Текст книги "Остаточная деформация [СИ]"
Автор книги: Катерина Терешкевич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
– Я думала, дёру дашь, – Айрин присела на корточки, склонившись над поверженным, стонущим врагом, голова к голове с вороным.
Берт пожал плечами, с тревогой глядя на окровавленную спину Айрин.
– Не успел об этом подумать. Тебя этот псих сильно достал?
– Ещё не поняла. Надо с психом поговорить, пока он не окочурился. Эй, дядя! – Она потормошила рыцаря за плечо, сама при этом морщась от боли. – Ты какого хрена на нас накинулся? Мы тебя не трогали.
– Прочь, – прохрипел тот. Залитое кровью лицо как-то беспорядочно и страшно дёргалось. – Прочь от Грааля, отродья сатаны…
Камень попал чуть выше правого виска, оставив глубокий пролом, заполненный кровью и какими-то сгустками – чёрными и белёсыми. Берта замутило. Сознание пряталось, не желало признавать связь между тёплым, угловатым камнем в ладони и этой дырой. Пети рыбу тоже камнем…
– Ого! – ахнула Айрин. – Дядя, а что такое Грааль?
Не ожидавший такого вопроса Берт вздрогнул. А взгляд рыцаря утратил осмысленность окончательно, затянулся болотной мутью.
– Клянусь, – забормотал он, с каждым словом всё менее внятно, – клянусь, пресветлый ангел господень, что никто не пройдёт этой дорогой к великому Бабилону… Клянусь жизнью, честью, спасением ду-ши…
Пару раз дёрнулась жёсткая чёрная борода, и рыцарь умер. Откуда-то Берт знал, что это не просто обморок, а смерть, окончательная и бесповоротная. Это он, бывший гел, образец гуманности и цивилизованности, только что убил человека.
Огромный конь, выдрессированный на драку, издал странный плачущий звук. Айрин села на задницу.
– Что-то мне неладно, Берти, – выговорила, стремительно бледнея, и мягко завалилась на бок.
*
Рыцаря он похоронил только утром, да и то не слишком рано. Экипировка вот хорошая, спасибо людям Габриэля, позаботились. И лопата среди прочего тоже есть: острое, компактное полотно из какого-то лёгкого сплава. Сделал черенок из любой подходящий палки, зажим тулейки подкрутил, – и копай на здоровье. Мягкая, влажноватая почва легко поддавалась напору Берта и лопаты.
Айрин только наблюдала, бледная и слабая. Гладила вороного по бархатистому носу, предлагала остатки сахара. Одной рукой. Вторая была плотно примотана к туловищу, чтобы случайное движение не растревожило рану. Острие рыцарского оружия скользнуло от плеча вдоль лопатки, глубоко вспоров плоть. Берт, промывая, заливая колагелем-регенератором, заклеивая стерильным пакетом, вкалывая в безвольную руку коктейль необходимых анальгетиков, антисептиков и антибиотиков, отстранённо отметил, что его первый камень попал рыцарю примерно в то же место. Это не имело никакого значения, но почему-то казалось важным. Око за око – древнейший девиз справедливости.
Конь не ушёл, хотя никто не пытался его поймать. Когда Айрин заснула, закутанная в два спальника, Берт принёс воды из речки в складном походном ведре. Вороной жадно напился из рук человека, хотя спокойно мог бы сходить к водопою сам. Казалось, он не знал, как быть дальше. От лакомств отказывался, ночь бродил рядом с мёртвым хозяином. Иногда тихо, недоумённо ржал или теребил зубами край плаща, которым Берт накрыл покойника.
Берт жёг костерок до рассвета, боясь проспать, если Айрин станет хуже. Несколько раз подходил к ней, вслушивался в дыхание. Хотел напоить, но она слишком крепко спала. Берт разговаривал с рыцарем, пытался что-то объяснить. Вспоминал инструктора, негромко, в тон вороному, смеялся. Как он тогда говорил Дани? «Прижмёт – научусь»? И ведь не соврал. Как легко он убил разумное существо… Айрин как-то рассказала, что йорны охотятся на людей в ветвях – просто так, для тренировки и развлечения. Дескать, это не люди, не предки, а иферы. Значит, можно. Убитый им рыцарь наверняка был ифером, но от «можно» по-прежнему коробило. Нельзя. Или можно? По другой причине можно? Да без разницы. Оказывается, если выбирать между жизнью близкого и жизнью того, кто напал с мечом, то выбирать в общем-то не из чего. Крепость души подрагивала, но держалась.
Под утро поднялся ветер – зашумел деревьями, завыл, пробравшись в колодец проклятого Грааля. При чём тут Вавилон, скажите на милость? Упоминание ангелов могло быть предсмертным бредом, но нехорошие мысли тревожили. Сэм говорил, что Рыцарь попал сюда из каких-то тёмных веков, тогда религиозных фанатиков была бездна. В просвещённые времена, впрочем, тоже хватало.
Но откуда тёмный фанатик мог знать про Грааль? У него-то не было Стёпочкиного прибора. Наитие, что ли? Или нечто более конкретное? А может, вообще не стоит обращать внимания на слова сумасшедшего?
Ответов у Берта не было. Он только смутно понимал, что вот теперь всё изменилось безвозвратно.
Завывания ветра разбудили Айрин, и опять, хвала Древу, стало некогда.
Тяжёлое тело съехало в выкопанную яму (могилой назвать грех, поскольку кривая и неглубокая), царапнув по памяти: дохлая рыба выскальзывает из пальцев.
– Жаль, что не поговорили нормально, – вздохнула непривычно тихая Айрин. – Он что-то точно знал, Берти. Бабилон. При чём тут Бабилон? И почему наша пукалка больше не стреляет, а?
– Как закончу с этим, положу её на солнышко, – буркнул Берт, тоже непривычно раздражительный. – Не факт, что поможет, но стоит попробовать. Должно помочь. Ты сиди, не дёргайся, я сам.
Это единственное толковое, до чего он додумался ночью. Несложно, если разложить факты по полочкам. На самом деле, стоило бы сразу удивиться, почему пукалка выстрелила в йорни, если любой аккумулятор разряжается в Трещине практически вчистую. А если что и напитывается там энергией, так это фотоволокно ангельских крыльев. Значит, оно и было главным секретом огнедышащей палки. «…тёмная материя точно так же увлекает за собой фотоэнергию. Он высосет любого гела, как паук – бабочку» – так написал Пети, и оказался совершенно прав. Самострел она тоже высосала досуха.
Комья земли шмякались на завёрнутое в меховой плащ тело. Берт ощущал только пустоту.
– Ну ладно, попробуем, – неуверенно сказала Айрин. – Конячка славный. Приведём в посёлок – Лизка будет счастлива. Она конячек любит не меньше, чем собак. Постой! – встрепенулась. – Ты его обыскал?
– Кого? Коня или самострел?
– Нет, балда, рыцаря. Обыскал?
– Зачем? – уже задавая этот вопрос, Берт понимал, что подруга права. Но так не хотелось разворачивать серую шкуру волчьего плаща…
Разумеется, Айрин поняла всё.
– Не строй из себя идиота, ты только балбес. Сделай, что надо, иначе придётся мне.
Берт вздохнул и полез в яму.
*
Как ни странно, но вороной взбодрился, когда почувствовал на спине вес седока. Шагал ровно и мягко, Берт едва за ним поспевал, хотя трусил налегке: поклажа тоже была нагружена на воронка. Один ёжик, общий вес Айрин и их барахла не дотягивал до веса рыцаря.
Берт посчитал по карте, что Стёпочкин прибор изрядно их похороводил, заставив прочесать солидный кусок леса и дважды переплыть реку. Теперь они двигались к посёлку напрямую, по предгорью, а дальше – мимо Трещины, по знакомой дороге с безграмотной табличкой. Лес здесь был достаточно редким, чтобы конь спокойно шёл, а Берт без проблем ориентировался по солнцу.
– Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение – истина Его, – с выражением читала Айрин. – Не убо… убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в пол… Полдень? – Она нахмурилась. – Блин, так написано, что и половник может быть, и полковник. Как он что-то разбирал, а?
Книжица была старой и – диво невиданное – переписанной от руки. Почерк достаточно разборчивый, но сами страницы настолько захватаны грязными лапами, что цвет чернил местами сливался с цветом бумаги (очень тонкого пергамента?). Молитвенник, точнее, сборник псалмов, был единственной хоть сколько-то интересной вещью, найденной на теле мертвеца. Был ещё увесистый золотой крестик на заскорузлом от пота кожаном гайтане, но его Берт оставил на месте.
– Он уже наизусть, наверное, знал, – пожал плечами Берт, почти приноровив шаг к конскому. – Других-то книжек у него не было.
Весь походный рыцарский скарб влез в два кожаных мешка, притороченных по обе стороны всё к тому же многострадальному седлу. Вся жизнь человека – в двух не слишком больших мешках. Закопченный медный котелок, точило, вонючее одеяло из валяной шерсти, кое-какие мелочи, моток сыромятных ремней, кубок, очень может быть, что и серебряный, только очень грязный. Тяжёлый нож ручной ковки, плохо отстиранные тряпки в бурых разводах (кровь?), странного покроя палатка из прожированной дерюги. Трут и кресало (Айрин знала, что это и как выглядит), надкусанный шмат вяленного мяса – им рыцарь наверняка собирался поужинать, когда убьёт сатанинских отродий, да не случилось. Смена одежды – кажется, эта ткань едва ли была сделана в тёмные века, ну да мало ли порождений дьявола стремилось к Граалю.
Огромный меч, вместо ножен обмотанный какими-то шкурами, мерно хлопал по гулкому боку воронка. Наверное, его надо было не так крепить, но напарники не придумали – как.
– Такое чувство, что он нарочно книжку мацал, – проворчала Айрин с высоты коня. – Делать ему было неч…
Она замолчала на средине фразы, и Берт тревожно вскинул голову. Подруга смогла сесть в седло только на третий день после ранения, несмотря на все «гельские штучки» из аптечки. Но подозрения оказались напрасными. Ей не стало хуже, она просто сосредоточенно листала страницы и шевелила губами.
– Что? – не выдержал Берт.
Айрин заговорила ещё секунд через десять, начала читать напряжённым и от этого незнакомым голосом:
– Я, Берт-ран из Ан-жу, воин Госпо-день, в ле-то от рож-де-ства Христо-ва од-на ты-ся-ча три-ста… Фух, аж в башке завертелось. – Она тряхнула головой. – Представляешь, этот хмырь таки вправду нарочно затёр некоторые буквы и слоги. Если подряд замусоленное читать, то смысл есть. Типа шифр такой. Эй, ты чего?
Её спутник выглядел странно.
– А ведь мы тёзки. Берт убил Бертрана. – Он истерически рассмеялся.
Айрин нахмурилось.
– Ты понимаешь, пока не знал его имени, это как рыбу камнем, да? – Берт совершенно нехорошо хихикал. Голубые глаза лихорадочно блестели. – Ты хоть понимаешь, что для нас такое – убить разумное существо?.. Да вообще – живое?! Живое и разумное… – Он запрокинул голову к небу, будто чем-то подавился и мучительно пытался глотнуть.
На запрокинутое лицо Айрин и вылила воду из фляжки. Всю. Хотела смыть отблеск безумия из обычно спокойного взгляда и смутно-тревожное «для нас».
– Привал, Берти, – негромко сказала она, останавливая коня. – Сейчас привал. Немедленно.
– Д-кха, – согласился Берт, выкашливая воду. Выражение лица не изменилось. – Надо прочит-хать всё. На к-ходу неудобно.
Он привычно сплёл пальцы в замок и подставил, чтобы Айрин шагнула на эту «ступеньку», слезая с воронка. В висках колотилось ритмом старого вальса: «Берт-Берт-ран, Берт-Берт-ран, пал от ран Берт-Берт-ран». Ему было плохо. Имя сломало ворота крепости, будто стальным тараном, а в пролом хлынула боль. Три дня он прятался за стенами, а теперь не знал, что делать, как потерявший хозяина конь. Разве что – пальцы в замок, напрячь колени, чтобы спустить лучшую девушку в мире на землю.
Айрин не шагнула. Зато было одновременно:
– шум за спиной, смех, кажется;
– что-то свистнуло над ухом;
– Айрин закричала: «Сзади!»
Бывший… да, теперь уже точно бывший гел выдернул тяжёлый меч из дрянного крепления и самопальных ножен, одновременно разворачиваясь плавным пируэтом и чертя острием по дуге. Он уже ни о чём не думал, затопленный блаженной болью, зато теперь знал свою цель. Лезвие врезалось во что-то мягкое прежде, чем Берт увидел перекошенное недоумением и яростью лицо – кабанью багровую рожу. Волна смрада мимолётно потревожила обоняние.
– Раз-два-три…
Лезвие соскользнуло по алому.
– Пал-от-ран…
В него летело что-то, похожее на смерть, Берт не успевал отбить, но уйти в сторону на «два-три» – вполне.
Айрин что-то кричала. Или не Айрин? Берт не понимал.
Они вывалились из леса – грязные, одичавшие, оборванные. Жаждущие лёгкой добычи и обезумевшие от этой жажды. Казалось – толпа, хотя не могло их быть слишком уж много, если подумать.
Берт не думал. Берт-Берт-ран.
Треклятая связка ударов, блоков и отходов, ненавидимая за бессмысленность, вдруг стала простой и понятной. Никаких луж, наполненных лунным светом. Никакой золотисто-багряной осени и прочих абстракций.
Отшагнуть от смерти. Оттолкнуть смерть. Вернуть смерть пославшему.
На три счёта.
Боль хлестала красными мокрыми лентами по лицу. Кто-то из отказников зацепил плечо приспособлением из полусточенного ножа, прикрученного какими-то жилами к оструганной палке – Берт не заметил.
Над головой полыхнула молния – раз и другой – Берт не заметил.
Гром вслед за молнией – что может быть естественнее? Не стоит внимания. Раз, другой, третий.
– Раз-два-три.
Что?!
Кто-то схватил сзади за плечи.
– Берти, миленький, – зашептало горячо, – всё уже, всё, стой, Берти, стой…
Он уронил меч и разрыдался.
Глава 17. Труби!
Труби, Гавриил, труби –
Хуже уже не будет.
Город так крепко спит,
Что небо его не разбудит.
Труби, Гавриил, глухим,
На радость своим небесам,
Труби, Гавриил, другим,
Пока не оглохнешь сам. И. Кормильцев
Гелио
Глухой рокот прокатился по полу, по стенам, отозвался слабой вибрацией оконных стёкол.
Пети инстинктивно напряг колени, но продолжения не последовало. Василь покосился чуть насмешливо, и до однокрылого дошло:
– Это что, он?!
– Ну а ты как думал, – пробурчал армеец. – И выдохнется он ой как не скоро. Так что скажешь, умник?
Йоган и Матфей смотрели на Пети молча, за что последний был признателен.
– Детали, – потребовал он, опомнившись.
Деталей толком, конечно, не добился, но ход событий худо-бедно восстановил. О том, что ведомство Михеля имеет собственный хронопорт, он знал и раньше. О том, что в этом ведомстве «особая атмосфера» тоже знал, хотя и не вполне представлял – насколько особая. Оказывается, достаточно сказать: «Сольник – подстава, месть за “иудушку”», чтобы смена хронопорта пропустила шестерых бойцов без каких-либо дополнительных согласований вслед за Даниилом. Впрочем, чего уж, в Здании охраны нет вообще – только система персональных пропусков. У любого ангела, например, есть пропуск к хронопорту.
К слову, Матфей был уверен, что йорны знали о сольнике, и их поэтому было всего четверо. Йоган просил сослуживца не молоть ерунды, дескать, обычный расчёт на тройку гелов, связку-пару, мол, на ту захудалую ветку не послали бы. Василь колебался, ссылаясь на недостаток фактов. Неоспоримым же фактом было то, что всемером они одержали победу насколько быструю, настолько и убедительную. Но потом добровольцам пришлось подраться с самим инструктором, который счёл их помощь позором, несмываемым пятном на чести и чем-то там ещё нехорошим, цивильному гелу совершенно непонятным. Каждого в отдельности и даже в тройке он бы заломал, но гуртом… В общем, самое прочное помещение в казармах сейчас трещало и гудело под ударами разгневанного Даниила, утром ждали инспекционного визита набольшего, то есть самого Михеля, и срочно требовался кто-нибудь, кто бы всё это разрулил. Вымотанному до предела Пети хотелось плакать от радости, но армейцы бы не поняли, поэтому он заявил как можно суше:
– Я пойду к Дани и докажу ему, что он дурак.
Повисла уважительная пауза.
– А не?.. – неуверенно начал Йоган, но Пети перебил:
– Калеку? Даниил?! – фыркнул пренебрежительно, картинно отбрасывая со лба мокрую прядь волос. – Да ладно. Вы, главное, дверь за мной быстро закройте.
Стены опять вздрогнули от нового проявления оскорблённых лучших чувств, ставя точку в и без того краткой дискуссии.
***
Снова снился День становления – худшее начало нового дня. Отец утверждал, что все гелы он время от времени видят такие сны, это генетическая память. Но абсолютное большинство их не запоминает, а остальные не могут понять сути.
Габриэль и помнил, и понимал. В первые секунды после таких пробуждений он был готов проклясть всех и всё самыми страшными словами или бежать к Трещине, чтобы поток фотоэнергии унёс его в блаженное небытие. Но очень скоро объёмные, почти осязаемые картинки из тысячелетнего прошлого блекли, размывались. Их заменял низкий, глубокий, наполненный скрытой болью и неизъяснимой гордостью голос отца.
«Мы стали гелами и йорнами в один-единственный неуловимый миг, когда в основание Древа вонзилось копьё Башни. Это не я так сказал, это Скотт. Он всегда был склонен к украшательству. Один миг, Габриэль. Кто-то ожидал, что всё получится. Кто-то не верил до последнего, считал пустой затеей. Войцех и ещё пара человек из его группы предсказывали конец мира, но всё равно оставались с нами. Мы верили, действительно верили, что это единственный выход для человечества. Не сохранилось ни единого учебника о том, что творилось на нашей планете перед Днём становления. Не сохранилось той, первой, истории, которая просто перестала быть. От неё осталось только то, что задержалось в головах двух десятков учёных, бывших на момент Становления рядом с хронопортом, точнее, хронологом, так мы его тогда называли, когда Джонас, весельчак Джонси шагнул в неизвестность. Его лицо для учебников воссоздали по моей памяти, и это всё, что я смог для него сделать. Тот первый хронопорт… Ты бы знал, какое это было убожество, невероятно, просто фантастически повезло добраться так далеко. Я не буду пересказывать ту историю, не имеет смысла. Кое-что отражается в ветвях, даже многое. Иногда мне страшно, до чего многое – словно слепок с мёртвого лица. Но это всего лишь ветви…»
– Помолчи, папа, – сказал Габриэль, морщась от звука собственного голоса и обычной утренней боли в модифицированных связках.
Не помогло. Утренний комплекс упражнений пришлось выполнять под знакомый до последней паузы рассказ.
«… Скотт сошёл с ума – мычал и ползал по полу кругами, хлопая крыльями. Войцех исчез. Ничего не осталось, никакого следа. И, что поразительно, его смоги вспомнить только пятеро наших, да и то двое сильно сомневались – был, не был?.. А остальные, включая лучшего друга Вальтера, только недоумённо повели плечами – какой-такой Войцех?
Помню, сильнее всего меня потрясло не вот это всё, а то, что пол был обычный, линолеум «под дерево», а стала мраморная плитка. Чёрная, с серебристо-серыми прожилками. Что? А, это материал такой был, гибкий листовой пластик, иногда на тканевой основе. Или не был? Иногда кажется, что я тоже сошёл тогда с ума, как бедолага Скотт. Иногда мне кажется, что я до сих пор ползаю кругами на карачках, а Гелио, наш чудесный город – всего лишь бред безумца…»
В таких условиях проводить медитацию было совершенно нереально, и время до начала рабочего дня Габриэль провёл, шатаясь по городу. Не дело, если глава департамента нарушает порядок и расписание, являясь на службу за час до начала. Само собой, весь час он провёл под опостылевшее звуковое сопровождение. И не имело значения, что история Дня становления звучала исключительно в его голове.
«Мы вышли в другой мир. Это нельзя передать словами. Люди, которые думали, что стали ангелами, не зная, что стали гелами. Про йорнов мы узнали немного позже, когда прочли новую историю мира.
Нас, ринувшихся в жуткую авантюру, было девятнадцать человек. Помнящих гелов осталось семеро.
Сейчас я один. Это безумно тяжело, Габи».
По пути к кабинету Габриэль с наслаждением полаялся сперва с начальником хозяйственной части, а потом с курьером из ведомства Михеля. Голос отца почти затих, уснул, как всегда, в глубине сознания.
В кабинете настойчиво пульсировал вызов комма. Личный, не через приёмную.
Габриэль тщательно запер дверь и включил связь.
Экран заполнила морда (лицо?) дражайшего Клео. К тому, что второй по положению и первый по влиятельности йорн современного мира пребывает в перманентном раздражении, Габриэль привык давно. Но сейчас владетельный Клео был просто взбешён.
– Приветс… – начал Габриэль, но был прерван яростным рёвом:
– Ты, гельская шваль! Играть со мной вздумал?!
– Даже не начинал! – прошипел Габриэль в ответ, понимая, что так не надо, но не в силах сдержаться.
Картина с фальшивыми гелом и йорном грохнулась на стол. По экрану пошла рябь помех. Габиэль перевёл дух и произнёс относительно спокойно:
– Прошу вас, владетельный Клео, более последовательно изложить суть ваших претензий.
Изображение восстановило чёткость.
Йорн вытер под носом чёрную кровь и изложил более последовательно.
– Вельз и Барри не вернулись. Маячки потухли быстро. Мертвы. Моя претензия, достопочтенный Габриэль, в том, что это произошло с вашего ведома и по вашему желанию.
– Осмелюсь возразить, владетельный. Ваши претензии беспочвенны. Я не менее вашего заинтересован в сохранении текущего положения вещей на Паоле. И гибель ваших посланников для меня не меньший сюрприз, чем для вас.
– Ты старый лжец, Габи. Ты выдаёшь мне информацию по чайной ложке, заставляя блуждать в сумерках. Если ты сей секунд не расскажешь, ради чего гибнут мои бойцы, то следующих отправляй своих. Интересно будет посмотреть, как ты объяснишь в Совете охоту гелов на гела.
Габи невольно дёрнул уголком рта, сдерживая язвительную ухмылку. Клео не понимал сути проблемы – и это хорошо. В некоторых случаях начальник разведки Гелио мог ничего не объяснять Совету. А даже если придётся – ерунда, и не такое проходило. Главная, нерешаемая задача – чтобы гел охотился не гела. Сам бы смог, но ему нельзя.
– Ради чего? – негромко, словно дальнее эхо, переспросил Габриэль. – Ради того, чтобы мы были, Клео. Гелы, йорны, Древо, в конце концов. У этого парня – в целом безобидного, даже симпатичного мне – есть всё, чтобы уничтожить наше бытие. У него есть возможность и наверняка есть необходимое знание. Единственный сомнительный пункт – есть ли желание уничтожить. Но желание – такая зыбкая материя, что я не могу рисковать. Выбитый из привычного, сытого, устойчивого, предсказуемого кокона… всё что угодно, Клео. По некоторым причинам я не смог отменить его переброску на Паолу, поэтому обратился к вам, владетельный.
Йорн нахмурился до скрежета лобных чешуек. Подался вперёд, к камере, впился тяжёлым взглядом в зрачки Габриэля.
– Ещё вопрос, – медленно проговорил он. – На последний сольник, который ты обещал, явились семеро. Из четверых моих выжил один. Чудом, не иначе. Что скажешь, Габриэль?
Вакуум возник внезапно, предположительно в районе мозжечка, и всосал все мысли. То, что он только что услышал, не могло быть правдой. Оно было правдой. И… и…
– Верю, – внезапно ухмыльнулся Клео. – Теперь верю, что тебя надули, надутый гел. Я доволен. Следующих охотников я подготовил лучше и отправлю так быстро, как только смогу. Возможно, сегодня.
Экран почернел. Лучший враг и союзник никогда не придавал приличиям ни малейшего значения. Возможно, в пику нарочито церемонному Габриэлю.
С головой, звенящей от пустоты, он повесил на место картину, строго выровняв по линии потолка. Руки дрожали.
Йорн опять ничего не понял, хвала Древу. Но хорошо ли понимал сам Габриэль?..
Армеец ослушался приказа. Железная саранча расправила крылья и готова к взлёту.
Бессмысленно шатаясь по кабинету и переставляя мелочи с места на место, он пытался прокручивать варианты.
Результат генетического сбоя? Возможно. Даниил недаром считается… считался… нет, считается, йорн раздери, лучшим солдатом Михеля. Он – результат очень сложных модификаций, и Ник до сих пор не решается повторить успех. Напирает на большое количество стадий-развилок, которые пока не может полностью контролировать.
Результат вмешательства самого Габриэля? Непоправимое слово удачно наслоилось на желательность сольника, но Михель никогда бы не пожертвовал лучшим солдатом. Михель даже не поленился закатать по этому поводу скандал. Отдав приказ через голову главкома, Габриэль мог запустить сразу несколько механизмов, которые могли привести…
В дверь поскреблись.
– Шеф, к вам посетитель, – пропела с той стороны Аннабель. – Примете или сказать, что у вас совещание?
Габриэль глубоко выдохнул, срочно эвакуируя энергию на восстановление душевного равновесия. Аннабель – славная девочка, влюблена в него по уши. Даже немного жаль, что стадия сексуального влечения осталась далеко позади.
– Две секунды, Анне, – сказал он бодро. – Надо спрятать в сейф кноф.
Упоминание полулегального ментостимулятора, весьма популярного среди молодёжи, вызвало взрыв сдавленного смеха за дверью. Габриэль слыл среди сотрудников слегка замшелым шутником и поддерживал репутацию всеми средствами.
***
– Ты исходи из того, что жопа уже случилась, – убеждённо повторял Пети раз уже, наверное, тридцатый. Оно действовало, но надо было постоянно повторять, по кругу, чтобы аргументация не успевала выветриться из Данииловой головы. – А раз случилась, то назад уже не расслучится. И думать нужно вперёд, на перспективу.
Время шло к полуночи. Из бронированного подвала (Дани мельком удивился, кому и для чего на Гелио может понадобиться подобное помещение) они уже вылезли, но «мерзкие предатели» ещё не рисковали появляться в зоне видимости инструктора.
– Да какая, к ёжикам, перспектива… Никогда теперь не отмыться, – тоскливо, сквозь зубы, процедил Дани. Это были первые слова, которые он сказал, а не проорал.
Пети мысленно вытер пот со лба.
– Обычная. И смывать тебе нечего.
– Да что ж я, как последний трус…
– Дослушай, не перебивай. Михаэль пошёл на Габи в лобовую из-за твоего случая. И не простит, и не забудет. Он точно не огорчится инициативе твоих друзей, ручаюсь оставшимся крылом. Наоборот, прикроет.
– Но…
– Будет серьёзная драка о полномочиях, Дани. Она докатится до Совета, и последнее слово будет, как всегда, за Аве-старшим. Я завтра пойду к нему и расскажу всё, что знаю от Берта и про Берта. Приказ признают неправомочным, всё будет снято и забыто.
– А как вообще так вышло, что Повелитель мух, посмешище всегельское, может командовать армейцами? – Йоган возник, казалось, из пустоты. Рядом с ним уже просматривались не до конца материализовавшиеся силуэты остальных.
Дани сердито засопел, но дальше сопения не пошло. Оставалось только скрестить пальцы, чтобы и дальше так.
– Он не посмешище, Йоган, – сказал Пети негромко и значительно. – То есть он хочет таким казаться, но на самом деле его власть огромна. Лишь в данном случае зарвался. Есть свидетели ссоры, подмену служебных интересов личной мелочной местью не спустят даже Габриэлю.
– Мудило он, – фыркнул Йоган. – Михель наша власть.
– Главное, где тот свидетель, – неожиданно проворчал Василь, возникая окончательно. – Инструктор предвзятый, он не свидетель.
– Раньше думать надо было, с-с-спас-с-сатели, – оскалился Даниил. Выглядел он, мягко говоря, не блестяще. И не в том дело, что потрепали в бою перья, пока подмога не подоспела – гелы вообще живучи, а уж армейцы тем более. Пети жутко не нравился некий внутренний надлом, о сути которого он догадывался, но не мог до конца понять.
– А чего думать? – Матфей отзеркалил оскал инструктора. – Кто такой этот хрен с бугра, чтобы решать, кто на сольник пойдёт? Это только Михель решает, а остальные по боку, и всё тут.
Дани поморщился.
– Приказ был настоящим, – нехотя выговорил. – Пети дело говорил о власти. Она есть у этого гада. И думать раньше уже поздно.
Повисла пауза. Бойцы переваривали новость, явно не вязавшуюся с их представлениями о вселенной. Какой-то штатский…
Инструктор вытер с виска каплю пота. Пети с тревогой отметил, что рука чуть заметно дрожит.
Озарение было мгновенным, как вчерашняя вспышка «неисправного энергоконтура». Древо, он считал вояк своими друзьями, но никогда не приходило в голову… хотя, с точки зрения общественного порядка, даже логично… Мерзость, какая же мерзость.
– Что… что бывает за невыполнение приказа? – голос охрип. – Настоящего приказа?
– Полная деструкция личности, а затем и всего остального, – спокойно пояснил Дани.
– Как… как скоро?
– Что-то ты, блажной, ещё и заикой сделался, – заметил инструктор. – День-два.
– Но ты… – Пети лихорадочно и бестолково считал пролетевшие часы.
– Я чуток покрепче ребят, ты ж знаешь. Пока не очень заметно. Может, денька три-четыре протяну. Но это без разницы. Главное, чтобы моим парням ничего не было, я за них боюсь.
– Не будет. И тебе не будет.
Пети вскочил.
Даниил насмешливо цыкнул зубом.
– У меня нет власти члена Совета, – сказал однокрылый, пропустив насмешку мимо ушей, – но кое-что могу. Дани, ты отправишься на Паолу, найдёшь Берта и вы вместе вернётесь. Он уже должен всё успеть, а если что-то не успеет – ёжик с ним. Всё получится, у армейцев низкий коэффициент фотопоглощения, не понадобится никакой модификации, ну или в крайнем случае я удалю часть перьев. Пока ты там будешь бегать, я обвиню Габриэля в покушении на убийство. Василь, понадобится твоё слово. Может, удастся сбить с мудилы часть полномочий хоть временно.
Армейцы смотрели на него так, как смотрели бы на комнатного пуделька, у которого вдруг выросли крокодильи челюсти. Пети мельком подумал, что армейцы, наверное, тоже много чего не знают о блажных ангелах.
– Всё получится, мы прижмём этого гада так, что не пискнет, – уверенно пообещал он. – Дани, поешь как следует. Ночка выйдет беспокойной.
Он ещё не представлял – насколько.
Накрапывавший весь день с переменным успехом дождь вдруг решил собраться с силами и показать жалким двуногим, местами покрытым перьями, кто в небе хозяин. Кромешно-чёрное небо полнилось беспокойным гулом, заставлявшим Пети вздрагивать. В обманчиво невидимых тучах коротко моргали пронзительные сполохи. Вода стояла стеной без верха и низа.
«Того, кто посмеет пойти за нами, прибью лично», – предупредил Даниил, и ему поверили. Михелю было велено рассказать всё как на духу, не скрывая даже самых мелких деталей. Ненависть набольшего к Гавриилу должна была защитить нарушителей дисциплины от крупных неприятностей. Мелкие – ладно, переживут.
Под ливень они вышли вдвоём.
– Сейчас начнёт громыхать всерьёз! – проорал Пети, перекрывая шум воды. – Система безопасности наверняка заблокирует движок кара! Придётся пешим ходом!
Даниил выразительно пожал плечами и прихватил спутника за шиворот: тот попытался поскользнуться в грязи. Вода вытеснила воздух настолько, что дышалось с трудом. Ночного зрения едва хватало, чтобы не терять направление – почему-то не работали наружные фонари. Дани держался гораздо увереннее.
От казарм до Здания – всего ничего, меньше километра по хорошей дороге. Вот и ворота остались позади. Хорошие, крепкие, стальные ворота в заборе в полтора примерно раза выше гельского роста. Возможно, через него можно при нужде пропускать ток или ещё какую-нибудь пакость, даже наверняка – простой забор армейца не удержит.
