Текст книги "Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.2"

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 75 страниц)

Но, конечно же, я не вышел на площадь. Я сделал иначе. Я решил посвятить свою жизнь борьбе с нашествием так называемых «братьев по разуму». Я отстою свободу нашей планеты! Но не открыто, так как мне никто, кроме жены, не поверит, а тайно, яки змей! Вы меня поняли? И пускай они думают, что никто их не раскусил! Кровь Милана Свазека вопиет об отмщении.

Я с того дня стал внимательнее приглядываться к близнецам Стадницким, потому что именно они и были слабым звеном в цепи вселенского заговора. Как только я определю, кто из них космический пришелец, а кто – обыкновенный советский человек, я могу разорвать цепь.

И я, благо мог практически ни на минуту не выпускать из поля зрения близнецов, принялся контролировать все их шаги.

На что я надеялся? Ну, во-первых, контакты. Так называемая Дина Иосифовна может выйти на контакты с их засланцем, чтобы давать ему враждебные инструкции.

Во-вторых, я хотел углядеть в одном из близнецов отклонения от нормы в поведении. Ведь обыкновенный человек – сын своих родителей. А чужой ребенок неизбежно несет в себе чуждые нам гены.

Что я мог сказать на основе первых недель наблюдения?

Кирюша записался в кружок авиамоделизма. Так, сказал я себе. И стал ждать, что сделает Митя. Митя получил четверку за сочинение и уложился в нормы ГТО на стадионе. Кстати, Кирюша пробежать дистанцию пробежал, а вот гранату кинуть не смог. Кинул, но вверх, а не вперед и притом цинично хохотал. Может, это о чем-то говорило?

Я завел двойной журнал наблюдений. И день за днем фиксировал свои наблюдения.

В седьмом классе Кирюша записался еще в три кружка и потом все их бросил. Странным образом его тянуло узнать как можно больше о нашей маленькой и беззащитной планете, но он быстро менял темы увлечений.

Митя кое в чем обогнал своего брата. Ну я уж не говорю о чистописании и дисциплине, так что близнецов уже начали постепенно различать даже посторонние люди, так как Кирюша был неаккуратен в одежде, словно его мало интересовала человеческая оболочка, а вот Митя рано научился сам гладить себе брюки и стирать носки.

Меня встревожило то, что Кирюша в седьмом классе увлекся стрельбой и даже в составе районной команды выезжал на соревнования в область. Когда я спросил его:

– Зачем тебе нужно стрелять?

Он ответил:

– Дядя Сеня, я готовлю себя к борьбе. Посмотрите, насколько враждебно наше окружение. Вы видели, как зареченские Тимофеева избили?

– Да, – признался я, – случай с Тимофеевым вызвал у меня негодование, но знаешь ли ты, что на беседе у директора Тимофеев признался, что упал с обрыва в колючий кустарник?

– Разумеется, – согласился со мной Кирюша. – Где же у нас растет под обрывом колючий кустарник?

На этот вопрос я не смог дать ответа. Оказывается, об этом слабом месте в показаниях Тимофеева наш учительский коллектив не подумал.

Но в следующем году Кирюша забросил и стрельбу, и собирание птичьих яиц, которыми некоторое время занимался, а начал, играть на трубе, заглушая порой шум, который производили жестянщики.

В школе Кирюша оказался на плохом счету. Хотя бы потому, что умел и любил задавать нетактичные вопросы или вопросы, на которые простой советский учитель не может ответить.

Учителя между собой называли его «шпионом» – именно из-за нетактичного поведения. Я сам слышал, как он спросил учителя истории Бибармакова: «Правда ли, что Ленин и его жена Надежда Константиновна прибыли из-за границы в запечатанном вагоне на деньги немецкого генштаба?» Вопрос был задан в коридоре, почти без свидетелей, но я понимаю взволнованность Бибармакова, которому в следующем году идти на пенсию.

– Разумеется, это клевета, потому что Владимир Ильич возглавил борьбу советского народа против фашистской агрессии. Но как пионер и комсомолец ты должен ответить – кто рассказал тебе эту гадость?

И сам вытащил свою записную книжечку, которую я помню по заседаниям педсовета за последние двадцать лет. Из нее он черпал все возмутительные факты и слухи школьной жизни.

– Записывайте, – нагло ответил Кирюша, – я услышал об этом в передаче радио «Свобода».

Бибармаков замер с открытой книжкой в руке. Времена были сложные, как раз умер Леонид Ильич Брежнев и серьезно заболел наш следующий генеральный секретарь.

Я подошел к коллеге и сказал шепотом:

– Можно не записывать. И даже лучше не записывать. Нам дорога честь нашей школы.

– Вот именно, – прошелестел Бибармаков. И не записал.

Но если тот случай закончился ничем, то в других ситуациях действия и поступки Кирюши не оставались безнаказанными.

Митя меня беспокоил меньше, но я не спускал глаз и с него, потому что допускал: они могут нарочно сделать своего агента незаметным и тихим. Что им наш патриотизм? Что им наши ценности? Братьев уже нетрудно было отличить, потому что Кирюша отпустил длинные волосы, что недопустимо в городе Веревкине, тогда как Митя стригся под полубокс, носил белую сорочку и темные брюки без всяких там джинсов. Между братьями стали иногда возникать конфликты, и один из них поставил меня в тупик. Дело в том, что некогда, в сорок первом году, под Веревкиным шля тяжелые бои, в которых отличились многие части ополченцев, которые, к сожалению, были полностью уничтожены или взяты в плен гитлеровскими захватчиками. В нашем городе была создана дружина Красных следопытов, которые под руководством городского ДОСААФ искали места гибели ополченцев, а если находили, то складывали их в братскую могилу, а документы передавали в военкомат. Если же находили останки наших врагов, то их, конечно, оставляли на месте и поглубже затаптывали.

И вот у нас в школе вдет комсомольское собрание. Было это в восемьдесят четвертом году, когда мои близнецы учились в девятом классе. Выступает отставной полковник Артем Груздь из ДОСААФ и произносит речь благодарности от имени Родины красным следопытам и их куратору от имени райкома комсомола Мефодию Стадницкому, который стал к тому времени, а я упустил этот момент, внештатным инструктором райкома ВЛКСМ.

Вручают грамоту Мите, а тут выходит на трибуну Кирюша, и его тоже встречают аплодисментами, полагая, что он скажет, как рад за своего брата. А наш Кирюша говорит примерно так:

– Я предлагаю сделать братскую могилу и для немцев. Зачем их затаптывать? Сорок лет прошло, у нас с Германией отношения нормальные. А разве немецкие простые солдаты были виноваты, что их на нас гнали? А у них тоже были матери и, может, дети. Ведь и ополченцев наших гнали в бой без винтовок.

Сначала зал промолчал, а потом поднялось такое возмущение! Вы должны были бы там оказаться, чтобы понять всю глубину народного негодования, которое обрушилось на Кирюшу.

А он стоит, руки в карманах джинсов, волосы сзади в косицу завязаны, и раскачивается на носках и на пятках, словно на палубе пиратского корабля.

В общем, собрание приняло решение об исключении Кирюши из комсомола за крайний цинизм в адрес памяти народной войны. Правда, дали ему испытательный срок из-за того, что у него такой хороший брат.

Вечером я слышал, как братья разговаривали во дворе, как раз под моим окном. Они разговаривали тихо, но в осеннем воздухе под шепотом ленивого дождика мне было хорошо слышно каждое слово.

– Ты мне жизнь хочешь сорвать? – спрашивал Митя. – Почему ты это сделал? Ведь нарочно? Ты мне завидуешь?

– Я? Тебе?

– У тебя все наперекосяк. То на трубе не можешь научиться, то в баскет тебя из команды вышибают. Ты неудачник. Кирка!

– Разве в этом дело? – ответил Кирюша. – Дело в том, братан, что ты испугался за свою карьеру. А я, будь моя воля, и в самом деле ее бы тебе разрушил!

– Почему? Ну скажи, почему?

– А потому что ты себе делаешь жизнь как паровозик на рельсах. Катишься от председателя совета отряда и редактора стенгазеты к инструктору райкома, потом в профком попадешь и будешь всю жизнь по кабинетам бумажки носить. Тебя ведь на большее не хватит – ты всего боишься.

– Ну уж тебя по крайней мере я не боюсь!

– Потому что по утрам гантели поднимаешь шестьдесят четыре раза и отжимаешься двадцать один раз?

– И холодной водой обливаюсь.

– Митя, ты хочешь стать серой личностью. И даже твои обтирания взяты из арсенала ничтожеств. Ничтожество делает все по правилам.

– А ты кто? Наполеон?

– Не знаю, кто я такой.

– Пособник фашистов, вот кто ты такой!

– Дурак ты, Митяй. Я фашистов больше тебя ненавижу. Но и ваши игры в красных следопытов ненавижу. Вы на все это смотрите, как какие-то бухгалтеры.

– И товарищ полковник?

– И товарищ полковник в отставке. Кто-то там, наверху, получит за инициативу орден, кто-то пониже – медаль, а тебе дадут грамоту с портретом. Плевать вам на ополченцев, как и на немцев. Вы о своих делишках думаете.

– А ты хочешь над нами подняться? – спросил с иронией Митя. – Ты нас судишь, как какой-то инопланетный пришелец! Мы защищали Родину и поливали ее кровью…

– Да катись ты – не поливал ты ничего. Ты хочешь быть как все и кончить жизнь с персональной пенсией.

– Я хочу строить счастливое общество для всех трудящихся!

– Жалко мне тебя, банальный ты человек!

Тут Митя накинулся на Кирюшу, и они стали драться, а я хотел было крикнуть, но моя Нианила Федоровна опередила меня и опрокинула на них кастрюлю холодной воды.

Потом был случай с Зиной Ковалевой. Она к нам в школу перешла из первой, где была признанной школьной красавицей. И за ее чары бились славные наши молодцы – я искренне жалел, что в нашем учебном заведении появилась такая Шемаханская царица. Впрочем, на меня эта девица впечатления не производила, а мальчишек покоряла смесью хамства, рискованной манерой одеваться, высокой грудью и, надо признать, чудесными невинными глазищами, которые совершенно не соответствовали ее духовному миру.

Так как братья Стадницкие были первыми парнями в десятом классе, то всей школе было интересно узнать, чем закончится их поединок.

Сначала она отдавала предпочтение Мите, он был спортивным, подтянутым и пользовался авторитетом среди учителей, что странно, так как учился он посредственно – у него никогда не хватало времени на учебу: заедали комсомольские поручения и общественная работа, которой Митя отдавал все свое основное время.

А потом как-то я увидел, что Зину провожает домой после школы Кирюша. Я шел как раз домой, они обогнали меня, не заметив, и я услышал фразу Зины:

– Он у тебя обыкновенный. Земной.

– А я возвышенный? – спросил Кирюша.

– Ты менее обыкновенный, – осторожно ответила Зина.

Роман Кирюши проходил сокрушительно и кончился крахом. Начиналась перестройка и докатилась до нашего городка. Некий Максудов взял в руки наш рынок. Кирюша в те дни совсем перестал учиться. И я не сразу, к сожалению, догадался, что причиной тому была Зина. Любовь Зины дорого стоила. И если Митя догадался об этом быстро и отступил, потому что в силу своего характера предпочитал всегда оставаться на земле, то Кирюша решил, что станет миллионером. Он пошел к Максудову и предложил свои услуги. Максудов старался укорениться в Веревкине и поставил Кирюшу охранником в пивном ларьке.

Вот это совершенно разрушило все мои теории и гипотезы. Если до этого момента у меня почти не оставалось сомнений в том, что Митя – это первый, земной близнец, весь в отца, а Кирюша ихний, то Кирюша-вышибала меня сбил с толку – разве такими бывают инопланетяне?

В первый же день работы, получив аванс, Кирюша повел Зину сначала в магазин «Французское бордо», чтобы купить ей туфли и платье, а потом в бывшее кафе-столовую «Юность», которая теперь стала рестораном «Эклеро». Они целовались с Зиной в парке, и все это видели, но на следующий день Зина переехала жить к Максудову, который познакомился с ней прошлым вечером в ресторане «Эклеро», которым тоже владел.

Кирюшу после этого окончательно выгнали из комсомола и из школы, прислужники Максудова исколотили его прямо на площади, когда он хотел поговорить с шефом, а в счет аванса отобрали у него видик, которым владела семья Стадницких.

После этого в семье Стадницких был совет, некоторые слова и выражения которого донеслись к нам через стенку.

Среди них выделялись громкие слова типа: «бездельник!», «хулиган!», «Убийца собственной матери!»… Потом было слышно, как осуждающе, но успокаивающе лился голос Мити, как визжала Клава…

На следующий день Кирюша исчез.

Я два дня терпел, а потом спросил Клаву – теперь уже весьма полную женщину средних лет, – куда же делся ее близнец.

– Не бойтесь, дядя Сеня, – сказала она, – не закопали мы его. Он сам выбрал свою судьбу.

И тут она зарыдала, потому что любила обоих сыновей и горести, которые доставил ей Кирюша, подкосили добрую женщину.

Оказывается, Митя поставил вопрос ребром – или Кирюша покидает отчий дом, либо он сам это сделает, потому что пребывание в одном городе с братом губит перспективы его работы. Кирюша, подвергнутый резкой критике в семье, заявил, что и сам не намерен больше гнить в Веревкине. Он намерен путешествовать по всей Земле, осмотреть ее, так как мало о ней знает и еще не готов для таких дел, к которым его предназначает судьба. Что долг за видик он семье отдаст, в материальной помощи не нуждается, а своего ничтожного брата он презирает, потому что тому суждено прожить жизнь робкого пингвина из стихотворения Максима Горького.

Все в доме думали, что Кирюша проспится, а утром все будут решать, что делать дальше.

Но, когда проснулись, сына уже не было.

Он оставил записку, которую мне показала Клава:

«До встречи. Гражданин Вселенной».

Клава плакала и повторяла:

– Ну что же, даже для матери ласкового слова не нашлось. Как будто подкидыш…

Тут она замерла с полуоткрытым ртом и долго смотрела на меня, а в глазах ее замер ужас понимания…

– Еще ничто не потеряно, – сказал я. Это были первые попавшиеся мне слова утешения, не самые удачные, но искренние.

Долгое время ничего не было слышно о Кирюше. След его потеряла даже Дина Иосифовна. Она подошла ко мне как-то в поликлинике, куда я пришел по поводу старческих заболеваний, и спросила:

– Я волнуюсь. Где мальчик Кирилл Стадницкий?

– А почему же вы волнуетесь? – спросил я.

– Ты знаешь, старый сморчок! – ответила грубо докторша и скрылась в своем кабинете.

Я приоткрыл дверь в этот кабинет и смело сказал:

– Вам еще отольются слезы родных Милана Свазека!

Весной Зине, которая тоже бросила школу, жила в Туле и оттуда наезжала к своим родителям в «девятке», порезали бритвой лицо. К сожалению, она никогда уже не будет красавицей. А Максудова и вовсе убили. Так проходил дележ собственности в нашем городе.

Зина устроилась на швейную фабрику.

Митя окончил школу почти экстерном. На два экзамена он пришел сам, а на остальных ему поставили твердые тройки. Явиться на них он не мог, так как представлял в Вологде передовиков-комсомольцев нашей области.

Только следующей осенью, когда Митя уже поступил в областную комсомольскую школу, пришла открытка от Кирюши. «Жизнь хороша, жить трудновато». К ней прилагался перевод на стоимость видика. Обратный адрес был – Памир. Хорог.

В областной школе Митя учился средне, но был исполнителен и дружил с сыном секретаря обкома. Так что на следующий год при распределении его отправили вторым секретарем райкома комсомола в Устье. Тогда же пришла телеграмма от Кирюши: КОСМОПОЛИТ – ГОРДОЕ СЛОВО. СПАСИБО ПАПА И МАМА ЗА ЖИЗНЕННЫЕ УРОКИ ПРИВЕТ МИТЕ НАДЕЮСЬ ОН УЖЕ В ПОЛИТБЮРО.

А отдельно пришло письмо нам с Нианилой, за что мы были благодарны Кирюше. Хоть он и оказался инопланетным пришельцем, нам он был не чужой. В письме он, в частности, писал:

«…Когда смотришь на мир с вершин Гималаев, понимаешь, что ты так мал во Вселенной и как мала Земля по сравнению с куполом звездного неба. Я ощущаю в себе цель, задачу, она стучит со мне, как взволнованное сердце, я еще не могу сформулировать эту цель и иногда боюсь собственного предназначения…» Нианила принялась плакать, а тут к нашему дому подъехал трейлер. Рабочие в униформе начали сгружать и вынимать из него иностранного вида коробки. Они заносили их в квартиру Стадницких, и оттуда доносились различные возгласы. Даже жестянщики перестали стучать и стояли открыв рты. Когда через, два часа трейлер, забрав пустые коробки, отбыл, Стадницкне позвали нас к себе, и мы увидели, что большая комната в их квартире заставлена видеооборудованием, включая телевизор с экраном в метр на полтора, различного вида плейеры и видео, а также факсы и неизвестные мне приборы.

Оказывается, все это прислано из Сингапура их сыном Кирюшей, который купил там небольшой корабль, на котором везет в Австралию кокосы.

Вечером из Устья приехал на персональном «газике» брат Митя. Он был очень расстроен, потому что понимал: кто-нибудь обязательно донесет в область, что брат второго секретаря райкома ведет капиталистический образ жизни в зарубежье.

Но Митя недолго расстраивался, потому что вовсю разворачивалась перестройка. Теперь он стал чаще заезжать к родителям и смотреть, какие вести пришли по факсу от брата. Митя покинул комсомол, и вместе со своим первым секретарем они открыли комсомольский кооператив по продаже женских прокладок. Он уже назывался кооператив «Сахара».

Но Кирюша недолго удержался во владельцах корабля, а разорился и отправился в джунгли острова Минданао на поиски племен каменного века. И вести по факсу перестали от него приходить. Правда, как-то показывали по телевизору, как катера «зеленых» пытались сорвать французское испытание атомной бомбы на атолле, и на катере я точно угадал Кирюшу.

3. 1998 ГОД

Я все же вышел на пенсию, хоть меня и уговаривали остаться, потому что у нас в Веревкине мало опытных преподавателей, которые соглашаются работать за незначительную плату. Но я устал и решил, что, пока есть силы, я продолжу заочную борьбу с космическими пришельцами, хотя я не знаю, чем они нам грозят. Но в одном я не сомневался – это существа безжалостные, которые мыслят категориями выгоды и своего господства. Да достаточно посмотреть на Дину Иосифовну. Нет, не на ту, которую они давно уже убили, а на подмененную, которая и обеспечивала успех операции «Близнецы» в нашем городке. Она уже седая стала, волосы кое-как красит в оранжевый цвет, хромает пуще прежнего, кошачьи глаза злобой горят. Я как-то ее встретил и спрашиваю:

– Ну что, жизнь прошла впустую? Уж полночь близится, вторжения все нет?

Она буквально затрепетала от злобы и отвечает:

– А ты чего добился, гуманитарный сморчок? Живешь на нищенскую пенсию и даже не знаешь, что тебя ждет.

– Так проговорись, Дина Иосифовна!

– Не на такую напал! – ответила мне гинекологичка.

– Так хоть скажи мне, что вы сделали с предыдущей Диной Иосифовной?

– Она даже ничего не заметила, – туманно ответила космическая злодейка.

– Ну тогда последний вопрос, – взмолился я. – Кто из них ваш, а кто из них наш? Правильно ли я угадал?

– Ты все равно не остановишь судьбы! – воскликнула докторица. – Наши агенты носятся над Землей подобно смерчу. Ты хочешь знать правду? Так знай же…

В этот момент по асфальтированной улице Льва Толстого промчался весь побитый, грязный джип «чироки». Сидевший в нем пожилой бритый негр поднял пистолет и выпустил две пули. Одна пуля поразила хромую инопланетянку, а вторая пронеслась так близко от меня, что вырвала клок волос.

Негр захохотал, а я присел на корточки, и он не стал больше стрелять.

В парке у памятника Геркулесу с веслом было безлюдно. Труп худой женщины с оранжевыми с сединой волосами начал растворяться и в течение минуты на моих изумленных глазах превратился в мятую пустую банку из-под кока-колы. Я протянул было руку, чтобы взять банку, полагая, что когда-нибудь на суде народов она послужит вещественным доказательством, но меня так ударило током, что я поспешил уйти из парка.

В 1991 году была как бы запрещена компартия, что позволило некоторым ее деятельным членам перейти в администрацию, а другие занялись крупным бизнесом. Веревкин понемногу менялся, хотя, наверное, перемены в такой глухой провинции не столь очевидны, как в Москве.

Наш Митя работал в райцентре Устье, но уже не секретарем райкома комсомола, а вице-президентом районного коммерческого банка «Престолъ». Он заезжал к своим постаревшим родителям на машине «ауди» с синим фонарем на макушке. Он немного раздобрел, причесывался на прямой пробор и носил пальто на три размера больше, чем нужно, ботинки сверкали даже в самую дурную погоду, рубашка была белоснежной, а галстук в синюю и красную полоску с булавкой, на которой было написано английскими буквами «Оксфорд». Митя объяснил мне, что он не оканчивал этого английского университета, но был в делегации деловых людей. И там произошел обмен галстуками и булавками. Так что в Англии теперь можно встретить влиятельных людей в красных галстуках со значком нашей областной комсомольской школы.

– Организуем благотворительный фонд, – сказал вежливо Митя. – Будет называться «Дети – путешественники». Хотим, чтобы и лишенные средств родители могли отправить своих детишек посмотреть чудеса света.

Ставший за прошедшие годы циничным пьяницей Коля Стадницкий ввернул свой комментарий:

– Чтоб твоим дружкам под этим видом по заграницам поездить.

Но Митя не обиделся на отца.

– Ты неправ, папа, – сказал он, – сейчас в заграницу может поехать каждый мой дружок. Но мы хотим помочь и остальным. Под этим лозунгом меня выдвигают в парламент.

И он направился к своей машине. Его ботинки сияли так, что грязь, что как обычно летит возле нашего дома, расступалась, боясь до них дотронуться.

Из окошка машины он попрощался с нами и сказал, показав на грохочущую мастерскую жестянщиков:

– А это мы уберем. Я с Сидором Вениаминовичем поговорю.

После этого земной близнец уехал бороться за права детей, а космический близнец Кирюша прислал такую телеграмму:

УСТРОИЛСЯ НА КОСМИЧЕСКУЮ СТАНЦИЮ В СОВМЕСТНЫЙ ЭКИПАЖ. СЛЕДУЮЩАЯ СВЯЗЬ ЧЕРЕЗ ДВА МЕСЯЦА.

Я отнесся к этой телеграмме скептически, но потом прочел в газете, что американский «Челленджер» доставил на наш «Салют» новую смену в составе французского, мозамбикского и русского космонавтов. Фамилия русского К.Стадницкий.

Я обрадовался и хотел устроить в нашей школе вечер в честь первого космонавта из города Веревкина. Но в настоящее время космические путешествия настолько вышли из моды, что новая директорша сказала мне: «Пускай поскромнее летает. У нас в школе крыша протекает». Я смирился, но подумал, что Митя нам поможет. Я раздобыл его телефон – только уже не в Устье, а в области. Секретарше с голосом фотомодели я представился и объяснил, что по личному делу. Митя откликнулся часа через два.

– Прости, дядя Сеня, – сказал он мне своим добрым голосом, – совещались по вопросам борьбы с демократией, которая очень надоела народу. А что у тебя за проблема?

Я рассказал про школу. Что она протекает.

– Я записал. Уже записал, – сказал он.

На следующий день к нашему дому подъехало несколько грузовиков. С них начали сгружать сверкающее иностранное оборудование. Его установили на первом этаже. Потом сменили вывеску. Вместо старой жестяной, на которой было так и написано «Жестяные работы», появилась новая, горящая неоновым светом: «Предприятие по обработке листовых металлов и золота акционерного общества „Малютка“. Клава Стадницкая, старая кваша, встретила меня и сказала:

– Все-таки Митя у нас заботливый. Это он обещал, что уберет жестянщиков. Так и сделал.

А так как в школе крышу все не чинили, я снова связался с Митей. Он долго мне не отвечал, недели две, – все был занят выборами и дискуссиями, а потом я его увидел у нашего дома. Он осматривал жестяную мастерскую. Увидев меня, обрадовался, пожал мне руку и говорит:

– Ну вот видите, дядя Сеня, я выполняю свои обязательства перед народом.

– А как же школа? – спросил я.

– Школа – следующий этап, – ответил Митя. – Сейчас совершенно нет налички. Кризис. Все сюда пришлось вложить, чтобы спасти вас, дядя Сеня, и моих дорогих родителей, от шума и грохота.

Он с гордостью показал на жестяную мастерскую, которая и в самом деле не грохотала, а лишь посапывала, шипела, постукивала – вела себя пристойно.

– Видишь название? – спросил Митя.

– Какое название? – спросил я.

– «Малютка». Так все предприятия нашего фонда защиты детей называются. Эта мастерская теперь наша с тобой, дядя Сеня, народная, то есть моя.

И он уехал на машине «вольво», такой сверкающей, что даже грязь из-под колес не смела ее коснуться.

Жизнь человеческая пролетает незаметно. За последующие годы многое изменилось в нашей стране и во всем мире. Но я, старея и мучаясь от болезней, продолжал находиться в ужасном ожидании, понимая, что так долго продолжаться не может. Теперь, когда даже Дина Иосифовна покинула наш мир, момент агрессии приближался.

Мои страхи усиливались от того, что прекратились известия от Кирюши. Он замышлял нечто тайное и потому вдвойне опасное. То ли дело Митя – Митя был обыкновенным, понятным, и когда он приезжал к нам в гости и проверял, как работала жестяная мастерская «Малютка», он рассказывал мне по старой памяти о своих делах и успехах. В Думе он побыл некоторое время независимым кандидатом от национальных сил, потом стал губернатором в соседней с нами области, где обнаружилась вакансия. Теперь он приезжал к нам на трех машинах. Во второй ехали телохранители, одетые скромно, в черное, на третьей – секретари и машинистки. Он вынимал из кармана широкого пальто свой черный «билайн» и сразу начинал давать указания.

Я как-то не удержался и спросил:

– А как Кирюша? Нет от него вестей? Очень меня это беспокоит.

– Почему же? – спросил Митя.

Я понизил голос и произнес:

– Ты же понимаешь, что он на самом деле Оттуда. И это очень опасно для всего человечества.

– К сожалению, ты прав, старик, – сказал Митя. – Ты прав.

– Так где же твой брат?

– В розыске, – ответил Митя. – Во всероссийском розыске. Он от нас не уйдет.

Он по-дружески положил мне на плечо мягкую ладонь.

– Времени терять нельзя, – подсказал я Мите.

– Ты прав, дядя Сеня, – ответил Митя и сел в свой «мерседес-650». – Вот проведем президентскую кампанию, изберет меня народ на высший пост, и мы его поймаем.

Ого, подумал я, Митя-то наш! Замахнулся куда? Впрочем, он всегда был тихим, настойчивым и близким к народу. Чувствует наш народ своего человека, плоть от плоти своей и кровь от крови! Кирюшу бы никогда не избрали даже в районную администрацию.

– Эй! – закричал я вслед Митиному кортежу. – Я буду голосовать за тебя, Митя!

Его родителей в тот момент не было. Он переселил их в Москву, купил себе там квартиру в несколько комнат, а отец с матерью берегли жилплощадь и все ждали, надеялись, когда Митя женится и пойдут внуки. Но Митя все откладывал этот момент – дела, понимаете, дела! Так что пока суд да дело, Митя отправил их отдохнуть на Канарские острова.

Тем вечером я поздно возвращался домой с собрания ветеранов труда. Нианила Федоровна на то собрание не пошла, потому что у нее разыгрался радикулит.

Я медленно шел через парк, и слова Мити: «Он в розыске», относящиеся к Кирюше, тревожили меня.

А успеют ли остановить его руку?

И тут я почувствовал неприятный запах. Почему? Откуда? Словно тлетворный аромат ада долетел до меня.

Я ступил на какую-то доску, лежавшую вдоль тропинки, и когда я дошел до середины доски, запах стал невыносим, и доска закачалась, треснула и сломалась пополам… и я полетел вниз.

Я не успел даже сообразить и на успел никуда прилететь, как меня схватила на лету крепкая рука, вытащила за шиворот из ямы и посадила на землю.

– Зачем же так? – раздался голос. В тусклом свете далекого фонаря я увидел Кирюшу. Конечно же, это был Кирюша.

– Что случилось? – спросил я, стараясь перевести дух.

– А то случилось, – ответил Кирюша, – что вы, дядя Сеня, умудрились рухнуть в глубокую яму, наполненную негашеной известью. И если бы я случайно не проходил мимо, то к утру от вас бы и косточки не осталось.

– Постой, постой! Откуда у нас в парке на дорожке яма, полная негашеной известью?

– А оттуда. Идти сможете?

– Смогу.

Поддерживая меня под локоть, потому что вскоре мои ноги ослабли и во всем теле началось колотье, Кирюша повел меня домой.

Когда ко мне вернулась способность говорить, я принялся проклинать невнимательных рабочих, оставивших открытой яму с негашеной известью. Я находился в своего рода шоке – ибо меня не интересовало, почему Кирюша оказался рядом со мной в критический момент.

Видно, Кирюше надоело слушать мою злобную воркотню, потому что он прервал меня довольно нетерпеливо:

– Дядя Сеня, не важно, кто и зачем это сделал. Достаточно того, что эта яма была выкопана, чтобы уничтожить от вас все следы существования.

– Что ты говоришь! – воскликнул я. – У меня нет врагов!

– Кто сказал, что у вас есть враги, дядя Сеня?

– Кто же хотел меня убить?

– Мой родной брат, – ответил печально Кирюша.

– Митя?

– Он самый. Космический пришелец Митя.

– Кирюша, – сказал я учительским голосом, – не мели чепуху. Если кто из вас и пришелец, то ты, а не Митя. Именно сегодня я это заявил Мите.

– Вот и объяснение, – вздохнул Кирюша.

– Какое объяснение?

– Ты выдал себя, дядя Сеня, ты сказал, что догадался – один из нас пришелец.

– Но ведь не он!

– Сегодня не он, а завтра ты еще подумаешь и догадаешься, что он. Ведь для них человеческая жизнь – копейка.

– Погоди, Кирюша, погоди. А может, это твоя провокация?

Представьте себе такую картину: поздно вечером почти в полной темноте, при свете луны, на краю городского парка у статуи Геркулеса с веслом стоят два человека, старый маленький (это я) и крупный молодой (это Кирюша) и ругаются.

– Какая такая провокация? – спросил Кирюша.

– Ты хочешь меня убедить в том, что ты не космический пришелец со злобным заданием, поэтому сначала копаешь яму, а потом меня из нее вытаскиваешь.

– Агата Кристи! – закричал Кирюша. – Агата Кристи умирает от зависти к такому изысканному сюжету. Весь день копал яму, а потом…

– Нет, все равно не получается, – сказал я. – Сравни, пожалуйста, кто ты, а кто твой брат.

– Сравни, – согласился Кирюша.

– Митя – самый обыкновенный предприниматель и политический деятель России, из комсомольских вождей, через кооператив вошел в парламент, а оттуда в губернаторы. Он наш, он плоть от плоти, кровь от крови. Если бы он баллотировался в нашей области, я бы за него голосовал. Он заботится о детях. Он проводит программу «Малютка» – это целый фонд заботы… Это обыкновенный… Он даже звезд с неба не хватает!

– А теперь, – сказал Кирюша, закуривая трубку, при свете которой я увидел длинный шрам, пересекающий его щеку, и рано поседевшие волосы. – Теперь расскажи, как ты себе меня представляешь.

– Отрезанный ломоть, – твердо сказал я. – Человек, который не может нигде приткнуться, ему, видите ли, удобнее в Сингапуре или в смешанном экипаже на борту «Челленджера», чем в родном городе. В то время когда Митя ночей не спит для блага нашего государства, нашей национальной идеи, Кирюша даже и носа не кажет на Родину! Его мать и отец измаялись, не видавши его уже столько времени, глаза выплакали.