Текст книги "Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.2"

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 70 (всего у книги 75 страниц)

– А кто же его похоронил? – спросил профессор.

– Он не мертв, – ответил Андрюша. – Но мне трудно подыскать слова, чтобы объяснить вам его состояние.

Андрюша снял очки и стал протирать их рукавом. Из этого ничего не вышло, так как рукав был влажным и грязным. И тут профессор, приглядевшись к Андрюше и увидев, насколько тот жалок и измучен, насколько грязен и промок, представил себе, как мало сам отличается от студента. И то, что не видно в тайге, в этой стерильной белоснежной комнате стало не только очевидным, но и постыдным.

– Этот человек, – продолжал Андрюша, – находится в состоянии глубокого сна, подобного тому, в какой могут ввергать себя индийские йоги. Тело его охлаждено, а пульс почти не слышен. В таком состоянии он может пребывать многие годы без вреда для здоровья.

– Что вы говорите! – воскликнул профессор Мюллер, глядя на Андрюшу, который говорил медленно и тихо, словно находился в глубоком трансе. – Неужели фантастичность окружения столь подействовала на вашу психику?

– Я говорю о том, что есть.

– Вы полагаете, что тело иноземного авиатора находится внутри этого «эклера»?

– Да, он там. И он жив.

– Но вы не можете знать об этом.

– Я знаю. – Как?

– Я не могу объяснить, Федор Францевич, честное слово, – это знание входит в меня… – Андрей постучал себя согнутым пальцем по виску, чем никак не убедил профессора.

– Я противник любой мистики, – сказал тот. – Любое явление имеет физическое объяснение.

– Здесь нет никакой мистики, – сказал Андрюша. – А где Костик?

– Он отошел в сторону.

– Он не захотел сюда идти?

– Ни в коем случае.

Профессор провел пальцем по поверхности саркофага. Саркофаг был холодным, ледяным.

– Но если обитатель этого аппарата жив и не пострадал, значит, он может отсюда выйти?

– Только с нашей помощью, – сказал Андрюша. Он вздохнул и проговорил другим тоном, виновато:

– Простите, Федор Францевич, но я за секунду до ответа не знаю его. Меня самого это пугает.

– У вас возникает какое-то чувство? – заинтересовался профессор. В нем проснулся исследователь. – Или это слуховая подсказка?

– Не знаю, честное слово, не знаю.

– Но ощущаете ли вы какое-либо чувство опасности? Может быть, ловушки, угрозы?

– Я ничего не ощущаю, я ничего не знаю.

– А как тогда вы можете помочь этому неизвестному существу?

– Я для этого… должен подойти к пульту управления.

– Как вы сказали?

– Вот этот пюпитр именуется пультом управления анабиозной камерой.

– Простите меня великодушно, Андрюша. Приходилось ли вам ранее сталкиваться со словом «анабиоз»?

– Смутно вспоминаю… Не связано ли это с зимней спячкой жаб?

– Хорошо. Оставим этот предмет. Вы убеждены, что нам это ничем не грозит?

– Убежден.

– Но вдруг это ловушка?

– Ловушка какого рода? – удивился Андрюша. – Вы хотите сказать, что этот корабль сознательно потерпел крушение, чтобы привлечь нас в этот дикий край? Не проще ли тогда было опуститься незаметно, без шума и грохота, и завоевать Землю?

– Что мы знаем об образе мыслей столь чуждых для нас существ? – возразил Мюллер. – Мне пришлось как-то услышать сравнение: представьте себе человека, который идет по лесу и наступает на муравейник. Заметит ли он, что раздавил нас с вами?

– Что же вы предлагаете, профессор? Уйти?

– А он похож на человека?

– Я не знаю.

– Надо посмотреть. Возможно, здесь находятся какие-либо документы, возможно, фотографии его близких.

– Это что-либо изменит?

– Но вдруг там находится тигр? Или еще хуже – паук?

– Если Вселенная населена разумными пауками, – сказал Андрюша, напяливая на длинный нос очки, – то, значит, нам нужно готовить себя к тому, что придется с ними общаться. Кстати, а что, если мы им тоже неприятны?

– Мы? – Эта мысль сбила с толку профессора. Он никогда еще не пытался увидеть себя с точки зрения разумного паука.

Он поглядел на Андрюшу иным, чем прежде, взглядом. Андрюша, который, по мнению профессора, не отличался живым и быстрым умом, проявлял завидную рассудительность, и неясно было – то ли это упущение профессора, не замечавшего этого в Андрюше ранее, то ли следствие внутреннего голоса, руководившего Андрюшей.

– Мы можем теперь приступить к пробуждению астронавта, – сказал Андрюша. – Вы не возражаете, Федор Францевич?

– Ну что вы, разумеется, приступайте, – сказал профессор. – Смогу ли я при этом находиться?

– Разумеется, почему бы нет?

– Несмотря на разумные опасения, – сказал профессор, – мне как ученому необходимо наблюдать как само появление иноземца, так и ваше, Андрюша, поведение, ибо вы, очевидно, контролируетесь загадочной внешней силой.

– Наверное, – согласился без радости Андрюша. – Начиная с того момента, как догадался повернуть люк. А как вы думаете, почему эта сила действует только на меня?

Так как Мюллер не ответил, Андрюша пошел к пюпитру, который он загадочно называл пультом управления, и остановился перед ним в замешательстве.

– Не знаю, что делать, – сказал он.

– А вы закройте глаза, – посоветовал профессор, – сосредоточьтесь, а потом расслабьтесь.

Профессор вытащил записную книжку, надеясь, что ему удастся записать то, чего еще не наблюдали глаза человека.

Андрюша закрыл глаза, сосредоточился, потом открыл их снова и сказал:

– Ничего не снизошло.

– Подождем, – сказал профессор.

Он спрятал записную книжку в карман плаща, а сам пошел вдоль округлых белых стен, изучая их и стараясь отыскать проход в следующее помещение.

Тут его путешествие было прервано неприятным скрипящим звуком.

Он вздрогнул, резко обернулся и увидел, что Андрюша склонился над пультом и нажимает на нем кнопки.

– Андрюша! – предупреждающе крикнул профессор. – Осторожнее! Вы же все поломаете!

– Погодите, – огрызнулся Андрюша и продолжал свое дело. Только тогда профессор догадался, что Андрюша действует по указаниям внутреннего голоса.

– Не спешите, – предупредил профессор. – Не ошибитесь. Прислушайтесь внимательно.

Он подошел ближе, чтобы помочь Андрюше, если возникнет надобность, и все прислушивался к себе – не возникнет ли внутренний голос в нем, что было бы справедливо и правильно, потому что жизненный и научный опыт профессора мог пригодиться иноземцу более, чем незначительный опыт Андрюши.

Неприятный звук сменился другим, не менее неприятным – скорее схожим с продолжительным визгом.

Профессор был убежден, что Андрюша все делает неверно, и боролся с желанием вмешаться и остановить юного помощника, но что-то приковало его ноги к упругому полу. Может быть, страх, а может, и высшая сила – профессору так и не суждено было разобраться в этом. Да и некогда разбираться, потому что освещение в круглой комнате стало меняться – тускнеть и в то же время становиться все более тревожным. Остро и сильно запахло озоном, словно в комнате взорвалась шаровая молния, по белым бесплотным стенам пробежала дрожь, связанная с изменениями в их цвете. Странная дрожь господствовала и в воздухе. Воздух багровел, будто наполнялся кровью, и тут с легким шорохом крышка саркофага начала сдвигаться, не падая при этом на пол, а оставаясь подвешенной в воздухе. Она полностью отошла вперед, отрезав таким образом профессора от Андрюши, который, не оборачиваясь, внимательно следил за огоньками и значками, возникавшими в овальных окошечках на пульте. А профессор обратил свой взор к открывшейся внутри саркофага картине. Там, полностью погруженный в некую полупрозрачную жидкость, лежал подвешенный словно в насыщенном соляном растворе молодой человек замечательного гармоничного сложения с чистым правильным лицом… И, что смутило профессора и заставило его на мгновение отвести взор, совершенно обнаженный. Человек спал или был мертв.

– Андрюша! – воскликнул профессор, но и на этот раз Андрюша не оглянулся.

Тихо и настойчиво, словно метроном, начался стук, исходивший откуда-то сверху. В окошечках на пульте побежали зигзагообразные линии. Жидкость, наполнявшая саркофаг, начала опускаться, выливаясь вниз, профессор даже бросил взгляд туда, но не заметил никакой трубы.

Еще минута – и молодой иноземный астронавт уже лежал на дне саркофага. Медленно поехал вслед за металлической крышкой прозрачный внутренний колпак саркофага. Профессор увидел, что грудь человека вздрогнула, приподнялась и опустилась вновь.

– Андрюша, он дышит, – счел нужным сообщить студенту Мюллер, так и не отыскав записной книжки.

– Знаю, – откликнулся Андрюша.

Человек лежал перед Мюллером. Спокойно лежал. Мокрый человек. Ничем не прикрытый.

Он ровно дышал. Потом дыхание стало чуть быстрее, человек нахмурился, пожевал губами, что сразу сделало его обыкновенным и совершенно не страшным, а потом открыл глаза.

– Все, – сказал Андрюша. – Я страшно устал.

Он уселся на упругий пол у пульта и прислонился спиной к его основанию.

Человек в саркофаге легким движением поднял руки, схватился за края саркофага и сел. Сев, он стал осматривать комнату и людей в ней. Затем, не говоря ни слова, он протянул руку, взял со дна саркофага нечто круглое, черное, похожее на фасолину, и вставил себе в ухо. Прикрыл глаза, словно прислушиваясь. Затем вновь открыл их и уставился на Мюллера.

Мюллеру стало неловко – взгляд был слишком настойчивым, неземным.

Губы человека шевельнулись.

– Спасибо, – сказал он.

Лицо его оставалось неподвижным и гладким.

– Я благодарен вам за помощь.

Слова произнесены были правильно, но как-то автоматично, как произносит их учитель русского языка перед иноязычной аудиторией.

– Здравствуйте! – Профессор Мюллер понял, что наступило его время и молодой астронавт ждет его рассказа. – Мы были движимы гуманными соображениями, желая оказать вам помощь. Вы потерпели крушение на планете Земля. Это вам что-нибудь говорит?

– О да! – ответил с чувством незнакомец. – Мое путешествие чуть было не завершилось трагически. Как благодарен я вам, жители планеты…

– Земля, – подсказал Андрюша.

– Жители планеты Земля, за то, что вы сделали для меня. Говоря так, молодой человек вышел из саркофага, подошел к пюпитру, провел рукой над ним, и на туманной, загибающейся, как внутренность шара, стене возникло цветное изображение окружающей метеорит тайги – версты и версты поваленных деревьев, обгорелые стволы, болота, скалы и горы за ними. Словно у метеорита появился глаз, который видел все вокруг. Вот направление его взгляда изменилось, и он, пронзив, как лучом, завалы деревьев, увидел – и все увидели – лагерь экспедиции: жалкую палатку, тлеющий костер, кучку лошадей и посреди этой унылой картины – мрачный, насупившийся, руки в карманах штанов, усталый Иван Молчун.

Наблюдатели не могли знать, что он только что выпил флягу профессорского коньяка и весьма разозлен, потому что нет хуже положения, чем у человека, который начал пить, но не имеет возможности это продолжить.

– Каким образом вам удалось отыскать меня? – спросил аэронавт. – Я не вижу воздушного корабля, с помощью которого вы могли бы преодолеть бесконечные леса и горы, которые окружают место моего неудачного приземления.

Тем временем наблюдавший за тайгой «глаз» как бы поднялся в немыслимые дали, выше, нежели мог бы подняться орел, и оттуда, с высоты, они увидели бесконечное море тайги и гор и даже широкую гладь Лены.

– Мы шли пешком, – ответил Мюллер, – а частично на лошадях.

– Как так – на лошадях? Я этого не понимаю.

– У нас есть способ, – сказал Андрюша. – Если путь далек и труден, мы взбираемся на домашних животных, именуемых лошадьми, которых вы видели у нашей палатки, и они везут нас.

Астронавт кивнул и, опустив свой «глаз» ниже, приблизил его к лошадям.

– Как это немыслимо трудно! – сказал он.

– У нас есть воздушные корабли и автомобили, – сказал Мюллер. – Не следует недооценивать нашей цивилизации. Я убежден, что каждый инопланетный агрессор, намеревающийся покорить и поработить нашу планету, столкнется с решительным отпором.

– Разумеется, разумеется, – сразу согласился астронавт. – Он сразу столкнется. А простите, зачем ему порабощать вашу планету?

Мюллер пожал плечами.

– Это теоретический вариант контакта между жителями разных планет, – сказал он. – Но, как я понимаю, вы прибыли к нам с развитой и гуманной планеты. И мы рады вам.

Астронавт был смущен.

– Разумеется, – сказал он. – В великом галактическом содружестве, частью которого является и моя родная планета, иного образа жизни не бывает. Разумеется, мне приходилось читать исторические труды о войнах и раздорах. Я даже видел орудия убийства в археологическом музее. Но я не думал, что попаду на планету, где это не отдаленное воспоминание, не давний сон, а реальность.

– Но лучшие люди, – сказал Андрюша, – лучшие люди нашей планеты полностью разделяют вашу точку зрения и стремятся к прекращению войн и вражды, к уничтожению эксплуатации человека человеком. Это наши идеалы.

– Если вы позволите, – сказал пришелец, – я бы желал продолжить этот полезный и поучительный для меня разговор через некоторое время. Я хотел бы осмыслить услышанное, обозреть жизнь на вашей Земле. И немного отдохнуть – я еще так слаб после долгого анабиоза.

– Разумеется, – согласился Мюллер. – Мы придем к вам позже.

Вдруг астронавт поднял руку, будто желал остановить профессора, чтобы вместе прислушаться к чему-то происходившему неподалеку.

– Там злость, – сказал он, опуская руку и показывая перед собой. – Там смерть.

– Где? – не понял Мюллер. – Вы имеете в виду нашу Землю?

– Близко, сто шагов.

Он сделал шаг вперед, но тут профессор не выдержал.

– Простите, – сказал он, – на улице очень холодно и идет дождь. Вы наверняка простудитесь. Вы должны одеться.

Разумеется, профессора не столько беспокоило здоровье астронавта, сколько собственный ужас перед видом обнаженного тела. Мысль о том, что тот намерен нагишом бегать по тайге, была невыносима.

– Вы правы, – согласился астронавт, но не остановился, а как бы вошел в стену.

Остальные послушно последовали за ним. Стены не были стенами – это были занавесы тумана, что лишь щекотали, когда проходишь сквозь, и смыкались сзади. И когда они прошли первую стену, астронавта не было. Мюллер остановился и тут же услышал:

– Идите.

И в следующее мгновение они оказались у люка. Астронавт уже был снаружи, он легко стоял на бревне. Он был одет в облегающий серебристый костюм, украшенный голубыми квадратиками, разбросанными по нему без смысла, но красиво.

Он быстро пошел в сторону лагеря. Остальные, не возражая, поспешили следом.

* * *

Иван Молчун, пошуровав в мешках Мюллера и молодых людей, больше ничего спиртного не нашел и, так как все еще оставался в неприятном положении человека, начавшего пить, решил поспать. Но сон не шел, а было глубокое раздражение. Из сорока с небольшим лет, прожитых на божьем свете, Молчун около двадцати провел по тюрьмам и каторгам не потому, что был особо склонен к злодейству, а так получилось. С первой же тюрьмы дорога его была определена и друзья известны. Он был клейменый, поротый, битый плетьми – нерчинскую каторгу знал, сахалинскую видел. Для него вся Россия была большой каторгой – там был центр мира, а между каторгами существовали как бы хлевы, там стояли коровы и ждали, пока волк их зарежет.

Лет шесть назад бежал Молчун с каторги – надоело. Решил, что больше не вернется. Пристал к золотоискателям, таился, потом попался на глаза к колоколовскому приказчику, тот его определил к хозяйскому дому. Вроде бы как телохранителем. В помощь Ахметке.

С тех пор служил. Колоколова уважал. Документы ему выправили новые. Выпивал, правда. Нечасто, но если начнет – удержу нет.

Вот и сейчас – самое время начать.

Уйти, что ли? Да куда уйдешь? И оттого Молчун сердился.

Он вышел к лошадям, посмотрел, нет ли язв, не сбиты ли ноги. Спокойнее не стало. Сколько еще в тайге сидеть?

Молчун со злости подобрал с земли тяжелый обгорелый сук и кинул его в кусты.

Сук с треском влетел в перепутанность горелых ветвей и сучьев, оттуда послышался крик. Молчун даже замер от неприятного предчувствия: если профессор с той стороны идет да ему по макушке угодило – что тогда? Придется снова бежать, в тайге скитаться…

И пока Молчун в удручении глядел перед собой, из чащи вышли три человека.

Впереди шел кореец, из золотоискателей. Его Молчун знал, днями встретили у Власьей речки. Второй был высокий англичанин, который приехал в Новопятницк с девкой. А третий шел – злобы не хватает – косоглазый, который с ним таким подлым образом разделался в Новопятницке.

– Ты че то кидаешь? – спросил кореец испуганно. – Зачем убить хочешь?

– А кто знал, что вы здесь шляетесь? – взревел Молчун. – Чего вас сюда несет?

И тут он увидел в руке китайского слуги небольшой черный пистолет.

Молчуну бы испугаться, сообразить, что не зря эти иностранцы, которым в Булуне надо быть, в тайгу забрались. Но полупьяная нерастраченная злость, память об унижении, которому его, первого силача в городе, подвергли в Новопятницке, настолько овладели им, что он заревел словно медведь и двинулся к пришельцам.

– А ну, брось! – крикнул он китайцу. – Брось, тебе говорю!

Высокий англичанин что-то заквакал по-своему, кореец кинулся в сторону, попал между корней в лужу – только грязь столбом!

Китаец улыбнулся, холодно так, спокойно оскалил зубы. Поднял пистолет, и Молчун понял: сейчас выстрелит. Ему бы остановиться, смириться. Но смириться он не мог и продолжал идти на китайца, сжав кулаки и глядя на него в упор почти белыми яростными глазами.

И тогда китаец выстрелил. Раз выстрелил, потом еще и еще, потому что Молчуна убить трудно – его на всех каторгах убивали, да не убили, а пистолетик маленький, вроде детский.

Он упал только после четвертого выстрела.

Но еще не был мертвый, только неподвижный и немой, потому что ему перешибло хребет.

– Ну зачем вы это сделали, маркиз? – сказал по-английски мистер Робертсон. А китаец Лю, не пряча пистолета, ответил на том же языке:

– Вы предпочли бы, чтобы он меня задушил? Разве вы не видите, что я только защищался?

– Я помню этого человека, – сказал Дуглас. – Он напал на меня в том городке.

– Он маньяк. Бандит.

– Это, к сожалению, не оправдание, маркиз, – сказал Дуглас.

– У меня не было выхода.

– Сейчас появятся профессор и другие русские. Что мы им скажем?

– Мы скажем правду, – ответил маркиз. – Мы скажем, что вы, защищаясь, убили этого бандита.

– Но я не убивал его! Вы хотите, чтобы я попал в тюрьму в этой стране?

– Вас никто не обвинит. Слугу же…

– Но наш проводник! Он все видел.

– Тогда он тоже должен умереть.

– Маркиз! Остановитесь. Вы погубите и себя, и меня.

– Я не верю в бессмертие души, – сказал маркиз. Молчун вздрогнул, из его полуоткрытого рта вырвался стон.

Маркиз был скор. Его рука не дрожала. Раздался сухой выстрел.

Но, вместо того чтобы замереть, Молчун начал подниматься. Боль, одолевавшая его, была столь велика, что ему казалось – вырваться из нее можно, лишь взлетев. И он хотел взлететь и был близок к тому… Он не видел своего убийцу, но в последнее мгновение жизни его взору предстал ангел, который вышел из горелой чащи. Был он светел ликом и скорбен, а люди, что стояли рядом с ним – профессор, Костя Колоколов и Андрюша, – казались малыми детьми, робкими, испуганными, но преисполненными жалости к нему – к Молчуну. И Молчун был благодарен господу, что прислал за ним ангела, и боль отпустила его, и пришла смерть…

Но пришла она не от лицезрения ангела, а от того, что китаец, которого Дуглас называл маркизом, продолжал всаживать в его битое, искалеченное тело пулю за пулей – пока не кончилась обойма. И только тогда он оторвал взгляд от дергающегося в агонии тела и увидел людей, которые стояли в двадцати саженях от него.

В тот момент маркиз не способен был думать. Он был охвачен страхом, который заставлял уничтожить источник страха. Он поднял пистолет, навел на пришедших и продолжал нажимать на курок, хотя пустой пистолет молчал…

От поднятого пистолета люди шарахнулись было в сторону.

Но тут же все прекратилось. Как будто сгинуло наваждение.

Маркиз начал отступать от трупа. Костик побежал к Молчуну, но дотронуться до него не посмел. Дуглас спохватился первым и почти закричал:

– Мой слуга защищал меня! Мой слуга защищал меня! Кричал он на странной смеси русских и английских слов.

Нужно было убедить сейчас, немедленно – и даже не самого профессора и не мальчишек, что были с ним, а того непонятного человека, которого Молчун в предсмертной надежде принял за ангела.

А тот человек только что был и вдруг начал тускнеть – словно растворялся в воздухе. Но не растворился весь, а как бы потерял реальность и перестал присутствовать при этой сцене.

– Что здесь произошло? – Профессор Мюллер смог найти тот официальный, холодный тон, что подслушал когда-то у ректора, производившего дознание о крамольном студенческом воззвании.

– Этот человек напал на нас. Совершенно без предупреждения. Мой слуга, защищая меня, выстрелил – в последний момент. Он уже занес надо мной палку… – Дуглас говорил быстро, настойчиво.

– Мы видели иное, – сказал Мюллер. – Мы видели, что ваш слуга стоял над поверженным человеком и стрелял в него, хотя никакой нужды в этом не было.

– Но вы же не знаете, как все началось. Вы не знаете! Кому вы верите – мне или этому жалкому корейцу?

– Какому корейцу? – не понял Мюллер.

– Он в него стрелял раз сто, – сказал Костик.

– Он это сделал от страха.

– Подождите, – сказал Мюллер, – давайте выслушаем его самого.

– Я стрелял от страха, – сказал китаец, оскалившись. – Я защищал мистера Робертсона. Это совершенно очевидно.

Мюллер насторожился – китайский слуга слишком хорошо и правильно говорил по-английски.

– Не знаю, – сказал Мюллер. – Я никогда еще не сталкивался с убийством.

– Его надо повесить, – сказал Костик. – По закону тайги.

– Конечно, мы обязаны его арестовать…

Они стояли, разделенные лежащим на земле телом. Дуглас и его слуга – по одну сторону, экспедиция Мюллера – по другую.

И в тот момент мертвый, начавший холодеть, задравший к небу нечесаную сивую бороду Молчун был важнее инопланетных астронавтов.

– Но где мы его будем держать? – спросил Андрюша.

– Мы его свяжем, – сказал Костик. – Свяжем, и пускай лежит. Потом, когда будем в Новопятницке, скажем уряднику, где его оставили, пускай за ним людей посылают.

– Это верная смерть, – сказал Мюллер.

– А почему он должен жить? – спросил Костик. – Он убил. И его надо убить. Закон тайги.

– Мы не имеем права брать на себя миссию правосудия, – сказал Мюллер. – Мы не в Америке. Это будет суд Линча.

– Если всякой мрази ходить безнаказанно, тайга бы давно стала пустыней.

– Я могу дать честное слово джентльмена, – послышался голос Дугласа, – что он никуда не убежит. И по возвращении к цивилизации предстанет перед законным судом.

– Может, это выход? – с облегчением спросил Мюллер. – И в самом деле, господин Робертсон дает слово джентльмена.

– Я сомневаюсь, что он джентльмен, – сказал Костик.

– И прекратим эту тяжелую сцену, господа, – сказал Дуглас, не поняв слов Костика. – Наш христианский долг – похоронить этого несчастного. Да, именно так. И, наверное, все мы заинтересованы в том, чтобы забыть, по крайней мере на время, этот прискорбный инцидент.

– Сначала пускай твой ходя отдаст пистолет, – сказал Костик. – Иначе вообще разговора с вами не будет.

– Я предпочел бы оставить его себе, – ответил на приличном русском языке китайский слуга. – Он мне может пригодиться. Я не люблю быть беззащитным.

И тогда Андрюша спокойно подошел к китайцу и протянул руку:

– Отдайте оружие, прошу вас.

– Только подойди еще на шаг! – крикнул китаец.

– Почему же нет? – Андрюша спокойно шел к китайцу, и тот стал отступать назад, оступился, пошатнулся, привалился спиной к стволу, но пистолета не выпустил. Дуглас полез в карман.

– Мистер Робертсон, – увидел его жест Мюллер, – надеюсь, вы не бандит?

Рука Дугласа осталась в кармане.

Понимая, что отступать некуда, китаец высоко вскрикнул и нажал на курок – Андрюша был всего в шаге от него.

– Пистолет пуст, – сказал Андрюша. – Я же видел, как вы расстреливали мертвого Молчуна.

Он быстро, по-кошачьи протянул тонкую руку и рванул пистолет. Китаец выпустил его. Он был растерян. Он был зол на себя.

– Дуглас! – приказал он.

Но Дуглас не вынимал руки из кармана.

– Знаете, маркиз, – сказал он, – я и в самом деле не бандит. Если я помогу вам и убью этого милого молодого человека, нам придется убивать всех остальных. А когда мы убьем всех, вы убьете меня. Потому что вам не нужны свидетели.

Андрюша спрятал пистолет в карман. Костик стоял рядом, приподняв топор, но не приближаясь, потому что помнил, какой быстротой и коварством обладает слуга Робертсона.

– А теперь, – сказал Андрюша, – скажите, где у вас патроны?

– Патроны? – Маркиз широко и невинно улыбнулся. Движение его было коротким – он выхватил из кармана две обоймы и сильно метнул их в наполненную водой яму.

– Отлично, – сказал Андрюша. – Вы подсказали мне решение.

И пистолет последовал за патронами.

– Мистер Дуглас, – Андрюша обратился к Робертсону, – я полагаю, что для вашей и нашей безопасности следует так же поступить и с вашим пистолетом.

– Возможно, – сказал Дуглас, – но я умею только стрелять, а маркиз Минамото может убить человека голыми руками. Без пистолета я буду игрушкой в его руках.

– По-моему, вы уже игрушка, – сказал Андрюша.

– Брось пистолет! – грозно сказал Костик.

– Вот видите, – сказал японский маркиз Минамото. – Наступила ваша очередь.

– Впрочем, я подчиняюсь большинству, – сказал Дуглас и выбросил свой пистолет вслед за пистолетом японца. И все смотрели, как он летит, и каждый желал, чтобы он упал в неглубоком месте, и каждый думал, что, может быть, удастся его вытащить. Пистолет гулко булькнул, уходя в тину.

Потом похоронили Молчуна. Дуглас предложил кинуть его тело в глубокую воронку, но Андрюша воспротивился, и Костик поддержал его. Они вырыли неглубокую яму, в которую сразу налилась вода, и вычерпывать ее было бесполезно. Копали Костик с Андрюшей не потому, что остальные отказались. Этим они как бы старались загладить вину перед Молчуном, которого давно знали, не любили, но все-таки это был свой человек, знакомый, пожалуй, ближе даже, чем профессор Мюллер. Мир как бы разделился на отринутых от него и баловней, заглянувших сюда мимоходом, свободных покинуть его в любой момент и потому чужих.

Костик обернул голову Молчуна куском брезента, будто сохраняя от воды. Потом Андрюша прочел над ним молитву, прося бога, чтобы принял душу грешника. Он же не знал, что Молчун умер в мире с богом, увидев ангела. Когда стали заваливать могилу кусками грязи, Мюллер пришел на помощь. Дуглас и маркиз оставались в стороне.

Мюллер отошел от могилы и приблизился к Дугласу и японцу. Теперь, когда Молчун исчез в земле, вернулась будничность.

– Что вас привело сюда? – спросил он. – Вы должны были плыть к Булуну. Ничего не случилось?

Костик услышал этот вопрос и подошел ближе. Для него Молчун тоже перестал существовать, а Вероника возникла, будто стояла рядом.

– Произошло многое, – сказал Дуглас. И, повернувшись к маркизу, добавил: – Правда, произошло многое?

– Буксир потерпел крушение, – сказал слуга. – Он налетел на камни.

– Кто-нибудь пострадал?

– Мы не знаем, – сказал слуга. – Это случилось у дальнего берега, а мы были вдвоем на барже, ее оторвало и вынесло к этому берегу.

Дуглас покорно кивал, подтверждая рассказ японца.

– Мы кричали, звали на помощь – нас не услышали, – сказал бывший слуга. – Тогда мы пошли искать вас, мы опасались оставаться одни в лесу.

– И как же вы нас нашли? – спросил недоверчиво Мюллер.

– Нас провел к вам кореец, золотоискатель. Мы встретили его у берега.

– Надеюсь, что мы не найдем еще один труп? – спросил Мюллер.

– Нет, не найдете. Он убежал. – Слуга закрыл глаза.

– Из всех путей, – сказал профессор Мюллер, – вы выбрали самый странный. Идти в глубь тайги, тогда как любой нормальный человек остался бы на берегу и ждал бы, когда проплывет какое-нибудь судно.

– Мой друг, – сказал Дуглас, кивая на маркиза, которого перестал называть слугой, – очень интересовался упавшим метеоритом. У нас оказалось свободное время, мы решили присоединиться к вам. Любознательность – вполне понятное чувство.

– А что с Вероникой? – спросил Костик. Он не спрашивал о том раньше, зная наверное, что Дуглас отговорится неведением. Но не задать вопроса не смог.

– Мы не знаем, – вздохнул Дуглас. – Был туман. Но буксир сел на камни в мелком месте.

– Чепуха, чепуха! – сказал Андрюша, подкидывая в костер полешки, еще вчера нарубленные Молчуном. – Я не верю этим господам. Когда произошло крушение?

– Два дня назад, – ответил Дуглас, подумав.

– Так я и думал, – отмахнулся от него Андрюша. – За это время буксир ушел верст на двести.

– Вы можете нам не верить… – сказал Дуглас. – Но должен признаться, что мы ужасно замерзли.

Костиком овладело беспокойство за Веронику. Утешала надежда, что бандиты попросту удрали с ночной стоянки. И все же успокоить себя не удавалось. Будь на месте Костика другой человек, более настойчивый и решительный, он бы поспешил к реке на поиски дамы сердца. Но Колоколов боялся отцовского гнева, боялся рассердить Мюллера. Мысленно он давно ушел с этого болота, мысленно он был уже у реки и благодарная Вероника уже бросилась в его объятия. Но он знал, что это ложь. Что он не летит, а стоит посреди болота.

– Чай? – Мюллер пожевал губами. – Ну что ж, можно выпить чаю.

Он ранее других пережил щок убийства и вернулся во власть эйфории, охватившей его после встречи с инопланетянином. Но возвращение в корабль осложнялось тем, что к экспедиции присоединились чужие люди, причем при драматических обстоятельствах. Как быть с ними? Возможно ли скрыть астронавта от их недоброго взгляда? Астронавт открыт Мюллером, астронавт до определенной степени собственность Мюллера. Заголовки английских газет, возвещающие о том, что мистером Робертсо-ном отыскан в сибирской тайге пришелец со звезд, разумеется, не упомянут какого-то русского профессора. Европа восславит Робертсона…

Андрюша, ощущавший постоянную, хоть и слабо уловимую связь с астронавтом и даже знавший его имя – Рон, хотя тот имени своего и не сообщал, находился в подавленном состоянии, которое передалось ему от астронавта. Тот знал о смерти Молчуна, видел, как это произошло, и впал в ужас от нравов планеты, на которой потерпел крушение. Благородная миссия его – принести людям этой планеты счастье и мир – получила неожиданный тягостный удар. Астронавт был растерян. Андрюша был подавлен его растерянностью.

– Чай так чай, – сказал профессор. Он уселся на сваленный ствол и подумал: «Как глупо, что мы вырыли эту могилу так близко. Ее все время видно».

Согласие чаевничать подразумевало перемирие.

Маркиз Минамото достал из вещевого мешка чайник, жестяную банку с чаем и принялся колдовать над костром, стараясь быть незаметным, но его быстрый черный взгляд порой вылетал стрелой и колол прочих. И эти уколы чувствовались физически.