Текст книги "Противоядие от алчности"

Автор книги: Кэролайн Роу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Глава седьмая
Гостиница

Дорога шла почти прямо на юго-запад, в сторону моря, а затем, когда солнце уже начало клониться к западу, начала плавно поворачивать.

– Мы приближаемся к морю, – сказал главный повар поваренку. – До него уже совсем недалеко.

– А что это там, посреди дороги?

– Это арка, – ответил повар.

– А зачем?

– Кто знает? Но город в десяти милях от этого места.

– Еще десять миль? – разочарованно протянул поваренок.

– Не волнуйся, – сказал повар. – Мы скоро остановимся.

Эта гостиница ничем не отличалась от других подобных заведений. Переполненная, шумная и не очень чистая, в ней подавали дешевое вино и отвратительную еду. Но, несмотря на качество пищи и вина, а также на безвкусие обстановки, заведение пользовалось популярностью. На лавках практически не было свободных мест, а хозяин не успевал подносить вино.

Женщины посмотрели на толпу и, не говоря ни слова, удалились в маленькую и ветхую пристройку у входа. Они сидели, сбившись в кучку, на узкой скамье и на пустых винных бочках, следя лишь за тем, чтобы сохранять достоинство и находиться в безопасности – хозяйки и служанки, христианки и еврейки – в ожидании, пока не будут закончены приготовления для ночлега, и они смогут отправиться спать.

Мужчины высматривали место в таверне. Исаак последовал за Юсуфом, опираясь рукой на плечо мальчика, вслед за ними приехал дон Жилберт, молодой стражник, Энрике, и старшина стражников. Юсуф направился в самый спокойный угол. За ними последовали остальные члены свиты епископа.

Там, на ближайшей к ним скамье, уже сидел какой-то мужчина. С другой стороны стола, у стены, двое мужчин были заняты несвязным спором о вероятности внезапного изменения погоды.

– Простите меня, господа, – смело обратился к ним Юсуф, – но мой хозяин слеп, а этот высокородный господин был ранен, находясь на службе Его Величества, и им надо присесть. Прошу вас немного подвинуться.

И Юсуф принялся усаживать обоих на скамью. Постепенно ему удалось освобождать все больше места, которое занимали люди из свиты епископа, пока спорщики, вытесненные на самый край скамьи, не покинули ее, решив завершить свой спор под открытым небом.

Старшина стражников, которому как раз для такого случая был доверен кошелек епископа, ушел заказать вино, чтобы прочистить горло от дорожной пыли и удостовериться, что постель будет у каждого из его спутников.

– Старшина, – позвал его повар. – Не беспокойтесь о ночлеге для нас. Мы будем спать в повозках с провизией. Полагаю, это будет лучше всего.

– Возьми пару наших парней, – сказал старшина, оценив взглядом толпу, собравшуюся в таверне.

– Они уже там, – ответил повар. – Уверен, уже стащили вино его преосвященства, – пробормотал он на ухо своему помощнику.

Помощник повара поднял свое долговязое тело со скамьи и тихо вышел, чтобы взглянуть на повозки. Повар дождался своего стакана вина, осушил его и последовал за ним.

Юдифь взглянула на кровати в отведенной им комнате и послала Ибрагима и Наоми, чтобы те принесли их сундук. Из него она вытащила чистое постельное белье и постелила его поверх белья сомнительной свежести, принесенного хозяином гостиницы. Четыре узкие кровати, внесенные в комнату, исчерпали возможности гостиницы: большинству мужчин пришлось обойтись соломенными тюфяками на полу в общей столовой. Если на каждой сумеют устроиться по две женщины, в комнате должны были поместиться все.

– Мама, – прошептала Ракель, тревожно оглядывая толпу утомленных женщин. – Пожалуй, я лучше посижу ночью внизу.

– Ерунда, – твердо ответила Юдифь. – Здесь ты в большей безопасности.

Ракель и ее мать сняли сюркоты, ослабили шнуровку на лифах и улеглись. Ракель смотрела из-под полузакрытых век, как монахини сняли покрывала и легли. Слуги, прошедшие весь путь пешком, тоже очень устали, и у них остались силы только на тихие жалобы. О сестре Агнет, как обычно, ничего не было слышно. Ракель предположила, что она также находилась где-то в гостинице, под присмотром стражника. Потом, уставшая, измученная, жаждущая покоя и уединения, она все же заснула. Тревожные мысли покинули ее разум, и вскоре она уже крепко спала.

Было раннее утро, когда Исаака разбудил донесшийся откуда-то шум. Он понял, что уже рассвело. Снаружи шумно галдели птицы, а в воздухе пахло утром. Кто-то ходил, без сомнения, по кухне, но его утомленные спутники спали: им не мешал ни шум, ни неудобство.

– Юсуф? – тихо позвал он и подождал. Ответа не последовало. Мальчик все еще спал. Исаак наклонился, нашел свой посох и встал.

Осторожно двигаясь по комнате, он направился к двери, вышел и пошел к колодцу. Он снял верхнюю одежду и рубашку, набрал полное ведро воды и хорошенько вымылся. Вздрагивая в утренней прохладе, он пальцами расчесал влажные волосы и бороду, встряхнул рубашку и тунику и снова надел их, после чего произнес положенные утренние молитвы. Когда он закончил, то услышал позади сдавленное хихиканье. Поняв, что он не единственный, кто бодрствует в гостинице этим утром, он предположил, что рядом с ним находится кто-то из тех, кто работает на кухне, разжигая очаг.

– Доброе утро, – сказал Исаак.

– Доброе утро, господин, – произнес детский голос. – Что вы здесь делали?

– Сначала я умылся, – сказал он, – а затем помолился. Теперь я готов начать новый день. Ты тоже ранняя пташка, верно?

– Я должен разжечь огонь до того, как мой хозяин проснется, – сказал мальчишка он и немного помолчал. – Кое-кто из ваших спутников поднялся еще раньше вас, господин. Он подходил, чтобы узнать у меня, с вами ли еще раненый. Я сказал, что не знаю, о ком он говорит, потому что с вами приехали двое с перевязанными руками. Я видел их вчера вечером, когда заглядывал в зал, чтобы посмотреть на господ.

– Он точно сказал, что путешествует с нами?

– Он объяснил, что не успел приехать вместе с вами. Он толстый и поэтому отстал по дороге.

– А где он теперь?

– Он был здесь на рассвете. Думаю, он пошел вперед. А если вы пойдете со мной на кухню, – добавил мальчишка тоном заговорщика, – я знаю, где спрятан хлеб, и поделюсь с вами. Они даже не узнают, куда он делся.

– Это очень любезно с твоей стороны, – сказал Исаак, – но я должен вернуться к своим друзьям.

Он вытащил кошелек и протянул мальчику монетку.

– Возьми, – сказал он. – Это за то, что благодаря тебе мой день начался так хорошо.

– Простите? – сказал мальчик.

Исаак щелкнул монетой в направлении голоса и уверенно зашагал назад тем же путем, которым пришел. Завернув за угол, он почувствовал, как теплые лучи солнца погладили его по щеке: значит, солнце уже поднялось над горизонтом.

Никому не хотелось задерживаться в гостинице дольше, чем диктовала необходимость. Когда Исаак возвратился, все остальные были уже на ногах, быстро собираясь, чтобы продолжить путь. Все чувствовали, что цель их путешествия уже близка, поэтому они энергично двинулись по дороге.

Солнце было еще довольно низко, но светило уже ярко. Прохладный морской ветерок овевал их лица. Андреу и Фелип запели, к ним присоединились двое поваров, затем несколько конюхов, и, наконец, большая часть остальных путников. За холмами с левой стороны дороги плескалось и сверкало море. Наконец за очередным холмом Ракель увидела высокий шпиль прямо перед ними.

– Смотрите, – сказала она. – Что это?

– Это собор, госпожа Ракель, – ответил капитан. – Красивая башня, не правда ли?

– А это что, там? – спросила она, указывая на громоздкую постройку из огромных камней, стоявшую возле дороги.

– Говорят, что это построили римляне, когда были здесь, – сказал капитан. – Это было давным-давно.

И задолго до того, как солнце достигло зенита, они миновали городские ворота Таррагоны.

Часть третья

Глава первая
Дворец архиепископа

Беренгер де Крюилль добрался до архиепископского дворца и испросил чести немедленной аудиенции у Санчо Лопеса де Айербе. Ответ архиепископа был скорым. Его преосвященство весьма сожалеет, но он отдыхает. Беренгер смыл с себя дорожную грязь и пыль, сменил одежду, пообедал. Архиепископ не появлялся. Поев, Беренгер отправил еще одно послание его преосвященству. В ответ дон Санчо выразил свое сожаление в том, что причиняет епископу Жироны беспокойство, но он занят приготовлениями к совету.

– Могу я предложить вашему преосвященству немного подышать свежим воздухом? – спросил Бернат. – С крепостных стен открывается красивый вид.

– Нет, Бернат. Когда вы так говорите, вы очень походите на дона Санчо. Я останусь во дворце до тех пор, пока не увижу архиепископа, – сказал Беренгер, лицо которого было почти белым от старательно сдерживаемого гнева. – А потом вы можете предложить мне все, что вам заблагорассудится.

– Конечно, ваше преосвященство. Сейчас самое подходящее время заняться привезенным с собой бумагами…

– Единственное, на что я сейчас способен, это поиграть в шахматы с моим лекарем, который не раздражает меня своими предложениями, – сказал епископ.

– К сожалению, остальная часть вашей свиты еще – не прибыла, – заметил Франсес.

– Вы уверены?

– Капитан сразу бы доложил, – сказал он со спокойной уверенностью. – Весьма вероятно, что они доберутся до города только завтра, – добавил он.

Позже Беренгер покинул свои уютные апартаменты лишь для того, чтобы быстро съесть принесенный ужин. И снова архиепископ не смог появиться в своей трапезной. Беренгер уже начал беспокойно вышагивать взад-вперед, когда осторожный стук в дверь оторвал его от тщетных размышлений.

– Его преосвященство почтет за честь, если ваше преосвященство навестит его в его кабинете, – сказал маленький слуга.

– Сейчас? – спросил Беренгер.

– Да, ваше преосвященство, – ответил тот. – Если ваше преосвященство соблаговолит последовать за мной…

Беренгер тихо прошептал молитву Господу, прося дать ему терпение и смирение, и постарался успокоиться. Он следовал по коридорам вслед за посыльным так кротко, как только мог, и остановился у двери, не проявляя никаких признаков обуревавшего его внутреннего гнева в ожидании позволения войти.

Архиепископ сидел у дальнего края тяжелого дубового стола, покрытого искусной резьбой, прямо напротив двери. С холодной вежливостью он жестом предложил своему гостю сесть; в молчании он ждал, пока юный паж поднесет епископу бокал вина.

– Полагаю, ваше путешествие прошло без особых происшествий, дон Беренгер, – заметил он.

– Совершенно без происшествий, ваше преосвященство, – дружелюбным тоном ответил Беренгер.

Со взглядом, предвещающим надвигающуюся бурю, архиепископ наклонился вперед и сделал многозначительную паузу.

– Агнет, монахиня, о которой я писал вам, также приехала с вами?

– Я так спешил присоединиться к вашему преосвященству, что сегодня утром оставил свою свиту немного позади. Она едет вместе с оставшейся частью моих спутников, ваше преосвященство. Надеюсь, что их путешествие также пройдет без происшествий.

– Вы оставили ее на дороге?

– Там много людей, и она находится под охраной моих стражников, ваше преосвященство. Мне не хотелось пропустить начало совета, и я выехал вперед вместе со своим исповедником и секретарем.

– Мне передали, что одна попытка освободить ее уже была осуществлена…

– Неудачная попытка.

– Известно, кто это сделал?

– Бандиты, под командой некоего Марио. Предполагается, что они действовали в интересах ее семьи.

Дон Санчо нахмурился, непроизвольно дергая нижней губой. Он всегда делал так, когда глубоко задумывался – весьма раздражающая привычка, по мнению Беренгера.

– Возможно, если бы вы передали ее сюда сразу же после разрешения вопроса о похищении доньи Изабель, то у ее семьи не было бы времени на составление столь изощренных планов по ее освобождению.

– Не сомневаюсь в правоте вашего преосвященства, – сказал Беренгер.

– Если бы вы это сделали, дон Беренгер, женский монастырь Святого Даниила и сама аббатиса Эликсенда не оказались бы вовлеченными в скандал, связанный с этим делом. Задержка не оградила их от последствий. Вам следует знать, что это вызвало прямо противоположную реакцию.

– Я слишком хорошо знаю об этом, ваше преосвященство. В свое время я сам убеждал аббатису немедленно отослать сюда сестру Агнет.

– Значит, вы плохо ее убеждали, дон Беренгер.

– Я очень сожалею, – ответил епископ, с трудом сдерживая возражения, которые так и норовили сорваться с его губ. Его молчание, с сожалением размышлял он, было следствием хорошо развитой политической интуиции, которая подсказывала, что сейчас было не слишком подходящее время для оправданий. Смирение по-прежнему не входило в список сильных сторон его натуры.

– Я не предполагаю, как некоторые, – продолжал дон Санчо, – что один из наших епископов может попытаться скрыть – в личных интересах – причастность женского монастыря Святого Даниила к предательству. – По промелькнувшей ухмылке было ясно, что он с удовольствием высказал бы такое предположение, но оно было слишком вопиющим, чтобы принимать его всерьез. – Однако Его Величество рассержен тем, что сестра Агнет все еще не предстала перед церковным или королевским судом.

– Его Величество сомневается в праве вашего преосвященства судить сестру Агнет епископским судом? – спросил Беренгер. – Вряд ли он сможет найти оправдание подобным притязаниям; даже спустя столь долгое время.

– Нет, – ответил дон Санчо. – Он признает наше право судить ее, но он недоволен тем, что до сих пор ничего не было сделано. – Архиепископ сделал паузу. – Во всяком случае, ничего существенного, что было бы заметно ему, или кому-либо еще в епархии.

– А! – произнес Беренгер. – В епархии. Возможно, доверенное лицо Его Величества, дон Видаль, что-то сообщал ему.

– Я полагаю, что затрагивал этот вопрос в разговоре с Его Величеством, – сказал дон Санчо.

– Многие вопросы становятся сложнее, когда переплетаются интересы церкви и государства, как в случае назначения дона Видаля де Блана, – вежливо сказал Беренгер. – Дону Видалю сейчас приходится нелегко.

Санчо Лопес де Айербе бросил на епископа Жироны пронзительный взгляд,

– Думаю, да, – тихо произнес он.

– Прошел слух, что на конференции в Таррагоне будет присутствовать папский нунций, – сказал Беренгер с видом человека, который не меняет темы разговора.

– Да, папский нунций окажет нам честь своим присутствием, – сказал архиепископ.

– Позвольте мне поинтересоваться, что привело его сюда? Какое-то важное дело? – спросил Беренгер.

Дон Санчо рассеянно покачал головой.

Это связано с одним юридическим спором, – ответил он. – Его послали, чтобы уладить дело.

– Юридический спор?

– Между архиепископством, епископством Барселоны и инквизицией.

– Инквизицией? – удивился Беренгер.

– Хм-м… – протянул дон Санчо. – Но, поскольку предполагаемого еретика найдено не было, а его соседи полагают, что он, вероятно, умер или, возможно, уехал во Францию или Англию, я не вижу причин для того, чтобы архиепископство или нунций его святейшества напрасно тратили время. И причем много времени.

– Его Величество также имеет в этом деле свой интерес? – спросил Беренгер.

Дон Санчо бросил на него долгий, изучающий взгляд.

– Вполне возможно, – ответил он. – Интересно, насколько вы правы. Вы говорили, что разговаривали с Его Величеством в Барселоне, дон Беренгер?

– Да, ваше преосвященство, но предмет разговора был совершенно иным, – ответил Беренгер. – Придворные сплетни быстро разносятся.

Дон Санчо поднялся, доброжелательно улыбаясь.

– Я слишком долго задерживал вас, лишая заслуженного отдыха, дон Беренгер. Вы, наверно, очень утомились в поездке. Но наша небольшая беседа была весьма плодотворной, не так ли? Я уверен, что вопрос с сестрой Агнет вскоре будет решен.

– Я тоже надеюсь на это, ваше преосвященство. Я как можно скорее отправлюсь отдыхать и желаю вам доброй ночи.

Однако по пути к своей комнате Беренгер пытался найти ответ на вопрос: что же из сказанного им доставило такое удовольствие архиепископу?

В комнате его ждал еще один паж.

– Ваше преосвященство, – сказал он, – мой хозяин желает видеть вас. Вы пойдете со мной?

– Кто твой хозяин, мальчик? – спросил епископ.

– Понс дю Санта По, – прошептал мальчик, – слуга Его Величества.

– И куда он хотел бы, чтобы я пришел? День сегодня был тяжелый…

– В дом к Раймундо. У меня есть плащ для вашего преосвященства. Вечер довольно прохладный.

– Меня ничуть не пугает прохладный майский вечер, – сказач Беренгер.

– Мой хозяин сказал, что будет лучше, если ваше преосвященство наденет плащ.

– Я преклоняюсь перед его проницательностью.

Паж помог епископу надеть плащ из дешевого, грубого материала, затем сам надел легкую коричневую накидку, подобную тем, в которых ходили почти все школяры и студенты в городе.

Мальчик повел его в противоположном направлении от покоев архиепископа. Когда они прошли через маленькую, но тяжелую боковую дверь, паж остановился и обернулся к епископу.

– Вы можете сбиться с пути, ваше преосвященство. Если вы возьмете меня за плечо и последуете за мной, мы через минуту будем на месте.

– Инквизитор? – сказал Понс дю Санта По. – Да. Была попытка разместить в архиепископстве несколько отрядов инквизиции. Но с тех пор прошло более двадцати лет, и паника стихла…

– Вы наверняка не помните этого, – сказал Беренгер.

– Конечно, – ответил молодой человек. – В то время я еще лежал в колыбели, и подобные проблемы меня совсем не интересовали. Но есть те, кто помнит изгнание из города евреев, подозреваемых в ереси.

– Мы слышали о нападении на еврейского торговца, который после этого умер, а его имущество было разграблено. Это возмутило Его Величество. Это сообщение верно?

– Да.

И он скупо и точно изложил все, что было связано с нападением.

– Это самое интересное, – заметил Беренгер. – Я как раз собираюсь изучить затронутые вами вопросы.

– Отлично, – заключил Санта По. – Когда я закончу мой следующий отчет, вы, ваше преосвященство, можете добавить к нему свои соображения, если пожелаете. Прошу прощения за то, что пригласил вас сюда, но мы можем доверять Раймундо, хозяину этого дома. В свое время он был слугой моего отца; он очень честен, предан и к тому же ему хорошо платят.

– Очень удобно.

Санта По поднялся и поклонился.

– Я сообщу вам, как только закопчу свой отчет. Незамедлительно. В городе назревают волнения.

Глава вторая
Еврейский квартал и монастырь

Утром первого мая гулко зазвонил соборный колокол, сзывая епископов провинции Таррагона на совет. Этот призыв был не слишком нужен. Они уже стояли под арками, в полном блеске своих регалий, ведя ни к чему не обязывающую беседу и дожидаясь архиепископа. В то утро он проводил мессу во имя Святого Духа в честь открытия Генерального совета, точно так же, как в тот день, когда много лет назад был проведен первый Генеральный совет.

Огромное число прелатов производило сильное впечатление. Несмотря на то что Беренгер неоднократно принимал участие в подобных церемониях, он все равно был поражен ее красотой. Вышитый шелк и тонкое полотно пылали на фоне мрачного величия собора; хор слаженно пел «О, приди к нам, Дух Святой», голоса взмывали под купол, отражаясь от высокого арочного потолка. Дьякон изумительным тенором пропел отрывок из Евангелия – «Я есмь пастырь добрый».

Дон Санчо поднялся, чтобы прочитать проповедь на совете, и Беренгер приготовился выслушать язвительное осуждение за неповиновение.

– Скупость причина всякого несчастья, – начал он на латыни, и произнес проповедь, столь же изящную, сколь и краткую. Все присутствующие сочли ее своего рода шедевром, несмотря на то что епископ Викский, сидевший рядом с Беренгером, счел, что эти слова не могут быть обращены к нему, и заснул, как только архиепископ начал говорить. Он мирно дремал на своем стуле, пока не началось чтение официальных документов.

Присутствовавшие по очереди называли себя. Тех, кто не смог приехать, заменили их официальные представители. Беренгер несколько цинично подумал, что для многих из тех, кто сидел в резных креслах вокруг него, главное было уже сделано. Они поднялись – их присутствие было замечено. Теперь они, не стесняясь, могли спокойно вздремнуть до послеполуденной части встречи, когда улаживались различные неофициальные вопросы.

И колено, которое не беспокоило его с самого Сан-Поль-де-Мар, снова начало ныть.

Спустя некоторое время тем же утром наконец явились столь давно ожидаемые гости Джошуа и Дина. Юдифь обняла сестру; Ракель покорно поклонилась тете с дядей, а затем отступила в сторону, пропуская Жилберта, который, прихрамывая, прошел через ворота.

– Мой дорогой Джошуа, – сказал Исаак, – мы привели с собой одного из моих пациентов. Позвольте мне объяснить…

Ракель безучастно наблюдала, как Джошуа принял краткие объяснения Исаака и любезно вышел вперед, чтобы поприветствовать неожиданного гостя. Но когда его взгляд упал на незнакомца, он напрягся, как человек, который сворачивая за угол, неожиданно оказывается лицом к лицу с противником. Она перевела взгляд на спокойно улыбавшуюся тетю и снова посмотрела на Джошуа, который, казалось, был сама любезность. Тряхнув головой, она решила, что глаза обманули ее.

– Племянник моего мужа очень хотел быть здесь, чтобы встретить вас, – сказала Дина, удовлетворенно глядя на племянницу. – Но он занят в лавке и не смог прийти.

– Мы жаждем увидеться с ним так же сильно, как и он сам этого желает, – сказала Ракель, заработав свирепый взгляд матери.

Жилберта уложили в прохладной, просторной комнате, а остальные с облегчением разошлись, чтобы смыть дорожную грязь и пыль и переодеться в чистую одежду.

Госпоже Эликсенде не дали такой возможности. Как только она, вся в дорожной ныли и измученная жарой, вошла в монастырь Святой Девы в Таррагоне, ее сразу же вызвали в кабинет матери-настоятельницы.

– Моя дорогая Эликсенда, я никогда не думала, что вы способны сделать нечто подобное. – Пожилая женщина строго посмотрела на коленопреклоненную аббатису и покачала головой.

– Да, мать-настоятельница, – ответила аббатиса монастыря Святого Даниила. – Я совершила большую ошибку.

– Нет. Это бы меня не удивило. Мы все можем ошибаться. Но, Эликсенда, меня удивило, что вы – самая умная изо всех моих монахинь – повели себя так глупо. Вы же знаете, что зло можно искупить. И все это понимают. Но теперь придется исправлять последствия вашей глупости. И это может оказаться весьма непростой задачей.

– Я готова сделать все, что для этого нужно, мать-настоятельница.

– Вы опоздали, – язвительно бросила настоятельница и принялась ходить взад-вперед по комнате. – Я сожалею о том, что вы сразу же не послали сюда Агнет, а ждали так долго. Вы должны понимать, что теперь все будут думать, что вы силой вынудили отправить ее.

– Теперь я это понимаю, мать-настоятельница. Мне хотелось иметь достаточно времени, чтобы внимательно рассмотреть обвинения против нее, – сказала Эликсенда. – Даже несмотря на то, что она сама свидетельствовала против себя, я не могла поверить, что она была вовлечена в предательство.

– Его Величество сам рассмотрел все обвинения и остался удовлетворен. Этого недостаточно?

– И, кроме того, я боялась, что, если бы ее послали в Таррагону без вооруженного сопровождения, ее семья сумела бы освободить ее. А семья Агнеты весьма многочисленна и обладает влиятельными друзьями.

– Для ордена и вашего монастыря было бы лучше, – заметила мать-настоятельница, – если бы вы подчинились приказу короля и епископа, а она сбежала. Вместо этого вы настроили против себя дона Видаля, который стал причиной гнева Его Величества. Дон Педро – щедрый и милосердный монарх, но все знают, сколь долго он помнит оскорбления, нанесенные его людям и его семье. Он способен на ужасную месть.

– Я полагала, что спасаю всех от большей неприятности, мать-настоятельница, – медленно произнесла Эликсенда. – Включая и себя. Основная причина всех моих неудач была медлительность. Теперь я это понимаю. Я была непослушна, медлительна и глупа. Я не достойна быть аббатисой, мать-настоятельница.

– Эту мысль оставьте при себе, Элиссенда. Жалость к себе – очень опасная форма гордыни. Встань, дочь моя, – сказала она, протягивая руку. – Подойди и сядь рядом. Помоги мне придумать, как успокоить архиепископа.

– А Агнет?

– Агнет теперь может помочь только Господь Бог, – заметила мать-настоятельница. – И, надеюсь, ты понимаешь, что ни от тебя, ни от меня ее судьба больше не зависит.

– Да, мать-настоятельница. Я всегда понимала это.

– Тогда, почему, если вы знали это… Но давайте не будем предаваться бесплодным взаимным обвинениям. Что сделано, то сделано, надо подумать, как можно исправить вред, причиненный вашими действиями и, действиями Агнет.

– Да, мать-настоятельница.

– Сейчас дон Санчо желает, чтобы вы переехали сюда и на вас наложили вечную епитимию.

Эликсенда побледнела.

– Епитимию? – повторила она. Только сейчас она поняла, что не готова услышать давно ожидаемые ею и теперь произнесенные вслух слова.

– Он понимает, что вы были непослушны, но не закоснели в грехе. Однако вам будет тяжело, Эликсенда.

– Я приму любые трудности, которые сочтет необходимым определить мне за мои грехи его преосвященство, мать-настоятельница, – тихо сказала она.

– Вы? Интересно. Я думаю, что было бы правильней сделать так, чтобы вы вернулись в Жирону. Женский монастырь нуждается в таком человеке, как вы, Эликсенда. У меня под началом есть множество кающихся монахинь, но среди них слишком мало женщин с вашим опытом. Поэтому я предпочла бы видеть вас во главе жиронского монастыря. Теперь мы должны посмотреть, что можно сделать, чтобы вернуть все на круги своя. Не стоит надеяться на скорую встречу с его преосвященством, но думаю, что он согласился выслушать нас в субботу после мессы.

Юдифь внимательно посмотрела на дона Жилберта и категорично решила, что он должен провести оставшуюся часть дня и весь вечер в своей комнате. После того как поздний и обильный обед был накрыт на столе во внутреннем дворике, а затем съеден домочадцами и гостями с различной степенью удовольствия, Ракель снова убежала, чтобы посидеть с ним, принеся на блюде немного фруктов.

Он лежал, уставившись в степу и являя собой картину страдания и отчаяния.

– О, дон Жилберт, – сказала она, присев возле него на полу у кровати. – Вы не должны позволять себе горевать. Вам нужно вернуть прежние силы.

– Что вы знаете об этом, мой небесный ангел? – удивленно спросил он.

– Я видела много людского горя, помогая отцу, – ответила она. – И много несчастий.

– И все же вы выглядите так, как будто ничто и никогда не тревожило вас – какое удивительное самообладание! – сказал он. – Мне кажется, что, если бы я мог коснуться вас своими ранеными пальцами, они бы тотчас зажили.

– Сомневаюсь, – ответила с тревогой Ракель, поднявшись. – Вы скорее выздоровеете, если съедите что-нибудь. Я видела, что было на тарелке, которую Наоми отнесла вниз. Вы почти не прикасались к еде.

– Мне не следует придираться, но это можно было бы съесть только после долгой охоты, преследуя дичь по заснеженным горам.

– А Наоми придирается, – сказала Ракель, садясь. – И обед у тети Дины был скорее… плотным, – добавила она после краткого поиска наилучшего слова, способного, по ее мнению, описать кухню ее тети. Она взяла абрикос, разломила его и протянула ему половинку.

– Еда из ваших рук подобна пище богов, госпожа Ракель, – тихо произнес он, съев предложенное.

– Вы не должны говорить так, – сказала она. – Это неправильно… и невозможно.

– Что невозможно? Чтобы я влюбился в красивую, женщину с мягким нравом, которая помогла мне, когда я был в отчаянии, и снова пробудила во мне жажду жизни? Почему это невозможно?

– Невозможно понять, серьезно вы говорите или нет, дон Жилберт. Меня тревожит, когда вы говорите подобные вещи. Это нехорошо.

– Почему это беспокоит вас? Если вы не верите, что я говорю серьезно, посмейтесь надо мной, как обычно.

– Я не могу смеяться над вами, – тихо сказала она.

– Тогда знайте, что я люблю вас, – ответил он.

– Вы не можете… – сказала она, после чего встала и принялась ходить по комнате.

– Почему?

– Потому что мы очень разные. Потому что я никогда не смогу стать вашей… Я дочь из достойной семьи своей общины. Я не могу опозорить ни их, ни себя.

– Господи Боже, госпожа Ракель. Уж не думаете ли вы, что я собирался прибавить вас к гарему из красавиц, который я тайно содержу у себя в имении. – В возбуждении он спустил ноги на пол и сел. – Я предлагаю вам достойный брак, по всем правилам, со всеми положенными соглашениями и под защитой закона. Теперь, когда по какой-то счастливой случайности нам позволили поговорить наедине, я наконец могу сказать вам это.

Ее глаза наполнились слезами.

– Дон Жилберт, я не могу.

– Чего вы не можете, моя дорогая и самая прекрасная Ракель?

– Отказаться от своей семьи, от своей религии, после того что сделала сестра. Это убило бы мою мать. И очень расстроило бы отца.

– А вас?

– Это поразило меня в самое сердце, – ответила она.

– А что случилось с вашей сестрой?

– Она вышла замуж за христианина, – сказала Ракель.

– Проклятье! – воскликнул Жилберт. – Почему она сделала это? Может быть, она… Не отвечайте мне! Я не перенесу вашего ответа, каким бы он ни был.

– Я не могу вам ответить, – сказала Ракель, – хотите вы этого или нет. – И она отвернулась, чтобы скрыть слезы.

– Ракель? – резко окликнул се голос матери. – Ты мне нужна. Спустись ко мне.

– Я должна идти, – сказала она.

– Сначала вы должны сказать мне, что любите меня. Скажите, что это так, скажите: «Жилберт, я люблю вас». И пока я буду этим жить. – Он крепко схватил ее за руку. – Скажите это, и я дам вам уйти.

– Это правда, Жилберт, – прошептала она, – я действительно люблю вас, к моей бесконечной тоске и горю.

И Ракель убежала.

Пока Ракель разговаривала с Жилбертом, Юдифь со своей сестрой Диной уселись в тенистом уголке внутреннего двора, чтобы серьезно поговорить о том, что занимало их все мысли.

– Ракель – красавица, – одобрительно заметила Дина. – Когда я видела ее в последний раз, она была не слишком красивым ребенком – это часто случается, не так ли? Из красивых девочек вырастают дурнушки, которых без огромного приданого никто замуж не возьмет.

– Ей было всего пять лет, когда ты уехала из дома, – сказала Юдифь. – Но, полагаю, что ею очень восхищаются.

– Мы всегда были красивой семьей, – со смехом сказала Дина. – Даже мои девочки, отец которых совсем не красавец…

– Молчи, Дина, – потрясенно шикнула на нее сестра. – Не нужно искушать Господа, хваля своих детей…

– Ты не изменилась, сестра. Ты по-прежнему указываешь мне, что я должна делать.

– И не делать. У тебя никогда не было должного уважения к достойным людям и понятиям. Я не забыла, что…

– Ладно, Юдифь, – сказала Дина, поднимая руку, чтобы остановить изливавшийся на нее поток слов, – давай поговорим об этом браке. Всю следующую неделю мы можем продолжать наши старые споры. Что об этом думает ее отец?