Текст книги "Противоядие от алчности"

Автор книги: Кэролайн Роу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

– Нет, – ответил Гонсалво. – Он, должно быть, поручил кому-то их доставить, когда почувствовал приближение болезни. И его серая кобылка исчезла из конюшни.

– Я не спал этой ночью, – сказал Фортунат. – И видел, как монах отбыл еще до рассвета. На светлой лошади.

– А прибыл он пешком. Вот, значит, как. Это он взял их, дон Родриго, – произнес Гонсалво, в волнении хватая его за руку. – И уехал на его лошади. Да сгниет он в аду! Я мог перерезать горло этому предателю. Да я бы все отдал за то, чтобы посмотреть на эти документы, – добавил он. – Только взглянуть одним глазком.

– А сколько бы вы дали? – спросил Фортунат, с интересом глядя на него.

– Сколько? – озадаченно спросил Гонсалво. – Ну, ладно. Я дал бы пять мараведи за то, чтобы увидеть решение по интересующему меня делу.

– Я прошу вас извинить меня, господа, – холодно произнес Родриго, – но я уже извел достаточно времени и денег ради того, чтобы узнать точную формулировку одного папского письма. Мои люди ждут меня на перекрестке. Позвольте мне распрощаться с вами. И приятного вам пути к дому. – Он сел на коня и поехал прочь.

– А я должен вернуться в гостиницу, – сказал Гонсалво, – надо забрать тех мужланов, что работают на меня.

– Значит, вас больше не интересует вши документ? – спросил молодой человек.

– А как вы его достанете? – спросил Гонсалво. – Монах вряд ли легко расстанется с тем, что дал ему умирающий гонец.

– Нет. Но если я догоню его, немного золота наверняка поможет мне получить его согласие позволить мне мельком взглянуть на то, что он везет. Он показался мне любителем вина и прочих радостей жизни. В конце концов, как вы знаете, то, что запечатано, может быть распечатано и запечатано снова, – сказал он. Юноша просмотрел на разбросанные вокруг документы из сумки гонца, которые гонимые утренним ветерком разлетались еще дальше. – Но решайте быстрее, ибо с каждым мгновением лошадь уносит его все дальше и дальше. Где я могу найти вас, чтобы поведать о результатах моего поиска?

– В Барселоне. Некоторое время я пробуду в Барселоне. Подождите минутку, и мы поговорим об этом.

Глава пятая
Первый день

Вторник, 22 апреля

Мулы, запряженные в крытые повозки, были готовы к отправлению; один из стражников, главный повар, его помощник и поваренок о чем-то сплетничали – неудивительно, что его преосвященство не смог вовремя отобедать. Главный конюший стоял в стороне, командуя сборами и наблюдая за помощником, который отправлялся в путешествие вместе с ним и руководил работой двух дюжих, но очень неуклюжих слуг, грузивших вещи на телеги. Первая повозка была доверху заполнена багажом; горшки для варки пищи, мешки с провизией и многое другое было привязано к боковинам телеги. Вторая повозка была загружена намного меньше, ее дно было устлано толстым слоем соломы и покрыто тяжелым ковром, поверх которого было брошено несколько подушек – там можно было отдохнуть, устав трястись в жестком седле или сбив ноги.

Прислуга епископа сбилась в большую и веселую группу во главе процессии. На северной стороне площади стояла небольшая группа монахинь. С восточной стороны площади, неподалеку от ворот еврейского квартала, собралась семья лекаря и его слуги. Его жена, Юдифь, стояла с неодобрительным видом, словно скала, как будто ее тащили в Таррагону против ее воли, хотя именно она настояла на поездке. Наоми, их кухарка, и Ибрагим, их слуга, хмуро глазели вокруг, по размеру толпы только что осознав, что им придется идти пешком вместе с остальными слугами.

Семилетние близнецы Юдифи и Исаака, Натан и Мириам, стояли в воротах, наполовину скрытые за спиной пухлой, по-матерински добродушной женщины. Юдифь решила – правда, крайне неохотно – оставить их со своей подругой, Дольсой, женой перчаточника. Мириам выглядела обиженной, а Натан – сердитым. Они смотрели, как мать и сестра собираются отправиться к невообразимым удовольствиям Таррагоны.

Ракель стояла рядом с матерью, похожая на коричневый сверток, обернутый вуалью для защиты от любопытных глаз. Настроение у нее было ничем не лучше, чем у ее брата и сестры. Вчера вечером Даниель, племянник Дольсы и Эфраима-перчаточника, самый симпатичный и приятный молодой человек, которого она знала, пришел, чтобы пожелать ей счастливого пути. В самый разгар веселых прощаний и пожеланий он вдруг настойчиво потребовал, чтобы она не соглашалась на брак в Таррагоне. Пораженная, она ответила, что ее брак его не касается. Он покраснел, поклонился и ушел, не сказав больше ни слова. Большую часть ночи она пролежала с открытыми глазами, сначала сердясь на его самоуверенную наглость, а затем в бешенстве от собственной нелюбезности, но главным образом она безуспешно пыталась не думать об этом браке. Ее взгляд снова упал на Дольсу, которая так хорошо управлялась с несчастными близнецами. Она покраснела от стыда и чувства вины и от всего сердца пожалела, что не может сию же минуту покинуть этот город и больше не возвращаться.

Во дворце епископа Исаак уединился с Беренгером, исследуя болезненное и вздувшееся колено его преосвященства.

– Со временем это пройдет, – заметил он. – Юсуф приготовит средство, которое уменьшит боль и снимет опухоль. Верно, Юсуф? – спросил он своего ученика, мавританского мальчика из Гранады, умного и быстрого, но не слишком опытного в свои тринадцать лет.

– Да, господин, – пробормотал мальчик. – Оно почти готово. Только еще слишком горячее, чтобы пить.

– Прежде чем мы присоединимся к остальным, – сказал лекарь, – я хотел бы выразить свое огромное сожаление по поводу того, что я обременяю ваше преосвященство присутствием моей жены и слуг. Я очень хорошо понимаю, что из-за них ваше путешествие станет дольше.

– Не думайте об этом, мастер Исаак, – сказал епископ. – Как только я получил приказ архиепископа забрать с собой всех этих монахинь, я сразу же понял, что мы обречены передвигаться крайне медленно. Присутствие вашей жены не удлинит наше путешествие ни на мгновение, уверяю вас. А ваша замечательная дочь может нам пригодиться, если кто-то заболеет.

– Услышав, что аббатиса и две ее монахини будут путешествовать с вами, Юдифь принялась без устали требовать, чтобы я добился для нее разрешения сопровождать нас.

– Надеюсь, что ей понравится их общество, Исаак, поскольку, как я подозреваю, ей придется провести с ними довольно много ночей. – Епископ искренне рассмеялся, выпил настойку, приготовленную для него Юсуфом, позвал Франсес и Берната, и они впятером присоединились к остальным.

Появились конюхи с лошадьми и мулами для епископа, его сопровождающих и семейства лекаря. Юдифь мрачно вскарабкалась на мула, Ракель подобрала юбки и перекинула ногу через спину лошади, демонстрируя скорее решительность, чем навыки верховой езды; Исаак с легкостью вскочил в седло. Юсуф, который должен был идти пешком, с завистливой тоской смотрел на изящную белую лошадь капитана стражи. Минутная вспышка жалости к себе напомнила ему, что, если бы его отец был жив, он тоже ехал бы верхом и на лучшей лошади, чем капитан.

Стук копыт объявил о прибытии последней группы. К отъезжающим присоединилась аббатиса монастыря Святого Даниила в сопровождении двух монахинь и священника, за которыми следовали два стражника из охраны епископа. Леди Эликсенда поприветствовала Беренгера, а затем опустила на лицо вуаль. Сестра Агнет, демонстративно не обращая на него внимания, ударила мула пятками. Испуганное животное рванулось вскачь; два стражника, чьей единственной задачей было доставить сестру Агнет в Таррагону, где она должна была предстать перед судом, также пришпорили лошадей, догнали ее и поехали рядом. Процессия начала свое движение.

Мул Исаака заметил возникшее движение и резко взял с места, сразу перейдя на быструю рысь. Ибрагим, который вел мула своего слепого хозяина под уздцы, в панике дернул за узду, заставляя его остановиться так же резко, как тот начал движение, а затем снова потянул за повод.

– Мягче, Ибрагим, – сказал лекарь. – Это мул, живое существо, а не телега, попавшая колесом в дорожную яму.

– Да, хозяин, – сказал Ибрагим страдальческим тоном.

– Из-за чего это произошло? – спросил Исаак.

– Сестра Агнет, отец, – ответила Ракель. – Она бросила на епископа ядовитый взгляд и ударила своего мула пяткой.

– Путешествие будет интересным, – пробормотал ее отец.

Час спустя, когда апрельское солнце поднялось высоко и прогрело воздух, восьмилетняя девочка, несшая глиняный кувшин, шла через луг, расположенный за пределами Сан-Фелиу, направляясь к реке, чтобы набрать воды. Она шла не торопясь, глядя по сторонам и мечтая, когда услышала глухой стон, доносившийся из высокой травы неподалеку от тропинки. Она остановилась, прижимая кувшин к груди и борясь с инстинктивным желанием убежать. Несмотря на столь юный возраст, она уже знала, что интерес к странному поведению взрослых обычно ведет к неприятностям. Но сбежать означало остаться без воды, и тогда неприятности ждали бы се дома. Из травы снова донесся стон.

– Кто там? – спросила девочка.

– Помоги мне, – сказал голос очень слабый, но низкий и определенно мужской.

Так говорили только волшебные существа из тетиных сказок, когда с ними случалось что-то ужасное. Теперь девочка разрывалась между страхом и любопытством. Она осторожно поставила на землю кувшин – чтобы легче было убежать, если понадобится, и скользнула в траву, чтобы посмотреть, что там такое и чей это голос.

Там лежал мужчина. Он был распростерт на земле, его голова и грудь были залиты кровью. Это был монах, потому что он был одет как отец Бернат, который однажды навестил ее мать по какому-то важному делу и, уезжая, дал девочке монетку.

– Кто-то ранил вас? – спросила она.

Он открыл глаза. Она не понимала, видит он ее или нет, и это испугало ее еще больше. Он потянулся и ухватил ее за руку.

– Возьми это и отдай…

По его телу пробежала судорога, а затем его скрутил приступ кашля.

Она увидела, что в руке, прижатой к окровавленной груди, он что-то сжимает.

– Кому я должна это отдать? – спросила она.

– Кому? – Его тусклый взгляд заметался. – Епископу, – сказал он, задыхаясь. – В… собственные… руки. Поклянись… ты отдашь это… – Изо рта потекла тонкая струйка крови, и он закрыл глаза. – Поклянись, а затем оставь меня здесь умирать, как я этого заслуживаю, – вдруг отчетливо добавил он.

Она повернулась и побежала прочь, не забыв забрать кувшин.

Она убежала, но не от страха, а понимая, что одна она не сможет ему помочь. Но, как назло, взрослых, к которым она могла бы обратиться за советом и помощью, дома не оказалось, все они куда-то ушли – мать, отец, дедушка, соседи. Наконец она нашла дядю Марка, который спал допоздна после особенно веселой ночи. Он с трудом выбрался из кровати, послал жену на поиски сестры, матери девочки, и последовал за ребенком на луг.

Но было слишком поздно. Он посмотрел на мертвого монаха, потряс его. Без сомнения, он умер еще до того, как его племянница убежала за помощью. Он наклонился, чтобы закрыть монаху глаза, не обращая внимания на появление матери девочки.

Она прижимала к груди младенца, разрываясь между интересом и страхом.

– Я же говорила тебе, чтобы ты не подходила к незнакомцам, – сказала она.

– Но, мама, он же священник…

– Священники тоже могут быть незнакомцами, так ведь? – сказала она. – Но ты сделала все, что могла. Кто он?

– Я не знаю, – сказала девочка. – Он не назвался. Но он сказал, что то, что у него в руках, очень важно, и надо обязательно передать это епископу. Он заставил меня поклясться.

Она указала пальцем на его руку, все еще сжимавшую письмо.

Перехватив ребенка другой рукой и оперев его о бедро, ее мать извлекла бумагу из руки мертвеца и осмотрела се.

– Это письмо, – разочарованно произнесла она. – И к тому же все измазанное кровью. Я-то думала, что там могут быть деньги.

Марк взял у нее бумагу.

– Вряд ли, сестра. Кто бы ни убил его, он срезал с его пояса кошелек и забрал деньги. Я передам это епископу.

– Но епископ уехал, – возразила ему сестра.

– Тогда я передам это тому, кого они оставили вместо него, – сказал он. – Это все, что он сказал? – спросил он племянницу. – Они захотят это знать.

– Я не знаю, – ответила она, не желая ничего ему говорить. – Наверно, да. Но он толком ничего сказать не смог.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила се мать.

Девочка потрясла головой, не сумев объяснить.

– Я не знаю. Я его понимала, но он толком ничего и не сказал.

– Он умирал, – произнес ее дядя.

– Да кто ты такая, чтобы судить о словах святых людей? – сказала се мать и ухватила ее за ухо. – Уверена, что воды ты так и не принесла. Как я буду готовить обед без воды?

– Иди к колодцу, – сказал дядя Марк. – Это намного ближе.

– Она не сможет набрать воды из колодца, – сказала мать. – Ведро слишком тяжелое.

– Тогда пойди сама, ленивая неряха, – бросил он.

И маленькая девочка в слезах помчалась домой, а взрослые продолжали препираться до самого дома.

Дон Арно де Корнильяно, каноник викарий епархии Жироны в отсутствие епископа внимательно оглядел лежавшую перед ним мятую, испачканную кровью бумагу. Разобрать можно было только одно слово – «преосвященство» и фрагменты слова «епископ». Остальные слова были покрыты кровью написавшего ее человека. К тому же кровь монаха плотно запечатала документ, почти так же прочно, как воск. До сих пор никто еще не осмелился вскрыть его.

Дон Арно с отвращением посмотрел на неряшливого человека, пришедшего во дворец. От него сильно воняло из-за возлияний прошлой ночи, а кроме того, он был раздражающе настойчив. Несмотря на это, он сделал все как положено: выслушал сообщение, осторожно взял пропитанное кровью письмо и приказал, чтобы тело монаха с должным почтением отвезли во дворец епископа. Он было собирался приказать секретарю открыть письмо, но остановился. Возможно, оно было предназначено лично Беренгеру. Вскрытие письма обязательно оставит следы. Ему не следовало делать этого до тех пор, пока он не узнает, кем был этот мертвец.

– Скажите человеку, который принес письмо, чтобы он подождал нас здесь, – сказал он. – И проследите, чтобы он никуда не ушел.

Тело лежало в холодной, темной комнате в нижней части дворца. Поблизости стоял послушник, ожидая разрешения обмыть его и подготовить к погребению. Каноник бросил на него поспешный взгляд, затем еще один, уже более внимательный. Он никак не мог разрешить стоящую перед ним дилемму. Мертвый монах был незнаком дону Арно и, совершенно очевидно, что его не знал никто из тех, кто видел тело.

– Должно быть, он приехал издалека, – сказал дон Лрно.

– Возможно, он был паломником, – предположил его секретарь.

– Простите меня, отец мой, – сказал послушник, – но мы нашли это на теле несчастного. Немного испачкано кровью, – добавил он извиняющимся топом и с должным почтением передал канонику свернутый пергамент, пропитавшийся кровавыми сгустками.

Дон Арно как можно быстрее передал его секретарю и покинул комнату.

– Что это? – раздраженно спросил он секретаря.

– Путевой документ, дон Арно. На листах можно прочесть его имя и еще несколько других слов. Его звали Норберт. К сожалению, остальные слова совершенно непонятны.

– И надо же такому случиться, что его убили здесь, всего в нескольких шагах от собора, – горько заметил дон Арно, словно это было оскорбление, нанесенное ему лично.

– Больше чем несколько шагов, господин. Расстояние довольно значительное, – сказал секретарь, затем поймал взгляд каноника и замолчал.

Дон Арно размышлял. Время шло, и епископ отдалялся все больше и больше. Нужно ли отправить посыльного ему вдогонку? Или следует открыть письмо и разбираться с его содержанием самостоятельно?

Возможно, следует обратиться за советом? Поскольку, если это письмо связано с ссорой Беренгера с архиепископом, мотивы дона Арно, заставившие его вскрыть документ, выглядят весьма подозрительно. Если же речь идет о каком-либо срочном, но вполне обычном документе, связанном с делами епархии, требующем личной подписи епископа, или об отчаянно необходимом кому-то разрешении, было бы смешно посылать гонца вослед Беренгеру. Смешно, и к тому же это может быть жалоба на деятельность самого каноника. Дон Арно был известен как своими талантами в управлении финансами, так и некоторыми мелкими слабостями.

– Эй, позвони, вызови кого-нибудь, – крикнул он секретарю.

Секретарь позвонил.

– Я хотел бы видеть каноников, немедленно, – произнес он, как только дверь открылась. Его голос, раздражающий, невыразительный, сухой, заполнил комнату и проник в коридор.

– Извините меня, отец мой, – заметил слуга. – Но большинство каноников разъехались по делам.

– Тогда соберите тех, кто сейчас здесь, – холодно сказал он. – Немедленно.

Поздним утром Даниель, сын пекаря Мойши и наследник своего дяди перчаточника Эфраима, находился в мастерской, пытаясь обновить пару перчаток одной дамы. К сожалению, каждый раз, когда он брал в руки перчатку, он видел только длинные, изящные пальцы Ракели и ее стройную руку, проскальзывающую в почти невесомую лайку, вспоминал вчерашнее столкновение и делал ошибку. Последняя оказалась фатальной. Эту пару перчаток было уже не спасти. Он с отчаянием положил испорченные перчатки на стол.

Епископ со своими спутниками отправился на совет в Таррагоне через час после восхода солнца. Он знал об этом. Он наблюдал за ними, стоя в тени дверного проема. Теперь они были очень, очень далеко, все ближе и ближе к Таррагоне и к отвратительному кузену Ракели, Рубену, за которого ее мать желала выдать ее замуж. Она никогда не вернется. Его жизнь кончена. Он вздохнул, собрал лоскуты испорченной перчатки и пошел признаваться дяде в своей неуклюжести.

– Это связано с монахом, который умер сегодня утром? – спросил Галсеран де Монтетерно.

– В некотором смысле да, – ответил дон Арно. – Из его путевого документа мы знаем, что у него было разрешение поехать в Авиньон. Без сомнения, он был там по указанию архиепископа или даже его святейшества, папы римского. Его звали брат Норберт.

В комнате повисло напряжение.

– У монаха с собой было письмо, – продолжил дон Арно, указывая на предмет, лежавший перед ним на столе, – который он был намерен передать епископу. Дядя ребенка, который нашел его, принес это мне. Очевидно, что оно адресовано лично его преосвященству.

– Очевидно? – спросил отец Виталис.

– Если вы посмотрите, то увидите, что адрес замазан кровью, но можно разобрать слово «преосвященство» и часть слова «епископ», – сказал дон Арно. – И ребенок говорил, что он весьма настойчиво повторял это.

– Я могу взглянуть на печать? – спросил Галсеран.

Дон Арно придвинул к нему письмо. Галсеран взял его, перевернул и внимательно осмотрел.

– Я не вижу никакой печати, – сказал он. – Похоже, что это всего лишь пара листов бумаги, причем, как вы и говорили, сильно испачканные.

– В этом вся проблема. Они пропитались кровью, которая затем засохла. Я не могу понять, было ли оно запечатано и вскрыто, или вообще не было запечатано. Но если мы попытаемся вскрыть его, то будет ясно…

– Мы уже вскрыли его, – сказал Галсеран де Монтетерно.

– Я не уверен, возможно, этот документ касается епископа лично, а не дел епархии. Мне нужен ваш совет.

Все сразу поняли причину, но которой их так срочно созвали. Вне зависимости от содержания письма дон Арно решил, что все они должны разделить с ним ответственность за вину или честь его вскрытия. Рамон де Орта, мастер по спасению собственной шкуры, явственно увидел перед собой темную могильную яму.

– Что точно произнес этот монах, дон Арно? Это могло бы нам очень помочь.

Тишина стала невыносимой.

– Нам известно лишь то, что сказал дядя ребенка, – наконец произнес каноник. – И пересказ того, что рассказал этот ребенок.

– Внизу, на скамье у лестницы, сидит маленькая и довольно грязная девочка, полагаю, это и есть тот самый ребенок, – сказал Орта. – Почему бы нам не позвать ее и не расспросить?

– Она так напугана, вряд ли она что-то расскажет, – сказал каноник.

– Тогда пусть тот омерзительный тип, что сидит рядом с ней – полагаю, это и есть ее дядя, – войдет вместе с ней, чтобы она не боялась.

Дон Арно кивнул.

– Я пошлю за своим секретарем, чтобы он привел их обоих, – сказал он yiвышел из комнаты, дать указания слугам.

– Надеюсь, процедура не затянется, – сказал Галсеран. – Сегодня приезжает мой племянник, он очень хотел повидаться со мной. Мы обедаем вместе.

– Я бы не рискнул строить предположения относительно длительности всего этого, – нетерпеливо заметил отец Виталис. – Но ради всех нас, не упоминайте о своем племяннике, поскольку в этом случае все затянется еще сильнее, так как он будет размышлять о последствиях обеда каноника со своим родственником.

Разговор за дверью продолжался.

– Сколько указаний надо дать секретарю, – сказал Рамон де Орта, – для того чтобы просто послать его за грязными мужланом и ребенком? Он заставляет меня просто жаждать возвращения его преосвященства.

Отец Виталис запечатлел в памяти этот небольшой комментарий, чтобы внести его в свое следующее конфиденциальное сообщение его преосвященству.

* * *

Каноник и маленькая девочка в сопровождении дяди друг за другом вошли в комнату. Она посмотрела на четырех мужчин в темных строгих одеяниях, сидящих вокруг стола, и спокойно поклонилась. Она боялась их гораздо меньше, чем своих родителей.

– Дитя мое, расскажи нам, – начал отец Виталис, – все, что ты видела и слышала этим утром.

– Я пошла за водой, господин, – сказала она, – и услышала, как кто-то стонет. Я поставила кувшин на землю и пошла посмотреть. Это был священник, похожий на отца Берната, и он попросил, чтобы я взяла бумагу, которая была у него в руке, и отнесла ее епископу.

– Видите? – сказал ее дядя. – Точно, как я вам говорил.

– Помолчи, – сказал отец Виталис, у которого были собственные племянницы и племянники, и поэтому он умел разговаривать с детьми. – Уверен, что ты не сможешь точно пересказать его слова, – сказал он с улыбкой. – Ты наверняка их забыла.

– Нет, не забыла, – с негодованием ответила она. – Он сказал… – Она закрыла глаза. – «Возьми это и отдай… епископу… в собственные руки… поклянись… что ты передашь это… – Она замолчала.

Четверо мужчин в изумлении уставились на девочку. В высоком, детском голосе они услышали задыхающуюся речь умирающего монаха.

– И это все, что он сказал? – спросил отец Виталис.

Она покраснела.

– Он был хорошим человеком, и я не хочу говорить, что он еще сказал.

– Нам ты можешь рассказать, – сказал дон Арно с неожиданной мягкостью. – Это не потрясет и не удивит нас.

– О, господин… – Дядя ткнул ее в плечо. – Ваше преосвященство, он казался таким хорошим человеком, и я не хочу…

– Ну же, дитя мое. Нам очень нужно знать, что именно он сказал. И не надо звать меня вашим преосвященством.

Однако остальные присутствующие заметили, как при этих ее словах он улыбнулся напряженной улыбкой, в которой промелькнули удовольствие и горечь.

– Да, ваше преосвященство… господин. Он сказал: «Поклянись, а затем оставь меня здесь умирать, потому что я этого заслуживаю» – вот так, а больше ничего.

Каноник поманил ее к себе и под столом вложил ей монетку в руку, ласково гладя ее по голове.

– Ты очень хороню поступила, дитя мое, – сказал он, – очень хорошо. И Бог вознаградит тебя за твою доброту к умирающему человеку.

– Спасибо, господин. – Она торопливо направилась к двери. – О… еще он так странно говорил, но я его не поняла.

– Подожди, – сказал Галсеран со вновь вернувшимся нетерпением. – Что ты имеешь в виду?

– Он говорил не так, как вы здесь. Он говорил как… – Она нахмурилась. – Помнишь, дядя Марк, на ярмарке, тот человек, который продавал конфеты, а ты не купил мне, потому что сказал, что они плохие? Ты купил мне вместо них медовый пирог?

– Нет, – честно сказал ее дядя со смущенным видом.

– Но так и было, – сказала она. – Он говорил, как этот.

Она улыбнулась, слегка присела в очередном поклоне и быстро вышла, продолжая крепко сжимать монетку.

– Все, что нам теперь осталось, это подождать шесть месяцев до следующей ярмарки и спросить продавца конфет, откуда тот родом, – сказал Рамон де Орта.

– Наша главная беда не в этом, – сказал Галсеран. – Но полагаю, что теперь совершенно ясно, что это – очень личное письмо епископу, ради которого монах совершил некий проступок. Он поступил бы правильнее, если бы послал сообщение вышестоящему прелату, но это уже не наше дело.

– Значит, вы думаете, что мы должны переслать письмо епископу? – спросил Корнильяно.

– Да. Это будет безопаснее всего.

– Безопаснее всего? – переспросил дои Арно. – А если это дело епархии, которое следует исполнить немедленно?

– Тогда его преосвященство пошлет посыльного назад с соответствующими указаниями.

– Превосходная идея, – сказал отец Виталис, у которого имелись собственные причины для того, чтобы согласиться с Галсераном.

– Я согласен, – сказал Рамон де Орта и поднялся.

Три каноника вышли вместе из комнаты и пошли вниз по лестнице ко внутреннему двору. Внизу у лестницы стоял элегантный молодой человек в синей шелковой куртке с рукавами, в прорезях которых проглядывала темно-красная ткань. Он поклонился.

– Фортунат, – сказал Галсеран. – Как я рад тебя видеть. Надеюсь, что поездка прошла благополучно.

– Очень выгодная поездка, особенно теперь, когда я прибыл и могу видеть вас, дядя, – сказал он, с легкой усмешкой.

– Все хорошо?

– Все хорошо.

– Мой племянник, Фортунат, – сказал Галсеран отцу Виталису и Рамону де Орта. – Прекрасный молодой человек, не правда ли? Я надеялся, что он пойдет по стопам дяди и выберет церковную карьеру, где, возможно, я был бы в состоянии помочь ему в продвижении по службе, но он желает пробиться в светском мире без помощи дяди.

– И заметно, что он в этом преуспевает, – вежливо сказал Орта.

– Спасибо, отец, но мне еще многого предстоит добиться и многому научиться.

– У нас есть еще час до обеда, – сказал Галсеран. – Может быть, ты хотел бы прогуляться в садах аббатства? Это тихое место, и там очень приятно беседовать.

– Я буду очень этому рад, дядя, – сказал молодой человек. – Но боюсь, что я не смогу отобедать с вами. Мне нужно выполнить одно неотложное поручение моего покровителя. Я вернусь только завтра или послезавтра.

– Тогда давай насладимся теми мгновениями, которые остались в нашем распоряжении, – сказал Галсеран. – Орта, Виталис. – Он кивнул прощаясь, – Встретимся позднее.

– Дядя, возникла небольшая проблема, – сказал племянник. – Но я уверен, что мы сможем решить ее. – Они отошли на достаточно большое расстояние, и ни один из каноников не мог услышать его ответ.

– Это обязанность всех дядей, – произнес Орта, покачав головой.

– Опустошать свои кошельки ради племянников? Боюсь, что да. Этот молодой человек слишком опрятен и обходителен. Он не похож на человека, только что приехавшего в город, – сказал отец Виталис. – Наверно, он рассчитывает на весьма крупный подарок.

К концу второго часа дня солнце уже хорошо прогрело весенний воздух. Постепенно приглушенная болтовня начала утихать, и путники впали в тихую сонливость. Даже вздымающиеся холмы и ухоженные поля, лежащие с обеих сторон дороги, выглядели ленивыми и сонными.

– Почему мы так медленно двигаемся? – спросила Ракель ближайшего стражника. Он выглядел моложе нее, и она не стеснялась обращаться с ним так же, как со своим братом или Юсуфом.

Он озорно улыбнулся ей.

– Некоторые – например дворцовый повар и ему подобные – не слишком хорошие ходоки. Легче поторопить вола.

– Мы не смогли бы двигаться медленнее, даже если бы попытались, – сказала она. – Я не думала, что это путешествие будет настолько утомительным и скучным.

– Я впервые сопровождаю его преосвященство в его поездке, – сказал стражник. – И счастлив, что с нами едут люди, с которыми можно поговорить, госпожа Ракель. Меня зовут Энрике, и если вам что-либо понадобится, то я к вашим услугам.

– Я не могу себе представить, какая услуга могла бы понадобиться моей дочери, – отрезала Юдифь самым строгим тоном.

Щеки Ракели покраснели.

– Он не имел в виду ничего предосудительного, мама, – ответила она.

– Я уверен, что такая опытная и прекрасная молодая дама не нуждается в моих услугах, – бодро сказал стражник. – Но если мы столкнемся с опасностями, то моя крепкая рука и острый меч смогут защитить вас обеих.

– Мы не нуждаемся ни в какой защите, – отрезала ее мать.

– Мама, – сказала Ракель, – знаешь, он не подразумевал ничего такого. А ты не считаешь, что эта поездка была бы намного интереснее, если бы мы шли пешком?

– Пешком! – сказала Юдифь. – Конечно, нет. Со слугами, взятыми неизвестно где…

Добившись того, что ее мать сменила тему, Ракель мечтательно посмотрела на медленно меняющийся пейзаж и предалась своим размышлениям.

Им навстречу медленно двигались телеги, запряженные волами, торговцы с крытыми повозками, доверху набитыми связками, тюками и бочонками, несколько групп людей, шедших пешком. Компания странствующих музыкантов предложила им остаться с ними, и тогда музыканты будут развлекать их за очень скромную плату. Они продемонстрировали свое искусство, но епископ бросил им несколько монет и вежливо отказался. Затем они встретили группу веселых крестьян, несших узелки с вещами и мех с вином – оказалось, что они отправлялись на подвернувшуюся им трехнедельную работу, за которую им должны хорошо заплатить.

– Но только то, что закон позволяет, ваше преосвященство, – торопливо сказал их вожак. – Просто нам повезло больше, чем другим. Мы получили хорошее жилье и отличную еду: жена арендатора готовит так, что пальчики оближешь.

Епископ улыбнулся. После того как «черная смерть» унесла с собой немало рабочих рук, были приняты законы о введении строгих штрафов для тех хозяев и рабочих, которые не используют установленные расценки для каждого из ремесел. Наверняка всем этим веселым, крепким, уверенным в себе мужчинам и женщинам переплатили, и, скорее всего, за эту переплату никого из них – ни мужчин, ни женщин, ни детей, да и хозяина-нанимателя – не ждут взыскания.

– Я очень рад, что в течение этих трех недель вы будете хорошо питаться и жить в прекрасных условиях, – сказал Беренгер. – Полагаю также, что в своей удаче вы не забудете о бедных людях.

Их вожак подмигнул.

– Да, конечно, ваше преосвященство, – сказал он и снова поклонился.

С каждым холмом, каждым изгибом дороги, каждым пройденным дорожным столбом Ибрагим вздыхал все громче и громче. Он задыхался от усталости. Время от времени он бежал, чтобы двигаться наравне с мулом. Затем он захромал.

– Что с тобой, Ибрагим? – спросил Исаак.

– О, мастер Исаак, – ответил он. – Ваш мул идет так быстро, что я не могу двигаться рядом с ним, чтобы вести его.