Текст книги "Остаточная деформация [СИ]"
Автор книги: Катерина Терешкевич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
– Это официальное обвинение, Михаэль? – казалось, голос Аве вот-вот переломится сухим тростником.
– Да.
– У тебя есть доказательства?
– Да.
*
Дом Пети – маленький по гельским меркам, низкий и тусклый. Двор неухоженный: сорняки по колено, обожаемые хозяином железяки коварно разбросаны среди них и не всегда видны. Через одну Аве перецепился.
– Тут, – хмуро сообщил чернявый армеец с длинным, накрученным на ухо чубом.
Чуть левее ворот темнели ожоги – вскипевшая под плазменными ударами земля застыла корявыми шрамами. Один из двух шрамов обрывался резко, практически по прямой линии, как отрезало. Аве вопросительно приподнял брови. Армеец всё понял правильно, ступил на эту границу и с лязгом перевёл крылья вперёд. Длинное бурое пятно ожога на правом крыле плавно продолжило «шрам» на земле.
– Армированные, – не без гордости сказал чубатый. – А то бы и я сгорел, и Пети. Прямой из плазмомёта – это не жук начихал. А перед тем Пети шарахнуло вроде как неисправным энергоконтуром. Повезло, что только рука онемела. Потерял бы сознание – всё, добили бы, и я б не успел.
Он показал, где случилась поломка контура. Аве не сомневался, что о случайностях речи нет. Его ученика готовились убить очень тщательно и продуманно. Не учли только армейца Василя, припёршегося на ночь глядя справиться о приятеле. Да и кто бы учёл? Гелы так не делают. Но вояки и ангелы – не совсем гелы. В них слишком много от людей.
Странная тёплая волна плеснула в груди самого старого гела планеты. До этой минуты он не понимал, насколько глубоко его ранили слова: «Твой ненаглядный сегодня, раз уже к слову пришлось, обронил знаковую фразочку. Сказал, что армейцев Михаэля, мол, и делают для того, чтобы они сражались и умирали. Делают, Аве».
Ради поточного продукта не будут срываться среди ночи, не будут рисковать жизнью в драке с могущественным противником и прыгать в Трещину. Поточный продукт не закроет крыльями от прямого залпа из плазмомёта…
– …вы всё это объясните, почтенный Габриэль? – Михаэль исполнен ядом настолько, что льёт через край. – Или вы будете утверждать, что понятия не имеете о случившемся покушении на гражданина Гелио?
Раздался тихий-тихий скрип, который перешёл в вибрирующий хрип, из которого, в свою очередь, проступили слова:
– Можете смеяться, кхр-р-р, но не имею. – Габи было ещё трудно говорить, но он не собирался останавливаться. – Я бы не стал огорчать почтенного Ав-ве гибелью ученика, даже ех-сли бы мне страсть как хотелось прих-хлопнуть этого однокрылого выскочку. Кх-хр-р…
Он почти сказал «авва» при посторонних, и это почти убедило Аессалома: не врёт. В кои-то веки не врёт.
– Почему ты не дал закончить обучение Бертрана, Габ? – То, что Михаэль снова перешёл на «ты», было хорошим знаком.
– Я разведчик, почт-хенный Михаэль. Мне донесли, ч-хто йорны готовят переброску на Паолу по сх-ходной сх-хеме. Их надо было опередить. А я хочу задать встречный вопрос. – Он говорил всё увереннее, хотя и по-прежнему очень тихо. – Кто мог стрелять в гела на Гелио? Подстроить аварию – это одно, хотя тоже непр-р-х-росто. Палить прак-хтически в упор из плазмомёта – совсем другое. Кто мог переступить через Этический нарратив? Я имею в виду, кто, к-хроме твоих солдат, почтенный Михаэль?
Повисла пауза, от которой заныли зубы. Василь возмущённо вскинулся, но не посмел её нарушить.
Габи и Михаэль сверлили друг друга взглядами, а у Аве в голове не было ни единой мысли. Аргумент Габриэля был силён. Сломать вбитую во множество поколений гелов установку на запрет убийства разумных существ – задачка не для любителей. Армеец теоретически может убить всё, что шевелится. Армеец может убрать Этический нарратив, если он инструктор, как Даниил. И убирают – но только если… Вот это самое «к-хроме».
Но кому это надо? Кому-то точно надо.
– Но зачем?! – вырвалось у Аве.
Три недоумённых взгляда были ему ответом. Ни могущественный Михаэль, ни хитроумный Габриэль, ни простой солдат Василь не имели ни малейшего понятия, какого дьявола отрешившимся от мира Гелио ангелам понадобилось бы убивать своего собрата. Или делали вид, что не имеют.
*
Ни ёжика не получалось.
Тесное жилище Пети так густо увешали вирт-экранами, что они иногда перекрывались, выдавая фантасмагорические картинки. Гелам тоже было здесь тесно, и не спасал даже уход Василя на улицу – охранять.
Дольше всего Авессалом сидел у экрана, на котором шёл бой. Странный, невозможный в принципе здесь, в лазурном и золотом Гелио, бой насмерть. Отличное объёмное изображение, звук высокого качества, снимали из казарм. Аве прокрутил запись трижды.
Габриэль дрался с лучшим солдатом Михаэля. Судя по тому, что творил его единственный сын, он не собирался никого задерживать или останавливать. Габи с самого начала шёл убивать, хотя на словах утверждал обратное. Вопрос только в том – кого именно. Первый акустический удар достался Пети, но до конца не понятно, просто ли Габриэль отшвырнул помеху с пути или ещё «не пристрелялся», не определил необходимую частоту. Ну а дальше ему было уже не до того. Даниил не позволил ему закончить. Аве уже знал, зачем, точнее, за кем инструктор отправился на Паолу, но Пети изначально туда не собирался. Для него это путешествие очень опасно, несмотря на все теории о критической площади фотоматерии. Спасался ученик от неминуемой смерти или в последний момент понял что-то настолько важное, что решил рискнуть?
Думать о Пети вот так, отстранённо, было тяжело. О Данииле гораздо легче, хотя рисковал тот ничуть не меньше, а может, и больше. Ещё тяжелее было взвешивать – соврал сын или нет, когда уверял, что не собирался убивать по крайней мере отцова ученика? И насколько сам Авессалом-старший хочет, чтобы Габриэль сказал правду? Достаточно, чтобы подменить реальное желаемым или всё-таки нет?
Но если поддаться эмоциям, то и думать бесполезно.
– А я говорю, что для своих он мог считаться отступником, и это могло повлечь…
– Не неси ерунды, Михель. Ангелам это без разницы абсолютно, у них нет организации, ничего даже близко похожего. Индивидуалисты…
– Габ, ты рассуждаешь, как компьютер. Твердотельный. Ангелы по психоструктуре близки к людям, как никто. И их поступки часто диктуются не логикой, а…
– Михель, логика есть всегда, разве что не сразу понятная. И вообще, почему мы зациклились на ангелах?
Голос у Габриэля заметно окреп. Прорезались знакомые звуки скребущего по стеклу железа.
– Ты опять за рыбу деньги?! За своих бойцов я отвечаю головой! А вот за тебя нет!
– Я не…
– Ты сам сказал: некому подтвердить, что ты в ту ночь спал дома.
– Даниил нарушил приказ. Слетевший с нарезки армеец – мой личный ночной кошмар, Михель. Да, предусмотрен предохранитель, но пока он сработает…
– Свои предохранители проверь, ты!..
Михаэль сорвался на страшный хрип, Габи вздыбил перья. Аве тревожно вскинулся, готовый разводить спорщиков (врагов?) по углам. Но хмурая физиономия Василя появилась в дверях на секунду раньше.
– Тут до вас какой-то шизик, – невежливо сказал он, цепким взглядом обводя диспозицию. – Впускать или подождёт?
– Впускай, – выдохнул Аве. Хвала Древу, будет чем отвлечь этих крикунов.
Василь пошарил у себя за спиной и вытолкнул вперёд багрового от возмущения гела в голубой униформе. Всего секунда понадобилась Авессалому, чтобы вспомнить, кто это.
– Что случилось, Иона? – вырвалось невольно, а сердце сбилось с ритма.
– Они… – Иона, сотрудник больницы-пансионата для «четвёртых», покосился на окружающих. Аве кивнул, разрешая говорить при посторонних. – Они гудят второй час. И танцуют, раньше не было. Мы ничего не можем сделать. И… Древо! Аве, гелы идут к нам. Снаружи. Взрослые, дети, кто угодно. Их десятки, Аве, а может и сотни, они… они тоже гудят и идут, идут и…
Иона схватился за кудрявую голову.
– Спокойно, друг мой, – сказал Аве, ощущая что угодно, только не спокойствие. – Главное, без паники. Михаэль, вызывай всех своих, кто здесь и свободен. Безотлагательно.
– Да, Аве.
– Габриэль, мне нужно кое-какое оборудование из твоих лабораторий. И тоже молнией.
– Да, Аве.
– Похоже, какое-то время мы будем заняты только нашим ульем. Убийца в Гелио – это важно, но потом.
– Да, Аве, – хором.
***
Нудный Ник сказал, что вот теперь – всё, насовсем. Доорался вдрызг, вздохнул. Оскалился: идиот!
Габриэль угрюмо молчал. Смотрел в потолок – холодный белый потолок палаты в секторе Улучшений. И не потому молчал, что сказать нечего.
– Через неделю, может быть, он сумеет сказать шёпотом пару слов, Аве. – Ник хмурил густые рыжие брови. – Потом я смогу пристроить что-то вроде усилка, но всё остальное необратимо. У-у-у, идиот!
Ник потряс большим волосатым кулаком.
Габриэль лежал неподвижно. Даже кисти рук, по которым легче всего догадаться о внутреннем состоянии, не шевелились. В его раскрытом, вспоротом горле копошились мерзкого вида щупальца. Выковыривали что-то, ввинчивали. Не то шили, не то клеили, время от времени отшвыривая в кювету кровавые сгустки и белёсые клочочки.
Аве мутило от этого зрелища, от каменной усталости и дурных предчувствий. В голове ещё стоял тот дьявольский гул – ритмичный и… и невероятно притягательный, будто трогающий где-то в затылке центр запретных удовольствий.
*
То, что творилось возле больницы, не смогли остановить солдаты Михеля. Они пока относительно мягко удерживали рвущихся в здание очарованных гелов, но чувствовалось: ещё немного – и стену армированных крыльев снесут и силу придётся применять всерьёз. В толпе было несколько птенцов. Армейцы не хотели (не могли?) ломать цивилов и неуверенно переглядывались над их головами. Напиравшая толпа потихоньку переходила от тупой настойчивости к агрессии, и вибрирующий, сводящий с ума гуд нарастал с каждой минутой.
От генераторов биополя толку было ненамного больше: низкие частоты усугубляли, высокие не действовали. Модуляции «вверх-вниз-пульсация», незаменимые при лечении многих нервных расстройств, вызвали зевоту у персонала.
Когда не осталось больше ничего, закричал Габриэль.
*
– Мы изолировали матк… их главного. Увезли очень далеко, пока рой был в отключке. Долго не могли вычислить, а тут само получилось. Некий Галилео, йорн знает, ничего примечательного в прошлой жизни, персонал тоже никаких особенностей не замечал.
Сын вопросительно приподнял бровь. Аве обрадовался: слушает всё-таки.
– Его палата была почти точно в центре больницы, может, в этом дело. В неё набились около сорока самых крепких пациентов, причём почти все были вооружены обломками мебели или посуды. Да, солдаты, верно. Работяги уже начали возводить баррикады в коридорах… мнда. Какое-то время у нас есть, но мало. Я уверен, что всё повторится.
– Тех, кто явился, тыкскыть, на зов, – вмешался Ник, – распихали по разным местам, все под наблюдением. Сто семьдесят шесть балбесов. У меня тут пятеро. Ничегошеньки не помнят, не понимают, как здесь очутились, представляешь, Трубач? Отрезало. Через пару деньков придётся отпускать, надо думать, как присматривать.
Аве удивился. Трубач, надо же. Про это прозвище он не знал. А кто мог вообще про такое знать?
Габриэль слабо улыбнулся. Ему нравилось. Наверняка же лучше Повелителя мух.
От двери почти деликатно покашляли. Для армейца – вершина политеса.
– Я тут, как вы сказали, пошукал, – Василь щитом выставил перед собой планшет.
Подобная деятельность была ему чужда, но начальство единогласно решило не расширять круг причастных, вот и пришлось солдату пыхтеть над архивом документов. Ничего сложного, просто поиск по ключевым словам, и птенец справится.
– И?
– Ну это, в Гелио сейчас всего трое дохл… ангелов. Айна вчера прибыла, отпадает. Виктор давно, уже четвёртый месяц как здесь торчит, но тоже не то. Он в Секторе улучшений сидит почти безвылазно, на последней миссии сильно покалечился, восстанавливается. Вряд ли в таком виде можно с плазмомётом скакать.
– С плазмомётом справиться довольно легко, – покачал головой Аве. – Надо будет проверить.
Василь громыхнул крыльями, показывая: раз надо – так надо, даже если работа заведомо дурная.
– А третий? – поторопил его Ник.
– Третий пару недель как прибыл, вроде всё подходит, да только Штефан это, Пети лучший дружбайка. Горела ваша теория. Никак он Пети навредить не способен.
– Есть такое дело, – согласился Ник, тоже эту блажную компашку неплохо знавший. – Не разлей вода.
Аве наконец понял, что не даёт ему покоя.
– Постой, Василь, – вскинулся он. – Ты со сроками ошибся. Штефан не может две недели быть в Гелио. Пети с ним недавно, буквально на днях, связывался, тот ещё был в ветви… Может, два дня, а?
Василь обиженно засопел.
– Да что ж вы меня совсем за дурака держите? Вот журнал, – он лихо выдернул из планшета предусмотрительно сохранённую вирт-страничку, – смотрите сами.
– До-охлый йорн, – протянул Ник, всматриваясь в мелкий текст.
Иначе и не скажешь. Лучше, черти бы побрали всех блажных дохляков, и не скажешь. Если бы Авессалом в эту секунду посмотрел на сына, то, возможно, нашёл бы более выразительные слова.
Глава 20. Слышать ангелов
Шурхіт крил на небесах
Ллє потоком
На землі кліпає птах
Лівим оком
Паола
Берт изнывал от неопределённости и противоречий.
Вернувшиеся возможности пьянили куда лучше самогонки. Уходили они постепенно, шажок за шажком, а вернулись оптом, в момент. Так, наверное, может себя чувствовать оставшийся без рук человек, который за годы как-то приспособился жить, а потом – бац! – и они на месте. И каждый день перестаёт напоминать битву с каждой сраной пуговицей, с каждым грёбаным куском пищи, который надо как-то донести до рта, с краном, с мылом, с дверной ручкой… Вдруг вспоминается масса всего, утерянного из-за этой борьбы, горизонт разворачивается победным знаменем и вдруг становится возможно всё… По крайней мере, так кажется.
Но слишком уж многое мешало насладиться феерией чувств. Берт мысленно даже ранжированный списочек составил – по рабочей привычке.
На первом месте Айрин. Берт не смог бы точно сказать, когда плюнул на доводы разума, нудившие, что не имеет смысла придавать столько значения девушке из боковой ветви. С ней, дескать, очень скоро придётся расстаться навсегда и вообще ничего не может быть всерьёз у гела и иферки, даже если не брать в расчёт Стёпочку. А как его не брать? Не всерьёз, в принципе, могло бы случиться, но и эта приятная перспектива тоже в некий неуловимый момент перестала устраивать Берта. Что себе думала Айрин, он не мог даже представить. Но она вела себя так, будто ничего не случилось. И по-прежнему хотела вернуться.
После того невиннейшего объятия – а им ведь случалось спать в обнимку, если ночь выдавалась сырой или в лесной чаще что-нибудь уж больно зловеще гукало – избегала оставаться с Бертом наедине. И в глаза не смотрела. И не подначивала привычно, держалась, как чужая, хотя и вежливо. Несколько раз он пытался с ней об этом заговорить, но девушка мило улыбалась и делала вид, что не понимает, о чём речь. Три дня назад он бы решил, что у Айрин воспалилась рана, но сейчас этот предлог не годился. Какая рана, если Берт позаботился о ней несколькими небрежными, якобы случайными касаниями? Большего и не потребовалось, и так заживало отлично, он просто чуточку ускорил процесс. И в Джековой бедовой головушке разогнал маленькую гематому – след от встречи с йорнами. Может, кровяной сгусточек и сам бы рассосался со временем, но зачем рисковать?
Берт мог и умом бы тронуться от сердечных, лишённых логики и смысла переживаний, но Стас поймал его за шиворот на очередном привале и коротко, без тени сочувствия, отрубил: «Всё в порядке. Терпи». Вот и терпел.
Все прочие проблемы на фоне первой норовили слипнуться в мутный ком, и стоило больших трудов не позволить им свершить задуманное.
Второе место досталось «работе», хотя логичнее бы ей быть на первом. В принципе, с неофициальной просьбой друга он справился: в сумке лежал, завёрнутый в рыцарские тряпки, оплавленный приборчик с обгорелым пером внутри. Берт считал, что такого доказательства достаточно. Но основное задание повисло в воздухе. Замеры неуверенные, обследованный кусок географии тоже бесполезный… Конечно, пробы всего, что поместилось, были уже уложены в маленький герметичный несессер. Но даже такой профан, как Берт, понимал: после прохождения через Трещину со всеми её многосложными потоками чёрно-белых сил, собранное наверняка как-то изменится. И опять тупик неопределённости. Вроде да, а может, нет. Возвращаться или попробовать ещё что-то разведать? В каком случае будет хуже?
Номер третий – прямое следствие из второго. Берт не хотел возвращаться. Теперь уже точно, с полным осознанием, никаких сомнений. Результатом его возвращения могла быть либо колонизация Паолы гелами, либо её уничтожение. Оба варианта ему жутко не нравились и третьего он не видел. Однако же на второй чаше весов – родной Гелио! И ветви… Теперь Берт хотя бы приблизительно представлял, что там творится, и мучительно хотел прекратить. Даже пустые и трусливые глаза «четвёртых» поблекли на этом фоне. Иферы – это люди, ровно такие же, как предки, не сырьё и не бесплотные тени. На них тоже распространяется клятва, приносимая каждым гелом в день получения права одиночества. Именно здесь Берт нашёл новую крепость души после обрушения предыдущей. Он должен защитить людей, а в первую очередь тех, кто дорог. Если ради этого придётся убивать – он убьёт снова.
Надо было возвращаться немедленно и защищать там, где это эффективнее всего – в золотом и голубом городе сбывшейся мечты. Но Берт всё медлил, и медлил, находя новые и новые предлоги для промедления.
А ещё – йорны, которые заявились вдвоём. Битву в посёлке Берту расписали поминутно и в лицах как минимум трижды – от начала до конца. Во-первых, услышанное блестяще подтвердило теорию Пети. Судя по всему, враги тоже с этой теорией знакомы, что хуже некуда, и они способны забросить на Паолу сразу двоих, хотя такой финт сложный и для гелов. Это во-вторых. Ну и в-третьих, – напавшие на посёлок взаимодействовали как слаженная пара, а не просто как два разведчика. Даниил как-то обмолвился, что бойцовые пары йорнов – это очень сильное оружие. Таких мало, и встретить пару на Последней гораздо опаснее, чем четвёрку воинов. Пары работают в таком плотном контакте, что способны почти творить чудеса! Повезло во всём: и что ребята настолько умные, и что висевший на соплях план сработал. Если бы повезло хоть чуточку меньше, Берта и Айрин ждали бы пустой посёлок и отвратительная встреча. В том, что йорны были бы полностью осведомлены, кого им надо ждать, Берт не сомневался. Кто-нибудь из оставленных ненадолго живыми общинников обязательно рассказал бы захватчикам историю гибели йорни и всё остальное в обмен на собственную лёгкую смерть. Берт не смог бы винить этого человека: слишком хорошо помнил собственные ужас, боль и беспомощность под пыткой, а ведь она продолжалась совсем недолго.
Впрочем, это всё лирика. В сухом остатке: йорны могут находиться на Паоле достаточно долго; йорны знают, что Берт не просто рядовой ифер, и считают его миссию опасной настолько, что готовы рискнуть элитными бойцами. Йорны знают точно больше самого Берта, и дать им эту информацию мог только кто-то очень-очень сведущий из Гелио.
Габриэль. Пети. Может быть, Нудный Ник. Кто-то из Совета? Сам Авессалом-старший, который ведает о каждой букашке в Гелио? Святые ёжики, подгрызающие корни Древа?
У предательства оказался на редкость мерзкий вкус.
Айрин не понравилось, что йорнов именно двое. Берт отогнал противную мыслишку в самый дальний угол сознания. Мало ли что человек ляпнул в досаде. И без того в мозгах каша, в которой ложкой-шумовкой крутятся чёрные глянцевые крылья.
***
Вой сирены смёл Сэма с постели раньше, чем он успел проснуться. Его абсолютно здоровое сердце прошила горячая игла паники.
– Что, опять?! – вскинулась Каринка.
– Не знаю! – рявкнул Сэм уже от двери. – Детей одевай и…
– Знаю, – огрызнулась жена, нашаривая в темноте светильник и платье. Чиркнул кремень, затеплился огонёк. В его тусклом свете Каринка выглядела гораздо спокойнее Сэма. Ну да, она уверена, что, справившись с бедой раз, справятся и сколько надо.
Вес самострела в руке немного успокоил. У ворот уже собралась негромко гомонящая толкучка. Сигналка заткнулась внезапно, и все тоже замолчали. В наступившей тишине только трещали факелы, создавая мрачную обстановку средневекового замка. Сэма пропустили к будке дежурного.
– Кто? – коротко спросил он в окошечко.
– Хер знает. – Дежурный, Найджел, оторвался от бубнящей рации. – Темно ж, как в заднице.
– Найджел Уэллс! – могучий бас Барбары Уэллс заставил огонь факелов затрепетать. – Немедленно вымой язык с мылом!
Истинная дщерь англиканской церкви, Барбара была готова терпеть муки Чистилища, но не ругань.
– Барби, детка, – отозвался ничуть не смущённый супруг, – дома всё помоем. – И он перечислил нескромный список деталей как своих, так и жёниных, которые, по его мнению, нуждались в помывке.
В прошлой жизни Найджел был портовым грузчиком в Глазго, и в силу этих причин семейная жизнь Уэллсов протекала в непрерывной борьбе за чистоту языка. Лет десять уже протекала, их ещё Петерсон-старший женил на правах единственного представителя поселкового управления. И ничего вроде как протекала. Трое детей из ниоткуда не берутся.
– И полаетесь тоже дома, – по делу влез кто-то из темноты. – Что Джа конкретно говорит?
Маленький плосколицый Джа (полное его имя мог правильно выговорить только Майкл) караулил с биноклем в рощице напротив Трещины – после нападения йорнов наблюдательный пункт перенесли от кладбища поближе к источнику проблем.
– Джа видел на фоне вспышке вроде как две фигуры и вроде как без рогов. Но чем-то ему эти персоны всё равно не понравились, но чем – не может понять. Они всего секундочку мелькнули. И это, Сэм, по тропе к кладбищу они не прошли. Джа никого не заметил. Может, решили до утра подождать? Им же тоже ни… ни пса не видно.
– Йорны видят в темноте, – вмешался Николя, который зачем-то припёрся на костылях. – Им не помеха…
Настороженная толпа загомонила с некоторым облегчением. Совсем не так было, когда они ждали первой атаки. Расслабились, иферы чёртовы. Сэм разозлился.
– А ну марш по местам! – рыкнул он, перекрывая гомон. – Если видят, то и просматриваемый участок могли обойти!
Они прождали с самострелами и огнемётом наготове до рассвета – рассвет был тих, как на святой праздник. Джа бодро отрапортовал, что перед трещиной, в районе кладбища и вообще на обозримом пространстве никого не видно. Ночные гости сгинули бесследно. Возможно, был бы на месте Джек, он бы нашёл следы и на камнях, но остальные охотники общины не обнаружили ничего.
И это нервировало. Сильно.
– Беспокойно неделька начинается, – глубокомысленно заметил из будки Найджел и отчаянно зевнул.
***
А вроде и само наладилось. Чем ближе к посёлку, тем больше Айрин напоминала сама себя. Будто что-то решила и немного успокоилось. Берта она по-прежнему сторонилась, но взгляд перестал быть отрешённо-неузнавающим.
– А что, Джек, самогонки уже нагнали, как думаешь? – лениво вопрошал Гриша, который самогонку не пил, но почему-то всегда переживал за процесс.
– А что, Джек, Моника уже новую скалку выстрогала? – Айрин, в тон. Даже прищур скопировала.
Ежиное фырканье, которое означает, что Стасу весело. Соня в авангарде, ей не слышно. Рожа Майка повторяет рельеф скальной породы, неожиданно обнажившейся на отдаляющемся склоне Треснувшей горы. Ровный шаг Воронка – он идёт в поводу, с поклажей. До посёлка рукой подать, знакомые места. Там Трещина, там – кладбище со Стасовым указателем… Может, их уже дежурный засёк.
Берту хорошо, будто домой возвращается.
– Дождёшься от этих бездельников, – выдал Джек после всестороннего обдумывания.
– Это ты про скалку или про самогонку?
– Про оба. Обоёх.
Солнце ещё низкое, ласковое. Лазурь небесная – хоть ныряй снизу вверх. Основной массив леса остался позади, но его ещё слышно. Берту точно слышно, и, судя по разомлевшей физиономии, следопыту тоже. Рано утром прошёл дождик, и его сыроватая свежесть разлита в воздухе. Вибрация покоя наполнила Берта, и он чуть не задохнулся от секунды чистого счастья.
– Что с лицом, Берти? – ехидный голос, казалось, возник сам по себе, из точки в пространстве у плеча. – Жаба в рот залетела?
– Две, – немедленно ответил счастливый Берт. Даже два пальца поднял, чтобы никто, не приведи Древо, не обсчитался. – Одна синяя, одна зелёная.
– Эй, синяя была моя. Ты съел мою жабу, бессовестная твоя морда!
Топавший вразвалочку рядом Джек внезапно решил проверить, как там Соня, и ускорил шаг. Приятели-физики срочно углубились в специфическую беседу, всем видом показывая, что их тут нет. Гранитный Майк не менее внезапно решил нарвать какой-то травы на обочине тропки и отстал.
– Деликатные черти, кто б ожидал, – негромко засмеялась Айрин и взяла Берта под руку, как раньше. – Ты тоже.
– Я?! – оторопел Берт.
– Ну да. Не лез, когда мне надо было подумать. Спасибо, что ли.
– Да ладно, – Берт смутился окончательно. – Но ты в следующий раз говори, что это ты просто думаешь, ладно? А то получается, что остальные не мешают, а я мешаю.
– Ладно. – Она сунула в рот травинку, пожевала, сплюнула зелёным. – Хотя так и есть, в общем-то. Остальные мне пофигу, а ты мог лезть с разговорами там всякими. Тебе можно лезть, но в тот раз не нужно, понимаешь?
Берт не понял, но кивнул.
– А можно спросить, что надумала?
– Можно. Но отвечу я потом, когда выясню одну штуку. Ты не торопи меня, тут всё вкрай серьёзно.
Берт был согласен на всё, лишь бы она подольше не возвращалась к Стёпочке.
– И, Берти, я тоже старалась не лезть, но я же вижу, что с тобой не сильно ладно. И если…
В ритм абсолютной гармонии вкралась тревожащая синкопа.
Берт заоглядывался, ища её источник. Естественно, глазами ничего не увидел. Но вибрации имели направление.
– … тебе понадобится об этом поговорить, то я всегда… Да что ты башкой крутишь, как филин?!
Берт остановился и крепко взял её за плечи. Девушка застыла с открытым ртом, только ресницами хлопала.
– Айрин, мы обо всём-всём-всём обязательно поговорим. Не раз и не два. – Берт сам не знал, почему говорит так уверенно, однако остановиться не мог. – Но сейчас я должен отлучиться на несколько часов, может, на день. Не ходи за мной и остальных не пускай. Я вернусь в посёлок и всё объясню.
– Но…
– Не предам, не кину, не нападу.
Айрин сверкнула глазами – Берту показалось, что в тёмных омутах разгорелись янтарно-золотые искры, – кивнула и вдруг поцеловала его в щёку.
– Завтра в полдень пойду искать, ежели что, – предупредила.
Берт развернулся и помчался навстречу ветру и тревоге. Не глядя под ноги – зачем? Он и так не споткнётся, не поскользнётся на влажной траве, не стукнется лбом об ветку. Почти как раньше. Лицо горело – от ветра и поцелуя, и стоило большого труда держать направление. Хвала Древу, импульсы не затихали. Где-то неподалёку одному гелу было очень больно, а второй пытался его лечить. Хреново, если честно, у второго получалось.
***
Айрин захотела проститься с умершими без неё – проводили. Человек семь пошли провожать. Моника цветов нарвала полную охапку. Постояли, покряхтели над свежими могилами, кто перекрестился, кто шляпу сдёрнул – и Сэм негромко напомнил, что пора обратно. В общине дел навалом, да и сейчас лучше держаться вместе, под защитой каких-никаких стен. Прошлая ночка в общине выдалась беспокойной, да и к вечеру ничего не ясно. Айрин задержалась, сказала, что всего на несколько минут, догонит. Её без расспросов оставили одну с мертвецами.
Свежие могилы – Лизка, Зандер, Хольгер и сдвоенная – напавших йорнов. Даже с табличкой. «Вельз и?», так и написали.
Айрин выдернула несколько цветков – гелиотроп, метёлка вереска, голубые звёздочки цикория – из букета на могиле Лизки и переложила под табличку с «Вельз и?». Постояла на коленях в рыхлой, не усевшейся ещё земле холмика. Издала негромкий, странный, ни на что не похожий звук. Куснула себя за указательный палец, недоумённо скривилась, будто ожидала чего-то другого. Достала трофейный рыцарский нож из самодельных ножен, проткнула кожу там, где не справились зубы. Зачеркнула кровью вопросительный знак и дописала недостающее имя. Получилось: «Вельз и Барри».
Потом Айрин решительно вытерла мокрые глаза и побежала догонять общинников.
***
Сказать, что Берт не привык их такими видеть, было бы неправильно. Просто ни инструктора, ни Пети он в таком состоянии не видел никогда и представить себе не мог. Ободранные, в засохшей крови и копоти, обессилевшие, забившиеся в какую-то пещерку неподалёку от Трещины… Пети метался в диком жару, бредил, не узнавая Берта, а Даниила называл Штефаном. Инструктор пытался ему помочь, но выходило приблизительно как у самого Берта с колкой дров. Пожалуй, и хорошо, что так коряво, громко и неумело, иначе Берт бы не уловил вибраций биополя.
От усталости и тщеты своих стараний Дани словно бы уменьшился в габаритах и посерел. Берт оттеснил его от больного, и инструктор даже не скрывал, как этому рад.
– Пришлось вдвоём, – говорил он, не слишком следя за связностью. – Гад этот не отстал, Пети не успевал удрать, а отбиться – ни одного шанса… Я и то с трудом, а он… Меня посчитал, сколько чего лишнего, а себя не успел, вот и плавится теперь.
В крыльях Дани зияли кровавые проплешины – наверное, раньше там располагалось упомянутое лишнее.
– А я стабилизировать травмы могу, перелом там, ожог, тканевое, кровотечение, а это никак. Ух и рад же я тебя видеть, дохляк.
Фляга с водой теперь жила на поясе у Берта постоянно, поэтому он смыл-стёр грязь с видимых поверхностей Пети, ран не нашёл, положил на пылающий лоб больного холодный компресс – штуку для гела бесполезную, но для человека успокоительную. Потом уже занялся биополем. Конечно, профильного образования целителя у Берта не было, но базовый курс он усвоил хорошо, ему нравилось, поскольку врождённые способности позволяли легко учиться и получать похвалы от куратора. Даже подумывал заняться медициной всерьёз, но куратор отговорил. Если не трясёт от желания стать именно лекарем, предупредил он, не берись – выгоришь, тебя лечить придётся. Берта не трясло, вот и не взялся. Зато теперь пригодилось.
Через полчаса Берт был мокрым, как мышь под метлой, а Пети пришёл в себя.
– Что, первый этап активировал? – слабым голосом спросил он, едва разлепив веки. – Это хорошо, я вас с Дани отправлю назад…
– Отправит он, – проворчал инструктор. – Переправит он.
– Интересно, – будто бы сам себя спросил Берт, – какого йорна было меня так уродовать, если достаточно крылья общипать?
