Текст книги "Остаточная деформация [СИ]"
Автор книги: Катерина Терешкевич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
– Я с утра походила туда-сюда, туда ярче всего, – Айрин взмахнула рукой, указывая направление.
Берт сверился с компасом. «Туда» было на северо-восток.
– Нам надо опять через реку, – вздохнул. – Мы просто дали солидного крюка и сейчас обойдём эту клятую гору, Айрин. Какого ёжика, а?
Он догадывался – какого, но побоялся запутаться во вранье, если начнёт объяснять.
*
«Эта догадка могла прийти только в горячечном бреду. Так, собственно, и было. Не знаю, видел ли ты во время перехода через Трещину поток света невероятной яркости? Я-то видел, но не уверен, что человеческое зрение способно его воспринять. Этот поток насыщает наши крылья фотоэнергией до критического предела. Но если есть поток, то должна быть и движущая его сила, некая разность потенциалов. Потом, когда я уже более-менее оклемался, мы с Штефом спорили до хрипа. То, к чему пришли… В общем, если мы с ним правы, то дела неважные. Большая Война начиналась как гонка за прошлым, ты знаешь. Кто сумеет перехватить самую раннюю точку, тот контролирует ствол Древа – нашу основную реальность, – тот может выращивать ветви ради поддержания мат. базы. Проигравшие могут разве что захватить готовое. Да-да, детский гипнокурс общих знаний. И в нём же говорят, почему не удалось продвинуться дальше, чем Бабилонская стройка: чем дальше от настоящего, тем больше сопротивление темпорального поля. Энергия, необходимая для его преодоления, разрушит Древо к чертям собачьим. Уничтожит нашу вселенную. Поэтому и живём, типа, спокойно. Даже если энергии будет достаточно, ни мы, ни йорны не решимся двинуть глубже, потому-то и точка – нулевая. Всё хорошо, всё стабильно, да? Выращивание ветвей нарушает баланс, но только на время. Разрушаясь, псевдореальности очень удачненько переходят в тёмную материю, вроде как не способную взаимодействовать с нашим веществом, и всё возвращается на круги своя. Красота, да?!
Берт, уже давно доказали, что тёмная материя-энергия входит в закон сохранения. За тысячу лет мы вырастили бог знает сколько ветвей. Куда делись последствия их разрушения? Никуда не девается, из ниоткуда не берётся, помнишь? Штеф сказал, что тёмная накапливается, вытесняя нашу материю-энергию, и чем дальше, тем быстрее. Нас может не стать. Трещина – это как прорвавший нарыв, попытка не пустить инфекцию внутрь организма. Паола – это не ветвь и не корень, а что-то вроде дупла, что ли. Древо пытается вылечить себя, но это поможет ненадолго. Единственный выход – полностью свернуть программы выращивания ветвей и жить за счёт ресурсов реального времени. Скромненько, зато долго.
Авессалом-старший с нашей гипотезой теоретически согласен, но ему нужны железные доказательства. Его больше волнует «синдром четвёртого греха». Лично я «четвёрку» я ставлю на второе место, тогда как Паола – первый приоритет. И я действительно считаю, что отказ от программы ветвления резко сократит количество «четвёртых» – все займутся делом, и мозги начнут развиваться в более практическом направлении. Не шучу.
Я не имею права тебе приказывать. Только прошу – найди мне доказательства. Должен быть параллельный поток тёмной материи-энергии. Мощнейший. Движок, так сказать. Возможно, по принципу сообщающихся сосудов. Скорее всего – недалеко от Трещины. Человек не заметит ничего. Гел сможет его почувствовать буквально – крыльями».
*
Течение на узком участке реки закономерно оказалось сильным, а плавсредство было соорудить решительно не из чего. Напарники самонадеянно решили, что несчастные сто пятьдесят или сто семьдесят метров преодолеют вплавь самостоятельно.
Как они об этом пожалели…
Берт серьёзно думал, что сломал ребро, треснувшись боком о валун. Айрин была настроена более оптимистично, а по поводу своих синяков только отмахивалась. Сумку они не потеряли только из-за того, что Берт запутался ногой в плечевом ремне. Оставалось надеяться, что непонятный бродяга на вороном коне остался на том берегу и не прихватит их врасплох.
Индикатор Стёпиного прибора теперь уже не мигал, а ровно светил пронзительно-зелёным глазком.
– Сейчас обсохну немного, – сказала Айрин, выкручивая штаны, – и поищу направление.
Берт честно старался не смотреть на её гладкие длинные ноги, но не получалось.
– Не надо, – вяло отозвался он. – Просто идём по предгорью.
– И? – весело округлила глаза девушка.
– Ставлю плазменную стрелялку против прошлогоднего жёлудя, что твой Грааль будет точно напротив Трещины. С обратной стороны горы.
Айрин, уже приготовившая какую-то подколку, осторожно прикрыла рот и задумалась.
– Берти, ты гений!!! – заорала она через миг во весь голос.
Берт безнадёжно вздохнул. Отучить подругу шуметь было не проще, чем отучить называть его Берти.
*
«Если решишься – пожалуйста, будь очень осторожен. Для гелов он опасен. Может быть, даже смертельно. Поток фотоэнергии в Трещине очень мощный. Именно из-за этого садятся аккумуляторы, их заряд поток увлекает за собой, как река – песок и камни. Человек не чувствует почти ничего. А тёмная материя точно так же увлекает за собой фотоэнергию. Он высосет любого гела, как паук – бабочку, а человек опять ничего не заметит. Сила и слабость – две стороны одной медали, как ни банально.
Если ты сможешь… если найдёшь и докажешь… в общем, ты спасёшь Гелио, Берт».
*
– И что, вот это оно и есть?
Айрин выглядела разочарованной.
Грааль выглядел непрезентабельно. Просто неправильной формы каменный колодец или лаз, кривовато воткнутый в подножие горы. Естественного, скорее всего, происхождения, никаких намёков на дело человеческих рук. Грааль едва удалось найти в густом и зверски колючем кустарнике. Берт, как и было обещано, не чувствовал рядом с ним ничего. По крайней мере, физически.
Зато индикатор почувствовал. Всхрапнул, пыхнул серым дымом и раскрылся цветочным бутоном. Лепестки только получились неровные, корявые, окаймлённые рубцами ожогов.
– Т-твою… – невнятно ругнулась Айрин, отшвыривая раскалившийся приборчик. Подула на пальцы.
Берт присел, аккуратно потрогал искорёженную коробочку: горячо, но терпимо. Отломал самый оттопыренный «лепесток», чтобы рассмотреть начинку. Он ожидал подвоха, но от увиденного всё равно вздрогнул. Зажатое в лапках наносхемы, чернело в разломе обгоревшее по краям перо гела. Короткое, точно не маховое.
– Ты что позеленел так, а? – голос Айрин донёсся будто издалека, как тогда, на поляне перед Трещиной.
– Всё в п-порядке, – промямлил Берт. Тоже как тогда. Он не смог бы объяснить напарнице, что именно вызвало дурноту – человек бы увидел всего лишь пригорелое перо, а не, скажем, отрезанную руку. Запах, правда, странный, но не отвратительный.
Он осторожно, словно было оно из тончайшего хрусталя, завернул Стёпочкино изобретение в платок и засунул в сумку. Пошатнулся, но устоял. Шагнул к Граалю.
– Ты права, – сказал уже гораздо твёрже, – сплошное разочарование.
Берт заглянул внутрь, в тёмные недра источника неведомой силы. Залез до пояса, слегка морщась от острой боли в отбитых при переправе рёбрах. Ничего особенного. Даже тьма не казалась какой-то пугающей или грандиозной. Пахло сыростью, как из Каринкиного погреба. Слабые отсветы заходящего солнца, которые пробились через кустарник, позволяли видеть неровную поверхность известняка с заплатками не то какого-то лишайника, не то минеральных наростов. И размер не потрясал: пожалуй, если бы Берт залез в Грааль до пояса, то смог бы дотронуться до противоположной стенки.
Но самая мысль, что туда можно залезть, вызвала глубокое отторжение. Возможно, запертый в тщедушном человеческом теле гел инстинктивно чувствовал опасность.
– И что с ним делать? – расстроенно задала Айрин явно риторический вопрос.
– А что Стёпа говорил?
– Стёпа сказал – найди, – прозвучало после секундной паузы. – Ну вот, нашла. Назад, что ли, вертать? Я-то думала…
Неприятно кольнуло, что инструкции от Стёпочки и от Пети в целом совпадали. А через миг просто-таки резануло: перо обгорело! Если бы Берт взялся искать Грааль с помощью крыльев, как ему советовали, то… Да, Пети предупредил о риске, но сумел бы Берт вовремя остановиться? Или горел бы факелом, сделав лишний шаг?!
– Ну да, – подхватил Берт, чтобы не думать о плохом, – ты думала, что сила – это такая жидкость, можно набрать в баклажку и…
Айрин ничего не ответила, только посмотрела. Берт осёкся и закончил:
– … И возвращаться.
Тоску в голосе он спрятать не сумел.
Глава 15. Авва
Ангел мой Габриэль танцует
Истово на птичьих костях,
Такой красивый и злой,
Почти как мое безумие.
Немного нервно
Гелио
Вывести вонь до конца так и не удалось, хотя Пети честно старался. С виду перья были ничего себе так, почти не заметно, что палёные, но стойкий аромат гари почтительно сопровождал однокрылого, как мушиный рой – больную корову.
Встречные настороженно поводили носами, Пети безмятежно улыбался. Ему нужно в Здание, и пусть думают, что хотят. Единственный гел, с которым он не хотел встречаться, сегодня должен быть совсем в другом месте. Ну, так Пети думал. Поэтому премерзкий скрип:
– У кого что сгорело, признавайтесь немедленно! – оказался полным сюрпризом.
Хорошо хоть со спины, и была секунда, чтобы собраться.
– А, Габи! – с разворота сияя свеженатянутой приветливейшей улыбкой, радостно воскликнул он. – Славно, что ты тут, ты мне нужен!
– Да ну, – притворно удивился начальник разведки Гелио, которого здесь не должно было быть. – Я сегодня популярен не на шутку, это не к добру. Сейчас выясню, что подгорело – и я весь твой.
– Это я подгорел, – скромно признался Пети. – Сбой в работе энергоконтура дома. Пустяки.
– Да ты что?! – ахнул Габи. – Ремонтников вызвал?
Прозвучало очень искренне. Настолько, что пропали последние сомнения в причастности Габриэля к ночным событиям.
– Обязательно! Уже всё в порядке, не волнуйся. А перья к завтрашнему дню провоняются. Так ты уделишь мне пять минут, раз уже прояснилось?
Пети ещё понятия не имел, чем будет заговаривать зубы собеседнику, но верил, что в процессе сообразит. Однако и этого не понадобилось.
– Ох, прости, совсем забыл, – обаятельно улыбнулся Габи. – Я должен быть сейчас совершенно в другом месте, и так опаздываю просто неприлично. Ближе к вечеру, ладно?
– Задержали? – сочувственно поинтересовался Пети, проигнорировав вопрос по поводу вечера.
– Не то слово! – Энтузиазм, с которым было подхвачено, свидетельствовал о том, что вечером у Габриэля тоже планы, в которых Пети места нет. – Битый час доказывал этому ишаку Михаэлю, что вовсе не лезу в его парафию. Просто иногда есть такая штука, как интересы Гелио, которым подчинены все. А у меня имеются необходимые полномочия.
Пети вопросительно задрал брови. Мог и не задирать: если до его сведения решили что-то донести, то донесут в любом случае. Что на сей раз, интересно?
– Иногда нужно проявлять гибкость, – последовало ожидаемое продолжение. – Конечно, сольный выход на Последнюю битву – дело рисковое, статистика откровенно плохая, но в плане воодушевления иферов на дальнейшую борьбу даёт великолепный результат. И в некоторых случаях жертва совершенно оправдана, что подтверждается…
Габриэль продолжал рассудительно поскрипывать, а Пети продолжал вежливо-скучающе улыбаться. Хотя цену улыбочки знал только он сам.
Эта гнида без ведома Михаэля отправила Дани одного на очередную Последнюю. Одного. Сольник, так это называется у армейцев. С сольника не возвращаются, вот что значит «откровенно плохая статистика». Гибель ангела – как правило, медленная, мучительная и героическая – прочно входит в человеческие легенды и значительно облегчает следующую Последнюю битву, ежели таковая предвидится.
От ненависти свело скулы. Улыбку перекосило.
Габи, заметив перемены, примолк. Он ждал, чтобы Пети сорвался. Предвкушал, перебирал на кончике языка отточенные скрипучие фразы, заготовленные в ответ.
Но никто не собирался дарить ему такое удовольствие.
– Что ж, – рассеянно сказал Пети, глядя куда-то поверх головы собеседника, – в конце концов, вояк для того и делают. Прости, Габ, мне пора.
Античных пропорций лицо Габриэля на миг утратило маску благостной невозмутимости. Отсвет скрываемых эмоций был настолько слаб, что невозможно было определить – гнев это, разочарование или злоба, но данный раунд Пети выиграл по очкам. Как и предыдущий – нагло оставшись в живых.
Буквально ещё несколько секунд они стояли друг напротив друга.
Враг напротив врага.
Гел напротив гела?
Нет. Отныне и навсегда – ангел против гела.
Потом попрощались и разошлись разными коридорами Здания.
Дыхания не хватало, как ночью, когда вслепую ковылял прочь от греющей затылок смерти.
Да, он выиграл свою жизнь, проиграв чужую. Надо было не отмахиваться, а сразу, сразу связаться с Дани! Предупредить, предостеречь. На несколько часов раньше.
И что бы Дани сделал? Полез бы прятаться в подвал? Сказался бы больным, подставив под сольник Василя или Йогана?
Да ни йорна подобного. Выпятил бы челюсть – такую челюсть грех не выпячивать хоть время от времени – и строевым шагом отправился умирать, потому что такой его, видите ли, долг. И кто смог бы ему доказать, что мстительной твари с мерзким голосом инструктор Даниил ничего не должен?!
Только в своей норе Пети смог перевести дух, привалившись к пахнущему машинным маслом и металлом верстаку.
Своеобычно невымытая чашка из-под кофе. Привычный строй панелей – настоящих и фальшивых. Насиженный подоконник и вид с высоты. Груда рабочего барахла, недоделанная наносхема, устаревшей модели комм… Его настоящий дом. У Аве хорошо отдохнуть, на часок сбросив груз ответственности. Но здесь он был собой – величиной действующей и думающей. В мастерской, где всё устроено по руке и по размеру, Пети верил, что справится с любой проблемой. И справлялся, чтоб им всем пусто было. За работой головы и рук перетерпливал дикую боль в отрубленном крыле, которое, скорее всего, не отрастёт никогда. Здесь он составлял планы экспериментов, которые сперва называли безумными, а потом – гениальными. И всё казалось поправимым.
Сейчас он видел только захламленное помещение, которое не мешало бы проветрить. Дом исчез. Бессилие осталось.
Говорить с Даниными ребятами смысла уже нет, да и что нового он им скажет? Дани уже там, и отыграть назад это невозможно.
Пети бездумно вызвал панель хроносвязи, но Штефан не отозвался. В общем-то и не должен был, время неурочное, но… Нет, Штеф – тёртый ангел, он не позволит себе ни попасться йорнам, ни проворонить схлопывание ветки. Просто неурочное время, он не может сутки напролёт торчать возле установки связи.
Пети сел на подоконник, не глядя выдернул из-под него планшет и начертил первую линию схемы нового плана. Вечером он свяжется с Аве и обсудит всё. Как же здорово, когда есть, у кого спросить…
***
Дверь подалась без скрипа. Аве ждал, открыл заранее.
– Приветствую, авва. Здравствуй, отец.
Старый гел слегка наклонил голову. Колыхнулись мягкие перья на морщинистых щеках. Единственное во вселенной существо, которое не бесит голос Габриэля.
– Здравствуй, Габриэль бен-Авессалом. Привет, сынок.
Слова мёртвого языка были солёными на вкус, как вода древнего вязкого моря. Каждый член Совета традиционно имеет помимо собственного ещё и должностное имя. Отец по должности был Рафаилом, Ник – Уриилом, Михаэль собственное, кажется, забыл, но точно какое-то было. И только у Габриэля имена совпадали. Иногда думалось – не готовили ли его к работе ещё с момента зачатия?
Габриэль прошёл по светлой веранде, чтобы сесть на тёплые доски у кресла старика. Откинул голову на подлокотник, закрыл глаза. Тяжёлая знакомая рука прошлась по волосам. Странное, болезненное счастье.
– Ну как там дела государственные, Габи?
– Всё так же, стабильно хреново. Вчера вот на малом Совете пришлось продлить ещё на год период оперения, потому что сознательности никакой. Не хотят работать птенцы, хоть тресни.
Аве хмыкнул.
– Думаю, ты неправильно передаёшь мне проблему. Они, может, и хотят, но не могут выбрать. Нет профессиональных предпочтений. Я прав?
– Отчасти, – неохотно признал Габриэль. – Какая разница? Всё равно социальная незрелость. Кризис искусственной занятости начался не со вчера, авва. И не приклеивай сюда своих «четвёртых», это не та песня.
– А я думаю, та самая. И Пети со мной согласен, кстати.
При упоминании ненавистного имени вздыбились перья.
– Что-нибудь в этом городе можно решить без мнения твоего ненаглядного выкормыша?
– Можно, – легко согласился Аве. – Но выйдет хуже. Ты бы знал, как меня огорчает твоё к нему отношение. Учеников у меня было немало, Габи, а вот сын один.
«И все они были тебе дороже, чем я, – зло подумал Габриэль. – А этот – больше всех, потому что последыш». Вслух сказал:
– Мы достаточно успешно сотрудничаем, ты это знаешь. Хотя иногда он попросту не понимает, что вокруг творится, и сильно мешает работе. Если ты столь упорно настаиваешь на том, чтобы Пети со временем заменил тебя в Совете, то неплохо бы рассказать ему о Дне становления. Это сильно посодействует нашему с ним взаимопониманию.
Аве ощутимо напрягся. Габриэль невесомо ухмыльнулся. Он знал, куда бить. Правду о картине, украшавшей или паскудившей его кабинет, выдерживали не все. К примеру, предыдущий лучший ученик отца, Август, сошёл с ума лет двести назад. Даже в Совете не все были посвящены, только пятеро из восьми, включая Аве и самого Габриэля. Пятеро гелов на весь огромный Гелио. Тяжела правдочка, аж хребет трещит.
– Позже, – медленно выговорил Аве. – Ты прав, он должен знать. Но пока не готов расстаться с некоторыми иллюзиями.
– Ты, кстати, тоже не готов, – не остался в долгу Габриэль. – Ты думал над моим предложением? Твой ненаглядный сегодня, раз уже к слову пришлось, обронил знаковую фразочку. Сказал, что армейцев Михаэля, мол, и делают для того, чтобы они сражались и умирали. Делают, Аве. Не индивид, а поточный продукт. Это твой Пети так говорит. А общество, включая самих армейцев, вполне усвоило эту истину, согласно с ней и готово к дальнейшим трансформациям.
Напряжение заметно возросло. Почти до предела.
– Я очень жалею, сын, что согласился тогда на расслоение.
– Ты сто раз об этом говорил. И что тогда не было другого выхода. Но это уже случилось и обратно не играет. И это работает, йорн побери, авва. Специализация всегда работает. Я подробно расписал, сколько плюсов мы получим, проведя кастовое модифицирование…
– Нет! – рявкнул Аве неожиданно и так громко, что Габриэль подпрыгнул. – Гелы – индивидуумы. И это главное, что их определяет, что отделяет от низших организмов. Способность к критическому мышлению…
– …на данный момент выражено присутствует у пятнадцати-двадцати процентов гелов! – Габриэль тоже неожиданно разозлился. – И она у них останется! Мало того, будет генетически усилена! А остальных её отсутствие просто перестанет тревожить. Они просто будут делать своё дело, квалифицированно и с удовольствием. Без мук выбора и прочих колебаний. Реальная, не завязанная на Древо, собственная производительность Гелио возрастёт во много раз. Программу ветвления можно будет смело сократить на двадцать, а то и на все тридцать процентов. Не того ли добивается твой любимчик, скажи?
Старый гел молчал долго. Габриэль не перебивал тишину, бездумно рассматривая заоконный тусклый пейзаж. Наверное, будет дождь.
– Так не должно быть, Габи. – Голос отца стал ещё тусклее, чем пасмурное небо. – Это тупик. Противостояние с йорнами перестало быть определяющей целью нашего общества, когда появились армейцы Михеля, ты помнишь, как это было… И дальше будет хуже.
– Дальше уже хуже, папа. Я пойду, наверное. Дел выше крыши.
– Хорошо, Габи. – Отец тоже понимал, что дальше разговора не будет. – Не забывай старика, заходи как сможешь. Береги себя.
– Ты тоже, папа.
За пределами этой веранды, за пределами их одиночества вдвоём, слова «авва» и «бен» не звучали никогда. Если кто-то из Совета и догадывался о родстве двоих влиятельнейших гелов, то никак не давал знать. Прочим тем более не было до этого дела. Родственные связи в Гелио давным-давно утратили изначальное значение.
Габриэль вышел под дождь. Серый, размеренный, уже совсем осенний дождь, хотя лужайки всё так же зелены. Он не сразу залез в кар, а только когда перья и волосы отяжелели от воды. Он знал, что отец смотрит из окна.
*
Старый гел с перьями на лице смотрел, как небесная вода стекает с золотистых волос единственного сына. Старый гел не строил на его счёт никаких иллюзий. Упрямство, мстительность, целеустремлённость, предвзятость, железная хватка, острый и изворотливый ум, способность идти к цели по крови… В это наборе полно качеств, необходимых решающему за миллионы сограждан. Но есть и противопоказанные.
Старый гел до сих пор не знал, правильно ли сделал, рассказав ему про День становления. Про то, что это был действительно день, а не несколько десятилетий, как прописано в информатории. Даже не день – несколько секунд, сделавших мечту правдой, декорации – пейзажем, а реквизит – крыльями.
Габриэль держал на плечах иллюзию стабильности для миллионов гелов, но так и не смог поверить, что никакие ухищрения генной инженерии не помогут сделать эту иллюзию реальностью.
Сердце старого гела болезненно сжималось от любви и бессилия.
***
Пети так и не набрал код вызова учителя. Каждый раз находил какую-нибудь причину, чтобы этого не делать. Напоминал себе, что Аве не любит говорить по голо, что сегодня у него какая-то важная встреча, ещё и ещё. Убеждал себя же, что лучше просто прийти вечером, постучать в знакомую дверь, как когда-то давно делал наглый юный гел, не осознающий до конца, кто есть его старший друг и учитель.
Просто заявиться, свалиться на голову со своими сомнениями и проблемами, чтобы… чтобы не идти домой. Пети боялся идти домой, вот в чём соль. Отчаянный ангел, проживший две жизни внизу, ходивший под смертью не раз и не два, – боялся собственного дома. Можно остаться на ночь здесь, в мастерской, но на самом деле нельзя. Враг узнает, поймёт, и это сделает Пети жертвой, а не бойцом. А никак нельзя допустить. Ведь, кроме всего остального, теперь ещё надо отомстить за Дани. Додумать начатый план и воплотить его. Люди так делают – мстят за подло убитых друзей, если не могут, не успевают их спасти. Во второй своей жизни среди людей… нет, нельзя сейчас об этом думать.
Уже начало смеркаться, когда Пети взял ярко-синий кар и задал координаты дома Авессалома-старшего. В последний момент чуточку изменил пункт прибытия – так, чтобы немного пройти пешком, проветрить голову. Путь по воздуху занял двадцать три минуты: тёмный массив леса стремительно надвинулся, распавшись вблизи на отдельные деревья. Асфалитовая дорога без траволатора приятно спружинила под подошвами.
– Спаси…
Шёпот был одновременно бестелесный и мучительно чёткий, будто бы звучал прямо в голове, где-то чуть выше переносицы.
Пети рывком обернулся.
На обочине, в пяти шагах от кара, стояло дитя. Птенец, не старше десяти лет – один, без стаи. Пети показалось, что он знает этого ребёнка – огромные голубые глаза, светлые пушистые локоны, ручки-веточки, – но этого точно быть не могло. Сумерки, это всё они проклятые наводят тончайший флёр неопределённости, заставляют воображение искать несуществующее сходство с чем-то знакомым. Птенец смотрел на взрослого равнодушно и отстранённо – ни намёка на узнавание.
– Привет, – сказал Пети как можно ласковее. – Ты потерялся? Тебе помочь?
Птенец хлопнул веерами тёмных ресниц, встряхнулся, словно просыпаясь.
– Нет. Я знаю дорогу, спасибо, старший.
– И где твоя стая?
– Там. – Птенец махнул рукой.
Пети машинально проследил направление и похолодел: малыш точно указывал на санаторий с больными «синдромом четвёртого греха».
– А как зовут твоего куратора?
Взгляд птенца затуманился, как бывает при напряжении памяти. Розовые пухлые губки плавно сложились бутоном-трубочкой и раздался низкий вибрирующий звук, совершенно не ассоциирующийся с нежным детством. Ребёнок басовито гудел, а Пети боролся с тошной мутью.
– Нет, – сказал он, когда гудение стихло. – Ты перепутал. Гелов так не зовут. И здесь нет твоей стаи. – Пети присел на корточки, взял в руки маленькую ладошку. Браслет, хвала Древу, был на месте, как и необходимые сведения на нём. – Твоего куратора зовут Кирилл, и он уже четыре раза вызывал тебя. Идём.
Птенец заплакал – тихо, безнадёжно, как плакали человеческие дети в погибающих ветвях, когда начинали понимать, что мама больше не придёт никогда. Гельские птенцы не должны так плакать, как не должны в Гелио плеваться смертью плазмомёты.
Пети взял малыша на руки, прижал к себе, гладя по волосам. В Гелио так не принято делать, почти неприлично, но ангелы – уже не гелы.
– Всё будет хорошо, – пообещал ангел. Птенец обнял его за шею, прижался мокрым личиком. – Всё будет хорошо, обязательно.
Пети усадил малыша в кар, залез следом, поднял машину в воздух и развернул к городу.
Он отвезёт птенца к куратору и вернётся домой, чтобы продолжить свою войну. Аве, конечно, старший, мудрый, почти всемогущий, но… Пети давно вырос. И свои проблемы должен решать сам.
*
– От любишь ты по ночам шляться, – неодобрительно буркнула стена.
Замотанный службой опеки до полной невменяемости, Пети только повернул голову.
От стены его дома отделился знакомый силуэт.
– Привет, Василь, – сказал Пети, радуясь, что так устал. Он знал, что сейчас услышит, был готов, но острая волна горя снова подступила к сердцу.
– Та привет уже, – хмуро подтвердил армеец. Над его правой бровью алела свежая ссадина. – Идём, дохляк, дело есть. Ты на каре? То хорошо, я набегался сегодня, как лось, ещё и тут час стенку подпирал.
– И… куда едем? – слегка растерялся Пети, ожидавший совсем других слов.
– К нам, в казармы. Ты кашу заварил, теперь будь добреньким, помогай разгребать.
Ангел вцепился в дверную ручку, чтобы не потерять равновесие.
– К-какую к-кашу?
– Шо-то ты совсем раскис, приятель, – неодобрительно покачал головой Василь. – Такую кашу. Велел вчера за Дани присматривать?
– Велел, – покаянно признался Пети, боясь верить в невозможное. – Точнее, просил.
– Ну мы с ребятами и присмотрели. В общем, надо шо-то решать.
– Так что ты тут соляным столбом торчишь?! – заорал Пети, срываясь с места. – Погнали, погнали!
Глава 16. Вальсируем
Ну, а здесь,
Среди пламенной этой тьмы,
Где и тени живут в тени,
Мы порою теряемся:
Где же мы?
И с какой стороны – они? Александр Галич
Паола
Айрин явно хотела сказать что-то ехидное. Ну вот глаза у неё по-особенному сощурились, всегда она так делала перед тем, как съязвить. Но всё пошло как-то вкось – ну, как всегда.
Пространство вокруг них внезапно замкнулось в кокон, чьи стены оглушительно вибрировали от ритмичного «ды-бы-дым, ты-дым, ты-бы-дым!». Обомлев, Берт слишком медленно развернулся: чёрная, косматая глыба была уже совсем рядом. Конь сосредоточенно взмолачивал копытами землю, из-под которых летели во все стороны клочья мягкого дёрна. Он не ржал, только надсадно храпел, словно двигались внутри громадной лоснящейся туши некие ржавые сцепления и тяги. Рыцарь – вблизи ещё более грозный, опасный и безумный – тоже скалился молча, занося над головой длинный меч. Не палку, а настоящий, облитый кровью закатных сполохов, стальной меч!
– Святые ё…
Толкнуло совсем не с той стороны, но достаточно крепко, чтобы Берт кубарем отлетел в сторону, за пределы досягаемости копыт и росчерка меча. Он налетел свежим ушибом на камень, и на пару секунд пульсация боли в ушах почти перекрыла запертые в коконе звуки. Но и сквозь эту «заглушку» услышал, как совсем рядом завопила Айрин – воинственно и зло.
– Да что же за дерьмо! – не то закричал, не то очень громко подумал Берт, почти сходя с ума от факта собственной бесполезности.
Звон стали о сталь, рёв чудовища и яростный визг Айрин.
Берт, оскальзываясь на раздавленной траве, кое-как поднялся на карачки.
Они дрались в нескольких шагах от него.
Армейцы Дани на тренировках часто спарринговали – и с оружием, и без. Но это были только тренировки, и в конце победитель подавал руку упавшему, чтобы помочь подняться. Налёт на посёлок – бесконтактный, через забор.
Поединок насмерть Берт видел впервые.
Преимущество было на стороне рыцаря: он наседал на Айрин с мечом, с высоты коня. Айрин держалась за счёт гибкости и скорости. Удары заточенной стали она принимала… на плазменный самострел, хвалёное и засекреченное оружие из лабораторий ведомства Михеля. Забивала гвозди, так сказать, электронным микроскопом… Айрин делала чудо, простое и сложное чудо, отбиваясь и атакуя в аховой ситуации, оставаясь в живых и не давая сумасшедшему добраться до Берта.
Думать о том, почему она не стреляла – успела же достать самострел! – было некогда. Как только Берт сумел толком сфокусировать зрение – ещё пара секунд – он рассмотрел кровь на рубашке Айрин. Широкое глянцевое пятно, чёрное на тёмной ткани. Она ранена и долго не продержится. Она не сможет всерьёз достать своей дубиной этого громилу, а он её запросто, как только она чуть-чуть потеряет увёртливость.
Берт подобрал с земли угловатый камень, возможно, тот самый, об который ударился. Подбросил на ладони и швырнул в рыцаря. Скованный кружением Айрин, тот был вынужден топтаться на месте. Неплохая мишень.
Камень попал агрессору в плечо со спины. К сожалению, в левое. Рыцарь с проклятием развернулся вместе с конём, стремясь понять, откуда прилетела неприятность, и немедленно получил чувствительный тычок в колено от Айрин. Берт быстро подобрал ещё пару подходящих камней – увесистых и с острыми гранями. Швырнул один за другим, не давая врагу опомниться. Первый пролетел над ушами вороного, зато второй разбил рыцарю голову. Меч у него был, даже что-то вроде кожаного доспеха на груди было, а вот со шлемом не задалось. Всадник вскрикнул и зашатался в «седле». Меч выпал из руки, отвесно воткнувшись в землю. Айрин с огромным для себя риском поднырнула под вздыбленными копытами и, ухватив за косматый плащ, с натугой сдёрнула врага на землю.
От удара тяжеленного тела земля вздрогнула и… стало тихо. Вороной, только что колотивший копытами воздух, как по волшебству успокоился, опустил голову к хозяину, тревожно принюхиваясь. Рыцарь застонал.
– Выученный, – задыхаясь, выговорила Айрин, кивая на вороного. – На драку выученный. А ты, оказывается, тоже нич-чего.
Берт, пошатываясь, подошёл.
– Камнями кидаться много ума не надо, – сказал. – В детстве шишки сшибал, забава…
Он осёкся. Шишки на изрядной высоте играючи сшибал пусть едва оперившийся птенец, но гел – со всеми вытекающими. Сила, скорость, прицел… Довольно тяжелые камни только что метал человек, чьё тело для этого не тренировали вообще. Результат совсем неплохой – сила, скорость, прицел… Только потому, что Берт не успел задуматься?..
