Текст книги "Призрак в машине"

Автор книги: Кэролайн Грэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

– Вот было бы здорово, если бы этот Крис ждал ее у метро! – воскликнул Лессинг. – Тогда мы получили бы его описание.

– Вполне возможно. – Барнеби вспомнил свои недавние фантазии и решил, что они были не такими уж фантастическими.

– А если он был загримирован? – спросил сержант Трой.

– Я вижу, ты опять читал на ночь Агату Кристи, – ответил ему главный инспектор.

Примерно в то же время, когда Барнеби лечил подбитый глаз, а подавленные Лоусоны ехали домой, Рой и Карен собирались на чаепитие к Дорис. Карен надела новый топ (майка с котятами отправилась в корзину с грязным бельем), чистые носки и кроссовки. Она попыталась собрать волосы в пряди с помощью ярко-розовых кисточек, но шелковистые волосы упрямо выскальзывали и рассыпались по спине. Она разговаривала с Барби. Рой слышал ее через дверь ванной. Он годами обходился тем, что плескал в лицо водой, но теперь поклялся принимать ванну ежедневно. Фактически это была его вторая ванна за день, потому что он сильно вспотел, когда красил стены.

«В этом визите нет ничего особенного, – говорил себе Рой. – Тоже мне великое событие». Тем не менее он пришел к выводу, что его одежда для этого не годится. Раньше она выглядела нормально, но теперь… Поэтому они с Карен сели на автобус, доехали до Костона и обошли несколько благотворительных магазинов. В магазине Оксфама им удалось найти две хорошие рубашки и легкие брюки цвета хаки. Плюс водолазку с надписью «Смотри, мир, я иду!» в магазине для инвалидов.

Рой тщательно выгладил одну из рубашек, выбрав такую температуру, чтобы ее не спалить. Надел чистое нижнее белье, носки, новые брюки и в сотый раз причесал вымытые шампунем волосы. Посмотрел на себя в зеркало ванной и убедился, что дырки от колец в ноздрях и ушах явно стали меньше. Он знал, что в конце концов дырки зарастут полностью; так ему сказала одна девушка, тоже прокалывавшая себе уши. Но с татуировкой на шее ничего поделать было нельзя. «Режь здесь…» Он ненавидел эту надпись. В свое время она казалась прикольной и стоившей того, чтобы вытерпеть боль. Но теперь он понимал, что это выглядит глупо.

Сказать, что идти к Круджам Рою не хотелось, означало не сказать ничего. При мысли о том, что он может брякнуть или сделать что-нибудь не то, у мальчика начинало колотиться сердце. Воспоминание о том, как он был счастлив, когда Дорис обнимала и баюкала его, поблекло. Он понимал, что в этом не было ничего личного. Женщины всегда ведут себя так. Если ты плачешь или пережинаешь, они тебя обнимают. Мальчишки в детском доме хвастались, что это самый верный способ трахнуться. Может быть, он нравится Дорис?

Самое главное – это не путать симпатию с… Ради его же безопасности. Рой похоронил это слово. С ним было связано все самое страшное, самое темное, самое грязное. Ничего более жестокого не было на свете.

С тех пор как Рой узнал это слово, он видел примеры любви повсюду. Малыши после занятий бежали к воротам школы, размахивая своими рисунками. Там их обнимали и целовали матери. Рисунки были плохие, но матерям было все равно. Позже подростки ходили парочками в обнимку, улыбались и смотрели друг другу в глаза. Тогда он думал, что это происходит автоматически, когда у тебя ломается голос и наливаются яички. Но это было не для него. Девушки интересуются тобой, если у тебя есть деньги, шоколадки или сигареты. Правда, иногда бывает и по-другому. Но человеку, которого бросили, на улыбки, взгляды, клятвы и мечты рассчитывать не приходится.

Это посещение бунгало может рано или поздно оказаться еще одним обманом. Причем скорее рано, чем поздно. Наверно, она просто немного пожалела его. Что ж, он это вынесет. Чашка чая, кусок пирога. Что ему терять? Но при малейшем намеке на нелюбезный прием только его тут и видели. Мальчик по кличке Жаба его вразумил. Бросай их раньше, чем они бросят тебя. Тогда Рой еще верил (хотя весь его предыдущий опыт доказывал обратное), что в конце концов он окажется кому-то нужным. «А если меня не бросят?» – спросил он. «Старик, – ответил ему Жаба, – обязательно бросят».

– Рой, ты готов?

– Минутку. – Он снял новую рубашку и решил надеть водолазку. Воротник-поло скроет татуировку, а написанный на ней девиз добавит ему уверенности в себе. Потом он снова причесался, надушился дешевым одеколоном и пожалел, что не вышел ростом.

– Рой! Ты потрясающе выглядишь.

– Смотри, мир, я иду, – ответил Рой.

Утром прошел небольшой дождь, но сейчас снова было жарко и сухо. Ноги Карен поднимали клубы пыли. Бунгало Дорис и Эрнеста, до которого было всего пять минут ходу, называлось Данроуминг[135]135
  Прогулка по холмам (англ.).


[Закрыть]. Палисадник у них был странный, состоявший из четырех больших треугольников, обложенных цветными камнями, причем в центре каждого треугольника стоял горшок с колючим зеленым растением. В звонок позвонила Барби. Карен подняла куклу-космонавта и нажала на кнопку ее пальцами. В доме раздался негромкий звон колокольчиков. Когда Дорис открыла дверь, Карен впорхнула внутрь. Нервничавший Рой вразвалку прошел за ней.

Чай был замечательный. Пирог с повидлом и три вида сандвичей, таких маленьких, что можно было проглотить два или три разом, даже не заметив. Но Рой этого не сделал. Наоборот, вел себя, по молчаливому определению Дорис, «образцово». Но это был не тот случай. Рой всегда вел себя одинаково. Просто сейчас он ожидал приближения катастрофы.

– Как тебе у нас… э-э?..

– Рой. – Он тревожно улыбнулся мужу Дорис. – По-французски «король».

– Серьезно? – Эрнест улыбнулся в ответ. – Во французском я не мастак.

Старик был ничего. Когда они пришли, Эрнест смотрел по телевизору футбол. Это означало, что у них будет о чем поговорить. Конечно, если Рой здесь задержится. Он уже допустил ляпсус. Уронил сандвич на ковер. Пока все разговаривали, Рой поднял его и сунул в карман.

– Милый, хочешь салата?

– Да, пожалуйста, миссис Крудж. – Зачем он это сказал? Он ненавидел салат.

– Сейчас. – Она положила ему большую порцию салата со свекловицей, темно-красный сок которой напоминал кровь. – И не называй меня миссис Крудж. Для тебя я – Дорис.

– Тетя Дорис, – поправила Карен.

И тут в его мозгу раздался тревожный звонок. Рой вспомнил утро смерти Авы. Фельдшеры. Полиция. Тогда он очень испугался. И боялся до сих пор. Что сказали они с Карен, чтобы не лишиться дома и не разлучаться? Что придет тетя. Ее тетя. Сегодня вечером. Завтра утром. С минуты на минуту. Скоро. Честное слово.

А вдруг кто-то из совета проверит это? Раз-другой от них можно отбиться, но когда они берутся за свое, то уже не отстают. Вот если они с Карен смогут предъявить им не просто какую-то старую тетку, а почтенную пожилую женщину, которая живет всего в нескольких минутах ходьбы, это будет другое дело. Совсем другое.

– Знаешь что? – тем временем сказала Дорис. – По-моему, со свекловицей что-то не так.

– А по-моему, нормально, – ответил Эрнест.

– Чересчур кислая. Похоже, я перелила уксуса. – Она положила нож и вилку. – Есть невозможно. Верно, Рой?

Рой, не веря своим ушам, отставил тарелку. Вот это удача!

– Лучше съешь еще пару сандвичей, чтобы отбить вкус.

Рой послушался и заел сандвичи двумя кусками пирога. Эрнест сказал:

– Мне нравятся парни, которые знают толк в еде.

После чая Карен и Дорис начали убирать со стола, а мужчины пошли на задний двор. Рой не знал, что там есть вольер. Эрнест вошел внутрь и остановился. Вокруг него летали птицы, напоминавшие ярко окрашенные маленькие вихри. Но никто не кричал. Даже самые крошечные только тихо посвистывали.

– Это Чарлен. – Он взял в руку маленькую бледно-желтую птичку. – Ей немного нездоровится.

– Жаль слышать, мистер Крудж. – Рой робко подошел к клетке. Птицы испуганно забили крыльями, и он тут же отпрянул.

– Не бойся, сынок, – сказал Эрнест. – Скоро они к тебе привыкнут.

При мысли о том, что этот визит не последний, Рой почувствовал под ложечкой предательское тепло. Справившись с собой, он небрежно ответил:

– Конечно, привыкнут.

Дорис и Кейт мыли посуду. Точнее, мыла ее Дорис, а Карен споласкивала тарелки и чашки и ставила их на место. Мысли Дорис были заняты двумя детьми. Сегодня Рой держался немного отчужденно, и она понимала причину этого. Он плакал на глазах у женщины, а потом жалел об этом. Делал вид, что ничего не было. Вот и хорошо. Она будет вести себя по-прежнему, и рано или поздно Рой научится доверять ей. И себе тоже.

– Ты молодец, – сказала она Карен. Девочка брала тарелку обеими руками, подставляла ее под кран с холодной водой, а потом бережно ставила на пластмассовую сушку. Дорис приходилось приноравливаться к ней. Но это ее ничуть не раздражало. Наоборот, она никогда не была так счастлива. Чувствовала себя как одна из женщин в рекламных роликах, которые только улыбаются и качают головой, когда их малыши приходят домой, измазанные по уши.

И тут она заметила, что девочка морщится и щурит глаза, словно от боли.

– У тебя опять болит голова? – Карен казалась испуганной. – Все в порядке, милая. Что случилось?

– Ничего.

– Поставь. – Дорис взяла у девочки чашку и вытерла ей руки кухонным полотенцем. У плиты стояло старое кресло. Дорис села в него и привлекла к себе Карен. А потом, сжигая за собой корабли, сказала: – Знаешь, я собираюсь позаботиться о тебе.

Карен радостно закивала и обняла Дорис за талию.

– Только не уходи!

– Ни за что. Но если я буду нести за тебя ответственность, ты должна будешь помогать мне.

– Буду, буду!

– Значит, тебя все еще мучают головные боли?

– Только никому не говори.

– Конечно, не скажу. – Дорис огорченно вздохнула и попыталась говорить спокойно. – Но с этим нужно что-то делать. Найти врача…

– Нет! – Девочка вырвалась из ее объятий. – Я не могу. Я не должна…

– Перестань. Неужели ты никогда не была у врача?

– Никогда.

– Карен…

– Честное слово, тетя Дорис.

– Просто ты не помнишь.

– Нет. Она мне не разрешала. Ради моего же блага. – Она повторила последние слова так безжизненно и монотонно, словно слышала их много раз. – Ава говорила… говорила, что они…

«Ох, попадись мне эта женщина, я бы свернула ей шею собственными руками», – подумала Дорис. Она потянулась к смертельно испуганной девочке и снова привлекла ее к себе.

– Скажи мне, милая.

Карен покачала головой, но послушно села к ней на колени.

– Скажи шепотом. – Карен опустила голову. – Давай… Я никому не скажу.

– Обещаешь?

– Даю честное слово.

Карен что-то прошептала ей на ухо.

У Дорис закружилась голова. В этом было виновато давление. Когда к ней вернулся дар речи, она дрожащим голосом сказала:

– Наглая ложь. Не вздумай в это поверить. – Она поцеловала Карен в лоб и начала тихонько баюкать. – Мы с дядей Эрнестом никогда не позволим этого.

Борясь с гневом, пылавшим в ее душе, Дорис усадила девочку поудобнее и снова поцеловала. Как быть? Личный врач Дорис собирался на пенсию. Он лечил ее почти тридцать лет и знал как облупленную. Этот врач был добрым человеком и обо всем догадывался без слов. У нее еще будет время сходить к нему и посоветоваться, как быть с ребенком. Может быть, он согласится прийти к ней и поговорить с Карен. Просто как друг семьи.

То, что девочка нигде не зарегистрирована, не имеет значения. Она укажет в качестве адреса Данроуминг. А себя и Эрнеста назовет ближайшими родственниками. Нет, лучше официальными опекунами; все остальное можно будет уладить потом. Дорис, бывшая олицетворением законопочитания, поняла, что ради этого ребенка способна пойти на любую ложь. Потерянная девочка нашлась и больше не потеряется никогда.

Духота кончилась. После ленча прошел дождь, наполнивший воздух ароматом цветов. Трава на площадке для крокета еще искрилась; в лучах солнца плыла цветочная пыльца.

Мать и дочь, облаченные в длинные летние платья и соломенные шляпы, отдыхали в тени высокого кедра. «Должно быть, мы напоминаем героинь какого-нибудь романа начала двадцатого века. Типа "Конца Говарда" или "Свахи"», – думала Кейт. Атмосфера была слишком удручающей, чтобы заниматься чем-то другим. Рядом стоял поднос с лимонадом, сделанным Бенни за время их отсутствия, но никто к нему не притрагивался.

Обратная дорога была очень необычной. Все сидели молча, тщательно выпрямившись и со страхом ожидая будущего, как солдаты в крытом фургоне, едущие на передовую. Когда они оказались дома, Полли вылезла из машины и пошла в сад. Мэллори последовал за ней. Но Кейт, чувствовавшая приближение огромной беды, направилась в дом. Она знала, что ведет себя по-детски, но все же надела на счастье шляпу пасечника. А для Полли прихватила старую соломенную шляпу Кэри, висевшую на заднем крыльце.

Наконец Мэллори, после приезда расхаживавший взад и вперед, внезапно остановился перед Полли как вкопанный и спросил:

– Ну что, ты собираешься рассказать нам?..

– Да. – Полли трясло. – Я собиралась. Знала, что должна. И уже совсем собралась, но тут приехала полиция. Извини.

– Сядь, Мэл. – Кейт подтянула к себе садовый стул. – Не маячь над ней.

Мэллори не сводил глаз с Полли. Он даже не чувствовал прикосновения Кейт, положившей ладонь на его руку. Когда Полли начала говорить, он внимательно слушал, и его мир медленно разваливался на куски.

Потом началось что-то ужасное. Разоблачение все новых и новых обманов надрывало ему душу. От любви к дочери и гордости за нее не осталось ничего. Когда она закончила, униженный Мэллори долго сидел молча. Его легковерностью воспользовались. Любящий дурак.

Все ложь. Как многого он не знал! Это было самое страшное. Все его воспоминания о дочери – начиная с самого рождения – были испорчены. Он обманывал себя, пытаясь думать, что эта высокомерная, эгоистичная и жестокая девушка, которую все знали как Полли Лоусон, не его дочь. Не его Полли.

Мэллори вспомнил, как Полли заставила его признаться, что ее наследством распоряжается он. Рассказать то, что она уже и так знала. Вспомнил, как ее глаза тогда расширились от изумления. Как она обнимала его за шею и проливала искренние слезы. А потом последовала самая страшная ложь на свете.

Она притворилась, что присоединилась к этому преступному синдикату только ради него. Чтобы он мог уйти из школы имени Ивена Седжуика и освободиться. Господи, как же он был уверен в любви дочери, как гордился этой любовью!

Эти мысли заставили его оцепенеть от гнева и потрясения. Когда после долгого молчания Полли попыталась сказать что-то еще, Мэллори повернулся к ней.

– Папочка, я так виновата…

– Не называй меня папочкой. Тебе не пять лет.

– Я верну эти деньги.

– Не говори ерунды.

– Я буду работать…

– Ты разорила нас.

– Я заработаю. За пять лет в Сити…

– Не лги. Нет у тебя такого намерения.

– Есть. Есть…

– Меня тошнит от твоей лжи.

– Я обещаю…

– И от тебя тоже.

– Мэллори…

– Но во всем, определенно, есть положительная сторона. По крайней мере, теперь мы узнали, что скрывалось за твоими неохотными визитами. Когда ты едва удосуживалась снять пальто.

– Скрывалось?..

– Теперь, когда мы разорены, тебя и с собаками не сыщешь.

– Папа, пожалуйста…

– Напоминаю, что у нас еще есть Эпплби-хаус, – безжалостно продолжил Мэллори. – Он тоже кое-чего стоит. Не сомневаюсь, что скоро ты сживешь нас со свету, чтобы получить возможность превратить его в наличные.

Полли вытирала слезы полой летнего платья. После начала признания девушка ни разу не посмотрела на родителей. Теперь она медленно встала.

– Но будь я проклят, если умру и доставлю тебе такое удовольствие.

– Мэллори, прекрати…

Догнав Полли у ступеней веранды, Кейт взяла ее за руку, но дочь бережно освободилась и покачала головой.

– Останься с ним, – вполголоса сказала она и ушла в дом.

Это случилось несколько часов назад. Кейт и Мэллори по молчаливому согласию ушли из-под кедра, перебрались на веранду и сели там. Небо темнело. Внезапно налетевший холодный ветер трепал розы.

Все это время Мэллори говорил очень мало, а Кейт не говорила вообще ничего. Он был рад этому. Лоусон не хотел оставаться один, но не вынес бы, если бы она стала свидетелем его ужаса.

Кейт взяла руку мужа, поцеловала ее и прижала к щеке. Великодушие этого жеста потрясло его. Боже, на что он ее обрек… Ее желания были самыми скромными: жить тихой и мирной семейной жизнью и издать несколько хороших книг. Но теперь ей было отказано и в этом.

– Послушай… – Кейт взяла его другую руку. – Все, что было у нас вчера, есть и сегодня. – Когда Мэллори захлопал глазами, она добавила: – Да, мы узнали кое-что, о чем раньше не догадывались…

– Например, что наша дочь – воровка.

– Но главное осталось прежним.

– Я верил ей. Думал, что она меня любит.

– Милый, она любит нас обоих – так, как может. Это же Полли.

Даже звук ее имени причинял Мэллори боль. Смешно… Наконец у него открылись глаза; иллюзии развеялись. Что ж, пора. Человеку его возраста стыдно строить воздушные замки. Обычный здравый смысл подсказывает, что вещи не всегда бывают такими, какими кажутся с виду. Смотреть в будущее открытыми глазами куда лучше. А если оно выглядит голым и бесцветным, к этому можно привыкнуть. Лишь бы не сидеть по уши в выгребной яме обмана.

Мэллори вспомнил слова, сказанные теткой много лет назад: людям приходится мириться с некоторыми ограничениями. Иначе все начинает идти вкривь и вкось. Может быть, он нечаянно нарушил эти ограничения, слишком обрадовавшись удаче, неожиданно выпавшей на его долю?

– Кейт, как ты это делаешь?

– Такая уж я уродилась. – Она поняла мужа с полуслова. – Ничего особенного в этом нет.

– Ты думаешь, это… – У него перехватило горло. – Думаешь, она действительно делала это для нас?

– Конечно, для нас, – удивилась Кейт. – Для кого же еще?

– Не знаю. Я больше ни в чем не уверен.

Они сидели молча. Небо потемнело совсем; на полу веранды появились лунные зайчики.

– Посмотри, звезды, – сказала Кейт.

– Мне отсюда не видно, – ответил Мэллори.

Потом Кейт пошла на кухню готовить ужин. Там было тихо и спокойно. Пахло душистым горошком и кинзой, нарезанной Бенни для заправки морковного супа, к которому никто не прикоснулся. На столе лежала записка:

«Дорогая мама!

Я уехала в Лондон. Хочу найти себе место и до сентября заработать как можно больше. Возьму ссуду в банке, чтобы заплатить за следующий семестр, и подыщу жилье подешевле. Пожалуйста, не волнуйся за меня. Я пришлю свой новый адрес. Спасибо за все.

С любовью,

Полли».

Глава двадцать пятая

На следующее утро всю линии Метрополитен обклеили объявлениями с просьбой откликнуться пассажиров, в 6:10 вечера в среду, восьмого августа, сошедших на станции «Нортуик-парк» с аксбриджского поезда. Главный инспектор Барнеби из полиции Костона выступил по местному телевидению в час тридцать. Его обращение также распространили радиостанции – как коммерческие, так и Би-би-си.

– Мы его выкурим, – сказал сержант Трой, когда шеф вышел из студии, вытирая лицо чем-то похожим на кухонное полотенце.

– Какого черта им это понадобилось? Что изменилось бы, если бы у меня блестел нос?

«По крайней мере, они запудрили твой подбитый глаз», – подумал Трой. А вслух сказал:

– Если хотите, в следующий раз я возьму это на себя.

Все дружно заржали и сказали «ох». Трой насмешливо улыбнулся в ответ, заметил, что Эбби-Роуз не присоединилась к хору, а сочувственно улыбнулась, и снова поразился ее красоте. Трой, вздыхавший по сержанту Брирли столько, сколько себя помнил, в последнее время охладел к Одри. После своего повышения она стала слишком самоуверенной, если не сказать грубой. Во всяком случае, о прежнем восхищении речи не шло. Как и об уважении младшего к старшему по званию.

Главный инспектор Барнеби заметил их обмен взглядами и от души понадеялся, что эта история не будет иметь продолжения. Человеку свойственно влюбляться. На работе случается всякое. Если сослуживцы не вступают в слишком близкие отношения, чаще всего эти романы умирают естественной смертью. Но полицейский участок – это совсем другое дело; тут эмоциональная и физическая близость становится особенно опасной. Барнеби никогда не изменял жене, но пару раз был недалек от этого. Особенно во второй. Дело кончилось рапортом с просьбой о переводе.

Трой подошел к телефону. Барнеби звонили по прямому проводу. Главный инспектор протянул руку, и Трой отдал ему трубку.

– Лео Форчун, сэр.

– Мистер Форчун?

Барнеби слушал. Трой следил за лицом шефа, пытаясь понять его реакцию. Лицо было очень серьезным и даже хмурым. Наконец он взялся за карандаш.

– Поразительно. Вы продолжите?.. А что с другими файлами?.. Вспомните, что я вам советовал… Да, я знаю, что завтра суббота…

Последовало еще несколько реплик, и разговор закончился.

Положив трубку, Барнеби сказал:

– Девчонка практически опустошила счет Лоусонов.

– Мать честная… И что они теперь будут делать?

– Форчун не знает. Она ничего не взломала, не причинила никому вреда. Взяла деньги, которые принадлежали только ей самой и родителям.

– Если это выйдет наружу, фирме несдобровать. Данные недостаточно защищены.

– Вот именно. Его изумляет, что она потратила деньги на покупку акций, не имевших никакой цены. Это было известно всем.

Трой, занявший место за столом шефа, довольно хмыкнул.

– Вот что случается с теми, кто считает себя умнее всех. – Он устроился в кресле поудобнее. – Кстати, как она сумела забраться в счет? Разве у них нет системы паролей?

– Все они были на старофранцузском. Бринкли считал, что их не сможет понять никто, кроме специалиста, и хранил диск в незапертом ящике стола. Остальное было делом техники…

– С других счетов она что-нибудь украла?

– Не знаю. И не узнаю до понедельника, пока эти чертовы лодыри не вернутся на работу.

– Шеф, имейте совесть. Даже финансисты вынуждены время от времени делать перерыв.

Барнеби выходил из себя от нетерпения. Дела о двух убийствах были объединены в одно. Первым убили человека, который так тепло относился к служащим, что оставил им свою долю акций. А что делали эти служащие, когда полиции понадобилась помощь? Играли в гольф, ездили за покупками, купались с детьми, посещали питомники. Сам Форчун ехал на свадьбу, неуклюже оправдываясь тем, что женится его старший сын.

– Не расстраивайтесь, шеф, – как всегда радуясь чужой беде, сказал Трой. – Это не так уж срочно.

Во время утренней службы в церкви Святого Ансельма Бенни сидела, опускалась на колени, вставала, снова садилась, но не могла отвлечься от мрачных мыслей. Ее одолевали противоречивые чувства. Особенно острым было ощущение одиночества. Бенни попыталась бороться с ним, вспомнив что-нибудь хорошее. Пока викарий монотонно читал проповедь, она вспоминала свою последнюю встречу с Деннисом. Палтуса, которого он так чудесно приготовил, таявший во рту шоколадный пудинг. Их разговор об участии в издательстве «Чистотел» и о том, как это будет интересно.

Сейчас все осталось в прошлом. Гнев на того, кто погубил хорошего человека, никому не причинявшего вреда, всегда жил в глубине души Бенни, дожидаясь момента, когда он сможет вырваться наружу. Как христианка, она пыталась бороться с этим чувством, но простая и не задающая вопросов вера, которая поддерживала Бенни всю ее жизнь, дала трещину. Мысль о том, что Господь позаботится о тебе, если ты будешь честным, добрым и безобидным, оказалась ложью. Теперь молитвы, которые были ее последним утешением в тяжелые времена, оставляли во рту вкус полыни.

Пропев последние бессмысленные слова псалма, она поднялась с места и, спотыкаясь, пошла по проходу. Вяло пожала руку викарию и, не обратив внимания на его сочувственный взгляд, направилась к могиле Денниса. Теперь, когда венки убрали, могила казалась голой. И заброшенной. Нужно было позаботиться о памятнике. Чувствуя, что люди наблюдают за ней и делают неуклюжие попытки утешить, Бенни медлить не стала.

Но идти было некуда. В первый раз в жизни дом ее не манил. В Эпплби-хаусе что-то случилось. Что-то плохое. Даже ужасное. Это началось тогда, когда Мэллори сломя голову умчался в Лондон и вернулся с Полли. Когда на следующий день она, Бенни, срезала люпины, приехал главный инспектор Барнеби. Он забрал Полли, держа ее за руку так, словно она могла убежать. Кейт и Мэллори уехали тоже.

Расстроенная и сбитая с толку, Бенни наблюдала за их возвращением, инстинктивно стараясь держаться подальше. В тот вечер она оставалась в квартире с Кройдоном. И весь следующий день тоже. Сделала лишь один короткий звонок, чтобы никого не беспокоить. Притворилась, что у нее начинается простуда и она никого не хочет заразить.

Помедлив в воротах кладбища и внезапно услышав мирное журчание воды, Бенни повернулась спиной к дому и пошла к ручью. Села под плакучую иву, сложила руки на коленях и ждала до тех пор, пока неразбериха в мыслях не перешла в простую скорбь. А потом начала составлять планы на будущее.

Сад был наполнен жужжанием ос и пчел. Мэллори не знал, что там делать. Впрочем, поскольку ему было все равно, где находиться, сад был ничем не хуже любого другого места. К яблоням были по-прежнему приставлены лестницы, а на складных столах стояли полупустые корзины с тщательно наклеенными этикетками. «Ренет Пизгуда», «Кёр-де-Бёф», «Эйпи Роуз». Повсюду разносился густой аромат спелых яблок.

Он отдал бы все на свете за возможность забыться. Полцарства, как говорилось в волшебных сказках. В сказках, которые он читал Полли. Но царства у него не было. Никакого. Ни материального, ни духовного. Доверие и счастье – единственное, ради чего стоит жить – исчезли. Легко Кейт говорить, что теперь их отношения стали более честными. Она ничего не потеряла, а приобрела все. Ревность лишь усиливала отвращение, которое Мэллори испытывал к самому себе. Выяснилось, что он не только легковерен, но и мелочен.

На мгновение в синей калитке показалась Кейт. Она все время наблюдала за мужем, пытаясь оставаться незамеченной. Ничего другого она сделать не могла. Рано или поздно это изменится. Мэллори отойдет. А она тем временем займется делами издательства «Чистотел».

Мэллори молчал, но Кейт знала, что он хотел бы поставить на этом крест. Нет денег – нет бизнеса. Но все обстояло наоборот. Теперь она была убеждена, что дело нужно продолжать. Теперь у них были две рукописи, стоившие издания. Кейт написала автору «Кафе на проселке» (прекрасного романа, который она безуспешно рекомендовала издать), выяснила, что книга так и не вышла в свет, и предложила писателю крошечный аванс, но очень высокий процент от реализации. Если она ошибется, то все убытки покроет «Королевский оружейник». Хотя полной ясности еще не было, однако чутье старого редактора говорило ей, что дело верное. Ответ от И.М. Уокера пока не поступил, но август – время отпусков, так что в этом не было ничего странного.

Вчера вечером, когда Мэллори уселся перед телевизором, Кейт расположилась за кухонным столом и начала подсчитывать их финансы. Пенсия Мала, ее собственные сбережения, выручка от продажи лондонского дома и двадцать тысяч за сдачу сада в аренду «Пиппинс Дайрект». С пенсии и арендной платы будут брать налоги, но оставшегося на относительно безбедную жизнь хватит.

Компьютеры и принтеры уже были куплены, а редактировать и издавать книги Кейт собиралась сама. Это они потянули бы. Деньги требовались только на рекламу и распространение. Большие компании тратят тысячи фунтов на рекламу одной книги. Иногда даже подкупают владельцев книжных магазинов. Бюджет издательства «Чистотел» обещал быть крошечным. Но у Кейт имелись связи в мире бизнеса, и она собиралась воспользоваться каждой из них. Собиралась воспользоваться Интернетом и даже выложить в Сети наиболее «вкусные» главы.

У Кейт поднялось настроение. Как ни странно, после всего, что им пришлось пережить за последнюю пару недель, она чувствовала себя счастливой. Пока Полли не омочила ее грудь слезами, Кейт не понимала, насколько высохла ее душа. Но теперь она не позволит, чтобы эта душа снова превратилась в пустыню.

Закрыв калитку, она вернулась обратно. Инжир был таким спелым и сочным, что Кейт сорвала его и подержала в ладони. Потом откинула голову, выжала в рот семена, вытерла пальцы о джинсовую юбку и пошла к квартире Бенни. Однажды она уже ходила туда, но дверь оказалась запертой. Кейт подумала, что Бенни либо отправилась в церковь, либо еще спит, либо лечит простуду, и ушла, решив зайти позже.

Но времени прошло много, а Бенни по-прежнему не показывалась. Утренняя служба давно закончилась. Встревоженная Кейт пошла на кладбище, надеясь найти ее на могиле Денниса. Вспомнив свою клятву заботиться о Бенни, она ощутила чувство вины. Когда она дала эту клятву? Всего две недели назад.

Сельский магазин днем был закрыт. Может быть, она пошла к Дорис? Встревоженная Кейт вышла с кладбища и вдруг увидела Бенни на горбатом мостике. Та сидела и задумчиво смотрела в воду. Кейт заторопилась к ней, но тут Бенни обернулась, встала и заговорила. Она приняла решение. Насчет издательства «Чистотел». Могут ли они устроить срочную встречу? Точнее, совещание?

Заинтригованная Кейт улыбнулась и сказала:

– Конечно. Мэллори в саду. Сейчас мы его позовем.

Трой стоял над жужжавшим факсом, из которого выползала бумага. Расшифровка телефонных звонков Денниса Бринкли интересовала его куда меньше, чем сидевшая за факсом Эбби-Роуз Картер, аромат ее волос и прелестная шейка. В последнее время Трой много думал о сексе. Не далее как сегодня ночью ему приснилась Анджелина Джоли в шелковой пижаме, стоявшая перед серебряным холодильником и евшая шоколадную ватрушку. Он проснулся, изнывая от тоски, но во сне все перепуталось, и Трой сам не знал, по чему он страдал больше – по Анджелине, шелковой пижаме или шоколадной ватрушке.

– Распечатка разговоров Бринкли, шеф. – Он оторвал бумагу. – Бедный старикан. Всего полдюжины звонков за несколько недель.

Барнеби протянул руку. Он вспомнил свои собственные счета – особенно когда Калли еще жила дома. Однажды сумма оказалась настолько неслыханной, что он потребовал расшифровку и получил семь страниц текста, до того мелкого, что чуть не окосел, пытаясь его прочитать.

Звонили Деннису редко, а он сам звонил кому-то еще реже. Но Барнеби и в голову бы не пришло назвать его «бедным стариканом». Деннис жил просто и не страдал от одиночества. Хотя и не был лишен человеческих чувств, как засвидетельствовали сотрудники конторы «Бринкли и Латам».

Стоило Барнеби посмотреть на факс, как у него начало покалывать кончики пальцев. Последний звонок Бринкли из Киндерс был сделан в 23:17 в понедельник, двадцать третьего июля. Уже после того, как Бринкли вернулся, увидев Полли Лоусон, тайком пробравшуюся в его кабинет. Может быть, с его телефона звонил кто-нибудь другой? Едва ли. Брайан Аллибон видел, как он уезжал, причем один. Вряд ли Бринкли подхватил кого-то по дороге и привез домой.