Текст книги "Разыскиваются полицией"

Автор книги: Ким Уозенкрафт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Дайана закрыла глаза, и веки Гейл тоже стали сдаваться усталости, силам тяготения и бог знает чему еще; она почувствовала, как тело окутывает теплый туманный покров сонливости. В тюрьме Гейл этого не понимала, но здесь ей стало ясно, что за решеткой она по-настоящему не отдыхала. Спала – да, лежала с закрытыми глазами, даже видела сны, но настоящего отдыха не было. Не попадала в то место, где происходило обновление и подзарядка. Гейл вздохнула: «Господи, как хорошо!» – и задремала.

Она проснулась от того, что хлопнула дверь купе, открыла глаза и не могла сообразить, что происходит, пока не узнала в темноволосой, коротко подстриженной девушке Дайану. Она казалась испуганной, Стояла, прижавшись спиной к двери, сжимая в руке газету «Нью-Йорк пост».

– Ты не поверишь! – Она подала ей газету.

Они были на первой полосе, рядышком. Две ужасные тюремные фотографии из их дел, под подбородками номера. Ниже – заголовок черным жирным шрифтом:

ДВЕ ЗАКЛЮЧЕННЫЕ В БЕГАХ

Перебежчица из бывших полицейских и бывшая революционерка совершили дерзкий побег из тюрьмы

Гейл не сводила глаз с газеты и благодарила судьбу, что журналисты сумели раздобыть ее фотографию почти двадцатилетней давности. Ее глаза горели дерзким презрением, волосы бурно завивались и рассыпались по худеньким плечам. Она посмотрела на свое отражение в зеркале на двери купе. Ничего похожего на снимок в газете. Если в ней и осталось какое-то презрение, то она испытывала его лишь в тех случаях, когда позволяла себе, да и то умела скрывать. Глаза сделались спокойными. Буйство кудрей покорилось прическе. Если она наденет деловой костюм, то сойдет за юриста, биржевого брокера или исполнительного директора. Отвратительно, но полезно.

Дайане повезло меньше – ее фотография была сделана всего несколько месяцев назад. Но прическа и цвет волос многое изменили. Гейл решила, что не всякий патрульный узнает ее, если только она не повесит на себя пистолет и не примется размахивать им перед носом каждого встречного. Она выглядела довольно хиппово, но стильно.

– Ты читала?

– Нет! – фыркнула Дайана. – Увидела, что кто-то оставил на столе в вагоне-ресторане, и взяла.

Гейл развернула газету. Там оказалась фотография тюрьмы Сандаун, которая выглядела как замок мазохистов. И еще одна фотография Гейл вместе с другими заключенными, ее, как она вспомнила, сделали, когда действовала программа ликвидации безграмотности, а федералы стремились продвигать все замечательные программы реабилитации преступников, которые сами же предлагали. Это было связано с перспективой финансирования на следующий год. Гейл взглянула еще раз на старую фотографию и немного успокоилась: по тому, что напечатала газета, ни ее, ни Дайану узнать не сумеют.

– Недоумки! – воскликнула Гейл. – Кретины! Это все Джонсон. Готова спорить, он.

– Что такое? Ради Бога, объясни! – не выдержала Дайана.

– Журналист ссылается на работающий в тюрьме неназванный источник, который утверждает, будто несколько месяцев ему было очевидно, что я готовлю побег и принудила бежать тебя.

– И что из того? – улыбнулась Дайана. – Почему ты считаешь их настолько глупыми?

– А ты бы работала в тюрьме, если бы имела возможность получить другую работу? Какую угодно?

Дайана устроилась на небольшом сиденье рядом с Гейл и прочитала статью.

– Не исключено, что это даже нам на руку. Если они действительно так считают, то должны предположить, что я вскоре от тебя сбегу или мы уже расстались.

– Самое умное для нас изображать мать и дочь.

– С меня довольно собственной матери – боюсь, не справлюсь.

– Притворись.

– Слушай, давай останемся подругами, а не родственницами. Кроме того, ты не выглядишь достаточно в возрасте, чтобы сойти за мою мать.

– Тюрьма законсервировала. Чистоплотная жизнь, постоянный распорядок. Выглядишь молодой, даже если чувствуешь себя мафусаиловым деревом. Вроде того, что растет в Калифорнии. Иногда в тюрьме я ощущала себя именно так – укоренившейся и растущей там тысячи лет.

– Мама не пойдет, – решительно заявила Дайана.

– Почему?

– Это слово оставляет дурной привкус на моем языке.

– Ты говоришь о ней, точно она монстр.

– Она и была монстром. Своего рода.

– Она была больна, Дайана.

– Откуда тебе знать? Ты ее ни разу не видела.

– Зато видела много таких, как она. И могу сказать тебе вот что: ты должна простить ее и жить дальше. Конечно, мы не слишком хорошо друг друга знаем, но мне кажется, в тебе слишком много злости. Я понимаю, что значит…

– Может, понимаешь, а может, и нет.

– Понимаю, что значит носить в душе столько злости. Она съедает тебя. Тебе следует избавиться от нее.

– Научишь, как это сделать?

– Тебе придется решать самой.

– Ладно, на досуге подумаю. Что там пишут еще?

Гейл пробежала глазами статью до конца.

– Самые разыскиваемые в Америке. На этой неделе полиция охотится за нами больше, чем за кем-либо иным.

– Черт бы их побрал!

– И еще Интернет. Наши фотографии поместили в Интернете, а я даже не представляю, что это за штуковина.

– Не парься. – Дайана ходила из стороны в сторону – три шага туда, три шага сюда – и чуть не натыкалась на стены. – Просто наши лица увидит множество людей. Мы спеклись.

– Ничего подобного. Не надо так говорить. И, пожалуйста, сядь. Надо просто шевелить мозгами. Наша внешность отличается от того, что изображено на фотографиях. Документы вполне солидные. У Мэла хорошие связи. Самые лучшие.

– Что еще? – Дайана снова села с ней рядом и посмотрела на газету.

– Похоже, им не удалось заполучить комментарии родственников. Дальше говорится, будто ты объявила себя невиновной. А я больше не признаю насилия.

– Замечательно! – Дайана оперлась локтем о колено и уронила на руку голову так, чтобы Гейл не могла видеть выражения ее лица. – Что, так оно и есть?

– Да, я отказалась от насилия.

– На моем месте не отказалась бы.

– Наверное, не отказалась бы. Не знаю. – Гейл заметила, как на руку девушки упали слезинки – кап, кап… маленькие, светлые. Она погладила Дайану по спине.

– Нас так подставили, – прошептала девушка. – Я мечтаю убить тех подонков. Всей душой.

Гейл отдернула руку. Ей показалось, что от ее сокамерницы повеяло холодом. Ей приходилось жить бок о бок с убийцами. Однажды даже в одной камере. У тех, кого она знала, были нежнейшие души, словно свершенные ими злодеяния открыли в них некие глубины, куда постоянно стекала печаль, но не могла наполнить их до краев. Но в данном случае нечто иное. Предвосхищение события, негативная энергия гнева, способная довести Дайану до убийства.

Тихое, пугающее отчаяние.

Гейл опустилась на полку и смотрела на Дайану. Та распрямилась, смахнула слезы со щек, вытерла ладони об одежду и встала. Прислонилась к окну и взглянула на проносящийся пейзаж. Показались городские предместья – выгоревшие дома неярких цветов.

– Похоже, подъезжаем к Кливленду, – проговорила Дайана. – В Чикаго наши пути разойдутся. Каждая пойдет своей дорогой.

– Ты совершаешь ошибку. Тебе надо подождать. И все хорошенько обдумать.

– Нечего обдумывать. Я хочу найти их и заставить признаться судье в том, что́ они со мной сделали.

– Под дулом пистолета? Вряд ли суд примет такого рода признание. По крайней мере если судья узнает, как оно было получено.

– Все будет не так. А как, я пока не знаю.

– Тогда тебе нечего туда соваться. Во всяком случае, до тех пор, пока не созреет план.

– Отличная мысль, Гейл… то есть, я хотела сказать, Лиз. Однако план не залог безопасности. Я могу придумать самый лучший план, но из-за нелепой случайности все может пойти насмарку. Вот, например, у меня был план пойти в юридический институт, а меня увели совсем в иную сторону. Не получится никакого плана, пока я не окажусь на месте и не сведу концы с концами. Мне необходимо кое с кем пообщаться.

– Ты слышала о междугородней связи?

– Ты слышала о прослушивании телефонных разговоров?

– Ты слышала о телефонах-автоматах?

– Я еду. А тебе вовсе не обязательно. Ты не обязана меня сопровождать.

– А вдруг ты меня сдашь? Ты знаешь, как меня теперь зовут, как я теперь выгляжу. Что, если тебя арестуют и ты решишь заключить с властями сделку?

Дайана круто повернулась, ее лицо исказила злость.

– Да пошла ты!

Гейл встала.

– Успокой меня.

Дайана долго не произносила ни слова, лишь тяжело дышала. Спокойно! Никаких проблем. Она старается поступать правильно. Делать как лучше, для нее самой и для Гейл.

– Обещаю, я тебя не сдам, – медленно проговорила Дайана. Она уже вполне владела собой. – Даю тебе слово, а мое слово, подруга, крепкое.

Гейл смотрела на Дайану и не сомневалась, что та говорит правду. Нет, она не считала, что Дайана способна ее предать. Если бы она так думала, они сидели бы не здесь, а в тюремной камере. Но она хотела, чтобы Дайана успокоилась, поразмыслила над тем, что́ собирается предпринять, и отказалась от поездки в Техас, по крайней мере на время. Гейл не до конца понимала, зачем ей это надо. Наверное, увидела в Дайане многое от себя самой, когда была сорвиголовой двадцати с небольшим лет. Хотя помыслы Дайаны направлены в иную сторону. И еще ей ясно, что девушка ни перед чем не остановится: навлечет на себя серьезные неприятности, может, даже погибнет. Господи, не допусти, чтобы это случилось с Дайаной. И ни с кем другим. Гейл не сомневалась: Дайана – хороший человек, только запуталась, переживает трудный период и позволила гневу овладеть собой. В этом состоянии она способна совершить роковую ошибку. Как-никак она же бывший коп.

– Дайана, – произнесла Гейл, но запнулась, почувствовав, что поезд внезапно начал сбавлять скорость.

Ее потянуло вперед, а Дайана, чтобы не упасть, шагнула к перегородке купе. За окном возникла платформа, но на станцию это было не похоже. Состав остановился. Дайана взглянула на Гейл. На лице промелькнула тень страха – всего лишь тень, – и оно снова стало решительным.

Гейл это не понравилось.

Дайана прижалась лицом кокну. Гейл последовала ее примеру. Они разглядели немногое: серые строения, длинную бетонную платформу, а за ней множество путей, которые убегали в тоннели, а там, откуда они приехали, сливались в три или четыре колеи.

После нескольких часов перестука колес и мерного раскачивания вагона в купе стало спокойно и тихо. Они услышали, как открылась дверь соседнего купе и раздались деловые мужские голоса.

– Черт! – прошептала Дайана и направилась к выходу. Гейл схватила ее за руку и попыталась усадить на полку. – Нет! – прошипела девушка. – Если бы ты была обыкновенной пассажиркой, как бы ты поступила в такой ситуации? Вышла бы посмотреть, в чем дело. Вот именно это я и собираюсь сделать. Отпусти! – Она высвободила руку и открыла дверь.

Гейл поспешно опустилась на полку и раскрыла газету, чтобы спрятать помещенные на первой странице фотографии ее и Дайаны. Похоже, она вот-вот упадет в обморок; в разреженном воздухе купе плясали молекулы. А затем в дверях показались полицейские. Охрана поезда? Разве составы «Амтрэк» сопровождает полиция? Наверняка. И полиция привела с собой немецкую овчарку.

– Разрешите ваши документы!

Гейл полезла в сумочку за новенькими, с иголочки, водительскими правами. Проводник собаки зашел в купе, овчарка, вынюхивая запахи, повела мокрым носом. Дайана, пропуская полицейских в купе, шагнула в сторону туалета и достала права из кармана брюк.

– Пожалуйста, – сказала она.

Гейл подала документы молча. Она благодарила Бога хотя бы за то, что у нее не дрожит рука. Полицейские в купе, подрагивающий нос разыскной собаки. Гейл почувствовала запахи их формы из полиэстра, кожи ремней, на которых висело оружие, пса, услышала потрескивание рации и попыталась изобразить законопослушную гражданку, опасающуюся присутствия полиции, но которой нечего скрывать.

В горле застрял ком. Она с трудом его проглотила. Ей нечего скрывать.

Коп взял водительские права и достал рацию.

– Шестьсот семьдесят первый. Требуется десять семнадцать на двух лиц. Первое: фамилия Кинг, имя Д-е-б-о-р-а. Инициал второго имени – Э. Белая, пол женский. Дата рождения: 12/07/61, Нью-Джерси, водительское удостоверение 165566989. Вторая: фамилия Райт, имя Ники, инициал Л. Белая женщина, дата рождения: 3/15/79, Оклахома. Водительское удостоверение 9146874076. До связи.

– Десять четыре шестьсот семьдесят первому. Не отключайтесь.

Гейл посмотрела на подругу, не в состоянии понять эфирную галиматью. Зато Дайана прекрасно все слышала и представляла, что происходит. Сейчас дежурный забивал полученную информацию в компьютер. Проведут проверку. Национальный центр информации о преступлениях и преступниках даст ответ. Если документы Мэла не так хороши, как он обещал, они в глубоком дерьме. Проводник собаки щелкнул пальцами, и пес принялся усердно нюхать, кончик хвоста подрагивал.

Они ждали. Гейл поморщилась от запаха одеколона полицейского с рацией. Каждый раз, когда он переносил вес с одной ноги на другую, до нее долетали волны одеколонного аромата, молекулы надушенного копа проникали в нос и, растекаясь, захватывали все тело. Тошнотворное ощущение. Гейл вдохнула через нос, чтобы прочистить пазухи.

– Как зовут вашу собаку? – спросила Дайана.

Проводник покосился на нее не слишком дружелюбно и коротко бросил:

– Джинджер.

Услышав свою кличку, пес поднял голову. Проводник направился к туалету, Джинджер последовал за ним. Сел, ожидая приказаний. Мол, нет тут ничего, хозяин. Полицейские выскользнули в коридор. Первым – коп с рацией в руке. Стоял и ждал. Женщины сели. Дайана бросила взгляд на устроившегося за дверью Джинджера и вспомнила прочувствованный речитатив Джорджа Клинтона: «натасканный на травку пес подсел на наркоту по самый нос…» Запись принес в участок Ренфро, и все прослушали диск не менее восьми раз, прежде чем разобрали слова. Но когда поняли смысл, схватились за животы.

Из рации до Гейл донеслась новая чехарда звуков, зато Дайана уловила, что было сказано:

– Шестьсот семьдесят первый, оба объекта вне подозрений.

– Десять четыре. – Полицейский пожал плечами напарнику, кивнул Дайане и Гейл, вышел из купе и плотно задвинул за собой дверь.

Когда замок щелкнул, Гейл обмякла.

– Не могу поверить! Это Америка? Мы едем по Америке? Или нас везут по Европе сороковых годов? Что, черт возьми, это значит?

Дайана встала, выглянула из двери, задвинула створку и заперла на замок.

– Одно из двух, – по-деловому заговорила она, и Гейл увидела в ней копа. – Или у них имеется информатор, который сообщил, что в этом поезде везут наркотики. Или…

– Или?

– Или человек, утверждающий, что он тебе верный друг, а на самом деле не друг.

– На Мэла можно положиться.

– Гейл, эти полицейские располагают какими-то сведениями. Видно по их поведению. Они действуют не наобум. Что-то знают. Вопрос в том, о нас или не о нас.

– Очевидно, не о нас, иначе мы бы уже ехали в тюрьму. Документы выдержали проверку.

– Если только они не хотели убедиться, что это мы, и теперь станут за нами следить.

– Зачем?

– Хочешь меня убедить, что у тебя нет законспирированных друзей?

– В подполье?

– Да, в своего рода подполье. У любого полицейского слюнки потекут, только дай проследить за Гейл Рубин.

– Не думаю, что происходит именно это.

– Ты уверена, что происходит нечто другое?

– Мы не можем сойти с поезда, иначе полицейские решат, что с нами не все в порядке.

– Да. Подождем станции, когда они закончат обыск.

Женщины сидели и ждали. Воздух в купе сделался спертым. Они вспотели. Гейл стала разгадывать кроссворд в «Пост». Через сорок минут раздался гудок, и локомотив дернул состав. Поезд медленно покатил к станции. Черные буквы на белом фоне свидетельствовали, что они прибыли в Кливленд. Дайана принялась собирать вещи.

Гейл решила, что они совершают ошибку. В их билетах указано Чикаго – там они и должны сойти. А потом изменила мнение и тоже стала собираться. Черт! Не угадаешь. А в подобном состоянии – тем более. Наверное, так ощущаешь себя, если вводишь в вену наркотик. Отказывает голова, и ничего не соображаешь.

– Остаемся, – сказала она Дайане.

– С чего вдруг? – Девушка, не выпуская ручки собранного чемодана, плюхнулась на полку. – Нам надо выходить.

– Нет. Мы едем до Чикаго.

– Ты с ума сошла.

– Если полицейские увидят, как мы выходим из вагона, они все поймут.

– Заметим, что за нами наблюдают, останемся. Но я бы предпочла свалить – сил нет сидеть и дожидаться, когда нас арестуют.

– Ты паникуешь.

– Нет, я спокойна, насколько это возможно.

Поезд двигался в тоннеле. За окном мелькали тусклые, неяркие фонари. По мере того как поезд замедлял ход, интервалы между ними становились все длиннее. Наконец они оказались в огромной, освещенной пещере.

Глава одиннадцатая

Гейл сидела и смотрела на стоявшую в дверном проеме Дайану, которая сжимала побелевшими от напряжения пальцами выдвинутую ручку чемодана.

– Ошибка. Фатальная ошибка, – тихо твердила Гейл. Она вжалась в подушки на полке, словно, цепляясь за них, могла избежать ареста.

– Тебя схватят, – промолвила Дайана. – И отведут обратно в тюрьму.

– Я знаю, что делаю.

– Ни одна из нас не знает, что делает, но я руководствуюсь тем, что вижу и чувствую. Говорю тебе прямо: тебя возьмут за задницу, если ты здесь останешься. Это так же верно, как то, что я тут стою. Будь уверена.

Гейл достала из сумочки пачку банкнот и подала Дайане:

– Вот возьми, деньги тебе пригодятся.

Девушка посмотрела на купюры, но не пошевелилась.

– Бери.

Дайана взяла деньги и стала запихивать в карман брюк. Но вдруг остановилась.

– Пошли со мной. Я сумею тебя вывести.

– Неужели? – сердито буркнула Гейл. – У тебя есть план?

Дайана опустилась на колени, расстегнула на чемодане молнию, достала новую одежду и начала переодеваться. Наверное, чтобы заглушить страх. Или в надежде, что Гейл сдастся. Или чтобы побороть панику. Через минуту она совала деньги и водительские права в карман джинсов, опять зашнуровывала ботинки и запихивала пистолет за ремень. Чтобы спрятать его, набросила на плечи легкую хлопчатобумажную кофточку-распашонку. А прежнюю одежду сложила в чемодан и поставила его в угол купе. Ее одолевали сомнения: бежать, не бежать? Она не знала. И именно в тот момент, когда ей больше всего на свете требовался ответ, Дайана не представляла, что делать, и села на полку рядом с Гейл.

– Я хочу встретиться с тобой в Чикаго.

– Я не могу дать тебе координаты своих людей. Не имею права.

– Не надо. Давай договоримся, где встретимся. Например, в ближайшем к вокзалу пункте проката автомобилей «Херц».

– Грандиозный план.

– Ты придешь или нет? – Дайана заметила, что Гейл смотрит мимо нее в окно. Будто ее и вовсе здесь не было.

– Завтра в пять вечера. Если тебя не окажется, приду на следующее утро в девять. Если не явишься и тогда, начну смотреть новости и выясню, где тебя накрыли.

– Или предположишь, что я проскочила. И где-то скрываюсь.

Дайана поднялась, по-прежнему сожалея, что Гейл не передумала. Она так и не сумела понять, кто из них прав. Не сваляет ли она дурака и не попадет, выйдя из вагона, в руки закона.

Был момент, когда в повисшей в купе тишине возникло ощущение, будто нарушено какое-то обещание. Вот только они не давали друг другу никаких обещаний. Дайана хотела сказать что-то, чтобы Гейл поняла, насколько она ей благодарна, но не сумела, не нашла нужных слов. Любые слова покажутся банальностью или извинением за то, что бежит от сокамерницы. Гейл наверняка так считает: Дайана бежит от нее и совершает большую ошибку.

– Что бы ни случилось – удачи, – пожелала Дайана. – Что сделано, то сделано.

Она вышла из купе, оставив чемодан в вагоне, а с собой захватила черный нейлоновый рюкзачок, который на ходу забросила за плечо. Она радовалась, что не сумела подобрать слов. После того, что им пришлось испытать. И что бы она ни думала о преступниках, когда носила форму, пока она сидела в тюрьме, все в ее голове вывернулось наизнанку. Гейл была ее поддержкой. Вдохновением. Возможно, они прощались навсегда и Дайана будет скучать по ней.

Она вышла из вагона и улыбнулась стоящему на перроне кондуктору, убедилась, что никто не увязался за ней в тамбуре, окинула взглядом платформу. Никого. Но Дайана чувствовала себя обнаженной. Вспомнила, какой испуганной и уязвимой ощутила себя на вокзале. Снова оглянулась, а ноги уже несли ее вместе с толпой. Она будто плыла по плотному, как вода, воздуху. Погрузилась в омут, боролась с глубинным течением, хотела дышать, пыталась подняться к поверхности и хлебнуть воздуха.

Никаких полицейских. Впереди эскалатор. Копов нет. Дайана приблизилась к эскалатору и вместе с пассажирами встала на движущуюся лестницу. Пока все хорошо. Она убегала. Смывалась. Однако не верилось, что дальше пойдет так же гладко. Все вокруг вдруг приобрело удивительную плотность и концентрацию; она давила, не позволяя вздохнуть. Дайану окружали люди, но она чувствовала себя одинокой. Ей требовалась напарница. Гейл.

А Гейл сидела в купе, где стены отсвечивали бежевым цветом и исторгали волны мерцающей жары, как случается на шоссе во время зноя. Ей казалось, она различает пляшущие молекулы воздуха, и боялась упасть в обморок. Лодыжку дергало. Гейл наклонилась вперед, подтянула ноги к подбородку, зажала голову между коленями. Исчезли всякие ощущения, и она, сидя одна в купе, сохранила единственное желание – замереть, отринуть от себя шквал вопросов, которые, точно в замедленной съемке, вылуплялись в ее голове из коричневых коконов, трепетали и, подобно пойманным под стеклянный колпак бабочкам, бились о стенки. Только это стекло было стенками ее черепа.

Не следовало позволять Дайане уходить. Но она не могла остановить ее. А теперь девушка без присмотра. А если ее поймают? Не захочет ли она заключить сделку? Такое вполне вероятно. Теперь это в порядке вещей. Даже у парней из пресловутой мафии развязывается язык, когда копы берут их в оборот. Любой расколется. А полицейским будет приятнее посадить за решетку революционерку, пусть даже бывшую, чем своего человека.

Дайана, смешавшись с пассажирами, быстро шла по платформе. Она напустила на себя сосредоточенный вид. «Не забывай о Пен-стейшн, – вертелось в голове. – Вспомни, какими спокойными были Мэл и Гейл. Постоянно помни, что ты не беглянка». Вокзал кружился в водовороте и расплывался перед ее глазами. Дайана попыталась сконцентрироваться на отдельных деталях: вот дама, имевшая глупость пуститься в путь на каблуках-шпильках, девочка-подросток с розовыми волосами и таким количеством пирсинга, что, казалось, ее лицо вот-вот даст течь, гул голосов в транзитном зале, обрывки разговоров и топот. Дайана заметила обозначающую выход табличку. Надо туда добраться. А для этого просто продолжать идти вперед.

Затем возникли они: копы и собака – стояли справа у дверей, которые Дайана приняла за главный выход. Кого-то искали: осматривали пространство вокзала и пассажиров. Дайана знала этот взгляд, эту позу. Пес то поднимал морду на своего проводника, то смотрел перед собой; нос ловил запах страха. Вот он уловил чье-то напряжение и поднялся, ожидая команды.

Дайана вильнула налево под арку к поездам. Обратно туда, откуда пришла. Действовала по интуиции, потерянная, но двигавшаяся так, словно четко представляла, куда ей надо и как туда попасть.

Она скользнула мимо стоящей у эскалатора семьи и поехала вниз.

Ниже, ниже. Медленнее самого времени. Эта штука просто тащилась. Дайана побежала по движущейся лестнице, протискиваясь между чемоданами, едва в состоянии выдавить из себя вежливые реплики извинения. На нее косились. Вот и платформа. Поезд номер 909, отправление ежедневно. Дайана села и притворилась спокойной. Оглядываясь, она поняла, что следовало использовать всю силу убеждения, чтобы Гейл поняла, что происходит, попытаться вытащить ее из вагона. Но она бы все равно не пошла, Дайана не сомневалась. А теперь поздно. Гейл сделала свой выбор, и от Дайаны ничего не зависело. Черт с ним со всем. Надо бежать. Беги и не останавливайся. Дайана сделала вид, будто идет в начало состава, того, в котором сидела Гейл, – мимо редких кондукторов, помогавших пассажирам подняться в вагоны. Рукой зацепила лямку рюкзачка, переместила его на спину и одновременно передвинула пистолет на живот.

Она добралась почти до головы состава и посмотрела на пути, тянувшиеся параллельно тем, на которых по эту сторону платформы стоял поезд Гейл. Там не было другого состава, лишь чернота тоннеля выводила куда-то в мир. Дайана покосилась на окна поезда и сделала вид, что намерена садиться. Взглянула на кабину машиниста, заметила в окне чью-то спину. Оглянулась на платформу – пассажиры спешили закончить посадку. У нее был один шанс. Единственный.

Она спрыгнула с платформы на свободный путь и, очутившись на земле быстрее, чем ожидала, чуть не споткнулась. Рюкзачок зацепился за край платформы, Дайана дернула плечом, стараясь его освободить, упала на гравий, вскочила, поспешно и крепко прижалась спиной к бетону. И, пригибаясь и прячась за платформой, нырнула в тоннель. Она мчалась до тех пор, пока перрон не закончился и она не оказалась в мрачной прохладе под сводами. Остановилась в нескольких ярдах от входа и обернулась. Глаза скользнули мимо бегущих на посадку последних пассажиров, кондукторов, снимающих желтые лесенки и ставящих их к опорам в середине платформы эскалатора.

Дайана сжалась, ее дыхание остановилось.

Полицейские. Собака.

На эскалаторе. Один из них держал в руке рацию и говорил в нее что-то.

Она еще раз посмотрела в их сторону – копы вошли в поезд. Гейл!

Дайана бросилась наутек. Сначала спотыкалась о шпалы, пока глаза не привыкли к тусклому свету развешанных вдоль тоннеля маломощных красных, зеленых и желтых лампочек. Затем побежала быстрее, гравий хрустел под ногами, топот отдавался от сводов подземелья, точно беглым шагом маршировал целый полк. Дайана бежала, бежала, бежала. Казалось, целую вечность, всю свою проклятую жизнь.

Она запыхалась, рюкзачок колотил ее по спине. Выхватила из-за пояса пистолет и неслась, держа его в руке – внезапно испугалась, что он может самопроизвольно выстрелить ей в ногу или, того хуже, в живот. Сжимала рукоятку и мчалась. Тяжело дышала, вспотела, но продолжала бежать. Спокойно, спокойно. Теперь только вперед!

Внезапно в тоннеле возникло расширение, нечто вроде отростка. В этом месте к стене притулились два старых холодильника, образовав подобие будки. В проходе показались две тощие, узловатые, обросшие волосами фигуры. Потянулись в ее сторону. На темной от сажи коже лица сверкали белки широко раскрытых глаз. Дайана, пробегая мимо, показала им оружие, чтобы у них не появилось желания погнаться за ней.

– Спокойно! – бросила она. – Меня уже здесь нет.

Один из них открыл рот и крикнул вдогонку:

– Ну и катись, милашка!

Дайана не обернулась. Сохраняла темп.

Вскоре в тоннеле стало светлее. А затем появилось тусклое пятно выхода. Примерно в двух сотнях ярдов впереди. Точнее она определить не могла. Дайана припустила быстрее. Пот капал со лба, заливал глаза. Она протерла их рукавом, но они все равно горели от соли.

Гейл. Ее, наверное, уже арестовали. Или она по-прежнему сидит в купе и не знает, что ее вот-вот схватят. Дайана не могла определить, что ее поддерживало, – раньше это была надежда. Она бежала и представляла, как ее сокамерница проходит незамеченной, будто привидение, мимо полицейских и вырывается на свободу.

В коридоре, примерно в двух купе от нее, возникла суматоха. Гейл узнала голос одного из полицейских – того, что был с собакой.

– Ищи, Джинджер, ищи! – И щелчки потных пальцев. Затем приглушенные голоса, и в их басовитости властность военной команды.

Им ответил молодой голос, чистый и звонкий:

– Да пошли вы! Вы этого не сделаете! – Вслед грозный рык пса. В купе что-то упало, а потом по коридору поволокли тяжелый предмет.

Типичные звуки ареста. Подозреваемого тащат к месту заключения. Они отдавались у Гейл в ушах, звенели в голове, были живы в памяти. Но все происходило на самом деле. Надо было бежать с Дайаной. Бежать, пока был еще шанс.

Гейл сжалась в купе, боясь пошевелиться, боясь дышать.

В страхе, что на очереди она.

Она не представляла, сколько так просидела. Сколько прошло времени.

Звуки стали тише. Наконец Гейл решилась – протянула руку и подняла шторку. Прижалась щекой к стеклу, стараясь разглядеть, что происходит на платформе. Заметила полицейских, между ними парня в наручниках. Сзади шел важно поводивший хвостом Джинджер. Еще мгновение, и они исчезли из поля ее зрения.

Гейл вздохнула с облегчением и рухнула на полку. Теперь ждать. Пытаться успокоиться и ждать.

Заработали моторы локомотива, и она ощутила дрожание пола. «Слава Богу, сейчас поедем. Куда угодно, лишь бы убраться подальше».

Раздался стук в дверь. Гейл подскочила и молниеносно повернулась посреди тесного купе на триста шестьдесят градусов. Подняла шторку и беспомощно посмотрела в плексигласовое окно. На платформе никого. Стенки купе закружились у нее перед глазами. Она знала, кто стоит за дверью. Мужчины в форме. Мужчины с оружием. Она вдруг пожалела, что у нее нет пистолета. Но тут же прогнала эту мысль, взяла себя в руки. Зачем-то одернула рубашку.

И открыла дверь, не сомневаясь, что сейчас ее толкнут к стене и наденут на запястья наручники.

Но это был носильщик. Чернокожий, в нарядной белой рубашке и черных брюках. Он улыбался. Губы шевелились, он говорил что-то, но Гейл не разбирала слов – их заглушал звучащий в ее голове гимн «Аллилуйя». Она попыталась улыбнуться, прикусила себе щеку, чтобы не рассмеяться от нахлынувшего облегчения, от которого кружилась голова.

– Мисс Кинг?

Гейл кивнула. Она еще не привыкла к новой фамилии.

– Да. – Она посмотрела мимо носильщика, стараясь, чтобы он не заметил ее взгляда. Полицейских в коридоре не было. Она по крайней мере не увидела.

– У меня для вас факс. – Он подал ей простой коричневый конверт, поклонился и удалился.

Гейл снова проверила коридор, закрыла и заперла дверь. Прислонилась к створке, посмотрела на конверт. Улыбнулась, покачала головой, рассмеялась. Точнее, попыталась рассмеяться. Факс. Первый факс за всю ее жизнь.

Она узнала почерк Мэла с округлыми завитками. Всего страничка. Обычная бумага. Ни к кому. Ни от кого. Отправлено из Кинко в Нью-Йорке. В письме говорилось: «Твой давнишний приятель справлялся о тебе. Если хочешь, чтобы я дал его номер, позвони в любое удобное время. Но я бы не стал с ним общаться. Плюнь».

Том. Гейл села на полку и приступила к нудному занятию разрывания факса на мелкие кусочки. Позже она пройдет по составу и распихает клочки по общим туалетам и мусорным урнам в других вагонах. Наверное, она излишне осторожничала, но, как некоторые считают, человек не может быть слишком худым или слишком богатым. Гейл же полагала, что не может быть слишком бдительной. Она посидела и подождала, пока успокоится сердце.