Текст книги "Твоя кровь, мои кости (СИ)"
Автор книги: Келли Эндрю
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
Молния сверкнула над головой, осветив знакомое лицо. Волосы Питера потемнели от дождя и прилипли ко лбу, а челюсти были плотно сжаты. Она должна была прийти в ярость, увидев его там. Но вместо этого почувствовала только облегчение.
– Я разорвала мужчину пополам, – сказала она, перекрикивая шум дождя.
– Я видел.
– О.
Адреналин в крови резко подскочил. Магия заструилась по венам Уайатт, и последние капли ее погасли, как свеча. Колени сильно подогнулись, и девушка упала на четвереньки, содержимое желудка попало ей в горло. Волосы были стянуты на затылке как раз вовремя, так как ее начало выворачивать.
К тому времени, как внутри нее не осталось ничего, кроме воздуха, дождь прекратился. Солнечный свет золотыми искорками падал сквозь деревья. Постепенно прикосновение Питера стало меньше походить на утешение и больше напоминало на тревогу. Она вскочила, отодвигаясь подальше от него.
– Откуда мне знать, что это ты? – требовательно спросила она. – Откуда мне знать, что ты не разожмешь челюсти и не проглотишь меня целиком, как только я потеряю бдительность?
Он нахмурился еще сильнее. На мгновение она подумала, что Питер сейчас скажет что-нибудь едкое. Вместо этого он сунул руку под рубашку и расстегнул замшевое ожерелье. Пуговица Кабби на шее подмигнула ей, когда он стянул ее через голову и протянул в качестве подарка.
– Это единственный случай.
Поколебавшись, она приняла его. Это было большее доказательство, чем ей требовалось. Безмятежный серый цвет его глаз был до боли знакомым. В их глубине не было ничего злобного. Ничего странного. Это был Питер, именно такой, каким она его запомнила. Серьезный, молчаливый, уверенный. Дрожащими руками она стянула шнурок через голову. Пуговица выскользнула из-под рубашки.
Питер выдохнул.
– Ты мне веришь?
– Может быть, – сказала она. Затем, уже мягче, добавила: – Да.
– Хорошо. Иди сюда. – Схватив ее за воротник, Питер притянул ее к себе. Они вместе прислонились к широкому стволу сосны. Прижавшись к его теплу, она прислушивалась к ровному ритму его дыхания. Биение сердца Питера отдавалось в ней, заглушая потрескивание в ее венах.
Первым звуком, который она издала, была икота. Резкий судорожный вздох, который был на полпути к хихиканью. Это было не смешно. Ничего смешного в этом не было. И все же следующим звуком, вырвавшимся у нее, был безошибочный смешок. Питер, находившийся под ней, застыл как вкопанный. Его тревога показалась ей истеричной. Она согнулась пополам от смеха и тут же пожалела об этом, так как из-за гноящихся швов она распрямила спину. Макушкой она ударила Питера по подбородку, и он тоже засмеялся.
– Ой. – Она потерла голову, прижимаясь к нему. Он обхватил ее рукой за талию, поддерживая. На мгновение им снова стало по тринадцать лет, а лето тянулось бесконечно долго.
В конце концов, смех перешел в тихое, прерывистое дыхание. Слезы медленно катились по ее щекам. Она даже не заметила, как начала плакать. Уайатт смахнула слезы, наблюдая, как сонная голубоглазая трава у подножия дерева приоткрывает веки. Она не знала, как долго они так просидели – распускающиеся цветы и Питер, водящий большим пальцем круги по ее спине, – прежде чем у нее зазвонил телефон. Звук раздался в тишине, заставив ее сердце бешено колотиться. Она резко выпрямилась, вытаскивая телефон из кармана.
– Алло?
Голос ее кузины на другом конце провода был едва слышен.
– Мы в десяти минутах езды, – сказала Маккензи, и у Уайатт скрутило живот. Ей следовало бы прийти в восторг, но все, о чем она могла думать, – то, как мимикрирующий подражал голосу ее матери, о том, как сгущается темнота. Она закрыла глаза.
– Скажи что-нибудь, что знаешь только ты.
– Хорошо. О, вот что: на пятом курсе нашей школы Святой Аделаиды я нашла твой дневник, засунутый под матрас, и он был полон любовных писем, которые ты писала тому мальчику с фермы твоего отца.
Большой палец Питера замер у основания ее позвоночника. Ее охватило чувство унижения.
– Маккензи.
– Это правда, я помню. – Ее кузина щелкнула пальцами. – Как его звали?
– Маккензи.
– Нет, подожди, это был Питер, – торжествующе воскликнула кузина. – Ха! Я знала, что вспомню. Я прошла твой тест?
– Да, просто блестяще. – Ее голос дрогнул. – Спасибо.
– Оставайся на месте, – проинструктировала Маккензи, расстроенная плохой связью. – Мы скоро будем. Э, Уайатт?
– Да?
– Ты не поверишь тому, что мы тебе расскажем.
ЧАСТЬ 3: Солнцестояние
Ты убил два тела и одно сердце,
и два сердца в одном теле, и две души ты потерял.
Смерть Артура, Томас Мэлори
23 Питер
Прошел почти час, прежде чем кто-то из них заговорил.
– Его здесь нет. – У девушки на переднем пассажирском сиденье был неподражаемый акцент, а мелодичность ее голоса напоминала звук падающего дождя. Она явно нервничала, возясь с пультом дистанционного управления, ее светлые волосы падали ей на подбородок. – Я его не чувствую.
Маккензи Беккет, сидевшая за рулем, только поправила зеркало заднего вида. В нем были отчетливо видны ее карие глаза рода Беккет, взгляд, полный подозрения, за стеклами солнцезащитных очков в форме кошачьих глаз.
Питер уже однажды встречался с кузиной Уайатт. Им было по девять лет, когда мать Уайатт неохотно согласилась провести выходные с ночевкой. Маккензи и Джеймс оказались неразлучны – и это было катастрофой, – так что ее первый визит в Уиллоу-Хит оказался и последним. Все эти годы спустя она выглядела точно такой, какой ее запомнил Питер: рыжие, как пламя, кудри и нос в веснушках. Будто почувствовав, что он смотрит на нее, она подняла на него глаза. Это был предупреждающий взгляд, быстрый, как мгновение.
Он знал, что это значит. Более того, он знал, как это выглядит. Рядом с Питером сидела Уайатт, прислонившись виском к окну, ее лицо было перепачкано грязью. Она смотрела, как мимо проносится ржавый обломок ограждения, а на стекле под ней подсыхает пятнышко крови костяного стража. Стоя на коленях, она почти до крови содрала кутикулу.
С тех пор как села в машину, она не произнесла ни слова. Ни ему, ни кому-либо еще.
– Просто в этом нет никакого смысла, – сказала девушка, сидевшая впереди. Радио переключало станции, в машине шипели помехи. – Как он мог быть там минуту назад, а в следующую исчезнуть?
Маккензи прибавила скорость на повороте дороги.
– У меня такое чувство, что у нас есть более насущные проблемы, чем твой новый приятель-призрак.
Девушка выглянула из-за подголовника, внимательно разглядывая Питера и Уайатт прищуренными зелеными глазами.
– Он должен быть здесь. – Она откинулась на спинку сиденья, защелкнув ремень безопасности. – Он сказал, что будет ждать.
Маккензи включила поворотник, перестраиваясь в другой ряд.
– Странно говорить такие вещи людям, не имеющим никакого отношения к происходящему, Лейн.
– Она вся в крови, – пробормотала девушка. – Думаю, можно с уверенностью сказать, что у них уже был странный день до нашего приезда.
Треск радио продолжался снова. Рок. Поп. Инструментальный. Помехи. Помехи. Помехи.
Питер искоса взглянул на Уайатт. Она смотрела на далекие горы с расстояния в тысячу ярдов, кровь запеклась на ее лице, свитер от грязи потрескался и стал жестким. Один из ее пальцев начал кровоточить. Она продолжала теребить его, не обращая внимания на алые капли, которые капали ей на колени. Потянувшись к ней, он сжал ее пальцы в своих. Она немедленно напряглась, как заяц, но не отстранилась.
Глядя на дорогу впереди, Питер заметил, что Маккензи снова оценивающе смотрит на него.
– Что ты с ней сделал?
– Ничего, – сказал он.
Взгляд Маккензи на мгновение скользнул по Уайатт, а затем вернулся к дороге. – Чья это кровь у нее на лице?
– Не её.
– Где другой? Невыносимый. Джеймс, верно?
– Не разговаривайте с ним, – сказала Уайатт, удивив всех. Последовало напряженное молчание, во время которого единственным звуком в машине была слабая пульсация электронной танцевальной музыки. Уайатт ровным голосом спросила: – Ты можешь отвезти нас к своей маме?
Подозрения Маккензи становились все более явными.
– Тетя Дора убьет нас обоих, если мы придем в магазин в таком виде.
– Мы можем заехать к Колтону, – предложила Лейн. – Это его не побеспокоит.
– Незваные гости всегда беспокоят Прайса, – выпалила Маккензи в ответ, резко поворачиваясь.
Уайатт взглянула на окровавленный край своего свитера.
– Как ты собираешься все это объяснить?
– О, это ерунда. – Маккензи отмахнулась. – Думаешь, немного крови расстроит кого-нибудь из нас? Лейн встречается со своим демоном, страдающим сонным параличом. Мы не задаем вопросов.
– А может, стоит, – сказала Лейн, останавливая радио на канале, полном помех. Она прибавила громкости, и машину заполнил белый шум. – Двери больше не должны быть открыты. Если то, что он мне сказал, правда… – Она замолчала, переключившись на другую станцию. Казалось, она к чему-то прислушивается, но Питер не знал к чему.
– Итак, – подстраховалась Маккензи, когда тишину нарушило соло на электрогитаре, – твоя мама была в шоке. Я имею в виду, не то чтобы никто не знал, где ты… мы все предполагали, что ты отправилась на ферму. Она подумала, что ты, возможно, захочешь проветриться после… ну, ты понимаешь. Сначала она подумала, что ты, возможно, нарочно выключила телефон. Но она начала паниковать, когда прошло несколько дней, а она все еще не могла с тобой связаться.
– Плохое качество связи, – сказала Уайатт.
– Верно. – Маккензи и Лейн переглянулись. – Был ли там с вами кто-то еще? Ну, кроме тебя и Питера?
Под рукой Питера Уайатт снова начала дергаться. Он усилил хватку, останавливая ее.
– Нет, – сказала она. – Мы были одни.
Это была ложь, наглая и очевидная. Питер знал, что она думает о Джеймсе, о его опустошенном теле, о том, что в его костях поселилось что-то паразитическое. Чудовище из самого черного ада. Что-то холодное скользнуло по костям Питера.
– Почему ты спрашиваешь?
Лейн огляделась по сторонам.
– Ну, потому что…
– Потому что вы двое никогда никуда не ходили без этого британского отродья сатаны, – перебила ее Маккензи. – Хотя я все еще не могу понять почему.
В машине снова воцарилось неловкое молчание. В конце концов, держа Уайатт за руку, Питер стал смотреть в окно. Ему и раньше доводилось ездить на машине – отец Уайатт обычно разъезжал на старом синем форде по участку с пакетом соленых семечек в подстаканнике, а на сиденье лежали только что отобранные растения из теплицы.
Иногда, когда Уайатт и Джеймс были в школе, а на ферме было тихо, он позволял Питеру покататься с ним. Они ехали молча, слушая классический рок и выплевывая семечки в открытые окна, а расшатанные стойки грузовика дребезжали, как старые кости.
Здесь было совсем не так.
Забавно, но Уиллоу-Хит всегда казался ему огромным, как королевство. Теперь, когда он оказался за его пределами, то понял, насколько тесен был его мир. Дорога бесконечно петляла перед ними, исчезая из виду, уходя к далеким горам с голубыми вершинами. Не было ничего зеленого. Ничего цветущего. Мир был полон красок, холода и бетона.
Это было похоже на фильмы Джеймса, на картины Спилберга и Кубрика. По другую сторону окна были вещи, которые он видел только на экране – высокие придорожные рекламные конструкции и ржавые заправочные станции, ярко-зеленые дорожные знаки и помятые ограждения. Огромный полуприцеп с визгом выехал на полосу движения прямо перед ними, выпуская клубы дыма, и Питер с бешено колотящимся сердцем потянулся к ремню безопасности.
Он почувствовал, как рука Уайатт медленно повернулась. Она переплела свои пальцы с его. Он бросил взгляд в ее сторону и обнаружил, что Уайатт наблюдает за ним, белки ее глаз ярко выделялись на фоне окровавленного лица.
– Я в порядке, – процедил он сквозь стиснутые зубы.
Она не ответила, но и не отпустила его. Питер запрокинул голову и смотрел, как мир проносится мимо, чувствуя себя так, словно его только что разбудили после многовекового сна.
В конце концов шоссе сменилось многолюдным городским пейзажем. Маккензи резко затормозила на мигающий красный свет и опустила стекло, чтобы обругать водителя соседней машины. Загорелся зеленый. Лейн переключилась с одной станции, заедаемой помехами, на другую.
Маккензи, сидевшая на переднем сиденье за рулем, начала составлять список дел.
– Вы можете принять душ у Прайса. Уверена, что у Лейна есть чистая одежда, которую можно одолжить. И щетка. Нам понадобится щетка. Может быть, вычешешь немного сосновых иголок из волос.
Уайатт все это время молчала, в тесном салоне машины потрескивали помехи, пальцы её были переплетены с пальцами Питера.
Прошло почти четыре долгих часа, прежде чем они добрались до места назначения. К тому времени он уже чувствовал, что из кожи вон лезет. Машина свернула на длинную узкую дорогу и остановилась у ряда домов с острыми крышами. Несколько чрезмерно ухоженных деревьев вырастали из бетона, цепляясь когтями за затянутое тучами небо.
Питер выбрался из машины, чувствуя, как у него сводит живот. Он подумал, что, возможно, что-то внутри него неправильно сложилось. Он потратил столько жизней на поиски выхода, и вот он здесь. Чудовище исчезло… он видел, как оно было уничтожено. Впервые за долгое время голос в его голове затих. Уиллоу-Хит был за много миль отсюда, спрятанный в горах штата Мэн.
Он должен был быть счастлив. И все же все казалось неправильным.
– Думаю, мы должны что-то сказать, – услышал он шепот Лейн.
– Позже, – сказала Маккензи. Затем, увлекая Уайатт вверх по лестнице ближайшего дома, она поманила Питера, как собаку. – Пойдем, голубоглазый. Внутрь.
Но Питер не захотел заходить. Теперь, когда они были здесь, входная дверь распахнулась, и он увидел, что внутри дома темно. Тени, холодные и материальные, проникли туда, куда им не следовало проникать. Мимо пронеслась машина с опущенными стеклами и громкой музыкой. Он последовал за Уайатт вверх по лестнице, не желая выпускать ее из виду.
В фойе сгустилась темнота. В ней было что-то тяжелое. Что-то холодное. Это напомнило ему о том, как он смотрел на зверя, пойманного в безветренное перекрестье этого серного взгляда. Сам того не желая, он придвинулся к Уайатт и прижался к ней. Лейн исчезла, растворившись в непроглядной тьме дома. Осталась только Маккензи, которая стояла, прислонившись к шкафу с одеждой, и разглядывала их обоих поверх своих солнечных очков.
– Она едва ли произнесла два слова.
Питер встретил ее сердитый взгляд в полумраке.
– Она в шоке.
– Это до боли очевидно. Ты собираешься объяснить мне почему?
– Нет, – сказала Уайатт, прежде чем Питер успел придумать ответ.
Лейн появилась снова, зависнув под освещенными солнцем призмами люстры.
– Колтон внизу, в спортзале, – сказала она. – Скорее всего, он не поднимется. Ты же знаешь, каким он бывает.
– К сожалению, да. – Маккензи сдвинула солнцезащитные очки на лоб и оглядела пустой холл. – Где здесь ванная?
– На втором этаже, – сказала Лейн. – В дальнем конце коридора. Вода, как правило, холодная, так что дай ей минутку нагреться.
Питер толкнул Уайатт в плечо.
– Тебе нужна помощь?
– У нее есть помощники, – сказала Маккензи с немалой долей злобы. Подтолкнув Уайатт к лестнице, она уговорила ее подняться по ступенькам, и они скрылись из виду, прежде чем та смогла ответить Питеру тем или иным образом. Лейн последовала за ними, на ходу включая свет.
– Тогда я просто постою здесь, – сухо сказал Питер, шаркая ботинком по коврику. Лейн остановилась на полпути и посмотрела на него сверху вниз, будто только что вспомнила, что он здесь.
– Ваш друг, о котором упоминала Маккензи, – начала она, с сомнением произнося каждое слово, – носит ли он пять черных повязок на пальцах?
У Питера скрутило живот.
– Да. Почему ты спрашиваешь?
Но Лейн уже возобновила подъем, и ее голос разносился вниз по ступенькам позади нее.
– Мы можем задержаться. Ты можешь пройти в гостиную, если хочешь. Или приготовь себе что-нибудь на кухне.
– Я справлюсь, – сказал Питер, но она уже ушла.
Он не знал, как долго простоял там, слушая, как где-то вне поля зрения тяжело тикают часы, а темнота наползает на него и проникает сквозь. Ему здесь не нравилось, с тенями, густыми, как пленка, и запахом серы в воздухе. Ощущение было такое, словно стоишь у открытой пасти ада. Наверху он услышал скрежет старых труб и журчание воды. Женские голоса сливались в бессловесный шепот.
В конце концов, он почувствовал чье-то присутствие в дальнем конце фойе. Он обернулся и увидел мужчину, стоявшего в тишине холла. Тот был высок и погружен в тень, его футболка потемнела от пота, а лицо частично скрывала бейсболка. Глубокий шрам на лице превратил неулыбчивую линию рта в тревожную усмешку. Как Питер предположил, это был Прайс.
– Кто ты? – спросил Прайс голосом, в котором не было ни дружелюбия, ни чего-либо еще.
Его подозрительность раздосадовала Питера сверх всякой меры. Он ответил с такой же настороженностью.
– Я – гость.
– Хм. – Прайс приподнял бейсболку, вытирая со лба струйку пота. – Лейн приводит домой самых разных гостей. Обычно они не такие материальные.
– Хочешь сказать, она разговаривает с призраками?
– С призраками разговаривает Медиум, – поправил его Прайс. – Лейн больше склоняется к некромантии. Хочешь выпить? Выглядишь так, будто повидал настоящее дерьмо.
– Так и есть.
– Я тебе не нравлюсь, – заметил Прайс. Он приподнял подбородок, и наконец-то из-под бейсболки показались его глаза, казавшиеся черными. – Но ты в моем доме.
– Колтон? – На верхней площадке лестницы появилась Лейн, в руках у нее были аккуратно сложенные полотенца. – Все в порядке?
Улыбка Прайса сразу смягчилась. Это придало ему мальчишеский, серьезный вид, который заставил Питера усомниться в том, что он видел.
– Все в порядке. Я просто хороший хозяин.
– Я не верю тебе.
– Стал бы я тебе лгать, Уэнсдей?
– Да, – ответила она, но в ее голосе не было ничего обвиняющего. Повернувшись к Питеру, она сказала: – Она почти закончила.
– Спасибо.
– Уверен, что не хочешь чего-нибудь перекусить, пока ждешь?
– Я в порядке.
– Ладно. Держись. – Лейн исчезла, поднимаясь по лестнице, с полотенцами в руках. Когда Питер оглянулся на то место, где стоял Прайс, его там уже не было. Остались только тени. Тени и тихий щелчок двери в дальнем конце коридора.
Оставшись наконец в одиночестве, он бессильно привалился к стене. Впервые за долгое время Питер позволил себе подумать о том, что может произойти дальше. Он был свободен. Зверь исчез, и теперь вдове и ее паучкам предстояло настоящее пиршество. Больше не было ничего, что могло бы выслеживать его, травить, играть с его мозгами, как на скрипке. Было только одиночество его мыслей, возможность жизни с Уайатт.
Настоящая жизнь, а не притворство. Что-то, построенное на честности, а не на обмане. Казалось невозможным даже думать о будущем. У него никогда не было такого раньше. Каждая жизнь, которую он когда-либо проживал, обрывалась прежде, чем он успевал мечтать о большем.
Как только он подумал об этом, перед его мысленным взором снова всплыло лицо стража смерти. Залитое светом восходящего солнца, на него смотрело его подобие – смиренное, бескровное лицо. Он знал, что это значит.
В его будущем была смерть.
И это неизбежно.
Прошло еще двадцать минут, прежде чем Уайатт, наконец, вернулась. К тому времени у него подкашивались ноги, а в животе бурчало от голода. Она осторожно спускалась по ступенькам, держась за перила так, что побелели костяшки пальцев, и тщательно вытирая лицо. На правой щеке у нее были три неглубоких пореза. На ней была узорчатая юбка и одолженный свитер, и это напомнило ему о смене времен года, о конце года, когда Уайатт возвращалась домой из школы Святой Аделаиды в отглаженной униформе и кожаных сабо.
Что-то в этом воспоминании вызывало у него боль. У них больше никогда не будет этого. Ни беззаботных летних дней, ни бессонных летних ночей. Ни рассказов в темноте, ни игр в поле. Все это время, все эти годы он отчаянно стремился куда-то еще.
Мечтая о месте, которое всегда было только мечтой.
А теперь все это ушло – и мечта, и реальность, и то, и другое – и у него так и не было возможности насладиться ни тем, ни другим. Ему была дана вечность, и он растратил каждую минуту.
Теперь он наверстает упущенное.
Он найдет способ.
Он переминался с ноги на ногу, чувствуя, как Маккензи оценивает его, пока Уайатт по подсказке Лейн примеряла пару ботинок. Наконец, после нескольких томительных секунд, которые прошли незаметно, любопытство Маккензи взяло верх.
– Ладно, я достаточно долго терпела. Думаю, пришло время…
Уайатт встревоженно подняла голову.
– Маккензи, не надо.
– … объяснить, что, черт возьми, случилось с моей кузиной.
– Оставь его в покое, – отрезала Уайатт. – Он ничего не сделал.
Маккензи усмехнулась.
– Я этого и не говорила. Но теперь у меня возникли подозрения.
– Ну, не стоит. Все в порядке. – Уайатт наклонилась, чтобы зашнуровать туфлю, и при этом краска схлынула с ее лица. Пуговица Кабби – голубая подвеска – вывалилась, как магический кристалл, когда она, наклонившись, стиснула зубы от очевидной боли.
– Все в порядке, – повторила Маккензи. – Да, хорошо. Ты думаешь, я куплюсь на это? Уайатт, дорогуша, ты даже не можешь завязать шнурки на ботинках.
– Ботинок завязан. – Уайатт откинулась назад, на лбу у нее выступили капельки пота. Подняв ногу, она нараспев произнесла: – Видишь?
– Он сказал мне, что тебя пырнули ножом, – сказала Лейн, глядя от шкафа, где она раскладывала обувь. – Он сказал, что нашел тебя в лесу, но не смог тебе помочь.
Уайатт замерла, не успев надеть второй ботинок на левую ногу. Раздраженный тишиной, Питер оттолкнулась от стены.
– Твой парень говорит, что ты можешь разговаривать с мертвыми.
– Они навещают меня время от времени, – призналась Лейн. – Иногда люди не могут пересечь границу. Иногда что-то ужасное привязывает их к этому плану. Когда это случается, они находят меня.
– Лейни, – предупредила Маккензи.
– Ты просила меня подождать, пока она не будет в безопасности, и она в безопасности, – сказала Лейн. – Я не могу скрывать это от них. Они должны знать.
– Знать что? – спросила Уайатт. В тусклом свете фойе в ее глазах появилось странное выражение.
– Джеймс, – сказал Питер, когда понимание заставило его похолодеть. – Ты все это время говорила о Джейми, не так ли?
Он скорее почувствовал, чем увидел, как Уайатт впилась в него взглядом. Он не мог заставить себя оглянуться на нее. Не сейчас, когда ужасная правда была написана на лице Лейн.
– Я слышу его в помехах, – призналась она. – В белом шуме и тишине. Я его видела, но ему трудно долго сохранять какую-либо форму. Такое иногда случается, когда у тела нет места последнего упокоения.
Уайатт неуверенно поднялась на ноги и побледнела.
– Он здесь?
– Сейчас нет, – ответила Лейн. Она выглядела слегка виноватой. – Я бы рассказала Маккензи раньше, но не знала, кто он такой. Не сразу. Я понятия не имела, что здесь есть связь. Он рассказывал мне о себе по крупицам. Так всегда бывает. Только во время последнего посещения я даже не думала упоминать об этом.
Питер подумал, что ему, возможно, плохо.
– Как это было?
– Это было ужасно, – с содроганием призналась Лейн. – Он появился глубокой ночью. Его энергия была такой сильной, что я проснулась от нее. У меня было то, что Колтон называет гипнопомпическими галлюцинациями. Иногда я просыпаюсь парализованной и абсолютно уверенной, что по моим рукам ползают пауки. Но на этот раз они были на самом деле. Я их чувствовала. И твой друг был там, стоял надо мной. Он испытывал невообразимую боль. Я никогда раньше не слышала, чтобы человек издавал такие звуки, ни живой, ни мертвый. Но ему удалось передать сообщение, прежде чем он затих.
Питера чуть не стошнило на пол. Он схватился за челюсть трясущейся рукой. Проглотив ком в горле, он сумел выдавить из себя:
– Что это было за сообщение?
– Найди Беккет, – сказала Маккензи.
Питеру не дали возможности сказать что-либо еще. Раздался глухой удар, звук падения тела на пол. В темном фойе с закрытыми ставнями Уайатт потеряла сознание.
24. Уайат
Уайатт проснулась от непрерывного писка монитора. С трудом разлепив слипающиеся глаза, она обнаружила, что смотрит на незажженные флуоресцентные лампы, изогнутый стержень занавески для уединения. Она оглядела комнату, чтобы сфокусировать взгляд на ментолово-зеленых и стерильно-белых ламинированных плакатах о стандартах хирургической безопасности, развешанных по стенам. Больница. Она была в больнице. По коже у нее побежали мурашки. После заколоченной темноты Уиллоу-Хит все здесь казалось слишком ярким. Слишком тихим. Слишком большим. По коридору мимо проехала каталка, сопровождая свой путь равномерным стук, стук, стук. Послышался отдаленный звук громкоговорителя, из динамиков донесся искаженный код.
Она попыталась сесть, но безуспешно, и со стоном откинулась на тонкую подушку. На ней был бумажный халат, тонкий, в цветочек, под мышками – больничное одеяло. Казалось, что все ее тело покрыто синяками, от порезов в виде бабочки на щеке до туловища, туго обмотанного бинтами.
С металлического столба у ее кровати свисала раздувшаяся капельница, из которой в трубку непрерывно капала жидкость. На крошечной тележке на колесиках кто-то оставил яркую вазу с розами из сувенирного магазина. На подносе лежала сложенная записка, текст внутри был едва виден:
Больше так не делай, Маккензи.
Солнечные лучи, проникая сквозь белые вертикальные жалюзи, падали на зеленый раскладной диван у окна. Питер, растянувшись на подушках, крепко спал на животе, подложив правую руку под щеку. Что-то непонятное промелькнуло в ее сознании при виде него. Он пришел за ней. Он последовал за ней. Она бросила его гнить, и вот он здесь.
– Он был тут всю ночь.
Уайатт удивленно посмотрела в сторону двери и увидела, что там стоит ее мать. Теодора Беккет выглядела как всегда: светлокожая и капризная, ее седые кудри были собраны в тугой пучок, а бархатное кимоно в цветочек доходило ей до лодыжек. В пальцах, унизанных серебряными кольцами, она сжимала кофейную чашку с крышкой. По комнате разнесся запах слабого кофе.
Уайатт не знала, что чувствовать. Она не знала, что сказать, с чего начать. Последние несколько недель она провела, раскапывая кости, и была не настолько глупа, чтобы думать, что ее мать не похоронила хотя бы несколько из них. Теребя ленту, обмотанную вокруг центрального катетера, она сказала:
– Удивлена, что ты его не отослала.
– Я пыталась, – сказала ее мать. – Но Питер есть Питер.
– Ты знала, кем он был?
– Да.
Еще одно признание, более тяжелое, чем первое. Между ними возникла напряженность.
– И ты позволила им делать ему больно? Ты позволила им использовать его как научный эксперимент?
Ее мать опустилась на зеленое полиуретановое сиденье у двери. Она выглядела усталой. Постаревшей, будто последние несколько недель состарили ее.
– Думаю, ты переоцениваешь мое положение в Уиллоу-Хит. Гильдии много веков, и ее члены придерживаются определенных взглядов. Моего мнения никто не спрашивал и не приветствовал. Как думаешь, почему мы уехали?
– Я всегда думала, что это потому, что ты не хотела, чтобы я проводила время с Питером, – сказала Уайатт, не в силах сдержать раздражение в голосе. – Он тебе никогда не нравился.
Что-то смягчилось во взгляде матери. Наклонившись, та поставила чашку с кофе на пол между своих ног.
– Так ты думала все эти годы? Что мы уехали из-за Питера?
– А разве нет?
– Уайатт, нет. Нисколько. Я забрала тебя, потому что это было небезопасно.
– Из-за Питера.
– Из-за гильдии. – Ее мать вздохнула, снимая обручальное кольцо с пальца. Необработанный бриллиант сверкнул в оправе. – Твой отец был хорошим человеком. Его сердце всегда было на правильном месте. Но он запутался в многовековой практике и понятия не имел, как ее распутать. А природа гильдии… что ж, нечто столь древнее и основанное на ритуалах, как это, обычно привлекает людей с темными устремлениями.
– О чем ты?
– Ты – аномалия, Уайатт, – сказала ее мать. – Я знаю, ты это чувствовала. То, что ты можешь делать… я сделала все, что могла, чтобы защитить тебя. Я отправила тебя в школу. Научила тебя управлять своими эмоциями. Но чем больше ты росла, тем более непредсказуемой становилась твоя сила. Ты разражалась слезами, и небеса разверзались. Ты кричала во сне, и мои азалии расцветали глубокой ночью. Это было непредсказуемо, и это было заметно. И это делало все опасным. В свой последний вечер в Уиллоу-Хит ты была так расстроена, что чуть не обрушила часовню. Для тебя там было небезопасно. Больше нет. Я не могла остаться и позволить, чтобы тебя использовали. Такие люди – ученики, фанатики, зилоты – ненасытны. Они находят огонек и цепляются за него, пока не погасят. Итак, я уехала и взяла тебя с собой.
Уайатт закрыла глаза. Откинула голову на подушку. Сквозь машинный гул она погрузилась в воспоминания – Джеймс и Питер в часовне, мир с грохотом просыпается, кто-то кричит, чтобы она бежала. Видение исчезло. Оно превратилось в зверя с лицом Джеймса, попавшего в ловушку, как муха в липкую белую паутину.
– Невообразимая боль. – Вот что сказала подруга Маккензи, как раз перед тем, как Уайатт потеряла сознание. – Я никогда раньше не слышала, чтобы человек издавал такие звуки, – прошептала она, и мир Уайатт погрузился во тьму.
Он был там с ними. Он был там, и они бросили его.
Слеза выкатилась из уголка ее глаза. Скатилась на подушку. Срывающимся голосом она смогла спросить:
– Что с Джейми? Ты знала, что он мертв?
Ее монитор издал звуковой сигнал. Снаружи, в коридоре, что-то металлическое с грохотом упало на пол. Она открыла глаза и увидела, что мать в ужасе смотрит на нее.
– Он… нет. Боже мой, Уайатт. Мне так жаль. Я понятия не имела. Я бы никогда не скрыла от тебя ничего подобного.
– Уверена? – Она не могла сдержать гнев, который нарастал в ней. – У тебя не было проблем с тем, чтобы скрывать от меня все остальное.
– Мы с твоим отцом сделали выбор – осознанный выбор – подождать, пока мы оба не почувствуем, что ты готова узнать правду.
– О, так вы теперь в одной команде?
Мать поджала губы.
– Я пришла сюда не для того, чтобы ссориться с тобой.
В дверь постучали, и появился врач. Темноволосая и миниатюрная, она была одета в мятно-зеленую медицинскую форму и стерильный халат, ее локоны были собраны в низкий пучок.
– Добро пожаловать обратно, – сказала она, выводя электронную карту на свой планшет. – Я доктор Дельва, главный врач сегодняшней смены. Я как раз начинала обход… рада, что застала тебя проснувшейся. Вижу, тебе восемнадцать. Ничего, что мама в комнате?
– Все в порядке, – сказала Уайатт, хотя она все еще чувствовала себя напряженной, готовой к нападению.
