Текст книги "Милые чудовища"

Автор книги: Келли Линк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

– Они всегда так говорят, – заметил я. – Отец утверждает, что диверсия, конечно, возможна, но надо быть полным идиотом, чтобы затеять такое. К тому же, нам ничего не остается, кроме как сидеть здесь и ждать. Ждать и смотреть, не заболеет ли кто. Ждать и смотреть, не привезет ли кто вакцину. Как только вакцина будет создана, ее распространят довольно быстро. Вопрос в том, что мы будем делать все это время, чтобы не помереть со скуки.

– Что толку учиться, если мы все обречены, – сказала Наоми невозмутимо. – Может, стоит подождать, пока не выяснится, насколько серьезна эпидемия.

– Тут мы в большей безопасности, чем где бы то ни было, – заметил я. За ужином отец сделал несколько объявлений. Он сказал, что медицинский кабинет будет открыт ежедневно с восьми до четырех, и если у кого ухудшится самочувствие или поднимется температура, тот должен немедленно показаться врачу. Он сказал: вероятность того, что кто-то в ангаре заражен гриппом, минимальна. Он уже переговорил со всеми, кто летел на том самолете, и среди них не оказалось никого из Калексико или откуда-нибудь западнее, чем Цинциннати. Самолет вылетел накануне утром из Коста-Рики, и с тех пор экипаж не менялся, только одна стюардесса поднялась на борт в Майами после законного выходного, проведенного дома, с дочерью. Он объяснил, что если кто и заболеет, то это, скорее всего, будет простое расстройство желудка или легкая простуда – напасти, которые часто случаются с путешественниками. Аня Миике стояла рядом с ним и переводила его речь на испанский, а потом на японский – для ребят из Осаки.

Пассажиры стали играть в карты. Достали купленный в дьюти-фри джин с текилой, марихуану и такие маленькие бутылочки ликера «Бейлиз». Дети вооружились фломастерами и рисовали прямо на бетонном полу ангара или смотрели аниме «Смелая Гортензия», которую кто-то загрузил в наладонник с причудливым выпуклым экраном. Из глаз смелой Гортензии закапали крупные, жирные слезинищи, все быстрее и быстрее, и обидевший ее злой котенок с озабоченным видом принялся строить плот. В нескольких футах от нас мужчина включил новостную программу на испанском. Новости сменились испанской песней со скучной мелодией. Со всех сторон слышались новости, они звучали из скромных или дорогих динамиков. Плохие новости и хорошие. В основном, новости касались гриппа. Грипп в Северной Америке, а еще в Лондоне и в Риме. В Коста-Рике чисто. Музыка сменилась на более приятную.

– Обожаю эту песню, – сказала Наоми. – Ее постоянно крутят, но мне не надоедает. Я могу слушать ее весь день напролет.

– Лола Роллеркостер, – подхватила Лара. – Она всегда поет о любви.

–  Qué tuanis!А о чем же еще петь? – сказала Наоми.

Я закатил глаза.

Люди расположились на своих шинах, разговаривали по-испански, по-английски, по-японски и по-немецки и поглядывали на охранников, а те поглядывали на них. Какие-то мужчина и женщина стали танцевать под песню Лолы Роллеркостер, вскоре к ним присоединились и другие пары. В основном, пожилые. Они танцевали на крошечном расстоянии, но так и не касались друг друга. Я не видел в этом смысла. Если кто-нибудь из нас сляжет с гриппом, танцы в двух дюймах друг от друга не спасут. Лара, кажется, хотела что-то сказать, и я гадал, не пригласит ли она меня на танец. Но оказалось, что ее зовет мать, неплохо сохранившаяся дама в дорогих джинсах.

– Еще увидимся, – сказала Лара. – Buenas noches,Наоми и Дорн.

–  Buenas noches, – повторил я. А когда она отошла достаточно далеко, сказал Наоми: – По-моему, я ей понравился.

Я вообще нравлюсь девушкам. Это я не хвастаюсь, ничего такого. Просто факт.

– Угу, наверное, мать отозвала ее к себе именно поэтому, – сказала Наоми. – Американский парень вроде тебя ей не пара, пусть даже у тебя обаятельная улыбка и красивые зеленые глаза.

– Ты это о чем? – не понял я.

– Всем известно, что американским парням и девицам нужно только одно. Костариканское гражданство. Погляди-ка по сторонам. Видишь, ту macha,блондиночку? Ту, которая заигрывает с красавчиком-тико?

Я поглядел туда, куда указывала Наоми.

– Она небось приехала сюда по туристической визе, надеясь подцепить как раз такого парня, как он, – продолжала Наоми. – Для нее это настоящий билет в счастливое будущее. Мы пробудем тут как минимум пять или шесть дней. Куча времени для охмурения. Если бы я выглядела как она, я бы во время учебы занималась тем же самым. Я бы лучше отрезала себе ноги, чем вернулась бы в Штаты. Тут тебе, по крайней мере, могут вырастить новую пару конечностей.

– Не сгущай краски, – сказал я.

– Думаешь, я сгущаю? Если ты нравишься девушкам, Дорн, то приходится признать, что это не из-за твоих мозгов или отличной осведомленности в социо-политико-экономических вопросах. Скажи мне, что тебе больше всего по душе в нашей стране? Вопиющие махинации с результатами выборов, запрет на аборты или дерьмовая система образования? Или что большинство штатов, где люди еще хотят хоть как-то выжить, с радостью отделились бы, как Калексико или Потлач, если бы только смогли заручиться поддержкой стран вроде Канады или Мексики? Или здравоохранительная система – самая дорогая и самая малоэффективная здравоохранительная система в мире? Или государственный долг, достигший таких размеров, что для его записи потребуется почти две страницы с крошечными ноликами?

Расскажи мне о своих перспективах найти работу, Дорн. На кого собираешься батрачить? На «ВолМарт», «Мак-Дисней-Юниверс» или еще какую-нибудь кабальную контору? Или завербуешься в армию и отправишься в один из – станов или – бадов, потому что всегда мечтал, чтобы тебя отравили газом, или подстрелили, или растворили в кислоте, когда окажется, что твое экспериментальное оружие вышло из строя?

– Я буду профессиональным футболистом, – ответил я. – Желательно в Японии или Италии. Кто предложит больше денег.

Наоми заморгала, открыла рот и снова его закрыла. Потом достала шоколадный батончик, отломила кусочек, не разрывая упаковки, и протянула мне. Мы сдвинули маски на лоб и стали жевать.

– Вкусно, – сказал я.

– Ага, – сказала она. – Тут даже шоколад как будто в десять раз вкуснее. Ого! Посмотри вон туда.

Я обернулся. Это снова была та женщина. Паула. Она стояла в ряду из примерно двух с половиной десятков мужчин и женщин и снимала одежду. Вот она уже совершенно голая. Они все стягивали с себя одежду. У невзрачного парня, который ходил в футболке «ХАНСА БЛИССА В ПРЕЗИДЕНТЫ!», на груди оказалась татуировка – цветной портрет Ханса Блисса на доске для серфинга, верхом на высокой волне, словно его вот-вот заберут инопланетяне. Неплохо выполнено. Много мелких деталей. Но я не стал тратить время, разглядывая его. Там и без него было на что посмотреть.

– Это что, те самые люди, с которыми собирается тусоваться мой папа? – сказал я. И подумал, что хорошо бы достать фотик. Та же идея посетила и других, люди повытаскивали мобильники и принялись делать снимки.

– Гляди-ка, священник, – сказала Наоми. – Ну, конечно, среди пассажиров должен был оказаться хоть один священник. Судя по его виду, принадлежит к церкви Второй Реформации. Эй, не пускай слюни. Ты же наверняка видел голых женщин и раньше.

– Только в Интернете, – ответил я. – Живьем лучше.

К протестующим торопливо шагал мужчина в черном костюме с воротничком, как у священника, и что-то орал по-испански. Один голый мужик, такой волосатый, что его и голым-то трудно было назвать, выступил вперед и широко раскинул руки. Ханс Блисс и его «Друзья звезд» верили, что нужно обнимать каждого. Предпочтительно нагишом. (Или настолько голым, насколько это возможно, если на тебе должна быть эта дурацкая маленькая маска.)

У священника, очевидно, уже случались стычки с «Друзьями звезд». Он схватил теннисную ракетку, валявшуюся рядом с чьим-то чемоданом, и принялся яростно ею размахивать.

– Что он говорит? – спросил я у Наоми.

– Много чего. Оденьтесь. Совсем стыда нет. Здесь рядом с вами приличные люди. И эту фитюльку вы называете членом? Да я у кота видел хозяйство в два раза больше!

– Он правда так сказал?

– Нет, – сказала Наоми. – Только всякую лабуду про приличия. И так далее. А теперь говорит, что собирается выбить из этого мужика дурь, если тот не наденет шмотки. Посмотрим, кто круче: Бог или пришельцы. Я ставлю на Бога. Твой отец что, действительно на это купился? На наготу? Мир, любовь и Блисс űber alles? [27]27
  Превыше всего (нем.).


[Закрыть]

– Вряд ли, – сказал я. – Он просто ищет шанс увидеть пришельцев. Своими глазами.

– Тогда мне с вами не по пути, – заявила Наоми. – Может, я слишком насмотрелась аниме, где инопланетяне оказываются… ну, этими, чужими. Не такими, как мы. Мне эти фанаты Блисса уже поперек горла. Можно я одолжу еще одну книжку? Интересно, а женщины вообще пишут научную фантастику? Если добавить в сюжет любовную линию, было бы круто. Хотелось бы книжку, где поменьше примечаний.

– Кони Уиллис лихо пишет, – сказал я. – Или вот еще книжка, «Снежная катастрофа». Или можешь почитать что-нибудь из Типтри, или Джоанны Расс, или Октавии Батлер. Что-нибудь симпатичное и мрачное.

Священник продолжал кричать на голых «Друзей звезд» и совершать угрожающие пассы теннисной ракеткой. Другие пассажиры тоже подключились, как будто это было соревнование для зрителей: кто громче вопит и лучше свистит. Наконец к собравшейся толпе направились мой отец, Зулета-Аранго и остальные члены совета. Охрана следила за происходящим со своего поста у входа в ангар. Вмешиваться явно не входило в их планы.

Наступили сумерки. Небо за окнами окрасилось сиреневым и золотым, напоминая киношный спецэффект. По стенам вились полосы света, а несколько фонарей, которые пассажиры нашли в одном из закутков и развесили по ангару, только усиливали сходство со съемочной площадкой. Тут и там виднелось голубовато-белое сияние компьютерных экранов. И еще летучие мыши… Не знаю, кто заметил их первым, но когда поднялся визг, не обратить на них внимания было невозможно.

Летучие мыши, кажется, были удивлены не меньше нас. Они хлынули в ангар, похожие на почерневшие высохшие шелестящие листья, вычерчивая странные траектории, мечась туда-сюда, ныряя вниз и снова взмывая к потолку. Люди пригибались, закрывали головы руками. Последователи Ханса Блисса снова натянули одежду – счет 1: 0 в пользу мышей, – а священник отмахивался теннисной ракеткой теперь уже от мышей, но не менее яростно, чем от нудистов. Одна мышь метнулась вниз, и я пригнулся:

– Пошла отсюда!

Животное послушалось.

– В здешних краях водятся летучие мыши-вампиры, – сказала Наоми. Однако взволнованной она не выглядела. – Рассказываю, если тебе интересно. Они залетают в дома, делают зубами маленькие надрезы на голенях или пальцах ног, а потом сосут твою кровь. Отсюда и название вида. Только не думаю, что эти мыши – вампиры. Больше похожи на фруктовых летучих мышей. Они, скорее всего, живут под крышей, в тех складках металла. Расслабься, Дорн. Летучие мыши полезные. Они едят москитов. И никогда не бывают переносчиками гриппа. Бешенства – может быть, но не гриппа. Мы любим летучих мышей.

– Кроме тех, которые пьют кровь, – уточнил я. – А мыши-то крупные. Как-то они подозрительно ко мне подбираются…

– Успокойся, – сказала Наоми. – Они питаются фруктами. Или еще чем-то в этом роде.

Не знаю, сколько там было мышей. Их трудно сосчитать, когда они возбуждены. Как минимум, двести, возможно, намного больше. Но чем больше люди в ангаре сердились, тем больше мыши успокаивались. Не так уж мы были им и интересны. Одна-две по-прежнему периодически разрезали воздух у нас над головами, а остальные устроились где-то под крышей, повисли вверх ногами, поглядывая на нас своими злобно горящими маленькими глазками. Я представил, как они облизывают свои острые маленькие клычки. Мужчина с музыкой вырубил ее. Больше никаких грустных песен о любви. Больше никаких танцев. Карточные партии и беседы прервались.

Отец и Зулета-Аранго расхаживали по проходам между рядами раскладушек и разговаривали с остальными пассажирами. Должно быть, объясняли насчет летучих мышей. Люди выключали фонари, ложились на свои койки и накрывались серебристыми спасательскими одеялами из фольги и импровизированными покрывалами: куртками, платьями, пляжными полотенцами. Некоторые постелили себе под раскладушками, в безопасности от летучих мышей, но не от пауков, ящериц и тараканов, которые, разумеется, тоже делили с нами временное жилье.

Лара сидела на раскладушке в половине футбольного поля от меня, ее мать сидела рядом и расчесывала ей волосы. Девушка сняла маску. Она была еще красивее, чем я себе воображал. Возможно, даже за пределами моей лиги.

Наоми смотрела туда же, куда и я.

– Твои родители в разводе, да? – поинтересовалась она. – Поэтому отец тебя похитил? А маме ты позвонил? Она знает, где ты сейчас?

– Она умерла, – сказал я. – Они с моим братом жили на ранчо в Колорадо. Они подхватили грипп в ту эпидемию, три года назад, когда болезнь перекинулась от лошадей.

– Ох, – только и сказала Наоми. – Прости.

– За что прощать-то? Ты же не знала, – сказал я. – Я уже в порядке.

К нам направлялся отец. Я снял маску, лег на раскладушку и накрылся одеялом с головой. Раздеваться я не стал и даже обувь не снял. На тот случай, если летучие мыши окажутся не фруктовыми.

Люди всю ночь напролет разговаривали, слушали новостные трансляции, ходили мыться, спали, и им снились такие сны, от которых просыпаешься да еще и окружающих будишь. Дети вскакивали в слезах. Наоми храпела. Думаю, отец вообще не собирался спать. Всякий раз, как я выглядывал из-под одеяла, он листал книжку. Альфреда Бестера, по-моему.

Мы быстро выработали определенный распорядок дня. Совет под руководством Зулеты-Аранго составил расписание подзарядки наладонников, ноутбуков и смартфонов, потому что количество розеток в ангаре было ограничено. После некоторых споров последователи Ханса Блисса соорудили символическую стену из одеял и лишних раскладушечных каркасов. Они отгородили зону, куда можно было войти, если хочешь шастать голышом и разговаривать о пришельцах. Конечно, можно было заглянуть к ним просто так, чтобы поглазеть и послушать, но через некоторое время голые люди уже перестают казаться интересными. Правда-правда.

Отец проводил часть времени в приемном кабинете и часть с Зулетой-Аранго. Иногда он тусовался с последователями Блисса, и они с Наоми вели горячие дебаты насчет Блисса и пришельцев. Кто-то организовал английско-испанский языковой разговорный клуб, и отец тут же туда вступил. Он открыл библиотеку, выдавая желающим свою фантастику и записывая их имена. Люди вовсю обменивались фильмами и текстовыми файлами на наладонниках, но книги все равно пользовались повышенным спросом. Когда нужно отключиться от паршивой реальности, фантастика – лучший выход.

Я по-прежнему не разговаривал с отцом, конечно, за исключением тех случаев, когда это было абсолютно необходимо. Кажется, он этого вообще не замечал. Он был вдохновлен своими достижениями, ему не терпелось продолжить путешествие. Он опасался, что, пока мы тут на карантине, прибудут те, кого он так долго ждал, а он будет заперт в ангаре меньше чем за сотню миль от центра событий. Так близко и в то же время непреодолимо далеко – по крайней мере, пока не кончится карантин.

Я решил, что ему это только на пользу.

Среди пассажиров преобладали возвращающиеся на родину костариканцы. Почти все иностранные пассажиры прибыли сюда из-за компьютерных технологий или пришельцев. В основном, из-за пришельцев. Из-за Ханса Блисса. Некоторые из них дожидались визы годами. В Коста-Рике уже собралась почти тысяча «Друзей звезд», граждане почти всех стран мира, искренне верящие в слова Блисса. Живут они на берегу Тихого океана, совсем рядом с национальным парком Мануэль-Антонио. Лара несколько раз бывала в Мануэль-Антонио, ездила туда с друзьями в поход. Сказала, что жить в палатках куда приятнее, чем в ангаре.

Запертые в ангаре на карантин «Друзья звезд» в первый же день по телефону и по мылу связались со своими товарищами, которые оставались на воле, рядом с Хансом Блиссом. Отцу даже удалось переговорить с самим Хансом Блиссом, сообщить ему в двух словах, почему он все еще тут, в Сан-Хосе. В коммуне «Друзей звезд» тоже, естественно, был объявлен карантин, и Ханс Блисс слегка вышел из себя, узнав, что его врач застрял в аэропорту. Приготовления к грядущему возвращению инопланетян были скомканы из-за карантина.

Как я уже говорил, однажды я видел речь Ханса Блисса в Филадельфии. Это был высокий блондин с приятной внешностью и немецким акцентом. Он был болезненно искренен. Настолько искренен, что практически не моргал, что производило гипнотический эффект. Пока он стоял на сцене и описывал то чувство понимания, радости и сопереживания, которые снизошли на него и возвысили его, пока он стоял там, на пляже, посреди бушующей стихии, я сидел, вцепившись в сиденье моего кресла и боясь, что иначе я вскочу и ринусь к сцене, навстречу тому, что он пророчит. Остальная публика вела себя точно так же. Когда он рассказывал, как снова очутился на берегу, покинутый, позабытый, растерянный и безнадежно одинокий, мужчина, сидевший рядом со мной, заплакал. Все плакали. Я не мог этого перенести. Я поднял взгляд на отца, а он смотрел на меня, как будто ему и впрямь было важно, что я думаю.

– Что мы тут делаем? – прошептал я. – Зачем мы здесь?

– Все это нравится мне не больше, чем тебе, Дорн, – сказал он. – Но я должен верить. Мне нужно верить хоть чему-то из его слов. Я должен верить, что они вернутся.

Потом он встал и попросил у плачущего человека прощения за неудобство.

– На что они похожи? – крикнул кто-то Блиссу. – Как выглядели эти пришельцы?

Все знали, как выглядели пришельцы. Мы все по сто раз видели репортаж. Мы слышали, как Блисс описывает пришельцев в новостях и документальных фильмах, в онлайновых интервью и других программах. Но мой отец остановился в проходе и снова повернулся к сцене, а я вслед за ним. Вы бы тоже так сделали.

Ханс Блисс широко раскинул руки, будто собирался обнять публику, всех нас одновременно. Будто хотел исцелить нас от болезни, о которой мы и сами-то не подозревали. Будто из его груди вот-вот должны были заструиться лучи энергии, света, силы и любви. Привыкшие агенты, типы из правительства и СМИ, которые сопровождали Ханса Блисса повсюду, заскучали. Они уже сто раз видели это представление.

– Они были прекрасны, – сказал Ханс Блисс. И слушатели произнесли это с ним в унисон. Это была ключевая фраза в одной из самых знаменитых в мире историй. Даже сняли фильм, где Ханс Блисс играл самого себя.

Прекрасны.

Отец снова двинулся по проходу. Мы вышли, и я подумал, что на этом все закончилось. Он никогда больше не заговаривал о Хансе Блиссе, Коста-Рике и пришельцах – до того самого дня, когда приехал за мной на тренировку.

Я надел кроссовки для бега. Сделал на бетонном полу растяжку и пробежал по ангару кружок, высоко вскидывая колени. Нас, бегунов, было несколько. После завтрака я отошел в уголок, где не было раскладушек, и занялся упражнениями: отбивал мяч и ловил его на отскоке. Технично и высоко. Ко мне присоединилось несколько человек, и мы стали перебрасывать мяч друг другу. Когда набралось достаточно игроков, мы взяли две раскладушки и сделали из них ворота. Разделились на команды. Детишки поменьше сидели и следили за игрой и подносили мяч, когда он выкатывался за пределы поля. Даже Наоми пришла посмотреть. Когда я спросил, не хочет ли она поучаствовать в игре, она покосилась на меня, как на идиота.

– Спорт – не мой конек, – сказала она. – Я слишком азартна. В последний раз, когда я участвовала в командных играх, я сломала кому-то нос. Хотя это был просто несчастный случай.

Лара подошла сзади и легонько похлопала меня по затылку.

–  Como esta ci arroz? В чем дело?

– Ты умеешь играть в футбол? – спросил я.

В общем, она оказалась в моей команде. Я был приятно взволнован этим фактом, еще до того, как увидел ее игру. Она была супербыстрая. Она забрала волосы в хвост, сняла маску и стала растягиваться прямо на поду. Наша команда выиграла первый матч со счетом 3: 0. Мы обменялись несколькими игроками, и моя команда снова выиграла, на этот раз показав 7: 0.

За обедом к моему столику подходили люди и кивали мне. Они говорили что-то по испански, показывали оттопыренные большие пальцы. Лара переводила. Они отдавали должное моему мастерству, хотя на бетонном покрытии я осторожничал. Не хотел что-нибудь себе растянуть или разбить. Это была игра для забавы.

После ужина поднялся шум – проснулись летучие мыши. В первый вечер никто не обратил внимания, но теперь мы разглядели, куда они улетают. При неверном сумеречном свете они просочились в узкую черную щель и отправились по своим мышиным делам. Есть жуков. Точить клыки. Их возвращению никто не обрадовался, кроме, разве что, детишек и, конечно, Наоми. В том углу ангара, где щель, весь пол был покрыт слоем мышиного помета. Отец сказал, что никакого риска для здоровья нет, однако на следующий день один бегун поскользнулся на помете и потянул лодыжку.

Следующий день выдался совершенно таким же. Подъем, пробежка, игра в футбол. Выслушивание напыщенных тирад Наоми. Разговоры пассажиров о гриппе. Заигрывание с Ларой. Игнорирование отца. Я все еще не был готов позвонить Соркену или проверить мейл. Не хотел знать.

Днем случилось второе нашествие. На этот раз явились сухопутные крабы – размером с долларовые блинчики, цвета засохших струпьев и вонявшие, как гниющий мусор. Их были сотни, тысячи волосатых бронированных ножек, ползущих, скрипящих и пощелкивающих. Они двигались боком, приподняв и выставив вперед клешни. Все залезли на свои раскладушки или шины и фотографировали. Добравшись до дальней стены, крабы разбрелись по сторонам, пока не нашли маленькие трещинки и отверстия, сквозь которые могли выбраться. Один мальчишка скинул рубашку и поймал в нее трех или четырех крабов, другие детишки организовали карликовый зоопарк.

– Что это было? – спросил я у Наоми.

– Миграция, – сказала она. – Они так делают в брачный сезон. Или это у них линька? И поэтому они так воняют.

– Откуда ты столько всего знаешь? – удивился я. – Про летучих мышей, крабов и все остальное?

– Я нечасто хожу на свидания, – сказала она. – Сижу дома и смотрю передачи про природу в Интернете.

К середине второго дня мы узнали о вспышках гриппа в Нью-Йорке, Копенгагене, Хьюстоне, Берлине и куче других мест. Международная организация здравоохранения выпустила предсказанный отцом отчет, засвидетельствовавший полномасштабную пандемию, косящую даже молодых и здоровых, а не только престарелых и младенцев. Мы услышали и обнадеживающие известия из Индии и Тайваня, где вроде бы получили специальную модификацию вакцины. Настроение в ангаре царило безрадостное. Многим звонили и писали родственники и друзья из Штатов. Новости были неутешительные. С другой стороны, мы все тут в хорошей форме. Отец сказал, что дня через два-три костариканские здравоохранительные органы, видимо, пришлют врача, который официально подтвердит, что мы не являемся переносчиками гриппа. Двое детишек с кашлем оказались просто аллергиками. Кроме этого, среди немногочисленных недомоганий были несколько случаев повышенной раздражительности от долгого сидения взаперти, понос и тот факт, что запас туалетной бумаги слишком быстро приближался к концу.

На третий день мы построили ворота получше. Не такие, как на хороших площадках, и все же вы бы удивились, увидев, что можно сотворить из качественных рыболовных снастей и пары рам от раскладушек. Затем началась тренировка. Я просидел первую четверть первой игры в запасных, и тико с мускулистыми ногами забил гол. Но мы все-таки выигрывали.

Охрана ангара сменялась каждые двенадцать часов или около того. Через некоторое время они стали для нас чем-то вроде летучих мышей. Большую часть времени их просто не замечаешь. Но мне нравилось наблюдать за тем, как они наблюдают за нашей игрой. Они увлеклись. По очереди подходили посмотреть и присвистывали сквозь зубы всякий раз, когда я блокировал мяч. Они делали ставки. На третий день во время перерыва ко мне подошел охранник и сдвинул респиратор на лоб.

– Que cache! – он воодушевленно размахивал руками. – Рига vida! – Это я понял. Он был молодой, подтянутый. Говорил он быстро, а ни Наоми, ни Лары в качестве переводчика рядом не было, но мне казалось, я и так неплохо его понимаю. Он хотел дать мне пару советов, как ловить голы. Я только кивнул, как будто все усвоил и оценил его слова. Наконец он хлопнул меня по плечу и зашагал обратно, на свой пост: видимо, все же вспомнил о своей работе.

Наоми была погружена в мир Роджера Желязны и Кейджа Бейкера. Она довольно быстро читала. Сначала роман Бейкера, потом Желязны. Потом снова Бейкера. Я застукал ее за тем, что она первым делом просматривала концовки.

– Какой в этом толк? – спросил я. – Если схитрить и сразу прочитать окончание книги, зачем тогда читать все остальное?

– Я дергаюсь, – сказала она. – Мне сразу надо знать, как разрешатся важные проблемы. – Она отвернулась лицом к стене и что-то добавила по-испански.

– Ну ладно, – сказал я. Сам-то я не был так погружен в книгу. Просто перечитывал Фрица Лейбера.

Минут через пятнадцать пришла Лара и опустилась на соседнюю с Наоми раскладушку. Она подняла стопку книг, которые Наоми уже прочитала, и стала по-испански комментировать обложки. Наоми смеялась над каждой фразой. Это бесило, но я улыбался, как будто все понимал. Наконец Лара заговорила по-английски:

– У всех этих девушек на обложках огромные груди. Не знала, что фантастика – это про груди. Я люблю невыдуманные истории. Про реальных космонавтов. Или научные работы.

– Мой отец документальных книжек не держит, – сказал я. Мне было непонятно, что такого плохого в грудях.

– От правдивой информации одна депрессия, – сказала Наоми. – Взять хотя бы космическую программу в разъединенных Штатах. Миллионеры записываются на экскурсии в открытый космос. Эпохальный беспилотный полет заканчивается тем, что корабль глохнет, едва миновав Венеру. Свихнувшиеся на поиске внеземных цивилизаций ставят на своих компьютерах аналитические программы, потому что кто-то спровоцировал вокруг пришельцев шумиху. А когда прилетают настоящие инопланетяне, появляется какой-то чувак по имени Ханс Блисс, что-то им говорит, и они снова улетают. Вот тебе и на!

– Наша космическая программа – просто шедевр, – сказала Лара. – Это я не хвастаюсь, как говорит Дорн. Не пройдет и пяти лет, как мы отправим космонавтов на Марс. Максимум – десять лет. Если я буду примерно учиться и меня выберут, я попаду в эту экспедицию. Это моя главная цель. Моя мечта.

– Ты хочешь попасть на Марс? – спросил я. Уверен, вид у меня был изумленный.

– Да, для начала на Марс, – ответила Лара. – А дальше – кто знает. Я учусь по углубленной физико-математической программе. Многие из выпускников нашей школы потом идут готовиться в космонавты.

– Слышала, что в нашем университете есть продвинутые группы, работающие на вашу космическую программу, – сказала Наоми. – Я мало о них знаю, но звучит круто.

– В прошлом году мы отправили корабль на Луну, – продолжала Лара. – Я видела одну из космонавтов. Она пришла к нам в школу и произнесла речь.

– Ага, помню я этот полет, – сказал я. – Мы сделали то же самое, только еще в прошлом веке. – Я всего лишь хотел пошутить, но Лара завелась всерьез.

– И чего вы достигли с тех пор? – спросила она.

Я пожал плечами. Это была совсем не моя тема.

– А что толку? – сказал я. – То есть я что хочу сказать: инопланетяне прилетели, а потом снова улетели. И даже Ханс Блисс не призывает нас отправиться их догонять. Он говорит, они сами вернутся, когда настанет время. Всеобщее помешательство костариканцев на космической программе – это как, ну я не знаю… как мой отец, решивший все бросить, оставить позади всю нашу жизнь ради того, чтобы приехать сюда, хотя Ханс Блисс – просто серфер, основавший новую религию. Не вижу в этом смысла.

– Смысл в том, чтобы отправиться в космос, – сказала Лара и посмотрела на Наоми, не на меня, как будто я был слишком туп, чтобы понять. – Отправиться в космос. Визит инопланетян пошел нашей стране на пользу. Это заставило нас задуматься о Вселенной, о том, что там, за горизонтом. К тому же, не все хотят сидеть на пляже и ждать вместе с этим вашим Хансом Блиссом, когда пришельцы вернутся.

– Хорошо, – сказал я. – Но не у каждого есть шанс полететь в ракете на Марс. Может, тебе не повезет.

Я просто пытался рассуждать разумно, но Лара смотрела на вещи по-другому. Она гневно фыркнула, а потом что-то произнесла, эмоционально, будто доказывая непреложную истину, но только говорила она по-испански и очень быстро, в итоге я так ничего и не понял:

–  Turista estúpido! Usted no es hermoso como usted piensa usted es!

– Что ты сказала? – переспросил я.

Но она встала и ушла.

– Что? Что она говорила? – спросил я у Наоми.

Наоми отложила в сторону книгу, это были «Двери его лица, лампады его уст». И сказала:

– Иногда ты ведешь себя как скотина, Дорн. Хочешь совет? Hazme caso– будь внимательнее. Я видела, как ты играешь в футбол. Неплохо получается. Может быть, ты вернешься в Штаты, выбьешься в знаменитые игроки и, может, в один прекрасный день ты, играя за какую-нибудь команду, отобьешь мяч, и этот твой гол решит судьбу Кубка мира. А я тогда пойду в бар и напьюсь, чтобы отпраздновать это событие. Но вообще-то я скорее поставлю на Лару. Готова на что угодно поспорить, что она добьется своего и полетит на Марс. Не знаю, заметил ли ты, но, когда Лара не играет в футбол и не тусуется с нами, она делает уроки или расспрашивает пилотов о том, каково это – летать на коммерческих лайнерах. К тому же она умеет расположить к себе людей, Дорн. Может, тебе для успеха в спорте и не обязательно быть хорошим парнем, но можно же хотя бы постараться!

– Я и так хороший парень, – возразил я.

– Ну, значит, я дура и ничего не понимаю в людях, – сказала Наоми. – Я-то думала, что ты нахальный… м-м, тупой и что там еще третье? Ах да, коротышка. – И она снова уткнулась в Желязны, как будто меня тут и не было.

Лара не разговаривала со мной весь остаток дня. Когда мы вечером играли в футбол, она не подошла. И даже после ужина не появилась, хотя была наша очередь мыть посуду.

У нас еще оставалось полным-полно хирургических масок, но на четвертый день их уже почти никто не надел. Только самые мнительные. И еще охрана, но у них респираторы. По-моему, остальные пользовались ненужными масками вместо туалетной бумаги. Я надевал маску на волосы, вместо ободка, когда играл в футбол. Давно не был у парикмахера. С отросшими волосами я ничего поделать не мог, зато на четвертый вечер наконец принял ванну, сразу после ужина, в одной из импровизированных кабинок для мытья. У некоторых пассажиров было с собой совсем мало одежды, поэтому пришлось организовать прокат: на шинах были разложены кое-какие вещи и нижнее белье. Я вышел наружу, прислонился к дальней стене ангара, подальше от туалетов и решил немного поглазеть на закат. Не то чтобы я был так уж повернут на закатах, просто здесь они казались как-то значительнее, что ли. К тому же, тут приятно пахло. Не сказать, чтобы в ангаре постоянно чувствовалась вонь, но стоило только выйти наружу, как ты понимал, что возвращаться внутрь тебя не тянет. Ну, или тянет, но не сейчас, попозже.