Текст книги "Остаточная деформация [СИ]"
Автор книги: Катерина Терешкевич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
Бывший Галилео пока не собирался умирать. Он тихо поднялся с постели, покружил по своей комнате, остановился перед окном и издал низкий урчащий звук, почти рокот. Потом повысил тон, перейдя к монотонному гудению. Из-за стены слева его странную песню поддержал бывший куратор детской стаи, а через три минуты гудела вся больница.
Персонал тщетно добивался тишины всеми возможными методами. Гудение стихло само, через двадцать семь минут. Больные разбрелись досыпать, такие же тихие и равнодушные, как всегда. Бывший Галилео, перед тем, как лечь, несколько раз взмахнул крыльями.
***
Ури и Никодим не вернулись с последней Последней битвы. Так сказал Йоган утром.
В обед инструктор принёс два пера – светлое, почти серебряное, и глухо-серое, цвета воронёной стали. Нёс он их, завернув в суконный берет, грязный, как вчерашняя рыба.
Отдал оторопевшему Берту.
– Сходи в третью комнату, от выхода направо, положи там, – сказал-приказал в обычной своей манере. – Сегодня сам занимаешься. Завтра спрошу.
Он не задал даже тему занятия. Ушёл, грохоча крыльями и сапогами.
Третью комнату направо Берт нашёл сразу, невозможно заблудиться. Никогда здесь не был… В Здании тысячи комнат, не удивительно.
Посреди пустого квадратного помещения стояла огромная сетчатая корзина, почти доверху полная перьев из псевдометалла. Тусклых от смерти, но всё таких же острых.
– Такая вот статистика, – пробормотал Берт, стараясь дышать ровно.
Пристроил то, что осталось от Никодима и Ури, с краю кучи. Прикрыл беретом, поскольку не знал, что с ним делать. Пусть те, кто знают, потом сделают правильно.
Глава 9. Грааль и мухи
Муха моя муха,
Нашепчи мне в ухо,
Что не всё так глухо,
Как в танке… Л. Сергеев
Паола
Муха сидела на обеденном столе и тщательно «умывалась» ворсистыми лапками, кокетливо поглядывая на бывшего гела фасеточными зенками. Берт смотрел на муху и понимал, что окончательно сошёл с ума. Начал-то сходить гораздо раньше, с того дня, как согласился принять участие во всей этой дурацкой авантюре. Да, на него давили, но он мог проявить твёрдость и… Не убили бы, в конце концов.
Да кому он врёт?!
Нет у него никакой твёрдости, он дохляк и тюха, не способный направить к ёжикам даже муравья. Какая там крепость?..
Вот и сейчас.
Габи предупреждал, Пети предупреждал, а инструктор и вовсе в матерно-категорической форме заявлял, что побасенки о Граале – самая возмутительная и всепроникающая брехня из пропагандистского арсенала рогатых сволочей. И что? Помогло это знание, когда Айрин подняла на него потемневшие от отчаянья и надежды глазищи?
А теперь ещё и муха на солярных крыльях.
***
– Если я найду Грааль, то смогу вернуться домой и буду счастлива с тем, кого люблю, – заявила Айрин с непрошибаемой уверенностью. – Ты поможешь мне искать? Я не обижусь, если откажешься, честно, в этом ты точно не клялся.
– Нет никакого Грааля, – безнадёжно сказал Берт. – Сказки это, миф.
– Сказка ложь, да в ней намёк, – явно процитировала Айрин. – Ну да, никакая это не чашка с ручкой, ясен пень, но не может его не быть, понимаешь?
– Нет.
– Осёл гельский. Во всех культурах он есть, с разными названиями, но на бабли одинаково ведь! Не может же быть, чтобы всё на пустом месте?
– Может, – Берт не скрывал тоски, – если у всех мечты примерно одинаковые. Чтоб всех благ, сразу и задаром.
– Что – задаром?! – взвилась Айрин. – Его ж ещё поди найди! Можно с жизнью расстаться, пока найдёшь.
– Тем более дуристика. И вообще, с чего ты взяла, что Грааль здесь, на Паоле?
– Здесь – самое начало времени, Берт. Так йорнские учёные посчитали. Где ж ему ещё быть-то?
И Берт смирился, проглотив научные аргументы. Он не в силах просто взять и убить последнюю надежду. Через миг зло подумал, что, как всегда, придумал оправдание своей неспособности долго сопротивляться чужой воле.
– Ладно, Айри. Пойдём поищем, а я заодно проведу кое-какие замеры. Не найдём – так прогуляемся.
Она заверещала что-то неопределённо-восторженное и повисла у него на шее. Было приятно, но немного неловко. Она же с самого начала знала, зачем притворяться?
*
Сэм хмыкнул.
– А что, Айрин, и план у тебя есть? – он не скрывал насмешки, скрывал он тревогу.
Ещё бы. Ещё неделю после нападения отказников посёлок жил, по сути, на военном положении. Староста во главе небольшого, хорошо вооружённого отряда из лучших бойцов дважды делал вылазки по окрестностям. Вроде было тихо, агрессоры отступили далеко, жизнь вернулась в привычную колею, но Сэм почему-то продолжал нервничать. Позавчера Трещина выплюнула ещё одного разведчика, невезучего, из тех, что попадают в десять процентов потерь, а это считалось здесь нехорошей приметой.
– Есть, – сказала Айрин уверенно.
– Лес вокруг, – напомнил Сэм.
– Берт умеет жить в лесу, – отбила девушка. – А я хорошо дерусь. И вообще, здесь не тюрьма, правда же?
– Что правда, то правда, – Сэм поморщился. – Если решили – идите, конечно. Провизии дадим, само собой. Погуляете – вернётесь. У нас многие поначалу по лесу круги набрасывают, но потом вертают назад. Это нормально, ребята.
– А Рыцарь? – хохотнул Стас.
– Исключение, которое подтверждает правило. Он дикий и чокнутый, гуляет сам по себе. Но обычно все приходят обратно, и мы им рады, никто не будет смеяться, обещаю. Только прошу, гуляйте осторожно, не нарвитесь на банду Ллойда. В ней может быть с дюжину головорезов и психопатов, и умение хорошо драться не поможет. А лучше посидите в посёлке, пока не определится. Джек обязательно их выследит.
Берт с надеждой воззрился на напарницу. Ему нравилось здесь, уходить не хотелось совершенно, хотя от встречи с йорни он уже давно и полностью оправился. Конечно, придётся уйти рано или поздно, но, может, не так скоро?
Но Айрин была неумолима.
– А там осень, зима, да куда вы попрётесь по холоду, – продолжила она, очень точно копируя интонации старосты, – а весной дороги раскиснут, а летом жарища… Сэм, мы просто пойдём, найдём, что нам надо, и вернёмся. Берт как захочет, а мне надо домой.
А Берт и сам не знал, как хочет. Он очень легко привык к отсутствию благ цивилизации. Привыкнуть к человеческому телу до конца не смог, но носить воду из колодца и топить печку оказалось гораздо проще. Если не работает система самоочищения покровов, то совершенно неважно, где мыться: под душем или в корыте. Почти все новички учились жить без водопровода и электричества, и редко кто так быстро осваивался, как Берт. Это Гриша сказал, не сам выдумал. Дрова, правда, рубить Берт так и не научился как надо. Найджел только увидел, как новенький замахивается, сразу топор отобрал. Иди, сказал, водички принеси.
Берт влюбился в здешний лес: красота, мощь и естественная соразмеренность, не тронутая лесниками, восхищали его до душевного трепета. Лес тоже отнёсся к нему благосклонно, не прятал грибные и ягодные места, пропускал на поляны, о которых даже старожилы не знали. Берт больше не мог работать с биополем, но оказалось, что он и так чувствует здоровые деревья и больные, съедобные и ядовитые растения, близость звериных лёжек и направление в глухой чаще. За это его зауважали, даже прекрасный лесовик и следопыт Джек Колли не брезговал узнать мнение.
Берт довольно долго не мог понять, почему отношение иферов значит для него так много. Ему понадобилось недели три, чтобы осознать: в голубом и золотом Гелио он никому не был нужен. Ни подружкам-приятелям, ни сослуживцам, ни, тем более, государству.
Личная свобода и самодостаточность имеют вторую сторону – беспросветное и неосознанное одиночество. Гелы – одиночки от рождения и до смерти – не чувствуют его. Берту, видимо, достался ущербный ген. Из золотого Гелио он сбегал в лес, чтобы почувствовать себя частью чего-то большего, и – подальше от корректного равнодушия.
Ему было просто с солдатами Михеля. На настоящей войне самодостаточность побоку. Нужно надёжное плечо рядом – в грязный берет с бледным пятном от споротой эмблемы легли не только два пера, но и искреннее горе выживших. Правильные гелы считали солдат Михеля заносчивыми хвастунами, не умея понять, насколько те другие.
Точно так же Берту оказалось просто с людьми. Ему понравилось с людьми, хотя он всё ещё частенько уставал от избытка общения и сбегал в лес, но совсем не так, как в Гелио. Всего лишь отдохнуть, помолчать – и вернуться.
Только от Айрин никогда не уставал. Будто бы знал её всю жизнь. Не представлял уже, что будет, если упрямая девица куда-нибудь денется. Но куда ей деваться-то? Паола не отпускает людей, Айрин придётся смириться. А Берт не отпустит… не отпустил бы, если бы. Каждый раз – как раскалённая головня в ране. Она-то останется, а ему придётся уйти.
Память о трусливых и пустых глазах носителей «синдрома четвёртого греха» жгла изнутри. И проклятые сны: огонь и крылья, крылья и огонь. Эх, если бы не это, послал бы все задания куда подальше, остался бы здесь навсегда.
***
– Всё никак в толк не возьму, – болтала Айрин, пиная перед собой шишку, – что ты вчера от мухи хотел-то? Прямо аж трусило тебя, будто бегемота с хоботом углядел, а не насекомую.
Шишка бодро катилась по тропинке, иногда отскакивая от стволов сосен. Берт уже третий раз собирался сказать, чтобы Айрин не шумела без нужды, но язык не поворачивался. Она просто сияла… нет, даже не самим счастьем, а его предвкушением. Она загорела дочерна за полтора месяца, а короткий каштановый ёжик отрос забавными перьями и отчётливо порыжел. Берт плохо умел определять, какие человеческие женщины красивы, а какие не очень, ему просто нравилась Айрин.
– Это очень редкая муха, – не соврал он. – Просто чудо её встретить… э-э-э… здесь.
Настоящим чудом можно было считать тот факт, что Берт не сорвался с места, нечленораздельно вопя, и не кинулся искать Сэма или Гришу. Просто сидел, разинувши рот на всю ширину, пялился на беглое Габриэлево изобретение. Новейшее разведсредство перебирало лапками, подрагивало крылышками, и, как показалось ошеломлённому Берту, издевательски подмигивало.
– Ты чего? – Айрин пихнула в бок. – Будто привидение увидел.
Берт вздрогнул. Муходрон стартовал к потолку, заливисто жужжа. Хихикал, сволочь.
– Н-нет, нет, ничего, – поспешил отпереться. – Так, задумался.
– Ну-ну, – Айрин вложила в два слога бездну сарказма. Но долго цепляться она не умела, мигом перескочила на другое: Хельга и Николя решили жить парой, и им будут ставить отдельный дом всей общиной. А Хельга раньше гуляла с Полем, а он… Сплетничала Айрин самозабвенно. Берт слушал кое-как.
Всё пытался разобраться – как такое могло случиться. С одной стороны, всё логично. Сбежавшую стаю мушиной разведки ребята Габриэля искали везде, перебрали по молекуле небо и землю, но не обнаружили даже следов беглянок. А здесь, если бы и догадались искать, не нашли бы.
Но как? Почему?! И спросить нельзя. Вряд ли заурядный человек, которым Берт представился общине, способен отличить обычные мушиные крылышки от фотоволокна, из которого созданы перья гелов… Чудо, что не заорал и не побежал спрашивать. Слишком многое бы пришлось объяснять.
Берт тряхнул головой и постарался вникнуть в сплетню. Им завтра выдвигаться. Всё уложено, собрано, только ждать утра. А перемывание соседских косточек здорово отвлекает от тревоги.
– Кусючая? – Айрин хитро прищурилась. – Эта твоя редкая насекомая?
Берт честно попытался вспомнить ТТХ муходронов, не вспомнил и неопределённо повёл плечом.
– Ну, такое… – пробормотал. И поспешил переключить тему: – Ты мне так и не рассказала, каким-таким образом мы будем искать твою чашку с ручкой. Мы уже далеко отошли, давай колись, лишние уши не услышат.
Разумеется, вот так сразу, на ходу, никто даже не подумал раскалываться. Бессовестная девица проморочила ему голову до привала, зато на какое-то время забыла о редких мухах. Берт бы и сам с удовольствием забыл.
– Ну ладно, так и быть, сейчас покажу, – доверительно сказала Айрин, когда похлёбка была доедена на паритетных условиях. – Мне мой Стёпочка эту штуку дал, когда прощались. Сказал, что с её помощью мы снова встретимся и научил, как пользоваться.
И она нырнула в свою дорожную сумку. Берт знал, какой там внутри бардак, и запасся терпением.
Про Стёпочку-Степашеньку-Стефанчика (и ещё на сто ладов) Берт выслушивал регулярно. Удовольствия не получал, но утешался тем, что выслушиваемая розово-сопливая информация о грандиозных Стёпиных достоинствах гуляла уже по третьему или четвёртому кругу. Чем больше намотает, уговаривал себя Берт, тем быстрее Айрин надоест мусолить одно и то же. А там и приестся, глядишь. Ладно, ему самому Айрин не достанется, но в посёлке много хороших мужчин. Больше, чем женщин. И кое-кто на Айрин поглядывал со значением. Если бы рядом с ней постоянно не околачивался Берт, может…
– Ага! – победно воскликнула она, выныривая. – Поймала заразу! Я уже забоялась, что потеряла где-то.
Берт глянул на находку и забыл ехидную фразу на тему раскопок древних развалин. Упомянутая зараза не имела отношения к древностям. От гладкой чёрной коробочки размером с ладонь просто-таки разило высокими технологиями. Причём не человеческими, гельскими. Или… Нет. Подобные изделия йорнов обычно выглядели кострубатыми, будто электронную или биокристаллическую начинку впихнули в первую попавшуюся тару, лишь бы влезло. Ох, если йорны настолько продвинулись, то дело хуже, чем думал Берт.
На коробочке – в тренде минималистической гельской моды – только сенсорная кнопка и два индикатора. Еле различимая сетка какого-то детектора по периметру. В неизмеримо короткий миг Берт безоговорочно поверил, что Айрин всё-таки сможет вернуться домой.
Что же эта дрянь такое улавливает, интересно бы знать…
– Стёпчик сказал, что эта штука чует тёмную материю, – сказала Айрин, явно довольная произведенным эффектом.
Берт так и не понял, он вслух спросил или она угадала вопрос, как не раз бывало. Решил не выяснять. Слишком уж новости… Сначала мухи, потом аксионы…
Да кто ты такой, милый Стёпа? И во что ты, заешь тебя йорн, втравил Айрин?!
Сплошные вопросы, которые даже нельзя произнести вслух.
***
– Не надо было их отпускать.
Гриша в неясном томлении бегал по комнате. Сэм провожал его метания в меру отрешённым взглядом. Стас за столом ковырялся в блоке питания сигнализации. Толстые грубые пальцы двигались с удивительной точностью. Ожидающий своей очереди на разрядку мух дремал возле его локтя.
– Не мели ерунду, Гриша, – проворчал Сэм. – Ты же знаешь, что силой никогда ничего хорошего не бывает. Нам нужны единомышленники, а не пленники. Побродят недельку и вернутся. Стас ходил? Ходил. Вернулся? Вернулся. Даже раньше, чем через неделю.
– Пять дней, – донеслось от стола. – Но Берт сможет дольше.
– Вот! – Гриша взмахнул изящными руками. – Берт очень странный. Не знает элементарных вещей, считает, что буржуазные революции в Европе прошли в начале семнадцатого века, а Наполеона Бонапарта вовсе не было. Не было, представляете?
– Гриша, мы же уже вычислили, что в разных ветвях может быть разный ход…
– Но не настолько же разный!
– Гриша, всё что угодно. Загибы, инверсии… Кратные витки в ветви Сони помнишь? С повторами событий той же античной истории?
От невозможности доказать то, что чуял печенью, Григорий попробовал сцапать муходрона на лету. Не получилось. Тогда сменил тактику:
– Ладно, Яхве с вами. Но всё равно Берт странный. Иногда может выдать что-нибудь на уровне доктора наук. При знакомстве говорил, что городской, служащий отдела статистики какого-то госучреждения. Как он так хорошо лес знает? На каникулы к бабушке ездил?
– Хобби, – возразил Стас раньше, чем Сэм открыл рот. – Ты тоже в котельной работал…
– Это было временно!
– Может, он тоже временно. А постоянно ты жил только в вирте.
Гришино лицо на миг приняло мечтательное выражение, но тут же скривилось, словно от кислого.
– Станислав, не сейчас. Ты же знаешь, гад, что за сутки нормального, высокоскоростного вирта я отдам пять лет жизни здесь и не поморщусь.
Стас пожал громадами плеч и наконец-то извлёк отработавшего муха из плена. Мух побегал по столу, разминая намятые клеммами лапки, и неуверенно взлетел под потолок. Свежий состайник занял его место.
– Жаль, что нельзя через них следить, – подал голос Сэм, про которого друзья слегка подзабыли. – Это бы столько проблем решило…
Гриша хмыкнул и снова затосковал:
– Для примитивного маячка мне всего пару деталек не хватает. Резистора на ноль пять и пары конденсаторов… Я даже, каюсь, ещё раз обшарил вещи Берта, может, завалилось в уголок… Но нет, увы. Нашарил только какую-то трубу, чёрт его знает, зачем она, и кучу медяшек. Тоже – зачем бы? Одну взял, на провода. С Фирсом раскатали на проволоку, красота…
Стас заржал.
– Гриша! – возопил Сэм. – Ты учёный! А ведёшь себя, как уголовник какой-то!
– Я для дела! Не для себя! И только одну, грамм на двести. А там их кила на два лежало. Вполне могла потеряться и сама по себе. И вообще, на сворованных мух ты не жаловался, а тут двести медяхи, смешно.
– Поседею я с вами, – вздохнул Сэм, смиряясь со случившимся. – Один ворует, другой состоит из сплошных загадок…
– А у кого-то гена бабли нет, – перебил Стас, откладывая работу. – Давайте лучше так. Если через неделю не вернутся они с Айрин, вышлем поисковую группу. А сейчас давайте поговорим про ту йорни, ну, «долгожительницу». Всё мне одна штука покоя не даёт.
– Какая? – мигом переключился Гриша. Он был готов к новому диспуту.
– Джек обмолвился, что крылья у неё были какие-то мелковатые…
Глава 10. Если крылья тяжелы
Ты – ты – ты – ты – пробуй думать о другом,
Бог – мой – дай сил – обезуметь не совсем.
(Пыль – пыль – пыль – пыль – от шагающих сапог.)
Нет сражений на войне. Редьярд Киплинг
Гелио
Мат снова треснул по лопаткам. По идее, особый упругий слой, которым мат был обтянут, должен смягчать и гасить удары, но Берт с уверенностью мог сказать, что ни ёжика он не смягчает и не гасит. Ему было, с чем сравнивать: пару раз увлёкшийся инструктор ронял его просто на дощатый пол и разок сгоряча приложил об стенку. Практически никакой разницы. Всё то же чувство, будто из лёгких вынули воздух и завязали сдувшиеся тряпочки вокруг позвоночника. А сейчас ещё и губу расквасил.
Инструктор коротко рыкнул и потянул Берта вверх. Сидевший на низкой скамье Василь покачал головой.
– Та хватит с него, – сказал с лёгкой укоризной. – Ты же видишь, сегодня дела уже не будет.
– Вижу, – безнадёжно сказал инструктор. – Но надо продолжать. Неделя осталась, а конь не валялся.
Василь присвистнул.
– Я не научусь за неделю, – пробормотал Берт, тяжело переводя дыхание. – Хоть с конём, хоть без. Нет способностей…
Он хотел добавить, что сил и желания тоже нет, но не добавил. Умом понимал, что ребята Михеля хотят ему добра. После того дня, когда Берт положил грязный берет в корзину с мёртвыми перьями, что-то изменилось. Внешне почти незаметно (вояки и так неплохо к нему относились), но на уровне ощущений – несомненно. Если бы случилась в эти дни ещё одна Последняя битва, Берта взяли бы наверняка. В чём дело, он понять не мог, просто принял как факт.
– Тебе надо выжить, дохляк, – в сотый или тысячный раз повторил инструктор. – Чтобы выжить, надо драться. В стойку.
Берт потянул воздух пополам с кровью сквозь стиснутые зубы. Получился всхлип. Ничего, губу и синяки Пети залечит за несколько минут.
– Стойте. – Василь поднялся. – Командир, он ритм не чувствует вообще. Дай-ка я попробую.
Вот Василь его ещё не бил. Берт истерично хихикнул. Какой ритм? У него выдрали половину органов чувств, он не чует полей ни живого, ни мёртвого, зрение урезано до куцего диапазона частот… Ритм. Святые ёжики, ритм ему.
Инструктор пожал плечами и отошёл. Скептически скрестил руки на груди.
– Ты музыку любишь? – неожиданно спросил Василь, накручивая на ухо длинный чёрный чуб.
– Да, – кивнул сбитый с толку Берт. – Люблю. В основном старую, догельской эпохи. Если не в лесу, то часто слушаю.
Он и современной раньше не брезговал, но от слуха тоже остались огрызки. Как раз, чтобы слушать старые мелодии и не чувствовать себя калекой. По меркам людей он самый обычный, нельзя забывать.
– А в лесу?
– Лес сам как музыка, там не надо.
Василь хмыкнул. Инструктор задрал лохматые брови.
– Добро. Давай последнюю связку заново, только на три счёта. Глаза можешь закрыть, легче будет. Слушай меня.
И Василь довольно мелодично замычал вальс.
Берт ещё раз вздохнул-всхлипнул, закрыл глаза и поднял к груди свинцовые руки. Устал, как говорит Пети, до усрачки. Почти невменяем. Триста раз заученная и триста раз проклятая связка. Выпад-блок-отход-выпад влево-пригнуться…
Раз-два-три… блок-отход-выпад… раз-два-три, вальс набирает силу, Василь уже не мычит, а напевает какие-то слова, Берт их слышит, но не может понять, это не на бабли, а на йорн знает каком, наверное, так могли разговаривать кружащие на ветру листья его любимого клёна… раз-два-отход… воздух вязкий, но в нём можно скользить, как по льду, рукам легче, хотя труднее, а Василь… выпад-два-три, увернуться-два-три… кажется, про лунный свет, пляшущий в лужах, он сам так умел совсем недавно, сейчас только плюхнется, как свинья… раз-два-вальс, больно, без разницы, выпад, выпад, вперёд, на два-три-плевать, что этого нет в связке…
– Хватит, – сказал инструктор и сжал кулак Берта чуть сильнее. – Вот теперь на сегодня точно хватит.
– Неплохой спарринг, как для дохляка, – ухмыльнулся Василь. Вальс истаивал на специальном покрытии мата.
Он спарринговал с инструктором? И цел остался?!
Берт тихонько ущипнул себя за бок. Больно, значит, не сон.
– Спасибо, Вась. Я не допёр. – Инструктор отпустил Берта и поскрёб затылок. Он казался непривычно озадаченным. – Завтра на девять, не опаздывай, малый. А то и пошли пожрём чего-нибудь.
В животе заурчало так отчаянно, что отнекиваться стало бесполезно. Василь зажал его под мышкой и повлёк в столовку. По пути Берт шутливо отпинывался, но гел только посмеивался, не замедляя шаг. А уже перед самым пунктом назначения инструктор проворчал: «Нечего дохлякам всяким…» и поймал Бертовы ноги. Так и внесли, бревном, под незлые подначки ужинавших вояк.
Берт не помнил, когда в последний раз был так счастлив. А завтра к девяти…
… явился Габриэль.
– Пора, – проскрежетал он.
– Ты сказал, что ещё неделя есть, – нехорошо сощурился инструктор. – Он ни йорна не готов, Габи. Он делает успехи, но иногда забывает, как ходить.
– Я ошибся. Недели у нас нет. Сегодня.
Берт мялся в дверях зала для занятий. Спорщики не то не замечали его, не то игнорировали. Никаких полей не требовалось чуять: воздух между Габи и инструктором уплотнился почти осязаемо. И даже слегка искрил.
– У вас этого времени – как дерьма в ифере, – в груди инструктора клокотала ярость. – Полный Институт этого времени. Я не могу отпустить недоломанного. Он сдохнет там. По дурному, ни за чих собачий.
– Неделя что-то изменит? – Габи изогнул атласную бровь.
– Да. У него начало получаться. Неделя, Габриэль.
Надежда, почти просьба. «Не надо, инструктор», – не сказал Берт, перестав дышать.
– Прости. Это не твой солдат.
Габи издевался, и инструктор понимал, что над ним издеваются. Багровые пятна медленно поползли по валунам скул.
– Он мой, если я его учу. Как любой из моих. И я сделаю из…
– Не трать время, Дани. Его и так мало. И не ешь столько чеснока.
Дани?
Багровые пятна на лице инструктора разлились весенней рекой.
– Ах ты!..
Берт наконец-то очнулся, стрелой сорвался с места, вклинился в узкий душный зазор между врагами. Повис на плечах инструктора до того, как тот…
– Не надо! – всё-таки выкрикнул. – Я готов, я полностью готов! Неделя ничего не значит!
Не помогло.
– Ах ты иудушка, – почти ласково прошипел инструктор непоправимое слово, глядя прямо в синие глаза Габриэля.
От страшного оскорбления начальник разведки Гелио посерел и оскалился. Но самообладания не потерял.
– Ты не знаешь, о чём говоришь, Дани.
– Это ты не знаешь, Габи. Бертран, – ровно сказал инструктор, цепко держа взглядом оппонента, а теперь уже и врага. – Тот берет был на голове человека, воина моей двадцать пятой Последней битвы. Всего лишь человек, но если бы не он, полегла бы вся моя дюжина, а не двое. Рогатые твари взлетели навстречу, никто не был готов. Кроме него. Мы не знали, как почтить, это ты догадался положить берет в усыпальницу, как равного нам. – Инструктор не был силён в речах, но сейчас не имело значения. – Не забывай, Берт. Всего лишь человек.
– До свидания, инструктор, – тихо сказал Берт, отступая к Габриэлю. Назвать эту гору мускулов и псевдостали мягким именем Дани казалось кощунством. – Не волнуйся за меня, прижмёт – всё вспомню. Ты хороший учитель.
– Не забывай, Берт, – эхом.
Берт кивнул, думая, что «иудушку» Габи точно не забудет. Бояться за кого-то оказалось хуже, чем за себя.
***
Единственное крыло весило тонну и тянуло всё время сворачивать направо.
Пети выпрямился. Надо, чёрт возьми, привыкнуть уже. Приглушённая тоска на несколько секунд стала острой иглой в памяти.
Руки машинально примяли защитное поле входа в лабораторию, снимая блок. Привычный и долгожданный запах древесных стружек, металла и машинного масла немного успокоил. В захватанной чашке Пети обнаружил вчерашний невыпитый кофе, обрадовался. Будто получил привет из недавнего прошлого, когда ещё пусть гипотетически, но можно было повернуть назад.
Пети обнял чашку ладонями, и через полминуты над глянцевой поверхностью жидкости закурился пар. Лёгкий зуд в обломке крыла. В маленьких бонусах полного гельского облика есть своя прелесть, но…
Резкая горечь перестоявшего кофе заставила его встряхнуться. Он не затем явился в Здание на ночь глядя.
Пети отодвинул от стены верстак, пробежал пальцами по открывшейся взгляду сенсорной панели. Серая стена стала мутно-стеклянной, а потом прояснилась внутренним светом, формируя изображение. В проявившемся помещении не было окон, наверняка какой-то подвал. А где ещё хранить оборудование для хроносвязи внизу? Тусклый светильник, смутные тени – и знакомое лицо.
– Привет, Штеф. – Губы сами по себе расплылись в улыбку. Пети соскучился. – Как поживаешь?
– Уф, – выдохнул человек с той стороны экрана, – ты прям как почуял, Пети. Такой день паскудный… А на тебя посмотрел – уже легче.
Ангел Штефан был красив, смугл и зеленоглаз. Простая белая рубашка оттеняла гармоничные черты породистого лица. Он тоже улыбался.
– А что случилось? – Пети говорил почти непринуждённо, с претензией на иронию. – Опять воду отключили?
– И воду, и электричество, – устало вздохнул Штефан, не замечая попытки пошутить. – Уже неделю хлеб по карточкам. Это не метеорит, но сильно выматывает. И их, и меня. Это финальная, Пети.
– Так скоро?
– Да. Йорны срочно тянут всё – недра, воду, энергию. Даже не брезгуют древесиной, представляешь? Большой пылесос включился.
Пети сжал кулаки. День, когда он понял суть Большой войны, случился давно, но так трудно помнить об этом постоянно… Гелы поступают так же, только медленнее, растягивая истощение ветвей как можно дольше. Жаль, что не из сострадания, просто так более рационально. И можно грабить не только материальные ресурсы, но и интеллектуальные. Габриэль на этот счёт большой спец. Лицемерие и фальшь. Если прижмёт, всю гуманность как рукой снимет.
Да и йорны форсируют неспроста, не полные же идиоты.
– Ты думаешь, причина в Паоле?
– Да. Почти уверен, Пети. Похоже на утечку, хотя не понимаю, кто мог… Но не исключаю и прорыв. Твой уже там?
– Там.
Пети старался держать лицо, но Штефан знал его с детской стаи. Знал в славе и в дерьме. Снаружи и изнутри. Его не обманешь. Зато можно не кривляться, притворяясь кем-то другим.
– Славный парень, да? – тихо спросил ангел, который сейчас рисковал жизнью каждый день, каждую минуту. Разведчик? Утешитель?
– Да. Очень.
От мыслей о Берте стянуло сердце. Пети изо всех сил старался не привязываться, но это было заведомо невозможно. Щенячий взгляд серо-голубых глаз, тихое упрямое достоинство, крепчайший внутренний стержень при внешней покорности и даже вялости. «Я вернусь, Пети, – сказал он сегодня днём. – Обязательно. Если сможешь, не позволь Повелителю мух достать инструктора». Бескрылый гел был в тот миг больше человеком, чем рождённый в любой из ветвей.
– Другой бы не подошёл, ты знаешь.
– Да. Но всё равно больно, ты тоже знаешь. Тебе когда обратно?
Штефан передёрнул плечами.
– Когда никому уже не смогу помочь. Месяц или два.
– Не пропусти момент, пожалуйста. А то я тебя знаю, пижона. Не дожидайся схлопывания, ты нужен мне здесь.
Штефан выразительно фыркнул и отключил связь.
Пети задвинул верстак на место. Попытался стряхнуть несуществующий рюкзак, ругнулся, вспомнив, что это всего лишь чёртово крыло, которое больше нельзя снять никогда. А ведь когда-то именно рюкзак за плечами помогал ему привыкнуть к голой спине… Проклятие и благословение, начало и конец.
Пети машинально вылил остатки кофе, вымыл чашку. Город за окном наливался нежным ночным сиянием. Заработала подсветка памятника Джонасу – и Становитель будто бы воспарил над аллеей, раскинув могучие крылья. Красиво. Пети невольно повёл оставшимся крылом и устроился на подоконнике. Он любил Гелио, но живым себя чувствовал только среди людей.
Нельзя раскисать. Один – это всегда меньше, чем все. Три тысячи человек прошли через Трещину за пятьсот лет. Если сперва действительно пытались что-то сделать, то последние пару веков дело катилось сугубо по инерции. Без цели и смысла. Даже если назвать людей иферами, то один – это обязательно меньше, чем три тысячи. А ведь на самом деле гибнущих – миллиарды, и гелов в том числе. А если он прав ещё и по поводу «синдрома четвёртого греха»…
Пети прижал горячий лоб к стеклу. Он теперь жалел, что не рассказал Берту всей правды глаза в глаза. Парень бы всё понял правильно почти наверняка, несмотря на юность. Но почти – это слишком много. На риск не осталось времени.
Рациональные доводы не помогали. Из головы никак не шёл Берт – нелепый, растерянный и решительный одновременно. Угловатая фигурка в шаге от Трещины. Такой… маленький…
Пети перестал сопротивляться. Игла памяти раскалилась добела.
*
– Да помню я, помню, – покорно вздыхал Берт. Большую сумку он то и дело забрасывал на плечо, а она, зараза, всё норовила сползти и наподдать хозяину под колено. – Три этапа, чего сложного-то?..
В транспортном стоял непрерывный шум – куда громче обычного. Техники, бестолочи этакие, больше мешали друг другу, чем делали что-то полезное. Иногда доносился откуда-то мерзкий голос Габриэля, и Берт каждый раз вздрагивал. Переживал за Даниила, хотя сто раз Пети сказал, что проглотит Габи «иудушку», никуда не денется. С вояками заводиться себе дороже. Разные ведомства опять же, Михель вмешательства не потерпит, он к власти страшно ревнив.
