Текст книги "Никогда не поздно"
Автор книги: Кейт Хэнфорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Кейт Хэнфорд
Никогда не поздно
1
Похоже было, что ей понадобится все ее незаурядное умение держать себя в руках и всегда казаться холодной и спокойной. Глядя, как она с вежливой улыбкой слушает голливудского режиссера, незнакомый человек подумал бы, что эта привлекательная, безупречно одетая и причесанная женщина, лет тридцати пяти и никак не более, всегда хорошо владеет собой.
Только на самом деле ей было сорок шесть, и она боялась, что Рэй Парнелл заметит, как под тонкой шелковой блузкой у нее бешено бьется сердце.
– Ты ничего не ответила, – поторопил ее Рэй, а взгляд его карих глаз снова напомнил, будто она нуждалась в напоминаниях, что этот человек не всегда был ей чужим.
Она старалась говорить весело и непринужденно:
– Но, Рэй, твое предложение лишило меня дара речи.
– Уж чем-чем, а бессловесностью ты никогда не отличалась, – ответил он, подделываясь под ее тон. Но его глаза говорили совсем другое, и она вспомнила, каким настойчивым он мог быть.
Усилием воли она заставила себя не двигаться. Нельзя было допустить, чтобы руки начали теребить воротничок или накручивать на палец прядь волос. Нет, руки Фэй, грациозно сложенные, по-прежнему спокойно лежали на коленях. Она двадцать лет играла роль идеальной хозяйки дома для взыскательного мужа, и привычка ее не подвела. Она прекрасно умела говорить и делать одно, а думать и чувствовать совсем другое.
Фэй позволила себе улыбнуться, как улыбнулась бы любому известному режиссеру, – вежливо и тепло, но отстраненно.
– Рэй, безусловно, твое предложение мне льстит, но надо трезво смотреть на вещи. Я не играла целых двадцать лет. Это на велосипед можно сесть и поехать после такого перерыва.
– Неужели? – Он явно поддразнивал ее, а в глубоком голосе послышались хорошо знакомые мягкие нотки. Вдруг она отчетливо осознала, что теперь у нее на руке нет обручального кольца, и только белая полоска осталась от него на загорелом пальце.
– Есть и еще кое-что, – проговорила она, тут же пожалела об этом и замялась, но Рэй уже догадался.
– Почему именно ты? Почему Фэй Макбейн в роли Карлотты Фитцджеральд? – Он усмехнулся, взял со стола газету с какой-то рекламой и сделал вид, будто читает колонку, посвященную свежим голливудским сплетням: – Беспрецедентный шаг! Рэй Парнелл пригласил Фэй Макбейн на главную роль в мини-сериале по бестселлеру «Дочь сенатора». Его коллеги поражены этим выбором и задаются вопросом, не спятил ли известный режиссер.
– Конечно, спятил, – с облегчением заметила Фэй, обрадовавшись, что он не коснулся щекотливой темы, и подхватила игру: – Мисс Макбейн получила известность благодаря невразумительному сериалу для подростков, в котором она снималась более двух десятилетий назад…
– Эй, что значит «невразумительному»? Поосторожнее, миледи. Кажется, я припоминаю, что имел некоторое отношение к этой киноэпопее.
Она ответила искренней улыбкой. Рэй всегда умел посмеяться над собой, что в Голливуде встречается довольно редко.
– А правда, как ты объяснишь, почему пригласил меня на такую ответственную роль? Судя по тому, что я слышала о книге… – Она осеклась, потому что эта фраза вела прямиком на очередное минное поле. Она не читала книгу, но ее читала дочь, Кейси, а Фэй совсем не хотелось говорить здесь, в офисе Рэя Парнелла, ни о ком и ни о чем, связанном с ее неудачным браком.
– Как объясню? Во-первых, я режиссер и могу приглашать кого захочу. А во-вторых, у тебя огромный актерский потенциал и несомненный талант, а это большая редкость. Может, это и не то же самое, что сесть на велосипед, но, Фэй, талант не пропадает бесследно.
Она помолчала и наконец ответила:
– Мне надо прочесть книгу.
Рэй тут же вскочил с места и подошел к огромному книжному шкафу, забитому сценариями и книгами. Ни у одного из режиссеров, с которыми ей приходилось общаться, не было такого офиса, как у Рэя, – в нем царил уютный, почти домашний беспорядок. Здесь не было ни бесценных произведений искусства, ни французской мебели восемнадцатого века, словом – ничего, назойливо подчеркивающего преуспеяние. Стены комнаты оживляли только кадры из его любимых фильмов, и Фэй с радостью заметила, что среди них нет ни «Ночных прогулок в бикини», ни «Ужасов у моря».
– Вот, – сказал он, протягивая ей экземпляр «Дочери сенатора». – Сначала прочти роман, а потом я дам тебе сценарий. Мне кажется, Джерри Нейгл и Лен Брок неплохо поработали.
Она взяла книгу, и на мгновение их пальцы соприкоснулись. «Такие крупные руки выглядели бы неуклюжими, даже грубыми у другого человека, но руки Рэя казались изящными, когда он жестикулировал, и были нежными, когда… Прекрати!»
Фэй встала.
– Я должна как следует все обдумать, – сказала она.
– Слишком много думать опасно, – заметил Рэй. – Можно додуматься Бог знает до чего.
Она с подозрением взглянула на него, но, казалось, он не вложил в свои слова никакого двойного смысла. Светло-карие глаза Рэя потемнели, и она вспомнила, когда и почему это обычно случалось – когда ему чего-нибудь очень хотелось и он боялся, что может этого не получить. «Осторожнее, Фэй, – сказала она себе, – не воображай драмы там, где ее нет».
– Постараюсь, чтобы этого не случилось, – холодно ответила она и, только уже садясь в машину, поняла, как нелепо это прозвучало. Так, будто она снова превратилась в миссис Кэл Карузо, а ведь все это время в офисе Рэя она вела себя как Фэй Макбейн.
А кто же она на самом деле? Наверняка уже не миссис Кэл Карузо, и слава Богу! А кто такая Фэй Макбейн? Фэй Макбейн была девушкой, выросшей на Среднем Западе, провинциальной красавицей, продемонстрировавшей некоторые актерские способности в постановках университетского театра, пока некий ценитель талантов не убедил эту девушку поехать в Голливуд. Сейчас она уже не была юной девушкой и была ничьей женой, и перспектива жить, как ей хочется, после двадцати лет замужества ее весьма радовала. И почему должно было случиться так, что ее прошлое вдруг материализовалось в образе Рэя Парнелла с его нелепым предложением?
Ее подхватил поток транспорта, как обычно, совершавшего великие миграции по дорогам Лос-Анджелеса. Воспользовавшись вынужденной остановкой, Фэй сняла темные очки и стала придирчиво изучать свое лицо в безжалостном солнечном свете. Она с одобрением отметила высокие скулы, четкий овал лица и карие глаза с поволокой. Нос у нее был прекрасной формы от рождения, а вот над подбородком лет пять назад пришлось поработать хирургу-косметологу. Удивительно, но губы у нее все еще оставались полными и гладкими, можно было обойтись без инъекций коллагена. Она носила каре до плеч, а пышные волосы красила в естественный золотисто-каштановый цвет.
«Да, – подумала она, – ложная скромность ни к чему. Я все еще вполне привлекательная женщина. В любом другом месте даже сошла бы за красивую женщину, но не здесь, где красотки кишмя кишат. Здесь в цене молодость, но уж чего-чего, а молодости не вернуть». Машины наконец тронулись, и она нетерпеливым жестом надела очки. Ее раздражала необходимость постоянно беспокоиться о том, как она выглядит, особенно теперь, когда она рассталась с ролью жены преуспевающего человека. С какой стати понадобилось Рэю снова появляться в ее жизни и заставлять думать о том, как она будет выглядеть в крупных планах?
Только некоторое время спустя она позволила себе вернуться к тому, что мелькнуло у нее в голове во время разговора с Рэем. Она подумала о голливудских сплетнях. Пригласить сниматься актрису, не появлявшуюся на экране двадцать лет… Наверное, все эти годы между ними что-то было. Кажется, она собиралась выйти за него, пока не познакомилась с Кэлом…
Был уже поздний вечер, когда Фэй подъехала к дому, который она снимала в районе Санта-Моника. Кейси посмеивалась над новым жилищем матери и часто говорила, что оно целиком уместилось бы в кухне особняка, который Фэй считала домом в течение двадцати лет. Здесь не было ни джакузи, ни бассейна, ни помещения для личного шофера над гаражом. Но зато здесь не было и Кэла Карузо.
Фэй вошла в кухню, скинула туфли на шпильках и с наслаждением ощутила прохладу плиток кафельного пола. На автоответчике мигал красный сигнал. Она налила в стакан белого вина, нажала кнопку.
«Привет, милочка. Сто лет не виделись. Ты свободна в пятницу вечером? Давай пообедаем вместе – так хочется с тобой поболтать».
Голос принадлежал женщине, которая не изъявляла ни малейшего желания увидеться с Фэй с тех пор, как та развелась. Аманда что-то пронюхала, иначе бы не позвонила. Фэй передернула плечами и вылила вино в раковину. Значит, мельница уже заработала. Кто-то обронил словечко насчет того, что ее пригласили сниматься, и все аманды Голливуда теперь будут обсасывать эту новость. Вместо вина Фэй налила себе ананасного сока – все, что ешь или пьешь, потом видно на экране. И если это было верно двадцать лет назад, то насколько же осторожнее надо вести себя, когда тебе сорок шесть.
Второе послание было от Кейси.
«Ма, надо поговорить. Позвони мне сразу, как придешь». Как всегда, дочь говорила таким тоном, будто это она, Кейси, была женщиной средних лет, а Фэй – недавней выпускницей колледжа.
– Только после того, как приму ванну, милая моя, – вслух проговорила Фэй. Перед разговором с дочерью необходимо как-то себя взбодрить, и если она не может себе позволить бокал шабли, то вполне можно прихватить с собой в ванную ананасный сок и «Дочь сенатора» и на часок расслабиться.
Теперь даже ванну нельзя было принять без того, чтобы не думать о предложении Рэя. Точно так же, как в машине она изучала лицо, теперь Фэй внимательно разглядывала свое тело в высоком зеркале. Хорошо, даже очень хорошо для женщины, которой за сорок. Но что будет, когда она окажется рядом с этими прекрасно сложенными, загорелыми девчонками? Во времена ее юности Фэй считалась длинноногой, но теперь, когда чуть ли не все женщины перемахнули за шесть футов, она, со своими пятью футами и шестью дюймами, стала чувствовать себя низкорослой и тщедушной.
Как они называются, эти создания, которые с утра до ночи упражняются, будто готовятся к Олимпийским играм? Культуристки? Фэй провела рукой по бедру. На культуристку она не была похожа.
Она погрузилась в душистую воду, открыла было книгу, но тут же отложила ее в сторону. На нее накатила волна дремоты, и она растянулась в ванне, стараясь расслабить напряженные мышцы. В памяти непроизвольно возник образ Рэя, каким он был двадцать лет назад, – высокий юноша со слишком большими руками и ногами и длинным гибким торсом. Темно-русые волосы вечно падали на лоб, а глаза были такими же, как теперь, блестящими и изменчивыми, темнеющими от страсти.
Они стояли на пляже, и был закат, неправдоподобно романтический и красивый, как всегда в воспоминаниях.
– Фэй, – говорил он, – я боюсь только одного.
И она отвечала с ласковой насмешкой:
– Что не дотянешься до Висконти?
– Не смейся, – продолжал он, и в его голосе прозвучало что-то, от чего она замерла в ожидании. Он привлек ее к себе и, пропуская сквозь пальцы ее густые волосы, прошептал: – Единственное, что меня пугает, – это мысль о том, что, может быть, мне придется жить без тебя. Обещай, что этого никогда не будет. Обещай.
Она подняла к нему лицо, чувствуя себя удивительно сильной, как бывает сильной женщина, когда знает, что любима.
– Ма, ты где?
Голос Кейси ворвался в воспоминания, Фэй вздрогнула и села, а сердце у нее забилось так же сильно, как в офисе Рэя.
– Сейчас выйду, – крикнула она, завернулась в махровое полотенце и встряхнула головой. Да, конечно, Рэй уверял, что не сможет без нее жить, но это была ложь, древняя, как мир, та же самая ложь, из-за которой она в конце концов рассталась с Кэлом, – видимость любви, прикрывавшая предательство.
В окно был виден красный «БМВ», а Кейси в нетерпении расхаживала взад и вперед по кафельному полу кухни. Она всегда вела себя так, будто у нее совершенно нет времени. Фэй спустилась, стараясь казаться веселой и оживленной, и обняла дочь.
– Ма, почему ты не позвонила? Я же оставила сообщение.
– Я собиралась позвонить вечером.
Кейси прошла в гостиную, опустилась на диван и устремила на мать обвиняющий взгляд. На ней были льняные брюки и блузка из шелка с ручной росписью. Стрижка показалась Фэй еще короче, чем всегда.
– Сегодня вечером я обедаю с папой, – вызывающе заявила Кейси. Фэй никак не могла понять, почему у нее всегда появляется этот тон, когда речь заходит об отце. Она никогда не пыталась настроить дочь против Кэла и никогда не позволяла себе говорить о нем плохо. Фэй считала, что каждый ребенок имеет право на иллюзии в отношении своих родителей.
– Это замечательно, дорогая, – ответила она. – Именно это ты и хотела со мной обсудить?
– Ты прекрасно знаешь, что я хотела бы обсудить.
– Боюсь, что нет, – сказала Фэй, чувствуя, как у нее засосало под ложечкой. Слухи уже дошли до Кейси, а значит, и до Кэла.
– Ма, терпеть не могу, когда ты изображаешь из себя невинную девочку. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Говорят, ты собираешься сниматься в мини-сериале. Это правда?
– Пока это только слухи. Я должна как следует подумать, прежде чем принимать решение. Я даже еще не читала романа.
Кейси встала и начала ходить по комнате. У Фэй мелькнула мысль, что ее дочь похожа на следователя, который собирается разделаться с обвиняемым.
– Позволь мне высказать свое мнение, – заговорила Кейси. – Я думаю, ты делаешь большую ошибку. Эта роль, Карлотта… понимаешь, она настоящая сирена, роковая женщина. Она немолода, но великолепна. Как… как Катрин Денев. – Ее бледное лицо порозовело. Кейси всегда легко краснела, пожалуй, только эта черта и осталась в ней от детства. Но то, что она сказала, было обидно.
– Макияж и освещение творят чудеса, – сухо ответила Фэй.
– Ма, я не то хотела сказать. Ты прекрасно выглядишь, но все-таки ты уже не девочка.
– Как, по-видимому, и Карлотта Фитцджеральд.
– Но ты не играла уже целую вечность, – простонала Кейси. – Неужели ты думаешь, что можно вот так взять и начать с того самого места, где остановилась…
– …чуть ли не сто лет назад, – с улыбкой закончила Фэй. – Я полагаю, тебя и твоего отца беспокоит одно – чтобы надо мной не стали смеяться.
Кейси что-то протестующе пробормотала.
– Пока не имеет смысла это обсуждать, – продолжала Фэй. – Мне нужно время, нужно подумать. Но я тебе обещаю: если я соглашусь, то сделаю все возможное, чтобы надо мной никто не посмел смеяться. Такой ответ тебя устраивает?
Кейси взглянула на мать, и Фэй поняла, что той хотелось бы узнать намного больше. Что ж, ей придется потерпеть.
– У тебя есть еще время? Может быть, выпьешь чаю со льдом? – спросила Фэй.
«Первый раунд ты выиграла», – сказала она себе и вдруг почувствовала, что страшно устала. Если она решится оживить свою актерскую карьеру, ее ждут непрерывные сражения.
Жизнь детей преуспевающих голливудских агентов ничем не отличалась от жизни детей кинозвезд, и Кейси Карузо не была исключением. С тех пор как девочка научилась говорить, она ни в чем не знала отказа. Фэй не раз приходило в голову, что, если рядом не будет матери, из Кейси получится настоящее чудовище. И она оставалась рядом и ушла от Кэла, только когда дочь окончила колледж.
То, что она много лет жертвовала собой ради нее, до сознания Кейси не доходило.
– Почему именно теперь? – снова и снова спрашивала она. – У вас с отцом все было замечательно. Почему ты уходишь теперь, когда тебе за сорок?
Это означало, что глупо уходить, когда у тебя впереди ничего не может быть. Фэй, стиснув зубы, слушала дочь и даже не пыталась открыть ей глаза на то, что в отношениях с мужем ничего «замечательного» не было.
Фэй знала женщину, которая находила особое удовольствие в том, чтобы рассказывать сыну, какой негодяй его знаменитый отец. Она не могла забыть чувства гадливости, охватившего ее, когда та, склонившись над бокалом «Кровавой Мэри», со смаком описывала свои методы.
– Когда Джек меня бил, я бралась за «полароид». Я снимала подбитый глаз, расквашенные губы, потом посылала снимки сыну и просила смотреть на них всякий раз, когда ему придет в голову, что его милый папочка – великий человек.
Конечно, Кэл никогда бы не поднял на нее руку. Он был уравновешенным человеком и к тому же не мог причинить вреда тому, кого считал своей собственностью. Нет, жестокость Кэла была совсем другого рода, и самое примечательное: он даже не осознавал, что жесток. Такое предположение его бы ошеломило. Разве он не обеспечил ей жизнь, о которой большинство женщин могут только мечтать? Разве он не обожал дочь? Разве не осыпал знаками любви и привязанности жену?
Вся беда заключалась в том, что любовь и привязанность Кэла распространялась на слишком многих женщин. Вернее, он хотел заниматься любовью со многими женщинами, и это обесценивало его чувства. Когда Кэл говорил «я тебя люблю», это значило ничуть не больше, чем «желаю приятно провести время».
Краткий визит Кейси заставил Фэй снова вспомнить о том, о чем вспоминать не хотелось. Она еще держалась, пока читала роман и готовила тосты, но когда легла в постель, почувствовала, что не сможет заснуть. Окно в спальне было открыто, из сада доносился аромат ночных цветов, и вместо сна приходили воспоминания.
Она видела Кэла в первые дни после свадьбы – молодого, с густыми черными волосами и мощным телом, в белом халате с монограммой на кармашке. В минуты страсти его темные глаза становились похожи на ягоды черного винограда – матовые, с темно-пурпурным огоньком, тлеющим в глубине. Кэл глядел прямо ей в глаза, как всегда, когда лгал.
– Фэй, детка, это же ровным счетом ничего не значит. Через пять минут я о ней забыл.
– Тогда зачем она тебе понадобилась? – Она говорила холодным и спокойным тоном, хотя ей хотелось кричать от боли. Они были женаты всего полгода, а Кэл уже обманывал ее с актриской, снимавшейся в «мыльных операх», своей клиенткой.
– Ты не знаешь, как это бывает, Фэй. Эти курочки такое выделывают… У них своя тактика. Я как-никак живой человек, меня это возбуждает. Мы трахаемся, и на этом все кончается. Это совсем не то, что заниматься любовью с тобой. Дорогая, поверь, я люблю одну тебя.
Верила ли она? Да, какая-то часть ее хотела верить, что Кэл просто слаб, что женщины пользуются его пылким темпераментом, чтобы проложить себе дорогу к успеху. Кроме того, он действительно буквально поклонялся ее телу и занимался с ней любовью так самозабвенно, что в то время она жила с постоянным ощущением собственного эротического совершенства.
Ей хотелось крикнуть: «Неужели меня тебе мало?!» – но не позволяли гордость и внезапное ощущение, что она ведет себя как ребенок. Там, где она родилась и провела детство, муж и жена хранили верность друг другу, а если не хранили, то дело кончалось разводом. Она не могла себе представить, чтобы кто-нибудь из ее родного города оправдывал измену простой фразой: «Это ничего не значит». Но то было тогда и там, а это здесь и сейчас. Она вышла замуж за преуспевающего голливудского агента, который мог воплотить в жизнь или вдребезги разбить мечты любой из девушек, подобно ей самой, приезжавших из глуши. Иногда она смотрела на него как бы со стороны, как чужой человек, и видела жесткого дельца, которому нет дела до чувств клиентов, которого интересуют только власть, деньги и успех.
– Теперь Сибил, наверное, должна думать, что ты перед ней в долгу, – сказала она тогда мужу. – Может быть, для тебя это ничего не значит, а как для нее?
– Детка, Сибил после меня переспала уже с полдюжиной мужиков. Для нее это тоже ничего не значит.
Фэй почувствовала, что у нее внутри все сжалось. Интересно, Кэл тоже с тех пор переспал с полдюжиной женщин вроде Сибил? Казалось, он прочел ее мысли, потому что быстро подошел к ней и опустился на колени.
– Фэй, это больше никогда не повторится, – проговорил он, заглядывая ей в глаза. – Клянусь, мне никто не нужен, кроме тебя, и никогда не будет нужен. Я так люблю тебя, детка. И скорее дам отрезать себе руку, чем еще раз причиню тебе боль.
У нее мелькнула мысль, что отрезать следовало бы кое-что другое, и невольно с губ сорвался короткий смешок. Но тем не менее той ночью она холодно отвернулась от мужа. Только на третий день Фэй ответила на прикосновения его теплых губ и ласкающих рук и, хотя испытала обычное острое наслаждение, понимала, что все изменилось и она уже никогда не сможет ему доверять.
Когда она была беременна Кейси, Кэл обращался с ней, как с фарфоровой пастушкой. Он каждый день покупал ей цветы, помогал мыться и часами лежал, прижавшись лицом к ее округлившемуся животу. Они были близки как никогда, и она почти верила, что можно все начать сначала. Она простила ему интрижку с Сибил и говорила себе, что рождение ребенка свяжет их более тесными узами. У него будет семья, а семью предать труднее, чем жену.
Фэй зарылась лицом в подушку, она не представляла себе, что воспоминания о бесконечном предательстве Кэла все еще способны причинять такую боль. Сна не было ни в одном глазу. Она встала с постели, опустилась на колени перед окном, положив голову на руки. Самым болезненным для нее был его второй обман, потому что он вдребезги разбил ее надежды.
Когда родилась Кейси, Фэй почувствовала себя так, будто выросла на целую голову. Она держала на руках ребенка, умиляясь тоненьким рыжим волоскам, покрывавшим головку малышки, удивляясь неожиданной силе крошечной ручки, вцепившейся в ее указательный палец. Как каждая молодая мать, она считала, что другие не способны ощутить такой радости, и Кэл тоже был на седьмом небе от счастья.
– Ты сделала меня самым счастливым человеком на свете, – говорил он. – Больше мне желать нечего.
Ее радости пришел конец на следующий день после того, как она вернулась домой из клиники, и этот конец, так же как и в истории с Сибил, был возвещен телефонным звонком. Всегда в роли вестника выступала какая-нибудь знакомая Кэла, и никогда никто из ее друзей, потому что у нее, в сущности, и не было друзей. Выйдя замуж за Кэла, она приобрела множество знакомых и растеряла всех, кого прежде считала друзьями.
– Хочу поздравить тебя, Фэй. Я уверена, что твоя малышка – просто чудо. Никогда не видела Кэла таким счастливым. Мы встретились вчера вечером в ресторане. Он был с этой новой девушкой из его офиса, знаешь, с длинными черными волосами. Разумеется, там ничего такого нет, просто работа…
Разумеется, ничего такого. Фэй как-то раз приглашала эту черноволосую девицу на обед и заметила, как та смотрела на Кэла, но в последние месяцы беременности она была так поглощена своим новым состоянием, что похотливые взгляды казались ей чем-то неважным, чем-то, принадлежащим иному, банальному миру.
Кэл очень убедительно отрицал свое близкое знакомство с девушкой, но однажды Фэй случайно сняла трубку и услышала обрывок разговора.
– Рита, я же просил тебя не звонить мне домой.
– Моя соседка завтра уезжает в Сан-Диего. Квартира будет в нашем полном распоряжении.
– Чудесно, детка, просто чудесно, но не звони мне сюда. Никогда. Даже если твоя подруга собирается на Сатурн.
Фэй осторожно положила трубку, рот вдруг наполнился горечью. В то время как она переживает душевный подъем, воображает, что их совместная жизнь начинается заново, Кэл спит со своей служащей. С Ритой. С Ритой, чья подруга завтра уезжает в Сан-Диего. Она представила себе, что будет происходить завтра в квартире Риты.
Он будет раздеваться, нетерпеливо срывая с себя одежду и бросая ее на пол, пинком отшвырнет ботинки в угол. Его глаза затуманятся, и, опрокинув девушку на постель, он будет шептать: «Я тебя люблю».
Дело было не в Рите, дело было в Кэле, который не может не расстегнуть ширинку даже тогда, когда жена носит в себе его ребенка.
С этого момента их отношения в корне изменились. В них больше не было места ни взаимному уважению, ни доверию. Кэл столько раз повторял: он любит только ее, его измены ничего не значат, это больше никогда не повторится, что его уверения стали похожи на издевательство. Фэй больше не хотелось плакать, и она перестала спрашивать: «Неужели тебе мало меня?» Было ясно, что ему мало.
Она вжилась в роль жены Кэла Карузо – безупречная хозяйка дома, прекрасная мать, произведение искусства, которое он демонстрировал публике. Кэл стал менее тщательно скрывать свои похождения, и однажды во время вечеринки Фэй застала его в объятиях одной из своих так называемых подруг в собственном доме. Она сразу же вышла, бесшумно прикрыв за собой дверь, зная, что он ее даже не заметил.
Фэй старалась смотреть на него просто как на приятеля, с которым ей приходится делить дом, приятеля, обладающего многими прекрасными качествами, но безнадежно распутного. Она отдавалась ему раз или два в неделю и считала это чем-то необходимым для здоровья, но лишенным всякой романтики. Фэй ни в чем не упрекала его, но запретила ему говорить, что он ее любит.
Она почти забыла, что такое быть по-настоящему любимой, и на время это ее даже устраивало. Слишком больно было бы воскрешать в памяти сильные чувства, которые теперь были для нее недоступны.
Фэй встала с колен и почувствовала, что ноги у нее совсем одеревенели. Она снова забралась в постель и попыталась заснуть, но еще одна навязчивая мысль копошилась на дне сознания: Кейси не верила, что ее мать может справиться с ролью.
Черт побери, она все-таки актриса и может играть. Речь не о ее юношеских триумфах в университетском театре и не о пляжных сериалах. Она играла все двадцать лет брака, исполняла свою роль с таким совершенством, что вполне заслуживала премии Академии киноискусства.
– Не бойся, Кейси, – выдохнула она в темноту. – Смеяться надо мной не будут.
