Текст книги "Твоя кровь, мои кости (СИ)"
Автор книги: Келли Эндрю
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
Уайатт пристально посмотрела на него.
– Не очень.
– Я так и думала. – Ее мать сжала переносицу пальцами. – Сеанс у тети окончен. Почему бы тебе не подняться наверх? Думаю, вам обоим стоит на кое-что взглянуть.
26. Уайатт
Уайатт сидела на желтом шезлонге в захламленной гостиной тети и смотрела на ожерелье, лежавшее у нее на коленях. Цепочка была из белого золота, кулон – холодный полумесяц.
Питер назвал его «выжженной землей». В этом не было ничего особенного.
– Где ты это взяла? – спросила она, стараясь перекричать доносившийся с кухни грохот кастрюль и сковородок. – Я подарила его Маккензи.
– Она вернула его. – В нише появилась тетя Вайолет, ее фартук был забрызган соусом, а в руке она держала половник, с которого капала вода. – Я учила Маккензи никогда не смотреть дареному коню в зубы, но смягчающие обстоятельства потребовали небольшой переоценки.
Уайатт стало не по себе.
– Какие обстоятельства?
– Твое ожерелье отравляло ее. – Серебристые кудри тети Вайолет заколыхались, когда она говорила. – И не в том смысле, в каком дешевая бижутерия окрашивает кожу в зеленый цвет. В смысле, в виде носовых кровотечений и черной смолы. В нем есть темная энергия. – Сигнализация издала серию предупреждающих звуков. Тетя Вайолет фыркнула. – Что там?
– Пожарная тревога, – сказала мать Уайатт со своего места на бархатном пуфе.
Тетя Вайолет ахнула.
– Моя чечевица!
Уайатт смотрела, как она исчезает. На кофейном столике лежало письмо ее отца с неразорванной печатью. Рядом сидел Питер, слишком крупный для крошечного старого кресла, которое он занимал. Он сидел, широко расставив колени и упершись локтями в подлокотники сливового цвета, и Уайатт знала его достаточно давно, чтобы понимать: Питер был в нескольких секундах от того, чтобы содрать с себя кожу.
В окружении разномастного хлама в захламленном доме ее тети он выглядел совершенно неуместно. Будто она провела ножницами по картине эпохи Возрождения, а затем приклеила клочки суперклеем к абстрактной акварели. Или, может быть, дело было просто в том, что она никогда не представляла его здесь, вдали от уединенного местечка Уиллоу-Хит.
– Полагаю, ты искал этот кулон повсюду, – сказала ее мать, и Уайатт не сразу поняла, что она обращается к Питеру, а не к ней.
Вжавшийся в кресло, он выглядел необычно мрачным.
– Да.
Мать прищурилась.
– И думаю, ты не нуждаешься в моем совете.
Когда Питер промолчал, она вздохнула.
– Я не твоя мать и никогда не пыталась быть ею. И я не извиняюсь… ни за что из этого. Уайатт всегда была моим приоритетом. Я сделала то, что должна была, чтобы уберечь свою дочь от беды, и знаю, что не очень нравлюсь тебе из-за этого, но надеюсь, ты поймешь.
Питер снова промолчал, его голубые глаза напряженно блестели.
– Отец Уайатт скончался, не назвав преемника, – сказала Теодора. – Насколько тебе известно, Уайатт не унаследовала ни одной из его способностей. Как первая дочь Уэстлоков в длинной череде сыновей, они считают, что она знаменует собой конец наследия.
– Женоненавистническая чушь, – вмешалась тетя Вайолет из кухни.
Теодора провела рукой по глазам, позвякивая браслетами.
– Гильдия уже некоторое время пытается перестроиться. Без алхимика на месте не осталось никого, кто мог бы охранять лес.
– Мы заметили, – сухо сказала Уайатт.
Мать взглядом встретилась с ней, прежде чем снова повернуться к Питеру.
– Думаешь, я не замечала тебя только потому, что не испытывала к тебе теплых чувств. Но я видела. Я видела все. То, как ты следил за ней. Как наблюдал. Ты видел в ней то же, что и я. Тебе тоже известно, что без хранителя тьма в лесу будет истекать кровью. В конце концов, гильдия начнет искать того, кто сможет остановить это.
– Я не позволю им причинить ей вред, – сказал Питер.
– Знаю. – Что-то непонятное промелькнуло в глазах ее матери и исчезло прежде, чем Уайатт смогла это понять. – Возьми ожерелье. Возвращайся в Уиллоу-Хит. Закончи там.
– Небеса не могут оставаться открытыми, – добавила тетя Вайолет, которая снова появилась в дверях с мукой на щеке. – Я чувствую это, знаете ли… голод в темноте. Чем дольше рот остается сыт, тем шире он растягивается. Оставшись без присмотра, вся структура нашего мира разорвется пополам. Если это произойдет, наступит хаос… сродни тому, как древние греки распахивали врата Тартара и позволяли титанам свободно странствовать.
– До этого не дойдет, – заверил ее Питер.
– Надеюсь, что нет. – Мать Уайатт поднялась с пуфа, на ходу разглаживая рубашку. Следующие слова вырвались у нее как запоздалая мысль. – Возможно, я не извиняюсь за то, что решила защитить свою семью, но мне жаль, что у тебя никогда не было никого, кто мог бы позаботиться о тебе. Мне жаль, что ты был один.
– Я был не один, – сказал Питер. – У меня были Уайатт и Джеймс.
***
Час спустя Уайатт сидела на краю кровати в комнате для гостей, только что приняв душ и переодевшись в пижаму. Волосы, все еще влажные, были расчесаны, и струились вокруг нее волнами. В руках она сжимала льняное платье цвета слоновой кости. Она чувствовала себя странно… растянутой, как ириска, ее нервы натягивались, расползались, сворачивались.
Напротив нее стоял обновленный туалетный столик, весь в голографических наклейках. На нем были разложены вещи, среди которых было письмо отца. Она решила прочесть его, как только вернулась в свою комнату, и дрожащими пальцами сорвала печать. Уайатт не знала, что там найдет. Извинения? Оправдания?
Моя дорогая Уайатт, это началось.
Мама забирает тебя сегодня, но сомневаюсь, что ты прочтешь это письмо, пока не станешь старше. Я так много хотел бы сказать, но времени мало. Вместо этого я скажу тебе вот что: В тот день, когда ты родилась, посреди зимы распустились цветы. Летние маргаритки, пробивающиеся сквозь лед. За все время моих исследований я никогда не видел ничего подобного. Я потратил всю свою жизнь, совершенствуясь в своем ремесле. Собирая крупицы волшебства везде, где только мог их найти. А потом появился ты и стала лучом надежды. Оазисом в пустыне.
Твоя мать говорит, что я не был тебе отцом. Признаю, меня сводит с ума то, к чему я стремлюсь. В своем стремлении к более глубокому пониманию я легко забываю о том, что передо мной. Прости меня за это. Мне жаль, что я не видел тебя. Мне жаль, что ты уехала.
Больше всего мне жаль, что ужасное бремя Уиллоу-Хит однажды ляжет на твои плечи. Но я знаю одно… если кто и сможет вынести это бремя, так это ты. Последняя из Уэстлоков.
Я передал для тебя кое-что на хранение. Кулон в виде полумесяца. Держи его при себе. Питер знает, что делать, когда все закончится. Он знает о его силе с рождения. Так же, как, я подозреваю, он всегда знал о твоей.
И когда с нашим наследием будет покончено, пусть оно будет забыто.
Твой отец,
Уайатт Уэстлок Второй
Она прочла письмо трижды, и ее глаза горели. Уайатт не знала, чего ждала. Письмо не отменит пятилетнего молчания, не изменит восемнадцати лет невидимости. Оно не было панацеей от всех бед, или волшебным лекарством, или голосом с того света. Это был просто лист бумаги.
Уайатт сидела неподвижно, уставившись в широкое зеркало в форме лепестка, висевшее над ее туалетным столиком. Ее отражение было призрачным, подсвеченным мерцающей стеной гирлянд над кроватью. Она выглядела рыжеволосой и изможденной. Крик вырвался из груди девушки.
От стука в дверь она чуть не лишилась чувств. В дверях стоял Питер с взъерошенными, мокрыми волосами. Он был одет в темно-синюю новую футболку и серые кроссовки марки «House Stark» – вещи, которые ее тетя купила в магазине. «Если метла подойдет», – было нацарапано у него на груди жирными золотыми буквами.
– Выглядишь нелепо, – подметила она.
– Угу. – Он склонил голову набок, изучая кружева у нее на коленях. – Что это?
– Это должно было быть мое выпускное платье, – призналась она, теребя подол с фестонами. – Но я не пошла, так что… Теперь это просто то, на что я смотрю, когда чувствую себя несчастной.
Он закрыл дверь за своей спиной. Сквозь мерцание лампочек она смогла разглядеть ледяную оценку в его взгляде.
– Ты сейчас чувствуешь себя несчастной?
– Я настоящая Офелия. – От его пристального взгляда ей стало не по себе. Опустив глаза к себе на колени, она принялась теребить нитку. – Что имела в виду моя мама, когда сказала тебе закончить это? Закончить что?
Половица скрипнула от его приближения.
– Что ты делаешь с платьем?
– Я первая спросила.
– Не увиливай от ответа.
– Это ты увиливаешь, – выпалила Уайатт в ответ и тут же почувствовала себя ребенком. Со стоном она бросила ворох ткани на матрас рядом с собой. Не было смысла хранить секреты.
– Это платье было на страже смерти в ту ночь, когда он пришел. Сначала я не была до конца уверена, но теперь, когда все это передо мной, сомнений не осталось.
Питер застыл в полушаге, переводя взгляд с нее на кучку цвета слоновой кости. Он выглядел более раздраженным, чем она когда-либо видела, словно боевой патрон, готовый взорваться от малейшего прикосновения. От внезапного напряжения ей захотелось подтянуть колени к груди, свернуться калачиком и исчезнуть.
– Сожги его, – сказал он голосом, похожим на скрежет кремня о камень.
– И что хорошего это даст? – вопрос прозвучал язвительно, хотя она этого и не хотела. – Если я чему-то и научилась, когда росла среди ясновидящих, так это тому, что от судьбы не уйдешь. Тетя Вайолет сказала, что она все еще чувствует разрыв в небе. Ты ведь понимаешь, что это значит? Это значит, что зверь пережил вдову. Это значит, что он все еще там, ждет нас. Он всегда будет ждать нас. У нас есть ожерелье. Мы можем отправить зверя обратно в небо и упокоить душу Джеймса. Он этого заслуживает.
В тишине было слышно, как Питер сглотнул.
– Уайатт, есть кое-что, что ты…
Она не дала ему возможности отговорить ее.
– Мы возвращаемся в Уиллоу-Хит. Мы оба, вместе. Что бы ни случилось, это произойдет.
Глаза Питера, обычно холодные как лед, горели в темноте голубым, как пропан. Она смотрела на него в ответ, готовая к схватке. Когда ничего не последовало, она неуклюже легла на спину. Швы туго натянулись, нервы напряглись. Над головой лениво вращался потолочный вентилятор. На кухне звякнула кастрюля.
Питер по-прежнему ничего не говорил. Мгновение спустя матрас заскрипел, застонав под дополнительным весом. С трудом открыв глаза, она все выше и выше поднимала подбородок, пока не заметила Питера в изголовье кровати. Он сидел, прислонившись к изголовью кровати, и спокойно рассматривал маленькую армию плюшевых игрушек на ее подушке.
– Иди сюда, – позвал он, как только заметил, что она смотрит на него.
Уайатт хотела сказать что-нибудь умное, но выражение его глаз лишило ее дара речи. Послушная, она подобралась к изголовью кровати и опустилась на подушку рядом с ним. Как только она устроилась на своем месте, он перевернулся на бок, чтобы оказаться к ней лицом… его голова покоилась на согнутом локте, а на животе лежала плюшевая игрушка.
Она была так близко, что чувствовала чистый аромат одолженного мыла. А под ним – землистый, знакомый, который ассоциировался у нее с утренними занятиями на ферме. Луговая трава, колокольчики и трава, скользкая от росы. Дом, поняла она. От него пахло домом.
– Расскажи мне что-нибудь, – внезапно попросил он, – как делала раньше.
Она повернулась к нему лицом, подложив ладони под щеку.
– Что ты хочешь услышать?
– Что угодно. – Он потянулся к ней, пропуская сквозь пальцы влажную ленту ее волос. – Что-нибудь радостное.
Она задумалась, чувствуя, как его прикосновение скользит ниже, прослеживая ее ключицу сквозь тонкий хлопок пижамы.
– Давным-давно, – прошептала она, – на ферме рядом с лесом жила-была девочка. И с ней там жили два мальчика.
– И они были друзьями?
– Нет. Они ненавидели ее. Один из них ненавидел больше, чем другой. Он думал, что она шумная, злая и нелепая.
Его рука скользнула под ее рубашку, кончики пальцев скользнули по мягкому изгибу ее бедра.
– Ты все неправильно рассказываешь, Цветочек.
– Неужели?
– Именно. Он не испытывал к ней ненависти. Он любил ее так сильно, что казалось, будто его сердце находится вне тела.
У нее перехватило дыхание, и она громко икнула. – Не говори того, чего не думаешь.
– Никогда. – Он сжал в кулак подол ее рубашки, притягивая ее ближе. – Продолжай.
– Больше рассказывать нечего. Вот и вся история. Все трое прожили очень скучную, очень обычную жизнь. Они умерли очень скучной, очень обычной смертью.
Он печально улыбнулся.
– Бок о бок?
– Старые и седые.
Это было жестоко по отношению к парню, который так и не дожил до восемнадцати лет. Но она никогда не могла заставить себя перестать мечтать. Питер, казалось, не возражал. Его пальцы скользнули по ее спине, оставляя за собой дорожку мурашек.
– И жили долго и счастливо?
Она скорчила гримасу, ее желудок сжался. – Это очень банально с твоей стороны.
– Так заканчивается каждая хорошая история. – Он прикоснулся кончиком своего носа к ее носу. Его глаза были темны, как океан. Она видела все и ничего в их сокрушительной глубине. – Спроси меня, чего я хочу.
Она чувствовала себя обожженной, как бумага, ее кожа горела везде, где он прикасался.
– Чего ты хочешь?
– Я хочу поцеловать тебя, Уайатт.
Его признание потонуло в тишине. Она лежала совершенно неподвижно, стук ее сердца отдавался в ушах.
– Так чего же ты ждешь?
Она не знала, кто пошевелился первым, знала только то, что в одно мгновение они лежали нос к носу, оба тяжело и учащенно дышали, а в следующее – его губы накрыли ее. Это было совсем не похоже на ту ночь на подоконнике, целомудренную и нервную. Это были языки и зубы. Это были отчаянные и цепкие поцелуи. Поцелуи голодные, с открытым ртом в темноте, освещенной светом фонарей.
Все эти годы она гадала, каким может быть вкус настоящего поцелуя Питера, и теперь знала. На вкус он был как трагедия. Конец, даже не успевший начаться. Они прижимались друг к другу так, что она оказалась зажатой под ним, он губами касался ее пульса, а она пальцами перебирала его волосы. Магия струилась по ее крови, вспыхивая разноцветными искрами, пока ощущение этого не вырвалось у нее вместе со вздохом. Он отстранился, и она последовала за ним, приподнявшись на локтях, чтобы поцеловать твердую линию его шеи.
– Все нормально? – Его взгляд упал на толстый слой медицинской ленты, обмотанной вокруг ее живота. – Я делаю тебе больно?
Она ответила ему еще одним поцелуем, более медленным и глубоким, чем первый. Он прижался к ней, и комната вокруг них погрузилась в туманную дымку. Они двигались синхронно, один перетекал в другого, лето за летом желая, чтобы между ними возникла связь. От его осторожных прикосновений расплавленное стекло в ее венах закристаллизовалось. Она разлетелась на тысячу сверкающих осколков.
Камешек, упавший в окно, заставил их обоих поднять головы. Питер нахмурился, бросив взгляд на плотные шторы.
– Ты слышала?
– Не обращай внимания, – сказала она и поцеловала его в уголок рта.
За первым камешком последовал другой. Через несколько секунд – третий. От четвертого стекло разлетелось вдребезги. Уайатт чуть не подпрыгнула на месте, когда Питер вскочил с кровати. Направившись к окну, он отдернул занавески, бормоча проклятия. Три затененные фигуры сгрудились внизу на улице, две из них были неподвижны, как камни, а третья жестикулировала в явно Беккетовской манере.
Питер отодвинул щеколду и распахнул окно. Навстречу им раздался шум голосов.
– В этом не было необходимости, – съязвила Маккензи. – Ты что, не смотрел «Ромео и Джульетту», Прайс? Нельзя швырять камень в окно, как скотина.
– Никто не отвечал, – раздался голос парня, ровный и холодный.
– Уходите, – крикнула Уайатт. Услышав звук, три лица повернулись к окну.
– О, хорошо. – Улыбка Маккензи в свете лампы была цвета слоновой кости. – Ты все еще не спишь. Я не знала… ты не отвечала на звонки. Спускайся. Мы хотим кое-что показать.
К тому времени, как им удалось проскользнуть в освещенную фонарями тень улицы перед домом, голубые лепестки ипомеи в цветочных ящиках тети Вайолет только начали закрываться – последний вздох того волшебства, которое они соткали между собой в удушливой тишине спальни Уайатт. Парень в бейсболке стоял над ближайшим цветочным ящиком, его тонкие губы были изогнуты в насмешливой гримасе. Лейн выглянула из-за его спины, легко обхватив его за талию, ее пальцы в полумраке были бледными, как опалы. Стоявшая рядом с ними Маккензи задыхалась от нетерпения.
– Ты здесь живешь, – сказала Уайатт, отстраняясь от объятий кузины. – Могла бы просто зайти внутрь.
Маккензи выглядела ошеломленной этим предложением.
– И привести демона в квартиру? Мама будет убирать здесь несколько дней, чтобы избавиться от вони. Извини, Прайс.
Уайатт взглянула на парня. Он никак не показал, что вообще слышал Маккензи, и бросил взгляд на серебряный циферблат своих часов.
Питер не разделял такого безразличия.
– Тогда, в машине, это была не шутка? Он на самом деле демон?
Глаза парня вспыхнули.
– У тебя какие-то проблемы с этим?
– У него нет к тебе претензий, Колтон, – заверила его Лейн. Она отстранилась от него, дрожа в осенней фланелевой куртке, хотя ночь была теплой. В воздухе витал первый поцелуй лета. – Собственно, именно поэтому мы здесь. Ваш друг. Джеймс. Я его видела.
У Уайатт перехватило дыхание.
– Видела?
– На этот раз я попыталась задать ему несколько более прямых вопросов. Он казался взволнованным, так что я мало что от него узнала. Он продолжал говорить вещи, которые не имели смысла. Но он упомянул тебя, Уайатт.
– Меня?
– Он, эм, просил передать тебе, что видел звезды.
– Я и забыла, какие яркие звезды видны из твоего окна. – У Уайатт скрутило живот. В груди закипело понимание, кислое и винное. – Я так и знала. Он был там той ночью. Это был он. Он… он пытался связаться с нами все это время.
– Это невозможно, – произнес Питер напряженно. – Он мертв.
– Смерть становится немного непостоянной, – сказал Колтон, – как только ты начинаешь с ней возиться.
По улице проехала машина. Фары разогнали тени мимолетными желтыми лучами. Уайатт наблюдала за порханием мотыльков в свете фонаря, нервы у нее были на пределе.
– Джеймс заперт внутри этой штуки, и мы оставили его одного во вдовьей паутине.
Последовало ощутимое молчание.
– Что? – спросила Лейн.
– Вдовья паутина, – повторил Колтон, вынимая руки из карманов, чтобы изобразить соответствующий жест. – Ты не ослышалась.
Сердце Уайатт принимало один удар за другим. Она подумала о том, каким Джеймс иногда появлялся на поверхности – как солнечный свет скользил по нему серебристыми бликами, и там, в промежутках между тенью и тьмой, она видела мальчика, которого помнила, смотревшего на нее с этого застывшего, измученного лица.
Повернувшись к Питеру, она сказала:
– Это не какое-то эхо смерти, или как ты там это называешь. Это он. Это Джейми. Он там.
Питер сцепил пальцы на макушке и уставился на полоску беззвездного неба между зданиями. Казалось, он нетвердо стоит на ногах, словно сильный порыв ветра может сбить его с ног. Он не произнес ни слова.
– У нас есть кое-что, что может помочь, – сказал Маккензи. – Именно поэтому мы здесь.
– Колтон как ваш друг, – объяснила Лейн. – Он умер и вернулся другим. В нем есть что-то, что исказилось за время, проведенное в загробной жизни. Маккензи возилась с созданием эликсира, чтобы попробовать, нет ли чего-то, что могло бы помочь ему чувствовать себя немного более…
Она замолчала, подыскивая подходящее слово, и Колтон вклинился в разговор, произнеся односложное «Человеком».
– Я не это собиралась сказать, – тихо произнесла Лейн.
– Это нечто вроде успокоительного, – уклончиво ответила Маккензи. – Оно помогает ему контролировать свои желания.
Уголки губ Колтона, покрытых шрамами, опустились.
– Я же говорил тебе, перестань это так называть.
Маккензи проигнорировала его, ее блестящие глаза ликовали.
– Это смесь моего собственного приготовления. С самого начала мне пришлось разобраться с несколькими ошибками, но Прайс оказался отличным подопытным кроликом.
– И вот, – мрачно пробормотал Колтон.
– Я не могу выбросить его из головы. – Зеленые глаза Лейн блестели в свете лампы. – Он изо всех сил старается освободиться, но сам не может этого сделать.
Рядом с Уайатт Питер был бледен как полотно.
– Значит, мы можем вернуть его обратно, – прошептала Уайатт. – Мы сможем спасти его?
– Его организм функционирует как организм хозяина, – сказал Колтон. – Подумайте об этом с другой стороны – ты когда-нибудь видела, как оса-паразит высасывает паука досуха?
– Буквально никто этого не видел, – резко ответила Маккензи. – Не будь таким отвратительным.
Колтон пожал плечами.
– Именно это здесь и происходит. Только вместо внутренних жидкостей, душой твоего друга питается древняя сущность. Заставляя его вести себя непредсказуемым образом. Если он сможет вернуть управление, то нет причин, по которым он не сможет остаться в этом плане. Юридически он мертв или нет.
– Это не постоянное лекарство, – добавила Маккензи, когда все замолчали. – Его вводят в определенной дозировке. Я позаимствовала ингредиенты из маминых запасов, так что могу приготовить только по чуть-чуть за раз, но если будете соблюдать норму, этого должно хватить, чтобы прокормить его, пока я не принесу еще. В любом случае, вот. – Она протянула руку. На ее раскрытой ладони лежал зеленый тюбик из переработанного пластикового ингалятора. Торжествующе, она пропела: – Та-да.
– Ингалятор, – бесстрастно заметила Уайатт. – Ух ты!
– Я тоже так отреагировал, – сказал Колтон, снова взглянув на часы.
– Люди! – Маккензи быстро щелкнула пальцами, обращаясь к каждому из них. – Может, мы перестанем критиковать презентацию и вместо этого восхитимся моим викканским мастерством?
– Выглядит примитивно, – признала Лейн, бросив еще один взгляд на Колтона. – Но работает.
– Да, – согласился он, – но тебе придется убедить его согласиться на это. И, судя по тому, что Лейн сказала мне, похоже, у тебя есть работа, которая тебе по плечу.
27. Уайатт
Когда Уайатт и Питер наконец вернулись на ферму, в доме было темно. День медленно клонился к закату, и на фоне лазурного неба Уиллоу-Хит казался чем-то живым, вросшим в землю. Над густыми зарослями плюща виднелась только крыша, черепица на ней отвалилась, а колпак дымохода сбился набок из-за толстого пучка водорослей.
А там, запутавшись в ветвях дальних деревьев, висела кровавая луна, розовая и восходящая.
Они шли бок о бок по лугу, пробираясь мимо мельничного пруда, заросшего красными водорослями, мимо маленькой лодки, пришвартованной в камышах, где они ее оставили. Казалось, все застыло в движении, время замедлило свой бег. Рассвет как будто застал врасплох всю ферму. Она не знала точно, всегда ли Уиллоу-Хит чувствовался так, или только сейчас погрузился в сон, и очарование покинуло его. Между ними вспыхнуло осознание, яркое, как июньский жук. Где-то там был зверь, затаившийся в засаде.
Еще до конца ночи они отправят его обратно в преисподнюю.
Или погибнут, пытаясь это сделать.
Они обнаружили, что входная дверь распахнута настежь, доски вырваны, будто это сделал огромный голиаф. Они вошли друг за другом, под ногами хрустело битое стекло. Внутри свет не включался. Уайатт стояла в фойе и щелкала выключателем, включая и выключая его снова и снова. В холле было темно, как в могиле, где-то, невидимая, возилась курица, стропила были покрыты молочно-белой паутиной. Все выглядело так, словно паучата вдовы пробрались в дом и оплели каждый уголок своим тонким, как паутинка, плетением.
Питер захлопнул дверь и прислонился к ней, наблюдая, как она снова перевела выключатель в положение «включено». «Выключено». Сдавшись, она прислонилась к двери рядом с ним.
– Электричество отключено.
– О, неужели? – Он снял ниточку кружевной петельки с ее рукава. Кровь отхлынула от его лица, когда она спустилась вниз в этом платье тем утром, но она не дала ему возможности возразить. – В нем есть карманы, – сказала она. – Оно будет идеально.
Теперь, стряхивая паутину с рук, он искоса взглянул на нее.
– Если что-то пойдет не так, пообещай мне, что ты уйдешь.
– И оставить тебя здесь одного? Ни за что. Это прямое нарушение нашего перемирия.
Он не засмеялся.
– Ожерелье у тебя. Если изобретение твоей кузины не сработает…
– Сработает.
– Возможно. Ты должна признать, что в лучшем случае это непродуманный план. В худшем – это самоубийственная миссия. Мне не нравится мысль о том, что ты так близко подберешься к зверю. Мы даже не знаем наверняка, даст ли это нам доступ к Джеймсу. Мы не знаем, сколько от него там осталось.
– Весь он, – сказала она, хотя у нее не было возможности узнать наверняка. – Это сработает.
– Но если этого не произойдет…
– Произойдет.
– Ты знаешь, что делать.
– Разбить ожерелье, – сказала она, инстинктивно потянувшись к кулону в виде полумесяца, висевшему у нее на шее. – Ты говорил мне это всего сотню раз.
– Обязательно используй что-нибудь тяжелое. Камень. Молоток.
– Инструкции понятны по умолчанию, Питер.
Уголки его губ опустились вниз. Из-за этого, казалось, что губы опасно близки к тому, чтобы полностью соскользнуть с лица. Она подумала, что Питер собирается и дальше ругать ее, но он только привлек Уайатт к себе, наклонив голову, чтобы завладеть ее ртом. Она вскрикнула от удивления, и по ее телу пробежала дрожь, когда его дыхание коснулось ее языка. Привстав на цыпочки, она поцеловала его в ответ, упершись руками ему в грудь.
Любить Питера всегда было все равно что тыкать пальцем в синяк. Невозможно остановиться, даже когда это причиняет боль. Но никогда еще не было так больно, как сейчас – целовать его на краю света, в окружении живого памятника всему их потраченному впустую времени. Это было похоже на прощание, и это больше, чем что-либо другое, вывело ее из равновесия.
Когда, наконец, они вышли на свежий воздух, у обоих перехватило дыхание. В уголках его нахмуренных бровей темнело пятно цвета георгина. Ее фирменный цвет. Она вытерла его, и он повторил ее прикосновение, запечатлев поцелуй на подушечке ее большого пальца.
– Что это было?
– Ничего. – Он прикоснулся своим лбом к ее лбу. – Ты прекрасно выглядишь, вот и все.
Он лгал. Она это чувствовала.
У нее не было возможности расспросить его. Раздавшееся мяуканье заставило их разойтись. Крошка выбежала из тени, ее глаза были большими и зелеными, хвост подергивался. Уайатт наклонилась и взяла старую кошку на руки, уткнувшись щекой в ее пушистую макушку.
– Вот и ты. Я знала, что ты неуязвима.
– Здесь слишком тихо. – Питер покосился на пустую лестницу. – Я думал, зверь будет ждать нас здесь.
Уайатт крепче прижалась к Крошке.
– Может быть, он все еще в роще.
– Я так не думаю. – Он прошел вглубь зала, вглядываясь в густой лес адиантума, который простирался от столовой. – Это может быть засада. Оставайся здесь. Я осмотрю остальную часть дома.
Ее сердце сильно сжалось.
– Я хочу пойти с тобой.
– Плохая идея. – Он потрогал обрывок паутины и, оглянувшись, стряхнул липкие остатки с пальцев. – Крошка здесь не единственная, кого невозможно уничтожить, помнишь? Оставайся на месте. Жди моего сигнала.
Питер оставил ее там, прежде чем она успела возразить, исчезнув в призрачной воронке коридора. Она смотрела ему вслед, и страх пронзал ее насквозь. Он был прав. Было слишком тихо. Она ждала, прислушиваясь. Минута тянулась медленно, как вечность. На стене из трещины в штукатурке выскользнул паук и исчез за буфетом.
Где-то в другом конце дома раздался оглушительный удар чего-то тяжелого об пол. Стекло разбилось вдребезги. Слегка взвизгнув, Крошка вырвалась из ее объятий и убежала в темноту. Уайатт последовала за ней, с трудом переводя дыхание.
Она нашла Питера в оранжерее.
И он был не один.
Лунный свет лился сквозь витражи, заливая его и полдюжины обитателей в прозрачно-розовых одеждах. Питер опустился на колени перед ними, вынужденный оказаться среди осколков стекла. Рядом на полу лежало разбитое растение в горшке, из-под бесцветного корешка которого высыпалась земля.
А там, прямо за его спиной, стоял точеный портрет Джеймса Кэмпбелла, и бездонная глубина его глаз была ей так же чужда, как и все остальное. Лопнувшие кровеносные сосуды испещряли горло Джеймса, тонкие фиолетовые прожилки вились по челюсти. Казалось, он был переполнен ядом, его веки опухли и блестели, как сливы.
Она нащупала в кармане ингалятор как раз в тот момент, когда взгляд глаз Питера встретился с ее.
– Сделай это, – одними губами произнес он.
Она знала, чего он хотел… чтобы она забыла об ингаляторе и вместо этого разбила ожерелье. Разорвала связь и отправила зверя обратно в ожидающую тьму. Но что случилось бы с Джеймсом, если бы она это сделала?
– Не могу вспомнить, когда в последний раз видел небо, – сказал он той ночью в ее спальне. Он провел пять лет, гния в могиле. Пять лет во власти чего-то древнего и коварного.
Она не стала бы отправлять его на вечность в темноту. Не раньше, чем она сделает все возможное, чтобы остановить это. Они всегда были втроем.
Стоя на коленях, Питер едва заметно покачал головой. Она притворилась, что не заметила этого.
– Знаешь, – задумчиво произнес зверь, и это было совсем не похоже на Джейми, – раньше я думал, что эта сторона неба высасывает магию из людей. Здесь все уродливо – жестоко и по-каннибалистски. Но три дня назад я наблюдал, как Уиллоу-Хит перерождается под твоим влиянием.
Ее пальцы крепче сжали ингалятор.
– И что?
– Итак, представь, что могла бы сделать такая ведьма, как ты, если бы жила вечно.
– Меня не интересует бессмертие.
– Ложь, – промурлыкало чудовище. – Люди рождаются с природным инстинктом выживания любой ценой. Ты должна быть благодарна. Я предлагаю тебе вечность на блюдечке с голубой каемочкой.
Словно по сигналу, фигура в плаще положила кинжал на ближайший стол. Острое, как игла, церемониальное лезвие блеснуло розовым между рядами потрескавшейся терракотовой посуды. На лезвии был выгравирован символ пеликана, стигматы птицы были инкрустированы кроваво-красным рубином, который пульсировал в лунном свете.
– Позволь мне объяснить это проще, – сказал зверь, когда фигура отступила обратно в тень. – Как и ты, я делаю только то, что в моей природе. Мне нужно питаться. Тебе нужно жить. Ни то, ни другое не может случиться, пока Питер дышит.
Уайатт не клюнула на его наживку. Она была слишком занята подсчетом людей. Всего было шесть фигур в капюшонах, стоявших полукругом в тени, словно статуи. Они с Питером ожидали застать зверя одного – ослабленного столкновением с вдовой. Но это? Они были в меньшинстве.
Они никогда не смогут выбраться отсюда самостоятельно.
