Текст книги "Твоя кровь, мои кости (СИ)"
Автор книги: Келли Эндрю
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
– Питеру не суждено было прилететь по небу. Ему суждено было состариться дома.
Влюбиться. Чтобы у него был полный дом детей. А потом, однажды, когда он переживет большинство смертных, ему суждено будет передать свой дар и отдаться мне. Я очень терпеливый, как видишь. И бессмертие такое сладкое на вкус.
Внезапно прямо у нее за спиной раздался шум – ужасный скрежещущий звук, от которого у нее волосы встали дыбом. Она притянула к себе лопату, как щит.
– Уайатт. – Питер не сводил с нее глаз. – Не оглядывайся.
– Я никогда не хотел, чтобы он попал в руки Уэстлоков, – продолжал зверь. – Это было ошибкой. Смертные всегда жаждут власти, но твой род был жаднее большинства. Они уничтожили его прежде, чем он успел пустить корни. Они скармливали его мне недозрелыми кусочками. Каждый раз я сажал его заново. Он никогда не принадлежал им, чтобы убивать. Он всегда был моим. А потом появилась ты. Ты и мальчик, вы оба. С вами обоими Питер не просто пустил корни. Он расцвел, хотя никогда бы в этом не признался. Наконец-то у него было то, ради чего стоило умереть. Вот что делает жертву такой вкусной – любовь придает ей аромат. Жизнь смертных так быстротечна, но любовь так же долговечна, как смерть. Равноценный обмен.
Понимание пронзило ее, как лед.
– Ты с самого первого дня подталкивал меня к тому, чтобы я убила его. Это был ты по телефону.
Резцы зверя блеснули на свету, как слоновая кость.
– Да.
– Почему бы тебе не сделать это самому, если ты в таком отчаянии?
– Я не могу. Это должна быть ты.
– Почему?
– Потому что ты любишь его, Уайатт Уэстлок. – Правда пронзила тишину рощи, пронзила до глубины души. – Ты любила его всю свою жизнь. И это для меня все.
Лопата в ее руке обмякла. Сама того не желая, она встретилась с холодным взглядом Питера. Выражение его лица в полумраке было непроницаемым, челюсти плотно сжаты.
– Когда ты похоронишь его, – сказал зверь, – это будет длиться вечно. Я буду пить из колодца, который гораздо глубже и слаще, чем когда-либо прежде.
Над их головами что-то прошмыгнуло по верхушкам деревьев. Она подавила желание взглянуть на небо.
– А что будет потом? – спросила она. – Как только ты насытишься.
– Я лягу спать, – сказал зверь. – Я ждал Питера долгое время и очень устал. Когда я уйду, рана между мирами заживет. Больше не будет нужды в Уиллоу-Хит или в Западном Замке, которые будут играть роль хранителей зелени. Ты будешь свободна.
Над головой хрустнула ветка. Сосна осыпала их дождем липких оранжевых иголок. Питер вздернул подбородок, его глаза заблестели от нетерпения.
– Нам нужно идти.
Но Уайатт не двинулась с места.
– А как же Джеймс? Что случилось с Джейми?
– Тебе стоит послушать Питера, – сказал зверь, стряхивая сосновые иголки со своего плеча. – Нам нужно уходить, пока мы еще можем.
– Я никуда не уйду, пока ты не расскажешь мне, что с ним сделал. – Она взмахнула лопатой, сжимая ее как копье. – Ты хочешь, чтобы я ушла? Расскажи, что произошло.
Питер направился к ней, но зверь вытянул руку, останавливая его.
– Все в порядке. Она хочет знать правду. Пришло время рассказать ей.
Тогда она заметила, что его руки начали портиться. Вместо кожи были сухожилия и кости.
– Несколько лет назад, – заговорил он, – на ферму приехал богатый человек. Его жена умирала, и он искал по всему миру способ остановить смерть. Он слышал о Питере и хотел своими глазами увидеть его бессмертие… посмотреть, есть ли что-то, что можно собрать, кроме пепла. Он ушел разочарованным, но его визит посеял в голове Джозефа Кэмпбелла идею. Если бы дар Питера был передан, то, конечно, его можно было бы забрать. В конце концов, он подумал, что, возможно, Джеймс будет тем, кто согласится на это. Но он ошибся, и его просчет стоил жизни твоему другу.
Питер, стоявший между ними, был неподвижен, как камень. Мраморный мальчик, замерший в своем личном мавзолее. Ее изголодавшийся бог. Ее тайный святой. Ее убийца. Его руки были сжаты в дрожащие кулаки. По щеке скатилась одинокая слезинка. Он позволил ей скатиться.
– Что-нибудь осталось? – спросила она. – В тебе осталось что-нибудь от Джеймса?
При этих словах зверь улыбнулся. Это была легкая усмешка с плотно сжатыми губами, слегка обнажившими клыки, и в тот момент она не понимала, как могла принять его за мальчика, с которым вместе выросла.
– У нас нет времени, – сказал он. – Вдова здесь. И, похоже, она свила гнездо.
21. Питер
Питер чувствовал это повсюду, куда бы ни повернулся. Отпечаток неправильности, тонкий, как пленка, и кислый, как плесень. Он был на деревьях, покрытых желтыми лисичками, где не касался свет. Был в тени, окутанный молочно-белыми завитками шелка. Язык у него пересох, во рту был меловой налет, как будто он проглотил горсть пепла.
Не вдова заставила его застыть на месте, хотя он воочию убедился – от нее невозможно было убежать, когда она пускалась в погоню. Это были не бесчисленные шелковые мешочки, вшитые в деревья и набитые до отказа.
Это была Уайатт.
Все вокруг них, и роща, медленно просыпались под ее пальцами. Не в виде гниющих покровов, а в полном, ярком цвету. На холмиках его могил распустился бледно-желтый шиповник, бархатные бутоны стряхивали грязь со своих лепестков. Спящий алиссум распустился изящными белыми цветами.
И там, всего в трех футах от него, стояла Уайатт, ее горе раскрылось. Она была такой бодрой, какой он никогда ее не видел, живое пламя на фоне бесцветной рощи, все ее черты были прорисованы в технике «Техниколор». Ее губы были алыми, как георгины, а щеки сияли лихорадочным румянцем. Под ее ногами распускались цветы.
Огромная тень пронеслась над головой, снуя между ветвями. Питер не поднял глаз. В этом не было необходимости – он знал, что это. Точно знал, в какое гнездо они забрели.
– Питер Криафол, – раздался голос вдовы, нежный, как сирена, и древний, как само время. – Прошло много времени с тех пор, как ты приносил мне еду.
Уайатт моргнула, оглядываясь по сторонам, будто вышла из транса.
– Что это было?
– Это была я. – Звук доносился отовсюду и ниоткуда. Изнутри и снаружи. За спиной Уайатт на землю опустилась фигура – огромное, жуткое существо из трещины между мирами. Паукообразное существо с двумя суставами смотрело на Уайатт мириадами глаз, горящих предвкушением.
– Что это? Девушка?
– Ты ее не получишь, – выплюнул зверь. – Она моя.
Становилось все более очевидным, что зверь не сможет удержать Джейми здесь, так близко к логовищу ада. Его тело уже начало распадаться на части, у основания горла образовались аккуратные розовые складки старой рубцовой ткани.
– У тебя здесь нет власти, – сказала вдова. – Ты слишком молод и голоден. Ты живешь в темноте, но я и есть тьма. И я проглочу все, что пожелаю.
Сосновые шишки лопались, роняя семена. Воздух был насыщен запахом скипидара и камфарного бальзама. Уайатт крепче сжала лопату и повернулась, чтобы посмотреть на первобытное существо, маячившее прямо у нее за плечом.
– Остановись, – приказал Питер, и она подчинилась. – Не смотри.
Ее хватка не дрогнула.
– Почему нет?
– Потому что, как только ты это сделаешь, – проворковала вдова, – я развоплощу твой дух. Я превращу твои ночные кошмары в реальность, вплету твои самые темные страхи в свою паутину. Как только я заполучу тебя, маленькая поденка, сбежать будет невозможно.
Какое-то движение привлекло внимание Питера. С ближайшей могилы отвалилось немного земли, превратившись в камешки. Земля закружилась под толстыми нитями силы Уайатт. Зверь тоже заметил это. Они встретились взглядами, и между ними возникло молчаливое понимание.
По земле пробежала очередная дрожь, и зверь накренился в сторону, зацепившись за широкий ствол дерева. Все в нем было неправильным – жалкое подобие того, как выглядел Джеймс Кэмпбелл сейчас, и того, каким Питер видел его в последний раз. Нос у него был сломан и распух, пальцы – темные, синюшные.
– Уведите ее отсюда, – приказал зверь голосом, непоколебимым как айсберг. – Сейчас же.
По команде голова вдовы повернулась вокруг своей оси, ее широкая грудная клетка возбужденно загудела.
– Ты ничего ему не должен, Питер. Он держал тебя привязанным к себе все эти годы, заманивая ложными обещаниями. Но он не более чем лжец и обманщик. Не в его власти распространить бессмертие дальше его носителя.
Питер растерялся.
– О чем ты?
– Бедный, милый Питер, – пробормотала вдова, позвякивая паутиными бородавками. – На том свете тебя не ждет мать. Кэтрин Криафол умерла двести лет назад, убитая горем и одинокая. И он скрывал это от тебя, каким бы несчастным он ни был.
Питер проглотил острый комок горя, подступивший к горлу. Кэтрин. На него нахлынули воспоминания, ясные и холодные. Он увидел, как его мать наклонилась, чтобы поцеловать его в лоб. Увидел ее сидящей за ткацким станком, мелодия вертелась у нее на языке, а голос был нежен, как журчание ручья:
– Сегодня твой отец поведет тебя в лес, сердце мое. Будь рядом и слушай, что он говорит.
Он чувствовал взгляд Уайатт на своем лице. Под ближайшей березой начала осыпаться еще одна могила. Он отогнал нахлынувшие воспоминания, заставив себя оцепенеть.
– Зачем ты говоришь мне это?
– Потому что ты мне нравишься, – ответила вдова. – И потому что ты похож на меня. Мы с тобой одинокие существа, и не склонны к агрессии, если нам не угрожают. – У ног Питера в земле копошилась костлявая рука, между тонкими пястными костями застряла грязь. Вдова смотрела, как белеют кончики пальцев. – Она мне тоже нравится… эта ведьма, которую ты мне привел. Я уже целую вечность не видела такой силы, как у нее.
Высоко на деревьях раскрылся первый кокон. Паучата высыпали сотнями, устремляясь вниз по гниющим соснам в облаке черноты. Уайатт издала сдавленный вопль, когда еще один мешок разорвался. Роща была наполнена непрерывным топотом лапок и жалобными криками новорожденных, жаждущих пищи. Под ветвями бальзамина зверь пытался прижаться к Джеймсу. Он не смотрел на снующую толпу. Только уставился на свои руки, кончики пальцев которых омертвели до костей.
– Уайатт, – рявкнул Питер. – Когда я говорю тебе бежать, беги.
Земля у ее ног начала обволакивать носки ботинок. На желтой резине темными клубочками разрасталась плесень. Воздух вокруг них был наполнен спорами, которые сильно жалили.
Впервые в жизни она не стала спорить.
– Куда?
– Куда угодно отсюда.
Выругавшись, зверь царапнул себя по руке. Одинокий черный паучок пробрался по сухой белизне локтевой кости, протиснулся между сухожилиями, натянутыми, как нервы. Еще один спрыгнул с веток, и с него капал шелк. За ними последовали другие, посеребрив дерево бледной блестящей мишурой. Зверь отшвырнул их одного за другим и, шатаясь, забрался на дерево. Наполовину кость, наполовину мальчик, он с ужасом наблюдал, как паутина, похожая на сахарную вату, покрывает его икры.
– Ты вполне сойдешь за пищу, – промурлыкала вдова, – хотя мне не нравится привкус серы.
Уайатт с нарастающим ужасом наблюдала, как восемь покрытых шерстью ног протиснулись мимо нее, пробираясь сквозь деревья, ломая ветви. Скрытый серебристым шелком, зверь издал нечеловеческий рев.
– Беги, – скомандовал Питер.
Уайатт тут же сорвалась с места, отбросив лопату в сторону, и исчезла в тумане. Питер задержался достаточно долго, чтобы в последний раз оглянуться на зверя. В его разлагающуюся форму закралось ядовитое окоченение. Все, что оставалось видимым, – это изможденная часть его лица с расширенными от ужаса глазами.
Это так напоминало то, как Джеймс смотрел на него в те последние, кровавые мгновения, что Питер застыл. Но затем – в мгновение ока – момент был упущен. От чудовища не осталось ничего, кроме молочно-белого саркофага. Он не стал задерживаться, чтобы посмотреть, что произошло дальше. Он бросился вдогонку за Уайатт, продираясь сквозь рощу, и ветки на ходу царапали его кожу.
Снаружи, на лугу, воздух был похож на мокрую шерсть, небо готовилось к грозе. Мужество покинуло его, когда он раскачивался на вершине холма, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, теряясь в бесконечной серой пелене.
Уайатт нигде не было видно. Прижав ладони рупором ко рту, он выкрикнул ее имя. Ветер подхватил его крик, а эхо разорвало на куски. Когда ответа не последовало, он направился обратно в сторону дома.
Она оставила за собой что-то вроде следа, и он не знал, вызывает ли это у него благоговейный трепет или ужас. В восточной части долины фермы низменный луг расцвел множеством цветов. Воздух был напоен сладко пахнущей пыльцой, высокие травы сплетались с дикой хининой и бледно-белой наперстянкой, астрами с пурпурными лепестками и пчелиным бальзамом с шипами. Он продвигался вперед, подгоняемый стремлением, кровь стучала у него в ушах.
Когда высокий луг, наконец, исчез из поля зрения, он оказался на самом восточном участке. Впереди виднелась дрожащая береза, ствол которой опоясывали красные виргинские вьюны. Под свисающими цветами дерева стояла Уайатт. Она наблюдала за его приближением с отсутствующим выражением лица.
– Ты в порядке? – спросил он, подойдя к ней. Это был неправильный вопрос. Она вскинула голову и недоверчиво уставилась на него. В электрическом сиянии надвигающейся грозы ее глаза казались зелеными до самого конца.
– Ты убил его.
Его горе было раной, свежей и незаживающей.
– Это не то, что ты думаешь.
– Что я должна думать? – Эти слова прозвучали между ними, как яд. – Ты похоронил его в безымянной могиле. А потом ты позволил мне поверить, что оно было им. Ты впустил это в наш дом.
По спине у него пробежали мурашки.
– Ты понятия не имеешь, что произошло.
– Тогда объясни мне.
– Это не так просто.
Он увидел приближающийся толчок за полсекунды до того, как это произошло. Разъяренная, она сильно ударила его в грудь. Он отступил на шаг, принимая удар.
– Я думала, что смерть всегда проста, – выплюнула она и снова толкнула его, на этот раз в березу. – Разве не это ты мне говорил? Или об этом ты тоже солгал?
Когда раздался третий толчок, он схватил ее за запястья и притянул к себе как раз в тот момент, когда над головой прогремел первый раскат грома. Земля содрогнулась, и в небо взметнулся рой хрупких траурных плащей. На мгновение их подхватили крылья с желтыми кончиками.
– Прости, – Питер склонился к ее лбу. – Ты даже не представляешь, как я сожалею.
Постепенно борьба частично покинула ее. Она прижалась к нему всем телом, сотрясаясь от рыданий и упираясь руками ему в грудь. Жар ее кожи обжигал его сквозь тонкий хлопок рубашки.
– Я думала, что смогу это вынести, – прошептала она.
Он отстранился ровно настолько, чтобы видеть ее лицо.
– Вынести что?
Ветер свистел над вершиной холма, резко разделяя их. Она отодвинулась от него, ее щеки вспыхнули, ползучий тимьян у ее ног превратился в бледно-фиолетовые шипы.
– У меня был очень плохой год, – сказала она, смахивая слезу со щеки. – Очень, очень плохой. Приехав сюда, я едва держалась на ногах. А потом нашла тебя, и все эти ужасные секреты выплыли наружу. И я понимаю это, Питер. Понимаю. Ты имеешь полное право быть таким злым. Таким… таким сломленным и жестоким.
Он понял, к чему все идет. Паника пронзила его, как электрошокер.
– Не надо.
– Я не понимаю, как ты все это терпел, – продолжала она, не сдерживая слез. Небо на востоке потемнело, облака громоздились одно на другое. – Я подумала, что, может быть, смогу взять на себя часть твоей ответственности. Я думала, что, несмотря ни на что, мы сможем выбраться из этого вместе. Но это слишком тяжело, Питер. Ты слишком тяжелый. Ты топишь меня.
– Ты уходишь, – сказал он. Это был не вопрос.
– Я еду домой. В Салем.
– Ты не можешь. Лес непроходим.
– Питер, посмотри на меня.
Но он уже смотрел, завороженный тем, как мир дрожал на кончиках ее пальцев. Каждое ее движение натягивало небо, волоча за собой грозовую тучу, словно мантию. Она была как оголенный провод, потрескивающий от энергии.
Если кто и мог пройти по лесу невредимым, так это она.
Он никогда больше не увидит ее. Он провел пять лет в темноте, подвешенный и голодающий, считая каждый несчастный день. Он едва держался на волоске от потери рассудка. По крайней мере, тогда его удерживала возможность побега, утешала мысль о том, что по ту сторону неба его ждет нечто лучшее.
Дом. Жизнь. Мать.
Все, что у него теперь было, – это призраки. Призраки и девушка, которая могла разбудить мертвого. Если Уайатт уйдет, больше никого не останется. Спустится тьма, неся на себе ад, и ему придется нести бремя вечности в одиночестве.
– Ты не можешь уйти, – в отчаянии сказал он. – Не сейчас.
– Я должна. Это место похоронит нас. Я не останусь здесь гнить вместе с тобой.
– Я последую за тобой. Если ты уйдешь, я приду за тобой.
– И что потом? – Ее щеки были мокрыми от слез. – Ты убьешь меня? Оставишь у себя?
Он чувствовал себя так, словно его разрывали на части. Ребра треснули, в груди образовалась пустота. Он был раздвоен во многих отношениях, сломлен по прихоти мужчин.
Ничто не было похоже на это.
– Боже. – У нее вырвался сдавленный смешок. – Ты сам не знаешь, чего хочешь. Ты застрял, ты… ты бродишь по этому месту. Ты призрак, Питер. Прямо как Джейми.
Где-то позади себя он услышал, как хрустнули рассыпавшиеся семена, и почти беззвучный скрип земли, от которого у него заныло сердце. Уайатт шагнула к нему, и в воздухе между ними потрескивала сила.
– Сначала я этого не поняла, – сказала она. – Я не знала, как проникнуть в свои вены, не обескровив их. Как черпать из колодца, не пролив ни капли. Но теперь я это чувствую. Внутри меня есть ниточка, тугая, как силок. Все, что мне нужно сделать, это потянуть за нее и посмотреть.
Стебли серебристолистного люпина взорвались тонкими голубыми шипами. Почувствовав опасность, Питер сделал первый шаг назад.
– Уайатт…
Он прервался, почувствовав, как что-то мохнатое ползет по его лодыжке. Потом с удивлением посмотрел вниз и обнаружил, что его икры обвивает виноградная лоза. Широкие красные листья распустились, когда тростник стал толще, опутывая его бедра. Он медленно прививался к стройному стволу березы – поглощался, как зверь, вплетенный во вдовью паутину.
Только вместо паучьих бородавок Уайатт ткала мир одной лишь силой воли. Это было нечто такое, чего Питер никогда не видел. Все, что Уэстлоки умели делать, – это пускать кровь и брать взаймы. Ее отец заковал его в железные цепи и провел следующие пять лет, подрезая корни ивы, как садовод – терпеливо и настойчиво, – пока они не выросли так, как он хотел. В Уайатт не было ничего терпеливого. Она была сама ярость, само рвение – изучала быстрое развитие виноградных лоз со сверхъестественной сосредоточенностью.
– Уайатт, – повторил он, на этот раз тверже, чем раньше. – Уайатт, прекрати.
Виноградные лозы продолжали свое восхождение, новые побеги образовывались, а затем сплетались с неземной быстротой. Сила опалила воздух, когда ярость Уайатт вырвалась на свободу. Он боролся с путами, отказываясь умолять, даже когда его руки были туго стянуты крестообразно.
Он почувствовал, как это мгновенно прекратилось. Виноградные лозы затянулись достаточно туго, чтобы замедлить кровообращение, и он оказался подвешенным, как соломенный чучело. Уайатт вытянулась под ним, с тихим изумлением наблюдая за своей работой, ее ярость улетучилась под впечатлением от того, что она сотворила.
Он хотел сказать тысячу вещей, но на это не было времени. Она уходила. Уайатт уходила, а он оставался страдать в одиночестве целую вечность. Он хотел рассказать ей о том, что видел, когда на него смотрело залитое солнцем лицо стража смерти. Хотел умолять ее остаться. Но было слишком поздно.
Он всегда опаздывал.
– Ты была права, – сказал он ей вместо этого, – когда сказала, что я сломлен. Я столько раз развеивал свой прах, что иногда кажется, что от меня ничего не осталось, что можно было бы собрать обратно. И, да, это сделало меня жестоким. И разозлило меня. Так разозлило, что иногда я даже не могу смотреть на тебя. В чем же особенность гнева? Он является отличным катализатором, но быстро сгорает.
Она посмотрела ему в глаза.
– Что ты хочешь этим сказать?
Небо над головой почернело. Облака превратились в желчное море тьмы.
– Ты злишься на меня, – сказал он. – Это хорошо. Гнев – движущая сила. Держись за него. Прижми его к груди и двигайся быстрее. И, может быть, ты выберешься отсюда живой.
– Ты же не собираешься умолять меня отпустить тебя?
– Ты этого хочешь? Хочешь, чтобы я умолял?
Слеза скатилась по ее щеке. Еще одна. И еще. Она позволила им упасть, и белый ясменник раскрылся у ее ног.
– Я хотела, чтобы ты любил меня, – призналась она. – Но думаю, ты не знаешь, что это такое.
От ее слов у него защемило в животе. Трава склонилась вокруг нее, превратившись в перья. Он никогда не забудет выражение ее глаз, даже когда все, что останется, – это темнота.
Даже когда мир сгорит дотла.
С колотящимся сердцем он наблюдал, как она повернулась к нему спиной. В прошлый раз, уходя, она брыкалась и кричала. На этот раз она высоко держала голову. И не оглянулась.
Он не знал, что хуже.
22. Уайатт
Деревья в конце подъездной дорожки стояли в тишине. Они поднимались из земли тонкими, лишенными ветвей стволами, словно древние стражи, охраняющие ворота. Уайатт стояла в траве по колено и вглядывалась в темный туннель дороги. В желудке у нее все распирало, гноилось и саднило. Лихорадка охватила ее так сильно, что стучали зубы.
В последний раз, когда она так выходила, на нее напал мимикрирующий. Выпотрошил и оставил умирать. Больше такого не повторится. Она этого не допустит.
– Гнев – движущая сила, – сказал ей Питер. – Держись за него.
И она так и сделала. Сжав кулаки, сдерживала гнев, пока он не превратился в узкое место в ее сердце, стянувшись в твердые сгустки силы, которые заставили ее видеть звезды. Она позволила гневу захлестнуть ее. Предательство. Ложь. Долгие годы обмана. Открытая могила Джеймса Кэмпбелла, взгляд Питера, холодный и опустошенный, как лед. Это наполняло ее все больше и больше, пока она не была близка к тому, чтобы выплеснуться наружу.
Ее план был прост: она должна была следовать по узкой грунтовой дороге, пока не доберется до первого перекрестка. Оттуда нужно было резко повернуть направо на асфальтированную дорогу. Там были дома. Соседи. Телефонные провода, трансформаторы и скрученные пучки кабелей Wi-Fi. Она найдет связь и позвонит матери.
С того места, где она стояла, кроны деревьев казались странно темными. Подгоняемые порывами ветра, верхние ветви щелкали друг о друга, как когти. В этом было что-то зловещее. Она напряглась, прислушиваясь к раскатам грома за спиной.
Действуй быстрее.
В тот момент, когда она ступила на тропинку, ветер стих. Ей показалось, что она вышла за пределы времени, мир словно остановился. Птицы не пели. Жуки не стрекотали. Ничто не шелестело, не летело и не щелкало.
Она шла по дороге, наблюдая, как зеленые бутоны пробивают свои головки сквозь спутанный ковер прошлогодних осенних листьев. При виде бледно-желтых первоцветов, распускающихся у ног, ее гнев превратился в восхищение. До сих пор все, во что ей удавалось вдохнуть жизнь, было пропитано гнилью. Прорастало смертью. Но это? Тут было что-то новенькое. Оно было прекрасно. Она стояла на тропинке, как вкопанная, и смотрела, как на ближайшем бревне раскрывается гроздь белых кровохлебок.
– Уайатт! – Звук ее имени прозвучал как выстрел. Она замерла, ее сердце пропустило удар. Где-то над головой послышалось хлопанье крыльев. Послышались шаги, тяжелые и быстрые, а затем прямо у нее за спиной раздался голос. – Я знаю, ты меня слышала. Не притворяйся, что нет.
Она со всех ног помчалась по дорожке, сжимая раскаленный добела очаг боли в животе.
– Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю, Уэстлок!
Крик обрушился на нее. Она споткнулась о корень, удержалась на ногах и двинулась дальше. Быстро. Быстро. Быстро. Прямо за ее спиной раздался влажный и сдавленный голос Мики Барклая.
– В чем дело? Боишься смотреть мне в глаза?
– Прекрати. – Она зажала уши руками. – Перестань.
– Ты сделала это со мной, – произнес этот невозможный, захлебывающийся голос. – Ты сделала это, так что повернись ко мне лицом.
– Ты ненастоящий. – Она пошла быстрее, пробираясь сквозь увядающий ковер колокольчиков, лепестки липли к ее ботинкам. – Тебя здесь нет.
Холодное дыхание коснулось ее затылка. Она снова споткнулась, зацепившись ногой за камень, и бросилась бежать. Высоко над деревьями разверзлись небеса. Вокруг нее с серебристым шипением закапал дождь.
Она поняла, что это ее рук дело, и осознание этого чуть не сбило ее с ног. Ее скрутило от ужаса, тошноты и злости, под кожей, и мир ответил ей тем же – равномерным толчком между биением ее сердца и биением земли.
Крики прекратились так же внезапно, как и начались. Она не замедлила шага. Продолжала бежать, легкие горели, волосы от дождя прилипли к щекам. За поворотом тропинки она врезалась в чье-то тело. Она тут же отшатнулась, слишком поздно узнав аккуратный костюм хранителя костей с лацканами, украшенными перьями.
На этот раз на нем была маска. Это была волчья морда – выбеленная и с красивыми клыками. Откинув раскрытый зонт, он одарил ее джентльменской улыбкой. Из пустых глазниц маски на нее уставилась пара человекоподобных глаз.
– Тебя это беспокоит? Мимикрирующий? Он действительно так любит играть.
– Я в порядке. – Уайатт попыталась протиснуться мимо него, но он повернулся вместе с ней, и стена темноты поглотила ее выход. Дождь серебряными искрами стекал с его зонта, когда он весело им вертел.
– Я люблю собирать черепа, – сказал он. – Мальчик сказал тебе об этом?
– Он не говорил. Но я могла бы догадаться.
Его улыбка стала шире.
– У меня есть все виды. Люди и звери, существа, которые бродят по земле сегодня, и те, которые давно вымерли. Существа из этого и других миров. Это кропотливое хобби. Я потратил довольно много времени на то, чтобы собрать свою коллекцию. Но, видишь ли, есть пробел. У меня пока нет черепа бессмертного. Мне бы очень хотелось иметь такой.
– Извини, ничем не могу помочь. – Уайатт обошла его, предприняв еще одну неудачную попытку уклониться в сторону. Пронзительно закричала ворона, пролетая мимо, хлопая иссиня-черными крыльями.
С луга ей показалось, что деревья кажутся темными. Теперь, оказавшись в ловушке под ними, она увидела, что на ветвях полно птиц. Они сидели неестественно неподвижно, с иссиня-черными крыльями и темными, как масло, глазами. Не прихорашивались. Не щебетали. Просто смотрели.
– У нас с мальчиком были столетия, чтобы поиграть в кошки-мышки, – сказал костяной страж, преграждая ей путь к отступлению. – У нас остались столетия. Сегодня я нацелился на совсем другой приз. Видишь ли, то, что ценно для него, ценно и для меня.
Неподалеку из земли вырвался единственный широкий корень и стряхнул с себя грязь. Уайатт подавила вздох, наблюдая, как он вытягивается, просыпаясь. Костяной страж, казалось, ничего не заметил. Протянув когтистую руку, он приподнял ее подбородок. Она была вынуждена посмотреть ему в лицо, моргая от дождя, который заливал ей глаза.
– Мои птицы спели мне песню Уиллоу-Хит, – сказал он, разглядывая ее. – Ведьма, которая может вызвать бурю в небе, – неплохой улов.
Слева от нее из земли вырос еще один корень. Он пополз по грязной дорожке, словно обрывки коры. В ее груди потрескивала сила, нарастающая, как электрический разряд.
– Думаю, ты могла бы стать частью моей коллекции, – задумчиво произнес страж. – Я вырву из твоих ребер маленькую птичью клетку. Я буду наблюдать, как твое сердце гниет на моей каминной полке. А когда он начнет искать, я возьму его живым.
Корни придвинулись ближе. Ворона предупредительно каркнула. Зов отразился от деревьев, его эхо замерло. Настороженный, костяной страж посмотрел в сторону леса.
– Я предпочитаю, чтобы мои кости были внутри моего тела, – сказала Уайатт, привлекая к себе внимание.
– Ты не можешь убежать от того, чего боишься, – сказала ей тетя в тот день солнцестояния в Салеме. – Посиди с ними немного. Посмотри им в глаза. – Так она и сделала. Она позволила воспоминаниям поглотить ее, проглатывая остатки гнева и боли, впуская демонов, которых она так старалась держать в узде.
Протянутая рука Мики Барклая, покрытая гнилью. Сирены скорой помощи и ее изумленные одноклассники. Вода в душе, текущая красным, красным, красным. Пропущенный выпускной, бесконечные месяцы добровольного одиночества. Долгая поездка в Мэн, грохот бензина в кузове грузовика. Не думать. Не думать. Не думать.
Электрический разряд в ее груди превратился в искры. Он пробежал по костям. Кора затрещала, ветки раскололись. Лес засеребрился, когда высоко над деревьями небо прорезала молния. Он разорвал грозовую тьму на тысячи светящихся фрагментов в тот самый момент, когда она издала единственный, леденящий кровь крик.
Все, что произошло потом, предстало перед ней в виде вспышек – белки глаз костяного стража, его рот, разинутый в ужасе. Когти корней широко раскрылись, словно медвежий капкан, который вот-вот захлопнется. Раскаты грома прокатились по лесу, и вороны повторили ее крик, слившись в хор пронзительных криков.
Она увидела, как костяной страж сломался, согнутый пополам сильными ветвями деревьев. Кости выскочили из суставов. Плоть разорвалась. Она отшатнулась, горячая кровь брызнула ей в лицо. У нее закружилась голова, и Уайатт закрыла глаза.
Когда она, наконец, собралась с духом и открыла их, деревья были неподвижны, будто ничего не произошло. Уайатт покачнулась на месте, ее лицо стало липким от крови, волосы прилипли к горлу. Лес был наполнен великой и ужасающей тишиной.
А затем, перекрывая все это, раздался крик тысячи ворон.
Уайатт бросилась бежать, как только они спустились. Клювы вцепились ей в волосы, когти – в кожу. Она углубилась в лес, стараясь бежать так быстро, как только могли нести ее ноги. Потянувшись к нитям силы, она обнаружила, что они разорваны в клочья.
Обессиленная, Уайатт ухватилась за широкий ствол дуба и опустилась на колени в грязь. Ее пальцы сомкнулись на камне, и она высвободила его, а затем вслепую швырнула в массу перьев. Это не остановило атаку. Когти впились в ее руку, из-за чего потекла кровь. Она подняла еще один камень. Еще один, делая все возможное, чтобы защитить лицо от нападения.
А потом внезапно крики стихли. Птицы, вспорхнув, покинули ее и взмыли в небо темным облаком. Их внезапный уход должен был принести облегчение. Вместо этого она почувствовала только ужас, пробирающий до костей. Она не была настолько наивна, чтобы думать, что они обратились в бегство из-за ее плохо нацеленных камней.
Поблизости было что-то еще.
Она опустилась на колени, чувствуя, как колотится сердце и сводит живот, и принялась искать тропинку. Ее нигде не было видно. Девушка находилась по пояс в зарослях папоротника, утопая в густых веерах нефритово-зеленых листьев. Медленно, нетвердо она поднялась на ноги, осознавая, что где-то рядом с ней маячит фигура.
