Текст книги "Твоя кровь, мои кости (СИ)"
Автор книги: Келли Эндрю
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)
Но обереги были предназначены только для того, чтобы сдерживать тьму, а не смертных людей. Еще раз взглянув на вновь прибывших, она поняла, что они были очень даже живы. Она узнала некоторых из них – таких же, как ее отец, суровых и неулыбчивых. Они смотрели на нее исподлобья, наблюдая, как Питер умирает под ней.
– Что? Что происходит? – потребовала ответа Уайатт.
– Кэмпбелл послал нас сюда, чтобы мы подождали, – сказал более высокий из членов гильдии. – Нам были даны четкие указания. Держаться подальше от посторонних глаз и дать парню довести свой план до конца.
Он со смехом сказал:
– Кажется, финал уже близок.
32. Уайатт
– Кэмпбелл? – Уайатт, пошатываясь, поднялась на ноги, ничего не понимая. Пол под ней провалился, когда сквозь камень пробились толстые листья растения Марь белая. – Джеймса здесь нет.
Член гильдии посмотрел на нее с недоумением на лице.
– Джеймс Кэмпбелл умер пять лет назад, – сказал он так, словно она была в полном неведении. – Мы здесь по приказу его отца.
Появилась еще одна фигура – Джозеф Кэмпбелл, высокий и внушительный, в костюме-тройке. Человек, который привел все это в движение еще в Салеме, когда впервые вручил ей документы на Уиллоу-Хит. Теперь он изучал Уайатт темным, оценивающим взглядом, который делал его удивительно похожим на сына.
– Ты отлично сыграла свою роль, – сказал он. – Я в восторге.
– Помогите ему, – выдохнула она. – Пожалуйста.
Но Джозеф не шелохнулся.
– Мальчику уже не помочь. Он обречен на смерть с того дня, как его отец вонзил топор ему в живот.
– Нет, – она покачала головой. – Я с этим не согласна.
Выражение лица Джозефа стало задумчивым, когда он искоса взглянул на нее.
– В руках Уэстлоков миссия гильдии всегда была пассивной. Твой отец, как и его предки, стремился обуздать лес. Они считали себя стражами врат, защищающими мир смертных от любых древних ужасов, которые могли выползти из чащи леса.
Протянув руку, он сорвал с дверного проема асфодель. Белый, как бумага, цветок завертелся у него в пальцах.
– Я никогда не сидел сложа руки. Я предпочитаю действовать по плану. Было время, в самом начале, когда я думал, что, возможно, однажды вы с Джеймсом поженитесь. Это казалось разумной партией. О Питере будут заботиться, тобой будут управлять, а Уиллоу-Хит перейдет к Кэмпбеллам. В наших руках огромные силы ада не будут в наморднике. Их можно будет обуздать. Обуздать, как жеребца, и использовать как животное для боев.
Уайатт едва слышала его. Все, что она могла чувствовать, – это замедляющийся стук сердца Питера у себя в груди. Все, что она могла слышать, – это ужасный вой у себя в ушах. Опавшие лепестки раздавились под носком ботинка Джозефа, когда он подошел ближе, разглядывая ее так, словно она была чем-то диким и клыкастым, готовым к нападению.
– Представь себе, дар бессмертия в руках того, кто знает, как им пользоваться. Мужчины, а не мальчика. Только, как я обнаружил, даром Питера не так-то легко поделиться.
Уайатт обрела дар речи.
– Обнаружил? Ты отравил собственного сына!
– Цель оправдывает средства, – сказал Джозеф, отмахнувшись от упоминания о своем единственном ребенке, будто тот был не более чем икотой. – Это сказал Никколо Макиавелли. Видишь ли, все дело в логических выводах. Хорошо это или плохо, зависит от результата. И посмотри на выигрыш… какое прекрасное решение многовековой дилеммы. Отец Уайатт думал, что, изгнав чудовище, он освободит свою дочь. Вместо этого он всего лишь передал бразды правления в мои руки.
– Ты не прикоснешься к ней, – прорычал Питер, безуспешно пытаясь подняться на ноги. На его губах заструилась кровь цвета темного вина, когда он рухнул на колени, только хватка Уайатт на его плечах удержала его на ногах. – Я убью тебя.
– Пустые угрозы, – Джозеф фыркнул. – Ты не помнишь, но мне было десять лет, когда я впервые увидел, как они убивают тебя. Это большая честь – быть приглашенным в часовню перед официальным посвящением. Отец думал, мне будет полезно увидеть, как творится история. Вместо удивления я испытывал только отвращение. Вся эта власть, и никто, кроме тебя, не мог ею воспользоваться.
Он повернулся к Уайатт, изучая ее со странным пылом в глазах.
– Теперь ты, – выдохнул Джозеф, и в его голосе прозвучало удивление. – Уайатт Уэстлок. Боже милостивый, кто бы мог подумать? Мы были посвящены в подробности твоего предыдущего представления. Мы стояли в роще и смотрели, как ты вытаскиваешь кости Питера из земли. Ты наложила обереги, не пролив ни капли крови. Никаких настоек, никаких порошков, никаких видимых ран. Только сила, чистая и необузданная. Этот мир веками не видел такой магии, как у тебя. Представь, что я мог бы сделать с девушкой, которая способна сотрясать землю под ногами. Я мог бы разрушать города. Я мог бы развязывать войны.
– Ты не прикоснешься к ней, – снова выплюнул Питер, но звук получился прерывистым. Он издал один булькающий вздох. Уайатт в отчаянии потянулась к нему, но чьи-то руки обхватили ее за талию. Ее оторвало от земли, ноги взметнулись к небу, из горла вырвался дикий крик.
– Заберите ее, – приказал Джозеф. – Сожгите это место дотла.
– А с ним что делать? – раздался голос откуда-то позади нее.
– Оставьте его, – ответил Джозеф. – Он уже мертв.
– Нет. – Слово вырвалось у нее криком. Она посмотрела Питеру в глаза, они были широко раскрытыми и испуганными. Он пытался подняться и падал, снова и снова, хватаясь руками за скамьи в поисках опоры, его колени раз за разом ломались о деревянный паркет. Уайатт сопротивлялась в равной мере, рычала и царапалась, как бездомная кошка, и не раз пускала себе кровь. Над головой первые лучи рассвета проникали в широкую галерею с витражной фреской в виде пеликана. Свет преломлялся на полу всполохами красного, желтого и голубого.
– Отпустите меня! – закричала она. – Отпустите!
– Свяжите ей руки, – крикнул Джозеф куда-то за пределы видимости. – Не позволяйте ей прибегнуть к магии.
Уайатт взбрыкнула ногами, размахивая ими в дикой ярости. Удовлетворение вспыхнуло у нее в груди, когда ее каблук попал в цель. Она упала, а ее похититель со стоном опустился на колени. На мгновение освободившись, девушка сильно ударилась о землю, выбив весь воздух из легких. А потом поползла обратно по ступенькам, двигаясь на четвереньках, как животное.
– Питер, – всхлипнула она, поднимаясь на ноги. – Питер!
– Хватайте ее, черт возьми! – крик Джозефа потонул в усиливающемся ветре. Деревья на залитом солнцем горизонте пришли в неистовство. – Кто-нибудь, немедленно схватите ее!
– Питер, – снова позвала она, вваливаясь в открытую дверь.
Питер неподвижно лежал на полу, безжизненно завалившись на бок. Его глаза были открыты – два невидящих голубых озера. Одна рука была вытянута, пальцы сжаты, будто он тянулся к ней.
Ее сердце замерло на несколько ударов, а затем забилось снова. Быстро, быстро, быстро. Оно пульсировало в ней с невероятной быстротой, ее платье потемнело от грязи, руки были скользкими от крови. Она была зеркальным отражением стража смерти, горе превратилось в нечто деформированное и пронизывающее ее кости.
Она набрала в легкие побольше воздуха. Рассвет был прохладным, свежим и ясным.
Она закричала.
Это был крик, от которого раскололись небеса. Она все сильнее и сильнее выдавливала его из себя, пока не почувствовала, как ткань ее сознания разрывается от этого звука. Мир соскользнул со своей оси, раскалываясь, дерево прогибалось у нее под ногами.
Над головой взорвалось стекло, осыпав ее розовым калейдоскопом. Осколки оцарапали ей кожу и порезали волосы, рассыпавшись по полу мелким дождем. Она кричала и кричала, пока в легких не осталось ничего, кроме пыли, а потом кричала даже после этого. Ее голос стал жалким и каким-то другим, вырывающимся из глубокого и темного колодца. Часовня вокруг нее погрузилась в туман, бесформенный и серый, будто она вышла из ткани времени.
А потом, всхлипнув, она затихла. Вся ярость выплеснулась из нее на одном дыхании, оставив ее опустошенной и задыхающейся. Часовня снова обрела четкость. Она обнаружила, что стоит в море мерцающего стекла, сквозь трещины которого проникает дневной свет. Единственным звуком было ее дыхание, прерывистое в тишине. Отдаленная трель жаворонка.
С дрожащими коленями, Уайатт осматривала часовню в поисках медленного расцвета своей силы. Она прислушивалась к сердитому треску деревьев, грохоту приближающейся бури. Урагана. Грозы. Концу гребаного мира.
Вместо этого воцарилась тишина.
Ветер стих. Листья затрепетали и замерли.
Ничто не двигалось. Ничто не дышало. Мир вокруг нее застыл, эхо ее крика поглотил внезапный вакуум. Она услышала топот башмаков по камню, почувствовала шелест плащей, когда члены гильдии подобрались ближе. Пригнувшись, она приготовилась к тому, что должно было произойти.
Но ничего не случилось.
Их шаги затихли, они остановились, когда – в глубине маленькой деревянной часовни – Питер сел.
33. Джеймс
Джеймсу Кэмпбеллу было семь лет, когда отец впервые познакомил его с Питером и Уайатт. Он запомнил тот день в ярких красках. Диван в гостиной был оранжевым. Старая деревянная мебель – вишневого цвета. Небо за широким трехстворчатым окном было голубым.
Джеймс Кэмпбелл был хорошо воспитанным мальчиком с хорошими манерами. Он знал, что от него ожидают хорошего поведения. Он поставил свою обувь на коврике у двери. Говорил «да, пожалуйста» и «нет, спасибо». Он сел туда, куда ему предложили сесть, и ждал, не ерзая, разглядывая невзрачного на вид мальчика, который сидел, уткнувшись в спинку кресла напротив него. Рядом стояла женщина с напряженным и неулыбчивым лицом, из-за ее ног выглядывала девочка с совиными глазами.
Здесь цветов было уже больше: у мальчика были белые волосы и голубые глаза. Девочка была вся красная. Красное лицо. Красные волосы. Отвратительное красное платье.
Он не помнил дальнейшего разговора, но запомнил вот что: женщина вывела девочку из комнаты. Мужчины перешептывались в коридоре. Маленький беловолосый мальчик, маленький и угрюмый, его босые ноги были в грязи.
В конце концов, Джеймс получил задание.
– Ты останешься здесь на лето, – сказал его отец. – Ты должен ходить туда, куда ходит Питер. Делать то, что делает Питер. Если он попадет в какую-нибудь неприятность, ты немедленно скажешь мне. Понял?
Но Джеймс ничего не понимал. Он хотел отдыхать. Хотел купаться в море и есть мороженое до боли в животе. Ему не нравилось здесь, в этом странном доме с бесконечными лугами и крошечным покрытым пылью телевизором. Его друзья играют в футбол и большой теннис, а он сидит здесь и скучает до слез.
Но быть хорошо воспитанным мальчиком означало быть послушным. И он согласился.
После этого они все трое росли вместе. Это было невозможно не заметить. Они росли почти так же, как деревья – сначала рядом друг с другом, а затем сплелись все вместе, их ветви переплелись. Он узнал о таком природном явлении в седьмом классе. Иноскуляция – когда стволы нескольких деревьев росли так близко друг к другу, что срастались в одно целое. Это были они, подумал он, слушая лекцию вполуха.
Он, Питер и Уайатт, их корни были так запутанно переплетены, что никто из них не мог сказать, где заканчивается один и начинается другой.
Месяцы, проведенные в Англии, были долгими и скучными, полными нудных лекций и бесконечных семейных торжеств. Отточенный акцент, вилки для салата и улыбки, пока щеки не заболят. В те дни у него появилась склонность к мелким кражам. Каждый раз, когда родители тащили его в очередной громадный дом в слишком пустынной местности, он старался найти что-нибудь, что напоминало бы ему о Уиллоу-Хит.
Зажигалка для Питера, который был очарован огнем. Тюбик губной помады для Уайатт, которая никогда не обходилась без нее. Было что-то особенное волнующее в том, чтобы сделать что-то такое простое, как например положить в карман авторучку, когда он знал, что это ему запрещено. Брать то, что хотелось, вместо того, чтобы ждать, когда ему это дадут. Он ходил из дома в дом, хорошо воспитанный, с приятной речью и совершенно послушный, рассовывая по карманам свои сувениры и считая дни до июня.
Лето было для того, чтобы мечтать. Чтобы валяться у ручья и носиться по лугам, драться, играть и расти друг с другом. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, что скрывать информацию о Питере и Уайатт доставляет ему такое же удовольствие, как и воровать безделушки из домов.
Это было так волнующе – хранить тайну, скрывая их обоих. Он наблюдал, как они постепенно сближаются, и не проронил ни слова своему отцу. Он заснул, свернувшись калачиком под балдахином Уайатт, и ни единой душе не сказал, что Питер тоже был там, обнимал ее в темноте. Он стоял на страже на полуразрушенном чердаке амбара, пока Питер отрывал голубой пуговичный глаз от любимого медведя Уайатт, и чувствовал, как у него в животе что-то екает от восторга.
Дома от него требовали совершенства. Качества оценок. Спортивного мастерства на уровне. Идеального узла на галстуке. Он постепенно разрушал это все, нанося удары отцу, где только мог. Превращая задержания в отстранения от занятий, отстранения от занятий в исключения. Все это время он копил украденные моменты и свои сокровища, как жадный дракон. Он ничего не говорил отцу.
Ему следовало бы догадаться, что Джозеф Кэмпбелл поймет это.
Джеймс с тревогой вспоминал свой последний день. Накануне Уайатт брыкалась и кричала, ее запихнули в семейную машину вместе с кошкой и отвезли в квартиру ее тети в штате Массачусетс. Питер, охваченный обычной для него молчаливой яростью, потребовал немедленного возмездия с помощью зажженной спички. В течение нескольких часов старый амбар был уничтожен, небо покрылось сажей.
Джеймсу потребовался почти час, чтобы отговорить Питера от этого шага. Он заверил его, что они пойдут за ней. Конечно, они пойдут. Они были неразлучны. И более того, они принадлежали ему.
А ему не нравилось, когда кто-то забирал его вещи.
Он только что вернулся в летний коттедж из главного дома, собираясь упаковать свои вещи, когда его случайно встретил отец.
– Вот и ты, – прогудел Джозеф, вталкивая его в кухоньку с низкими потолочными балками, как только он нырнул внутрь. – Я тебя повсюду искал.
– Я был с Питером.
Улыбка его отца была необычно холодной. Оглядываясь назад, он должен был увидеть в ней опасность.
– Посиди со мной немного, – сказал он. – За все лето мы ни разу по-настоящему не поговорили.
Стол был накрыт широким ассортиментом блюд, которые готовила прислуга дома, когда были праздники. Или когда его мать заставала отца с любовницей. Но в тот день праздника не было. Была только невыносимая летняя жара, небо за окном все еще было затянуто дымом. Его мать вернулась домой, в Англию, и сама принимала гостей.
Джеймс, заподозрив что-то, задержался в дверях.
– С чего вдруг?
– Я подумал, мы могли бы поесть, – сказал отец, усаживая его на стул во главе стола. – Я беспокоюсь о тебе. Какой бы отец не переживал? На тебя напали.
– Питер едва ли напал на меня.
Он выплевывал слова, острые, как бритва, даже зная, как это выглядит со стороны. Ему вправили нос, но он все еще был слишком чувствителен к прикосновениям. Левый глаз заплыл и не открывался. И все же он знал, не стоит перечить отцу. Усевшись на стул, он взял вилку и подцепил красную каплю клюквенного соуса, но не стал пробовать ни капли.
Сидя во главе маленького стола в коттедже, его отец расстегнул пуговицу на пиджаке. Не говоря ни слова, он потянулся за блестящим бокалом красного вина и поставил его перед тарелкой Джеймса. Джеймс прекратил атаку на еду из четырех блюд.
– Мне нельзя, – сказал он, потому что был хорошим мальчиком и знал, чего от него ждут.
– Тебе нельзя, – согласился его отец. – Но это не значит, что ты не можешь.
Джеймс молча уставился на отца, на его вилке застрял кусочек йоркширского пудинга. Улыбка отца стала шире.
– Я что-то не так понял? Это кодекс, по которому, как уверяет меня твой школьный директор, вы живете?
Джеймс снова промолчал. Между ними стоял бокал, полный вина, красного и темного, как кровь.
– Думаешь, я тебя не вижу, – сказал отец, откидываясь на спинку стула. – Думаешь, я не знаю, что в твоем багаже полно краденых вещей, или что вы с Питером каждую ночь после наступления темноты пробираетесь в комнату Уайатт Уэстлок. Думаешь, я не знаю всех твоих секретов. Но я вижу тебя, Джеймс. Я вижу все.
Ему хотелось наброситься на него, закричать, уйти в ярости, но он был слишком хорошо воспитан, чтобы сделать что-либо, кроме как продолжать сидеть, сжимая вилку так, что побелели костяшки пальцев, в яростном молчании.
– Пей, – приказал отец и поднял свой бокал в тосте. – Твоя мать воспитала тебя в лучших манерах, чем эти.
Джеймс сделал, как ему было велено, мечтая оказаться где угодно, только не здесь, под пристальным взглядом отца. Вино обожгло, когда он выпил его. От него в желудке образовалась дыра, а в голове – волдыри. Он уронил вилку и откинулся на спинку стула с влажным, бессловесным бульканьем.
– Что это? – с трудом выдохнул он. – Что там было?
– Цикута, – сказал отец, будто это был гарнир. Он взглянул на часы. – Я бы сказал, что у тебя есть в лучшем случае девяносто минут.
Джеймс, пошатываясь, поднялся на ноги, и скатерть полетела вместе с ним. Он не осознавал, что сжимает ее в кулаках. Несколько тарелок упали на пол, фарфор разбился вдребезги. Его отец даже не вздрогнул. Только скрестил руки на животе и улыбался, наблюдая, как его единственный сын хватается за горло.
– Ты знаешь, как убить Питера? – спросил он.
Джеймс ничего не ответил, вслепую ища противоядие, и мир превратился в водоворот Млечного Пути, когда все перед глазами потемнело по краям и вытянулось как в туннеле.
– Думаю, ты знаешь, – сказал отец. – Думаю, он точно объяснил тебе, как это сделать. И это не может быть кто-то из нас, не так ли? Потому что мы не заботимся о нем. Не так, как ты. Ты и это мерзкое рыжее отродье.
С этими словами отец поднялся со стула. Отложив салфетку, он в последний раз взглянул на сына.
– Убей Питера, – сказал он, – и живи вечно. Или умри, и я сам найду способ вернуть Уайатт Уэстлок сюда. Даже если для этого мне придется убить ее отца.
А потом он ушёл.
И Джеймс больше никогда его не видел.
Теперь он смотрел на него. Там, в окружении пяти членов гильдии в капюшонах, стоял его отец – постаревший, поседевший и потолще в талии. Он не заметил Джеймса, который ждал в тени. Он не знал, что его сын скрывается где-то поблизости, собранный по кусочкам из остатков ада, зверем, бьющимся о его кости.
С того места, где Джеймс стоял, он мог разглядеть нетерпение, отразившееся на лице отца. Он проклинал себя за недальновидность. Ему не следовало оставлять Питера и Уайатт одних. Он думал, что защищает, удаляясь от них на безопасное расстояние. Он думал, что сможет сдерживать демона достаточно долго, чтобы Уайатт сделала то, что нужно.
Ему следовало предвидеть, что его отец будет на три шага впереди.
Так, как он всегда был впереди.
Он расхаживал вдоль линии деревьев, беспокойный и встревоженный, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. Он не знал, что делать – повернуть назад и вмешаться или убежать далеко в противоположном направлении. Он был бомбой замедленного действия, его время истекало. За сварной решеткой из ребер он чувствовал, как медленно раскрывается пробуждающаяся сущность. Что-то коварное, словно колючая проволока, царапнуло когтями по позвоночнику. В животе у него заурчало, тело охватили приступы голода.
Пошарив в кармане, он вытащил ингалятор. В легкие с шумом ворвался пустой воздух. Когда он выбросил ингалятор в темноту леса, из его горла вырвался не совсем его собственный рев.
«Не сейчас», – подумал он, проводя руками по волосам. «Не сейчас, черт возьми».
Сквозь завалы его мыслей прорвался крик. Вой баньши, высокий, чистый и прерывистый. Он пронесся сквозь него, и воздух застрял у него в горле. Лишая дыхания.
Это была Уайатт, ее крик пронзил предрассветное небо.
Мир разверзся у него под ногами, трещина расколола землю на глубокие темные впадины. Он обошел расширяющуюся пропасть, чуть не свалившись в нее, и сильно ударился о дерево. Он не знал, было ли это делом рук Уайатт, или медальон сделал свое дело. То ли мир откликнулся на нечеловеческую высоту ее крика, то ли готовился поглотить его.
Крики становились все громче и громче, деревья склонялись над головой, роща вырывалась с корнем, как взрывающаяся звезда. Джеймс крепко вцепился в ветку и ждал, когда наступит конец… бездонная тьма, бесконечная ночь.
Но ничего не произошло. Все стихло. Стало слишком тихо. Слишком неподвижно. Глубоко внутри него что-то мурлыкало. Что-то старое, пресыщенное и более знакомое, чем это имело право быть. У него потекли слюнки, он спотыкался, разрываясь между вечным голодом и жутким ужасом.
– Она остановила время, – проворковал зверь. – Она либо очень умная ведьма, либо очень легкомысленная. Миры не могут вот так замирать. Они распадутся на части. Кто-то должен пойти и заставить часы идти вновь.
– Убирайся из моей головы, – рявкнул он, схватившись за виски.
– Это то, чего ты хочешь? – вскипел ужасный голос. – Ты хочешь, чтобы я ушел? Хочешь жить полужизнью, как Питер?
Вокруг него царила ужасающая тишина, такая же неправильная, как река, замерзающая летом.
– Я могу показать тебе, как изгнать меня, Джеймс Кэмпбелл, – напевал ему паразит. – Но ты должен поторопиться. Беги обратно к своей ведьме, и я покажу, что тебе нужно сделать, чтобы не потерять из виду звезды.
Его голова была полна шепота, рот полон зубов, и он бросился бежать.
34. Уайатт
Чьи-то руки схватили Уайатт за плечи, но при виде мальчика в часовне они разжались. Или, может быть, она попыталась высвободиться, девушка не знала точно. Тишина земли затягивала ее, как грязь, так что Уайатт двигалась словно во сне. Ноги налились свинцом. Шаг был неровным. Она замедлилась и почти ползла.
Когда Уайатт добралась до того места, где упал Питер, он уже был на ногах. У нее вырвался беззвучный смешок-полурыдание, когда она столкнулась с ним и привстала на цыпочки, пытаясь поймать его взгляд. Безмятежная голубизна его глаз исчезла. Вместо нее была только чернота, глубокая и холодная.
– Питер, – ее волосы были взлохмачены, и медные пряди колебались в воздухе между ними. ‑ Питер, посмотри на меня.
Ее руки нашли его грудь, скользнув по тому месту, где всего несколько минут назад она чувствовала его сердце. Там ничего не было. Только приводящая в ужас тишина.
– Нет, – прошептала она. – Нет.
По проходу покатился камень. Звук шагов приближался, и она поняла, что прямо у нее за спиной стоят члены гильдии, ожидая, когда можно будет вмешаться. Ей было все равно. Она позволила им идти.
– У того, что ты сотворила, есть название, – сказал Джозеф Кэмпбелл, появляясь рядом с ней. – Оно связано со старой и глубоко запретной магией. Должен признаться, я никогда не думал, что ты способна на это.
Эта жуткая тишина поглотила любое эхо, которое мог бы донести его голос. Казалось, что посреди комнаты разверзлась огромная и дьявольская пустота, звук всасывался в нее, как звездный свет в вакуум. Все казалось увеличенным, скручивающимся в слишком резкую фокусировку.
– Баньши сожгли не просто так, – выплюнул член гильдии. – Посмотри, что ты наделала. Это работа дьявола. Теперь ты никогда не увидишь рай.
Услышав отвращение в его голосе, Питер склонил голову набок. Он выглядел как-то не так, его движения были по-звериному быстрыми. В уголках рта появилась жуткая улыбка. Уайатт заметила холодную вспышку ярости в глубине его глаз, и у нее внутри все сжалось. Слишком поздно она поняла, откуда взялся гнев в ее крике.
– Я не это хотела сделать, – выдохнула она.
Солнечный свет пробивался сквозь разбитое окно, рассыпаясь по полу подвижными золотыми призмами. Питер внезапно оказался окутан светом и выглядел именно таким возвышенным святым, каким они его себе представляли. Все, что осталось от него сейчас, – это тело, до краев наполненное яростью девушки, которая любила его.
– Мерзость, – прошептал член гильдии.
Приказ Джозефа Кэмпбелла прозвучал резко, как удар хлыста.
– Не дайте ему уйти.
Ужасная тишина взорвалась, когда все разом зашевелились. Двое членов гильдии протиснулись мимо Уайатт и приблизились к Питеру с церемониальными кинжалами наготове. Инстинктивно Уайатт потянулась глубоко внутрь себя и уцепилась за ниточку. Она нащупала толстую кожу, крепкую, как поводья. Питер сделал ложный шаг, его губы растянулись в сдерживаемом рычании.
Охваченная ужасом, Уайатт отшатнулась. На нее нахлынуло ужасное понимание. Она сделала это. Она подавила волю Питера так же, как вытаскивала его кости из грязи.
Поколебавшись, члены гильдии двинулись вперед. Солнечный свет отразился на кончике кинжала, и Уайатт широко развела руку, реагируя на это движение. Удар, натяжение, рывок. Питер сделал выпад. Под его руками хрустнула кость, и тело рухнуло на пол. За первым последовало второе. Питер двигался, как по команде, и нить между ними натянулась.
Отползая назад, третий член гильдии развернулся и бросился бежать, направляясь к двери. Уайатт сделала всего один шаг, и Питер отреагировал, отрезав путь к отступлению фигуре в плаще. Его рука сомкнулась на горле адепта. Он смотрел на свою жертву пустыми, безжизненными глазами, наблюдая, как та перестает извиваться.
– Питер, берегись!
Его голова дернулась вверх как раз в тот момент, когда четвертый член гильдии вскочил со скамьи и вонзил кинжал ему в основание позвоночника. От удара Питер подался вперед, отбросив тело, которое держал в руках, и повернулся лицом к нападавшему. Рукоять кинжала торчала из его спины, затыкая рану, и кровь растекалась все шире. Если он и чувствовал боль, на его лице это никак не отразилось. Он выглядел суровым, холодным и бессмертным, как бог.
Обезоруженный, член гильдии упал на колени.
– Пожалуйста, – он поднял руки в знаке мольбы. Адепт, молящийся своему святому. – Пожалуйста, помилуй.
В выражении лица Питера, когда он наблюдал за человеком, стоящим на коленях, не было ничего заинтересованного. Ничего злого или мстительного. Было только ужасное безразличие. Он медленно протянул руку и положил окровавленную ладонь на голову стоявшего на коленях человека. У послушника вырвался вздох, в котором в равной степени смешались облегчение и страх.
Хрустнула кость.
Тело упало на землю.
За его спиной последний член гильдии неподвижно смотрел на него.
– Что ты делаешь? – раздался в тишине голос Джозефа Кэмпбелла. – Прикончи его!
Дрожащий член гильдии приготовил нож и медленными, неохотными шагами приблизился к Питеру. Тот наблюдал за его приближением. Ближе. Пульс Уайатт участился, когда член гильдии бросился бежать. Питер выбросил руку вперед. С отвратительным треском голова мужчины ударилась о край скамьи. На виске у него расцвела красная вспышка, и он безжизненно рухнул на пол.
Когда Питер наконец повернулся к Уайатт, в комнате остался только Джозеф Кэмпбелл. Отец Джеймса стоял, обливаясь потом в своем костюме, с лицом цвета прокисшего молока.
– А теперь, Питер, – сказал он тем тоном, который приберегал для них, когда они замышляли что-то нехорошее, – подумай хорошенько. Ты знаешь моего сына. Вы выросли вместе. Помнишь то лето, когда я учил вас троих играть в крикет? Подарки, которые я приносил тебе из года в год? – под его туфлями хрустело стекло, когда Питер продолжал приближаться, расправив плечи и не моргая. Схватив Джозефа за лацканы, Питер без особых усилий поставил его на пятки. Они стояли нос к носу в круге солнечного света, и плющ ниспадал вокруг них изумрудным водопадом.
– Отзови его, – умолял Джозеф дрожащим голосом. – Пожалуйста, отзови его. Ты хорошая девочка, Уайатт. Ты не убийца. Эта жизнь никогда не была предназначена для тебя. Твой отец сказал это о тебе незадолго до своей смерти.
– Мой отец? – повторила Уайатт. За последние несколько минут это был первый звук, отозвавшийся эхом. От него задрожали колонны маленькой часовни, увитые виноградной лозой. В ее груди вспыхнуло новое горе и гнев. – Его тоже ты убил? Как ты убил Джеймса?
Ей не требовалось подтверждения. Она видела, что правда ясно написана на его лице. Ей казалось странным, что они с матерью никогда не слышали ни о каком официальном диагнозе. Странно, что им ни разу не позвонили из больницы. Даже когда они уехали, Уайатт числилась ближайшей родственницей.
Она должна была быть умнее. Должна была понять, что это за трюк. Это была приманка, чтобы вернуть ее в Уиллоу-Хит. Ловушка, предназначенная для того, чтобы привести в движение то, чего нельзя было избежать.
У алтаря Джозеф безрезультатно пытался вцепиться Питеру в запястье.
– Пожалуйста. Я не хочу умирать.
– Питер, – сказала Уайатт. – Посмотри на меня.
Он слишком быстро повернул голову, чтобы посмотреть ей в лицо. Кровь, словно вода, вытекла из его уха, заливая лицо. В его взгляде не было ничего знакомого. Никакого утешения. Никакого узнавания. Все, что она видела, отражаясь в стекле его взгляда, было отражением ее самой. Пустой источник ее ярости. Медленный упадок ее мужества.
Уайатт вспомнила, как он ходил по курятнику, давая имена всем цыплятам. Как коза ходила за ним по пятам, кусая его за рукава. Как он изощрялся в жестокости, чтобы скрыть тот факт, что все, чего он хотел, – это найти укромное место для жизни. Он никогда не хотел этого для себя – быть убийцей. Он не хотел этого, но она все равно сделала из него убийцу.
Это было несправедливо.
Он стоял необычайно неподвижно, как солдат, ожидающий приказа, раскрашенный всеми цветами восходящего солнца. Где-то за пределами часовни дневной свет разливался по полям, лесу, фермерскому дому. Весь мир просыпался.
– Я люблю тебя, – сказала она ему. Поздно. Слишком поздно. Поднялся ветер, мир наконец-то вздохнул полной грудью. Ее шепот донесся до меня в облаке белоснежных лепестков, оторвавшихся от своих соцветий. – Но больше нет. Пусть все закончится. Отпусти его.
Хватка Питера ослабла, и Джозеф отшатнулся назад, упав на алтарь. Он схватился за грудь и в безумной панике похлопал себя по спине, пытаясь отдышаться.
В нескольких футах от него, расслабившись, стоял Питер и смотрел, его глаза были полны солнечного света. Наблюдал, ничего не видя. С оглушительным криком Джозеф вытащил из-за пазухи карманный нож и бросился на Питера.
Уайатт едва успела среагировать, как из тени выступила фигура и встала между неподвижным Питером и пошатнувшимся Джозефом. Клинок Джозефа с хлюпаньем вонзился Джеймсу Кэмпбеллу под ребра. Его отец упал на спину, белый как полотно.
– Невозможно, – выдохнул он. – Это невозможно.
