Текст книги "Собрание сочинений. Том 10"

Автор книги: Карл Генрих Маркс

Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 58 страниц)

Г-н Драммонд полагает, что Англия ввязывается в религиозную войну и предпринимает новый крестовый поход в защиту могилы Готфрида Бульонского, которая пришла в состояние такого разрушения, что там уже и присесть негде. Как выясняется, виновником злодеяния с самого начала является папа римский. Англия ни в малейшей степени не заинтересована в турецком вопросе, а война между Англией и Россией не может быть доведена до победного конца, так как обе будут вечно воевать друг с другом, но никогда не нанесут друг другу никакого вреда.

«В настоящей войне вам ничего не достанется кроме жестоких ударов».

Драммонд вспоминает, как г-н Кобден недавно предлагал обуздать Россию; если бы он это сделал теперь, он избавил бы Англию от массы хлопот. В действительности сейчас идет спор о том, кто должен наряжать идолов гроба господня; парижские торговцы модными товарами или петербургские купцы. Английское правительство вдруг обнаружило, что Турция – его старая союзница и без нее нельзя сохранить европейское равновесие. По как же случилось, что Англия не обнаружила этого раньше – до того, как у Турции отняли все греческое королевство, или до того, как она потерпела поражение в Наваринском бою[73]73
  При Наварине (совр. Пилос – город и порт в Греции) 20 октября 1827 г. произошло сражение между турецко-египетским флотом и соединенными английской, французской и русской эскадрами под командованием английского адмирала Э. Кодрингтона, направленными европейскими державами в греческие воды с целью вооруженного посредничества в войне между Турцией и греческими повстанцами. Сражение, начавшееся после отказа турецкого командования прекратить расправу с греческим населением, привело к полному разгрому турецко-египетского флота и ускорило начало успешной для России русско-турецкой войны 1828–1829 годов. Выдающуюся роль в сражении при Наварине сыграла русская эскадра, особенно флагман «Азов», командиром которого являлся М. П. Лазарев.


[Закрыть], который, помнится, лорд Сент-Хеленс охарактеризовал как выдающееся сражение, с той лишь оговоркой, что сокрушительный удар был нанесен не тому, кому следовало. Почему Англия не подумала об этом, когда русские перешли через Балканы и когда она могла оказать Турции реальную помощь своим флотом? Лишь теперь, когда Оттоманскую империю довели до последней степени дряхлости, считается, что можно поддержать эту готовую рухнуть державу под предлогом сохранения европейского равновесия. Сделав несколько саркастических замечаний по поводу неожиданного увлечения Бонапартом, г-н Драммонд спросил, кто должен стать военным министром? Все имели случай убедиться в том, что руль государственного корабля, в слабых руках. Оратор не верит, чтобы добрая слава какого-либо адмирала или генерала могла остаться незапятнанной при нынешнем правительстве, которое готово любого принести в жертву, чтобы угодить той или иной группировке в палате. Если твердо решено воевать, надо нанести удар в самое сердце России, а не тратить зря снаряды в Черном море. Надо начать с того, чтобы провозгласить восстановление Королевства Польского. Оратор особенно хотел бы узнать, каковы намерения правительства.

«Глава правительства», – сказал г-н Драммонд, – «гордится своим уменьем хранить тайну и как-то заявил, что хотел бы видеть того, кто добьется от него сведений, которых он не намерен оглашать. Это заявление напоминает мне следующий анекдот, который я слышал однажды в Шотландии: один шотландец побывал в Индии и по возвращении в Англию привез жене в подарок попугая, который великолепно говорил. Один из соседей, не желая отставать, поехал в Эдинбург и привез оттуда жене большую сову. Когда ему заметили, что сову никогда не удастся научить говорить, он ответил: так-то оно так, да вы обратите внимание, как она напряженно мыслит».

Г-н Батт заявил, что со времени революции это первый случай, когда министерство является в палату и испрашивает военные кредиты без ясной и подробной мотивировки своего предложения. В юридическом смысле слова Англия еще не находится в состоянии войны, и палата, вотируя требуемые кредиты, вправе знать, что задерживает объявление войны против России. Ведь положение английского флота в Черном море весьма двусмысленно! Адмиралу Дандасу приказано оттеснить русские суда в один из русских портов. А что, если, выполняя этот приказ, он уничтожит тот или иной русский корабль, в то время как мирные отношения с Россией формально еще не прерваны? Готовы ли министры найти оправдание подобным действиям? Оратор надеется, что палате объяснят, должна ли она поддержать столь унизительные условия, согласно которым Турция для заключения мира с Россией должна отдаться в руки Англии и Франции? Если такова политика Англии, то, стало быть, от парламента требуют сейчас утверждения дополнительных вооружений не для обеспечения независимости Турции, а для ее порабощения. И г-н Батт выразил некоторое подозрение, не являются ли военные приготовления, о которых идет речь, лишь показной затеей министров для подготовки позорного мира.

Военный министр, г-н С. Герберт, произнес такую пошлую и глупую речь, какой нельзя было ожидать даже от министра коалиционного правительства в момент столь серьезного кризиса. Правительство очутилось между двух огней; оно никак не может выяснить, каково же подлинное мнение палаты по данному вопросу. Уважаемые джентльмены, представители оппозиции, имеют то преимущество, что оперируют фактами; они критикуют прошлое; правительство же не располагает фактами, которыми можно было бы оперировать: оно лишь строит предположения насчет будущего. Оно склонно вступить в эту войну не столько для защиты Турции, сколько для сопротивления России. Вот и все, что палата узнала из уст бедного г-на Герберта «насчет будущего». Впрочем, он сообщил еще нечто совершенно новое. По словам г-на Герберта, «г-н Кобден отражает настроение наиболее многочисленного класса английского народа». Когда со всех концов палаты стали опровергать это утверждение, г-н Герберт добавил:

«Достопочтенный депутат является представителем если не наиболее многочисленного класса, то, по крайней мере, значительной части рабочего класса нашей страны».

Бедный г-н Герберт! Положительно отрадно стало, когда после него выступил г-н Дизраэли и болтуна сменил подлинный полемист.

Г-н Дизраэли, намекая на театральную декламацию, которой лорд Джон Рассел закончил свою речь в пятницу вечером, начал со следующего заявления:

«Я всегда держался того мнения, что любой народ, а наш в особенности, обнаружил бы гораздо больше готовности и желания нести бремя, вызванное военным положением, если бы он действительно знал, из-за чего воюет, нежели когда его гонят в бой, разжигая его страсти пламенными призывами и используя его возбуждение; последнее средство, может быть, в самом начале выгодно тому или иному министру, но оно же спустя несколько месяцев повлечет за собой неизбежные последствия неведения, возможно усугубленные военным поражением».

Так было с войной 1828–1829 гг., в которой Англия участвовала на стороне России, а не Турции. Создавшуюся теперь для Турции сложную обстановку, так же как и то отчаянное положение, в котором она очутилась в последнее время, следует целиком приписать упомянутой войне, в которой Англия и Франция объединились против Турции. В то время не было такого депутата палаты общин, который действительно имел бы хоть какое-нибудь представление о том, почему ввязались в войну, или о той цели, которую хотели достигнуть, направляя свой удар против Турции. Вот почему следует иметь ясное понимание причин и целей нынешней войны. Узнать это можно только по Синим книгам. О том, чти привело к нынешнему положению вещей, можно узнать непосредственно из лежащих на этом столе донесений. Изложенная в них политика подготовила то будущее, которое, если верить министрам, всецело поглощает их внимание. Оратор поэтому протестует против доктрины сэра Джемса Грехема. Г-н Герберт только что протестовал против оглашения отдельных страниц из этих донесений. Г-н Дизраэли, однако, не может обещать огласить в палате все эти Синие книги целиком. Все же, если бы возражение достопочтенного джентльмена было признано справедливым, ему, очевидно, ничего другого не оставалось бы делать. По общепринятому мнению всех тех, кто знаком с восточным вопросом, а также по его личному мнению, у России не было никакого намерения силой завоевать Оттоманскую империю, она лишь хотела при помощи искусной политики и усовершенствованных методов приобрести и оказывать такое влияние на христианское население Турецкой империи, которое создало бы ей авторитет, пожалуй, не меньший, чем если бы она владела столицей султанской державы. В начале этих переговоров сам граф Нессельроде в своих донесениях от января и июня 1853 г. ясно и отчетливо изложил политику России. Она хотела добиться преобладания в Турецкой империи, оказывая особое влияние на 12000000 человек, составляющих огромное большинство подданных султана. В адресованных английскому правительству русских депешах не только ясно излагается эта политика, но и не менее откровенно сообщается английскому правительству о способе ее осуществления – не путем завоевания, а путем сохранения существующих договоров и их расширенного толкования. Таким образом, уже в самом начале этого серьезного спора основанием для дипломатической кампании оказался договор – трактат, подписанный в Кючук-Кайнардже. В силу этого договора христианские подданные Порты ставятся под особое покровительство султана. Россия же толкует этот договор иначе, заявляя, что христианские подданные султана ставятся под покровительство царя. В силу того же договора Россия может делать представления в защиту своей новой церкви (здание на улице Бей-оглу); русские же толкуют данную статью договора в том смысле, что Россия вправе выступать в защиту любой православной церкви и, разумеется, всех религиозных общин этого вероисповедания, находящихся на подвластной султану территории и составляющих огромное большинство его подданных. Таково откровенное русское толкование Кайнарджийского договора. С другой стороны, из донесения сэра Гамильтона Сеймура от 8 января 1853 г. видно, что граф Нессельроде сообщил сэру Гамильтону, а последний лорду Кларендону, что «необходимо поддержать русскую дипломатию демонстрацией силы». Согласно тому же донесению, основанием для уверенности графа Нессельроде в том, что вопрос получит удовлетворительное разрешение, служили «усилия, которые должны были приложить послы ее величества в Париже и Константинополе». Россия, следовательно». заведомо объявила, что демонстрация силы является только демонстрацией, а цель должна быть достигнута мирным путем, усилиями английских послов в Париже и Константинополе.

«Так вот», – продолжает Дизраэли, – «я хотел бы знать, как эти послы, – после такого изложения цели, такого описания методов и, наконец, имея перед собой такую дипломатию, – отнеслись к подобной комбинации?»

Вопроса о святых местах Дизраэли считает излишним касаться. Его действительно вскоре урегулировали в Константинополе. Даже граф Нессельроде уже в самом начале переговоров выразил удивление и удовлетворение и засвидетельствовал миролюбие Франции. Тем не менее, в продолжение всего этого времени происходило скопление русских войск на турецких границах, а граф Нессельроде все время говорил лорду Кларендону, что его правительство потребует равноценного возмещения за привилегии, которые были утрачены православной церковью в Иерусалиме и вопрос о которых был решен без участия его правительства. В то время упоминалась даже миссия князя Меншикова, как это явствует из различных донесений сэра Гамильтона Сеймура. Лорд Джон Рассел в прошлый раз заявил, что граф Нессельроде вел себя, как мошенник. С другой стороны, тот же лорд Джон Рассел признает, что граф Нессельроде неоднократно заявлял, что его император потребует равноценной компенсации для православной церкви; вместе с тем он жалуется на то, что граф Нессельроде никогда не говорил, чего он хочет.

«Негодный граф Нессельроде! (Смех.) Мошенническое двуличие русских государственных деятелей! (Смех.) Почему благородный лорд не мог узнать то, что ему было нужно? Зачем сэру Гамильтону Сеймуру сидеть в С.-Петербурге, если у него нельзя потребовать нужной информации?»

Если граф Нессельроде никогда не говорил благородному лорду, чего он хочет, это объясняется тем, что благородный лорд ни разу не решился обратиться к нему с соответствующим запросом. На этой стадии переговоров послы обязаны были задать с. – петербургскому кабинету решительный вопрос. Если русское правительство не могло определить своих требований, вполне уместно было заявить; что английское правительство отказывается от своего дружественного содействия в Париже и Константинополе. Когда лорд Джон Рассел оставил свой пост и его сменил лорд Кларендон, характер дипломатических действий изменился в пользу России. Заняв пост министра иностранных дел, лорд Кларендон должен был составить инструкции для отправлявшегося к месту службы посла королевы, лорда Стратфорда де Редклиффа. Что же это были за инструкции? В то время как Турция находится в крайне бедственном и критическом положении, ее поучают насчет реформ, которые нужно провести в области внутренней администрации и торговли. Ей внушают, что поведение Порты должно отличаться величайшей умеренностью и благоразумием, а именно: она должна согласиться с требованиями России. В то же время правительство по-прежнему не запрашивает точных объяснений относительно намерений России. В Константинополь прибыл князь Меншиков. Получив чрезвычайно тревожные послания полковника Роуза и предостерегающие донесения сэра Гамильтона Сеймура, лорд Кларендон в письме к английскому послу в Париже, лорду Каули, осуждает приказ полковника Роуза об отправке британского флота, выражает сожаление по поводу отданного французскому адмиралу приказа отплыть в Греческие воды, удостаивает Францию презрительным поучением насчет того, что «политика подозрительности неблагоразумна и небезопасна», и заявляет о своем полном доверии русскому императору, торжественно заверившему, что он сохранит Турецкую империю. Затем лорд Кларендон пишет своему послу в Константинополе о своей полной уверенности в том, что цели, преследуемые миссией князя Меншикова, «каковы бы они ни были, не подвергают опасности ни власть султана, ни целостность его владений». Более того! Лорд Кларендон даже бросает обвинение единственному оставшемуся у Англии союзнику в Европе, заявляя, что если Англии сейчас могут угрожать затруднения на Востоке, то только из-за позиции, которую Франция одно время занимала в вопросе о святых местах. В соответствии с этим граф Несельроде поздравил лорда Абердина с «beau role» [ «благородной ролью». Ред.] (в Синей книге переведено «важной ролью»), которую он сыграл, оставив Францию «isolee» [ «в положении изоляции». Ред.]. 1 апреля Англия благодаря полковнику Роузу узнала о тайной конвенции, которой требовала Россия от Турции. Лишь через десять дней в Константинополь прибыл лорд Стратфорд и подтвердил все сообщенное полковником Роузом. После всего этого лорд Кларендон 16 мая пишет сэру Гамильтону Сеймуру:

«Представленные российским императором объяснения», объяснения, отсутствующие в Синих книгах, «дают нам основания не разделять, а игнорировать опасения, вполне естественно вызванные во всей Европе действиями князя Меншикова в сочетании с военными приготовлениями на юге России».

После этого граф Нессельроде мог без стеснения сообщить лорду Кларендону 20 июня, что Россия заняла Дунайские княжества. В этом документе граф Нессельроде заявляет, что

«император намерен удерживать эти провинции в качестве залога впредь до получения удовлетворения; в своем поведении он оставался верен заявлениям, сделанным им английскому правительству; при обмене мнениями с лондонским кабинетом по вопросу о военных приготовлениях, совпавших с началом переговоров, он не скрывал, что может наступить такое время, когда он вынужден будет прибегнуть к помощи Англии, и приветствовал английское правительство в связи с проявленными им дружественными намерениями, противопоставляя его поведение – поведению Франции и возлагая всю вину за последующие неудачи князя Меншикова на лорда Стратфорда».

После всего этого лорд Кларендон 4 июля пишет циркуляр, в котором все еще уповает на справедливость и умеренность императора, ссылаясь на его неоднократные заявления о том, что он не намерен посягать на целостность Турецкой империи. А 18 июля он пишет лорду Стратфорду, что

«Франция и Англия, серьезно взявшись за дело, вполне могли бы сломить силу России, но не исключено, что за это время Турция потерпела бы окончательное крушение, и поэтому единственно правильный путь, это – мирные переговоры».

Но если этот аргумент годился тогда, полагает Дизраэли, он годен и теперь. Либо правительство проявило такое доверие, которое принимает характер болезненной доверчивости, либо оно виновно в попустительстве. Война является результатом того, как правительство ее величества вело переговоры на протяжении последних семи месяцев. Если английским правительством руководила доверчивость, значит Россия своим вероломным поведением ускорила столкновение, которое, может быть, окажется неизбежным и обеспечит независимость Европы, безопасность Англии и цивилизации. Если же английское правительство руководствовалось попустительством, то это будет трусливая война, война нерешительная, безрезультатная или, вернее, война, которая приведет именно к тому результату, который имелся в виду в самом начале. 25 апреля лорд Кларендон сделал в палате лордов лживое заявление о том, что Меншикову поручено уладить спор относительно святых мест, хотя он и знал, что это противоречит действительности. Затем г-н Дизраэли вкратце изложил историю Венской ноты, чтобы доказать, что правительство либо проявило крайнюю глупость, либо попустительствовало с. – петербургскому двору, и перешел к третьему периоду, между неудачей Венской ноты и сражением у Синопа. В то время канцлер казначейства, г-н Гладстон, выступив на открытом собрании с речью, говорил о Турции в весьма пренебрежительном тоне. То же самое сделали полуофициальные газеты. Лишь благодаря энергии самих турок в положении и судьбах Турции произошла перемена, заставившая правительство заговорить другим языком. Однако едва только произошло сражение при Олтенице, как приверженцы политики доверчивости или политики попустительства снова принялись за свое грязное дело. Тем не менее, разгром у Синопа снова вызвал симпатии к Турции. Эскадры получили приказ войти в Черное море. Но как они поступили? Они вернулись в Босфор! Что же касается будущего, то лорд Джон Рассел весьма туманно изложил условия англо-французского союза. Г-н Дизраэли рекомендует не смешивать сохранение европейского равновесия с сохранением нынешнего территориального деления Европы. Будущее Италии зависит главным образом от признания этой истины.

После блестящей речи г-на Дизраэли, которую я, разумеется, привел лишь в общих чертах, выступил лорд Пальмерстон и потерпел полное фиаско. Он частично повторил речь, произнесенную им при закрытии предыдущей сессии, весьма неубедительно оправдывал политику министерства и старательно следил за тем, чтобы не проронить ни одного слова, содержащего какую-либо новую информацию.

Затем, по предложению сэра Дж. Грехема, были приняты без прений некоторые поправки к проекту военно-морского бюджета.

В конце концов любопытнее всего то, что после столь бурных дебатов палате совершенно не удалось добиться от министров ни формального объявления войны России, ни указания целей, во имя которых Англии предстоит ввязаться в войну. В результате как палата, так и публика знают не больше того, что они знали до сих пор. Никакой новой информации они не получили.

Написано К. Марксом 21 февраля 1854 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4022, 9 марта 1854. г.

Подпись: Карл Маркс

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

К. МАРКС
ПАРЛАМЕНТСКИЕ ДЕБАТЫ 22 ФЕВРАЛЯ. – ДЕПЕША ПОЦЦО-ДИ-БОРГО. – ПОЛИТИКА ЗАПАДНЫХ ДЕРЖАВ

Лондон, пятница, 24 февраля 1854 г.

Пресса наводнена большим количеством праздной болтовни относительно «воинственных приготовлений» Кошута и его предполагаемых «передвижений». Между тем я случайно слыхал от одного польского офицера, который едет в Константинополь и советовался об этом с Кошутом, что экс-правитель уговаривал его не покидать Лондон; Кошут высказался отнюдь не одобрительно о возможном участии венгерских и польских офицеров в теперешней турецкой войне, ссылаясь на то, что они вынуждены будут либо пойти под знаменем Чарторыского, либо отречься от своей христианской веры; первое, как он считает, противоречит его политике, второе – его принципам.

Впечатление, которое произвело мастерское разоблачение г-ном Дизраэли политики правительства, было столь глубоким, что «кабинет всех талантов» счел нужным сделать запоздалую попытку замять все дело посредством маленькой комедии, которая была разыграна министрами и г-ном Юмом в среду на утреннем заседании палаты общин. Лорд Пальмерстон закончил свой беспомощный ответ на эпиграмматическую альтернативу, выдвинутую г-ном Дизраэли – болезненная «доверчивость» или предательское «попустительство», – тем, что апеллировал от оппозиции к беспристрастному приговору страны; на долю же г-на Юма выпало – отвечать от имени страны подобно столяру Снагу, который играет роль льва в «жесточайшей смерти Пирама и Тисбы» [Шекспир. «Сон в летнюю ночь», акт I, сцена 2. Ред.]. Г-н Юм на протяжении всей своей парламентской жизни стремился сделать оппозицию приятной, сносил поправки с том, чтобы потом взять их обратно, и представлял собой так называемую независимую оппозицию, которая всегда стоит в арьергарде любого министерства вигов и неминуемо приходит ему на выручку, лишь только его официальные сторонники обнаруживают признаки колебания. Юм – величайший парламентский «гаситель» par excellence [по преимуществу. Ред.]. Он – не только старейший член парламента, но еще и независимый член парламента, и не только независимый, но еще и радикал, и не только радикал, но еще и педантичный, всеми признанный Цербер государственного кошелька; его миссия – позволять фунтам исчезать незаметно, в то время как ведутся препирательства из-за доли фартинга.

В первый раз за все время своей парламентской деятельности, как торжественно заявил г-н Юм, он берет слово не для того, чтобы осудить проект государственного бюджета, а для того, чтобы его одобрить. Это необыкновенное событие, как он не преминул заметить, должно служить неопровержимым доказательством того, что министерство не напрасно апеллировало к здравому смыслу страны, после незаслуженных клеветнических обвинений оппозиции, и что с него должно быть торжественно снято обвинение в доверчивости и попустительстве. Его доказательства были характерны. Чтобы спасти министров от альтернативного обвинения в доверчивости или попустительстве, – он доказывал доверчивость министров в их переговорах с Россией. Он понял, следовательно, истинный смысл апелляции лорда Пальмерстона. Все, чего министерство добивалось, было снятие обвинения в предумышленном предательстве. Что касается доверчивости, то разве сам великолепный сэр Джемс Грехем не сказал уже, что «в благородных душах не легко зарождаются подозрения»? Так как угрожающая война является следствием дипломатических промахов самих министров, то она является, естественно, их войной, и поэтому они, по мнению г-на Юма, больше чем кто-либо способны успешно вести ее. По мнению г-на Юма, относительная незначительность предлагаемого военного бюджета является убедительнейшим доказательством масштабов предполагаемой войны. Лорд Пальмерстон, разумеется, поблагодарил г-на Юма за вынесенный им от имени страны приговор и в награду осчастливил своих слушателей рассуждением о государственных документах. По его мнению, документы не должны быть представлены палате и стране, пока дела не запутаются до такой степени, что опубликование утратит всякий смысл. Вот вся запоздалая мудрость, на которую коалиционное министерство, по зрелом размышлении, оказалось способным. На долю его руководителя лорда Пальмерстона досталась задача не только ослабить впечатление от речи противника, но и свести на нет действие своей собственной театральной апелляции от палаты к стране.

Во вторник вечером г-н Хорсфолл, член парламента от Ливерпуля, сделал следующий запрос:

«Действительно ли договоры с иностранными государствами или шаги, которые правительство ее величества собирается предпринять в случае войны, будут носить такой характер, что смогут эффективно помешать каперским судам снаряжаться против британского флота в нейтральных портах?»

Ответ лорда Пальмерстона гласил:

«Достопочтенный джентльмен и палата должны сами понимать, что на такой вопрос, при теперешнем положении вещей, не может последовать разъясняющий ответ».

Газета «Morning Post»[74]74
  «The Morning Post» («Утренняя почта») – английская ежедневная консервативная газета; выходила в Лондоне в 1772–1937 годах. В середине XIX в. была органом правых элементов партии вигов, группировавшихся вокруг Пальмерстона.


[Закрыть], собственный moniteur [официальный вестник. Ред.] Пальмерстона, замечает по поводу этого ответа своего хозяина следующее:

«Благородный лорд не мог дать иного ответа (как бы хорошо правительство ни было знакомо с этим делом), не входя в обсуждение самого щекотливого и трудного вопроса, который в настоящее время, быть может, и составляет предмет переговоров. Если хотят, чтобы этот вопрос был благоприятно разрешен, нужно довериться естественному чувству справедливости держав, которые не пожелают в наш цивилизованный век вновь оживить узаконенное пиратство».

С одной стороны, орган лорда Пальмерстона объявляет, что «трудный вопрос», о котором идет речь, составляет предмет происходящих в данный момент переговоров, с другой стороны, что в его решении надо довериться «естественному чувству справедливости» заинтересованных держав. Если хваленый договор о нейтралитете между Данией и Швецией не был продиктован с. – петербургским кабинетом, то он должен, само собой понятно, содержать запрещение этим государствам снаряжать в своих гаванях каперские суда. В действительности же весь вопрос может касаться только Соединенных Штатов Америки, так как Балтийское море предполагается занять английскими линейными кораблями, а Голландия, Бельгия, Испания, Португалия и итальянские гавани Средиземного моря находятся целиком в руках англичан и французов. Какова же, по мнению с. – петербургского кабинета, может быть роль Соединенных Штатов в случае, если турецкая война приведет к войне между Англией и Россией? Мы имеем возможность дать на этот вопрос точный ответ на основании одной депеши, которую Поццо-ди-Борго послал осенью 1825 г. графу Нессельроде[75]75
  Речь идет о депеше русского посла во Франции Поццо-ди-Борго канцлеру графу Нессельроде от 16(4) октября 1825 года. Депеша являлась ответом на циркуляр, составленный Нессельроде по указанию Александра I 18 (6) августа 1825 г., в котором запрашивалось мнение русских послов за границей о сущности политики, проводимой западными державами по отношению к России в восточном вопросе, и о линии поведения русской дипломатии. В своей депеше Поццо-ди-Борго на основе анализа позиции держав в восточном вопросе рекомендовал прибегнуть к прямым военным действиям России против Турции. Депеша была опубликована в «Recueil des documents relatifs a la Russie pour la plupart secrets et inedits utiles a consulter dans la crise actuelle», Paris, 1854 («Собрание документов о России, большой частью секретных и неопубликованных, с которыми полезно ознакомиться в связи с современным кризисом», Париж, 1854), Первый выпуск этой публикации вышел в Париже в июле 1853 г. под заглавием «Recueil des documents pour la plupart secrets et inedits et d'autres pieces historiques utiles a consulter dans la crise actuelle (juillet 1853)» («Собрание документов, большей частью секретных и неопубликованных, и других исторических документов, с которыми полезно ознакомиться в связи с современным кризисом (июль 1853)»).


[Закрыть]. Россия тогда приняла решение вторгнуться в Турцию. Как и сейчас, она намеревалась начать с мирного занятия Дунайских княжеств.

«Если предположить, что этот план будет принят», – говорит Поццо-ди-Борго, – «то было бы уместно вступить в переговоры с Портой в самом умеренном тоне и заверить ее, что если она не желает ввергнуть себя в войну, то император согласен миролюбиво уладить эти разногласия».

Перечислив все меры, которые необходимо было бы предпринять, Поццо-ди-Борго продолжает:

«Было бы желательно сообщить о всех этих действиях Соединенным Штатам Америки в знак уважения со стороны императорского кабинета и в доказательство того значения, которое он придает правильной информации американского общественного мнения и даже завоеванию его поддержки».

В случае, если бы Англия связала себя с Турцией и повела войну против России, говорит Поццо-ди-Борго,

«она» (Англия) «блокировала бы наши гавани, опираясь на свои мнимые права на море против нейтральных. Этого не потерпели бы Соединенные Штаты! И это привело бы к режим разногласиям и опасным ситуациям».

Так как, по правильному замечанию русского историка Карамзина, «в нашей» (русской) «внешней политике ничего не меняется»[76]76
  См. Карамзин, «История Государства Российского», т. XI, Спб. 1835, гл. I, стр. 23.


[Закрыть], то мы вправе допустить, что Россия в настоящий момент или, может быть, еще с февраля 1853 г. сообщает «о всех своих действиях Соединенным Штатам» и принимает все меры, чтобы склонить посредством лести вашингтонский кабинет, по крайней мере, к нейтральной позиции. Одновременно она возлагает свои надежды, в случае войны с Англией, на возможные споры о «морском праве нейтральных», которые привели бы к «резким разногласиям и опасным ситуациям» и вовлекли бы Соединенные Штаты в более или менее открытый союз с С.-Петербургом.

Раз уж я цитирую самую знаменитую из депеш Поццо-ди-Борго, то заодно приведу еще и место, касающееся Австрии. Это место и после событий, происшедших с 1825 г. в Галиции, Италии и Венгрии, ничего не потеряло в злободневности.

«Наша политика», – говорит Поццо, – «требует, чтобы мы по отношению к этому государству занимали угрожающую позицию; наши приготовления должны убедить его в том, что, если оно предпримет что-либо против нас, над его головой разразится такая буря, какой оно еще никогда не переживало. Князь Меттерних может либо объявить туркам, что наше вступление в Дунайские княжества спровоцировано ими самими, либо же может сам, на свое усмотрение, вторгнуться в другие провинции Оттоманской империи. В первом случае – это значит, что мы уже сговорились, во втором – что придем к соглашению. Единственное, чего мы должны опасаться, это – открытого выступления против нас. Если князь Меттерних мудр, он избежит войны, если он склонен к насилию, то будет наказан. По отношению к министерству, которое попало в такое положение, как он, такое правительство, как наше, найдет, в случае необходимости, тысячу путей для того, чтобы покончить с разногласиями».

Зажигательные речи лорда Джона [Рассела. Ред.], шумиха по поводу чести Англии, праведное негодование по поводу русского вероломства, видение английских пловучих батарей, крейсирующих под стенами Севастополя и Кронштадта, бряцание оружием и демонстративная посадка войск на суда – все эти драматические эпизоды совершенно сбивают с толку общественное мнение и застилают его глаза туманом, который не позволяет видеть ничего, кроме собственных иллюзий. Может ли быть большее самообольщение после всех разоблачений Синих книг, чем думать, что данное министерство внезапно превратилось в министерство, не только способное вообще вести войну, но даже способное вести против России какую-либо другую войну, кроме показной, то есть такой, которая была бы как раз в интересах врага, против которого она якобы ведется? Рассмотрим условия, при которых ведутся эти военные приготовления.

Никакого формального объявления войны России не было сделано. Министерство даже не в состоянии открыто заявить о целях войны. Место назначения войск, погружаемых на корабли, точно не известно. Требуемые ассигнования слишком малы для большой войны и слишком велики для малой. Коалиционное правительство, прославившееся изобретательностью в измышлении предлогов для нарушения своих самых торжественных обещаний и оснований для отсрочки самых неотложных реформ, вдруг, в припадке чрезмерной добросовестности, чувствует себя обязанным выполнить слишком поспешно данные обещания и осложняет переживаемый страной серьезный кризис тем, что поражает ее новым биллем о реформе. Внесение этого билля, которое кажется несвоевременным самым горячим поборникам парламентской реформы, не вызвано никаким давлением извне и со всех сторон встречено с величайшим равнодушием и подозрительностью. Не ясно ли, что план состоит именно в том, чтобы отвлечь общественное внимание от внешней политики путем возбуждения вопроса, имеющего значительный внутренний интерес?