Текст книги "Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.2"

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 60 (всего у книги 75 страниц)

Во-первых – бросить пить. Во-вторых – бросить курить, в-третьих – выучить английский язык, чтобы уехать в Новую Зеландию и больше никогда не видеть ни Зинки, ни обрыдлой рожи Изи Иванова, в-четвертых – сходить к зубному и вставить два зуба, выбитых по пьянке неизвестно кем, в-пятых… Много ли надо человеку средних лет, типичному осколку империи? Впрочем, осколком Шпак себя не считал и даже некоторое время числил себя в демократах, а потом стал патриотом, что в его жизни ничего не изменило.

Зинка вышла за него по любви. Он был тогда красивым инструктором райкома комсомола с перспективами на область, а она – пионервожатой в школе № 2 без перспектив, но с фигурой. А теперь, спустя пятнадцать лет, она рада бы перейти к кому угодно, но как отыскать в Веревкине достойного? А родственников или начального капитала, чтобы махнуть в Тулу, не нашлось. А теперь Семен трудится в районной газете литсотрудником или корреспондентом, а сам себя называет шефом рекламного отдела, хотя мало кто дает рекламные объявления в газету.

Семен пошел побаловаться бочкаревским пивом – надо чаще встречаться! – но никого в стоячке не оказалось, так что он пил без удовольствия.

И тогда к нему подплыл гений в виде облачка мошкары. Искатель-пси щелкал, как счетчик Гейгера в Чернобыле. Он! Вот-вот душа улетит сама! Действуй! У Семена с утра давило в сердце и еще больше на душе – не мог он вернуться в газету, где вчера вечером вытащил сто рублей из сумочки Кати Корзухиной. А она вошла в комнату. А он не успел положить их обратно. Может, в речку кинуться? Да речка у нас мелкая, загрязненная. И нужны были ему эти сто рублей?

Он решил копить на поездку в Анталию. Но зачем таким образом?

Если она рассказала шефу, если Изя его вызовет… И тогда гений убедился в том, что и в самом деле душу клиента наполняет тупое отчаяние, а его умственные способности настолько подорваны водкой и пивом, бездельем и нелюбовью к человечеству, что готовы вообще испариться.

Хоть бы помереть! – взмолился Семен Шпак и взглянул на небо.

Но на самом деле он помирать не собирался, а просто запрокинул голову, чтобы пиво лучше лилось из горла в горло.

И тут-то гений его взял. Можно сказать, без всякого сопротивления.

Семен Шпак ощутил нехватку воздуха, перехват в горле, дурноту и потом уж страх.

Он выронил бутылку, она покатилась под высокий столик, но Шпак, что удивительно, не стал нагибаться. Он не мог нагнуться, потому что нечто заменявшее ему душу – та нематериальная субстанция, которая кое-как уже сорок с лишним лет руководила его хорошими и дурными поступками, – вышло из него через ноздри и уши и улетело к небу невидимым столбиком пара, чтобы там, в вышине, смешаться с другими частицами душ, ибо на Земле постоянно умирают различные люди и животные, и каждый из них оставляет бренное тело, а остальное улетает вверх. В отличие от распространенных заблуждений, оно не продолжает жизни в раю или аду, а участвует в образовании облаков, а потом и дождей. И чем больше на Земле людей и чем реже они чистят зубы, тем грязнее дожди. Впрочем, в общей массе дождевой воды души составляют не более процента, так что лишь приборы могут угадать, насколько эта вода загрязнена.

Пока не очень.

А вот на планете, с которой прибыл гений, она сильно загрязнена.

Выпав на землю дождем или росой, духовная субстанция многих живых существ участвует в образовании растительного покрова или проникает в глубь земли. В любом случае со временем какие-то частицы этой субстанции попадают в организм человека или собаки, а чаще принимают участие в создании новых организмов.

То есть можно сказать, что буддизм, учащий нас о перерождении душ и вечном круговороте жизни, при котором каждое живое существо, в зависимости от суммы дурных или добрых дел, возрождается вновь в образе человека или пиявки, а в лучшем случае – боддисатвы, стремящегося к полному безделью, то есть нирване, можно сказать, что буддизм в чем-то прав.

Наивность буддизма заключается в том, что духовная субстанция с его точки зрения сохраняет индивидуальность предыдущего носителя. На самом деле Природе безразлично, кто родился на планете и кто родится завтра. Ее цели настолько высоки и далеки от судеб людей, что она не догадывается о существовании этих квантов общей биомассы. Человек не может переродиться в пиявку или боддисатву. Но какие-то атомы человека могут войти в новое создание. Какие – никто не знает. Тем более что атом, как вы понимаете, слово здесь условное – ничего материального в этих элементарных частицах идеального мира не наблюдается.

Так что Семен Шпак в коротких, но страшных муках, которые приходится переживать любому человеку в момент смерти, потерял свою душу, то есть, как вы уже поняли, – условный термин, никак не отражающий всей сути проблемы.

Но он не упал вслед за пивной бутылкой, потому что в момент потери им души в его тело вошла идеальная субстанция гения. Гений прекратил свое туманное существование и с той секунды стал Семеном Шпаком, сорока с лишним лет, никому не нужным и даже никчемным человеком.

Гений был убийцей.

По земным законам он должен быть судим, но таких законов еще нет.

По какой статье он у нас проходит?

Он украл живое тело.

И что потом случилось с телом?

Оно пошло погулять по главной улице.

Оно упало, умерло, ему было плохо?

Вроде бы нет.

Оно звало на помощь? Умоляло о пощаде?

Нет, оно производило впечатление вполне обыкновенного живого человека. И отзывалось на имя Семен Шпак. И даже помнило многое из того, что помнил Шпак.

Но существуют законы Галактики, которые нам пока неведомы. Там, вдали, знают о таком типе преступлений, там за них карают сурово и беспощадно, чтобы неповадно было. Там казнят без всякой надежды на возрождение или воскрешение инициатора преступления, а также нового владельца тела, а также всех, кто проводил техническое обеспечение такой кражи.

Гений слышал о таких законах и пренебрегал ими.

Он достиг того, в чем не преуспели лучшие офицеры Главного штаба. Он – первый из агентов Родины, проникших к цели путешествия. Он сам придумал, он сам изобрел, он сам и исполнил. Поглядим, какие глаза будут у женераля Симки, когда придет сигнал, что канал открыт и готов для прохождения первой партии агентов. Он не переживет. Он застрелится из арбалета.

И тогда – великое единение…

Так думал владелец тела Семена Шпака. И не был уверен в том, что радость по поводу победы его Родины искренняя. Потому он не спешил сообщать о своих успехах.

Сейчас его волновало другое: информации, почерпнутой в мозгу Шпака, было недостаточно. Словно гению досталось полотно с дырами и оторванными краями.

Например, кто идет навстречу и кланяется с улыбкой? Почему у другого прохожего на лице недобрая гримаса?

«Зря ты так себя вел», – говорит третий. А гений не мог вспомнить, что вчера случилось.

Шпак – а именно так мы будем отныне называть гения, ибо он живет в чужой шкуре – направил стопы домой. Он рассудил, что будет легче войти в образ убитого им человека в его доме. Там есть документы, фотографии, любимые вещи, предметы обихода.

Дом оказался длинным, когда-то оштукатуренным деревянным бараком. Он свидетельствовал о равнодушии к людям, столь свойственной не только земным властям. Правда, барак был окружен тополями, а в песочнице возились малыши. Такое у него на Родине давно забыто. А скоро с его помощью исчезнет и здесь. Горько. Почему горько? Разве можно встать на пути прогресса?

Шпак позвонил в квартиру № 2 на первом этаже.

Зинаида была дома, но обратила на Шпака не больше внимания, чем обращают на дождик или сквозняк.

– Чего рано? – спросила она. – Выгнали наконец?

Зина и к сорока годам сохранила крепкую стройную фигуру пионервожатой, соблазнившей Шпака пятнадцать лет назад. Она была на четыре года младше мужа.

– Добрый день, – сказал Шпак. – Сегодня хорошая погода, не так ли?

В любой цивилизации разговор о погоде свидетельствует о расположении говорящего к слушателю.

– Опять напился? – спросила Зина с застарелым раздражением.

– Я не принимал спиртных напитков, – возразил Шпак.

Ему захотелось, чтобы эта женщина, которая является его женой, то есть сожительницей и сексуальным партнером, улыбнулась.

– Улыбка тебя красит, – сообщил он, чем поверг Зинку в смущение.

– А пошел ты! – ответила она. Потом спросила:

– Обедать будешь?

Новый Шпак не знал, что его редко кормили дома, потому что Зинаида полагала, что такой никчемный человек, тем более пропивающий зарплату, лучше уж пусть питается закуской к водке, все равно ничего домой не принесет.

– Большое спасибо, – сказал Шпак. – Я проголодался.

Он и на самом деле проголодался. И не столько ввиду скудности пищи на его родной планете, сколько от волнения. Он забыл позавтракать с утра, и, хоть завтрак был только условностью – чашка пустого чая и две армейские галеты, – желудок требовал этой пищи, он был к ней приучен.

– Спасибо, говоришь? – Что-то смущало Зинаиду в поведении и словах мужа, которого она знала как облупленного и знала, что так он себя не ведет, и если вел, то только сразу после свадьбы. – Ты еще не пробовал.

– А зачем пробовать, если я заранее уверен в твоих способностях.

– Ну ты даешь!

– Ты позволишь сначала вымыть руки?

Зинаида не смогла ничего ответить. Рук благоверный не мыл с той недели.

– Ты заболел? – спросила она.

– Нет. Насморк.

– Тогда мойся. Только с мылом.

– Разумеется, – улыбнулся Шпак.

И тут Зинаида тоже улыбнулась. Впервые за много дней.

О чем Шпак тоже не подозревал.

Улыбка ему понравилась. Это была смущенная, почти робкая улыбка человека, который рад бы смеяться громко и широко, но опасается, что его неправильно поймут.

Мылся Шпак долго.

Это объяснялось просто: он так давно не видел и не пробовал на ощупь или на вкус чистую воду, что не мог насладиться ею. Воду на его родине пили только после многократной очистки, когда от воды как таковой уже ничего не оставалось.

Это была жидкость.

Как вместо супа, второго или компота каждый получал пайку. Или паек, если находился наверху служебной лестницы. Ведь даже среди нищих есть короли, и они кушают голландский сыр, когда остальные помирают с голода.

В шкафчике он отыскал домашнюю рубашку, давно ею не пользовался, но хотелось чего-нибудь чистого. Ведь к хорошему привыкаешь быстро и хочется всегда мыться чистой водой и ходить в чистом белье.

И когда причесанный, отмытый до голубизны кожи, пахнущий Зинкиным шампунем Шпак вышел на кухню, его жена буквально пошатнулась. Такого быть не могло.

Такого на ее памяти не случалось.

Со Шпаком тоже творилось нечто странное и совершенно непривычное.

Он встретился с Зинаидой взглядом и с трудом оторвал его.

Большие голубые глаза в темных, естественного цвета ресницах рассматривали его настолько внимательно и даже упорно, что Шпак задержался в дверном проеме, дыша быстрее и мельче, чем обычно.

– Так проходи, садись, – сказала Зинаида. – Неужели Изю, твоего злейшего врага, выгнали с работы?

– Ты не права, – сказал Шпак. – Изяслав Матвеевич успешно трудится на своем месте.

– Значит, все-таки он тебя выгнал?

– Мне бы этого не хотелось.

В голосе мужа появилась рассудительность и даже расчетливость, словно, прежде чем открыть рот, он прислушивался к внутреннему голосу. А так – весь такой же, даже сивухой немного разит. Значит, с утра принимал.

Семен сел за стол, Зинаида поставила перед ним тарелку. Раньше бы швырнула, кинула, а сейчас не посмела.

Семен зачерпнул ложку супа, медленно покачал головой, держа суп во рту, и проглотил.

Зинаида смотрела, словно он дегустировал вино, выращенное ею на семейном винограднике.

– Знатно, – сказал Шпак. – Чудесный напиток. То есть суп. В жизни не употреблял ничего подобного по сладости ощущения.

– Семен, – тихо сказала Зинаида, – ты здоров? Может, давление подскочило?

– Давление в норме, – ответил муж, как всегда с секунду послушав внутренний голос. – Совершенно нормальное давление. И надеюсь, что в будущем оно не будет выходить из нормы, потому что гипертония чаще всего вызывается неумеренным потреблением алкоголя и жирной, богатой холестерином пищи.

– Вот именно, – сказала Зинаида, которая не раз объясняла это Семену, но он не слушал. А оказывается, запомнил и сделал выводы.

– Ты во мне разочарована?

– Безнадежных людей не бывает, – произнесла Зинаида после паузы. – Добавки хочешь?

– Был бы счастлив.

Котлеты мужу тоже понравились.

Подошла очередь компота. Компот Семен выпил залпом, чем испугал Зинаиду, потому что косточки он забыл выплюнуть. Даже сливовые.

– Ничего страшного, – сказал Шпак. – Выйдут вместе с экскрементами.

– Шутки у тебя дурацкие, – рассердилась Зинаида.

Так всегда со Шпаком. Стоит тебе расслабиться, поверить в возможность исправления этого урода, как он выкинет коленце, и ты понимаешь – случай безнадежный.

– Очевидно, я употребил неточный термин, – сказал Семен. – Ты ожидала слова «дерьмо»?

– Немедленно выйди из-за стола, и чтобы я тебя сегодня больше не видела, пьянь паршивая!

Можно представить себе гнев Зинаиды. Потому что гнев всегда бывает сильнее, если ты расслабился и пропустил неожиданный удар.

– Прости, если не угодил, – покорно произнес Шпак. – А куда мне пойти?

– Сам знаешь. К своим алкашам иди.

И мозг погибшего Шпака подсказал, что алкаши собираются на берегу речки в шашлычной «Английский король». Вот именно так!

Семен не стал спорить, потому что понял, что Зинаида не в том состоянии, когда женщины способны выслушать мужские аргументы.

Он шел по улице. Ноги вели его куда следует.

И тут он увидел киоск «Воды – мороженое».

Вторая сигнальная система сразу выдала ему в мозг ощущение вкуса сливочного мороженого.

Рука отправилась в карман, где лежало восемь рублей, как раз на кружку.

Эти деньги нельзя тратить, потому что человек, пришедший в шашлычную без денег, не пользуется уважением товарищей.

Но мороженого ему хотелось куда больше, чем пива.

– Вы чего, Семен? – удивилась девица, которая продавала мороженое. – Я вас здесь никогда не видела!…

– Захотелось, – кратко ответил Семен.

Он развернул мороженое – конус-стаканчик. Бумажку кинул в помойную урну.

Когда гений был еще маленький и его мама заболела лучевым синдромом, от которого не умирают, но мучаются до самой смерти, его отправили на лето к бабушке, в приморский городок

Камни, тогда еще остававшийся в стороне от боевых действий. И там ему давали мороженое. С тех пор городок этот, попавший под водородную бомбу, исчез вместе со своими обитателями и мороженым, а тоска по детской радости осталась.

И можем ли мы осудить Шпака за то, что он предпочел порцию мороженого обыкновенному пиву, которое и сегодня выдается по выходным всем мобилизованным?

Шпак остановился у забора, вид у него был глуповатый и увлеченный.

Это и привлекло Артема Артемовича Груздя.

Артем Груздь, бывший председатель городской организации ДОСААФ, почетный пионер или красный следопыт, относился к славной когорте разоблачителей. Таких не выносят фокусники. Ибо разоблачитель покупает билет в первый ряд, чтобы в самый драматический момент закричать: «Вы смотрите, смотрите, у него из-под мышки нитка тянется!»

Сплетничают, что известный иллюзионист Дэвид Копперфильд, в отрочестве Коткин из Одессы, убил одного такого разоблачителя, но был оправдан судом присяжных. Но это в Америке, у нас убивать разоблачителей не принято.

Я отвлекся.

А если говорить серьезно, то Груздь – фигура опасная и неприятная.

Артем Груздь мучился бездельем, потому что лето еще не кончилось, дети разъехались на каникулы, женщины и мужчины недостойного поведения нежились на курортах или парились в очередях за билетами домой. Единственная радость – пришедшая утром секретная инструкция…

И тут он увидел Шпака.

Со Шпаком Груздь был во врагах.

Шпак как-то накостылял Груздю, несмотря на общественную значимость Артема Артемовича. Груздь с ним судился, но не победил ввиду отсутствия свидетелей.

Шпак ел мороженое.

Груздь почувствовал, что в этом есть подозрительный элемент.

Шпак никогда бы не позволил себе потратить копейку на мороженое, если неподалеку продают пиво.

– Семен, – сказал Груздь, не подходя близко, потому что опасался провокации, – ты чего делаешь?

Выживаемость в условиях тотальной атомной войны и экологической катастрофы возможна лишь для эмфатов, то есть людей с повышенной интуицией.

Гений, а ныне Шпак, относился к породе эмфатов. Он мыслей читать не мог, потому что это мистика, но чувствовал отменно.

И тут он почувствовал злобу, подозрительность и опасность.

Опасность была каким-то образом связана с мороженым. Почему-то его телу нельзя было питаться мороженым. Гений сделал то, что всегда делал.

Он спрятал мороженое в карман.

– Ты чего? – спросил Семен Семенович.

Недаром Груздь был почетным красным следопытом. Он сразу понял, что дело нечисто.

Сделал шаг к Шпаку и велел ему:

– А ну, вынь руку из кармана.

Шпак повернулся и пошел прочь. Он шел прямо, чуть откинув назад голову, чего никогда не делал настоящий Шпак, но в тот момент Груздь еще не заподозрил подмены, он просто решил, что Шпак рехнулся.

Когда Шпак убедился, что этот неприятного вида грузный старик, на котором все висело – и нос, и усы, и живот, – отстал от него, он зашел в первый попавшийся подъезд двухэтажного барака и стал выскребывать из кармана жижу мороженого и совать в рот сладкие липкие пальцы.

В подъезд вошла тамошняя жиличка Светлана, приятельница Зинаиды Шпак, и поразилась, увидев, чем занимается Семен.

– Ты что, рехнулся? – спросила Светлана.

– Нет, спасибо! – Шпак совсем оробел и, оттолкнув с пути Светлану, поспешил домой.

Его путь был отмечен белыми каплями, брызгами и лужицами – мороженое вытекало из кармана и капало с пальцев. В этом прискорбном виде Шпак и заявился домой.

– Это еще что? – спросила Зина.

– Я купил мороженое, – ответил Шпак. – А потом оно стало капать.

Зинаида была быстра и наблюдательна.

– А зачем ты положил его в карман?

Шпак пожал плечами и опустил взор долу, к маленькой липкой белой лужице.

– Хоть бы газетку подстелил. Шпак молчал.

– Ты же пиво пошел пить?

– Мне захотелось мороженого.

– А потом?

– Потом я ел мороженое, а пришел человек, который стал на меня кричать.

– Кто стал на тебя кричать? Да говори ты, не мямли, что еще за мужик попался?

– Артем Артемыч, – признался Шпак.

Ему пришлось напрячься, чтобы вспомнить злого старика.

– Похожий на моржа, – добавил Шпак и вдруг улыбнулся.

Потому что гений, живший в нем, осознал, насколько смешны и неопасны для жизни события, конфликты и страхи, которыми питаются жители этой планеты. Ну мороженое в кармане… ну старик, похожий на моржа… ну жена ругается…

– А ты не улыбайся, – оборвала этот сладкий сон Зинаида. – Сам будешь пол подтирать.

Гений улыбнулся, да так искренне и даже задорно, что у Зинаиды схватило под сердцем – таким он был в тот первый вечер на танцверанде. И сам забыл потом о такой улыбке.

А Шпак не притворялся. Он не мог и не хотел отделаться от щенячьего чувства свободы. Ну хоть прыгай и виляй хвостом!

Она велела ему раздеться, сама быстренько постирала брюки, а он сидел в трусах у телевизора, смотрел одним глазом футбол, а сам все оборачивался – в открытую дверь кухни ему была видна жена. Жена убитого им человека… и самому себе страшно признаться – желанная женщина.

Он где-то читал о такой ситуации. Но в отличие от того героя он был рад тому, что у Шпака оказалась такая милая жена. Могла бы оказаться стерва, корова, уродина… Ему везет на этой Земле.

А Зинаиду смущало то, что Шпак никуда не уходит из дома. Сидит трезвый, не ярится, порой обернется к ней и улыбается.

Что-то случилось. Серьезное и даже пугающее. Потому что таких чудес не бывает. А если и бывают, то тащат за собой на веревке неприятности…

Подошло время укладываться.

Ну и что, казалось бы?

Сколько лет они ложились в кровать, а за последние три года он ни разу на нее не покусился. Засыпал и храпел. А она толкала его, пугала, даже будила. Он проворчит что-то – и снова храпеть!

В тот вечер Зинаида долго стояла под душем. Она ничего не могла с собой поделать: это был ее первый мужчина, это была первая ночь – ну хоть плачь, хоть смейся!

Она боялась, входя в комнату, что он похрапывает как обычно, что ей все это почудилось. А он не спал.

Свет луны заполнил комнату и отразился голубым огоньком в его глазах, они стали глубокими и загадочными… ну почудится же такое немолодой женщине!

«А я еще молода…»

– Ты не спишь? – спросила она тихо, почти шепотом. Никого рядом не было и квартира изолированная, а она шептала.

И сразу перехватило дыхание.

– Я не сплю. Иди ко мне. Он правильно сказал.

Она сбросила ночную рубашку – зачем ей эта хламида! И голой прыгнула под одеяло.

А он протянул ей навстречу руки.

«Боже мой, я же каждую родинку на его теле знаю и ненавижу!»

Он прижал ее к себе, всем телом прижался и замер.

Он дышал часто, и слышно было, как бьется его сердце. Часто-часто.

Ну, сделай что-то…

Она поцеловала его, нежно и щекотно, сначала в щеку, потом, ощупывая губами его лицо, как слепец, ищущий дверь, она дотронулась до уголка губ.

И он застонал, словно впервые ощутил так близко женщину.

– Я так люблю тебя, – прошептал он. – Я так люблю тебя, что не могу, не смею… я умру…

Наконец-то ее губы отыскали его рот.

Она обожглась от этого прикосновения.

Ей казалось, что она молит его овладеть ею, но губы не могли оторваться от его губ, и вместо слов получилось сладкое, низкое мычание.

Она опрокинулась на спину и потянула его к себе… «Ну ляг на меня! Я не могу больше терпеть эту томительную сладость».

– Я не могу! – закричал он. – Я не могу, не смею, я недостоин.

– Нет-нет, не уходи от меня.

– Я не могу.

– Поцелуй меня в грудь. Моя грудь как у молодой, совсем еще тугая, ты попробуй, ну сделай же мне больно! Ты раньше этого хотел!

– Ты с ума сошла. Я не могу причинить тебе боль, моя любимая.

Зинаида знала, что не выпустит его. Пускай себе рыдает, пускай отбивается, как ребенок, которого притащили в ванную и моют ему под краном измазанную вареньем рожицу.

«Почему я думаю о ребенке, о варенье?»

Она протянула вниз, к его чреслам, полную, совершенную, жадную руку.

Господи, как тверда и упруга его плоть! Только она назвала это не плотью, а куда более откровенным словом.

Теперь не упустить! Он хочет вырваться, уйти от нее. Он с ума сошел! Он же хочет ее так, как не хотел все пятнадцать лет жизни!

Главное – поместиться под ним, почувствовать его тяжесть напряженными твердыми сосками…

– Ох, – прошептала она.

Как он скользнул в нее, как ударил и обжег все внутри! Ради этого мгновения она и живет на свете…

«Еще! Еще, только не спеши, умоляю, не спеши, мой любимый!»

Оказывается, она помнит это слово. Неужели она когда-то называла его этим словом?

Нет, его не удержать! Он так спешит, он бьется об нее, как крупный судак о лед.

Не спеши…

Но последних слов она не произнесла, потому что его желание было настолько велико, что она излилась навстречу ему, будто прорвало горную плотину…

И закричала так, что тут же испугалась – как бы не услышали соседи!

– Прости, – сказал он после долгого молчания, – я, наверное, сделал тебе больно.

– Идиот, – ответила Зинаида. – Мой единственный, любимый идиот.

– Ты куда?

– Мне поздно заводить ребеночка, – откликнулась Зинаида из ванной.

– Почему?…

Полилась вода, она бы все равно не услышала. А Шпак больше не спрашивал. Он боялся вызвать подозрения. Он почувствовал по ее голосу, что вопрос показался ей глупостью, даже, может, шуткой.

Впрочем, опасения Шпака понятны и разумны, потому что на планете гения сексуальные отношения между полами теоретически были возможны, однако не одобрялись. Правда, не всех детей кастрировали в младенчестве – это могло отразиться на их поведении в будущем, тогда как стране нужны дисциплинированные, но агрессивные солдаты и немногочисленные, способные к воспроизведению самки или труженицы тыла.

В любом случае женщина не могла понести от сексуального контакта, она была бесплодной. А мужчины об этом не знали по той простой причине, что подавляющее большинство их за всю жизнь ни одного контакта такого рода не имели.

То, что случилось с гением, потрясло его куда больше, чем Зинаиду, потому что эти невероятные ощущения подарило ему тело Шпака. Впрочем, только оно одно было бы бессильно, так как сам Шпак изрядно поизносился и давно уж предпочитал общество пивной бутылки ласкам надоевшей Зинки. Но ведь для гения Зинаида была первой в его жизни Прекрасной дамой, чистой, нежно пахнувшей, доступной, мягкой… хотя он вряд ли сам смог объяснить все, что происходило в его душе… и в теле.

Он лежал, прикрыв глаза, наслаждаясь легкостью в членах тела, дремотой, мягко обнимавшей его, счастливым сознанием того, что не надо сидеть на табуретке и ждать вечерней поверки и сдачи номера в обмен на завтрашний пароль. «Что делать, мы защищаем Родину!»

Но что с ним происходит? Чего он хочет? Не пора ли выходить на связь с Центром?

Если дезертирство и существовало в его подсознании как некий выход из жизненного тупика, он сам себе в этом не признавался.

Теперь же оно материализовалось в образе этого чистого городка, мирного неба, не замусоренного еще крылатыми ракетами, супа, приготовленного Зинаидой, и ее тела, ее шепота, ее стона…

Настоящий патриот своей Родины не может променять ее на луковый суп. Он сам не переживет такого предательства…

Шпак проснулся поздно, то есть поздно по нормам своей планеты, где побудка точно соответствует восходу солнца, чтобы не тратить энергии на освещение улиц и жилых ячеек. Станет светло – встаем. Стемнеет – попрошу по койкам.

Солнце стояло высоко, и его лучи отвесно били по тюлевой занавеске.

Шпак вскочил в ужасе – обход уже состоялся, и он потеряет такие важные для него очки!

И тут спохватился.

Он же не дома.

То есть он в доме своего нового тела.

– Ты чего вскочил? – спросила Зинаида. Она вошла в комнату, волосы накручены на бигуди – зрелище непривычное, несколько механистичное.

– Что с тобой? – спросил Шпак.

– В первый раз заметил? – добродушно засмеялась Зинаида. Она была в халатике, полная грудь распирала его, в овражке

между грудей поблескивал золотой крестик. Он поднялся и сделал к ней шаг.

– Ну-ну, – Зинаида выставила вперед руки. – И не мечтай. Сексуальный маньяк!

Но не отступила.

А обыкновенному эмфату достаточно клочка чужого чувства, чтобы понять, стоит ли забыть о своих поползновениях или настаивать, словно ничего и не слышал.

Он обнял Зинаиду, и она сказала:

– Глупый, дай хоть бигуди из волос вытащу. Да погоди ты!

А сама занялась не бигуди,– вот какое легкомыслие, – сама раскрыла на груди халатик, чтобы он догадался, как она хочет, чтобы он поцеловал ее в грудь.

– А грудь у меня, – сказала она, – совершенно девичья. Знаешь почему? Потому что еще не рожала… Ой, ну что ты такой настойчивый!

И в этот момент, как назло, позвонили в дверь.

– Не открывай! – взмолился Шпак.

– Нет, это может быть Клавдия. Она знает, что я не уходила. Ей из окна, гадюке, все видно.

Зинаида запахнула халатик и, придерживая его пальцами, побежала к двери.

Шпак сидел на кровати.

Послышались невнятные голоса. К сожалению, слух Шпака далеко уступал слуху, которым раньше пользовался гений. Слух там, дома, вырабатывался как часть инстинкта самосохранения. Опасность можно услышать.

Он хотел подняться и привести себя в порядок. Но не успел.

В комнату вошел пружинистый, быстрый в движениях, словно гуттаперчевая кукла, Изя Иванов. Шеф Шпака из газеты.

– Опять напился, друг любезный! – запел он от двери. Изя думал, что он очень смешно поет.

– И даже не пил, – откликнулась из-за его спины Зинаида. – Поверь моему слову.

– Ах, мы защищаем своего благоверного!

Изя извернулся и ущипнул Зину за бедро. Привычно ущипнул, не впервые. И Шпак понял, что Зинаида делала с этим толстяком то же, что и с ним. И ему стало очень неприятно. Он никогда не подозревал, что человеку может быть неприятно из-за такого пустяка.

– Ты чего пришел? – спросил Шпак.

Зинаида отпрянула в коридор. Ей не хотелось, чтобы Шпак догадался. Хотя, вернее всего, Шпак об этом знал давным-давно.

Он даже почувствовал, как напряглась Зинаида – враждебно напряглась, будто ее в чем-то справедливо обвинили, но ей не хочется признавать свою вину.

– Вставай, собирай себя по кускам, – сказал Изя. – Большое дело есть. Шанс прославиться на всю Россию. Выполнишь – все тебе прощу.

– Надо еще подумать, – мрачно ответил Шпак, – кто кого будет прощать.

– Он офигел, – сказал Изя Зинаиде. – Ты, Зинка, его приструни. Хороший был журналист, надежды подавал.

– Я сейчас приду на работу, – сказал Шпак.

– Можешь не спешить. Я и не надеюсь. К тому же нечего языками трепать. Задание конфиденциальное. Хоть ты и алкаш, но не дурак, цвет мой. Будешь слушать?

– Говори.

Шпак уловил странный легкий запах. На тумбочке у спального дивана стоял пузырек. Красивый пузырек из золотистого стекла. Шпак взял пузырек и вынул стеклянную пробочку.

– Есть мнение. – сказал Изя, – что с нами идут на контакт.

– Кто идет на контакт?

– Некая инопланетная цивилизация, – сказал Изя. – И попрошу без глупых ухмылок.

– Я не ухмыляюсь. – На самом деле Шпак ухмылялся, но причиной тому был запах, исходивший от жидкости в пузырьке. Он не мог оторваться, он не мог поставить пузырек на место.

– Причем есть мнение, что луч, по которому к нам перемещаются засланцы…

– Кто это – засланцы? Изя засмеялся во весь голос.

– Забыл, да? Забыл, что ли?

– Забыл.

– Засланец – это пришелец, который прилетел к нам по заданию.

– А зачем он прилетел?

Странно, но Шпак в тот момент не испытывал тревоги. Как будто эти слова не могли к нему относиться.

– Чтобы нас поработить, – сказал Изя и снова засмеялся.

– Чего гогочешь? – спросила Зинаида.

– Да мы сами кого хочешь поработим. А самих себя – тем более, разве не так? Дай тебя порабощу!

Он демонстративно приставал к Зинаиде, но его забавляла перемена в его сотруднике. Как будто Семен переживает, морщится, недоволен – даже смешно. Раньше даже поощрял и подговаривал, понимая, что если Изя увлечется Зинкой, ему, Шпаку, будет легче – начальник, любовник жены, неизбежно становится покровителем мужа. Об этом даже писали в художественной литературе.

– Я понял причины твоего прихода к нам, – туманно сказал Шпак. – И я вскоре приду на службу, чтобы выяснить детали, а сейчас мне надо одеться.

Новый взрыв хохота.

– Господин граф, я потрясен вашей щепетильностью. Может, мне покинуть вашу опочивальню на время эксгумации?

Гений не все слова понял – возможно, их не понял бы и Шпак. Но решил игнорировать Изю. Встал, сунул ноги в ботинки.

– Мы рассеянны, – сказал Изя, показав на ботинки. Шпак в растерянности поглядел себе на ноги. Все в порядке.