Текст книги "Призрак в машине"

Автор книги: Кэролайн Грэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)

Ничего, скоро все придет в норму. Обязательно придет, иначе окажется, что она напрасно лгала, мошенничала и выворачивала себя наизнанку. Это называют «преступлениями белых воротничков»[154]154
  Мошенничество, обман, подделки, взяточничество, различные аферы и прочие подобные преступления, которые относятся к коммерческой деятельности и не имеют насильственного характера.


[Закрыть]. Можно подумать, что такие преступления действительно чище других. Что красть деньги с помощью клавиатуры компьютера лучше, чем вырывать сумку у пожилой женщины и пугать ее до полусмерти. Что травмы, нанесенные с помощью пульта дистанционного управления, не столь болезненны.

Увы, такова современная жизнь. Каждое утро честные труженики обнаруживают, что их пенсионный фонд уменьшился наполовину, если не больше. Страховые компании учат своих сотрудников, как можно не платить. Порядочные инвесторы теряют тысячи, в то время как директора компаний получают сумасшедшие премии. Что же это такое, если не воровство?

Конечно, следует учитывать причины, толкнувшие человека на преступление. В ее случае причины были уважительными. Она украла ради любви. Речь шла о жизни и смерти.

В отличие от ее партнера. По мнению Джудит, этим человеком двигала простая алчность. Но он отрицал это. Для него воровство было средством получить свободу.

– Можешь называть меня революционером! – с пьяным смехом воскликнул он вскоре после их первой встречи в отеле «Павлин».

Он спас ее от насильника. Какой-то мерзкий тип заманил ее туда под предлогом деловой встречи, загнал в угол и попытался заставить лечь с ним в постель. Когда Джудит отказалась, он придвинулся к ней вплотную и начал шептать на ухо гадости.

Чуть не плача, она перехватила взгляд мужчины, шедшего за напитком. Тот подошел и заставил мерзавца уйти. Джудит не знала, как благодарить своего спасителя, и очень удивилась, когда выяснилось, что он знает ее имя. Кажется, он видел ее на похоронах Кэри Лоусон, но их не представили друг другу. Они разговорились, и после пары порций бренди Джудит выложила ему все. Сказала, что Эшли слабеет на глазах, клиенты уходят, а она отчаянно нуждается в деньгах. Она уже продала все, что можно было продать. Остался только дом, но и тот заложен.

У него тоже было на что пожаловаться. Он женат на настоящей мегере, которая платит ему за оказываемые услуги; если же он их не оказывает, то не получает ничего. Он чувствует себя униженным, вынужден весь день сидеть на работе и притворяться незаменимым, хотя все знают, что он работает в конторе лишь потому, что половина бизнеса принадлежит его жене. Вторая половина… Наверно, Джудит знает Денниса Бринкли. Может быть, они сумеют помочь друг другу? Для начала им следует рассказать о своих сильных и слабых сторонах.

Вскоре выяснилось, что сильные стороны есть только у Джудит. У Дрю (как он попросил себя называть) были только слабости. Но эти термины оказались неточными. Печкой, от которой следовало танцевать, было знание.

Джудит мало чего не знала об офшорных счетах, способах ухода от налогов, мошенничествах на бирже и аферах с деньгами. Такую информацию собирает каждый бухгалтер. Нужно только уметь ею пользоваться. Компьютеры тоже не были для нее тайной. Она работала на них всю свою жизнь.

Дрю о таких вещах не знал ровным счетом ничего. Он мог предложить лишь доступ к очень большим деньгам с помощью ключа от входной двери и операционного зала конторы «Бринкли и Латам». Плюс комбинацию цифр, позволявшую открыть сейф, в котором хранились пароли всех счетов. Кроме того, он мог дать несколько советов, как избежать разоблачения. Входя в здание и выходя из него, нужно постараться не попасться на глаза любопытному торговцу рыбой, живущему напротив. И конечно, не терять времени, оказавшись внутри. За два (максимум три) визита перелопатить все счета и закинуть сеть. Дрю считал, что небольшие суммы, снятые с крупных счетов, не привлекут к себе внимания, да и заметить их исчезновение будет труднее. Джудит возразила, что рано или поздно недостачу обнаружат все равно, поэтому придется делать фальшивые записи о вкладах, покрывающих разницу. Даже небольшую. Это произвело на Дрю сильное впечатление.

Они увлекались все сильнее. Дрю купил бутылку дешевого шипучего вина. Едва бутылка опустела, как Джудит заказала вторую. Но когда она вышла из машины и, спотыкаясь, побрела к дому, опьянение начало проходить. Сняв пальто и выпив несколько глотков воды, Джудит уже не могла понять, что на нее нашло. О господи… наверно, она свихнулась.

Джудит приняла ванну с ароматическим маслом, пытаясь смыть воспоминания о начале вечера и безумно опасные фантазии, обуявшие ее потом. В конце концов она забралась в кровать и забылась беспокойным сном, успев напоследок подумать, что Дрю наверняка чувствует то же самое. Все это пьяная болтовня, которая завтра покажется бредом. Но когда утром зазвонил телефон и Дрю спросил, остается ли их договор в силе, она без колебаний ответила «да».

После этого они встретились лишь дважды, но несколько раз говорили по телефону. Все прошло гладко. В доме у Денниса Бринкли Джудит никогда не была, а потому не обратила на роковой несчастный случай никакого внимания. Но поскольку в дело вмешалась полиция (хотя и не непосредственно), она решила снять со счетов последнюю сумму и поставить на этом крест.

Местную газету она не читала, справедливо считая ее безграмотной чушью, и известие о том, что самозваная медиумша, хваставшаяся знанием подробностей гибели Денниса Бринкли, сама отправилась в мир иной, до Джудит не дошло. Центральные газеты написали об этом лишь тогда, когда они с Эшли садились на самолет швейцарской авиакомпании в Станстеде[155]155
  Один из трех главных лондонских аэропортов (наряду с Хитроу и Гатуиком).


[Закрыть]. Но даже если бы Джудит обратила внимание на новость о том, что вскоре оказалось двойным убийством, ей бы и в голову не пришло связать это преступление с человеком, которого она знала только как Дрю. Джудит достаточно изучила его еще во время первой встречи. Слабый, отчаявшийся, с внешностью поблекшей звезды второразрядных мыльных опер. Человек, который и мухи не обидит.

Новые владельцы Киндерс сочли название дома слишком претенциозным и переименовали его в Старую Школу. Он был банкиром, а она – художником-графиком, работавшим на дому. У супругов было трое детей и жившая с ними няня. Их архитектор переделал дом. Четыре спальни, две ванных, жилые комнаты и кухня в форме полумесяца, занимавшая конец нижнего этажа. Стрельчатые бойницы замуровали и заменили широкими окнами. Внутри стало светло; кроме того, у дома появилась новая красная передняя дверь.

Все говорили Бенни, что она «не узнает это место». Но, конечно, она бы его узнала. Последнее посещение Киндерс навсегда запечатлелось в ее памяти. Она понимала, что не сможет избавиться от страшного воспоминания, и мирилась с этим. Кроме того, она понимала, что мучительная боль в сердце со временем притупится и рана затянется. И все же радовалась тому, что большая часть отпущенного ей срока осталась позади.

После жестокого пробуждения от самообмана, помогавшего ей жить, Бенни забыла про свой талисман. Навязчивое стремление обезопасить себя попросту исчезло. Зачем стремиться к тому, что не существует и не может существовать?

К счастью, в ее жизни еще были любовь и дружба. Мэллори всегда был дорог ее сердцу, но со временем Бенни все и больше привязывалась к Кейт, неизменно доброй и участливой. Казалось, та чувствовала, когда Бенни хотелось поговорить (в последнее время это случалось все чаще), а когда помолчать. Кейт и Мэллори уговаривали Бенни ночевать в Эпплби-хаусе, если она будет страдать от одиночества.

В глубине души она всегда страдала от одиночества, хотя была благодарна Лоусонам за доброту. Но, к удивлению Бенни, в первые месяцы ожидания суда над негодяем, который убил Денниса, ей больше всего помогала работа в издательстве «Чистотел».

Там всегда было множество дел, которыми Бенни раньше никогда не занималась. Но Кейт все ей объясняла и неизменно оказывалась рядом, когда возникала какая-то проблема. С самого начала было ясно, что Кейт и Мэллори не сомневаются в ее способности справиться с чем угодно. И Бенни справлялась – спокойно и даже не без щегольства. Ей особенно удавались беседы с расстроенными авторами, которых было много. Когда трубку снимали Кейт или Мэллори, собеседник часто отказывался разговаривать с ними и просил позвать к телефону мисс Фрейл. После такого разговора автор рукописи давал отбой, обычно не узнав ничего нового, но убедившись, что его ценят и уважают. Однажды Мэллори спросил Бенни, как это ей удается, и она ответила просто:

– Я знаю, что они чувствуют.

Ежедневно после работы, официально заканчивавшейся в пять часов вечера, она шла на церковное кладбище. Правда, сегодня Бенни слегка припозднилась; складной стульчик, тяпка и влажная тряпка мешали ей открыть ворота.

Могила Денниса, в которой лежала только урна с прахом, была вдвое меньше остальных. С разрешения викария она была обложена старинными изразцами цвета ячменного сахара, взятыми из сада Эпплби-хауса. Бенни хотела посадить в его память розмарин, но преподобный Джонсон возразил; по его мнению, розмарин слишком быстро разрастался. Поэтому Бенни обычно приносила с собой пару веток других цветущих растений.

Начался листопад. Могилу засыпали тонкие кожистые листья, янтарные и ярко-красные. Бенни собрала их, вырвала единственный сорняк, который успел вырасти за ночь, разложила полотняный стульчик и села.

Время для посещения было самое подходящее. По вечерам на кладбище было пусто даже летом. Если кто-то оказывался поблизости, Бенни беседовала с Деннисом молча. Она уже рассказала ему про находку «Королевского оружейника». Про то, как Кейт, не поверившая собственным глазам, принесла рукопись из Киндерс в Эпплби-хаус. Про поднявшуюся после этого суматоху, радость и скорбь. Сейчас Бенни коротко описала, как идет редактирование. Кейт сказала, что исправлять там нечего. По ее выражению, от книги нельзя было оторваться. Она была яркой, как сон.

Для разнообразия Бенни решила рассказать о других вещах, не связанных с бизнесом. Мелких домашних делах. О заказе белых лилий по каталогу де Джейгера; о раненой лапе Кройдона, которая хорошо заживает после уколов антибиотика, сделанных ветеринаром. О паре новых льняных штор для кухни с рисунком из небесно-голубых незабудок.

Иногда она упоминала и о том, что происходило в деревне. О размолвке в церковном хоре или очередном обращении к властям графства с просьбой выделить грант на строительство нового сельского клуба. Но чаще просто сидела, молча оплакивая свое горе и не обращая внимания на крики грачей, летавших у нее над головой.

Часто при этом присутствовал сам Деннис. В их связи не было ничего таинственного или мистического (Бенни больше не посещала Церковь-за-Углом), и все же она была прочной. Если бы Бенни попросили объяснить это, она не знала бы, с чего начать. Люди сказали бы, что все это одно воображение, но Бенни знала, что это неверно. Будь так, она могла бы вызывать Дениса в любое время. Это всегда случалось без предупреждения; она начинала ощущать сгусток медленно усиливавшейся энергии. В ушах раздавалось негромкое гудение. Воздух менялся, становился теплым, Бенни чувствовала легкое давление и понимала, что она больше не одна.

Когда это случалось, Бенни ощущала огромную радость и благодарила Бога за то, что Он наградил ее таким даром. Тридцать лет верной дружбы сами по себе были благословением, но чувствовать присутствие друга даже после его смерти…

Бенни сделала несколько глубоких вдохов и выпрямилась. Она услышала голоса. По дорожке шли пожилые супруги с хризантемами и лейкой. Она сложила стульчик, взяла тряпку и бережно стерла несколько пылинок с могильного камня – светло-серой мраморной плиты с белыми прожилками. Надпись, сделанная золотыми буквами, была простой:

ДЕННИС БРИНКЛИ

ПИСАТЕЛЬ

1946–2001

Постепенно Карен привыкла к доктору Дикенсону. Она несколько раз приходила к нему в кабинет – сначала с кашлем (теперь почти прошедшим), а потом с ногой, которую повредила в школе после падения с параллельных брусьев. Тетя Дорис ездила с ней в больницу, где девочке сделали рентгеновский снимок, который прикрепили к стене и показали ей. А в следующий раз ей заглянули в голову; это называлось сканированием.

Самым важным и главным было то, что доктор сдержал слово. Карен рассказала ему самое страшное. То, что она обещала Аве не рассказывать никому. И все обошлось. Никто не стал ее забирать. Или запирать в буфет и выкидывать ключ в бездонный колодец, как пугала ее Ава. Доктор сказал только одно: он знает человека, который сможет ей помочь, и договорится с этим человеком, чтобы тот принял ее как можно скорее.

С тех пор прошла целая вечность. Карен это не беспокоило; для нее все самое тяжелое осталось позади. Но тетя Дорис очень волновалась. Карен заметила, что она все время ждала почтальона. Когда письмо наконец пришло, она чуть не разорвала конверт на части. Потом прочитала письмо и молча передала его Эрнесту. Позже Карен увидела, что Дорис плачет. Девочка забралась к ней на колени, обняла и сказала, что грустить не надо, потому что теперь все будет хорошо.

– Вот увидишь, – серьезно сказала она, – скоро мои головные боли пройдут.

Хотя письмо с грифом известной клиники было подписано доктором Барбарой Лестер, комната, в которой в конце концов очутилась Карен, напоминала скорее детскую, чем кабинет врача. В ней стояли пухлые кресла и диван, а все полки были забиты мягкими игрушками, куклами, танками, самолетами, играми «Коммандос» и «Лего». На низком столике лежали цветные шариковые ручки, краски и бумага; на письменном столе у открытого окна стоил компьютер, рядом с которым лежала стопка кассет в коробочках. Тут был даже кукольный домик.

– Карен, куда ты хочешь сесть?

Доктор Лестер тоже ничем не напоминала доктора. На ней не было ни белого халата, ни этой штуки на шее, с помощью которой слушают твою грудь. Она скорее была похожа на учительницу физкультуры из школы, в которой училась Карен. На ней были короткая джинсовая юбка, одна из тех рубашек, которые завязываются узлом на талии, и белые босоножки. Она уже сидела на пухлом желтом диване. Кейт выбрала ближайшее кресло, на ручке которого балансировала коробка с бумажными салфетками.

– Можно поставить ее на пол?

– Конечно, можно.

– Только моя простуда уже почти прошла.

Карен внимательно следила за доктором, которая надела очки и вынула папку из «дипломата», стоявшего рядом на ковре. Ничего особенного в папке не было. Там лежало то, что Эрнест назвал бы «бредом сивой кобылы».

Доктор Лестер была немало удивлена. Она работала детским психиатром уже тринадцать лет и видела всякое, но поведение Карен было очень необычным. Во-первых, девочка ничуть не волновалась. Она казалась уверенной в себе, даже веселой и сидела в кресле с таким видом, словно ждала начала представления.

– Я очень давно хотела вас увидеть.

«Как и сотня других детей, милая», – подумала доктор. Драгоценное время уже шло. История болезни была знакомая. Равнодушие, психологическое насилие, не говоря об отсутствии любви. К несчастью, у ребенка не было бабушки с дедушкой, которые могли бы скрасить ей существование. А потом мать умерла, и девочку удочерили – судя по всему, очень успешно. Карен постоянно страдала от шума и болтовни, которые вызывали у нее головную боль.

Предварительный диагноз терапевта – начальная стадия шизофрении – доктора Лестер не удивил. При таких симптомах к подобному выводу пришел бы даже непрофессионал. Однако были и другие симптомы, куда менее понятные. Конечно, можно было списать их на воображение. Несчастные и одинокие дети часто создают другие миры, пытаясь избежать ужасов, с которыми они сталкиваются в действительности. Фантазии Карен были невероятно изобретательными.

Доктор Лестер улыбнулась, угостила девочку лакомствами, лежавшими в стеклянной вазе, и попросила называть ее Барбарой. Они немного поговорили о теперешней жизни Карен. О том, какая добрая тетя Дорис. О птицах дяди Эрнеста. И замечательной собаке по кличке Дансер, которую завел себе Рой.

– А я перешла в следующий класс. Теперь мы будем учить французский язык.

– Тебе нравится в школе?

– Там здорово. Я буду участвовать в рождественском представлении.

– Я сама когда-то играла Аладдина. И как у тебя получается?

– Мне трудно запомнить роль.

– Из-за головных болей?

– Да. Тяжело, когда все говорят разом.

– Эти боли начались после смерти твоей мамы?

– Именно поэтому они и начались. Я уже говорила доктору Дикенсону.

– Да, Карен. Но у головных болей могут быть и другие причины. Например, если человек много плачет…

– Но она не просто умерла. Кто-то дал ей яд.

– В самом деле?

– Как Белоснежке.

– Это волшебная сказка, верно? – Доктор Лестер сделала паузу. – Ты любишь волшебные сказки?

– Нет. – Карен вспомнила, как уколола себе палец и проснулась не в объятиях принца. – Все это ложь.

– Тебе трудно определить разницу? – Карен захлопала глазами. – Между правдой и выдумкой?

Карен медленно покачала головой. От этого движения ее тонкие волосы поднялись вверх и распушились.

– Если ты не против, я хотела бы поговорить о том времени, когда ты была маленькой. – Карен пожала плечами. – С каких пор ты себя помнишь?

– С самого начала.

– Расскажи мне.

– О том, как я родилась?

– Немного позже. Скажем, о том, как ты ходила в детский сад.

– Что такое детский сад?

– Ладно, когда ты пошла в начальную школу. У тебя там были друзья?

– У меня никогда не было друзей, – без капли жалости к себе ответила девочка. Так, словно речь шла о мобильнике. Или велосипеде.

– А воображаемых друзей у тебя не было?

Карен посмотрела на доктора Лестер с изумлением и невольно подумала, что эта взрослая женщина сама не знает разницы между правдой и выдумкой. Но потом решила, что это ловушка. Или шутка. Все это было очень странно. Она вежливо сказала:

– Доктор… э-э… Барбара, воображаемых друзей не бывает.

– Почему?

– Потому что с ними нельзя играть, гулять, ходить к ним в гости и все такое.

– Можно все это делать в воображении.

Карен нахмурилась. Она начинала ощущать тревогу.

– Не понимаю.

– Карен, сознание может нас обманывать. В том числе делать так, что несуществующие вещи начинают казаться нам настоящими.

Уверенность Карен в себе уменьшалась с каждой минутой.

– Послушай… – Доктор Лестер заглянула в свои записи. – Давай-ка мы…

– Я думала, что вы хотите мне помочь.

– Это можно будет сделать только тогда, когда мы сумеем определить твою болезнь. Встреча со мной – это лишь первый шаг.

– Я не больна.

Определить болезнь. Легко сказать. Ее трудно определить даже на физическом уровне, но душевные болезни – это настоящее минное поле. Если отбросить всех по-настоящему сумасшедших, то останутся тысячи людей, страдающих от простой депрессии, причем их мучения так сильны, что бедняг приходится изолировать. Ради блага их самих и всех остальных.

Читая историю болезни Карен, доктор Лестер была уверена, что ее головные боли носят психосоматический характер и непосредственно связаны с необыкновенными фантазиями, которыми себя окружал этот ребенок. Нет, в самих этих фантазиях не было ничего вредного. Совсем наоборот. Как поется в песне, если ты не видишь снов, то не сумеешь отличить сон от яви. Доктор Лестер была знакома с некоторыми взрослыми, которые страдали большими причудами, но жили нормально и никому не причиняли вреда. Однако Карен к этой категории не относилась.

В данный момент сказать что-либо определенное было трудно. Требовалось постепенно довести девочку до такого состояния, когда она почувствует себя в безопасности, обретет уверенность, отбросит фантазии и поймет, что это неправда. Существовали разные способы достижения такого понимания. К несчастью, люди их смертельно боялись. Ничего удивительного, что малышка страдала головными болями. Просто чудо, что у нее до сих пор не было нервного срыва.

Висевшие над дверью часы с Микки Маусом показывали, что прошло уже десять минут. Внезапно доктор вздрогнула. Казалось, в открытое окно влетел холодный ветер и коснулся ее шеи и рук. Когда Барбара встала, чтобы закрыть окно, металлический шпингалет показался ей липким на ощупь. Запирая окно, доктор заметила бабочку, ползшую по шторе, и встала на цыпочки, чтобы ее рассмотреть. Бабочка была необыкновенной. Абсолютно черной. Черными были не только ее бархатные крылья, но даже туловище и усики. Удивленная и обрадованная, Барбара изучала ее несколько секунд, а потом слегка подергала штору, заставив бабочку вылететь в окно. Когда доктор села на место, Карен посмотрела на нее с опаской и тоской.

– Итак, Карен, эти люди, о которых ты говорила доктору Дикенсону… Какие они?

– Обыкновенные.

– Когда ты увидела их в первый раз?

– Я видела их всегда.

– Где?

– Всюду. Ну, не в доме. В магазинах, в автобусах, на улице.

– И ты говорила с ними?

– Только если они говорили со мной. Но это всегда кончалось плохо.

– Почему?

– Однажды я играла во дворе, а одна из них – очень добрая старая леди – попросила меня передать сообщение.

– Кому?

– Нашей соседке Элси. Она была в саду. Они не просят, если человека нет рядом.

Доктор Лестер сдержала улыбку. То, как деловито Карен описывала невероятные подробности, производило сильное впечатление.

– Я никогда этого раньше не делала. Хотела попробовать, но тут выбежала Ава, схватила меня за волосы и утащила в дом. Она всегда очень сердилась. Говорила, что если соседи услышат, как я разговариваю сама с собой, то вся деревня решит, что я псих.

– Но ты ведь не говорила сама с собой.

После этих слов с Карен что-то случилось. Ее лоб разгладился, тонкие пальчики перестали теребить юбку, переплелись и спокойно легли на колени. Плечи расслабились, в результате чего шея стала казаться длиннее. Девочка высоко подняла голову, и ее глаза засияли от радости. Она улыбнулась.

– Я знала, что вы поймете.

Доктору Лестер стало не по себе. Неужели решение сделать вид, что она верит фантазиям Карен, было ошибкой? Но теперь обратного хода нет. Ребенок должен научиться доверять ей.

– Я очень старалась объяснить, – продолжила Карен, – но Ава не слушала. Я не знала, что делать. Но потом она встретила в клубе этого человека, Джорджа. И вдруг все стало лучше.

– Понимаю. – Об этом человеке в заметках не было ни слова. – Какой он, этот Джордж?

– Хороший. Он подарил мне странную сумочку, сделанную из лески. И пакетик «Смартиз».

– Ладно. – Этот неизвестный доброхот вызывал у нее большие сомнения. – Джордж был другом Авы?

– Да.

– Он когда-нибудь ночевал у вас?

– Конечно нет. – Карен засмеялась. – Он жил со своей матерью.

– И что он сделал, чтобы «стало лучше»?

– Ну, она пригласила его в Рэйнбоу-Лодж на чай. Он был во внутреннем дворике, когда из-за угла вышел тот старик…

– Один из твоих?..

– Верно. Он передал мне сообщение для Джорджа, но я испугалась и убежала в дом. Старик пошел за мной. Я не знала, что делать. Тогда я сказала Аве. Говорила, говорила, говорила, чтобы заставить ее слушать. Я знала, что она не станет бить меня на глазах у других.

Невероятно… Девочка говорила так убедительно, что доктор Лестер невольно подалась вперед.

– И что было потом?

– Она сказала, что очень надеется на Джорджа и не хочет, чтобы он подумал, будто ее дочь чокнутая. Я обещала больше никогда этого не делать, если она мне поможет.

– И она помогла?

– Да. Ава притворилась, что ей приснился сон. Про старого бродягу, который пытался ей что-то сказать. Но когда она сообщила, о чем шла речь, Джордж затрясся и заплакал. Это было ужасно. Она думала, что у него начался приступ. А потом он закричал: «Я должен рассказать об этом маме! Рассказать маме!» И убежал.

Доктор Лестер с опозданием вспомнила, что этой сцены в ее заметках нет тоже, и нацарапала пару строк.

– Продолжай, милая. Продолжай.

– После этого Ава мне поверила. Сказала, что мы должны серьезно поговорить, потому что такой дар бывает только от Бога, а потому должен чего-то стоить. Потом Джордж позвонил и сказал, что он очень много знает об… э-э… паракаком-то.

– Паранормальном?

– Потом он сказал, что принадлежит к этой церкви, и предложил Аве присоединиться к ней.

– И где она, эта церковь?

– В нашей деревне, – терпеливо ответила Карен. – Она называется Церковь-за-Углом.

Доктор Лестер знала, что такая церковь действительно существует. Время от времени фантазеры создают поразительно нереальную вселенную в своем воображении, но чаще используют настоящие места. И населяют их знаменитыми людьми, как живыми, так и покойными. Ради соответствия замыслу они используют хорошо известные пейзажи. Спорить здесь бесполезно. С таким же успехом можно показывать глобус члену Общества плоской земли.

– И она пошла туда?

– Да. Но ничего не могла сделать.

– Потому что там не было тебя?

– Да! – Карен засияла еще сильнее. Наконец-то ее поняли! – Вернувшись домой, она начала ходить вверх и вниз. Я пошла спать, а когда проснулась, она все еще ходила. Говорила, что ей нужно напрячь мозги.

На этот раз доктор Лестер улыбнулась. Не смогла с собой справиться. Да, неуемность фантазии в сочетании с пылкой искренностью Карен должны были раздражать ее, но девочка была так мала, что можно было прибегнуть к успокоительной фразе «притворись, будто веришь».

– И тогда она придумала удивительную вещь. Я рассказывала о ней доктору.

– Да. У меня это записано.

После этого безудержная фантазия девочки вырвалась на волю. Похоже, Ава придумала безукоризненный способ эксплуатировать «дар» Карен. Прятала дочь за шторой, давала ей микрофон, с помощью которого можно было передавать сообщения от всех этих странных невидимых людей, получала их в наушники и сообщала собравшейся публике.

Сильнее всего доктора Лестер угнетало обилие бытовых подробностей. Карен точно описала магазин в Слау, где они покупали оборудование. Ава расплатилась наличными, чтобы никто не мог узнать ее настоящее имя. Продавцы смеялись у нее за спиной, потому что Ава пыталась заставить их пообещать хранить тайну.

– Тебя это радовало?

– Это было замечательно. Они приходили ко мне в голову, я передавала их сообщения, и они уходили.

– Понимаю.

– Но она говорила людям только хорошие вещи. Хотя там были и ужасные.

– Спасибо, Карен. – Доктор Лестер улыбнулась и сунула свои записи в конверт. – Продолжим в следующий раз.

– Что вы имеете в виду?

– К сожалению, сеансы не могут продолжаться больше получаса.

Карен уставилась на нее.

– Вы говорили, что поможете мне.

– И помогу…

– Говорили, что найдете кого-то, чтобы разговаривать с ними. Как делала Ава.

– Я не думаю…

– Они приходят все время. И разговаривают со мной. Никогда не сдаются.

– Я могу дать тебе лекарство от головных болей.

– Это не головные боли! – крикнула Карен, выбросила руки вперед с такой силой, что они чуть не выскочили из суставов, и замахала ими в воздухе, словно отбиваясь от какой-то огромной птицы.

Доктор Лестер, потрясенная этой внезапной вспышкой, замешкалась. Решив остановить девочку, она начала вставать, но тут Карен успокоилась.

Перемена произошла так быстро, что у доктора возникли подозрения. Однако она могла поклясться, что девочка не притворялась и не устраивала представление. Карен сильно побледнела, ее молочно-белая кожа стала почти прозрачной. Ослепительно-светлые пушистые волосы слегка шевелились, хотя в комнате не было ни малейшего ветерка. Уголки бесцветных губ недовольно опустились.

Барбара была рада тому, что сеанс подошел к концу. А еще больше – тому, что он был сегодня последним. День выдался трудный, и она очень устала. Они и так пересидели уже десять минут.

– Карен, теперь с тобой все в порядке? – осторожно спросила она.

– Да. Спасибо.

Карен сидела неподвижно, пытаясь переварить неприятную правду. Доктор Лестер, которой она так верила, не собиралась ей помогать. На мгновение девочка ощутила страх и чуть не заплакала, однако собрала силы и простилась со своими надеждами.

Но что делать с шумом в голове? Она больше не может так жить. Просто не может. Сойдет с ума. Если бы она была старше… Если бы она была взрослой, ее бы поняли все. Впрочем, дотянуться до одного человека она может уже сейчас…

Доктор Лестер взяла «дипломат» и положила туда папку. Небрежно набросила на плечи кардиган, но тут же сняла его и надела как следует. У нее замерзли предплечья. Покрылись гусиной кожей.

– Бррр, – сказала доктор Лестер.

Но солнце еще не село. Она могла сказать это, потому что его лучи пробивались сквозь ветки деревьев, отбрасывая на стену серые тени листьев. Движение этих переплетавшихся теней оказывало на Барбару почти гипнотическое действие. Усыпляло и дарило утешение. Какое-то мгновение доктор Лестер наслаждалась покоем, но потом встала и решительно сказала:

– Пора домой.

Она включила автоответчик, закрыла компьютер, заперла письменный стол и проверила окна. Девочка стояла неподвижно, молчала и смотрела в пол.

– Ну, Карен… – Карен вздрогнула, подбежала к дивану и опустилась точно на то место, где сидела доктор Лестер. Барбара заколебалась. Конечно, быстрее и легче всего можно было выйти из положения, позвав женщину, которая сопровождала Карен, и попросив ее забрать ребенка. Однако с точки зрения психологии это было невозможно. Пространство кабинета сейчас принадлежало ей и Карен. Именно здесь они со временем вступят в прочную связь. Если сюда войдет чужой человек, пусть даже дружелюбно настроенный, добиться близости будет намного труднее.

– Карен, тебя что-то беспокоит? Ты боишься, что если уйдешь, то уже не сможешь вернуться?

– Нет. – Девочка положила руку на обивку дивана, не то похлопывая, не то поглаживая ее.

– Вот и хорошо. – Доктор Лестер села. – Потому что я уже нашла в расписании время для нашей следующей встречи.

Карен пристально посмотрела на нее, и доктор ответила ей дружеской, но слегка натянутой улыбкой. Что за странное маленькое создание. И глаза странные: зрачок окружают яркие серебряные кольца. Пока доктор Лестер наблюдала за девочкой, они горели все сильнее и наконец засветились пламенем. В комнате стало необычно тихо. Так тихо, словно она очутилась на дне моря. И так душно, что стало нечем дышать.

Карен посмотрела на стену с трепетавшими на ней тенями, а потом назад, приглашая доктора Лестер сделать то же самое. К вящей досаде Барбары, хотевшей мягко, но решительно повести ребенка к двери, она была вынуждена подчиниться. Стена выглядела по-прежнему. Почти. Разве что оттенки серого стали немного гуще. Листья и ветки танцевали немного быстрее. Потом она заметила один крошечный листок, более темный, чем остальные. Почти черный. Он отделился от стены и двигался в трехмерном пространстве. Барбара присмотрелась и узнала бабочку.

Затем случились две вещи, практически одновременно. Над полом пронесся поток холодного воздуха, закрутился вокруг ее лодыжек и заставил онеметь ступни. А потом изо всех углов комнаты донесся негромкий шорох, напоминавший шум трения шелка о шелк.