Текст книги "Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.2"

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 69 (всего у книги 75 страниц)

Ниночка постаралась снова заснуть, сунула нос под тулуп, но не помогло. Тулуп был покрыт инеем, борта лодки побелели. С берега тянуло дымом костра.

Ниночка вылезла из лодки. Лодка закачалась, заплескалась вода.

С берега было видно, что Вероника стоит на маленьком кладбище над могилой отца. Рядом – верная Пегги с чашкой в руке, вероятно, уговаривает ее согреться.

Со смертью капитана Смита и бегством Дугласа что-то оборвалось в отношениях Нины и иностранок. Словно рассказали всю историю, а теперь можно по домам. Пегги увидела, что Ниночка поднялась. Она замахала издали – показывая на чашку, звала пить чай. Но Ниночка лишь отрицательно покачала головой и пошла к костру, к своим мужчинам. И те приняли ее как должно – она тоже была для них своя, а англичанки – чужими. Что они есть, что их нет.

Вероника ушла в избу.

– Будем собираться? – спросил казак.

– Конечно, будем собираться, – сказала Ниночка. Потом спросила: – А далеко до того места, где упал метеорит?

Она и не ожидала, что кто-то ответит. Но тунгус сразу сказал:

– За Урулган ходить не надо – туда вон идти надо, за ту горку. Он там упал. В болото. Деревья повалил. Много деревьев повалил. Злой человек, однако.

Ниночка посмотрела на серую, в дымке, горную цепь. Там Костик.

– Туда не дойти, однако, – угадал ее взгляд тунгус. – Лошадка нужно. Плохой место.

Один из матросов привстал.

– Люди, – сказал он. – Идут сюда.

– Правда твоя, – сказал тунгус. – Два люди идут.

– Это они возвращаются, – сказал казак и, протянув руку, поднял с земли ружье, с которым никогда не расставался.

– Другая люди, – сказал тунгус, продолжая прихлебывать из кружки чай.

Казак поднялся, пошел к Власьей речке.

Сверху спускались два человека.

Одеты они были скудно, на спинах несли большие мешки.

Когда подошли ближе, Ниночка поняла, что это корейцы. Она видела в Новопятницке корейцев-золотоискателей – рабов великой колоколовской империи.

– Золотишко ищут, – сказал казак. Он тоже их узнал. Корейцы спешили вниз, но при виде лагеря остановились.

Будто испугались. Так и стояли.

Из избушки выглянула Пегги – тоже, видно, решила, что возвращается Дуглас.

– Чего стоишь, Хван? – спросил тунгус. – Или не знаешь меня?

Он сказал негромко, но слова его донеслись до корейцев.

И они, настороженные, сгорбившиеся под гнетом мешков, как-то сразу распрямились, пошли быстро, почти побежали к тунгусу. Не доходя нескольких шагов до костра, остановились.

– Кто это тебя? – спросил казак, глядя на старого корейца, у которого была окровавлена щека и темное пятно подпирало заплывший, вовсе не видный глаз.

– Плохие люди, – сказал кореец.

Больше он ничего не сказал. Положил на землю мешок. Второй последовал его примеру.

– Садитесь к костру, – сказал казак. – Чай пить будем. Корейцы подошли близко, присели, протягивали руки за

кружками, которые им давал тунгус Илюшка. Они смущенно улыбались и все кивали, благодарили.

– Как добыча? – спросил казак.

– Плохая добыча, – ответил старый кореец с подбитым глазом.

Снова помолчали. Тунгус долил чаю.

– Кушать будете? – спросил казак.

Он был здесь главный. Все с этим были согласны. Ниночка тоже.

– Мы сытые, – сказал старый кореец. Второй кивнул, соглашаясь.

– Плохие люди, говоришь? – спросил наконец казак. Этот вопрос давно вертелся у Ниночки на языке.

– Вчера вечер приходили, – сказал старый кореец.

– Что делали? – спросил казак.

– Велел вести к камню.

– К какому камню?

– Камню, который небо падал. – Кореец показал на небо.

– Ясно, – сказал казак и посмотрел на Ниночку. Ниночка кивнула – поняла.

– Чего от вас хотели?

– Они говорили: веди тайга, показывай камень. Мы не хотел. Они ружье вынимал, Ким уводили.

Казак кивнул. Снова все замолчали.

– Один белый был, – сказала тогда, не выдержав, Ниночка, – а второй китаец, да?

Кореец с удивлением обернулся к Ниночке, но отвечать не стал, а посмотрел на казака, как бы спрашивая, надо ли говорить с этой девочкой?

– Говори, – сказал казак.

– Один большой, белый, – сказал кореец. – Второй не китаец, нет.

– А кто? – спросила Ниночка.

– Второй ниппон. Мой знает. Мой китаец знает. Мой ниппон знает.

– Японец? – удивилась Ниночка.

– Что он сказал? – Пегги стояла за ее спиной.

– Мистер Робертсон и его слуга были там, выше по реке, – перевела Ниночка. – Они заставили одного из золотоискателей вести их к метеориту. Они говорят, что Лю не китаец.

– Я же говорила вам, мисс, что он не китаец, – обрадовалась Пегги. – Я китайцев хорошо знаю. Они совсем другие.

– Они говорят, что японец.

– Таких людей я не знаю, – сказала Пегги.

– Мы знаем. Мы с ними воевали, – сказала Ниночка.

– Вы их победили?

– Это было позорное поражение царского самодержавия! – Ниночка постаралась выразить эту сложную фразу по-английски, но не смогла и не стала переводить, потому что поняла: все остальные молчат, ждут, пока она кончит разговаривать на чужом языке.

– Я ей перевела, – сказала Ниночка казаку, чувствуя, что нарушила течение важной беседы.

– Понимаю, – сказал казак. – Ей тоже не все равно.

– И что дальше делать будете? – спросил тунгус у корейцев.

– Лодку ждать будем, – сказал старый кореец. – Ким ждать будем.

Чаепитие продолжалось. Ниночха поднялась, отошла от костра. Пегги за ней.

– Зачем они пошли к метеориту? – спросила Пегги.

– Я не знаю, – сказала Ниночка. – Может, в дневнике капитана Смита было что-то сказано о метеорите?

– Я скажу мисс Смит об этом.

– Конечно, скажите.

Пегги побежала в избушку. Старый кореец глядел ей вслед.

– Совсем черт, – сказал он. – Откуда такой?

– Веселая, однако, – сказал тунгус. Ему Пегги нравилась. Ниночка представила себе, как Дуглас с Лю бредут по тайге.

Лю держит пистолет, угрожая корейцу. Сейчас они придут к метеориту, там Костик. Костик оборачивается на хруст ветвей, но поздно! Предательская пуля настигает его…

– Чего кричишь? – спросил казак. – Глаза открытые, а спишь.

– Я иду в тайгу, – сказала Ниночка. – И не пытайтесь меня удержать.

– Смешно говоришь, – ответил казак. – И далеко собралась?

– Я должна найти экспедицию. Им грозит опасность.

– В Новопятницке все господину исправнику скажешь. Или господину Филимонову. Они людей снарядят – поймают этих бандюг.

– А если они за это время всех убьют? И корейца тоже? – Ниночка смотрела при этом на старого корейца.

– Ой, плохо, – сказал кореец, но никакого желания спешить в тайгу на выручку своего товарища не изъявил.

– Их надо было на берегу взять, – упорствовал казак, – пока они не подозревали. А теперь они ждут погони.

– Но в экспедиции ничего не знают.

– А с чего ты взяла, что они убивать будут?

– Вы ничего не понимаете! – горячилась Ниночка, которая не могла изгнать из сознания образ падающего под пулями Костика. – Вам совершенно все равно! Я расскажу Ефрему Ионычу. Он будет сердиться.

– Ты меня Колоколовым не пугай. Я ему не подвластный. Я вольный русский казак.

Кузьмич обиделся, даже борода растопырилась.

– Я все равно уйду! – сказала Ниночка.

– Твоя воля, барышня, – ответил казак. – Только далеко не уйдешь.

– Пускай я погибну. – Ниночка была готова к жертвам. Она уже вышла на улицу Варшавы с бомбой в руке – держитесь, сатрапы! Единственным сатрапом на сто верст кругом был казак Кузьмич. Но и он не подозревал, какую бурю поднял в маленьком горячем сердце Ниночки.

Она побежала к избе, там был ее мешок, который она вчера принесла с лодки. Мужчины глядели ей вслед как на блаженную.

Ниночка ворвалась в избушку. И прямо к скамье – схватила свой мешок, высыпала его содержимое на пол, чтобы понять, что нужно брать в тайгу.

Вероника сидела за столом. Когда Ниночка вбежала, она разговаривала с Пегги.

– Пегги мне обо всем рассказала, – услышала Ниночка голос Вероники. – Дуглас узнал что-то о метеорите.

– Там люди, – сказала Ниночка. – Там Костик. Вы его знаете. И профессор Мюллер. А ваши друзья вооружены.

– Вы хотите идти туда, в лес? – спросила Вероника.

– Да.

– Но это опасно. Русский солдат пойдет с вами?

– Никто не пойдет.

– Но вы не найдете нужное место. Дуглас имеет проводника. А вы?

– Я поговорю с корейцами, – сказала Нина. – У отца есть немного денег. Он меня любит. Он мне даст. Я заплачу.

– Очень хорошо, – сказала Вероника. – Я иду с вами.

– Что?! – Это была самая большая неожиданность.

– У меня нет другого выхода, – сказала Вероника. – Все бумаги отца, вся его слава, его репутация, его честь – в руках у негодяев.

Ниночка вдруг увидела Веронику. Она ее не замечала за последние сутки. То есть видела, замечала, но не вглядывалась. За столом, вытянув перед собой тонкие сильные руки, сидела молодая женщина с бледным изможденным лицом. Густые пепельные волосы туго зачесаны назад и собраны на затылке в тяжелый узел. Серые большие глаза смотрят спокойно и даже равнодушно. И говорит Вероника обо всем так, словно собралась в соседний магазин за хлебом. И, впрочем, не столь важно, в магазин за хлебом или в непроходимую тайгу, главное, что она решила и ее решения никому не поколебать.

– Наше завещание у них, – сказала практичная Пегги. – Мистер Дуглас скажет госпоже: у меня завещание, у меня бумаги, я буду делать что хочу, а вы, мисс Смит, выходите за меня замуж или отдайте мне деньги.

– Это не столь важно, – решительно сказала Вероника.

Но Ниночка понимала, что это тоже важно. И не столько потому, что Вероника не могла возвращаться такой же нищей, как уехала, сколько потому, что она должна была восстановить свою справедливость и состояние было частью этой справедливости.

– Но в тайге очень трудно, – сказала Ниночка. – Я сама в тайге ходила. Правда, с мужчинами. А вы никогда там не были.

– Когда-то надо начинать, – сказала Вероника без улыбки. – Я была с отцом в Африке, в бассейне Конго. И думаю, что все леса одинаково неприятны.

– Начнутся ночные морозы.

– Значит, не будет комаров. И давайте, дорогая Нина, прекратим этот пустой спор. Я уверяю вас, что, не будь вашего решения отправиться в лес, я бы сделала это одна. Пегги может подтвердить.

– Да, мисс Смит сказала мне об этом до вашего прихода, – подтвердила Пегги. – И я иду с ней.

– Еще этого не хватало! – воскликнула Ниночка. – Это вам не Африка!

Пегги победоносно улыбнулась.

Ниночка отбросила свой мешок в сторону и пошла наружу. Она понимала, что не отговорит упрямых иностранок. А раз так, то ей придется стать самой разумной в этой компании. И договориться с казаком.

Вслед ей донеслись слова Вероники:

– Если вы будете договариваться, имейте в виду, у меня хватит денег, чтобы щедро заплатить русским солдатам.

Ниночка вернулась к костру. Ее ждали. Встретили взглядами, но ни о чем не спросили. Ниночка тоже молчала, не зная, как лучше начать разговор. Наконец первым нарушил молчание Михей Кузьмич.

– Передумала, барышня? – спросил казак.

– Нет, – сказала Ниночка. – Только я иду не одна. Англичанки идут тоже.

– Час от часу не легче, – сказал казак. – Что же я господину Колоколову скажу, когда вы сгинете?

– Послушайте, Кузьмич, – сказала Ниночка. – У моего отца – вы его знаете – есть немного денег. Если вы пойдете со мной, в Новопятницке отец заплатит вам сколько нужно.

– Так, – удивился казак. – Значит, я за бесплатно позволю тебе в тайге сгинуть, а если заплатишь из отцовских денежек, то живи? Так, что ли, получается? Да я тебя свяжу, паскуду, в избе запру. Никуда не пойдешь!

Матросы засмеялись, тунгус тоже засмеялся. Корейцы не все поняли, но улыбнулись.

– Я не шучу, – сказала Нина. – И богом клянусь, что это не прихоть. В тайге, куда они пошли, – экспедиция. Там люди ничего не подозревают. А Дуглас и китаец готовы на все. Я даже не знаю почему. Но вы-то знаете, какие они люди. Если они могли ограбить умирающего, если они могли избить корейцев и заставить одного из них быть проводником, значит, для них игра стоит свеч.

– Это так, – согласился казак.

– Мы не только должны идти туда, чтобы предупредить наших людей, но должны идти сразу, немедленно, может, даже обогнать Дугласа и китайца. Конечно, если мы втроем пойдем туда, это смешно, мы ничем не поможем, но хоть предупредим…

– Чего уж вы предупредите… – вздохнул казак. Опять замолчали.

– Если вы не хотите брать денег у меня, – сказала Ниночка, – то Вероника готова платить. У нее осталось немного денег. Кстати, Дуглас украл у капитана Смита и завещание, по которому он отказывает все свои деньги дочери.

– Много денег, да? – спросил тунгус.

– Не знаю. Наверное, много.

Тунгус сощурился и затянулся из длинной тонкой трубочки.

– Мы дороги не знаем, – сказал казак. – Все равно опоздаем.

– Дорогу я знаю, однако, – сказал тунгус.

– И ты пойдешь, Илюшка?

– Зачем не пойти? Дорогу знаю. Дорога недалекая. Послезавтра будем. Только идти шибко надо.

Из Ниночки словно выпустили воздух – она была готова отчаянно спорить и сражаться с мужчинами. А оказалось, сражаться и не надо. Казак сказал, что матросы и корейцы останутся у лодок. Если кто из начальства или казаков проплывет мимо, позовут на помощь.

Когда Ниночка вернулась в избу, чтобы собираться в поход, Пегги спросила негромко, видно, не хотела, чтобы мисс Смит слышала:

– А студент Андрьюша там?

– Там. Ты же знаешь.

– Он хороший, – сказала Пегги. – Только несильный. Если мистер Робертсон убивать будет, жалко.

– Всех жалко, – сказала Ниночка. «Странно, – подумала она, – я никому не сознаюсь, что спешу в тайгу из-за Костика. А Пегги может сказать об Андрее». И к стыду своему, Ниночка поняла, что, хоть и встречалась не раз с Андрюшей Нехорошевым, помнила его плохо. Нечто худое, нескладное, в очках. К тому же из другой партии – из эсдеков.

Собирались недолго. Через два часа вышли. Как только казак проверил, как уложены у женщин заплечные мешки, взята ли еда, ладно ли сидят башмаки, – в тайге шутить с этим нельзя. Тунгус повел в сторону от реки, по тропке из тех, что известны только тунгусам – хозяевам тайги.

* * *

С утра они копали траншею в валу. Это только на словах было просто. На самом деле широкий оплывший вал был набит сломанными деревьями, как компотная гуща ягодами. Только к полудню – уже и время остановилось, и сил не осталось, и радость открытия пропала – вода вяло потекла из воронки. Молчун продолжал упрямо и методично копать, молодые люди вяло тыкали

кольями в гниль и грязь, расшатывая и раздвигая стволы и сучья, а Мюллер неловко, но без устали тюкал топором, стараясь помочь остальным.

А вода текла сначала тонким ручейком, затем, найдя дорогу, потекла шустрее.

Далеко не сразу кто-то догадался обернуться, и они, к своему изумлению, увидели – и поняли мгновенно, что метеорит, открытый ими, вовсе не метеорит, а создание человеческих рук.

Это была верхняя половина шара, хоть и покрытого грязью и прилепившимися к нему сучьями, все равно правильная, точная, немыслимая в природе.

Обернувшись, они так и остались стоять в изумлении, а потом все сразу начали говорить, переспрашивая друг у друга, действительно ли остальные видят то же, что и ты, может быть, подвели усталые глаза?

Наконец, прерывая суматошные возгласы, Мюллер сказал твердо:

– Неоднократно я возвращался к разговору о множественности обитаемых миров, однако мои коллеги старались поднять меня на смех. Я открою вам тайну, мои друзья: как только я услышал о падении урулганского метеорита, мои надежды увидеть подтверждение моим взглядам получили новый толчок. Изучение мною сообщений газет и очевидцев о манере падения этого предмета убедило меня в том, что, вернее всего, мы имеем дело с управляемым кораблем иноземного происхождения. Однако я не говорил вам об этом, потому что насмешки коллег перенести куда легче, нежели насмешки моих спутников по этому путешествию.

– Там, внутри… – начал Андрюша и осекся.

Тут и Костю проняло. Он продолжил мысль Андрюши:

– Если это корабль со звезд, то внутри него были некие инопланетные существа.

– Почему были? – воскликнул Андрюша.

– Потому что в ином случае они бы вышли на поверхность, – сказал Мюллер. – Надеюсь, что их гибель в момент крушения – а чем иным, как крушением, мы можем объяснить падение этого тела в ленской тайге? – была мгновенной.

Молчун между тем подошел к краю воронки и стал подтаскивать обнажившийся под водой ствол, чтобы сподручнее подобраться к металлическому шару, что лежал на поломанных стволах, как птичье яйцо в гнезде.

Потом обернулся, подождал паузы в речи профессора и спросил:

– А как же она летала? Железяка эта?

– Для меня это такая же загадка, как и для вас, молодой человек, – сказал Мюллер.

– Я читал, – вспомнил Костя. – У английского писателя Уэллса. У него они на Луну летали в подобном аппарате.

– Возможно, принцип движения этого тела был реактивным. Это вам что-нибудь говорит? – спросил профессор у Молчуна.

– Нет, – сказал тот.

Он поднатужился, ствол сдвинулся и лег рядом с первым. Теперь до метеорита можно было дойти, не рискуя свалиться в воронку. Молчун первым пошел к шару, который, судя по обнажившейся его части, должен был в диаметре превышать десять саженей, и деловито постучал по нему кулаком.

Звук был глухой. Если внутри шара и была пустота, то оболочка была толстой – кулаком не простучишь.

Тем временем к Молчуну присоединились остальные.

– Не надо стучать, – остановил Ивана профессор.

– А чего?

– Все равно не откроют, – ухмыльнулся Костик. – Мертвяки не открывают.

Молчун стучать перестал, перекрестился. Стоял, ждал, что придумает профессор.

А профессор ничего не придумал. Пауза затягивалась. Тогда Андрюша спросил:

– А может, все же еще постучать?

– Чепуха какая-то, – сказал Костик.

– Знаю, что чепуха.

– Надо осмотреть его со всех сторон, – сказал наконец Мюллер, перепрыгивая на соседний ствол, чтобы увидеть шар справа.

Костик с Андрюшей постарались пробраться налево, а Молчун остался, где стоял, потому что происходящее настолько превышало возможности его ограниченного разума, что инстинкт самосохранения подсказал ему единственный выход: ничего не делать.

Он стоял и думал: врет, наверное, профессор. Мало ли какие камни бывают! И, может, он не с неба свалился, а всегда здесь лежал. Наверху что? Звезды. Господь бог и ангелы. Им незачем в железных шарах летать. Сейчас бы вернуться к палатке, достать из профессорского мешка флягу с коньяком. А почему бы и нет?

Рассуждая так, Молчун скреб толстым грязным ногтем по железному камню. Грязь облетала. Под ней был тусклый, очень гладкий серый металл. По нему тянулась тонкая, как нитка, округлая полоска. Молчун скреб по полоске – любопытно было, куда она ведет. Но она вела под воду. Тогда Молчун плюнул и пошел прочь, пока, обойдя камень, не вернулись другие. Костик, выходя из-за полушария, увидел его и спросил:

– Ты куда?

– По нужде, – ответил Молчун и пошел дальше, не оглядываясь.

Он перевалил через земляную насыпь и поспешил к лагерю. Там сразу полез в рюкзак к профессору, достал оттуда флягу и приложил к губам. Коньяк был горячий, славный, только слишком быстро влился в глотку. Жалко. Но все равно приятно. Молчун потряс флягой, еще несколько капель упало в рот. Молчун аккуратно завернул крышку и спрятал флягу на место. Пускай что хочешь думает, но не сознаемся, сказал он себе и успокоился. Так он никогда и не догадался, что очередное великое открытие – открытие входа в космический аппарат – принадлежало ему, беглому каторжнику.

А Костик, который первым вернулся к исходной точке, сразу увидел тонкую полоску, очищенную Молчуном.

– Глядите! – воскликнул он. А впрочем, восклицать и не было нужды, потому что Андрюша с профессором уже были рядом и тоже увидели тонкий, будто проведенный иголкой круг.

Сразу стало ясно, что если и удастся проникнуть в космический корабль, то надо еще более спустить воду из воронки, хотя бы на сажень. Принялись звать Молчуна, но тот не откликался. Тогда лопату взял Костик, Андрюша помогал ему топором, а профессор ворочал стволы колом. Углубить отводную канаву было трудно – чем глубже копали, тем шире становился вал и плотнее набит деревом. Часа два прошло, прежде чем канаву углубили настолько, что вода опустилась ниже возможного люка.

Вернулись к шару и стали думать, каким образом этот люк открыть. Андрюша не удержался и снова постучал. И, конечно же, без всякого результата.

Они тщательно расчистили и даже протерли рукавами весь люк и металл вокруг него в надежде увидеть какую-нибудь зацепку или замочную скважину. И ничего, конечно, не нашли.

– Давайте рассуждать логически, – сказал Мюллер, отмахиваясь от озверевших вконец комаров. – Разумеется, любая дверь открывается в первую очередь изнутри. Но если ты уходишь из дома или дома никого нет, а тебе надо обезопасить его от возможного похитителя, ты ее запираешь. А если мы так делаем на Земле, то и они, в небесных далях, должны делать то же самое.

– А если «сезам»? – спросил не без ехидства Костик.

– Какой «сезам»? – Профессор забыл о восточной сказке.

– В переносном смысле, конечно, – сказал Андрюша.

– А! Звуковой сигнал! – понял профессор. – Не исключено. Но давайте надеяться на нечто более обычное, потому что их слова «сезам» нам никогда не узнать.

Костик достал свой ножик и пытался всунуть его острие в нитяную щель. Безрезультатно. Они нажимали на разные места люка, и также ничего не выходило.

– Нет, – сказал наконец Мюллер. – Способ должен быть прост, и в то же время он должен исключать случайности.

– А если так? – спросил Андрюша и нажал обеими руками на люк, совершая при этом круговое движение, словно отвинчивая его.

Костик улыбнулся. Зрелище было нелепое. Когда у Андрюши не получилось движение в одну сторону, он, нисколько не смущаясь, стал поворачивать люк в другую сторону. И когда люк довольно легко двинулся и стал вывинчиваться, это было так необыкновенно, что Мюллер с Костиком замерли и затаили дыхание, будто боялись спугнуть корабль или помешать Андрюше.

Вывинтившись на три оборота, люк остановился – дальше не шел. Андрюша стал толкать его в разные места, и люк утопился правой стороной, повернулся вокруг вертикальной оси и замер.

Перед ними было темное отверстие, из которого исходил странный, легкий и чуть дурманящий запах, словно аромат экзотического цветка.

– Эй, – негромко произнес Андрюша, – там есть кто? Внутри было полное молчание.

Никто не решался сделать следующего шага. Вдруг Костик спросил, совсем не по делу:

– А как ты догадался этот круг вертеть?

– Не знаю, – сказал Андрюша. – Что-то меня натолкнуло.

– Ты думал об этом?

– Ни о чем я не думал.

– Молодые люди, – сказал Мюллер, – вы отвлекаетесь на частности.

– Мы ждем, когда вы, профессор, заглянете внутрь своего метеорита, – сказал Костик. – Там уже на стол накрыли.

– У меня создается ощущение, что вы не осознаете всего значения того, что происходит, – обиженно сказал профессор. – Мы с вами встретились с могущественной иноземной цивилизацией, преодолевшей немыслимые расстояния, чтобы достичь нашей планеты.

– Или ухлопать ее, – сказал начитанный Костик, который вспомнил выразительные картинки, виденные им в журнале

«Мир приключений», иллюстрировавшие повесть любимого им писателя Герберта Уэллса «Борьба миров».

– Я полагаю, – возразил профессор, – что цивилизация, которая постигла межзвездные сообщения, не может быть злобной.

– Почему? – спросил Костик.

– По той простой причине…

Но причины профессор не нашел и еще более рассердился.

– Я пошел, – сказал он, не двигаясь с места. – Нас ждут.

– Нас ждут мертвые тела, – сказал Костик.

Профессор не понимал, что за внешней грубостью и даже развязностью Костик скрывает страх, владевший им. Черное отверстие люка в космический аппарат представлялось входом в преисподнюю. Но так как Косте казалось, что спутники никоим образом не разделяют его страха, то и самому показывать его было нельзя.

– Я пойду, профессор? – тихо спросил Андрюша, поправляя грязными пальцами очки. – Я худее вас, мне сподручнее.

– Идите, Андрюша, – с облегчением сказал профессор. – И говорите нам оттуда обо всем, что увидите.

– Я увижу, – сказал Андрюша, словно находился в каком-то трансе. – Я увижу нечто подобное фобу.

– Андрей! – остановил его Мюллер. – Идите, не надо фантазировать. Если вы боитесь, я пойду первым.

– Нет, я не боюсь. Мне ничто не угрожает, – ответил Андрюша, взялся пальцами за края люка и, подпрыгнув, перенес ноги через нижний край люка. Потом он выпрямился, и голова его исчезла из виду.

И тут же внутри аппарата зажегся свет, так что торс Андрюши стал черным силуэтом.

– Осторожнее, Андрюша! – воскликнул профессор, отступая от люка. – Возвращайтесь.

– Ничего страшного. – Андрюша наклонился, чтобы выглянуть из люка. – Аппарат устроен таким образом, что появление человека включает приборы, которые обеспечивают его светом, теплом и прочими жизненными функциями.

– Ты сам говоришь? – вдруг спросил Костик.

– А кто же за меня?

– Ты говоришь как-то не так. Будто тебе внушают эти мысли.

– Костя, вы отвлекаете Андрюшу, – сказал Мюллер.

– Я опасаюсь, – сказал Костик, – не проникла ли в мозг Андрюши чужая сила, таящаяся в этом аппарате.

– Это чистая мистика, – сказал профессор. – Но если вам страшно, то вы можете вернуться в лагерь.

– Мне страшно. Но не за себя, – сказал Костик. – Мне страшно за все человечество.

– Почему? Нам ничто не угрожает. Мы ученые. И движимы гуманными побуждениями.

– Что ваш гуманизм по сравнению с тем, о чем мы не можем иметь представления?

– Гуманизм одинаково свойствен всем разумным существам. Он рожден христианством.

– А когда конкистадоры убивали ацтеков, – сказал Костик, – они тоже были гуманными?

– Это были нецивилизованные люди.

– Когда я иду по лесу, – сказал Костик, – и наступаю на муравейник, я не знаю, сколько муравьев я задавил. И не интересуюсь этим. Не потому, что я гуманный или негуманный, а потому, что я не замечаю всякую пакость под ногами.

– Это не аргумент, – вскипел профессор, – потому что муравьи не относятся к человеческому роду.

– А они? – Костик показал на отверстие люка, где скрылся Андрюша. – Они относятся к человеческому роду?!

– Подождите, – остановил его профессор. – А где Андрюша?

– Боюсь, что он их пленник, – мрачно произнес Костик. Только тут профессор увидел, что Костик сжимает в руке топор, которым они расчищали водослив.

– Андрюша! – позвал профессор, заглядывая в люк.

Там внутри было светло. Но свет был ровным и никаким, ниоткуда. И не было видно никаких предметов или дверей, как положено. Впрочем, остановил себя профессор, почему положено?

– Андрюша! – повторил он. Никакого ответа.

Профессор обернулся, потому что услышал, как сзади плеснула вода.

– Вы куда, Костя? – спросил он.

– Мне надоело быть пищей для комаров, – ответил тот, поднимаясь на вал, присаживаясь на поваленное дерево и доставая портсигар. – Здесь ветер. Приятнее.

– Но Андрюша не отзывается!

– Я вижу, – согласился Костик.

– Может быть, пойти за ним?

– Я бы не советовал, профессор, – сказал младший Колоколов, – потому что вы сгинете так же, как ваш студент.

– Но что дает вам основания так думать?

– Ничего. И я предлагаю вернуться к реке и сообщить в Якутск, чтобы вызвали войска. Желательно с артиллерией.

Профессор отмахнулся. Он решил, что Костик говорит от своего имени, но живое воображение Костика напомнило ему, что все это он уже читал в романе Герберта Уэллса. Потому ему хотелось бежать куда глаза глядят. Но он остался, ибо для бегства нужен толчок. А такого толчка не было. А без толчка человеку убегать стыдно. Перед собой стыдно. Костик лишь оглянулся и глазами нашел за валом неглубокую, относительно сухую яму, в которой можно будет в случае чего укрыться.

– Андрюша! – снова позвал профессор. Ответа не последовало.

– Костик, – сообщил поникшим голосом профессор, – я пошел внутрь. Если я не вернусь, нашему примеру не следуйте. Как можно скорее уходите отсюда.

– Не бойтесь, – сказал Костик. – Обязательно уйду. Но и вам лазить не советую.

– Надо, – сказал профессор. – Я как начальник экспедиции отвечаю за ее сотрудников.

И профессор, зажмурившись от тошнотного страха, чего Костик, конечно, не ощутил, переступил через край люка и оказался внутри метеорита.

Ничего не случилось. Вокруг царили спокойствие и тишина, которая может показаться громче пушечного выстрела. Не было звука шагов, потому что пол не был твердым. Впрочем, он не был и мягким, а чуть пружинил. Свойство рассеянного света заключалось в том, что невозможно было определить ни форму, ни размеры помещения, в котором стоял профессор. В нем не было двери, за исключением открытого люка, и непонятно было, куда идти. А тишина стояла такая окончательная, что профессор потерял дар речи и не смог заставить себя снова позвать Андрюшу.

Его вывели из затруднительного положения следы Андрюши – грязные мокрые следы, что тот оставил на упругом белом полу. Они каким-то загадочным образом постепенно впитывались в пол, растворяясь в нем, но все же их еще можно было разглядеть, и профессор с облегчением от того, что взгляд может хоть за что-нибудь зацепиться, пошел вперед, выставив руку, так как казалось, что стена может оказаться рядом.

Но стены не было, а было как бы перемещение окружающей преграды – профессор все время оставался в центре пространства. Но когда он обернулся и поглядел назад, то люка и тайги за ним не увидел. Но уже не испугался, так как находился по ту сторону страха.

Профессор почувствовал, что пол под ногами стал понижаться, но это не было склоном или лестницей – это было ощущением спуска.

И тогда он увидел Андрюшу.

Сначала он увидел Андрюшу, а только затем понял, что попал в центральное помещение межзвездного аппарата, куда более реальное и понятное, чем то беспространство, которое он миновал за последние минуты.

Андрюша стоял посреди круглого белого помещения, к стене которого был приделан широкий наклонный пюпитр. Его поверхность была не гладкой, а украшенной рядами кнопок и окошек. Некоторые окошки были темными, в других горел зеленый свет, однако стекла были непрозрачны, по ним лишь пробегали тени и искорки. Посреди комнаты возвышался продолговатый саркофаг – иного названия этому крупному предмету профессор дать не смог. Представьте себе стеклянное либо металлическое – понять нельзя, – будто бы прозрачное, но на самом деле совершенно непрозрачное пирожное эклер длиной в три сажени, правильно облитое глазурью, но покоящееся не на тарелке, а повисшее в воздухе. Были в том помещении и другие предметы, но Мюллер не увидел их, а обратил взгляд к Андрюше, который был задумчив, но не испуган. Он спокойно обернулся к вошедшему профессору и сказал:

– Я знал, что вы не оставите меня. Спасибо, Федор Францевич.

– Что это? – спросил Мюллер. А когда Андрюша промедлил с ответом, добавил: – Мы беспокоились, почему вы не отвечаете.

– Здесь… – сказал Андрюша, подходя к саркофагу и протягивая руку в направлении его, но не дотрагиваясь пальцами. – Здесь покоится обитатель этого корабля.