Текст книги "Призрак в машине"

Автор книги: Кэролайн Грэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

Она болтала без передышки. Эндрю не пришлось отвечать на неудобные вопросы о работе в «Биб», продолжительности передачи и названии программы. Аву интересовало только одно: как ее собираются представить. Обстановка не должна быть дешевой, а вести интервью обязана какая-нибудь звезда первой величины. Его попросили связаться с Майклом Аспелом и объяснить, что сюрпризов Ава не любит.

После получаса такого разговора Эндрю больше не испытывал угрызений совести из-за того, что собирался лишить жизни еще одного человека. То, что она дожила до такого возраста, было настоящим чудом.

Эндрю нервничал, не зная, как угостить ее метиловым спиртом. Он решил налить спирт в свой бокал, спрятав его у себя на коленях, а потом поменять порции. Все получилось как нельзя лучше. Чтобы отвлечь ее внимание, понадобилась всего одна фраза: «Кто это там? Не Джуди Денч?» (Ага, как же…) Ава ахнула, выгнула шею, повернулась, даже встала, а потом разочарованно опустилась на место. Эндрю извинился за ошибку, но ее это не смягчило. Он пытался вымолить прощение наскоро состряпанной сплетней об Эстер Ранцен, но это тоже не помогло.

– Мисс Ранцен – всего-навсего характерная актриса.

– Она очень знаменита, – сказал Эндрю. – Награждена орденом Британской империи.

– Это ничего не значит, – решительно ответила Ава. – Подумаешь, какое-то личное дворянство!

Допивая сладкий и мутный кофе, Эндрю намекнул, что им пора уходить, потому что в восемь утра он должен быть на студии. Ава отнеслась к этому спокойно. Особенно после обещания сводить ее на новый документальный фильм о викторианском спиритуализме. Эндрю оплатил счет, а официант помог Аве надеть пальто. Когда она отвлеклась, Латам незаметно открыл ее сумочку и украл мобильник, который позже раздавил колесами машины.

Провожая Аву на платформу, к которой должен был подойти поезд до Аксбриджа, Эндрю внимательно следил за выражением ее лица. Он мало что знал о метиловом спирте и понятия не имел, когда тот начинает действовать. Ему повезло: она пережила обед и не упала лицом в «фета саганаки». С другой стороны, за прошедшее время яд мог выдохнуться. В таком случае завтра она проснется с небольшой головной болью, и все придется начинать сначала.

Но счастье было на его стороне. На вторую попытку Эндрю уже не хватило бы. Счет можно было пополнить еще, но он решил уйти. Нет, удрать. Так быстро и далеко, словно за ним гонятся черти.

Полисмены вернулись. Первым вошел главный инспектор. Едва Эндрю увидел его лицо, как понял: что-то случилось. Что-то плохое. Он встал и отодвинул стул, ножки которого неприятно скрипнули о цементный пол.

Барнеби стоял у окна своего кабинета и следил за тем, как садилось солнце. После самого длинного дня в году прошло восемь недель; теперь вечер наступал заметно раньше.

Сержант Трой надел пиджак и проверил часы. Потом посмотрел на шефа, хотел сказать что-нибудь веселое, но передумал.

Выражение лица Барнеби всегда было трудно понять, но сегодня оно напоминало мину игрока в покер. Такая загадочность могла бы показаться пугающей, если бы Трой чувствовал за собой какую-нибудь вину. Впрочем, ошибиться ничего не стоило. Трой вспомнил, как однажды поздно вечером шеф с тем же загадочным выражением сидел в своем кожаном вращающемся кресле и крепко спал.

Впрочем, сейчас он, скорее всего, был выжат досуха. Устал даже Трой, а ведь он был на двадцать лет моложе главного инспектора. Барнеби был старым, покрытым шрамами боевым конем. По сравнению с ним сержант чувствовал себя гарцующим молодым жеребцом без единой отметины на гладкой шкуре.

Вторая половина допроса прошла почти впустую. После перерыва, во время которого они устало съели то, что еще оставалось в буфете (тепловатое азу, вкусом напоминавшее тряпку, и зеленое виноградное желе), Барнеби и Трой вернулись в комнату для допросов и обнаружили, что Латам в конце концов решил воспользоваться помощью адвоката.

Конечно, после этого возникла задержка, но требование Латама порадовало главного инспектора. Это означало, что Латам побаивался вопросов об Аве Гаррет и был не так уверен в себе, как раньше. Но его образ действий изменился не сильно. Если не считать нескольких реплик, адресованных адвокату, Латам предпочитал молчать.

Видя, что на его вопросы не отвечают, Барнеби решил сменить тактику. Он начал описывать мотивы и способ убийства Денниса Бринкли так, как их себе представлял, и следить за реакцией подозреваемого.

Но мало чего достиг. Этот человек слегка улыбался, иногда хмурился и качал головой. Ничто не могло его удивить. И все же однажды неконтролируемая реакция вырвалась наружу. Это случилось, когда Барнеби во второй раз за день упомянул странную сцену в кабинете Лео Форчуна.

– Что расстроило вас, мистер Латам? Почему вы так поспешно покинули здание?

Латам пожал плечами.

– Сказать вам, что я думаю?

Латам сделал один из тех огорченных жестов, с которыми неумелому продавцу возвращают никуда не годный товар.

– Я думаю, вас огорчило то, что Бринкли опознал в женщине, вошедшей в контору вечером накануне его смерти, Полли Лоусон.

Тут Латам сильно побледнел. По его лбу потекли капли пота, на рубашке под мышками появились полукруглые темные пятна.

– А не вашу сообщницу, как вы думали раньше.

Латам достал носовой платок и вытер лицо.

– Может быть, вам будет интересно услышать, что Ава Гаррет узнала подробности смерти Денниса Бринкли не в результате сверхъестественного прозрения, а потому, что ей рассказал это человек, видевший место преступления.

Латам стал белым как бумага и слегка закачался, словно его толкнули. Его адвокат насторожился и попросил принести воды.

– Что вы теперь чувствуете, – продолжал гнуть свою линию Барнеби, – поняв, что напрасно убили двух человек?

Протесты адвоката прервал полисмен в форме, доставивший сообщение. Трой попросил его принести стакан воды, а Барнеби, прочитав записку, жестом велел сержанту выключить диктофон.

– Боюсь, у меня для вас плохие новости, мистер Латам. – Он использовал эту фразу машинально, как делал тысячи раз за последние тридцать лет; таковы были издержки его профессии. За этими словами неизбежно следовали скорбь и отчаяние. Иногда страх. Часто гнев. Но то, что их можно было использовать как орудие пытки, оказалось ему в новинку. Когда инспектор продолжил, в его голосе не было ни тени сочувствия. – Нам только что сообщили из больницы Грейт-Миссендена, что ваша жена скончалась.

На этом Барнеби не остановился. Он описал обстоятельства смерти Джильды, пересказал свою беседу с ее поверенным и объяснил Латаму, считавшему себя единственным наследником жены, что теперь его место заняла Лига охраны кошек. Состояние здоровья Джильды было таким, что ей грозила неминуемая смерть. Учитывая обстоятельства, при которых он ушел из дома, ни один суд на свете не примет решение о выплате ему компенсации.

Когда главный инспектор закончил свою речь, Эндрю изменился до неузнаваемости. Позже Трой вспоминал, что ему показалось, будто из Латама выкачали всю кровь. Кровь, но не желчь. Через несколько секунд изо рта Эндрю неожиданно вырвалась струя желтой жидкости, описала дугу и залила диктофон…

– Сэр, – сказал сержант, заставив Барнеби вернуться к реальности, – как вы думаете, нам понадобятся свидетельства того, что случилось в Нортуик-парке?

Барнеби в этом не сомневался.

– Фотографии их обоих расклеены повсюду. А также описание его машины. Где бы Латам ни подхватил ее, его желтый «пунто» должны были запомнить.

– Ничего удивительно, что он так запаниковал, когда его отправили в камеру.

– Да, теперь он – человек конченый. Стоит чуть нажать, и он не выдержит. Но у него была сообщница. Если мы пообещаем Латаму скостить срок, он наверняка ее выдаст.

Сержант Трой, застегивавший пиджак, расстегнул его и застегнул снова. Осмотрел полы рубашки, вытер носки туфель о брюки и начал причесываться.

Барнеби засмеялся:

– Она везет тебя домой, чтобы познакомить с матерью?

– Прошу вас, ни слова о матерях. Это напоминает мне миссис Спроут. – Трой презрительно фыркнул, прикрывшись полой пиджака.

– Больше так не делай. Ты похож на обезьяну в зоопарке.

Но Трой уже ушел, даже не пожелав шефу спокойной ночи.

Барнеби вернулся к окну и снова стал рассматривать небо, темневшее к концу дня. Конец дня… Красота этого меланхолического выражения все еще покоряла его, хотя само выражение давно стало таким общим местом, что некий журналист «Уорлд-эт-Уан» недавно заменил его аббревиатурой «к. д.».

Барнеби не признавался в этом, но в последнее время он все чаще думал о приближавшейся отставке. Главный инспектор воспользовался первой же возможностью сделать это без уменьшения пенсии. Можно было прослужить еще лет пять, но когда он поделился этой мыслью с Джойс, она очень расстроилась. А Калли горячо поддержала мать. Барнеби понимал их. Любящие люди имеют на тебя права.

Хотя до ухода на пенсию оставалось еще полгода, его уже спрашивали, что он будет делать. Барнеби не знал, что отвечать. Хотелось ответить «ничего», но он понимал, что это прозвучит странно. Все знали историю о людях, которые пробовали не делать ничего. Физически здоровые и материально обеспеченные, психологически они превращались в мертвецов и месяцев через шесть обычно отправлялись на тот свет. В их кругах был распространен эвфемизм «выращивать маргаритки».

Зато он хорошо знал, чего не будет делать. Не будет собирать коллекцию. Не будет возиться с кремниевыми микросхемами. Не наденет шорты, бейсболку задом наперед и не станет вести себя, как многие его ровесники. Избави бог, никаких марафонов и игр с мячом, особенно гольфа. Никакого бриджа, предусматривающего долгое сидение на одном месте и перебранку с другими стариками. Никакой пластической хирургии; его двойной подбородок останется на своем месте. А самое главное – никакого боулинга.

Барнеби знал людей, которые делали все или часть этих вещей. Не далее как вчера он столкнулся с бывшим коллегой. Они обменялись парой слов. Когда Барнеби предложил зайти в «Сороку» и отметить встречу, собеседник отказался. Похвастался, что у него еще куча дел, которые нужно закончить до ночи, а потом исчез, как белый кролик из «Алисы в стране чудес», встряхивая свои наручные часы и поднося их к уху.

Эта встреча произвела на Барнеби угнетающее впечатление. Он знал, что не станет тратить жизнь на вещи, которые никогда не доставляли ему удовольствия, чтобы избежать скуки и бессмысленности собственного существования. Какая сухая, безрадостная перспектива. И все для того, чтобы не смотреть в лицо правде, которая заключается в том, что песку в верхней половине часов осталось совсем мало.

На Востоке все обстоит по-другому. Кажется, первую треть жизни там учатся жить, во время второй становятся домовладельцами и заводят семью. А третью проводят в лесной хижине, медитируя, пытаясь познать смысл жизни, постепенно растворяя свое «я» и учась умирать. Однажды вечером ему рассказала об этом Калли. Он проворчал, что должен принять таблетку от давления, а она стала убеждать его, что глубокое расслабление намного безопаснее.

Барнеби живо представил себе, как он в одной набедренной повязке сидит под раскидистым каштаном, скрестив голени. Эта картина заставила его сначала насмешливо фыркнуть, а потом громко расхохотаться. Смех помог ему восстановить хорошее настроение.

Он хотел отвернуться от окна, но увидел какое-то движение на лестнице. Сержант Трой выходил из здания в сопровождении констебля Картер. Они шли к любимому «форд-косуорту» Троя и о чем-то серьезно разговаривали. Эбби-Роуз забралась на пассажирское сиденье, но не смогла правильно застегнуть ремень безопасности. Трой, собиравшийся захлопнуть дверь, помедлил, потом протянул руку, чтобы ей помочь, и оставался в таком положении намного дольше, чем требовалось.

Барнеби отвернулся, чтобы не расстраиваться из-за поворота событий, который можно было предсказать заранее, и мысленно перескочил через двадцать четыре часа. Завтра вечером они с Джойс поедут в Лаймхаус на ужин с четой Брэдли. Калли сказала, что они должны отпраздновать свой первый визит, выбрав блюда, которые им нравятся. Джойс остановилась на своей любимой закуске – заливной говядине и сыре с перцем на горячем тосте. Барнеби заказал пирог с мясом и почками, а на гарнир – цветную капусту и свежие помидоры. Оба согласились, что абрикосовый шербет будет прекрасным завершением вечера. В животе Барнеби заурчало от ожидания.

Боже, как ему повезло! Да он просто счастливчик… Барнеби выключил свет и поехал домой.

ЧТО БЫЛО ПОТОМ

Глава двадцать шестая

После того как человеку, подозреваемому в убийстве Денниса Бринкли, предъявили обвинение и отправили в тюрьму ждать выездной сессии суда присяжных в Эйлсбери[139]139
  Выездные сессии суда присяжных (ассизы) проходят в каждом графстве не реже трех раз в год; при этом дела выслушивает член Высокого суда правосудия.


[Закрыть], прошло больше месяца. Возмущение жителей Форбс-Эббота, вызванное смертью одного из них, улеглось, и жизнь в деревне, название которой одно время мелькало на страницах всех газет, вернулась к своему обычному распорядку, спокойному и неторопливому.

Осень была на носу. Повсюду трещали костры; между соседями то и дело вспыхивали перебранки из-за дыма и нарушения распоряжения местных властей о запрете разводить открытый огонь после наступления сумерек. В «Лошади и гончих» команда игроков в дартс составляла расписание встреч с командами соседних деревень. В местном клубе прошла викторина в пользу больных рассеянным склерозом, а в парке состоялся последний матч сезона по крикету. Начинали поговаривать о рождественской благотворительной ярмарке. На сентябрьской встрече женского клуба прошел конкурс на лучший рецепт начинки для сладкого пирога. Прошел слух, что миссис Латтис из виллы Монрепо уже потихоньку закупает продукты для приготовления своего печально известного пудинга.

Все говорили только о туманах и урожае фруктов. Прекрасные яблоки из сада Эпплби-хауса были собраны и тщательно упакованы. В последние две недели сборщиков требовалось все меньше и меньше, и наконец на деревьях не осталось ни плода.

Дэвид и Элен Моррисоны из «Пиппинс Дайрект» помогали грузить последние ящики в открытый грузовик, который должен был отвезти их на рынок в Сэвен-Дайалс. Мэллори топтался в стороне и нерешительно следил за ними. В последние недели он узнал Моррисонов немного лучше, но из-за драматических событий, происшедших в его жизни, и постоянной занятости супружеской пары это знакомство не стало близким. Чувствуя себя обязанным их проводить, он улыбался и махал рукой, пока грузовик не скрылся из виду. Дэвид сказал, что они вернутся после окончания листопада и начнут обрезку деревьев.

Оставшись в одиночестве, Мэллори ушел в сад, где было просторно и тихо. Ему нравилось топтать ногами источенную осами падалицу. Лоусон отчаянно нуждался в утешении, хотя и презирал себя за слабость и мягкотелость. Во время этих вечерних прогулок он пытался сосредоточиваться на мелочах. Самых простых вещах, которые были у него перед носом. Конечно, Мэллори понимал, что его поведение вызвано желанием отвлечься от болезненных воспоминаний о предательстве дочери. Кейт считала, что ему нужно выговориться, но понимала, что время для этого еще не пришло, и не торопила события.

Она говорила с Полли по телефону. Неделю назад Мэллори вошел в комнату и услышал:

– Конечно, милая. До свидания. – Потом она положила трубку, повернулась к мужу, улыбнулась и сказала: – Тебе привет от Полли.

Мэллори молча миновал веранду, пошел к кустам и начал рвать сорняки голыми руками. Обнаружив длинный побег ежевики, он обмотал его вокруг запястья и тащил, пока не вырвал с корнем. Ободрав при этом ладонь до крови.

Теперь Мэллори бо́льшую часть дня проводил под открытым небом, благо погода позволяла. Дел в саду хватало всегда; ему нужно было многому научиться. Время от времени он спрашивал совета у Бенни, но чаще заглядывал в справочники или справлялся сам. Однажды Кейт процитировала вольтеровского «Кандида»: что бы ни случилось, нужно возделывать свой сад. Раньше Мэллори считал это занятие невероятно скучным и бесполезным и думал, что на него способен только человек, дошедший до полного отчаяния. Но теперь он в этом сомневался. Иногда, бережно извлекая из земли луковицы тюльпанов и разделяя их или собирая в конверт семена люпина, он чувствовал, что на душе становится легче. А временами даже ощущал проблески умиротворения.

Полли удачно вышла из трудного положения, обосновавшись на верхнем этаже дома неподалеку от Итон-сквер. Владелец квартиры – пожилой и чрезвычайно богатый бразилец, жена которого была такой же молодой и красивой, как сама Полли, – имел дома в Париже и на Коста-Эсмеральда, не считая ранчо в Кентукки и Вирджинии, где он разводил чистокровных лошадей. В Лондоне они почти не бывали.

Работу она нашла через агентство. Услышав, что ей будут платить четыреста фунтов в месяц, Полли ахнула и хотела уйти, но передумала. Столь смехотворное жалованье должно было предусматривать большие льготы. Так оно и оказалось. Работа была, мягко выражаясь, легкой. Требовалось переправлять почту и телефонные сообщения в парижский офис на бульваре Осман. Поддерживать чистоту и порядок в квартире. Все счета будут оплачиваться; в случае возникновения каких-то проблем с квартирой следует обратиться к привратнику. Сидеть весь день в квартире не обязательно. После выполнения этих простых заданий она может располагать своим временем. Естественно, для такой работы требовались рекомендации. Одну Полли получила у своего преподавателя в ЛШЭ, а другую состряпала сама, напечатав ее на бланке с грифом палаты общин, украденном из «дипломата» Аманды Ффорбс-Снейт. Она была уверена, что именно этот бланк и сыграл свою роль.

Долстонскую квартиру Полли покинула без всяких сожалений. Она была чрезвычайно благодарна Деборе Хартогенсис за вмешательство, но в присутствии этой девушки чувствовала себя неуютно. Кому приятно иметь дело с человеком, который видел тебя в таком состоянии? Казалось, Дебби понимала это и тоже сторонилась ее, смущенно улыбаясь при случайных встречах. Но перед отъездом Полли успела получить почту, в которой была и открытка с изображением Приморских Альп. Эшли сообщал, что с каждым днем чувствует себя лучше. Лучше и крепче. И с нетерпением предвкушает их новую встречу. Заканчивалось послание словами «с любовью». Полли уже забыла, как выглядел этот человек. Открытку она выбросила.

Ее комната в новой квартире была маленькой, скудно обставленной и не имела окна. Остальные семь комнат были заставлены антиквариатом и старинными скульптурами в стиле сан-симеонского замка Уильяма Рэндолфа Херста[140]140
  Уильям Рэндолф Херст (1864–1951) – крупный газетный магнат, один из зачинателей американской «желтой прессы».


[Закрыть], за вычетом упаковочных ящиков. Ванная и кухня были великолепны.

Едва обосновавшись на новом месте, Полли начала искать приработок. Девушка согласилась на первое же предложенное место, потому что до него можно было добраться пешком, не тратясь на транспорт. Это был винный бар «Калипсо» на Кингс-роуд. Обстановка в баре была такой приятной, а часы работы такими подходящими, что Полли решила поработать там и после начала занятий. Конечно, жалованье было маленьким, но зато чаевые – огромными. Казалось, каждый мужчина, сидевший за стойкой, горел желанием угостить ее напитком; после недели работы она принесла домой почти триста фунтов. Один раз за смену сотрудников кормили бесплатно, что тоже имело значение.

Постоянная занятость помогла ей пережить первые недели после возвращения в Лондон. Пару раз она звонила матери в Эпплби-хаус и сообщила ей свой новый адрес. Кейт собиралась наведаться в город. Но от Мэллори не было ни слова. Полли понимала отца и даже испытывала облегчение от этой вынужденной разлуки. Девушка скучала по нему, но теперь хорошо знала, какой опасной была постоянная безоговорочная поддержка Мэллори – эмоциональная, психологическая и финансовая – всего, что она говорила и делала. Это была не его вина. Отец любил ее и очень хотел, чтобы она была счастлива. Но Полли на собственном горьком опыте убедилась, что наши представления о счастье редко уживаются с мудростью.

Она уже получила ссуду на оплату последнего года учебы и упорно отказывалась брать деньги у родителей. Память о нанесенном им ущербе продолжала мучить ее. Конечно, обещание возместить потерянное за годы работы в Сити было чисто риторическим, но, по крайней мере, она могла получить диплом с хорошими оценками. Все, больше никаких прогулов, никаких наркотиков и никаких биржевых спекуляций.

Особенно биржевых спекуляций. Полли не потеряла решительности и честолюбия, но изменилась в главном. Алчность ушла, а вместе с ней и желание плутовать. Теперь ложь и мошенничество казались ей отвратительными. «Острое лезвие», которым она так гордилась прежде, разлетелось на куски и ремонту не подлежало.

Но какой бы разительной ни казалась происшедшая с ней метаморфоза, Полли прекрасно знала, что «дамасского обращения»[141]141
  Имеется в виду описанное в Библии обращение в христианство грешника Савла (будущего апостола Павла), происшедшее по пути в Дамаск (Деян., XXII–XXVI).


[Закрыть] не случилось. Альтруистической жилки в ней нет и, возможно, никогда не будет. Она не собирается тратить свой ум и образование на помощь бедным и убогим в пределах своего микрорайона. Кому, как не ей, знать, чем кончаются такие вещи?

Билли Слотер не выходил у нее из головы. Полли пыталась забыть его, выдернуть оставленное им жало, но со временем поняла, что это невозможно. Ей то и дело казалось, что Билли входит в «Калипсо», хотя от бара до Сити было далеко. Полли понятия не имела, где живет Слотер, и это только усиливало ее тревогу. А вдруг в Найтсбридже[142]142
  Фешенебельный район лондонского Уэст-Энда, известный своими дорогими магазинами, в т. ч. ювелирными и антикварными.


[Закрыть], на Слоун-сквер[143]143
  Фешенебельная площадь в лондонском Уэст-Энде. В 70-х гг. появилось выражение «Слоун-Рейнджер», обозначающее молодого аристократа (а особенно аристократку), живущего и работающего в районе Слоун-сквер и проводящего уик-энды в деревне.


[Закрыть] или, еще того хуже, в одной из роскошных, умопомрачительно дорогих вилл, напоминающих свадебные торты и расположенных буквально в двух шагах от Кингс-роуд?

Иногда по вечерам Полли становилась перед большим зеркалом в хозяйской спальне и репетировала, как будет себя вести, когда они встретятся. Вежливо, спокойно и бесстрастно. Надменно поднимала и опускала брови, но однажды не выдержала и рассмеялась. До сих пор смеяться над собой ей еще не приходилось.

Но все эти репетиции оказались тщетными. Билли Слотер не пришел в бар. Более того, она не видела и не слышала его весь последний год учебы в ЛШЭ. Его имя не упоминали даже в самом центре Сити, на Грейсчёрч-стрит, где она стала работать после получения диплома. А когда Полли набралась мужества произнести его сама, Билли никто не мог вспомнить. В конце концов Слотер приснился Полли в виде злого духа, которого создал некий благодетель и направил к ней, дабы наставить на путь истинный. Эта уверенность не оставила ее и при свете дня. Теперь Полли хорошо понимала, каким человеком она стала бы, если бы их встреча не состоялась.

Если бы кто-нибудь спросил Роя Приста, где он живет в данный момент, он не знал бы, что ответить. Но это его не волновало. Все придумала миссис Крудж – конечно, с его помощью. План был на все случаи жизни. Когда Рою выпадала ночная смена, Карен спала в Данроуминге, куда он приходил после работы. Дорис и Эрнесту не хотелось, чтобы он возвращался в пустой дом. В другие дни он сажал Карен в школьный автобус, а ближе к вечеру девочку встречал кто-то из Круджей. Уик-энды Рой и Карен проводили то у себя, то у них. Конечно, воскресный ленч проходил в бунгало. Остальное время распределялось примерно поровну.

После окончания покраски и отделки Рэйнбоу-Лодж превратился в картинку. Часть выходного дня Рой тратил на наведение порядка в доме и на заднем дворе. Надо было отдать должное Эрнесту; его помощь оказалась неоценимой. Поскольку его собственный сад с сараем, маленьким, но симпатичным флигелем и вольером был в образцовом порядке, Эрнест радовался любой возможности, как он выражался, «запачкать ногти». Мистер Крудж принес ежегодник «Ридерс дайджест», и они с Роем определили, какие растения нужно посадить сейчас, а какие могут подождать до весны. Эрнест предложил посадить несколько отростков малины и нарциссы. После очистки участка земли и вскапывания его они умывались и шли промочить кишки в «Лошадь и гончих».

На первых порах Рой чувствовал себя неловко. Он стоял с кружкой в руках и говорил только тогда, когда ему задавали вопрос. Но постепенно начал осваиваться. Боясь малейшего спора, он соглашался с любым мнением собеседника. Когда речь заходила о футболе, Рой начинал заводиться, но остальные делали то же самое, так что все было в порядке. В прошлую среду он даже сыграл в дартс.

Он продолжал исправно платить за Рэйнбоу-Лодж, рассудив, что если кто-то хотел на него капнуть, то уже сделал это. Чем дольше он жил там, не задерживая арендную плату и заботясь о доме, тем больше прав на него имел. Если его заставят съехать – что ж, это будет скверно, но не станет концом света, как он думал совсем недавно.

Потому что теперь у Роя была семья. Он твердил себе это каждый раз, ложась спать в комнате, которая теперь ничем не напоминала спальню Авы.

– У меня есть семья, – снова и снова бормотал он. Иногда даже во сне. Рой верил себе все больше и больше, пока через несколько лет не убедился, что это чистая правда.

В свой срок королева-мать ее величества королевы Елизаветы покинула эту землю. Эсмеральда Футскрей, тут же узнавшая об этом от своего духовного проводника, испустила громкий клич «миллион лучей света навстречу Вашему Величеству!», сама прыгнула на пролетавший мимо луч и помчалась за ней следом.

Джордж, окунавший в ванночку с клеем зубчатый замок, связанный им в подарок ребенку на день рождения, слышал крик, но не обратил на него внимания. Мать всегда кричала. По любому поводу. Когда начинала подгорать корица. Когда бренди попадал на больную десну. Когда начинали шипеть сосиски, жарившиеся на плите. Так, словно это была катастрофа. А сама вчера опрокинула миску с перьями, и ему пришлось наводить в комнате порядок.

Честно сказать, Джордж обнаружил в себе некоторую жесткость, и это открытие оказалось довольно приятным. Он уже не так быстро бегал на каждый ее зов. Точнее, не бегал вообще. А иногда и вовсе не приходил. Делал вид, что не слышит.

Вспомнить, когда это случилось впервые, было нетрудно. Во время поминальной службы по Аве Гаррет. Память о жестоком и оскорбительном отказе от его услуг, последовавшем за неделю до этого, едва не помешала ему закончить вступительную речь. Но к концу службы злоба сменилась удовлетворением от скорости, с которой свершилось возмездие. Джордж, которому было тяжело сохранять серьезную мину, укрылся в мужском туалете и заткнул себе рот носовым платком, чтобы не расхохотаться в голос.

Теперь обе женщины, которые каждая на свой манер отравляли ему жизнь, отправились на тот свет. Ощущение свободы оказалось очень странным. Чтобы не окончательно оторваться от действительности, он продолжал жить по-прежнему, заботясь о доме, себе и Церкви-за-Углом. Последнее отнюдь не было подарком судьбы.

Выражения сочувствия его не удивили. Но к жеманным романтическим предложениям Джордж готов не был. Эти предложения принимали разные формы. Ему присылали блюда собственного изготовления, неизменно описывавшиеся как «больше чем достаточные для двоих», а также вызывались прийти и разогреть их. Кроме того, предлагали услуги секретаря, которые ему очень хотелось принять. После того как некролог матери опубликовали в «Новостях парапсихологии», на него хлынул поток открыток и писем. В основном это были выражения соболезнования, но во многих из них содержались послания, а чаще указания, якобы присланные с того света Эсмеральдой.

Постепенно Джордж научился различать их. Во-первых, они были длиннее; во-вторых, некоторые авторы оказывали ему услугу и выделяли вести с того света чернилами другого цвета. Джордж бросал их в мусорное ведро не читая. Другие прихожанки Церкви-за-Углом спрашивали, не нужно ли ему что-нибудь купить. Как будто он не провел половину своей взрослой жизни в проходах «Асды».

Дамы (для Джорджа все женщины были дамами), которые не хотели что-то сделать для него, хотели, чтобы он что-то сделал для них. Текущие краны, осевшие полки, заклинившие двери, засорившиеся трубы. Джордж невольно удивлялся, как они жили все эти годы. Кроме того, его просили подстричь газон, подбросить кого-то к педикюрше и отвезти старую собаку по кличке Элейн на усыпление к ветеринару. Ее расстроенная владелица, пожилая пенсионерка, объяснила, что если она сделает это сама, спаниель подумает, что его предали. Джордж считал, что назвать честного кобеля Элейн[144]144
  Персонаж цикла романов и поэм о короле Артуре; девушка, умершая от неразделенной любви к сэру Ланселоту и похороненная с лилией в руке (она же Лилейная дева из Астолата).


[Закрыть] мог только предатель, однако помочь согласился.

Кроме того, последовало несколько предложений помочь ему разобрать вещи покойной матери. Они поступали в основном от бакингемширского отделения Общества почитателей особ королевской крови. Эсмеральда не была его членом, но когда там узнали о коллекции, секретарь написал ей письмо, убеждая вступить в их ряды и намекая, что это ее прямой долг. После отказа старушки посыпались просьбы и даже прямые требования показать ее сокровище, которые также оказались тщетными. Поэтому Джордж ничуть не удивился, когда через несколько дней после похорон услышал оглушительный стук в дверь и увидел на крыльце главу отделения Фабиана Эндгуса.

Удивительно молодой, коротко остриженный блондин, мистер Эндгус носил очки а-ля Гиммлер и черное кожаное пальто длиной до пола. Его шея была туго обмотана шарфом цветов королевы-матери. Не успел он открыть рот, как Джордж попытался закрыть дверь. Но мистер Эндгус сунул в щель ногу в хорошо подкованном сапоге. Джордж пригрозил позвонить в полицию. Все это было очень неприятно.

Позже, сидя в материнском кресле рядом с погасшим молочно-белым шаром, он старался решить, как лучше справиться с этим делом. Дабы отбить первую атаку, он написал в общество, что вскоре вся коллекция его матери будет продана с аукциона фирмой «Сотбис»[145]145
  Известная лондонская аукционная фирма, продающая произведения древнего и современного искусства, старинные книги и т. п.


[Закрыть]. Однако после отправки письма ему пришло в голову, что аукцион – это неплохая мысль. Несколько следующих дней Джордж строчил письма во все аукционные дома, предлагая купить коллекцию. В ожидании ответов Джордж запер комнату матери и тут же ощутил такое счастье и облегчение, что не открывал дверь до тех пор, пока архив не увезли.

Он превратил столовую в гостиную, выбросил уродливый стол из мореного дуба и стулья с высокими спинками, купил красивый полосатый диван с пуфиком, на который можно было класть ноги, и большой телевизор с видеомагнитофоном. На их фоне старые обои выглядели убого, и Джордж решил заново оформить сначала эту комнату, а потом весь дом. Готовясь к ремонту, он развел костер, на котором сжег всю старую мебель – включая деревянного дворецкого, крылья которого сгорели последними.

Разбирая личные вещи Эсмеральды, он сделал открытие. Большинство отправилось в контейнер для мусора; остались только одежда и обувь. Все было в прекрасном состоянии, потому что последние двадцать лет мать куталась только в халат и бесчисленные шали. Не зная, что с этим делать, он позвонил в Общество помощи престарелым и получил совет обратиться в их благотворительный магазин в Аксбридже.