Текст книги "Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.2"

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 75 страниц)

– Смотри, – сказал он Лене. – Ты их знаешь?

Вася лежал на спине, раскинув руки. Глаза его были открыты, словно он всматривался в небо. Белая чистая рубашка была заляпана кровью, очень неаккуратно.

Но не он удивил Лену – она, в общем, ожидала, что увидит его, с того момента, когда увидела всю туристическую группу у нефритового магазина на торговой улице. Ведь Вася с туристами намеревался отправиться совсем в другой город, а оказались они здесь. Случайностей такого рода с туристами почти не бывает.

Лену удивила женщина. Кажется, ее звали Вероникой. Одна из тех, кто так беззаботно разговаривал на улице в Чиангаре, из тех, что сидела перед ней в автобусе.

И Лене стало жаль, что она даже не поговорила с этой женщиной. В этом была несправедливость. Ведь ее заставили – как заставляли Лену. Может, у нее остался ребенок или муж – наверное, она должна была гулять рядом с Васей, делать вид, что они – обычные туристы. А Вася тем временем высматривал, на какой из веранд сидит его жертва. Ему не было ее жалко. А может, он тоже боялся?..

– Я не знаю женщину, – сказала Лена полковнику.

– А этого русского я знаю, – произнес Сени. – Он был в комнате мадам. Вчера ночью.

– Надеюсь, – сказал полковник, – что сегодня ночью на тебя никто не нападет.

– С чего ты так решил? – спросила Лена. – Разве у них больше убийц не осталось?

Она имела в виду Аскольда. Хоть он и отказывается от этого звания, это ничего не значит. Прикажут – выстрелит. Может, он и сам наркоман?

– Ты кого-то подозреваешь? Скажи мне. – Полковник понял ее правильно.

– Даже если я и знаю человека – где его искать?

– Я тебя понял. Сени тебя проводит, а я отдам распоряжения.

– Какие?

– Здесь не так много русских. Скажи только, он в туристической группе?

– Вряд ли. Неужели целая группа охотится за мной?

– Ты права. Вряд ли. Сени тебя проводит.

Слуги накрывали тела скатертями, загудела, сворачивая с улицы, карета «скорой помощи». Заныла вдали полицейская сирена.

– Пойдем, – сказал Сени. – Зачем тебе, мадам, показываться полиции? Они могут удивиться – русские занимаются своими бандитскими делами.

Пока они шли к веранде, Сени допрашивал Лену – а правда ли, что Россией правит мафия и все там куплено бандитами, даже правительство. Но что могла Лена ему ответить – Сени питался газетной и телевизионной пищей.

– Некоторые не куплены, – сказала она. – Пример перед тобой.

– Ты правительственный агент?

– Нет, я сама по себе. Они убили моего мужа и сына.

Сени вздохнул, выражая сочувствие. Он остался снаружи, но не ушел. Лена вошла к себе. Состояние ее было глупым, как будто она отсмотрела страшное кино, но оно не проникло в нее, а лишь запомнилось – картинками, сценами, не имеющими к ней никакого отношения. Бунгало было непрочным и ненадежным

– бумажный домик в странном лесу.

Лена не знала, останется ли солдат на ночь снаружи. Может быть, полковник решил, что теперь Лене нечего бояться…

Выстрелы и смерть Васи сбили все ее планы. Гостиница полна полицейских и всякого любопытствующего народа. Сейчас и Аскольд прибежит. Как ей уйти незаметно? Как добраться до реки? Надо ждать.

Закрыть окно невозможно – ночь жаркая, задохнешься. Хоть и крутится под потолком фен. Но все же Лена закрыла занавески на окне, потушила свет. Оставила только ночник. Но все равно любой желающий мог подойти к окну, заглянуть в него и пристрелить Лену – даже удивительно, что они выбрали такой неудачный путь разделаться с ней. Вернее всего, были уверены в себе. А может быть… может, если полковник проверит, он узнает, что автобус с туристами ждал за углом и покушение было устроено таким образом, чтобы добежать до автобуса и не спеша уехать из города – кто заподозрит респектабельных туристов?

Полковник подошел к окну со стороны реки, раздвинул занавеску и прошептал:

– Не бойся меня, хорошо?

Она не успела испугаться.

Она была рада, что он пришел и ведет себя так пристойно.

– Что нового? – спросила она.

– Их ждал автобус с туристами, – сказал Наронг. – Они думали добежать до него, выкинуть оружие, и тогда доказать что-нибудь было бы невозможно. Да и кто бы стал стараться?

– Одной русской туристкой меньше, – согласилась Лена.

– Молодой человек, – продолжал полковник. – Базиль. Мы его называли Базилем, за час до покушения встречался с генералом Лю. Это интересно, правда?

– Интересно. Но я догадывалась.

– Я тоже. Можно я влезу в окно? А то меня москиты заедят.

– Не стоит, – сказала Лена. – Я устала.

Полковник спросил:

– Ты собиралась завтра куда-то?

– В Бирму. Ты обещал.

– Боюсь, что не смогу тебе помочь.

– Что ж, я обойдусь без твоей помощи.

– Это будет неразумно. Ты никуда не попадешь. Но я не стану спорить. У вас, русских, особенное чувство благодарности. Спокойной ночи.

Он задержался у окна, видно ожидая, что она его позовет, но Лена промолчала. Полковник повернулся и медленно пошел прочь.

…Наверное, этого не следовало делать. Она не думала, что так поступит. Но она страшно испугалась остаться в комнате одна. Тем более что сейчас ее план добраться до пограничной речки казался наивным.

Вот уйдет полковник, единственный человек, который ей здесь помогает и защищает ее. Но он делает это не потому, что он – добрый дедушка из сказки… она ему нравится. Как женщина. Наверное, это лестно. Чего же ты, дура! Ты же собралась умирать! Так добивайся своей цели. Без него ты ничего не сделаешь… Он тебе противен? Ни в коем случае! Ей давно ни один мужчина не нравился так, как этот тайский разведчик.

– Наронг, – позвала она, – не уходи.

– Ты предлагаешь мне провести ночь под твоим окном, как Ромео?

– Ну, положим, Ромео никогда не проводил ночь под окном, – вдруг улыбнулась Лена. – Они встречали рассвет в постели.

Полковник не ответил.

Он медленно, не спуская с Лены глаз, вернулся к окну и перепрыгнул через подоконник – хорошо тренирован.

Он сразу обнял ее и замер.

– Ты только не думай, – начал он по-английски, но потом не справился с чужим языком и закончил фразу по-тайски. Она не поняла слов, но значение их было понятно без перевода.

– Скажи, чтобы солдаты ушли, – попросила она шепотом.

– Не сходи с ума, они только этого и ждут, – ответил шепотом Наронг. – Как только Лю узнает, что я здесь с русской женщиной, без охраны… тут нам с тобой и пришел конец.

Он потушил лампу.

Неподалеку все еще шумели голоса, перекликались полицейские или санитары, загудела машина.

Господи, какая я бездушная… я хочу отдаться мужчине, который… по приказу которого убили глупого Васю. И Вася, и еще одна, почти незнакомая женщина лежат на траве…

Взревел мотор? Может, их увозят?

– Ты о чем думаешь? – Полковник оторвал губы от ее шеи – а она и не заметила, что он целует ее… как она могла не заметить, – от его прикосновения к груди по спине пробежали мурашки. И он поцеловал ее по-настоящему… сколько же лет у меня не было мужчины! Это преступление!

Она позволила ему раздеть себя и осталась стоять посреди комнаты, пока он раздевался – быстро и ловко, не кидая одежду на пол, где валялось ее платье и трусики, а вешая на спинку стула – он был виден, потому что свет фонаря проникал сквозь окно.

Она села на край кровати.

Он сел рядом.

– Как странно, – сказал он, – я так к тебе отношусь…

– Я понимаю.

Он сильно и приятно нажал на грудь и заставил ее лечь на кровать. Кровать взвизгнула, и она испугалась, что Сени услышит.

Но потом ей уже было не до Сени, потому что на мгновение ей стало больно – будто он был ее первым мужчиной, но тут же она сама отыскала губами его губы, и губы ее стали мягкими, влажными, жадными, а внутри нее все разрывалось от щекотного счастья, которое требовало встречать его, обнимать, ждать и, главное, не закричать от наслаждения, которого она, оказывается, никогда раньше не испытывала.

Она хотела говорить с ним и рассказать ему все, что с ней случилось, но он почти сразу заснул, прижавшись к ней всем телом, и она, придя в себя, спохватилась, что ей повезло – не надо рассказывать, даже Наронгу. Зачем? Что она о нем знает? Он хотел подарить ей камень… за несколько тысяч долларов. Откуда эти деньги?

Вдруг ей страшно захотелось поглядеть на звездный сапфир. Еще два часа назад она и подумать о нем не могла.

Она осторожно отвела руки Наронга, он уютно забормотал во сне на непонятном, как будто детском языке, но не проснулся.

Камень лежал на столе, в коробочке, как она его принесла, так и оставила, не раскрывая.

В окно светила луна. Этого света оказалось достаточно, чтобы в камне вспыхнула чудесная звездочка.

Она смотрела на камень, чуть поворачивая его, и звездочка плавала внутри, дрожа лучами.

Темная тень закрыла свет…

Лена вздрогнула. И тут же поняла, что под окном прошел солдат.

Ну и пускай себе ходит.

Громко звенели цикады и ворковали ночные птицы… а может, лягушки.

Лена вернулась в постель. Постель была теплой, но не жаркой, у Наронга была прохладная чистая молодая кожа.

Не просыпаясь, он обнял ее крепче, и его губы стали искать ее рот.

– Глупый, я тебя растерзаю, – прошептала Лена по-русски. – Ты не понимаешь.

Он понимал. Или понял потом.

Когда Лена лежала на спине, раскинув руки, она подумала, что ей должно быть стыдно перед солдатом.

– Извини, – сказала она, – что я кричала. Но мне было так хорошо.

– Это хорошо, – промурлыкал Наронг. И сразу заснул. Теперь он забудет провести меня в Бирму, подумала, засыпая, Лена.

Она проснулась утром от того, что полковник Наронг поднялся и, стараясь не шуметь, одевался. Косые лучи солнца били в окно, пронизывая тонкую занавеску, оглушительно пели птицы.

– Чудесное утро, – сказала Лена, – как ты спал?

Наронг подошел к ней, наклонился, поцеловал в глаза, в щеки – нежно целовал ее, и Лена нежилась, как в теплой воде.

– Мне жаль, что надо уходить.

– Дела?

– Конечно, дела, – сказал он. – Если забудешь о них, тебя съедят.

– Ты обещал мне.

– Я никогда не забываю об обещаниях. Ты ночью встала и смотрела на камень. Он тебе нравится?

– Очень.

– Я рад. Одевайся, иди завтракать, я вернусь через час и тогда скажу тебе…

На веранде уже стоял юный слуга, он принес поднос с завтраком и расставлял на столе приборы.

– Может, позавтракаешь? – семейным голосом сказала Лена.

– Я утром пью только холодную воду, – ответил полковник.

Ночью она даже в мыслях не могла бы назвать Наронга полковником. Какое дело ее губам до чина этого человека? А сейчас назвала.

Белье почти высохло, она переоделась, умылась – все еще было не жарко.

Она вспомнила о смерти Васи – ночью не помнила.

И начали возвращаться черные мысли, и начало овладевать ею чувство долга перед Николаем и Борисом.

Неужели он не обманет ее? Но ведь с его точки зрения глупо потакать причудам и капризам иностранки. Тем более если дело явно связано с наркотиками.

Вместо Сени в саду разгуливал другой, незнакомый солдат. Наронг возвратился точно через час, как обещал.

– Здесь недалеко, – сказал он, – но, к сожалению, плантации находятся под контролем Лю, помнишь его?

– Помню.

– Так что ты посмотришь и сразу обратно. Большего я тебе не обещаю. И попрошу тебя не жечь, не вытаптывать, не заливать напалмом поля крестьян.

– Что ты знаешь?

– Когда-то я читал, – сказал образованный полковник, – что сделать великую скульптуру просто – надо взять камень и отсечь от него все лишнее. Так же и в деле разведчика. Я ведь хороший разведчик. Я собираю всю информацию и выбрасываю лишнюю.

– Расскажи обо мне.

– О тебе мне трудно рассказывать.

Они вышли к машине, солдат сел за руль, полковник рядом с Леной.

– И все же расскажи. А то я сама расскажу.

Снизу от реки поднимался туман, сверху низко ползли облака, так что дорога очутилась между двумя белыми массами. Солнце пропало, и птицы примолкли, хотя из тумана доносились разрозненные голоса и вскрики птиц.

У Лены уже пропало настроение исповедоваться. Она смотрела на профиль полковника и любовалась его строгостью, точностью линий. Мне повезло, думала она, мне так повезло, что этот мужчина любил меня. И, может, любит сейчас.

– Ты представляешь для них опасность; нужно было стечение обстоятельств, чтобы тебя до сих пор не убили – у тебя удачная карма…

– Карма?

– Вы называете ее судьбой, но это больше, чем судьба.

– Лучше бы мне не существовать.

– Тогда бы я тоже не существовал. Тебе этого хотелось?

Она положила руку ему на коленку.

– Хорошо, что ты существуешь, – сказала она.

– Но ты меня отталкиваешь.

– Я думаю, – сказала Лена, – что ты многое знаешь, еще о большем догадываешься. Тебе нужно мое признание?

– Я ломаю голову – в чем твоя угроза. Ты мне кажешься самой безобидной женщиной на свете.

– Так и есть, – призналась Лена.

Машина остановилась, не доезжая до моста, скрытого в тумане.

Из тумана вышли два человека, в одежде шанов – бирманских горцев.

Наронг заговорил с ними. Они слушали с неподвижными и даже скучными лицами – наверное, им уже давали эти инструкции.

– Вот это, – сказал полковник Лене, – Маун Джо, он говорит немного по-английски. Маун Каун не говорит.

Горцы поклонились. Они не встречались с Леной взглядами.

Полковник был не уверен, как будто не хотел отпускать Лену, но гордыня не позволяла отказаться от обещания.

– Ты где оставила камень? – спросил он.

– Он со мной, в сумке. И это еще не значит, что я хочу убежать. Но у меня все ценное с собой, в сумке.

– Хорошо, – поморщился полковник, – я думал, что ты его потеряла. Я жду вас здесь же через шесть часов. Слушайся во всем этих людей.

– Я уже поняла.

Она пошла к границе, но Маун Джо догнал ее, дотронулся до плеча и сказал:

– Иди туда.

Показал вверх по реке.

Все правильно. Они не хотят идти через мост, они перейдут речку выше, где лодки.

Она оглянулась. Полковник стоял по пояс в тумане. Он смотрел ей вслед. Поймав ее взгляд, улыбнулся, видно, уже не надеялся, что она обернется.

Лена шла между двумя шанами – один спереди, второй сзади. На них были синие куртки, синие же широкие, короткие штаны, которые были еще недавно в моде у наших женщин, головы обмотаны полотенцами – будто это солдаты в униформе очень экзотической армии.

Отвратительный запах догнал ее. Она обернулась – Маун Каун раскурил толстенную сигару в кукурузных листьях – точно как початок. От нее и исходила вонь.

Лена испугалась, что эта вонь всех вокруг перепугает, но второй шан не обратил внимания на этот проступок коллеги.

Скользя по росистой траве, они съехали к реке. Она и здесь была такой быстрой, что, пожалуй, не переплыть. Несколько узких долбленок с высокими загнутыми носами лежали, вытянутые на берег.

– Садись, – сказал Маун Джо.

Лодку было трудно разглядеть. Клочья тумана то скрывали ее целиком, то на несколько секунд открывали.

Они стащили лодку с берега, и она закачалась в неглубокой воде. Лена забралась в неустойчивую лодку – более ненадежного судна ей видеть не приходилось.

Маун Каун толкнул лодку в корму и прыгнул в нее, когда она уже заскользила по воде.

Лодку понесло вниз, все быстрее и рискованней – Маун Джо подобрал со дна небольшое весло и стал управлять им, Маун Каун раскачивался на корме, как противовес.

Лодку несло на устои моста, но шанов это не беспокоило, Лена решила, что это и ее не должно беспокоить.

Стоки моста, зеленые от лишайников и плесени, пронеслись в нескольких сантиметрах. Ниже по течению река становилась шире и спокойнее. Тогда Маун Джо начал править к дальнему берегу.

Они пристали как раз там, где начиналась узкая тропа.

Она круто вела вверх среди кустов, в большинстве своем оказавшихся, как назло, колючими.

Тропинка становилась все уже, Маун Джо не опасался колючек, а о Лене никто и не думал. К тому же из зеленой чащи вылетали отвратительные москиты и даже оводы.

Жарко в этой чаще было так, словно ее не проветривали с прошлого года.

И только когда Лена готова была уже повернуть назад к цивилизации, лимонаду и славному возлюбленному, тропинка вывела их на простор – то есть на сельскую дорожку.

По ней они пошли быстрее.

Дорожка забирала все выше и выше, и так продолжалось минут сорок. Лена терпела. Почему, в конце концов, она, профессиональная спортсменка, должна уступать двум необразованным горцам?

Колючки и бананы сменились настоящими деревьями, уже потерявшими листву.

Неожиданно дорожка вывела их на маленький перевал.

И с него открылся чудесный вид на долину, частично поросшую лесом, а кое-где лес раздавался, уступая место сухим рисовым полям… И не только рисовым полям.

Маковые поля еще цвели – кое-где отцвели, а так – цвели.

И потому казались аккуратными красными заплатками.

Вот они, вот она, Америка Колумба! Неужели нужно радоваться выполненному долгу? Надо. Другого пути нет.

И стало жалко, что она больше никогда не увидит Наронга, не вернется в то самое бунгало, не говоря уж о городе Веревкине Тульской области.

Маун Джо обернулся к ней и спросил.

Вопроса она не поняла, но поняла, о чем он хочет спросить: какое из полей ей больше по душе?

Она показала на то, которое было ближе других, оно лежало на склоне, как раз под ногами. Заодно Лена отметила положение соседних участков.

Туман разошелся – впрочем, они забрались довольно высоко. Облака также сначала источились, а потом и вовсе рассеялись.

Спускаться пришлось без дороги, Маун Джо шел медленно и все время оборачивался, проверяя, ступает ли Лена в его след.

Большой жук пробежал по ветке рядом с лицом Лены, паутина покачивалась там, куда он ринулся, испугавшись людей. Паутина была размером с дверь – не только жукам там место найдется.

Сзади похрустывали ветки – спускался Маун Каун.

Без кругозора, без горизонта теряешь ориентацию и непонятно, сколько прошел и сколько осталось идти.

Поэтому поляна, засеянная маком, показалась, неожиданно.

Отсюда сверху было видно, как она спускается полого к домику или, скорее, шалашу на сваях, видно, там сидел сторож.

Маун Джо остановился на краю макового поля. Оглянулся, как бы спрашивая, что делать дальше.

Лена пережила несколько секунд тупой растерянности. А что в самом деле делать? Вот она проехала полмира, она добралась до поля, она никогда еще не видела столько маков сразу. Некоторые уже отцвели, и тяжелые, похожие на спелый инжир светло-зеленые коробочки покачивались под ветерком.

Лена прошла к полю, вошла в него. Маки были высокими, куда выше, чем у нас, она раскрыла сумочку, вытащила оттуда платок с завернутым в него пузырьком, заткнутым резиновой пробочкой. Потом поднесла платок к носу, словно намереваясь высморкаться, тут скромность одолела даму, и она отвернулась от своих спутников.

Пробка поддалась легко, и несколько капель поппифага упали на листья и цветок мака. Лена заткнула бутылочку пробкой.

Вот и все.

Трудно поверить Николаю, но если поверить, то этого достаточно не только чтобы погубить маки на этой плантации, но и на соседних – насекомые, птицы и даже ветер могут разносить вирус.

– Спасибо, – сказала Лена своим спутникам. – А теперь покажите мне другую делянку.

Они поняли не сразу, но, видно, время было, и шаны подчинились.

Они пошли дальше, а когда проходили мимо шалаша, оттуда спрыгнул голый до пояса дикарь и начал что-то яростно выговаривать шанам. Горцы с презрением отмахивались от него. Он вытащил из-за пояса нож и помахал им в воздухе, не намереваясь никого убивать, а Маун Каун вытащил из-под подмышки грозного вида пистолет и тоже им помахал.

Молодой дикарь кричал им вслед, а шаны ускорили шаги, видно, им ни к чему был шум.

Когда они вышли к следующей плантации, Маун Джо сказал Лене:

– Быстро, быстро!

Лена кивнула. Лучше вернуться и потом придумать, как с пользой употребить оставшуюся жидкость.

На этот раз пробочка упорно не открывалась, и вроде бы Маун Джо заметил, что белая женщина занимается недозволенными вещами. А может, торопился, пока не прибежали бандиты генерала Лю.

А вдруг в бутылочке не поппифаг? А вдруг его подменили?

Нет, характерный чесночный запах сохранился на пальцах.

– Пройдем вот так. – Лена показала путь вдоль долины, чтобы пройти мимо еще одной поляны. Но ее спутники отказались.

Они велели ей снова карабкаться наверх.

Они карабкались, стало невыносимо душно, они добрались до вершины, и Лена с облегчением подумала, что теперь начнется спуск к речке. Но она ошиблась. Наверху их ждали солдаты.

Сначала она жутко расстроилась. Ведь она только начала губить посевы. А что, если на этих участках ничего не получилось? Ведь она надеялась потеряться, уйти от шанов. Впрочем, замыслы ее были неконкретны, как будто она должна была ужалить, выпустить яд… или сделать как кета. Кета с запасом неиспользованной икры…

Шаны поднимались покорно – они тоже увидели солдат.

Маун Джо сказал:

– Ты иди, женщина. Тебя ловили.

Он подтолкнул Лену вперед, чтобы показать этим, что он здесь ни при чем, проводник и только.

Все было просто, обыденно, никто не собирался Лену мучить и убивать.

Шаны куда-то исчезли. Сначала Лена долго шла по тропинке, по жаре, солдаты шли быстро, не обращая внимания на нее. Хорошо еще, что она так исхудала за последние недели, что мышцам нечего было тащить на себе. Потом тропинка стала шире, превратилась в грунтовую дорогу, разбитую машинами. Лена представляла себе, как ее приведут к генералу Лю и он будет пытать ее, как советскую партизанку. Думать об этом не хотелось, поэтому она думала о том, что полковник Наронг обязательно придумает что-то, чтобы ее освободить. Он должен успеть, иначе наши мафиози до нее доберутся. А ведь они ей будут мстить за Васю.

Через несколько минут они добрались до небольшой деревни или, вернее, базы в лесу, партизанской базы. Там стояли бараки с окнами без стекол под тростниковыми крышами, в зарослях белело каменное здание, но туда Лену не повели. Ее оставили в небольшом бараке, разделенном пополам вертикальной решеткой. По одну ее сторону стояла лежанка, покрытая циновками. Там предстояло томиться Лене, по другую стоял стол и стулья – там сидели ее стражи, которые ни на секунду не выпускали ее из виду. На это можно бы наплевать, если человеку не надо отправлять надобности. Но терпи не терпи

– приходится привыкнуть и к тому, что ты снимаешь грязные, отвратительные трусы на глазах у солдат.

Дня через три, когда в барак заглянул офицер, она постаралась объяснить ему, что человеку свойственно мыться. Тот сморщил нос, почуял что-то, и ей принесли целую бадью теплой воды. Хватило, чтобы помыться и постирать. Это был радостный день.

Мешали жить мыши и тараканы – они не кусались, не злобствовали, но чересчур суетились, а давить их было бессмысленно – новые придут.

Потом потянулись одинаковые дни. Не стала делать с первого дня зарубок, как граф Монте-Кристо, вот и потеряла счет дням.

Никто не приходил и не спешил ее спасать.

Никто не интересовался даже содержимым ее сумки.

Лена сидела в тюрьме вторую неделю, когда Аскольда вызвало к себе высокое начальство.

Не для разноса. Его уже разносили после смерти майора Вероники Кротковой. Она была ценным сотрудником, преданным делу защиты Родины, отмечена наградами и поощрениями, со знанием иностранных языков, близкий человек к самому генералу Прохорчуку. А с ней погиб еще один агент, Василий Нестеренко, человек, правда, пустой, даже выведенный за штат. Но ведь мы не бросаемся людьми! Нам дорог каждый живой человек.

Нет, не для разгона вызвали Ивана Тимофеевича.

– Мы получили сведения, – произнесло начальство, которое воспринимало себя во множественном числе, – это преувеличение или факт?

– Пока, надеюсь, преувеличение, но сами понимаете, ручаться может только Господь Бог.

– Докладывайте, не стесняйтесь. Вы уже достаточно напортачили.

– Это женщина, – Аскольд говорил с искренней печалью в голосе, – связавшись с одним черным полковником, сумела забраться в такие места, где и мужчине трудно…

– Без эмоций, полковник, – сказало начальство. – Мы с вами не чай распиваем. Смог провалить операцию…

– Не я стрелял, а ваша Кроткова, – буркнул Аскольд, но начальство не любит, когда его перебивают, и потому оно стало барабанить пальцами по столу.

– Продолжай, – сказало оно, отступившись.

– Факт остается фактом, Сидорова жива…

– Не тяни, я понимаю, почему она жива. Уже нет резона убивать ее. Уже не остановишь.

– Главное – достать противоядие.

– Надо было не противоядие искать, а на пути этого…

– Поппифаг.

– Надо же придумать название. Уроды!

– Не мы придумали.

– Продолжай. Объясни мне по-человечески, почему ты ее не убрал с самого начала?

– С самого начала? За что? А потом было поздно. Ускользнула. Вы же знаете, что нет хуже любителей, они непредсказуемы. Профессионала я бы тысячу раз просчитал и снял его… Но главный фактор – ну гениальная баба, преклоняюсь! Кинуть такого гуся! Самого полковника Наронга.

– Не отвлекайся. Читал я объективку на твоего полковника. Большая сволочь. Но нас с тобой это не тревожит. Так что доставай противоядие. И без него не возвращайся. Ты понимаешь, что ты делаешь с мировой политикой?

– Никто, боюсь, не понимает.

Поэтому на некий день заточения к Лене снова пожаловал Аскольд.

– Ну и миазмы у тебя, – сказал он. – Пора выбираться на свежий воздух.

Лена встретила Аскольда равнодушно, тупо: она уже одурела от вони, духоты, насекомых – как удивительно, что человек может пережить все это и даже, если удается заснуть, видеть какие-то цивилизованные, даже радостные сны. Это возмущало – не утешало, а возмущало: хуже нет, чем проснуться и провалиться из веревкинской весны в гниль лесной темницы.

– Я тут тебе банан принес, – сказал Аскольд и протянул банан.

Ему была противна эта баба – удивительно, что совсем недавно он видел в ней прелестную, хоть и грубоватую женщину. Это было существо, не более того, все узники постепенно превращаются в животных. Если вам будут говорить о чистых, мужественных и причесанных узниках – это инсценировка, липа.

Аскольд ожидал от нее человеческого движения – отказа от банана.

Но Лена вяло протянула руку, взяла банан и начала его чистить.

– Я стараюсь объяснить тебе, – твердил Аскольд, – что ты на свете живешь не одна.

– А кто еще? – спросила она без издевки, без иронии – просто хотела для себя уточнить, кто же, кроме нее, живет на свете.

Аскольд знал, что у Лены опять подвело живот – ее мучил колит, а может, амебная дизентерия – черт его разберет. А при этом Аскольде приходилось терпеть – не пойдешь же к параше, что стоит в углу темницы.

Аскольд не смог сразу ответить на вопрос Лены – он понимал, что тут он бессилен. К каждому человеку можно подобрать ключи через родных, близких или любимых. А Лена была защищена своим сиротством. По ней – хоть все жители Земли помрут от простуды – все равно.

Аскольд судил профессионально, упуская из виду важный движущий мотив Лены – месть. Месть тем, кто убил Николая и Бориса, и спасение бесчисленных Николаев и Борисов, обреченных на смерть, если она за них не вступится.

– Мы с тобой живем в жестоком мире, – произнес он наконец.

– Вижу. – Она не улыбнулась.

– Мы никогда не сможем сделать его идеальным. Но он, видно, не хуже всех других миров.

– Каких? – тупо спросила Лена, но на этот раз Аскольд не стал ей отвечать, а продолжал свою мысль, чтобы не забыть, не сбиться.

– От того, что здесь, в Лаосе или Бирме, крестьяне выращивают мак, их дети могут пойти в школу, а они сами наесться досыта. Так что пойми диалектику – не бывает просто плохого или просто хорошего события. Для того чтобы вырастить, обработать мак, превратить его в опиум – многие и многие тысячи людей гнут спину и честно трудятся. Пойми же меня правильно и не старайся показаться романтиком – но еще тысячи людей, которые хранят, распространяют наркотики, тоже имеют детей и жен – и тоже их кормят. Это работа. Это часть экономики нашей планеты. И еще неизвестно, кого больше – тех, кто трудится, производит наркотики, или тех, кто их употребляет.

Тут Аскольд лукавил, но он не давал времени Лене подумать и возразить.

– Там, где есть, скажем, крысы, там существуют и собаки, охотники за крысами.

– Кто собаки?

– Я, к примеру, собака. Ищейка. Я положил жизнь на то, чтобы вылавливать наркотики, уменьшать вред от них, ловить особо наглых и опасных дельцов.

– Ты ловишь? А я думала, ты делаешь.

– Нет, я тебе уже говорил – я сотрудник особого отдела ФСБ. Я и мои товарищи рискуем жизнью, здоровьем – всем, чтобы в мире было меньше наркотиков, меньше бед и страданий и погибало меньше мальчиков.

– Вы? – тупо и недоверчиво переспросила Лена.

– Постарайся мне поверить.

– Нет.

– Тогда слушай и понимай! – Аскольд уже почти отчаялся вдолбить разум в голову этой скотины. Пора ее списывать – от нее смысла нет и быть не может.

– Слушай. Подумай. Вот в этом мире появились вы с вашим бывшим мужем. И тайком, не поставив в известность соответствующие органы, кинулись наводить в мире порядок. А в чем ваш порядок?

– Уничтожать, – сказала Лена.

– Не уничтожать, а умножать, – возразил Аскольд, отодвигаясь подальше – от этой женщины воняло. – Вот ты уничтожила посевы на одном другом, десяти участках…

– На двух.

– Дура! Ты не знаешь, что творится! Оказывается, этот самый поппифаг распространяется как чума. Вирус переносится ветром, насекомыми, дождем… мы не успели пресечь это в первый день. А сегодня вирусом поражены фактически все поля в долине Сальвина и в верховьях Меконга. Сотни тысяч людей остались без дохода, без денег, теперь они бросятся воровать, убивать друг друга. Был худой мир, он был лучше доброй ссоры. Знаешь, что ты наделала, безмозглая кукла? Ты уничтожила мир.

– Не врешь? – спросила Лена и улыбнулась.

Аскольд удивился – занятый собственными речами, он выпустил из головы, что с дьявольской настойчивостью эта женщина стремилась именно к уничтожению посевов – он признался ей в том, что она его победила. Черт побери – начальству в таких ошибках признаваться не следует.

– В общем, ситуацию еще можно взять под контроль, – сказал Аскольд. – И ты должна нам помочь.

– Зачем?

– Я же тебе объяснил! Чтобы спасти сотни тысяч честных тружеников.

– Значит, больше не будет опиума?

– В этом и заключается твоя главная глупость! – закричал Аскольд. – Свято место пусто не бывает. Мы знаем, как бороться с героином, мы знаем пути и методы, мы можем контролировать его… ты уничтожишь источники героина – тут же появятся химические средства – они и сейчас уже есть, их куда труднее уловить, они действуют как пули: одна таблетка – и человек погиб. Понимаешь ли ты, что в своей слепоте ты губишь весь мир!

Лена отвернулась от него. Она не могла и не хотела задумываться – она сделала, что хотела, доплыла до нерестилища и погибла. Вот и все. А уж другие пускай решают…

Аскольд знал, что должен пристрелить эту женщину, ничего, кроме отвращения, не вызывавшую. Но не мог этого сделать. Он не убийца. Пускай меры принимает генерал Лю. Я улечу домой, и мы будем думать, как налаживать новые связи, как выпутываться из смертельной ситуации, в которую нас загнала эта злобная цапля.