Текст книги "Пепел тебя (ЛП)"

Автор книги: Кэтрин Коулс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Кэтрин Коулc
Пепел тебя

Пролог

ХЭЛСТОН

пять лет назад

– Продолжай идти. Продолжай идти. Продолжай идти.

Я повторяла эти слова снова и снова, хоть они уже едва срывались с губ. Они стали моей мантрой. Ровный ритм гнал меня вперед, даже если вой ветра глушил звук, а губы почти не шевелились.

Мои зубы яростно стучали, когда я изо всех сил пыталась заставить свои ноги продолжать движение. Свежие порезы на животе жгли, когда ветер хлестал по тонкой рубашке. Хотелось сорвать ее и сбросить все, к чему он прикоснулся.

Я щурилась, пытаясь разглядеть хоть что-то сквозь густые деревья и падающий снег.

Из груди вырвался всхлип, когда босая нога угодила на острый камень. Мне казалось, что снег уже отобрал у меня чувствительность, но я ошиблась.

Я сказала себе, что это даже хорошо. Значит, ноги еще не отмерзли – пока.

Я оглянулась. Тишина. Я больше не слышала его. Сначала он кричал мое имя в ночь, а потом умолк.

Тишина всегда хуже. Я поняла это на четвертый день. А потом были еще двадцать девять. Дни, когда я была уверена, что умру в той сырой, темной пещере. Дни, когда я иногда даже этого хотела.

– Продолжай идти.

Я сжала кулаки, тело тряслось, и я вонзила ногти в ладони, надеясь, что боль заставит меня двигаться. Ногти отросли – нечем было их подстричь. Но к боли я привыкла. Мой порог стал выше, и ногти, режущие кожу, почти ничего не значили.

Живот свело в жестокой судороге. Суставы ныло и тянуло, словно я та жестянка из старого фильма. Как же он назывался?

Вспышка головокружения накрыла меня, за ней поднялась волна жара. Я будто вспотела, будто пылала изнутри. Желание сорвать с себя тонкую рубашку стало почти нестерпимым.

Болело все – от кончиков пальцев на ногах до корней волос. Казалось, кожа трескается.

Я споткнулась и рухнула на колени. Ледяной снег был блаженством для раскаленной кожи. Я позволила себе упасть на спину. Благословенный снег. Холод просачивался в кожу, успокаивая.

С ветром донесся голос. Мне почудилось, что он зовет меня.

Слезы побежали по вискам. Это он. Он нашел меня.

Нужно подняться. Бежать. Сражаться.

Но я не могла. Может, мне повезет, и он наконец меня убьет.

Надо мной что-то шевельнулось – силуэт.

– Хэлстон?

Голос был низким, шероховатым, словно его прошли наждачной бумагой. Но в нем было что-то успокаивающее, мягкое. Не так, как у того мужчины.

– Вот черт, – проворчал другой. – Она что, в ночной рубашке? На улице девять градусов мороза.

– Сообщи, – резко бросил тот, что стоял надо мной.

Силуэт снова качнулся над лицом, то приближаясь, то уплывая. То четко, то туманно. Но каждый раз, когда зрение прояснялось, меня поражала его красота: темные волосы, густая щетина на резкой линии челюсти, нос, будто когда-то сломанный. А глаза…

Глубокая синь. Я будто тонула в этих озерах. Добрые. Не злые. Не такие, как те коричневые, полные ярости.

– Хэлстон, теперь ты в безопасности. Мы тебя вытащим. Скажи, где болит?

Я услышала, как второй мужчина диктует цифры, затем – треск рации.

Я открыла рот. Попыталась что-то сказать. Но ни звука.

Мужчина наклонился, достал что-то из рюкзака.

– Надо согреть тебя.

Он потянулся укрыть меня одеялом и застыл. Резко поднял голову и посмотрел на напарника.

– Она в крови. Ее порезали.

Второй выругался:

– Остальные будут тут через тридцать минут.

– Надо согреть ее. У нее переохлаждение.

Они задвигались вокруг меня.

Синие глаза склонились ближе.

– Нужно тебя перенести. Будет больно. Но иначе мы тебя не согреем.

– Нет, – хрипнула я. – Жарко.

Боль мелькнула в этих прекрасных синих глазах.

– Тебе кажется, что жарко. Тело тебя обманывает. Мы должны тебя перенести. На счет три. Раз. Два. Три.

Огненная боль пронзила меня, когда мужчины подняли и переложили куда-то. Но я не издала ни звука. Это стало инстинктом. Ему всегда нравилось, когда я кричала. Я научилась молчать и не давать ему этой власти.

По краям зрения плыло темное марево.

Чья-то рука сжала мою.

– Хэлстон, не теряй сознание.

Эти бездонные глаза заполнили весь мой мир. Такие красивые.

– Синий, – прошептала я.

Он сжал мою руку сильнее.

– Хэлстон!

Но я уже уходила под воду. И мне было все равно. По крайней мере, на краю темноты меня встречала доброта.

1

ЛОУСОН

Настоящее

Я зажмурился от утреннего солнца, хлынувшего в спальню, и попытался убрать вес с больного плеча – того самого, что я повредил еще в школе на бейсболе. Но пошевелиться не вышло. Черт, я едва мог дышать: маленькая пятка упиралась прямо в диафрагму.

Шестилетний ребенок не должен обладать такой силой. Но Чарли спал так, будто его заперли в клетке и он пытался вырваться. Пинался, махал руками. Однажды даже поставил мне фингал. Объяснять это на смене было очень весело.

Сейчас он лежал поперек моей огромной кровати, и у меня оставалось меньше тридцати сантиметров свободного пространства, а пятка глубоко въедалась в живот. По крайней мере, в лицо не попал – уже неплохо.

Будильник заорал на тумбочке, и я дотянулся через маленький клубок в кровати, чтобы его выключить. Глаза жгло, будто кто-то плеснул туда кислоту.

Кофе. Срочно нужен кофе. Желательно в виде капельницы, которую можно носить с собой весь день.

Я снова опустил голову на подушку, и в этот момент Чарли дернулся – его ноги взметнулись и одна врезалась мне прямо в пах.

Сдавленный звук, вырвавшийся у меня, был похож на стон раненого зверя, который переживает переходный возраст. Я прикусил щеку так сильно, что почувствовал кровь.

Чарли потянулся, даже не подозревая, что только что лишил меня шансов когда-нибудь иметь еще детей. Хорошо, что трое, которые у меня уже есть, – более чем достаточно.

Он причмокнул губами.

– Доброе утро.

Я вдохнул носом, выдохнул ртом, пережидая боль.

Брови Чарли сдвинулись.

– У тебя странное лицо, пап.

Я выдохнул последний раз.

– Просто устал, малыш.

Он расплылся в улыбке.

– Я отлично выспался.

Ну конечно. И даже несмотря на риск для моей жизни и здоровья, я не мог отказать, когда мой шестилетний появлялся в дверях после кошмара.

Я посмотрел на своего пацана – темные волосы торчали в разные стороны. Кошмаров у него было больше, чем у старших братьев. В животе неприятно заныло: а вдруг прошлое так засело в нем, что теперь выходит ночами?

Чарли щелкнул меня по носу.

– Не пялься.

Я хмыкнул и стал щекотать его по бокам. Он завизжал и выскочил из кровати, мелькнув пижамой – той самой, любимой, вся в лягушках. Мне пришлось заказать еще две пары, потому что он отказывался спать в чем-то другом.

– Пааааап, – протянул Чарли, но в голосе звенел смех.

– Сделай одолжение, разбуди братьев.

В глазах Чарли вспыхнул озорной огонек – тот самый синий оттенок, что и у меня.

– Можно прыгать на них?

– Делай, что нужно, медвежонок.

Он широко улыбнулся и, издав боевой клич, помчался из комнаты.

Я рухнул обратно на матрас – в паху все еще ныло. Этот ребенок меня когда-нибудь доконает.

Голова гудела, пока я пытался вспомнить, когда в последний раз спал полночи. Честно говоря, в памяти этого не осталось. Может, чудо случится на выходных. Если Чарли вымотается на свадьбе у дяди, а Дрю и Люк не сотворят какую-нибудь глупость.

Я бы продал почку за двенадцать часов нормального сна.

– Убирайся из моей комнаты! – заорал Люк в конце коридора.

Вот черт.

Я поднялся, свесил ноги с кровати. О двенадцати часах можно было забыть.

– Ты убил мои Фрут Лупс, – прорычал Люк на младшего брата.

Дрю поднял взгляд от телефона и пожал плечами:

– Я проголодался.

Люк метнул в меня свою грозовую тучу:

– Дай угадаю. Больше нет.

Я стиснул задние зубы и двинулся к кладовой. Я ведь понимал, что подростковый возраст будет непростым, но Люк будто превратился в другого человека, когда ему стукнуло шестнадцать. Он общался в основном рычанием и мрачными взглядами и никогда не говорил, что творится у него в голове.

Это ранило сильнее, чем он когда-нибудь узнает. Он сделал меня отцом, у нас всегда была особая связь. Рыбалка, походы, палатки. Мы делали все вместе. Пока он вдруг не решил, что я ему больше не нужен. Почти за одну ночь.

Я осмотрел полки: Cheerios. Cocoa Pebbles. Shredded Wheat. Cap'n Crunch. Kix. Фрут Лупс – ноль. Я поморщился – хлопьев у нас было хоть отбавляй, а вот всего остального почти не осталось. Нужно в магазин. Срочно. Я сгреб коробки и вернулся на кухню.

Поставив их на остров, я встретил взгляд разъяренного Люка.

– Плохая новость: Фрут Лупс нет. Хорошая – у нас есть все остальные хлопья, которые придумало человечество.

Люк отодвинул табурет:

– Поем в школе.

Я открыл рот, чтобы возразить, но закрыл. Я уже понял: с Люком нужно выбирать, за что именно стоит сражаться. И вопрос, где он позавтракает, – не тот холм, на котором стоит умирать.

Дрю и Чарли даже не обратили внимания на вспышку старшего брата. Такое случалось так часто, что теперь просто стало фоновым шумом. Чарли уткнулся в книгу о рептилиях, а пальцы Дрю бегали по экрану телефона. Я купил ему эту чертову штуку, чтобы он мог сообщить, где находится, или предупредить, если тренировка затянулась, а она теперь намертво приросла к его руке.

Я развернулся к столешнице. Бананы давно перезрели, но в миске лежал одинокий апельсин. Я взял его, очистил, разрезал и разложил по мискам, пододвигая их тем двоим, кто еще разговаривал со мной.

– Сделайте одолжение – съешьте хоть что-то, кроме сахара и углеводов. Чтобы меня не уволили с должности отца, ладно?

Чарли хихикнул и сунул дольку в рот:

– Не уволят.

Дрю скривился, будто учуял тухлятину:

– Апельсины – гадость.

Я уставился на своего тринадцатилетнего. Его челка падала на глаза так, как нравилось девчонкам. Цвет волос был светлее моего, ближе к оттенку его матери. Одна эта мысль вызвала вспышку злости – даже спустя столько лет. А за злостью, как всегда, пришла вина.

Я сделал то, что делал всегда: отправил все это в тот закрытый угол внутри, который никогда не открою.

– С каких пор? – спросил я.

Дрю передернул плечами:

– С тех пор, как понял, что эти волокна – мерзость. Будто жуешь один из бабушкиных вязаных проектов.

Чарли замедлил жевание, потом выплюнул дольку обратно в миску:

– Фу.

Я метнул в Дрю уничтожающий взгляд:

– Спасибо тебе большое.

Он только рассмеялся:

– Что поделать, если я всегда прав. Поэтому меня и обожают девчонки.

Я наклонил голову и сжал переносицу. Если мы пройдем школу без истории с беременностью, это будет чудом.

– Пап, а Кэйди может прийти после школы поиграть? – спросил Чарли.

– Завтра свадьба дяди Роана, у них, думаю, много дел, малыш.

Чарли нахмурился:

– Раз дядя Роан женится на маме Кэйди, это значит, я не смогу жениться на Кэйди?

Дрю поперхнулся хлопьями:

– Это почти как инцест, мелкий.

– Что такое ин-ин-це-ст? – выговорил Чарли с трудом.

Я смерил взглядом старшего из младших:

– Мы же говорили: не все слова подходят для маленьких ушей.

Чарли насупился:

– Я не маленький!

Дрю закатил глаза:

– Если ты до сих пор лезешь к папе в кровать, когда тебе снится кошмар, ты маленький.

Лицо Чарли вспыхнуло, он бросил ложку, спрыгнул со стула и умчался в комнату.

У меня дернулся мускул под глазом.

– Дрю.

Средний сын встретил мой взгляд. Волосы – в мать, а вот глаза – мои. До последнего оттенка.

– Но это правда. Ты его разбалуешь, он до двадцати будет спать с тобой.

Я вздохнул:

– У него был кошмар.

– Это не значит, что он не может ночевать в своей кровати. И он меня будит – идет по коридору и включает все лампы на свете, потому что боится.

– Мне жаль, что он тебя разбудил, но это не повод заставлять его чувствовать себя виноватым за страх. Мы все это проходили. Насколько я помню, у тебя был период, когда ты боялся зеленого монстра под кроватью.

В выражении Дрю промелькнула вина, плечи опустились:

– Ладно. Пойду поговорю с ним.

Я положил руку ему на плечо:

– Ты хороший брат.

Один уголок его рта дернулся вверх.

– Скажи это, когда высадишь меня у школы. Чтобы девчонки услышали. Они такое обожают – «я хороший старший брат».

Я легонько шлепнул его по затылку:

– Не называй женщин и девочек «детками».

Улыбка Дрю стала шире.

– Это ласково. Им нравится.

Еще бы.

Я впился в него взглядом:

– Мы относимся к женщинам с уважением. И не играем их чувствами.

Дрю поднял руки, соскальзывая со стула:

– Полное уважение, бро.

– Я твой отец, а не твой «бро».

Дрю только рассмеялся:

– Ладно, папуля. Где мои щитки? Надо собрать сумку.

Я выругался. Я всегда старался быть осторожнее с языком при детях, но иногда подходящих слов просто не существовало. Например, когда должен был постирать лакросс-щитки своего сына… и напрочь забыл.

– Пап, – застонал Дрю. – Они же воняют. А тренер любит, чтобы мы бегали разминку в полном обмундировании.

Я направился в прачечную:

– Сейчас постираю и подвезу сумку в школу.

Дрю нахмурился:

– А работа?

– Сегодня утром у меня собеседования в участке, – бросил я, проскальзывая в прачечную.

– Нам не нужна гребаная няня.

Глухой голос Люка донесся из-за двери. Я сразу напрягся и вернулся в кухню, сжимая в руках вонючие щитки.

– Еще раз скажешь это слово – и лишу тебя всех устройств на двое суток.

Выражение Люка стало жестким:

– Ты не можешь так сделать.

Я поднял бровь:

– Это привилегия, а не право.

– У всех есть телефон и компьютер. Отбирать их – как в тюрьму посадить.

Я едва удержался, чтобы не расхохотаться. Понятия он не имеет, насколько ему повезло. Я честно старался, чтобы деньги не портили моих детей. Они не получали все подряд и должны были зарабатывать на карманные деньги, но у них было все нужное.

Я зарабатывал прилично как шеф полиции Сидар Ридж, но состояние от отцовской фирмы по туристическому снаряжению означало, что мне и моим четверым братьям и сестрам никогда не приходилось беспокоиться о деньгах. Он продал компанию, когда я был в старших классах, и это обеспечило нас всех на всю жизнь. Но к своему трасту я почти не прикасался.

Это всегда раздражало мою бывшую, Мелоди. Она не понимала, почему я хочу работать. Почему мы не ездим каждый месяц в роскошные поездки и не гоняем на Ламборгини.

Свою часть я потратил на дом. Еще потрачу на учебу для мальчишек. А остальное мне не нужно. Я любил жить просто.

Моя семья не раз показывала, что важны не вещи, а люди и то, что вы проходите вместе.

– Ну и ладно, – буркнул Люк, засовывая что-то в рюкзак.

Он был моей копией – и при этом будто чужим человеком. Он теперь носил только черное, и я видел переписку с другом, где он обсуждал, как достать фальшивое удостоверение, чтобы набить татуировку.

В дверь постучали, но Люк проигнорировал. Мышца под глазом заходила мельче и быстрее, но я ничего не сказал, просто пересек огромную гостиную-кухню, чтобы открыть.

Удерживая снаряжение на одной руке, я кое-как повернул ручку. С порога раздался легкий смешок.

– Ты в порядке, братец? – спросила Грей, проскальзывая внутрь.

– Прям чудесно, – пробормотал я.

– Тетя Грей! – завопил Чарли, несущийся по коридору.

Он прыгнул ей на руки, и она легко его поймала.

– Как мой парень?

– Хорошо! А ты зачем пришла? – спросил он с широкой улыбкой, будто и не плакал пару минут назад.

– Я отвезу тебя в школу. Но, боюсь, в пижаме тебя не пустят.

Я взглянул на часы и едва сдержал очередное ругательство. Мы опаздывали.

– Поторопись, медвежонок. Переоденься и почисти зубы. Я сейчас подойду, но сначала включу стирку.

– Я занялась им, – успокоила Грей. – Ты – за белье.

Люк направился к выходу:

– Можно я подожду в твоей машине?

Брови Грей сомкнулись:

– Конечно. Она открыта.

Люк вышел, даже не взглянув на меня.

– С ним все в порядке? – тихо спросила она.

Боль полоснула меня.

– Подросток.

Но я уже не был уверен. Что-то с Люком было не так, и как бы я ни пытался, он не говорил, что именно.

В последнее время я чувствовал, что чаще проваливаюсь, чем справляюсь с ним. И это разрывало меня. Но я был готов сражаться до последнего, чтобы мои дети были в безопасности, здоровы и целы. Я дрался бы до смерти, лишь бы больше никогда не подвести их.

2

ХЭЛЛИ

Я провела ладонью по покрывалу, разглаживая его. Оно выглядело немного потрепанным: нитки на уголках расходились, а цвет выцвел от солнца, которое целыми днями лилось в окно. Если бы брат знал, где я остановилась, он бы пришел в ужас и потребовал сменить номер на что-нибудь приличнее и дороже.

Но мне этого не хотелось. Эмерсон и его муж, Адриан, и так сделали для меня за последние пять лет больше, чем кто-нибудь когда-либо обязан делать. И нельзя сказать, что они купались в деньгах.

Они оба работали учителями в Чикаго. Познакомились в магистратуре и с головой влюбились друг в друга. Родители и без того были недовольны выбором профессии Эма, а когда он сообщил, что женится на мужчине, они полностью его отрезали.

Стоило мне только подумать о чем-то нехорошем, как телефон пискнул.

Мама: Я звонила Эмерсону домой. Он сказал, что тебя там нет. Где ты, Хэлстон?

Я прикусила нижнюю губу и обхватила себя за локоть, пальцы выбивали нервный ритм.

Я: У меня собеседование.

Это была не ложь. Собеседование и правда было, только в нескольких часах от того места, где, по мнению матери, я находилась.

Мама: Что за работа? Я думала, мы договорились, что твое будущее в мире искусства. Ты знаешь, что у меня есть связи в нескольких важных галереях. Вот на чем тебе следует сосредоточить свое внимание.

Я уставилась на телефон. Взгляд чуть расплылся. Кончики пальцев покалывало – верный признак того, что начинается паническая атака.

Нет. Только не сегодня.

Я сосредоточилась на комнате. Пять предметов, которые ты видишь.

– Тумбочка. Лампа. Подушка. Книга. Бутылка воды.

Я глубоко вдохнула, и покалывание немного ослабло. Четыре звука, которые ты слышишь.

Я вслушалась, различая едва заметные шумы.

– Машины. Дверь. Телевизор. Капающий кран.

Три ощущения.

– Тапочки. Свитер. – Я опустила ладонь на кровать. – Покрывало.

Два запаха.

– Затхлый. – Я попыталась уловить хоть что-то кроме запаха старого мотеля. – Хвоя.

Этот легкий древесный оттенок принес странное спокойствие, отодвигая накатывающую волну паники.

Из легких вышел долгий, освобождающий выдох. Я посмотрела на телефон. Если я получу эту работу, может быть, наконец найду в себе смелость сменить номер и закрыть эту дверь – их дверь – навсегда.

Телефон зазвонил в руке, я дернулась. Поморщилась, ожидая увидеть номер матери. Но давление в груди сразу ослабло, когда на экране высветился Эмерсон и знакомый чикагский код.

Паника вспыхнула новой искрой, когда я увидела, что это видеозвонок. Я оглядела комнату в поисках места, где можно ответить так, чтобы брат не понял сразу, что я остановилась в месте, которое он небезосновательно счел бы небезопасным.

Я села на кровать, стянула тапочки. Спинка казалась вполне обычной и целой.

Провела пальцем по экрану и натянула улыбку.

– Эм.

На экране появилось его знакомое лицо. Его светлые волосы были на пару оттенков темнее моих почти белых, а вот серые глаза у нас были одинаковые. Сейчас они были полны тревоги.

– Мама звонила.

Я поморщилась.

Он тяжело выдохнул.

– Хотел опередить ее.

Одна сторона моих губ приподнялась.

– Она хочет знать, почему я не хожу на собеседования в галереи, которые она выбрала.

Эмерсон простонал:

– Наверное, потому что тебе «мир галерей» интересен так же, как наблюдать, как сохнет краска?

Я улыбнулась, и напряжение внутри чуть-чуть отпустило. По дороге сюда меня будто стягивало изнутри, как леску на катушке. К тому моменту, когда я добралась до Вашингтона, я была полностью натянута.

Брат внимательно меня изучил.

– Ты в порядке? Я могу приехать. И ты всегда можешь вернуться к нам.

– Эм…

– Я серьезно. Ты – семья. Мы тебя безмерно любим. И если ты пока не готова – это нормально.

Я медленно выдохнула и провела пальцем по цветку на покрывале.

– Вы начинаете свою семью. Вам нужно пространство, чтобы жить своей жизнью.

Квартира Эмерсона и Адриана была хорошей, но не слишком просторной. Нас троих там было тесно, как бы я ни старалась не мешаться. А с младенцем места бы и вовсе не осталось.

– Мы с Адрианом поговорили. Есть пару пригородов, куда мы могли бы переехать…

– Нет. – Мой голос прозвучал тверже, чем я привыкла. – Ты любишь город. Его ритм. Людей. Еду. Вы не переедете в скучный пригород, как ты сам его называешь, из-за меня.

Эм обожал жизнь в большом городе так, как я никогда не могла. Я всегда тянулась к нашему семейному дому отдыха в нескольких городках отсюда. Горы всегда давали мне ощущение, что я могу дышать полной грудью и быть собой.

После всего, через что я прошла, меня выводило из равновесия буквально все. Громкие звуки, толпа. Жить в городе было непросто. Я много работала над своими триггерами, но это не отменяло того, что я тосковала по покою гор.

Лицо Эмерсона смягчилось.

– Я просто не уверен, что тебе полезно возвращаться туда. Есть тысяча мест, где ты могла бы жить. В Иллинойсе полно городков у озер – всего пара часов езды от нас.

Я услышала то, что он не сказал вслух: в таких местах они смогли бы быстро добраться до меня, если вдруг я сорвусь, живя одна.

Я сжала губы и прикусила нижнюю, подбирая слова.

– Я хочу встретиться с этим лицом к лицу.

Пять лет я честно занималась терапией. Выполняла все упражнения, которые советовал врач, понемногу повышала свою способность выдерживать трудные ситуации. Я закончила колледж, нашла хорошую работу няней, даже съездила в поездку одна. Эти горы всегда были моим любимым местом на земле. Я хотела вернуть их себе.

И правда была в том, что, когда я впервые увидела их сквозь лобовое стекло, тревоги я не почувствовала. Только восхищение.

– Это очень смело, но…

Темная ладонь легла брату на плечо, сжала его, оборвав фразу. В этом движении было и тепло, и предупреждение.

На экране возник Адриан, и широкая улыбка озарила его лицо.

– Как наша девочка?

Я улыбнулась ему с благодарностью.

– Неплохо.

– Ты уже успела осмотреть город? – спросил он. – Я посмотрел вчера – он просто чудесный.

Я сжала покрывало, пальцы запутались в ткани.

– Пока нет. Я сильно устала после дороги.

Или испугалась.

Я закажу пиццу, попрошу привезти в номер, а когда привезут – держать перцовый баллончик наготове.

– Сегодня просто отдохну, а завтра выйду позавтракать. – Я разрешала себе один день, но знала: если задержусь в этой комнате надолго, так и не смогу выйти. А значит, пропущу собеседование, и Эмерсону действительно придется ехать за мной.

– Я нашел милейшую кофейню в центре, называется The Brew, – предложил Адриан. – Вся такая в духе «Алисы в стране чудес».

Я кивала слишком долго, наверное, напоминаю игрушечную куколку с качающейся головой.

– Схожу и отчитаюсь.

В янтарных глазах Адриана вспыхнула гордость.

– Попробуй за меня один из двойных шоколадных маффинов. Выглядят как кусочек рая.

Губы дрогнули, почти настоящая улыбка.

– Думаю, с этим я справлюсь.

– Во сколько у тебя собеседование? – вмешался Эмерсон.

– В десять. – Живот перекатился несколько раз. Все, что я знала о семье, – у них трое сыновей: шести, тринадцати и шестнадцати лет. Им нужна помощь по будням и иногда в экстренных случаях.

– Не уверен, что это хорошая идея…

Адриан снова перебил его:

– Агентство тщательно проверяет всех клиентов. А Хэлли замечательно ладит с детьми. Она рождена для этой работы.

В груди разлилось тепло. Порой мне и правда легче было с детьми, чем со взрослыми. В них не было притворства. Не приходилось скрывать, кто ты есть. Не надо было прятать темные стороны.

– Если мне суждено получить работу – так и будет. Если нет – продолжу искать. – Я повторяла это себе бесчисленное количество раз. Но мои скромные накопления не давали по-настоящему в это поверить.

Эмерсон тяжело выдохнул.

– Хорошо. – Он встретился со мной взглядом через экран. – Им повезет, если они тебя возьмут.

– Спасибо, Эм, – прошептала я.

– Позвони нам сразу, как закончишь, – потребовал Адриан. – Хотим знать все.

Уголки моих губ потянулись вверх уже в искренней улыбке.

– Вы будете первыми, кому я позвоню, как только вернусь в номер.

– Удачи, – сказал он напоследок.

Эмерсон просто махнул рукой.

Я завершила звонок и положила телефон.

Подтянула колени к груди и крепко их обняла. Иногда это помогало – плотное давление на грудь сдерживало тревогу.

– Ты справишься, – прошептала я в пустую комнату.

Разжав руки, я снова взяла телефон и открыла браузер. Ввела: The Brew, Cedar Ridge. Фотографии, которые появились на экране, были невероятно милыми, а меню – соблазнительным.

Сердце забилось сильнее, дыхание участилось.

Глаза защипало, слезы раздражения подступили к краю.

– Один шаг за раз. Какой следующий шаг?

Голос дрожал, но слова помогали. Рука тряслась. Я открыла карты и ввела The Brew.

На экране появились маршруты, и я провела по ним взглядом. Отсюда всего три квартала.

Я мысленно отметила, что увижу по пути, и представила улицы, мимо которых проезжала вчера: милые лавки, уютные ресторанчики.

Новое всегда давалось мне нелегко. Еще хуже становилось, когда меня подталкивали к нему силой. Именно поэтому я ушла от родителей и переехала к Эмерсону и Адриану. Мне нужен был свой темп, и я поняла: если заранее проиграть ситуацию в голове, она переставала быть такой пугающей.

Я еще дважды изучила маршрут.

– Завтра ты просто сделаешь следующий шаг.

Я осмотрела все, что понадобится утром: кожаные ботинки, пуховик, шапку на кресле в углу. Взгляд упал на перцовый баллончик на тумбочке. Не то чтобы я ожидала нападения в субботнее утро в центре небольшого городка.

Мне хотелось верить, что этого не случится. Но я знала, что беда иногда приходит тогда, когда ее меньше всего ждешь.