Текст книги "Самый обычный день. 86 рассказов"

Автор книги: Ким Мунзо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

Анисовый ликер

Сеньор Нонель пообедал в ливанском ресторане с человеком, которого считал своим лучшим другом. Они отпраздновали семидесятитрехлетие сеньора Нонеля. Он уже очень давно не обедал так плотно и не пил спиртного и пришел домой немного навеселе. Несмотря на это, он без особых усилий справился с дверью; по дороге домой, с того самого момента, когда, выйдя из ресторана, он почувствовал, что выпил лишнего, сеньор Нонель представлял себе, как он будет пытаться попасть ключом в замочную скважину: ему не раз доводилось видеть подобные сцены в фильмах. Праздничное настроение привело его в то состояние духа, когда человеку хочется пропустить еще одну рюмочку. Поэтому он отправился в комнату (служившую ему спальней и кабинетом одновременно) и вытащил из шкафчика, где когда-то хранился богатый выбор самых разных напитков, бутылку анисового ликера, единственную, которая еще оставалась на полке, после того как врач запретил ему употреблять алкоголь.

В бутылке не оказалось ни капли ликера. Сеньор Нонель уже давно подозревал, что Матильда к ней прикладывается. Правда, ему никогда раньше не доводилось вынимать из шкафчика совсем пустую бутылку; это случилось потому, подумал бедняга, что в последние несколько недель он, впервые за много десятилетий, совсем не притрагивался к бутылке, каких бы страданий это ему ни стоило. Сеньор Нонель моментально понял, как развивались события: Матильда отхлебывала из бутылки чуть-чуть сегодня, чуть-чуть завтра, думая, что в промежутке между двумя ее глоточками хозяин тоже пропускал рюмочку. Убежденная, что с каждой ее вылазкой уровень ликера в бутылке убывал лишь слегка, и не ведая того, что сеньор Нонель совсем перестал пить, она потихоньку в одиночку опорожнила бутылку.

Сеньор Нонель никогда не придавал никакого значения этим украденным глоточкам анисового ликера. Матильда служила в его доме уже сорок семь лет и всегда была на высоте. Однако в этот день хозяин почувствовал себя глубоко задетым. Если уж ему удалось, прилагая огромные усилия, не пить на протяжении недель, то он имел полное право потребовать по крайней мере того, чтобы, вернувшись домой после прекрасного обеда и желая выпить одну (одну-единственную) рюмочку, у него была возможность осуществить свое желание: выпить эту самую рюмочку.

Поговорить со служанкой об этом напрямую казалось ему не слишком достойным. Пожалуй, будет лучше застукать ее. В тот же самый вечер сеньор Нонель пошел в магазин и купил новую бутылку анисового ликера. Придя домой, он налил себе стопочку и сделал на этикетке, украшавшей горлышко бутылки, незаметную отметку, чтобы зафиксировать уровень жидкости и иметь возможность определять, когда и сколько пила плутовка. На протяжении дня, пока Матильда убиралась в его комнате (то застилая постель, то ставя на место книги, которые он просматривал накануне), сеньор Нонель не спускал с нее глаз.

Несмотря на то что ему не удалось поймать ее с поличным, на следующий день уровень жидкости в бутылке снизился. Следовательно, решил хозяин, Матильда боялась, наверное, совершать свои вылазки, пока он бодрствовал. Должно быть, она действовала по утрам, до десяти часов – в это время служанка раздергивала шторы, чтобы разбудить его. Итак, с этих пор сеньор Нонель просыпался раньше, чем Матильда, и исподтишка следил за ней. Но застать ее врасплох ему не удалось. Объяснений этому могло быть только два: или, сам того не замечая, он снова задремывал и не просыпался, пока служанка не раскрывала шторы, или она отпивала из бутылки в другое время. Так или иначе, каждое утро уровень ликера в бутылке снижался на палец. Это заставило его предположить, что, вероятно, Матильда совершала свой недостойный поступок перед тем, как лечь спать, а не поутру.

Через три недели сеньор Нонель чувствовал себя окончательно одураченным. Одержимый своей идеей, он не ложился спать, пока не удостоверялся в том, что Матильда уже давно заснула. Утром он вставал раньше, чем служанка, и целый день следил за шкафчиком. Когда Матильда подходила к нему под предлогом (теперь сеньору Нонелю было совершенно ясно, что речь шла именно о предлоге) вытереть пыль, он не спускал с нее глаз ни на минуту. Когда женщина прищелкивала языком (потому что поведение хозяина и его напряженное выражение лица казались ей признаком старческого слабоумия), сеньор Нонель видел в этом прищелкивании выражение досады: служанка чувствует, что за ней следят, и поэтому может приложиться к бутылке только исподтишка. По ночам хозяину снилось, что он обречен не только не пить, но и постоянно созерцать, как уровень ликера непрерывно понижается. От гнева, который вызывало в нем подобное издевательство, язва в его желудке все росла, и росла, пока наконец не становилась больше его самого. Во сне он умирал, так и не разрешив загадки, и из гроба, который был поставлен на его кровать, в пламени свечи наконец-то видел среди теней, как Матильда подходила к шкафчику, вытаскивала бутылку и прикладывалась к ней. Ярость охватывала его в этой части сна не потому, что при жизни он так и не смог застать служанку на месте преступления, а оттого, что, поймав ее с поличным после смерти, уже не мог ничего сказать или сделать.

Здоровье сеньора Нонеля с каждым днем ухудшалось. Теперь он уже проводил большую часть дня в постели, не имея сил подняться, и Матильде пришлось выполнять одновременно работу прислуги и сиделки. Хозяин между тем не сводил глаз с заветного шкафчика, и когда один раз в день поднимался с постели с большим трудом, чтобы проверить уровень анисового ликера в бутылке, то неизменно замечал, что жидкости стало меньше. Сеньор Нонель начал думать, что существовала некая прямая зависимость между уровнем жидкости в бутылке и отпущенной ему жизнью, хотя объяснить себе, почему и как это происходило, было трудно. Когда наконец ликера осталось только на самом донышке, сеньор Нонель пошел на решительный шаг: улучив момент, когда Матильда ушла на рынок, он подмешал яду в остаток анисовки. Бедняга уснул с улыбкой на губах, очень похожей на ту, которую на следующее утро увидела на его лице служанка, когда нашла его мертвым.

Количество и качество

Июнь

Все называли его по фамилии – Мурель. Со школьной скамьи он всегда был для всех Мурелем. В университете, когда у остальных ребят из группы уже сложились такие дружеские отношения, которые предполагают употребление имен, все продолжали называть его Мурелем. В конторе судоходной компании, где он работал, все другие были Жузепами, Жуанами и Мариями, а он оставался Мурелем. Вплоть до того, что Баби звала его по фамилии даже в самые интимные моменты их свиданий, вонзая ногти ему в спину.

И если вы подумали, что он отличался резким характером или много о себе воображал, то вы глубоко ошибаетесь. Совсем наоборот: он был любезным и дружелюбным человеком. Баби не могла поверить своему счастью, особенно потому, что за последние четыре года она пережила целую серию романов с молодыми людьми, склонными к депрессии, из тех, которые целый день ищут, кому бы поплакаться в жилетку.

В этот вечер они были в квартирке Муреля. Она состояла из одной большой комнаты (служившей одновременно спальней, столовой и кабинетом), кухни и ванной. Парочка сидела на кровати. На полу стояла бутылка шампанского и два бокала. Поверх простыней между ними возвышался карточный домик, который Мурель возводил с ловкостью настоящего профессионала, к своему собственному удивлению и к радости Баби, смеявшейся над удивленным лицом своего друга, который только что обнаружил у себя неизвестные ему доселе способности. Когда он собирался водрузить самую последнюю карту, Баби расхохоталась так сильно, что матрас задрожал и карточный домик рухнул. Мурель изобразил на лице гнев, и Баби поспешила разыграть раскаяние и вымолить прощение при помощи ласк и лести.

Когда она пошла в ванную, Мурель тоже встал с постели. Он аккуратно сложил в стопку открытки, лежавшие на подоконнике, а потом поправил пепельницу, чтобы она стояла строго параллельно его краю. Мурель ненавидел беспорядок во всех его проявлениях.

Чтобы проветрить комнату, он открыл занавески и распахнул окно. Снаружи царила беспросветная мгла: ночное небо и темный фасад на другой стороне улицы казались всепоглощающей черной дырой. В этот поздний час только три балкона были освещены. В одной из квартир шторы были задернуты: там, на первом этаже, жила семейная пара, ссорившаяся целые дни напролет. Вторая (в мансарде) находилась так высоко, что Мурель ничего и никого не видел, кроме какого-то парня, который время от времени выходил на балкон покурить. Третья квартира располагалась прямо напротив окна Муреля. Она пустовала несколько месяцев, но около трех недель тому назад в ней поселилась девушка, которая работала в одном здании с Баби, но в другой фирме. Однажды, возвращаясь из кино, они встретили девушку на улице; его спутница и незнакомка улыбнулись друг другу и поздоровались. Сейчас, как это бывало очень часто по вечерам, девушка сидела в своем красном кресле и читала журнал.

Приходя домой, Мурель неукоснительно следовал установленному им ритуалу и принимал душ. Ему казалось, что вместе с водой в стоке ванны исчезало все напряжение рабочего дня. Потом он надевал шорты и рубашку. По квартире Мурель ходил босиком: ему нравилось ощущать холод керамической плитки подошвами ног. Сейчас он пил холодную воду из стакана и смотрел телевизор. Показывали гандбольный матч. Потом Мурель выключил телевизор и полистал фотоальбом Теренса Донована. Когда он поднял глаза от его страниц и посмотрел на часы, было уже полседьмого. Слишком поздно, чтобы звонить Баби на работу, и слишком рано, чтобы застать ее дома.

Он застал ее в семь. Они договорились: девушка придет ужинать к нему домой. Парочка ужинала и проводила ночь в квартире Муреля три или четыре раза в неделю. У. Баби они никогда не встречались: та жила вместе с тремя подругами в квартире, где плотность населения была значительно выше, и по этой причине обстановка не столь способствовала общению.

Баби пришла в девять часов. В половине десятого они уже накрыли стол и сели ужинать. Ровно через семь секунд (когда вилка Муреля прошла половину расстояния между тарелкой и ртом) Баби попросила принести перец. Бедняга проглотил слюну и положил вилку на тарелку. У девушки была такая привычка: едва сев за стол, она сразу просила принести какой-нибудь недостающий предмет. Правда, Мурель переживал пока ту стадию влюбленности, когда мы готовы все простить. Он встал из-за стола и пошел на кухню. На обратном пути, проходя мимо окна, он бросил взгляд на дом напротив и увидел соседку, которая на этот раз сидела не в кресле, а на кровати и держала в руке стакан.

Через два дня Мурель, облокотившись на подоконник, наблюдал, как скандалила пара с первого этажа в доме напротив. На фоне приглушенного расстоянием плача двух детей (никакие другие звуки не долетали до его ушей) муж ходил из одного угла комнаты в другой, яростно размахивая руками, а жена в это время развлекалась тем, что бросала об стенку глиняные кувшины один за другим. Мурель спрашивал себя, откуда взяла эта женщина столько кувшинов. Он наблюдал за ней пять минут, и за это время на полу образовалась целая гора осколков.

Когда спектакль закончился, Мурель перевел взгляд на комнату девушки, и ему показалось, что он увидел, словно во сне, как она проходила, раздетая донага, справа налево по комнате. Он не мог поверить своим глазам. В этот час в комнатах, где еще не включили свет, царил полумрак, а на улице было пока довольно светло, и из-за этой разницы обстановка внутри квартир виделась словно в тумане.

В субботу Мурель и Баби поехали на побережье, чтобы провести выходные в квартирке ее родителей, воспользовавшись тем, что они были в отъезде. В понедельник вечером Мурель позвонил Баби и устроился перед окном. Около семи соседка пришла с работы, положила сумку на кровать и исчезла в правом углу комнаты. Чуть позже она появилась снова со стаканом в руке и села на кровать. Раздеваясь, девушка утоляла жажду, делая глоток за глотком.

Мурель испытал чувство вины за свое вторжение в чужую частную жизнь, однако быстро рассудил, что не совершал ничего предосудительного: он просто сидел у окна своей собственной квартиры и смотрел на то, что открывалось его глазам. Ни один суд, подумалось ему, не нашел бы в этом состава преступления. Каждому дано право дышать свежим воздухом у окна собственной квартиры в такой душный вечер. И если бы соседка не желала, чтобы ее видели, ей бы ничего не стоило исправить положение: она могла бы задернуть занавески – только и всего. Тут Мурель обратил внимание на то, что за балконной дверью не было видно занавесок. По его наблюдениям, девушка обходилась самой примитивной обстановкой. Мурель напрягал взгляд изо всех сил, но с трудом мог различить отдельные предметы.

Примерно через час начали загораться огни в других квартирах. Девушка расположилась в кресле с книгой в руках, и Мурелю захотелось узнать, что она читает. Как раз в этот момент раздался звонок. Баби пришла вся взмокшая и страшно хотела есть.

– Что у нас сегодня на ужин?

– На ужин?

– Мы же договорились поужинать, дорогой.

– Сейчас я этим займусь.

Июль

– Какой из них самый мощный?

В конце концов Мурель остановился на том, который служил для наблюдений за звездным небом.

Дома он убедился в том, что продавец его не обманул: смонтировать прибор оказалось чрезвычайно просто. Чтобы освоить новую технику, он осмотрел все балконы в доме напротив. На втором этаже какой-то мальчик играл с ведерком, на котором были нарисованы морские звезды.

Когда, приблизительно без четверти семь, девушка пришла домой, Мурель был готов к наблюдению. Несмотря на темноту в комнате, он разглядел, как она клала сумку на кровать и раздевалась. Потом она скрылась за правой дверью и вышла оттуда со стаканом оранжевой жидкости в руке, которую она медленно пила. Эта дверь вела, должно быть, на кухню. Затем, почти сразу девушка направилась к левой двери, откуда появилась четверть часа спустя в халате. Мурель тем временем мысленно нарисовал для себя план квартиры: слева была ванная, справа кухня-столовая, а в глубине коридора, вне пределов видимости, – входная дверь. Он был страшно доволен: если даже при таком слабом освещении можно было прекрасно разглядеть, что происходило внутри, то позже, когда на улице станет темно, а в домах зажгутся огни, все станет видно до мельчайших подробностей.

Так оно и оказалось. Когда около девяти вечера в комнате девушки зажегся свет, Мурель пришел в восторг: картина была совершенно четкой. Он видел каждую деталь, словно на экране в кинотеатре: можно было различить даже блеск ткани на красном кресле. Кровать и ночной столик, стоявшие у стены в глубине комнаты, теперь были ему видны как на ладони.

Девушка улеглась в первом часу ночи. Перед тем как лечь в постель, она погасила верхний свет и включила лампу на ночном столике. Потом она целый час читала книгу в черной обложке с белыми буквами. Мурелю удалось разобрать название: The black path of fear[54]54
  Черная дорога страха (англ.).


[Закрыть]. Правда, он не смог прочитать имени автора, потому что оно было написано гораздо более мелкими буквами.

Когда девушка окончательно потушила свет, Мурель решил, что больше ему делать нечего. Он сложил телескоп, убрал его в шкаф и пошел спать.

Сложность заключалась в том, что он не мог использовать свою игрушку, когда Баби была у него в гостях. Чтобы увеличить промежутки между визитами своей подружки, он приводил в свое оправдание загруженность работой, а чтобы она не слишком сердилась, говорил с энтузиазмом об отпуске в сентябре, который они, впервые с момента их знакомства, собирались провести вместе.

Очень скоро Мурель выучил наизусть весь распорядок дня своей соседки, и ему больше не приходилось зря дежурить на своем посту. В тот вечер она пришла, как почти всегда, приблизительно без четверти семь и оставила свою одежду на кровати. Потом девушка сразу же пошла в душ. Выйдя оттуда, она немедленно убрала вещи с кровати, надела майку и джинсы и отправилась на кухню, где пробыла почти целый час. Потом она поправила покрывало на кровати, убрала вещи на столике, зажгла свет и уселась в красное кресло. Без пяти девять девушка подскочила со своего места, пересекла комнату и исчезла в глубине, за поворотом коридора. Через несколько секунд она вернулась в комнату в сопровождении какого-то парня.

По спине Муреля побежали мурашки. С одной стороны, в первый раз за время его наблюдений спектакль предстоял захватывающе интересный; но, с другой, ему было совершенно ясно, что именно сейчас следовало бросить это занятие, позвонить Баби, пригласить ее на прогулку и забыть обо всем, вместо того чтобы торчать у окна, созерцая сцену театра чужой жизни, которая вот уже некоторое время пустовала. Наверное, действующие лица отправились на кухню ужинать. Мурель покинул свой пост и тоже пошел на кухню.

Не прошло и нескольких минут, как он снова был у телескопа. Пока никаких изменений не произошло: парочка сидела на кухне, а комната оставалась пустой. А что, если, влекомые странной тягой к экзотике, они уже сливались в любовном экстазе прямо на кухне?

В семь минут одиннадцатого парочка, смеясь, вошла в спальню с бокалами в руках. Девушка поставила пластинку и начала танцевать под музыку, которой Мурель не слышал. Ему было очень обидно видеть, как они разговаривают, и не иметь возможности узнать, о чем идет речь. Он пожалел, что не умеет читать по губам. Но вот парень тоже начал танцевать. Однако очень скоро они оставили это занятие и стали медленно укладываться в постель, улыбаясь друг другу.

Этот парень приходил к соседке примерно два раза в неделю. Иногда заходил и другой молодой человек. Мурель убедился в том, что абсолютно невозможно с точностью установить график их посещений. В первую неделю основной пришел в понедельник и в четверг, а другой – в пятницу. На второй неделе основной явился во вторник и в субботу, а другой не пришел вообще. На третьей неделе основной навестил ее во вторник, а другой – в воскресенье. Даже когда Баби была у него, Мурель невооруженным взглядом определял, спит ли соседка в одиночестве или у нее гость.

Однажды вечером, когда Мурель отложил встречу с Баби, воспользовавшись пустяковым предлогом, соседка вышла на балкон вместе со своим основным кавалером. Они смотрели то на небо, то на улицу. Обозревая открывавшуюся ей панораму, соседка вдруг остановила свой взгляд на окне Муреля. Это был очень краткий миг – десятые доли секунды, не больше, но он сразу испугался. Девушка могла его заметить, несмотря на то что он принял все необходимые меры предосторожности и не зажигал в квартире свет. Однако, если бы так случилось, рассуждал он, складывая свой телескоп, она бы не вела себя со своим парнем так, словно ничего не произошло. Этой ночью Мурелю приснилось, что он наблюдал за девушкой в телескоп и ее гостем был не основной кавалер и не другой парень, а он сам. Когда соседка оказывалась прямо перед ним, на расстоянии вытянутой руки, она вовсе не казалась ему привлекательной, а ее пористая кожа пахла младенцем.

Август

Очень скоро история стала приедаться Мурелю, который опять стал чаще приглашать Баби к себе. Нередко, выйдя с работы, он шел в кино, а потом гулял. На углу его улицы был гастрономический магазин, куда ему нравилось заходить прежде, чем подняться в свою квартиру, и он проводил там немало времени, изучая сорта пива и прочих напитков, а также колбасных изделий. Готовить Мурель совсем не любил, поэтому обычно отдавал предпочтение холодным закускам. В тот вечер он пришел домой в четверть девятого и положил покупки на мраморный стол в кухне. Баби должна была прийти к половине десятого. На приготовление ужина у него ушло около тридцати минут. Поскольку до прихода Баби оставалось еще целых полчаса, Мурель достал свой телескоп.

От ужаса он окаменел. В комнате девушки появился телескоп, нацеленный прямо на него. А сама его соседка стояла за ним и смотрела в сторону Муреля. Он почувствовал, как рассыпаются в прах плитки пола у него под ногами. Через несколько минут Баби позвонит в дверь и окажется под прицелом телескопа, который был направлен сейчас на него с балкона дома напротив. Мурель растерялся. Может быть, задернуть занавески? Если он так поступит, соседка рассердится и повесит шторы у себя дома, чтобы отомстить ему и восстановить справедливость. Вся эта история уже превратилась в явное соревнование. Ты смотришь на меня, а я – на тебя. Безусловно, соседка заметила, что он за ней подглядывает. Не случайно же она купила телескоп.

Совершенно очевидно, ему ничего другого не оставалось, как удовлетворить любопытство девушки, точно так же, как она – вольно или невольно – удовлетворяла его собственное. Мурель уже было нашел положительные стороны в условиях этого договора, но тут ему пришло в голову, что для него в этой истории таится еще одна дополнительная опасность. Если телескоп девушки был достаточно мощным (а именно таким он казался), то она могла узнать Баби: девушки работали в одном и том же здании. Не воспользуется ли соседка каким-нибудь случаем – например, встречей у лифта, – чтобы рассказать его подружке о том, чем он занимается? Однако, поразмыслив несколько секунд, Мурель взглянул на это с другой точки зрения, позволявшей ему вздохнуть спокойно: раз соседка последовала его примеру и установила у себя телескоп, то теперь он имел такое же право отпускать язвительные замечания в ее адрес, как она – в его.

Мурель собрал телескоп и убрал его в шкаф. Потом он медленно, словно размеренность его движений доказывала абсолютное спокойствие его духа, закончил накрывать на стол. Чувство, которое он испытывал, нельзя было назвать смятением. Скорее это была смесь страдания и удовольствия.

Баби показалась ему более привлекательной, чем обычно. После ужина, когда они ложились в постель, подружка попросила его задернуть занавески:

– Мы у всех на виду.

– Да кто нас может увидеть? Дом напротив слишком далеко. Оставим окно открытым, а то очень жарко. Пусть будет небольшой сквозняк.

В ту ночь, подстрекаемый взглядом соседки, который он на себе ощущал, Мурель превзошел самого себя. Кончив дело, он – как ребенок, который показывает нарисованную им картинку, – подошел к окну и посмотрел на ее балкон. Ему показалось, что она стояла возле телескопа. (Правда, в такой темноте ему могло с тем же успехом показаться, что ее там не было.) Он был доволен собой. На следующий день он уже не просто будет подсматривать за ней в постели – ему будет известно, что соседка осознает на себе его взгляд.

В семь часов вечера Мурель расположился перед телескопом. Соседка уже была дома. Он видел, как девушка выходила из ванны в халате. Сняв его, она постояла немного, словно давая себя рассмотреть. Потом стала медленно одеваться, чтобы – как думал Мурель – дать ему возможность понаблюдать за каждым этапом этого стриптиза наоборот. Затем девушка подошла к перилам балкона со стаканом в руках. Она посмотрела на бегущие по улице машины, на хозяина магазинчика, который опускал жалюзи, и – с улыбкой – на него.

В девять часов вечера соседка исчезла за поворотом коридора, а потом вернулась в комнату. Однако ее сопровождали не знакомые Мурелю парни, а какие-то два незнакомца, один из которых тащил целую кипу книг. Наблюдатель решил, что эта компания собралась решить какие-то связанные с работой или учебой дела, почувствовал разочарование и решил было отойти от телескопа. К счастью, он этого не сделал, потому что четверть часа спустя все трое уже были в постели, а Мурель ломал себе голову, придумывая, как ему если не увеличить, то хотя бы повторить ее ставку.

Просить Баби лечь в постель с ним и еще с какой-нибудь девицей или парнем было невозможно. Мурель подозревал, что иногда, более или менее часто, Баби встречается с другими мужчинами, точно так же, как он сам встречался порой с другими женщинами (следовало отметить, правда, что в последнее время, с тех пор как телескоп превратился для него в любимое развлечение, ему было не до случайных знакомых). Как бы то ни было, подобное предложение не могло прийтись Баби по вкусу, тем более без предварительных объяснений. С другой стороны, объяснять ей всю подноготную, когда дело уже зашло так далеко, казалось ему невозможным.

Он провел все утро за изучением объявлений: «Недавно в браке, в связи с экономическими трудностями принимаю с 10 до 3-х часов ночи. Телефон…», «Приглашу домой. Я молода, стройна и необычайно привлекательна. Телефон…», «Каталонская куколка. Нежная и раскованная. Телефон…», «Разведенная, 28 лет, ищет мужчину, который бы скрасил ей летние ночи. Телефон…», «Анна, 19 лет. Красавица. Любительница. Приглашает тебя в уютную квартиру. Только для состоятельных клиентов. Соблюдение всех приличий гарантирую. Улица…», «Вдовушка, любящая домашний уют. Телефон…», «Мари и Пат. Секс до конца: 3.000. С обеими: 6.000. Греческие ласки: 8.000. Открыто с 9 до 9. И по субботам тоже. Телефон…». Это уже было похоже на то, что искал Мурель. Он просмотрел остальные объявления подобного содержания: «Дора и Лидия. Вместе: 5.000. Улица…», «Ирене и Таня. Молоденькие и хорошо воспитанные. Телефон…», «Биеда, негритянка, и Мари, белая. Все виды секса и удовольствий. Улица…», «Почему бы и нет? Эва, 18 лет, и Марисоль, 23 года. Телефон…», «Мы студентки, 18 и 19 лет. Полная конфиденциальность. Улица…». В конце концов он остановился на объявлении, которое лучше других отвечало его потребностям: «Две подружки, 18 лет и 24 года. Медицинские справки. В нашей квартирке или у тебя дома? Можем приехать в гостиницу. Телефон…»

Он набрал номер и договорился о встрече в тот же вечер в половине десятого. (Мурель счел, что половина десятого – подходящее время для того, чтобы посещение девиц осталось незамеченным. В это время на лестнице не будут толпиться мамаши со своими отпрысками, как в семь, когда они возвращаются из школ, а с другой стороны, их появление не вызовет подозрений, как при визите в двенадцать ночи.)

Девицы оказались более привлекательными, чем он ожидал. Обе были брюнетками. (По непонятной ему самому причине Мурель представлял себе раньше, что в подобных парочках всегда одна из девиц – блондинка, а вторая – брюнетка, пусть даже для этого одной из них приходится красить волосы.) Та, которая была повыше (она сообщила, что ее зовут Мари), развалившись на подушках, попросила хозяина квартиры задернуть занавески. Мурель отказался, приведя в качестве аргументов жару и клаустрофобию.

– Клаустрофобия? – вмешалась в разговор вторая девица (которую звали Паки), сморщив нос, словно засомневалась, не относится ли клаустрофобия к венерическим болезням. – Если будешь ложиться в постель перед открытым окном, то в один прекрасный день кто-нибудь станет тебя шантажировать.

– Для того чтобы стать жертвой шантажа, надо иметь много денег.

– Вот, кстати, о деньгах…

Мурель постарался расплатиться как можно более незаметно, прикрыв собственной спиной процесс передачи купюр. Не успел он даже оглянуться, как обе девицы уже лежали в кровати голые и ждали его. Прозаическое «Ну, вперед, поехали» не понравилось Мурелю. Соседке такое начало могло показаться недостаточно возбуждающим. Чтобы компенсировать этот дефект, он сам приложил максимум усилий и фантазии.

Во время передышки перед вторым раундом Мурель переживал: соседка наверняка догадается, что его гостьи – проститутки. Их выдавала не столько одежда или макияж (весьма умеренный), сколько желание поскорее перейти к делу. Паки захотелось чего-нибудь выпить. Мурель налил ей виски. Мари вышла в туалет. Хозяин дома сидел на краю кровати, а Паки своими длиннющими ногтями щекотала ему внутреннюю сторону бедра. Мурель сам не понимал, что с ним такое происходит. Как он мог оказаться в постели с двумя девицами, которые по большому счету его совершенно не интересовали, только ради того, чтобы соседка – какая-то соседка! – могла за ним наблюдать? В чем бы ни заключалось то странное соревнование, которое они вели, не договорившись о правилах игры, ему казалось, что дальше идти уже некуда. Он поднялся с постели и подошел к окну. Снаружи царила темнота. Стоило большого труда различить саму девушку и телескоп, а уж увидеть, угодил он ей или нет по выражению ее лица, вообще не представлялось возможным. Вдруг, как ему показалось, соседка поднялась со своего стула. Он понял, что не ошибся, потому что кухонная лампа высветила немедленно яркий прямоугольник на полу комнаты, в середине которой выделялся телескоп. Очень скоро прямоугольник погас, и темнота стала еще более плотной.

– Что ты там высматриваешь? – спросила Паки, перемешивая кубики льда в стакане виски.

Мурель обернулся. Паки послала ему воздушный поцелуй и пригласила вернуться в постель.

Всю ночь его мучила неотвязная мысль: соседка наверняка догадалась, что девицы были профессионалками, и, конечно, сочла это надувательством. Мурель не сомневался – подобный обман так разозлил ее, что с телескопом теперь покончено. И может быть, сегодня же вечером (или даже с утра, пока он будет в своей конторе) она закажет занавески на балконную дверь.

После работы Мурель зашел в гастрономический магазин. Прямо возле двери висел аппарат, выдающий билетики с номером очереди. Он оторвал один билетик: девяносто три. Постепенно магазин пустел, и наконец перед Мурелем остался только номер девяносто два: какая-то девушка, покупавшая ветчину, зельц и вино. Когда она пошла к выходу (в этот момент продавец выкрикнул: «Девяносто три!»), Мурель замер от неожиданности. И девушка тоже. Впервые с тех пор, как началась эта история, они оказались лицом к лицу на столь близком расстоянии – не только оптически, но и физически. Соседка показалась ему удивительно красивой и была гораздо моложе, чем он предполагал. Если бы не его прирожденная трусость, то Мурель бы с ней заговорил. Но девушка ему улыбнулась, и это окончательно его смутило. Пока она продвигалась к двери, Мурель дважды успел услышать, как продавец выкрикивает его номер.

Как он и предполагал, учитывая улыбку вечером в гастрономе, соседка не стала вешать занавески. Однако в эту ночь в ее постели никаких гостей не было. Означало ли ее поведение, что она считает их состязание завершенным? Это было невозможно. Мурель ощущал теперь на своих плечах груз ответственности: он должен был потуже закрутить гайки.

Все утро он обдумывал свою идею. Днем, обедая с Жуаном, он изложил ему свой план. Мурель собирался позвонить одной своей старой подружке, с которой давно не виделся. Эта девушка жила в Реусе, и такие штучки ей всегда нравились. Если Жуан придет к нему в гости со своей знакомой…