Текст книги "Разыскиваются полицией"

Автор книги: Ким Уозенкрафт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

– Пожалуйста, не тревожьтесь. Дальше меня это никуда не пойдет.

Хорошенькие дела. Менее девяноста дней за решеткой, а уже поползли слухи. Смеху подобно: персонал тюрьмы до смерти испугался, как бы ее не убили.

– Послушайте, – Дайана старательно сдерживала гнев, – я понимаю, что вы наверняка слышали такую фразу гораздо чаще, чем способны припомнить, но я невиновна в том, в чем меня обвиняют. Пусть меня посадили за решетку. Теперь я хочу лишь отбыть срок и приложить все силы к тому, чтобы доказать свою непричастность. Мне не нужно, чтобы кто-нибудь впутывался в мои дела.

– Что произошло с вами на свободе, меня не касается. – Тяжелые брови Иджера сошлись у переносицы. – Отбывайте свой срок, но не пытайтесь со мной крутить, и мы прекрасно поладим.

– Нет проблем, – отозвалась она.

– Кто-нибудь вас здесь знает? Вы кого-нибудь узнали? Кто-нибудь признал в вас полицейского?

– Нет.

– Уверены?

– Да. А что?

– В случае малейших сомнений в вашей безопасности мы можем поместить вас в такое изолированное место, где вам ничто не будет угрожать.

– А что под этим подразумевается? – Слово «изолированное» звучало не слишком пристойно, но она хотя бы избавится от сокамерницы, этой стервы Гейл.

– Ничего. – Иджер сдержанно, почти смущенно улыбнулся. – В некоторых кругах это место называют дырой.

– Понятно.

– Наш, так сказать, вариант «без удобств».

– Думаю, мне хорошо и здесь.

– Дайте мне знать, если у вас появятся любые сомнения относительно своей безопасности.

– Непременно.

Иджер откинулся на спинку, и его стул скрипнул.

– Тогда все в порядке. – Новая сдержанная улыбка. – Можете возвращаться к работе.

Дайана встала и направилась к двери.

– Уэллман!

– Слушаю вас.

– Если решите сотрудничать с нами и просветите нас, откуда вы взяли наркоту, вероятно, мы сумеет что-нибудь сделать с вашим приговором.

Дайана открыла дверь.

– Вот что я вам скажу: если вычислю, откуда взялась наркота, вы первый об этом узнаете.

Дайана тихо закрыла за собой дверь.

Гейл вошла в сарай последней: за Хиллари, которая сидела напротив, и двух женщин. Три другие были из третьего блока. Начальник бригады Нортон привалился к столу у кофейника. Гейл не понравилось, как он посмотрел на них. Улыбнулся, взглянул в упор на Хиллари и выплюнул мякиш жевательного табака в банку из-под кофе «Форджерс», которую использовал для этой цели. Поставил банку на стол и двинулся к лестнице, ведущей в складское помещение над раздевалкой. По спине Гейл пробежал озноб страха. Там припрятана большая заначка. Насколько она знала, не наркотики и не спиртное. Они хранились в помещении охраны. Но много иных полезных вещей: косметика, канцтовары, еда. Сюда приносили добычу после рейдов в сад, поскольку здесь было самое прохладное место и провизия портилась не так скоро.

Под ложечкой неприятно засосало, но и без этого противного чувства все было ясно: они пойманы с поличным.

Нортон опять улыбнулся бригаде и, насвистывая, начал подниматься по встроенной в стену раздевалки деревянной лестнице.

Хиллари нервно переминалась с ноги на ногу рядом с Гейл.

– Мы в заднице, – прошептала она.

Сверху скатился арбуз, едва не угодил на крышу гаража, ухнул вниз и, разбрасывая зернышки, сочно раскололся на полу.

Из-за ограждения склада высунулся Нортон, черные крохотные провалы глаз на багровом, точно волдырь, лице сверкали злобой.

– Негодяйки! – проревел он. – Как это на вас похоже: бесполезная кража, пустая дерготня! Хреновы воровки!

Женщины молча смотрели на него. А он выхватил из-за пояса мачете и принялся расправляться с овощами: рубил арбузы, кукурузу и швырял им в лица пригоршни зеленой фасоли.

Жиг-жиг-жиг – безумно пело лезвие и врезалось в дерево. Гейл обвела глазами гараж. Взгляд остановился на столе рядом с конторкой Нортона под стеной, где висели мачете. То, что ее интересовало, по-прежнему оставалось там, куда заключенным запрещено ступать: кусок стали, погнутое, сломанное лезвие газонокосилки. Гейл заприметила его сразу после того, как побывала на комиссии по условно-досрочному освобождению. Сегодня, похоже, последний шанс добыть его. Ей очень нужно это лезвие.

Она толкнула в бок Хиллари, послала ей выразительный взгляд и, пока Нортон продолжал бушевать, шагнула в сторону. Вот она уже на месте, протянула руку и ощутила холод стали; лезвие скользнуло ей в брюки, и она сжала его между ног.

Из-за ограждения показалась голова Нортона. Гейл похолодела. Она стояла в самой середине запретной зоны. Хиллари поспешно наклонилась, подобрала горсть фасоли и запустила в начальника.

– Эй, – закричала она, – а кто сказал, что это дерьмо – наше? Ты что, не знаешь, мы туда никогда не поднимаемся без твоего приказа.

Нортон хрястнул мачете по деревянным перилам, лезвие застряло в поручне и, вибрируя, осталось торчать. А он принялся неловко и торопливо спускаться по лестнице. Гейл скользнула обратно и встала за спинами других; сердце колотилось так, что было готово выскочить из груди.

Нортон подошел вплотную и гаркнул в лицо Хиллари:

– Понятия не имею, что ты о себе вообразила. Но тебе лучше убраться отсюда подобру-поздорову, пока я не выдвинул против тебя обвинения в нападении на федерального полицейского.

– Зеленой фасолью? – рассмеялась женщина.

– Сгинь! – прошипел он и, плюясь, крикнул всей бригаде: – Вон! Пошли к черту!

Хиллари вывела заключенных из сарая. Когда они приблизились к задним воротам, где дежурили три надзирателя, в голове Гейл стало необычайно легко. В ушах звенело. Как вообще она решилась на такое? Ей казалось, что она несла между ног чемодан. Одно неверное движение – лезвие провалиться в штанину и звякнет, ударившись об асфальт. Последует серьезное наказание. Обвинение в хранении оружия. Мгновение назад Гейл считала, что ей нечего терять. А теперь поняла, что может потерять все.

Но поздно: обратной дороги не существовало – только вперед, к воротам, последней в строю и ждать, когда ее обыщут.

Гейл встала в очередь и слушала, как билось сердце. «Будь все проклято! Дура ты, дура! Спокойно! Расслабься и сделай так, чтобы ничего не заметили по твоему лицу. Сегодня все как всегда, как в любой другой обыкновенный день, когда ты идешь через ворота. Ничего не изменилось. Ты устала, и тебе все наскучило. Опротивели ежедневные обыски на входе и на выходе, потому что ты не совершаешь ничего противозаконного». Гейл справилась с собой и обрела обычное состояние – уверенности и покоя, с ними она встречала регулярное унижение.

Гейл следила, как руки надзирателя охлопывали Хиллари. Ту самую Хиллари, которая только что сильно рисковала ради нее. Но Хиллари любит рисковать и легко решается на риск. Гейл обратится к ней первой, когда настанет время искать сообщницу для побега. Перемахнуть через забор и стать свободным человеком. Интересно, что проносила на себе Хиллари? Что бы это ни было, надзиратель не заметил. И пропустил в ворота. Следующей в очереди на охлопывание стояла Гейл.

Надзиратель пристально посмотрел на нее. Что-то заставило его обратить на нее внимание. Он все таращился и таращился. Гейл не отвела взгляда и попыталась обуздать нетерпение. Надзиратель, ворча, наклонился и старательно ощупал ее лодыжки. Черт! Слишком уж старательно. Он не спешил, медленно водил руками. Видимо, рассчитывал что-нибудь найти. Гейл посмотрела на него сверху вниз, он ответил ей взглядом. В этот момент послышались шаги. Надзиратель сразу распрямился. Гейл обернулась и увидела Нортона. Тот шел с мачете в руке, лицо побагровело, сальные волосы взлохмачены. Запыхавшись, он остановился у ворот и сверкнул глазами на женщин.

– Вот что, вы все здесь больше не работаете! Была бы моя воля, я бы вас всех до одной отправил чистить нужники. Чтоб я вас больше не видел!

Надзиратель у ворот посмотрел на Нортона, сделал знак заключенным проходить, шагнул к нему и обнял за плечи. Гейл не стала ждать, что произойдет дальше и, двигаясь по ведущей к главному зданию асфальтовой дорожке, старалась сохранить нормальную походку. Шла себе и шла. Путь от задних ворот до главного корпуса тюрьмы составлял около ста пятидесяти ярдов. На сей раз Гейл показалось, что он занял сто пятьдесят лет.

– «Вы все здесь больше не работаете!» – передразнила Нортона Хиллари. – За то, что прятали лимскую фасоль. – Она похлопала Гейл по спине, давая понять, что та может немного расслабиться и вести себя естественно, как всегда. Гейл рассмеялась вместе с остальными. Ее губы улыбались, голова согласно кивала, но ей хотелось лишь одного – скорее вернуться внутрь.

Попав в привычную обстановку камеры, она растянулась на койке. Дайана сидела в углу за столиком и читала бумаги. Гейл порылась в тумбочке, вытащила маленькие ножницы из контрабандного швейного набора и распустила с их помощью шов в матрасе. Это оказалось непросто. К тому времени, когда в толстой холстине образовалось достаточное отверстие, пальцы изрядно саднило.

Дайана продолжала работать, делая вид, будто ничего не происходит и она не замечает усилий сокамерницы. Но когда Гейл встала, повернулась к ней спиной и полезла за лезвием в штаны, не выдержала.

– Я бы вышла, если бы могла. Но не могу. Поэтому не стесняйся, делай, что тебе надо. Я здесь слепа. Ничего не вижу.

Вовремя сказано. Хотя у Гейл не было особого выбора – только не стесняться и продолжать делать, что ей нужно. Однако слова сокамерницы произвели на нее впечатление. Она снова легла на койку, засунула нож косилки в матрас и подоткнула простыню. Шов она зашьет после вечерней жрачки, когда Дайана уйдет на прогулку, а ее руки не будут трястись так, точно у нее белая горячка.

В следующий раз, когда Дайана уйдет на работу и Гейл останется в камере одна, она найдет для лезвия другой тайник. Хотя долго прятать его Гейл не собиралась.

Надо было смотреть, куда ступаешь, если не хочешь повредить себе лодыжку. Окружавшая Большой двор овальная дорожка длиной в четверть мили была грязной, в выбоинах и ямах, но Гейл бегала почти каждый вечер и успела изучить все главные ловушки. Этим вечером ей определенно требовалась пробежка. А позднее она постарается выяснить, готова ли Хиллари драпануть из этого проклятого места. Проблема заключалась в том, что Хиллари осудили на относительно короткий срок. На тридцать восемь месяцев. Неудавшийся побег добавит к ее приговору пять лет. Гейл полагала, что даже заядлая любительница рисковать Хиллари не готова понести такое наказание.

Гейл дышала в такт шагов: на четыре – вдох, на четыре – выдох. Она не подгоняла себя до последней четверти мили. А когда миновала софтбольный бэк-стоп, [17]17
  В бейсболе и софтболе расположенный за «домом» щит, который препятствует мячу вылететь за пределы поля.


[Закрыть]скрученную цепью развалюху с двумя рядами расходящихся за ним деревянных скамеек, разминающаяся женщина перестала махать битой и посмотрела на Гейл. Та не обратила на нее внимания, даже когда услышала: «Хорошее тело», – и продолжала смотреть перед собой на дорожку. Она не хотела осложнений, особенно теперь.

Гейл прислушивалась к шлепанью своих подошв по утоптанному грунту. К их ритму, характеру и старалась определить, громкий это звук, тихий или нечто среднее. Сейчас он был почти не слышен на фоне шума – криков и смеха, глухого стука баскетбольного меча, металлических ударов алюминиевой биты, аплодисментов после удачного взмаха бэттера. Парк звуков. Люди за игрой. Гейл взглянула на свои ступни на дорожке. Она знала, как убежать. И это помогало ей сохранить – или почти сохранить – рассудок. Она должна убежать, выполнить все точно и скрупулезно. И сумеет все сделать, если только не закроют стадион, как случилось два года назад, когда чинили и выравнивали беговую дорожку и закладывали выбоины грунтом, сложенным в кучу за медицинским корпусом. Пару дней Гейл с удовольствием тренировалась, не боясь на стометровке угодить ногой в яму. А затем начальство обнаружило, что в том грунте, который использовали для ремонта, полно незаконных медицинских отходов, в том числе чрезвычайно востребованные шприцы. Разумеется, использованные, но если не пожалеть немного дезинфицирующего вещества, их можно опять пустить в дело. Контрабандный рай для наркоманов, но спортсмены расстроились, когда надзиратели второй раз за месяц закрыли Большой двор, чтобы очистить напичканную иглами землю.

Гейл поставила себе задачу пробегать милю по воскресеньям, полторы по понедельникам и наращивать каждый день по половине мили, чтобы к пятницам получалось три с половиной. Суббота – день отдыха. Стадион и беговая дорожка полны любителями. По субботним вечерам Гейл обычно играла в карты с пятью другими женщинами, в том числе с Лизой, Хиллари и Крысой. С тех пор как Крыса начала трахаться с Джонсоном, в компании возникла напряженность, но женщины между собой решили: пока они вместе за карточным столом, не придавать значения отсутствию здравого смысла у партнерши. А в остальное время она была сама по себе. В хорошую погоду картежницы собирались за одним из уличных столов во внутреннем дворе, откуда можно было любоваться закатами, правда, недолго, потому что, едва лишь солнце касалось горизонта, надзиратель выкрикивал: «Дамы, двор закрывается! Расходитесь по своим блокам! Двор закрывается!» Здесь же сразу выделялись те, кому нравилось лишать заключенных удовольствия даже от столь малой толики свободы. Этих людей выдавало ликующее злорадство в голосе, когда они важно расхаживали и кричали в зажатые в кулаки мегафоны.

Гейл часто задавалась вопросом: как устроены мозги у этих созданий, охранников, смотрителей, насколько они преданы своему делу? Если в один прекрасный солнечный день тюремный начальник издаст приказ, согласно которому всех заключенных следует построить у гандбольной стенки и расстрелять, сколько человек из этих служак примут участие в убийстве? А потом отправятся по домам, к семьям, к своим дружкам или подружкам или в одинокие квартиры с пыльными кофейными столиками, откроют холодное пивко и устроятся перед телевизором. Ну и денек, будь он проклят!

Гейл бегала. До тюрьмы она почти не тренировалась. Была худощавой и могла есть что угодно, не подсчитывая калорий. Иногда возникала иная проблема – потребить достаточное количество калорий для поддержания веса. Случались периоды, когда она очень худела. Казалась по-настоящему изможденной. Можно стать тощей, превратиться в скелет, не прилагая к этому ни малейших усилий, если нарушено душевное равновесие. Гейл тоже испытала в жизни нечто подобное – тогда ее обуял такой страх, что она даже боялась есть. Оклахома. Гитарист. Ребенок, который не родился. Будущее их семьи растворилось в страхе всего, что угодно. Вернувшись из клиники в Далласе, Гейл два месяца жила на воде и соли. Да и это не всегда могла проглотить. Хотелось умереть, и она старалась заморить себя голодом, а другим говорила, будто сбрасывает лишний вес. Ее размер стремительно уменьшался: десятый, восьмой, шестой и, наконец, четвертый. Через несколько месяцев после того, как приятельница Оши уговорила ее образумиться, она достала на свет божий из шкафа свою маленькую черную юбку, и та показалась им не больше носового платка. Они посмеялись. А что оставалось делать? Это был единственный подобный эпизод в ее жизни, хотя тюремная еда могла привести к новому срыву. Но Гейл старалась сохранить аппетит. Или хотя бы его подобие.

Солнце висело низко – над тройным рядом скрученной в кольца проволоки спирального барьера безопасности. Вскоре надзиратели закроют Большой двор на ночь. Полоски перистых облаков на высоком небе окрасились снизу в розовое и оранжевое, а с обратной стороны подернулись сероватой синевой. Гейл не хотелось возвращаться в камеру. В этот вечер она чувствовала себя одиноко.

Гейл заканчивала последний отрезок полутора миль и воображала, что бежит на свободе по лесу, когда услышала за собой стук подошв. Кто-то буквально наступал ей на пятки. Она прибавила скорость. Преследователь не отставал. Замедлила бег. Сзади поступили таким же образом. Гейл перенесла центр тяжести на одну ногу и обернулась.

Дайана.

– Так и будешь висеть у меня на хвосте?

– Нет! – крикнула в ответ сокамерница. – Это ты фиг догонишь! – Она сделала рывок и легко обогнала Гейл.

Ее волнистые каштановые волосы развевались. Дайана бежала увлеченно, с изяществом прирожденной спортсменки. Гейл вышла на прямую, завершила дистанцию в своем обычном темпе и уложилась в достойные две минуты двадцать секунд, хотя в последнее время этот результат давался ей нелегко. Она тяжело дышала и видела, как Дайана легко преодолела финиш, который находился напротив ступеней, ведущих в массивное здание из красного кирпича с лабиринтом коридоров внутри. Это здание и было Сандауном.

Дайана стояла, закинув руки за голову, и восстанавливала дыхание. Гейл, стараясь не слишком громко пыхтеть, подошла к ней. Под нижним ребром полыхнула режущая боль. Ничего серьезного. Просто перенапряжение. Пройдет. Она надеялась, что никто не заметит.

Женщины молчали. Они жили в одной камере, как показалось Дайане, долгие годы, но перепалка на беговой дорожке стала самым длинным их разговором.

– А ты неплохо бегаешь, – похвалила Гейл.

– Выросла, гоняясь за коровами.

– Сколько тебе лет?

– Какая разница?

Гейл смотрела на Дайану и ждала.

– Двадцать четыре. А тебе?

– Какая разница?

– Ты же считаешь, что есть.

– Я этого не говорила.

Дайана пожала плечами, повернулась, бросилась вверх через две ступени, рванула дверь и, не оглянувшись, скрылась за порогом. Гейл согнулась, уперлась ладонями в колени и, медленно и тяжело дыша, хватала ртом воздух. Она оставалась в такой позе, пока боль из-под ребра не ушла, разогнулась и окинула взглядом двор. Ей показалось, что в сорокасемитысячный раз. Солнце стояло низко, над самой спиральной проволокой, которая была натянута между V-образными опорами по периметру ограждения. Двадцать четыре. Совсем ребенок. Попала в тюрьму явно за наркотики. Дайана годилась ей в дочери. И как бегает! Гейл стала размышлять, смогла бы она проявить себя на длинной дистанции или хороша только в спринте?

– Подъем! На проверку! – Утреннюю тишину нарушил пронесшийся по коридору распевный крик Свиной Задницы, огромной чернокожей женщины, чье прозвище говорило само за себя.

Дайана посмотрела, как Гейл молча поднимается и встает у двери, оторвалась от койки, потянулась, зевнула и заняла место рядом. Когда Свиная Задница прошла мимо, Гейл взглянула ей вслед, улыбнулась и покачала головой:

– Восьмое чудо света – федеральная жопа.

Дайана хихикнула:

– Размеры достигаются постоянным сидением и бездельничанием на государственных харчах.

Свиная Задница удалилась. Дайна забралась обратно на койку. Сидела, привалившись к стене и дожидаясь, когда закончится проверка и откроются двери камеры. Она испытала огромное облегчение оттого, что ее сокамерница заговорила с ней дружески. И в то же время у нее возникли подозрения: с чего бы это Гейл стала вести себя с ней если не тепло, то по крайней мере корректно?

Как только Свиная Задница закончила проверку, плюхнулась в дежурке на стул и открыла двери камер, к ним ворвалась Лиза, заключенная из ряда напротив, беспокойно посмотрела на Дайану и, запыхавшись, повернулась к Гейл.

– Мне надо немного мочи, – прошептала она.

– Что? – удивилась и одновременно забеспокоилась Гейл.

– Я узнала, что меня внесли в список сдачи анализов на сегодня. Как пить дать, накроют, если предоставлю свою. Из меня эта дрянь не выходит. Только вчера выкурила мастырку. – Она протянула картонный стаканчик и умоляюще изогнула брови. – Поможете?

Гейл покосилась на стаканчик, пожала плечами и двинулась к стоящему в глубине камеры унитазу из нержавеющей стали. Лиза отвернулась, будто из уважения к ее скромности. Вскоре Гейл вернулась со стаканчиком в руке.

– Ты что? – Лиза уставилась на дно. Там не оказалось ни капли мочи.

– Я писаю тогда, когда есть чем. Что, больше не к кому обратиться?

– Я никому больше не доверяю. – Лиза скривилась, будто вот-вот готова расплакаться.

Дайана соскользнула с койки:

– Давай.

Гейл и Лиза посмотрели в ее сторону.

– Поможешь? – взмолилась Лиза.

Гейл не произнесла ни звука, но ее взгляд говорил: «Действуй!» Дайана взяла стаканчик и удалилась в зону туалета. Господи, дело оказалось более неприятным, чем посещение гинеколога. Потребовалось немало усилий, чтобы выдавить из себя достаточное для анализа количество жидкости. «Анализ мочи на наркотики, – думала Дайана. – Надеюсь, я его пройду».

Наконец у нее получилось. Когда она отдавала полный до краев стаканчик, то испытывала странное чувство гордости. И одновременно ощущение, что немного сошла с ума.

– Спасибо, спасибо, спасибо! – Лиза уже собралась уходить, но повернулась к Дайане: – А ты уверена, что у тебя…

– Не хуже, чем у самой Евы, – ответила та. – Но как ты ухитришься… Ведь за тобой будут наблюдать.

Лиза достала из брюк цвета хаки резиновую хирургическую перчатку и помахала перед ее носом:

– Вот. Наполню мочой, завяжу узлом на запястье и запихну в себя. Только надо запастись французской булавкой. – Лиза направилась через коридор в свою камеру.

– Удачи! – пожелала ей Гейл и обратилась к Дайане: – Отлично сработано. Скоро увидимся.

И все. В ней больше не нуждались, она снова предоставлена самой себе. Гейл будет сидеть за завтраком в кругу подружек, смеяться, шутить и сочувственно выслушивать их жалобы. А она пойдет за стол, где сидят отбросы. Возникали моменты, когда Дайана предпочитала работать на кухне, а не отдыхать. Она больше не трудилась в посудомоечной, ее повысили и приставили к столам раскладывать поварешками по пластиковым тарелкам так называемую еду. По крайней мере, когда Дайана работала, ей не приходилось ломать голову, за какой столик сесть в зале.