Текст книги "Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.2"

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 68 (всего у книги 75 страниц)

Но казак Михей Кузьмич и без ее помощи догадался, о чем разговор.

– Вы, барышня, – сказал он, – не беспокойтесь. Мы в лодках поспим, мы привычные.

– Спасибо, – сказала Ниночка смущенно. Будто сама выгнала людей на улицу, под дождь.

Тунгус передал чайник Ниночке. Сказал:

– Маленькими глотками пей. Не спеши. Пока горячий. Силы будут.

Ниночка поставила чайник на стол – пускай чуть остынет. Пегги достала из дорожного ящика чашки и тарелки, китаец тоже принес саквояж и вынул оттуда обеденный прибор мистера Робертсона.

Матросы переглядывались, шептались. Казак снял с огня котелок с кашей, сказал:

– Пошли, братва, на свежий воздух. Там костер разведем, чаю попьем.

– Ты потом чайник нам отдай, – строго сказал тунгус. – Нам самим надо.

Вероника вдруг полезла в дорожный ящик, достала оттуда жестяную коробку с чаем. На коробке были изображены белый слон и пагода.

– Скажите ему, пускай возьмет, это хороший чай, – сказала она.

– Спасибо, – ответил тунгус, принимая коробку. – Наверное, хороший чай.

Пока Пегги готовила ужин, Ниночка оглянулась и спохватилась. Как же так? Еще часа два назад они думали, как отнять у Дугласа и китайца бумаги Смита. Неужели все, кроме нее, об этом забыли? Вот сидят в избушке – Дуглас за столом, стучит ложкой о белую тарелку, Пегги возится у печки, кашляет, отмахивается от дыма. Китаец зашивает рубаху – то ли свою, то ли господскую. Вероника налила тунгусского целебного чая в фарфоровую чашку с видом моста через Темзу и дует на него, чтобы остыл. Может, и не исчезали бумаги, а зловещий образ китайца, словно сошедший со страниц романа Жаколио, – лишь плод Ниночкиного воображения? Мало ли какие бумаги мог читать Лю в лодке!…

Смит не мог пить из чашки, и потому Пегги с Вероникой поили его с ложечки. Нина почувствовала, что страшно голодна. От маленького котелка, который Лю поставил специально для Дугласа, вкусно пахло.

И тут Ниночка поняла, что о ней сейчас никто не вспомнит: Вероника и не думает о еде, Пегги перекусит что-нибудь, а ждать милости от Дугласа – нет, никогда!

Ниночка тихонько поднялась и вышла на берег.

Там уже горел костер. Вокруг сидели гребцы. Дождь перестал, от реки поднимался туман. Когда Ниночка подошла к костру и остановилась, протянув к нему замерзшие руки, тунгус сказал:

– Ты садись, кушай будем.

– Спасибо. – Ниночка уселась на обкатанное водой белое бревно.

Здесь было лучше, спокойнее, среди своих.

– Так что же, барышня, – сказал казак, – англичане между собой помирились или что?

– Не знаю, – проговорила Ниночка равнодушно. – Пускай сами разбираются.

– И то правильно, – сказал казак. – Наше дело маленькое. Ниночке положили в миску каши. Каша была недосолена, пахла дымом. Было очень вкусно.

Тунгус стал петь – словно подвывал, никто не мешал ему.

Ниночка выпила крепкого чая и задремала, привалившись к плечу казака. Потому она и пропустила те важные события, которые произошли в избушке.

А там вскоре после того, как Ниночка удалилась, пришел в себя капитан Смит. Впервые за два дня. То ли подействовал тунгусский чай, то ли отогрелся в избушке.

Он долго смотрел на дочь, что поила его с ложки, потом губы его шевельнулись, и он спросил:

– Вероника? Ты почему здесь? Мы на «Венчур»?

– Ты не на «Венчур», отец, – ответила Вероника, не в силах сдержать радости. – Вспомни, ты же ушел с корабля, ты дошел до земли. Ты в безопасности, среди друзей.

– Ты здесь, моя дочь, – прошептал отец. – Мне трудно поверить. Конечно же, я не на корабле, здесь тепло… Как трудно, когда всегда холодно! Ты знаешь, дочь моя, как там холодно? Мы согревались коптилками с моржовым жиром. Всегда темно, всегда холодно… Где я? Скажи, мне это снится?

– Отец!… – Слеза Вероники упала на грудь капитана Смита. – Я нашла тебя! Мы в России, в Сибири, на берегу Лены, через два дня мы будем в городе, там есть врач, он тебе поможет.

– Это очень важно! – Капитан Смит заговорил быстро, словно боялся, что не успеет все сказать. – Мы открыли большую землю, это громадная земля, я назвал ее землей покойного короля Эдуарда. Тут, в сумке, все мои записи, все расчеты… Я сделал все как положено – мы шли вдоль нее к северу от Таймыра. Там есть небольшой остров – это твой остров, девочка, остров Вероники… в сумке. И очень важно…

Вероника и Пегги смотрели на капитана. Никто из них не заметил, как китаец открыл висевший на груди медальон в форме дракона, высыпал в чашку с тунгусским чаем щепотку белого порошка.

Но это заметил Дуглас. Он сделал шаг к китайцу.

– Нет, – сказал он шепотом. – Только не это!

– Он должен замолчать… – прошептал в ответ китаец, отводя дрожащую руку Дугласа Робертсона.

– Возьмите, мисс, – сказал он, протягивая чашку Веронике. – Вашему отцу надо подкрепиться.

– Спасибо.

Вероника поднесла чашку к губам отца, но тот отстранил чашку.

– Спасибо, не надо, – сказал он. – Что бы со мной ни случилось, ты должна знать… я так счастлив, что ты встретила меня.

– К вашим услугам, сэр. – Над Смитом возникла чуть склоненная фигура Дугласа. – Будучи другом и женихом вашей дочери, я счел своим долгом сопровождать ее в этом дальнем путешествии.

– Долой, долой! – отмахнулся от него Смит. – Некогда. Я вас не знаю. Вероника, скажи, чтобы он ушел, мне так важно сказать тебе сейчас…

– Мистер Робертсон, – сказала Вероника, – оставьте нас, пожалуйста.

– Давайте я помогу вам, – сказал китаец, беря чашку из руки Вероники. – Вашему отцу надо отдыхать, надо пить чай. Я могу, я ему дам чай.

– Вероника, я же просил! – закричал отец тонким голосом. – Пускай все они уйдут. Я должен тебе передать… Все передать. И объяснить.

– Отец, может, тебе лучше отдохнуть? – спросила Вероника.

– Я сказал. Только скорее!

– Идите, идите. – Пегги стала подталкивать к двери Дугласа и китайца, но те как зачарованные не двигались с места. В руке у китайца была чашка.

– Ему надо выпить. Это лекарство, – настаивал китаец. Он передал чашку Пегги.

– Простите, – сказала Вероника. – Я должна выполнить волю отца, мистер Робертсон. Прошу вас выйти, или я вынуждена буду позвать русского солдата.

– Вероника! – воскликнул Дуглас, пожалуй, громче, чем следовало в этих обстоятельствах. – Неужели ты мне не доверяешь?

Смит откинул голову на подушку, он дышал мелко и часто, лоб его покрылся капельками пота.

– Дай чашку, – сказала Вероника.

Пегги протянула чашку, капитан отпил, поморщился… Дуглас и китаец все еще стояли в дверях.

– Пегги, позови казака! – приказала Вероника. Дуглас сказал:

– Идем, мы подождем снаружи.

– Достань мою сумку, – сказал Смит. – Ключ от нее у меня на груди.

– Нет! – воскликнула Вероника.

Она обернулась к Дугласу и произнесла в отчаянии:

– Дуглас!

И тот ринулся к двери. Китаец выскочил еще раньше.

– Мне плохо! Как мне плохо… – простонал капитан Смит. Но этих его слов китаец и мистер Робертсон не слышали. Они уже были на берегу Власьей речки.

Ниночка, которая мирно дремала на плече у казака, проснулась оттого, что потеряла равновесие, ударилась локтем о камень… Казак вскочил.

От избушки к лесу бежали Дуглас и китаец.

Ниночка поднялась и смотрела вслед беглецам, понимая, что их бегство – плохой знак, но не зная, что надо делать.

Дуглас обернулся и громко сказал:

– Не беспокойтесь, мы сейчас вернемся. Важное дело!

– Что? Что он сказал? – спросил казак, оборачиваясь к Ниночке.

Но ответить она не успела – из избушки выбежала Пегги.

– Мисс Нина! – закричала она. – Мисс Нина, скорее! Нина вместо того, чтобы бежать за китайцем и Дугласом, бросилась к избе.

Когда она вбежала, капитан Смит был в агонии. Судороги сотрясали его изможденное тело. Вероника пыталась как-то успокоить его, но он ничего не понимал. Поток бессвязных слов рвался из его посиневших губ, но вскоре оборвался, и капитан лишь стонал и вскрикивал от приступов боли.

Веронике удалось разжать его губы и влить в них еще немного чаю, но чай потек по подбородку.

Капитан вытянулся, попытался поднять руку. Рука бессильно упала. Он был мертв.

Когда Вероника закрыла ему глаза, ее первые слова, будь они переведены, сильно бы изумили казака и матросов. Она сказала:

– Как хорошо, что он не успел увидеть, что сумка пуста!

И Ниночка с ней согласилась.

* * *

Капитана хоронили следующим утром. Сначала Вероника возражала. Она хотела везти тело отца на родину.

– Рехнулась, – сказал Михей Кузьмич.

Матросы вырыли яму за избой. Там уже были две могилы. Огороженные слегами холмики. Говорили, что там лежат жена и дочка Власия, что жил когда-то в избушке. Цветов Пегги не нашла, принесла из лесу охапку пихтовых ветвей, и ими покрыли могильный холмик.

Вероника весь день сидела возле могилы отца, она отказывалась есть и пить. Только один раз очнулась, когда казак принес столбик с прибитой к нему доской. На доске было написано по-русски: «Капитан Смит почил в бозе 18 сентября 1913 года».

– Что такое? – спросила Вероника. – Что он делает?

– Это надгробная надпись, – сказала Ниночка. Ей было стыдно, что у нее такой аппетит, она только что вместе с матросами съела целую миску макарон с солониной. – Она написана по-русски.

– Да, конечно, – сказала Вероника. – Я потом закажу памятник. Мраморный памятник. Правильно?

– Конечно, закажете. Может, вы чего-нибудь поедите?

– По-моему, это грешно, – сказала Вероника. Ниночка ушла на берег.

Туман, что был таким густым на рассвете, плыл по реке белыми клочьями. Ниночку одолела страшная тоска. Все соединилось в ней – и смерть капитана, и бесконечность серой воды, и запах нежилой избушки, и низкие тучи. Но еще главнее – страшная отдаленность этой избушки не только от настоящего человеческого мира, но даже от ненавистного Новопятницка, дикой окраины дикой страны.

В той тоске не было ненависти, была безысходность и недоброе чувство к Веронике, которая, отряхнув со своих крылышек горе, отправится к себе в чистенькую Англию, в свой белый домик, окруженный подстриженными газонами, и домик этот будет не тюрьмой, как дом Черниковых на Лене, а лишь центром, из которого люди ездят в Ниццу или Мадрид и куда возвращаются, загоревшие, веселые, разгружают индийские или итальянские сувениры, чтобы планировать новое путешествие или прогулку на яхте. Впрочем, Ниночке не нужны яхты, она предпочла бы войти в полутемную гулкую пустоту библиотеки Лондонского музея…

– Барышня, – сказал казак, незаметно подойдя к Ниночке, – этих-то, что сбежали, ждать будем или без них поплывем?

– Не знаю, – сказала Ниночка, возвращенная из Лондонской библиотеки на берег Лены раньше, чем успела подобрать там себе книгу по вкусу. – Я теперь ничего не знаю.

– А то нам здесь рассиживаться нету резона, – сказал казак. – Если вы до Новопятницка поплывете, мы вас отвезем – чего не отвезти. А может, в Булун вернемся? Там Ефрем Ионыч вас встретит, потом на пароходе обратно привезет. Вы уж решайте, а у нас тоже, простите, дела есть.

– Я поговорю с Вероникой, – сказала Ниночка.

– А если этих не дожидаться, сгинут они в тайге, ей-богу, сгинут, – сказал казак. – Они тайги не знают – либо с голоду подохнут, либо медведь задерет.

– Медведь не задерет, – сказала Ниночка, которая как-никак сама была таежным жителем, – медведи сейчас сытые.

– Какой сытый, а какой и не так, – ухмыльнулся казак. – По-христиански, конечно, надо бы за ними сходить – вернуть.

– Они плохие люди, – сказала Ниночка.

– Тебе ли, барышня, судить?

– И мне тоже, – твердо сказала Ниночка. – Судят люди. – Не мала судить?

– Я судила, – сказала Ниночка. И сказала правду, потому что тут же вспомнила, как они сидели всю ночь в доме Сташинских в Белостоке и спорили, убивать ли варшавского полицмейстера.

Казак постоял рядом, помолчал.

– И куда они побегли? – сказал он потом. – Там мест населенных нету. И тунгусы там не ходят – место плохое. Там весной еще камень упал с неба – боятся тунгусы. Слыхала?

– Конечно. – И тут же мысли Ниночки приобрели иное направление. – Конечно же, туда отправилась экспедиция. Профессор Мюллер, Костя Колоколов и еще двое. Они этот камень ищут.

– Чудеса! – сказал казак. – И на что он им сдался? Ниночка не ответила. Вдруг все, что происходило, предстало

перед ней в новом свете. В тайге Костик. В тайге страшный китаец.

Тоска уступила место тревоге. Ниночка поняла – она хочет увидеть Костика, она боится за Костика. Костик в тайге, он такой беспомощный…

Вечером Вероника согласилась выпить чаю и съесть галету. Она оторвалась от могилы – и хорошо, еще час, и всю кровь из нее высосали бы комары, даже лицо распухло.

Пегги намазала лицо Вероники прованским маслом, лицо блестело.

Сейчас Вероника была совсем не так хороша, как в тот день, когда сошла на пристань в Новопятницке. Но кому до этого дело?

Вероника совсем ослабла. Она пошла в избу, Пегги уложила ее на скамью, ту самую, где умирал ее отец, и накрыла пледом.

– Попробуйте поспать, мисс, – уговаривала Пегги госпожу. – Вы не спите уже двое суток.

– Не хочется, – тупо отвечала Вероника и отвернулась.

Ниночка села на скамью в ногах у Вероники. Надо было поговорить. Вроде бы Вероника уже пришла в себя настолько, что могла рассуждать. Ниночка спросила ее, когда можно отплывать. Вероника спросила, не вернулся ли Дуглас.

– Казак говорит, что они погибнут в лесу, – сказала Ниночка.

– Они это заслужили, – сказала Вероника. – Но мы не можем этого допустить.

– Разумеется, все же живые люди, – согласилась Пегги, сложив полные руки на высокой груди. – Наш христианский долг взять их с собой.

– Если они сами этого захотят, – сказала Ниночка. – В чем я сомневаюсь.

– Мы должны их найти, – произнесла Вероника, гладя в потолок.

– Мы ничего никому не должны, – сказала Ниночка. – Я не согласна с христианскими догмами.

– Дело не в догмах, – возразила Вероника. – У них все бумаги отца. Я обязана привезти их в Лондон. Отец просил меня… Отец сделал какое-то большое открытие. Он открыл землю короля Эдуарда. Мой отец должен получить ту честь, которой заслуживает.

– Вы приедете в Лондон и расскажете обо всем.

– Глупо, – возразила Вероника. – Мне никто не поверит.

Она приподнялась на локте и посмотрела в упор на Ниночку.

– Мне никто не поверит! – сказала она громче. – Мне даже не поверят, что я нашла отца. У меня нет доказательств!

– Но в Новопятницке вам напишут документ, – сказала Ниночка. – Официальную бумагу о том, как погиб ваш отец. И все ее подпишут. Вы же были не одни.

– У меня нет ни строчки, написанной отцом.

– Завещание они украли, – сказала Пегги. – Завещание! Как моя госпожа докажет, что мистер Смит умер и она его наследница?

– Неужели документы…

– Документы, документы! – воскликнула Вероника. – Русские документы из дикого русского местечка! Мне скажут, что я заставила вас написать их и заплатила вам. Может, даже своим телом!

– Но могила вашего отца?

– Могила? Кто найдет ее через год? Никто даже не знает, как называется это место! Его нет ни на одной карте!

– Что же вы предлагаете? – спросила Ниночка раздраженно. Ей были неприятны тон Вероники и презрение, прозвучавшее в ее голосе.

– Я найду их, – сказала Вероника. – Я пойду в лес, найду Дугласа и отниму у него бумаги.

– А он отдаст? – спросила Ниночка.

– У вас есть здесь солдат. Он пойдет с ружьем. Он их застрелит.

– О, госпожа, русский солдат не будет стрелять ради вас, – сказала Пегги.

– Тогда я пойду одна. Я догоню Дугласа. Я скажу ему, что согласна стать его женой. Я буду его рабой… Он же этого хочет?

– Я не знаю, чего хочет мистер Робертсон, – сказала Ниночка, – но не исключено, что он хочет вовсе не вас.

– Но что? Что?

– Допустите, что с самого начала он поехал сюда не ради вас, – холодно сказала Ниночка. – Обстоятельства заставляют подозревать такую возможность.

– Нет. Он меня любит!

– Любящий человек не ворует документы и завещание у любимой женщины, – сказала Ниночка и знала, что она права.

И Вероника тоже знала это.

Наверное, с минуту в избушке было тихо. Потом Вероника негромко сказала:

– Мы поплывем вниз. К тому месту, где находится мистер Колоколов. Мистер Колоколов мне не откажет.

Ниночка не ответила. За нее ответила Пегги:

– За эти дни мистер Робертсон и его китаец или погибнут, или уйдут… далеко.

– Уйдите, – сказала Вероника. – Я вас не хочу видеть. Я никого не хочу видеть! У меня только что умер отец, а вы со мной говорите о мелких суетных вещах.

Ниночка сразу поднялась. Ей и самой больше не хотелось разговаривать с этой англичанкой, которая сама не знает, чего хочет. То ли доказать всему миру, что ее отец – великий путешественник, то ли отнять завещание у Дугласа, то ли… Черт их всех разберет, подумала Ниночка, выходя наружу. Она тоже сутки не спала. Но спать в избушке с Вероникой не стала. Она устроилась в лодке, между казаком и тунгусом. Так было тепло.

* * *

Поросшие лиственницей, с выступающими зубцами скал, пологие мохнатые спины урулганских вершин в том месте разошлись, чтобы разместить обширную тоскливую топь. Туда корейцы-золотоискатели направили экспедицию Мюллера, и вскоре Мюллер убедился, что сведения, сообщенные ими, правильны.

Шли они по невысокой гряде, предпочитая пробираться сквозь чащобу, чем хлюпать по топи, и Молчун первым заметил неладное. Он придержал лошадь и показал нагайкой вправо – между деревьев виднелась широкая полоса поваленного леса.

Трудно описать, на что это похоже, – никто еще из путешественников подобного не видел. Может, на бесконечное поле карточных домиков, сваленных движением пальца.

– Будто богатырь дунул, – сказал Андрюша.

– Это ураган был, – спорил Костя.

– Не исключено, – согласился Мюллер, приставляя к глазам бинокль. – Но ураган валит деревья кое-как. Ветер непостоянен, да и вряд ли можно увидеть, чтобы ураган свалил все без исключения лиственницы полосой в версту. Видите, какая ровная полоса?

– Значит, вы допускаете, что это метеорит? – спросил Андрюша. – Но какой же он должен быть?

– Да, я почти уверен, что это метеорит, – сказал профессор. – Только сила воздушной волны, поднятой громадным падающим телом, могла вызвать такой эффект.

– Чего же мы медлим? – Костя забыл о своей тоске и постоянном желании скорее вычеркнуть из жизни эти две недели, чтобы снова увидеть Веронику.

– Туда пойдем? – спросил Молчун.

– Туда.

– Правее возьмем, чтобы в топи не завязнуть. Переночевали на невысоком холме, в самом начале полосы

сваленного леса. Ночью опять подморозило, сыпал мелкий снежок. Хоть и устали – весь день спешили, вязли в топи, измучились, перепачкались, не единожды промокли, – но спать не ложились долго, сидели у костра. Мюллер рассказывал о знаменитых метеоритах, о суевериях, которые связаны у человечества с этими небесными телами. Молчун добавил от себя, какие слухи в этих местах ходили: будто наступил конец света, что это антихрист на своей золотой колеснице пролетел. А тунгусы в эти места не ходят, боятся.

Андрюша отошел от костра, долго стоял на склоне холма, глядел вперед. Перед ним открывалась невероятной ширины дорога, проложенная космической силой, осознать которую человеческому разуму невозможно, даже если ты видел результаты ее деятельности.

Там, вдали, в нескольких верстах отсюда, они увидят погрузившийся в топкую землю черный, обугленный небесный камень. Сколько миллионов километров он промчался по черной пустоте космического пространства, чтобы в конце концов найти успокоение на краю света! Беспощадной рукой рока он уничтожил тысячи и тысячи деревьев, убил множество зверей и птиц, а может, и случайного охотника, не вовремя забредшего в эти края. А зачем? Чтобы стать камнем среди камней? Так и человеческая судьба, судьба Наполеона, пронесшегося ослепительным метеором по человеческой истории, оказалась бессмысленной, как судьба метеорита. Ненужно и жестоко уничтожив множество людей, он стал лишь прахом среди камней острова Св. Елены.

– Размышляете? – спросил профессор Мюллер, подходя к Андрюше.

–Да, я думал, – сказал Андрюша.

– Вид, наводящий на размышления, – сказал профессор. Его голова доставала Андрюше до плеча, и профессору приходилось закидывать голову, чтобы заглянуть собеседнику в глаза. – Я полагаю, что удачное завершение нашей экспедиции может благоприятно сказаться на вашей судьбе. Я буду ходатайствовать перед губернатором о вашем досрочном освобождении.

– Спасибо, профессор, вы очень любезны.

– Пустое! Это мой долг, долг учителя. Вы пропадаете здесь, когда могли бы сиять на небосклоне петербургской науки. Минута неосторожности – и годы раскаяния. Я тоже был молод…

Профессор не закончил фразы, и можно было дополнить ее как заблагорассудится. Допустить, что он был в декабристах… Нет, остановил себя Андрюша, декабристы были раньше. Может быть, профессор ходил в народ? Вряд ли. Для него наука всегда оставалась на первом месте.

Андрюша так и не догадался, что, говоря о неосторожных поступках молодости, профессор имеет в виду свою подпись под ходатайством студентов об усилении борьбы с тараканами в библиотеке. За такое проявление свободомыслия студенты были вызваны пред очи ректора и получили строжайший выговор.

– Каким бы вы пожелали увидеть метеорит? – спросил профессор, вглядываясь в даль, словно мог увидеть его с холма.

– Не знаю, – сказал Андрюша.

– А я мечтаю, – сказал профессор, – увидеть на нем отпечатки растений или полипов, подобно тем, что бывают на земных породах, что свидетельствовало бы о множественности обитаемых миров.

Если профессор не забудет – это означает, что можно будет вернуться в Петербург на два года раньше срока, думал Андрюша. И снова поступить учиться. Какое счастье!

Путешествие по поваленному лесу заняло весь день.

А прошли всего верст десять.

Падая, деревья переплетались ветвями и вывороченными корнями. Отыскать путь в этом буреломе, не поломав ног лошадям, было почти немыслимо. Шли пешком, ведя лошадей на поводу. Рад этому был только Андрюша, который все равно не смог бы дальше ехать верхом.

Порой деревья становились реже, а то и вовсе пропадали. Но это не облегчало путь – значит, шел участок топи, на котором не только лиственница, но и осина расти не могли.

Даже упрямый профессор устал настолько, что, когда уже к вечеру впереди показалась синяя стена леса, что означало конец поваленной дороги, он не припустился вперед, а устало прислонился к упавшему стволу и спросил Молчуна:

– Может, переночуем здесь?

– Как скажете, – сказал Молчун. – Тогда я лошадей буду развьючивать?

– Нет, погодите, – взял себя в руки профессор. – Осталось всего две-три версты.

Но тут взбунтовался Костя и сказал, что останется здесь. Андрюша слушал спор равнодушно, все перед ним было в тумане, в глазах пошатывался лес, пошатывалось небо…

* * *

Ночь провели в низине. Даже костра не разжигали.

А до места падения метеорита добрались к полудню следующего дня.

По полосе упавших деревьев можно было точно определить место, где рухнул болид. Полоса заканчивалась гигантским, версты в три диаметром, цирком, где деревья лежали верхушками наружу. Видно, при ударе о землю метеорит вызвал такое сотрясение воздуха, что деревья словно кинулись в разные стороны. Но, будучи прикреплены к земле корнями, вынуждены были упасть. Такой картина открылась бы с птичьего полета, но для наблюдателя, стоявшего на земле, картина была куда менее очевидной.

Никакой возвышенности на пути не встретилось, и неоткуда было обозреть общий вид места падения. Поэтому путь к этой точке занял куда больше времени, нежели предполагалось, и вышли они не к самому метеориту, а в полуверсте от него.

Отчаявшись сразу отыскать метеорит, путешественники остановились на свободной от стволов полянке, там они оставили лошадей и груз. Там же остался и Молчун, который должен был разжечь костер и поставить чай. Остальные двинулись дальше, стараясь не терять друг друга из виду.

Наконец они нашли наиболее вероятное место падения. Там недавно бушевал пожар, который не распространился дальше только потому, что падение метеорита произошло весной, когда еще лежал снег и деревья были мокрые.

– Как жаль, что мы не умеем летать! – сказал Костя, присаживаясь на камень, торчавший из жухлого мха.

С утра он был, как и все, охвачен надеждой вот-вот увидеть небесное диво, но за часы поисков уморился и потерял к метеориту интерес.

– Воздушный шар нам бы не помешал, – согласился Андрюша, останавливаясь рядом и пользуясь возможностью перевести дух.

– Скоро ваше предсказание сбудется, – откликнулся профессор, который продолжал идти впереди. – Следующий метеорит мы будем искать с помощью аэропланов. Я вам должен сказать, что в Европе и в Петербурге наблюдается буквальное умопомрачение от этих аэропланов. Некоторые оптимисты берутся предсказывать, что со временем аэропланы достигнут больших скоростей.

– Каких?

– До двухсот верст в час, – откликнулся профессор. Он ушел далеко и, видно, хитрец, рассчитывал, что, заинтересованные его рассказом, молодые люди последуют за ним.

– Нет, с цеппелинами им соперничать не удастся, – сказал Костик, который видел в Кельне полет цеппелина и сам чуть было не полетел на нем. К счастью, не решился, а на следующий день прочел в газетах, что цеппелин сгорел над Триром.

Когда они наконец догнали профессора, тот стоял на краю понижения в почве, заваленного обгоревшими древесными стволами. Он сделал шаг вперед, под ногами заурчало – профессор провалился по пояс в замаскированную стволами яму с водой, и пришлось его оттуда вытаскивать. Костик предложил профессору вернуться к лошадям и там обсушиться.

– Потом, – отмахнулся профессор. – Мы стоим на пороге важнейшего события в нашей с вами жизни, господа.

И он смело двинулся дальше.

Еще несколько минут пробивались они сквозь пожарище и стали похожи на негритянское войско или самых обычных чертей.

Но в конце концов их упорство было вознаграждено:

Впереди показался невысокий широкий вал земли, перемешанной с черными стволами деревьев. И когда они, подобно муравьям, преодолевающим дорожную колею, перевалили через вал, то увидели впереди погрузившийся в землю и закрытый от постороннего взора обломками деревьев серый, а местами почти черный, с металлическим отблеском метеорит. Если не знаешь, что искать, можно пройти в трех шагах – еще один камень, еще одна скала.

Добраться до метеорита оказалось непросто, потому что, ударившись о землю, он выбил в ней глубокую воронку, разметав во все стороны землю, воду и деревья. Воронка вскоре заполнилась грязной болотной жижей, перемешанной с кусками дерева. Над поверхностью топи остался лишь самый верх метеорита, схожий со спиной большой черепахи, почти погрузившейся в болото.

Радостно поспешив к метеориту, Андрюша чуть было не поплатился за свою неосмотрительность жизнью. Он не сообразил, что под ряской глубина, и рухнул в топь с головой, лишь круги пошли по воде.

Но Костик не потерял присутствия духа. В руке у него оказался длинный сук, и, когда голова обалдевшего от неожиданности и наглотавшегося холодной воды Андрюши показалась над поверхностью, перед самым его носом уже покачивался конец сука. Только ухватись – и ты спасен.

Андрюша ничего не соображал и сука не увидел, несмотря на то, что Костик кричал ему:

– Хватай! Ты чего! Держи!

К счастью, его руки, бившие по воде, сами натолкнулись на сук и бессознательно ухватились за него. Через минуту промокший до нитки, оглушенный, чудом не потерявший очки, что болтались на одном ухе, Андрюша был извлечен из воронки.

Пока Андрюша выжимал одежду, а потом отчаянно плясал, чтобы согреться – костра в болоте не разведешь, – остальные обсуждали, как пробраться к камню. Им удалось подтащить туда длинный ствол, который, как ненадежный мостик, тянулся от края воронки к ее центру, и профессор Мюллер, рискуя последовать примеру Андрюши, дошел, подобно канатоходцу, до макушки метеорита. В изнеможении он упал животом на покатую поверхность, затем сел, встал, топнул ногой и крикнул остальным, как капитан Гаттерас, жюльверновский герой, добравшийся до полюса:

– Победа! Виктория!

– Отколупните, Федор Францевич! – закричал ему Андрюша. – Хоть маленький кусочек.

Мюллер опустился на корточки и принялся стучать геологическим на длинной ручке молотком. Звук ударов – гулкий, звонкий – далеко разносился по тайге.

– Не получается! – сказал он наконец. – Это металл.

– Слышно, что металл, – откликнулся мрачно Костя, который предпочел бы, чтобы метеорита и не было. Теперь придется здесь сидеть, пока его не изучишь. Впрочем, он был несправедлив к профессору и судьбе, потому что в ином случае ближайшую неделю они провели бы, блуждая по болотам, ведь профессор Мюллер – настоящий геолог, то есть человек, обладающий крайним упрямством.

Мюллер молотил по верхушке метеорита, потом поглядел на молоток и сообщил товарищам, что маячили на валу, среди обгоревших сучьев:

– На молотке вмятины!

– А на метеорите? – спросил Андрюша.

– На метеорите вмятин нет! – ответил Мюллер гордо, словно сам отлил такой неподатливый метеорит.

– Так что? – спросил Костик. – Обратно пошли?

Так и не одолев метеорита, профессор совершил обратное путешествие через воронку. Он был страшно искусан комарами, но весел и полон радужных надежд.

– Коллеги, – сообщил он, – впервые в истории человечества нами обнаружен полностью металлический метеорит уникального размера. Наши имена будут вписаны золотыми буквами в историю науки. И ваше имя, господин Костя, также.

Последние слова относились к Костику, который ответил:

– Обойдемся.

Мюллер, который решил, что Костик чрезмерно скромен, сказал:

– Не скромничайте.

Костик не скромничал. Он упрямился, хотя в иной ситуации был бы счастлив.

Когда возвращались к поляне, где были намерены провести ночь, Мюллер с Андрюшей рассуждали о том, как бы им расколоть этот сказочный метеорит. Ни пороха, ни динамита у них не было. За ними, если иного пути не найдется, придется возвращаться в Новопятницк, то есть переносить экспедицию на будущий год.

– Думайте, думайте, – обернулся Мюллер к молодым людям. – История глядит на вас.

– А может, отвести воду? – спросил Андрюша.

– Куда ее отведешь? – возразил Костя. – Вокруг низина.

– А что? Мы прокопаем канал, – сказал Мюллер. – Пускай он будет длинный, но узкий. И спустим воду в речку.

Костя только пожал плечами – до ближайшей речки было больше версты.

– Прокопаем вал, – сказал Мюллер. – В воронке вода выше, чем в болоте.

В лагере, пока Костя с Андрюшей разбивали палатку, Мюллер соображал, чем можно прокопать канал. Лопата у них была одна, короткая, саперная, привезенная Молчуном с японской войны. Был топор – тоже пригодится. Еще Молчун нарубил и заострил несколько толстых кольев.

И в ожидании завтрашних открытий они рано отошли ко сну.

* * *

Ниночка проснулась оттого, что стало холодно. И казак, и тунгус уже встали, и хоть они оставили ей два тулупа, все равно без человеческого тепла стало зябко.