В их стране все делают массаж.

– Вряд ли это мне поможет, – сказал Рон, но настойчивость людей была велика и они так искренне хотели его выздоровления, что он почел за лучшее согласиться.

– Тогда вы все уходите, – сказала Пегги, страшно гордая тем, что именно ее избрала судьба для столь важного дела.

– Вам не понадобится помощник? – спросил несколько осмелевший Дуглас.

– Нет, – отрезала Пегги, не скрывавшая теперь своей ненависти к бывшему жениху хозяйки. – Но Андрьюша пускай останется. Он мне будет немного помогать.

– Идите, – сказал Рон, который был бы рад, если бы ушли все. Но счел благоразумным не спорить. К тому же ему хотелось поговорить с Андрюшей без лишних свидетелей. Роном владело душевное смятение. Он понимал, что не может остаться здесь, да и не было никакого смысла оставаться – это бы погубило все надежды на спасение Земли. Но, если он не долетит, он обманет надежды человечества.

Когда гости выходили из корабля, Вероника задержалась.

– Господин астронавт, – сказала она, – меня привело сюда не пустое любопытство, как прочих. Вы знаете об этом.

– Он никуда не ушел, – сказал Рон.

Рон протянул руку к экрану на стене, и его взор как бы поднялся над землей. Вероника увидела маркиза Минамото, сидевшего в сплетении стволов в ста саженях от воронки с метеоритом и наблюдавшего за ним в небольшой театральный бинокль.

– Он не собирается уходить, – сказал Рон.

– Спасибо, – сказала Вероника и быстро покинула корабль.

– Раздевайтесь, – сказала Пегги. – И не стесняйтесь меня.

– Стесняйтесь? – повторил недоуменно пришелец. Он повел плечами, и одежда упала с него на пол.

– Ложитесь.

– Как?

– Давайте составим два кресла, – предложила Пегги.

– Не надо, – ответил Рон и лег в воздухе на уровне груди Пегги.

– Хорошо, – сказала та, ничуть не удивившись, потому что в детстве насмотрелась схожих трюков, на которые щедры заезжие индийские факиры. – Только чуть пониже.

Пришелец как бы упал на вершок.

– Повернитесь на спину, – сказала Пегги. – Ах, какой вы бледный и тощий! Ну прямо как мой Андрьюша.

Андрюша потупился. Оговорка Пегги не то чтобы ему не понравилась, но была неожиданна.

Пегги более ничего не сказала, а принялась осторожно дотрагиваться до груди астронавта, затем ее пальцы поднялись выше и начали давить на плечи.

– Не больно? – спросила Пегги.

– Нет, – ответил астронавт. – Продолжайте. Облегчения он не чувствовал, но и вреда от массажа быть не

должно. Хотя вряд ли кто-либо в Галактике смог изгнать из человека враждебные вирусы, разминая его мышцы.

– Что это за дупликатор, о котором они говорили? – спросил Андрюша.

– Посмотрите, – сказал Рон и шевельнул пальцами. Овальный прибор с широким раструбом и длинной выемкой на верхней части показался из стены и подплыл к рукам Андрюши.

Андрюша взял его.

– Теперь положите в раструб предмет, который хотите скопировать, – сказал астронавт.

Андрюша покопался в карманах, нашел там гривенник. Послушно положил его на полочку внутри раструба, и тут же послышалось легкое жужжание. В углублении возникла вторая, точно такая же монета. А воздух в корабле как бы качнулся, и на секунду стало светлее.

– Она точно такая же?

– Разумеется, – сказал Рон.

Пальцы Пегги двигались все быстрее и энергичнее. Приятная слабость распространялась по всему телу.

– Очень интересно, – сказал Андрюша. – Куда положить?

– Отпустите его.

Андрюша разжал пальцы, дупликатор уплыл обратно к стене и скрылся в ней.

Оба гривенника беззвучно упали на упругий пол. Андрюша подобрал их.

– Жаль, что не империал, – пошутил он.

– Вам нужны деньги? – спросил Рон.

– Когда как, – улыбнулся Андрюша. – Порой бывает туго.

– Если вы найдете у кого-нибудь взаймы монету, называемую вами империал, я рад буду помочь вам, – сказал Рон.

– Перевернитесь на грудь, – приказала Пегги. Андрюша подумал: у кого может быть империал? Может

быть, у Вероники? Или у Костика? Но как попросишь? Этим вызовешь недоумение, а то и зависть. И встреча с гостем из космоса превратится в шабаш фальшивомонетчиков.

– В чем-то вы правы, – сказал пришелец. – Человеку на ранней стадии развития свойственны собственнические чувства. Ну ничего, я вернусь, и мы завалим землю империалами. Так, чтобы они стали никому не нужны.

– Это была мечта гуманистов – выстилать золотом мостовые, чтобы освободить человечество от гнета денег.

– Но сама по себе эта мера не поможет, – сказал Рон. – Только создаст беспорядки.

– Я понимаю, – согласился Андрюша.

– В первую очередь надо будет изменить социальные отношения.

– Вам лучше, мистер? – спросила Пегги. А глядела на Андрюшу. И не выдержала: – Вам тоже надо сделать массаж, – сказала она. – Это чрезвычайно полезно.

– Но не сейчас? – спросил Андрюша.

Хоть Рону было нехорошо, он не удержался от улыбки. Разумным существам в разных концах Вселенной свойственно чувство юмора. И некоторые исследователи всерьез утверждают, что именно это качество и отличает человека от прочих божьих созданий.

Поняв, что процедура массажа закончена, Рон попросил людей уйти. Ему следовало закончить ремонт, а это требует не столько физических усилий, сколько умственных. Как сказал пришелец Андрюше, большинство работ в галактическом центре производится механизмами, однако усилием воли и мысли люди научились не только управлять самими процессами производства, но и изменять форму и движение предметов.

Андрюша пропустил Пегги вперед, она остановилась в дверях корабельного помещения и посмотрела на Андрюшу призывно и нежно. А тот сразу отвел глаза, но не смог отвести своей руки – Пегги задержалась в проходе, и им пришлось выходить одновременно, отчего их руки соприкоснулись, что ударило Андрюшу словно током.

А когда они оказались снаружи и он помогал Пегги перебраться через водную преграду, руки их сплелись уже надежно и вроде бы привычно и взгляды сплетались также, отчего они чуть не упали в воду и, уж конечно, не заметили маркиза Минамото, который следил за входом в корабль, ожидая момента, когда астронавт останется один.

* * *

А в это время Костик в сопровождении Кузьмича, с ружьем на изготовку, прочесывал бурелом в том месте, где должен был таиться японский маркиз. Но безуспешно. Казак уговаривал вернуться: не дурак же японец, чтобы на месте сидеть, комаров собой кормить. Хоть и были ночью заморозки, комар еще в спячку не ушел.

Но Костик упорствовал, проваливался в ямы, исцарапался весь – все ему казалось: близок японец, вот-вот попадется. Он это делал ради Вероники. А казаку объяснил, что ради порядка.

* * *

Японец вошел в корабль.

Вошел спокойно, он умел собой владеть.

Рону бы заметить его раньше, но даже такие всемогущие люди, как Рон, могут ошибаться. Астронавт так углубился в показания экранов и кнопок на своем пюпитре, что голос японца, стоявшего рядом, заставил его вздрогнуть.

– Господин, – сказал японец, – мне надо поговорить с вами.

– Зачем вы здесь? – спросил астронавт, внутри сжимаясь от понимания, насколько холоден и жесток ум вошедшего в корабль человека, насколько серьезны его намерения.

– Если я правильно вас оцениваю, – сказал японец, – то вы уже догадались, зачем я здесь. Продолжайте сидеть как сидели, я владею приемами тайной борьбы, и потому вы мне не ровня.

Рон хотел одеться. Нагота – а он и не подумал одеться после ухода Пегги с Андрюшей – стала его слабостью, так как непроницаемое поле, которое он мог создать вокруг себя, генерировалось лишь специальным костюмом, лежавшим на полу в двух шагах от Рона.

– Я могу вас сейчас убить, – сказал японец, – и никто меня не остановит. Следует признать, что, наблюдая за вашим кораблем, я рассматривал эту возможность. Но я не убийца и иду на крайние меры лишь в случае необходимости. Прошу вас, господин, не вызывать такую необходимость.

– Я не сопротивляюсь, – сказал Рон, – и готов выслушать вас.

– Меня менее всего интересует, – сказал Минамото, – прилетите вы или нет. Пожалуй, лучше, чтобы вы умерли. Восторженные крики людей, собравшихся здесь, о том, что вы и ваши друзья изменят жизнь на Земле к лучшему, мне неприятны. И я вам не верю.

– Но это правда.

– Вы ничего у нас не измените. Вы принесете новое насилие, новые беды и новые смерти. Вы не нужны Земле. Мы разберемся без вас. Поэтому я советую вам: улетайте и не возвращайтесь больше.

– Дети не могут решать, что для них хорошо, а что плохо, – ответил астронавт. – Вы же – испорченный ребенок.

– Я старше вас, господин Рон, – сказал маркиз. – Потому что в отличие от вас я знаю, что мне нужно. И что нужно другим.

– Другим?

– Хотя бы моей стране.

– Что же?

– Мы – небольшое государство, окруженное врагами, – сказал Минамото. – Для того чтобы спасти то великое, что объединяет нас и дает возможность в течение тысячелетий выжить и одолеть стихии и врагов, мы должны быть сильнее всех. Несколько скалистых островков – вот наше убежище. Мы закованы в нем, словно в тесной камере. А рядом лежат пустые земли, не нужные их формальным хозяевам, но с которыми они ни за что не расстанутся. Одна из этих земель – здесь, это Сибирь. Мы

придем сюда не сегодня, так через двадцать лет. Мы придем для того, чтобы земля эта разбогатела и стала плодородной, чтобы ее недра отдали трудолюбивым людям свои богатства. Благо моего народа в конечном счете – это благо всего мира, потому что нет более талантливого, достойного народа, чем мой. Мы ничего ни у кого не намерены отнимать, но мы стремимся оплодотворить своим трудом чужие пустыни.

– Но что вам нужно от меня? – Рон никак не мог пробиться сквозь переплетение мыслей и настроений маркиза. Ему казалось, что с приходом его в корабль ворвался холодный и в то же время душный сквозняк, отнимающий дыхание и дурманящий голову.

– Дупликатор, – сказал маркиз. – Отдайте мне его – и можете улетать, куда захотите.

– Зачем?

– Вы решили, наверное, что я хочу делать таким образом золото?

– Да, я заподозрил вас в этом.

– Это путь для человека, но не для государства. Мне нужен дупликатор. чтобы мы могли сделать много таких дупликаторов, тысячи, сотни тысяч. Только тогда мы станем сильнее всех.

– Это невозможно, – ответил Рон. – Технология изготовления подобного прибора далеко превышает возможности вашей технологии.

– Тогда мы обойдемся одним.

– Опять же делать золото?

– Нет. Снимать копии с того, что сделали другие. Я не один. Подобных мне идеалистов, разведчиков, одержимых патриотической идеей, немало. И если мы сможем, проникнув в лаборатории и на секретные базы, заводы наших врагов и соперников, унести с собой у ничего не подозревающих хозяев образцы их продукции, копии их бумаг и расчетов – это великий шаг вперед.

Маркиз нахмурился.

– Впрочем, это лишь один из путей использования дупликатора на благо отечества. Мы придумаем и другие.

– К сожалению, я должен отказать вам в вашей просьбе, – сказал, задыхаясь, Рон. – Без него я не смогу улететь.

– В этом тоже не будет трагедии для меня и моей страны, – сказал Минамото.

– Уходите.

– Ничего подобного.

Коротким резким движением маркиз захватил руку Рона и начал ее выворачивать.

– Вам, наверное, никогда не делали больно, – сказал он. – Вы очень гуманные – люди со звезд. Вы добрые. Я недобрый. Я думаю о чести и величии моей родины. О миллионах моих соотечественников, жизнь которых я смогу улучшить. Я, а не ваша постыдная и жалкая филантропия.

И тогда Рон закричал. Ему в самом деле никто никогда не причинял боли – это немыслимо в мире, где он обитал.

– Что вы делаете?

– Дупликатор!

– Я не могу… я умру.

– Вы все равно умрете.

* * *

Андрюша, сидевший у костра и уплетавший очередной сандвич, сооруженный Пегги, вдруг отбросил его в сторону и схват-тился за голову.

– Что? – закричал он. – Такая боль! Мюллер вскинул голову от записной книжки:

– Вам плохо?

– Вам плохо? – Пегги старалась поддержать Андрюшу, которого скручивала судорога.

– Нет! – Андрюша вырвался из ее рук. – Скорее! Это Рон. Андрюша побежал к кораблю, спотыкаясь о сучья, налетая на

деревья.

Пегги бежала за ним. Мюллер поднялся, сделал несколько шагов вслед, но остановился, потому что не был уверен, правильно ли поступает Андрюша, нарушая покой астронавта.

– Это японец, – сказала Вероника. Она тоже выбежала из палатки.

И кинулась следом за Андрюшей. Дуглас за ней.

– Осторожнее! – кричал он. – Ты не знаешь этого человека!

* * *

Маркиз полагал, что в корабле он в безопасности. Что никто не придет туда по собственной воле.

Он не получал никакой радости от того, что причинял боль этому чужому существу. Он предпочел бы, чтобы обошлось без пытки. Лишь высокая цель, которой он служил, заставляла маркиза, получившего образование в Сорбонне и читавшего Бодлера в подлиннике, выламывать пальцы пришельцу.

– Возьми… возьми, – прохрипел пришелец.

И дупликатор, покачиваясь в воздухе, возник у самого лица Минамото.

Тот отпустил Рона, чтобы подхватить падающий прибор. Прибор был теплым.

– Вот и хорошо, – сказал маркиз.

Он смотрел на пришельца, который корчился у его ног, и с некоторой фаталистической грустью понимал, что сейчас он будет вынужден убить этого человека, который, отдав прибор, из источника благодеяний превратился в нежелательного свидетеля.

Эти секунды размышлений чуть не погубили полковника императорской армии, потому что, истязаемый болью и отчаянием Рона, в корабль ворвался Андрюша.

– Мерзавец! – кричал он, налетев на Минамото и свалив его на пол. Тот, хоть и был втрое сильнее студента, выпустил дупликатор из рук. Прибор, не падая, отплыл в сторону и слился со стеной, потому что Рон не потерял сознания и способности понимать, что происходит.

И когда после секунды промедления Минамото собрался с силами и кинулся на Андрюшу, Рон, тоже слабый и немощный, вцепился в ноги маркиза, и они втроем покатились по полу, сливаясь с мягкими креслами, которые тщетно пытались принять форму тел, что вторгались в их мягкие объятия.

Маркиз, несомненно, победил бы в этой схватке, если бы не англичане. Дуглас и Вероника оказались на поле боя через минуту. Быстро разобравшись в перепутанных телах, Дуглас, в молодости неплохой боксер, прицелившись, точно ударил японца в челюсть. Голова того дернулась и упала.

– Нокаут, – сказал Дуглас. – Можно не считать до десяти.

– Он хотел вас убить? – спросила Вероника пришельца, помогая тому подняться.

– Нет. Сначала он хотел меня ограбить. Не знаю, стал бы он меня убивать…

– Он бы убил вас, – сказал Дуглас. – Вы не представляете, что он за человек.

– Я представляю это лучше вас, – сказал Рон, – потому что и слова, и мысли его были так близки, что перемешивались с моими. Он человек, одержимый высокой идеей. Идеей, опасной для других людей, но ценной для него. Он ее раб, и потому все, кто не владеет этой идеей и не разделяет ее, должны стать его рабами.

– Вам плохо? – спросила Вероника.

– Спасибо. Мне… – Пришелец захрипел и начал оседать на пол.

Как будто на сцене, где все происходит в нужный момент, в комнате возникла Пегги с чашкой горячего чая.

– Пейте, – сказала она, опускаясь на корточки рядом с пришельцем. – Это тунгус Илюшка сделал. Он хороший доктор.

Все смотрели на пришельца, и на какие-то секунды маркиз оказался без присмотра.

Он приподнялся на руках и медленно полз к двери. Затем встал, сделал два или три неверных шага, и это движение заметил Андрюша, который сам сидел на полу, держась за ушибленную голову.

– Держите его! – крикнул Андрюша. Но было поздно.

Японец выбежал из корабля.

Дуглас, побежавший было следом, остановился, не решившись преследовать японца в буреломе.

* * *

Напоив тунгусским спасительным чаем пришельца, которому вовсе не стало от этого лучше, Пегги занялась ушибами и травмами своего Андрюши. Ее повышенное к нему внимание вызвало у Вероники усмешку и некоторую, как ни странно, ревность. Хоть ей и дела не было до тщедушного студента, а тем более до амуров служанки, интересы которой в Лондоне не поднимались выше полисмена, что стоял на углу их улицы, в отношениях Андрюши и Пегги злило проклятое и недостижимое бескорыстие, к которому внутренне стремится каждая женщина и тем более, чем она красивее, желаннее и предпочтительнее как объект обладания.

Прибежала Ниночка. Она опоздала, она ушла далеко, размышляя о том, каким завтра станет свободный мир. А когда вернулась к костру, то встретила там Мюллера и Дугласа, рассказавшего о злодейском нападении японца на инопланетянина. Ниночка возмутилась этим коварством и испугалась – от жизни Рона зависела судьба Земли.

Увидев совершенно обессилевшего, серого астронавта, Ниночка вдруг поняла, что нападение маркиза – последняя капля, переполнившая чашу терпения астронавта, соломинка, как говорят англичане, сломавшая спину верблюду.

Этот человек уже никогда не полетит к звездам и никогда не приведет с собой сверкающие корабли галактической справедливости.

Даже ее малого медицинского опыта было достаточно, чтобы понять: Рон умирает, как умирал только что капитан Смит, потому что у него нет сил более жить.

И потому, выйдя со всеми остальными из корабля, Ниночка отстала от них и остановилась в одиночестве. Голоса людей удалялись к лагерю, они оживленно обсуждали события и пугались каждого куста – нет ли за ним японца.

Когда голоса стихли, Ниночка повернулась и решительно вошла в корабль.

Стоило ей сделать два шага внутри него, как она натолкнулась на невидимую, теплую, чуть упругую непроницаемую стену.

Она не удивилась, потому что, отправляя людей в лагерь, Рон сказал, что он примет меры, чтобы никто не мог войти в корабль без его разрешения.

– Это я, – сказала Ниночка, уверенная, что астронавт ее слышит. – Мне нужно поговорить с вами. Это очень важно. Я не займу много вашего времени.

– Мне плохо, – ответил голос у нее в голове. – Может быть, завтра?

– Завтра может не быть, и вы это знаете лучше меня, – сказала Ниночка твердо.

Она знала, что не уйдет, пока астронавт не впустит ее. И он понял это. Стена пропала. Ниночка вошла в корабль.

Инопланетянин устроился на кресле. Он был одет – силовое поле окружало его, поскольку чисто физический страх боли и смерти не покидал его. И угрозу, исходившую от людей, он видел во всем – даже в глазах этой девушки, даже в мягких движениях рук Пегги.

– Говорите, – сказал он, когда Ниночка остановилась на пороге.

– Я много думала, – сказала она.

– Говорите. И короче. У меня на счету каждая минута.

– Именно об этом я и хотела говорить. Я буду откровенна. Я имею медицинское образование.

– Неоконченное, – сказал Рон. Он порой проявлял информированность, куда превышающую разумные возможности.

– Мне очень грустно говорить об этом, – продолжала Ниночка, глядя прямо в глаза пришельцу, – но я боюсь, что вам не удастся вернуться к себе.

– Вы думаете, я умру?

– Вы умрете очень скоро.

– Зачем вы мне это говорите?

– Потому что это трагедия для меня и для всей Земли. Потому что я возлагала на вас все свои надежды, но вы их не оправдали. Нет, не улыбайтесь. Вы лишь оружие в руках природы. А я обязана использовать его. Пока злобные силы реакции не сделали этого.

– Простите, – голос Рона был еле слышен, – под злобными силами вы имеете в виду маркиза Минамото?

– Разумеется. Вы понимаете, зачем ему нужен дупликатор? Для того, чтобы японские империалисты могли расширить свою империю. Вы знаете, как они захватили Корею, разгромили отсталый Китай, как они нанесли удар царскому самодержавию…

– Простите, но мне не приходилось еще читать об этом.

– Неважно. Можете мне поверить.

– Вы опасаетесь, что японец…

– Дело не в японце. Он не главная опасность. Главная опасность – царское самодержавие. Наша страна, я должна сказать вам, это тюрьма народов, это грандиозная машина угнетения, разрушить которую наша с вами задача. Я была уверена, что вы это сделаете, когда приведете с собой своих друзей. Теперь же я поняла – я не могу на это надеяться…

– Вам тоже нужен дупликатор? – спросил астронавт.

– Да, вы должны отдать его.

– И умереть здесь?

– Вы все равно умрете. Не здесь, так в пути. Лучше, как говорили древние, синица в руках, чем журавль в небе. Синица – это маленькая птичка…

– А журавль – большая.

– Правильно. Имея дупликатор, я смогу связаться с моими товарищами по подполью. И все начнется на новом уровне. Мы наладим производство патронов, мы будем делать золото, чтобы финансировать наши боевые организации, мы сможем делать подложные документы… И, будьте уверены, ваша жертва будет не напрасной. В освобожденной России вам будет поставлен монумент.

– Вот это лишнее, – сказал печально Рон. – И я не вижу большой разницы между вашими намерениями и намерениями японца, который бил меня. Он хочет убивать людей ради своей идеи, вы – ради своей.

– Весь вопрос в том, кого убивать.

– Для меня это вопрос риторический, потому что я не имею возможности сравнивать. Я здесь слишком недолго. И, кроме того, меня смущает сам принцип разговора со мной. Собираясь убивать иных людей, вы намерены начать почему-то с меня, который не сделал вам ничего дурного.

– Если будет нужно, я пожертвую собой! – воскликнула Ниночка. Глаза ее сверкали, щеки раскраснелись. – Ради народа.

– И все вы говорите о народе… Нет, для меня любое убийство недопустимо. В первую очередь убийство меня самого. Мне хотелось бы жить и вернуться домой.

– Если прогресс общества приведет в конце концов к такому массовому эгоизму, примером чего вы являетесь, – сказала Ниночка, – то не нужен мне такой прогресс.

Рон услышал легкий звоночек, донесшийся с пульта. Он с трудом приподнял тонкую руку, и от этого движения огоньки на пульте замелькали чаще и веселее.

– К счастью, ремонт корабля фактически закончен и я смогу улететь от вас.

– Испугались? – В глазах у Ниночки стояли слезы.

– Испугался, – кивнул Рон.

Ниночка резко отвернулась от него, сделала несколько шагов к двери. Рон молча смотрел ей вслед. «Только не останавливайся, – молил он ее мысленно. – Не надо останавливаться у двери и предпринимать еще одну атаку на меня».

Ниночка остановилась и обернулась.

– Я согласна, – сказала она. – Я согласна на участь худшую, чем смерть.

Она резким движением сбросила пальто, затем рванула за ворот строгой, черной с белым воротничком, блузки. Хрусталики-пуговки покатились по полу. Замутненное сознание Рона никак не могло подсказать ему, что же намерена делать эта девушка.

– Я готова, – срывались с побледневших губ Ниночки отрывистые слова, – я ваша. Любая жертва ради народа…

Корсет никак не поддавался хрупким пальчикам Ниночки, шнуровка путалась, по щекам девушки катились крупные слезы. Но вот еще усилие – и взору астронавта предстала небольшая девичья грудь, а пальцы продолжали расшнуровывать это бесконечное женское одеяние…

– И вы что, каждый день так раздеваетесь и одеваетесь? – спросил заинтересованно пришелец. – Сколько же это занимает времени?

– Не знаю… Я никогда… Не все ли равно…

Теперь юбка. И тоже крючки – шестнадцать крючков…

– Но что вы намерены делать? – так и не догадавшись о цели столь сложного действия, спросил Рон.

– Я отдаюсь вам, – прошептала Ниночка. – Я ваша… Я люблю Костю, я никогда не переживу измены ему, но ради свободы…

– Вы желаете вступить со мной в сексуальные отношения? – сообразил наконец пришелец.

– Называйте как хотите. Я знаю, что мужчины готовы на все ради этого…

– Но разве возможны подобные отношения без любовного чувства? – спросил пришелец.

– Я не знаю. – Ниночка шла к нему, опустив руки, но тут расстегнутая юбка, шурша, упала на пол, Ниночка хотела подхватить ее, запуталась в складках и села на пол.

– Значит, вы полагаете, что я, вступив с вами в сексуальные отношения, – размышлял вслух Рон, – соглашусь расстаться не только с дупликатором, но и с собственной жизнью? Мне приходилось читать о том, что трагическая любовь приводила к гибели партнеров либо партнера. Но сделать это без любви?

– Это ужасно, – согласилась Ниночка, не поднимаясь с пола.

– А вы не подумали о том, что я сейчас могу удовлетворить свои сексуальные потребности, но после этого не захочу жертвовать своей жизнью?

– Не может быть! – Ниночка в ужасе попыталась подняться, но наступила на край юбки. – Вы не посмеете! Это нечестно…

* * *

Вероника отошла к ручейку, вяло текущему по болоту, чтобы умыться. Ее окружала грязь, грязь, грязь… Вода в ручейке была ледяной и пахла лесной гнилью.

– Мисс Смит! – окликнул ее из-за дерева японец.

– А! – Вероника готова была закричать, но японец поднес палец к губам, и Вероника кричать не посмела.

– Мисс Смит, у меня к вам есть деловое предложение.

– Отдайте мне бумаги, а то я позову Костика и казака. Они вас убьют.

– Они меня убьют, и вы ничего не получите.

– А в каком случае получу?

Вероника была хладнокровной молодой женщиной и привыкла к самостоятельности. Ничего, кроме разочарования, мужчины, претендовавшие на то, чтобы оберегать ее, не приносили.

– Я передам вам все бумаги отца, ваше завещание – все. При одном условии: если вы возьмете у пришельца прибор под названием дупликатор.

– Тот, из-за которого вы пытались убить невинного человека?

– Я могу сейчас убить вас раньше, чем вы позовете на помощь.

– А какие гарантии, что я получу бумаги?

– Мое слово самурая.

– Оно существует?

– У вас нет выхода.

– У меня есть выход. Я позову на помощь…

– Не успеете. Через час я буду ждать вас здесь же. Бумаги будут со мной.

Маркиз исчез.

– С кем вы разговаривали, мисс? – спросила Пегги, которая подошла к ручейку за водой.

– Тебе показалось, – отрезала Вероника.

* * *

Когда профессор Мюллер подходил к кораблю Рона, он еще толком не знал, что скажет. Он знал, чего хочет, но не знал, что скажет.

У входа в корабль он обернулся. Менее всего ему хотелось бы ставить под угрозу жизнь пришельца, зная, что здесь скрывается опасный убийца.

Потому он совсем не ожидал, что какая-то растрепанная, полуодетая фигура вылетит ему навстречу из корабля – волосы взлохмачены, блузка расстегнута, юбка тянется по земле, пальто в охапку…

– Мадемуазель Черникова? Это вы? – спросил профессор, но ответа не получил. Рыдая, девушка скрылась в буреломе.

«Не может быть, – сказал себе профессор, останавливаясь перед люком корабля. – Неужели он напал на девушку и пытался ее обесчестить? А производит впечатление хорошо воспитанного молодого человека. Впрочем, что мы знаем о нравах на дальних планетах? Не исключено, что они проповедуют у себя свободную любовь и распущенность нравов. Как известно, поздняя Римская империя, с точки зрения цивилизации бывшая передовым государством Земли, тем не менее отличалась именно распущенностью нравов».