Текст книги "Милые чудовища"

Автор книги: Келли Линк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Я видел Ханса Блисса, когда ходил с отцом в институт Франклина в Филадельфии в прошлом году. У меня было свое собственное мнение на этот счет.

Девчонка даже не обернулась. Только сказала:

– Ханс Блисс просто серфер, который вместе с еще десятком людей по собственной дурости оказался на пустынном пляже во время урагана 3-й категории. То, что его подобрали инопланетяне – это событие из серии «дуракам везет». Если он такой великий, почему же они вернули его на пляж и улетели? Почему не взяли его с собой, раз он такой расчудесный? По-моему, тот факт, что он был первым человеком, установившим контакт с инопланетянами, еще не прибавляет ему очков. Особенно учитывая, что контакт, по оценкам остальных, длился всего сорок семь минут. И неважно, что он сам говорит о времени своего отсутствия. Наоборот, если после разговора с человеком инопланетяне улетают и больше не возвращаются, он должен терять в очках. Как давно это произошло? Шесть лет назад? Или семь?

Теперь к разговору уже прислушивался весь автобус, даже водитель и женщина-военный с автоматом. Женщина с заднего сиденья была примерно лет на двадцать старше отца; у нее были седые кудряшки и внушительные бицепсы.

– Вы что же, не понимаете, что инопланетяне до сих пор не вернулись именно из-за таких, как вы? – обратилась она к девчонке. – Они сказали Блиссу, что прилетят, когда настанет время.

– Ну, конечно, – усмехнулась девчонка, явно довольная собой. – Как только мы назначим Блисса президентом всего мира и научимся любить друг друга и не стесняться своих тел. Когда Блисс добьется мира во всем мире, и все будут без стыда разгуливать нагишом, даже полные, такие, как я. Вот тогда-то пришельцы и вернутся. И раздавят нас как тараканов, или поймают нас, чтобы приготовить вкусные человекобургеры, или дадут нам лекарство от рака, или привезут новых крутых игрушек. Или что там еще обещает Ханс Блисс? Ну ладно, ладно, я без ума от Ханса Блисса! Так лучше? Мне нравится, что он без памяти влюбился в инопланетян, которые приземлились одним ненастным вечером и унесли его в небо, а меньше чем через час вышвырнули его, голого, на глазах у восемнадцати репортеров из новостных программ, специалистов по стихийным бедствиям и просто зевак, и теперь он до конца жизни собирается ждать их возвращения, а между тем для них это была случайная транзитная посадка. Это так мило…

– Ты, маленькая, тупая… – начала было женщина.

Люди в передней части автобуса повскакивали с мест.

Один мужчина выкрикнул что-то по-испански, и девчонка, недолюбливавшая Блисса, сказала:

– Вылезаем.

Она встала.

– Как тебя зовут? – спросил у нее отец.

Военные с автоматами вылезли наружу и жестами показывали нам, чтобы мы тоже выходили из автобуса. Пассажиры хватали свою ручную кладь. Рот сердитой женщины продолжал извергать слова. Какой-то парень положил руку ей на плечо.

– Брось, Паула, не стоит, – сказал он. Ни он, ни она не носили защитных масок. У него были такие же кудри и крупный нос – и это на фоне всей его внешности можно было считать достоинствами. Ясно, почему он надеялся на возвращение инопланетян. Ни одна земная девушка такого не полюбит.

– Я Наоми, – сказала девчонка.

– Очень приятно, Наоми, – сказал отец. – Ты явно очень умна и очень упряма. Может, мы когда-нибудь продолжим начатый разговор.

– Как хотите, – ответила Наоми. Тут она, видно, решила, что наговорила за сегодняшний день уже достаточно грубостей. – Конечно. То есть, я хочу сказать, мы ведь все равно надолго застрянем в обществе друг друга, правда?

Отец пропустил ее вперед.

– Хорошо, Наоми, но, как только я скажу местному руководству, что я врач, у меня появится уйма дел. Так что я был бы признателен, если бы вы с Адорно присматривали друг за другом. Договорились? Договорились.

Когда отец попросил Наоми понянчиться со мной, у меня не было сил протестовать. Я едва держался на ногах. Из-за этой наркоты у меня до сих пор было неладно с равновесием. В глазах щипало, во рту пересохло. И еще от меня плохо пахло. Когда мы вышли из автобуса, я остановился, чтобы оглядеться, и увидел впереди ангар. Отец подтолкнул меня вперед, и мы все устремились в ангар, где опять были солдаты с автоматами. Они держались позади, будто вовсе не заставляли нас действовать по их указке. Идти куда-то. Как будто мы сами решили зайти в ангар. Из высоко расположенных окон на нас лился солнечный свет, как раз такой свет, который должен падать на персонажей фильма или рекламы, сидящих на светлом песчаном пляже. Но ангар был огромный и пустой. Кто-то забыл подвезти песок, пальмы и великолепно прорисованные декорации. Все помалкивали. Мы все просто зашли в ангар и стояли там, озираясь. Стены были сложены из бетонных блоков, а сквозь рифленую крышу внутрь задувал теплый ветер. Крыша при этом гремела и подпрыгивала, как стальной барабан. Под ногами шуршал гравий.

Там были горы легких раскладушек, сложенных прямо вместе с пластиковыми матрасами. Одеяла с покрытием из фольги в компактной упаковке. Так что следующим пунктом программы стали суета и торопливое расхватывание, пока не сделалось ясно, что раскладушек и одеял хватит на всех и еще останется, и места, чтобы их разложить, тоже в избытке. Мы с отцом взяли две раскладушки и отнесли их к самой дальней от солдат стене. Наоми держалась неподалеку. Она как-то вдруг оробела. Разложив раскладушку, она плюхнулась на живот, перевернулась, а потом и вовсе отвернулась.

– Никуда не уходи, – велел отец. Я глядел, как он шагает к куче старых шин, возле которых собрались и разговаривали люди. Восточная женщина с длинными косичками из светлых и голубых волос взяла две шины и покатила к своей раскладушке. Она положила их одну на другую, и получился стул. Женщина села на него, достала крошечный ноутбук и начала печатать, словно она в офисе. Остальные тоже похватали шины. Послышались визги, кто-то запрыгал – это в некоторых шинах обнаружилась живность. Пауки и ящерицы. Ребятня принялась гоняться за ящерицами и давить пауков.

Отец вернулся с двумя шинами. Потом ушел и добыл еще две. Я подумал, что это для меня, но он подкатил их к Наоми. Он похлопал ее по плечу, она повернулась, увидела шины и состроила такую забавную гримаску, как будто отцовские попытки быть любезным ее раздражали. Я понимал, что она чувствует.

– Спасибо, – сказала она.

– Пойду разведаю, где тут можно помыться, – я положил футбольный мяч на постель, потом передумал и взял его. И снова положил.

– Я с тобой, – вызвался отец.

– И я, – сказала Наоми. И слегка поерзала, как будто ей не терпелось в туалет.

Я положил мяч на присыпанный щебнем бетон. И стал гонять его по ангару, отбивая ступнями и коленками. Чувство равновесия еще не восстановилось, и все же я смотрелся неплохо. Я рожден для футбола. Пассажиры в белых масках и вооруженные солдаты вертели головами, провожая меня взглядом.

В октябре, после того как мне стукнуло четырнадцать, я стал первым вратарем, причем не в одной, а сразу в двух командах: в команде клуба, за которую я играл уже четыре года, и в команде штата, в которую я попробовался через три дня после дня рождения. Не прошло и нескольких месяцев (и пары серьезных матчей на уровне штата), как я уже проводил в поле больше времени, чем на скамейке. У меня был собственный тренер, Эдуардо Соркен, желчный и вредный мужик, который бурно выражал недовольство, если я играл неважно, и ворчал, если я играл хорошо. Соркен когда-то боролся за кубок мира в составе сборной Боливии, и когда он особенно на меня наседал, я утешал себя тем, что когда-нибудь не только сыграю за кубок мира, но еще и (в отличие от Соркена) в победившей команде.

На ранчо в Филадельфии, где мы с отцом жили, на стене дома была нарисована расплывчатая черная фигура. Это я встал у стены и обвел собственный силуэт куском угля. А потом закрасил все, что внутри контура. Когда отец заметил, то не разозлился. Он никогда не злился. Он просто кивнул и сказал: «Когда на Хиросиму сбросили атомную бомбу, силуэты погибших отпечатались на домах». Будто бы я именно об этом и думал, когда стоял и закрашивал фигуру. А на самом деле я думал о футболе.

Ударяя по мячу, я тщательно целился в собственный силуэт. Мне нравился звук удара мяча об стену. Даже если бы дом при этом развалился, все равно было бы круто.

Я возлагал на свое будущее две надежды, и обе вполне резонные. Во-первых, что я когда-нибудь стану повыше.

Во-вторых, что меня наймет одна из ведущих международных профессиональных лиг. Желательно итальянская или японская. Вот почему я учил японский. Лучше всего я чувствовал себя, воображая, что в будущем, как и сейчас, я буду проводить как можно больше времени на футбольном поле, в воротах, прилагая все усилия, чтобы остановить все, что в меня летит.

На полу ангара по-турецки сидела симпатичная девушка в маске и больших выпуклых наушниках. Она перестала печатать и проводила меня взглядом. Я подкинул мяч в воздух, дал ему прокатиться по плечу, обогнуть шею и скатиться вниз по другой руке. Во время эпидемий гриппа болельщики на трибунах все как один сидели в таких же масках, задирая их наверх, чтобы поорать или пропустить глоточек спиртного. А наши фанаты раскрашивали свои маски в цвета команды или писали на них лозунги. Всегда находились какие-нибудь девчонки, которые писали на маске «ДОРН» и я, когда поднимал голову, видел свое имя прямо поверх их губ. Это типа возбуждает.

Иногда на матч приходил представитель какой-нибудь серьезной лиги. Еще год-два, еще три-пять сантиметров роста, и передо мной откроются светлые, радужные горизонты. Будущее – это я. Ведь никто не может остановить будущее, верно? Если, конечно, он не круче меня как вратарь.

Я описал круг, вернулся туда, откуда начал, и заставил мяч крутиться на месте.

– Эй, привет, – сказал я.

Она помахала мне рукой. Не могу сказать, улыбалась она или нет, на ней же была маска. Но готов поспорить, что улыбалась.

На поле я творил чудеса. Когда стоял в воротах. Мог поймать любой мяч. Я оказывался именно там, где нужно. Когда я выбегал вперед, никому не удавалось обогнуть меня и попасть за спину. Я выставлял руки, и мяч летел в них как намагниченный. Я умел прыгать вертикально вверх, так высоко, что уже неважно было, какой я коротышка. Я будто договорился с силой тяготения. Я не становился у нее на пути, а она у меня. По ночам я видел во сне поле, ворота и летящий ко мне мяч. Ничего другого мне не снилось. Весь год по выходным я потихоньку размазывал тот черный силуэт.

Я не отходил от девушки далеко, чтобы она могла разглядеть, как я умею удерживать мяч в воздухе: сначала отбиваю одним коленом, потом другим, потом левым носком, потом правым, а потом ловлю его, зажимая коленями. Может, она футбольная болельщица, а может, и нет. Но я знал, что смотрюсь классно.

Я уже чуть-чуть перерос ту нарисованную фигуру. Если мерить рост по утрам, то всегда получится на пару сантиметров больше. Меня назвали в честь маминого отца. (Он был итальянец, но вы, наверное, уже и сами догадались. А ее мать была японкой. А мой отец, если вас это интересует, афро-американец.) Я никогда не встречался с дедушкой, только один раз спросил у мамы, был ли он высоким. Он не был. Лучше бы она назвала меня в честь кого-нибудь повыше. Рост моего отца шесть футов и три дюйма.

Я сделал еще один кружок, обогнув отца и Наоми по широкой дуге. Ящерице-ловящие и пауко-топчущие дети продолжали носиться по ангару. Кое-кто из них нацепил одеяла как накидки. Я послал мяч одной маленькой девчонке, и она отфутболила его назад. Неплохо. Теперь я чувствовал себя гораздо лучше. И злее.

Ангар был такой величины, что в нем одновременно можно было провести штук пять футбольных матчей. Если верить моим часам, до матча в Гленсайде оставалось меньше двух часов, мои тренер, Соркен, небось гадает, что со мной случилось. Или гадал бы, если бы не грипп. Матчи вечно отменяют из-за гриппа, или народных волнений, или угрозы терактов. Может быть, я вернусь домой, а никто и не заметит, что меня похищали.

Или, может, я подхвачу грипп и умру, как мои мама и брат. Вот будет тогда отцу наука.

Вдоль стены, где двери, через которые мы вошли, по-прежнему стояли солдаты и по-прежнему караулили нас. Если кто-то пытался к ним приблизиться, они отгоняли его назад взмахом автомата. Респираторы придавали им зловещий вид, но вообще-то сильно раздраженными они не казались. Скорее что-то вроде: «Да-да, не приставайте к нам. Кыш!»

Наспех сооруженные туалеты находились сразу за ангаром. Люди входили в ангар и выходили из него, становились в очередь или присаживались на корточки, чтобы почитать свои наладонники.

– А ты неплохо умеешь обращаться с мячом, – сказала Наоми. Она встала в очередь за мной.

– Хочешь взять у меня автограф? – предложил я. – Настанет время, когда он будет в цене.

Там была невысокая стенка из гофрированной жести, разделенная жестяными же щитами на четыре кабинки. Черные пластиковые шторки вместо дверей. Дыры в земле, причем явно вырытые недавно. Очередь. Прикрытые пластиковые бочки, черпаки и снова черные пластиковые занавески, чтобы можно было обтереться мокрой губкой не на виду у всех.

Я сунул мяч под мышку, пописал, а потом окунул руки в ведро с антисептическим раствором.

В ангаре пассажиры самолета рылись в картонных коробках, полных упаковок с бумажными платками, пачек хирургических масок, бутылок с водой, гостиничных пакетиков с мылом и шампунем и зубных щеток. К отцу подошел в сопровождении небольшой компании мужчина с огромными усами и сказал:

– Миике говорит, вы врач?

– Да, – ответил отец. – Карл Йодер. А это мой сын Дорн. Я терапевт, но у меня есть некоторый опыт по борьбе с гриппом. Правда, мне нужен переводчик. Я недавно начал изучать испанский, но пока далек от совершенства.

– Переводчика мы найдем, – сказал мужчина. – Я Раф Зулета-Аранго. Управляющий отелем. С Аней Миике вы уже знакомы, – это та женщина, которая сделала стул из старых шин. – Том Лаудермилк, работает в юридической конторе в Нью-Йорке. Саймон Парди, пилот. – Отец кивнул каждому из представленных. – Мы обсуждали, как бы нам все это разрулить. Почти всем удалось связаться с семьями, обрисовать им ситуацию.

– И как обстоят дела на самом деле? – спросил отец. – Настоящая пандемия или очередная политическая страшилка? Есть ли случаи заболевания здесь? Я не смог дозвониться до своей больницы. Просто получил довольно туманное официальное сообщение по голосовой почте.

Зулета-Аранго пожал плечами. Зато заговорила Миике:

– Слухи. А как оно там, кто знает… Говорят, в Штатах вспыхнули бунты. В Калексико закрыли границы. На территории Потлач тоже. Религиозные психи, как обычно, толкуют о воле Господа. Если верить кое-кому из пассажиров, уже пошла молва о новой вакцине, которой на всех не хватит. Люди начали осаду больниц.

– Как в прошлый раз, – сказал отец. Прошлый раз был три года назад. – А кто-нибудь пытался поговорить с этими вооруженными типами? Я-то думал, в Коста-Рике нет собственной армии. Тогда откуда эти ребята?

– Добровольцы, – объяснил Зулета-Аранго. – По большей части учителя, хотите верьте, хотите нет. Четыре месяца назад здесь объявили карантин. Небольшая вспышка синей чумы. Продлилась около недели и ни во что серьезное не вылилась. Но действовать по сигналу они научились. Мы с Саймоном подошли и задали им парочку вопросов. Они не рассчитывают держать нас тут больше недели. Как только в аэропорту рассортируют багаж, вещи доставят сюда. Им только нужно проверить чемоданы на предмет оружия и контрабанды.

– У меня в багаже медицинский набор, – сказал отец. – Как только прибудут вещи, организую здесь медпункт. А как насчет еды?

– Скоро будем завтракать, – ответил Парди, пилот. – Я поручил экипажу собрать у дальней стены импровизированный стол. Кажется, в нашем распоряжении две керосиновые плитки и простейшие продукты. Надеюсь, вы любите бобы. Как только все примутся за еду, сделаем объявление про медпункт.

Однажды я уже попадал в карантин, когда шел в супермаркет. Оказалось, ничего серьезного, просто у какого-то студента обнаружили сыпь. Когда вспыхнула по-настоящему серьезная эпидемия, три года назад, я сидел дома и играл в видеоприставку. Отец все это время оставался в больнице, но наш холодильник был неслабо забит замороженной пиццей. Отец не покидал больницу. Я сам мог о себе позаботиться. Получив е-мейл насчет мамы и брата, я даже не передал ему. Все равно он не в состоянии был ничего поделать. Я просто дождался, пока он вернется домой, и тогда все ему выложил.

Тогда грипп выкосил многих. Известные актеры, бывшие президенты и семеро учителей из нашей школы. Двое ребят из моей футбольной команды. Девочка с почти белоснежными волосами, которая кричала: «Привет, Дорн!» – каждый раз, как мы встречались в школьном коридоре. Она приходила на все мои игры.

Наша первая еда в ангаре подавалась в самых огромных посудинах, какие я только видел: яичница из яичного порошка, жареная картошка и много-много бобов. То же самое со второй едой и со всеми остальными, пока мы были в ангаре. Радуйтесь, что вам никогда не приходилось жить в ангаре с восемьюдесятью четырьмя соседями, которые питаются бобами на завтрак, обед и ужин. Для разнообразия там были еще маленькие толстые желто-зеленые бананы и большие, промышленных размеров банки с похожим на резину, липким цилиндрическим содержимым, которое Наоми называла сердцевиной пальмы.

Отец пару раз обращался ко мне. Я его игнорировал. Поэтому он завел разговор с Наоми, про инопланетян и Коста-Рику.

После завтрака я вернулся к своей раскладушке, лег на нее и стал размышлять о том, как бы мне попасть домой. Я успел добраться до какого-то диковинного места, где все бегали туда-сюда вокруг стерильных надувных домов и разводили костры, а потом проснулся. Лицо, руки и ноги вспотели и прилипли к пластиковому матрасу, я был растерян, мне стало жарко и не по себе. Я не понимал, где я и почему, а потом, когда понял, лучше мне от этого не сделалось. Та девчонка, Наоми, сидела на полу возле своей раскладушки. Она читала старую потрепанную книжку в бумажной обложке. Я сразу догадался, у кого она ее одолжила.

– Ты пропустил самое интересное, – сказала она. – Какой-то крутой начальник вдруг вскипел и попытался затеять драку с охраной. Он твердил чего-то насчет того, что они не могут так с ним поступать, потому что он гражданин Соединенных Штатов и у него есть права. Я думала, от этого уж сто лет как отказались. Зулета-Аранго и остальные схватили его и держали, а твой отец вколол ему успокаивающее. Ты это читал? Я таких изданий давным-давно не видела. Я – и с книгой в руках, умереть не встать! Есть хорошая новость: доставили наш багаж, правда, все паспорта изъяли. Никогда в жизни не слышала об Олафе Стэплтоне. А он ничего пишет. Твой папаша не самый практичный в мире турист – похоже, у него в багаже еще не меньше сотни книжек. А ты храпишь.

– Ничего я не храплю. А где он?

– Вон там. Организовал себе кабинет. Меряет температуру и беседует с ипохондриками.

– Слушай, – прервал ее я. – Прежде чем он вернется, нам с тобой надо кое-что прояснить. Ты не моя нянька, ясно?

– Конечно, нет, – сказала она. – К тому же, не староват ли ты для нянек? Сколько тебе? Шестнадцать?

– Четырнадцать, – поправил я. – Хорошо, ладно. С этим улажено. Другая вещь, которую нам надо прояснить, это Ханс Блисс. Я на твоей стороне. Он неудачник, и я не хочу тут оставаться. Как только отменят карантин, я позвоню в Филадельфию, своему футбольному тренеру, чтобы он купил мне билет и вытащил меня отсюда.

– Конечно, – сказала она. – Флаг тебе в руки. Ужасно будет, если глобальная эпидемия гриппа оборвет твою футбольную карьеру.

– Пандемия, – уточнил я. – Если эпидемия глобальная, она называется пандемия. Сейчас ведутся работы над вакциной. Еще пара дней и пара инъекций, и все снова вернется к норме, ну более или менее, и я попаду домой.

– Дом – здесь, – сказала Наоми. – По крайней мере, для меня.

Пока она читала Стэплтона, я покопался в багаже – хотел посмотреть, что захватил с собой отец. Проще сказать, чего он не захватил: мои награды, мои футбольные журналы, плетеный кожаный браслет, который мне в прошлом году подарила девочка по имени Таня, когда мы вроде как встречались. Тот браслет мне нравился.

То, что он упаковал, обеспокоило меня еще больше, чем то, чего он взять не удосужился. Потому что по вещам было ясно, как долго он все планировал. Он уложил в чемодан едва ли не треть своей коллекции научной фантастики в мягких обложках. А в моей спортивной сумке были футболки с символикой кубка мира, мой ноутбук, спальник, зубная щетка и еще два футбольных мяча. Конверт с фотографиями мамы и моего брата, Стивена. Маленькая стеклянная бутылочка, совсем пустая, которую мама дала мне, когда я видел ее в последний раз. Интересно, что подумал отец, когда нашел эту бутылочку в ящике моего гардероба. Это была первая вещь, которую он когда-то подарил маме. Она любила рассказывать мне эту историю. У них что-то не срослось, но после развода они не испытывали друг к другу ненависти, как бывает у некоторых других родителей. Разговаривая по телефону, они смеялись и сплетничали про общих знакомых, как будто все еще оставались друзьями. И она так и не выбросила эту пустую бутылочку. Поэтому я тоже не мог.

Мой отец собирает книги, в основном фантастику и в основном в мягких обложках. Многие хранят книги в наладонниках или на флэшках, но мой отец предпочитает бумагу. Когда мне случалось заскучать, я читал какую-нибудь из его книжек. Иногда отец кое-что записывал на полях или на пустых страницах, оставлял комментарии о том, обнадеживает ли нарисованный в книге образ будущего, правдоподобен ли он, не напоминает ли какие-то другие книги. Иногда он чирикал портреты каплеобразных или пернатых инопланетян, или женщин, похожих на маму, только с торчащими из головы щупальцами или фасеточными глазами. Они обычно стояли на вершине скалы, уперев руки в бока, или сидели, держа за руку мужчин в скафандрах. Отец перечитывал свои книжки снова и снова, поэтому иногда я тоже оставлял пометки – специально для него. Он взял с собой два чемодана, и один был почти целиком заполнен книгами. Я достал «Р – значит ракета» Рэя Бредбери и написал на первой странице первого рассказа, в нижнем поле: «Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ». Потом поставил дату и вернул книжку в чемодан.

Один из двух маленьких закутков, имевшихся в ангаре, стал для моего отца приемным кабинетом. Он провел там большую часть дня: среди пассажиров нашего рейса нашлось семь диабетиков, один человек со слабым сердцем, две беременных женщины (девятый месяц и шестой), десяток астматиков, один страдающий мигренью, трое сидящих на метадоне, один с раком простаты, один на учете у психиатра и двое детишек с кашлем. Отец установил во втором закутке раскладушки для детей и их родителей, заверив их, что это всего лишь мера предосторожности. На самом деле им бы стоило смотреть на это как на привилегию. Всем остальным приходилось спать в ангаре одним огромным лагерем.

Когда он вернулся, от него пахло жидкостью для дезинфекции и потом.

– Ты как, лучше? – спросил он у меня.

Я сменил футболку и надел джинсы, но, наверное, тоже вонял.

– Лучше, чем что? – спросил я.

– Ужин в семь, – сказала Наоми. – Пока ты спал, Дорн, нас разделили на смены. Смены с симпатичными именами. Двупалые Ленивцы – Perezoso de dos Dedos, Mono Congos,то есть по-нашему Обезьяны-Ревуны, и Tucancillos. Это мы. Мы, Tucancillos,ужинаем сегодня первыми. Расписание и обязанности по кухне каждый день меняются. Мы сегодня вечером моем посуду. Mono Congos– дежурные по туалету. Вот эта перспектива меня не особо радует.

Из еды снова были бобы, рис и яйца, и еще какая-то острая волокнистая колбаса. Чоризо. Я навалил себе в тарелку столько еды, что Наоми обозвала меня свиньей. Но пищи хватало на всех. После ужина мы с Наоми отправились мыть посуду. Сполоснув несколько стопок грязных тарелок и сбрызнув их дезинфектантом, я вылил себе на голову ковшик воды.

Я мыл посуду в бочке рядом с девушкой, перед которой сегодня красовался. Конечно, так получилось неслучайно. При ближайшем рассмотрении она оказалась более чем симпатичная, даже несмотря на маску.

– Американец? – спросила она.

– Ага, – ответил я. – Из Филадельфии. Колокол Свободы, Декларация о независимости, AOL, Кабельные Бунты в 2012-м. А ты костариканка?

– Тика, – сказала она. – Я тика. Мы тут так себя называем. – У нее были длинные блестящие волосы и огромные глазищи, какие бывают у зверят или у персонажей аниме. Она была выше меня, но я привык к девушкам, которые выше меня. А еще мне нравился ее акцент. – Me llamo Lara.

– Я Дорн, – представился я. – Это Наоми. Мы познакомились в автобусе.

–  Hola, – сказала Наоми. – Я из университета. А Дорн приехал сюда вместе с отцом к Хансу Блиссу и инопланетянам. Потому что Ханс Блисс, видите ли, сказал, будто вот-вот снова прилетят инопланетяне, и на этот раз он, мол, знает, о чем говорит. Не то что во все предыдущие разы, когда он предрекал возвращение пришельцев.

Несколько Tucancillosперестали мыть тарелки и прислушались.

– Ханс Блисс здесь большая шишка, – сказала Лара.

Я смерил Наоми свирепым взглядом.

– И вовсе меня не интересует этот чувак Блисс. Я здесь только потому, что отец меня похитил.

Отца от посуды освободили, потому что Зулета-Аранго объявил о каком-то там собрании совета. Ну естественно! Сначала он меня похищает, а потом я торчу тут, домывая за него тарелки.

– Пусть Ханс Блисс поцелует мою жирную жопу! – заявила Наоми. Некоторые из наших собратьев Tucancillos,кажется, начали кипятиться. Я узнал среди них ту женщину из автобуса, Паулу, которую Наоми довела до белого каления. А на том парне, который схватил Паулу за руку, была (как я теперь разглядел) футболка с надписью: «Разделим блаженство! Ханса Блисса в президенты мира!» [25]25
  Игра слов: фамилия Bliss переводится как блаженство, благодать.


[Закрыть]Он одарил Наоми этаким особым взглядом, словно ему было ее жаль.

– Пойдем отсюда, – предложил я.

– Классная идея, – сказала Наоми. – Porta a mi.Стойте, минутку, взгляните-ка вон туда. Это случайно не пришелец? Может, он хочет нам что-то сказать?

Все, конечно, посмотрели, но это был всего лишь огромный отвратительный жучила.

– Ой, – промолвила Наоми. – Просто таракан. Но я слышала, наши друзья таракашки тоже любят Ханса Блисса. Как и все остальные.

Та женщина, Паула, произнесла:

– Я вмажу ей прямо в ее маленький нахальный ротик! Если она скажет еще хоть слово!

– Паула, – пытался урезонить ее носатый парень. – Она того не стоит.

Наоми развернулась и громко заявила:

– Я стою гораздо дороже. Вы даже представить себе не можете, как дорого.

Парень только улыбнулся. Наоми показала ему оттопыренный средний палец. А потом мы убрались оттуда.

На обратном пути Лара сказала:

–  Tengala adentro.Наоми, я не такая уж фанатка Блисса, но ты и впрямь думаешь, что про встречу с инопланетянами он все наврал? Я же видела репортаж и читала показания свидетелей, а моя мама знает человека, который был там. Я не верю, что все это лажа.

Наоми лишь пожала плечами. В ангаре все было по-прежнему: люди рылись в своих чемоданах, разговаривали по мобильнику, что-то неистово набирали в наладонниках или ноутах. Мы отошли к стене, где стояли наши раскладушки. Мы с Ларой уселись на пол. Наоми устроилась на шинах.

– Я верю, что инопланетяне были, – сказала она. – Мне просто противно, что первый достоверно зафиксированный контакт с внеземными существами установил такой идиот, как Блисс Людям, которые занимаются серфингом во время урагана третьей категории, надо вручать дарвиновскую премию, [26]26
  Виртуальная премия, которая ежегодно присуждается людям, которые умерли или лишились детородных способностей самым глупым образом и тем самым улучшили генофонд человечества.


[Закрыть]а не считать их лицами, представляющими население Земли. Это не то лицо, которое характеризует лучшую часть человечества. И что касается слов инопланетян – мы можем тут полагаться только на рассказы Блисса. А разве можно считать расу – первую расу, с которой мы вступили в контакт, – разумной, если они заскакивают к нам только для того, чтобы пожелать нам быть счастливыми, голыми, полигамными вегетарианцами и еще – о да! – «уничтожить все ядерные запасы».Нет, не поймите меня неправильно, все это круто. Но старые хиппи-серферы вроде Блисса всегда говорят что-то в этом роде. И что в результате? Что остается Соединенным Штатам, Большой Корее, Индонезии и другим разным странам, кроме как копить оружие еще быстрее, чем раньше, потому что они скумекали: инопланетяне хотят, чтобы мы уничтожили все ядерное оружие – это подозрительно! Вся эта история с гриппом отодвигается на второй план. И если Блиссовы инопланетяне все-таки прилетят, их встретят нацеленные ракеты и куча пальцев, зависших над специальными, считывающими отпечатки пальцев клавиатурами.

– А также куча голых людей, выстроившихся вдоль всех пляжей, распевающих «Кумбайя» и бросающих в воздух цветы, – добавил я.

– Включая тебя? – поинтересовалась Наоми. Лара хихикнула.

– Ни за что, – ответил я. – У меня есть дела поважнее.

– Например? – спросила Лара. Мне стало казаться, что она со мной заигрывает. – Что у тебя за дела такие, Дорн?

– Я футболист, – объяснил я. – И притом неплохой. Это я не хвастаюсь, ничего такого. Я действительно классно играю. Ты же видела, так ведь? Я вратарь. И сейчас я чувствую себя дураком. То есть, я что хочу сказать: если бы я знал, что отец собирается похитить меня и притащить сюда, я бы хоть несколько слов по-испански выучил. Типа: «Этот мужчина пытается меня похитить».Как это произносится по-вашему? Я знаю о Коста-Рике не больше, чем все. Ну что тут полно пляжей, да? И компьютерные технологии. И фермы по разведению игуан, да? У нас на улице живет парень, чей папаша потерял работу, так вот, этот папаша вечно твердит, что собирается выращивать игуан – прямо у себя в подвале, под специальными лампами, – а потом продавать мясо через Интернет. Или выращивать лам на заднем дворе. Он так и не передумал. Его сын говорит, игуана на вкус как курица. Более или менее.

– Я вегетарианка, – сказала Дара. – То, что ты не знаешь испанского, не страшно. Научишься.

– Я надеюсь, мы скоро отсюда выберемся, – вставила Наоми, – потому что у меня надвигаются экзамены. Лара, у тебя телефон работает? У меня в смартфоне сплошной треск, когда пытаюсь соединиться. Я только хотела узнать, закрыли университет или нет.

Лара принялась нажимать кнопки на своем мобильнике.

– Батарейка почти сдохла, – сказала она наконец. – Но насчет школ я знаю. Их закрыли на неопределенное время. Моя мама пару часов назад разговаривала со своей двоюродной сестрой. По-прежнему никаких вспышек гриппа ни в Сан-Хосе, ни где-то еще в стране, но правительство просит людей не выходить из дома, за исключением чрезвычайных ситуаций. Всего на несколько дней. Все круизные суда стоят на якоре за береговой линией. Мои родственники владеют фирмой по доставке продуктов на суда, вот почему они в курсе. Армия сбрасывает еду и все необходимое на борт с воздуха. Я лично никогда не была в круизе. Лучше бы я оказалась на корабле, а не тут. По телику только и говорят, что о гриппе. Будто бы вирус был создан человеком, а потом случайно или даже нарочно оказался на свободе.