Текст книги "Собрание сочинений, том 15"

Автор книги: Карл Генрих Маркс

Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 61 страниц)

Ф. ЭНГЕЛЬС
ГАРИБАЛЬДИ В СИЦИЛИИ

После ряда самых противоречивых известий мы, наконец, получили, по-видимому, довольно достоверные сведения относительно подробностей изумительного похода Гарибальди из Марсалы в Палермо. Это, поистине, один из наиболее удивительных военных подвигов нашего столетия, и он был бы почти необъясним, если бы престиж революционного генерала не предшествовал его триумфальному маршу. Успех Гарибальди доказывает, что королевским войскам Неаполя все еще внушает ужас человек, который всегда высоко нес знамя итальянской революции перед лицом французских, неаполитанских и австрийских батальонов, и что сицилийский народ не потерял веры в него и в дело национального освобождения.

6 мая два парохода покинули Генуэзское побережье, имея на борту около 1400 вооруженных солдат, разбитых на семь рот, из которых каждая должна, очевидно, стать ядром батальона, набираемого среди повстанцев. 8-го они высадились в Таламоне на Тосканском побережье и, пользуясь разными доводами, убедили коменданта тамошнего форта снабдить их углем, боевыми припасами и четырьмя полевыми орудиями. 10-го они вошли в Марсальскую гавань, расположенную в крайней западной оконечности Сицилии, и высадились там со всей своей материальной частью, несмотря на прибытие двух неаполитанских военных кораблей, которые оказались бессильными в нужный момент помешать высадке; версия о вмешательстве англичан в пользу повстанцев оказалась лишенной всякого основания, и ее отбросили теперь даже сами неаполитанцы, 12 мая этот небольшой отряд выступил в поход на Салеми, находящийся в 18 милях от побережья на пути к Палермо. Здесь, по-видимому, руководители революционной партии встретились с Гарибальди, чтобы обсудить с ним положение, и стянули повстанческие подкрепления, достигавшие приблизительно 4000 человек. В то время как подкрепления формировались, восстание, которое несколько недель тому назад потерпело поражение, но не было окончательно подавлено, вспыхнуло с новой силой во всех горных местностях Западной Сицилии и, как выяснилось 16-го, развивалось не без успеха. 15 мая Гарибальди со своими 1400 организованных волонтеров и 4000 вооруженных крестьян продвинулся через горы к северу и подошел к Калатафими, где ведущая из Марсалы проселочная дорога соединяется с большой дорогой, проходящей от Трапани на Марсалу. Горные ущелья, ведущие к Калатафими через отрог величественной Монте-Черрара, называемой Монте ди Пьянто-Романо, защищались тремя батальонами королевских войск с кавалерией и артиллерией, под командованием генерала Ланди. Гарибальди немедленно атаковал эту позицию, которая вначале упорно защищалась; но хотя во время этой атаки Гарибальди смог выставить против 3000 или 3500 неаполитанцев только своих волонтеров и очень незначительную часть сицилийских повстанцев, королевские войска были выбиты последовательно из пяти сильных позиций и потеряли одно горное орудие и большое число убитыми и ранеными. Потери гарибальдийцев, по их собственному заявлению, составляют 18 убитых и 128 раненых. Неаполитанцы уверяют, что во время этой стычки они захватили одно из гарибальдийских знамен, но так как они нашли знамя, оставленное на борту одного из брошенных в Марсале пароходов, то вполне возможно, что они демонстрировали в Неаполе именно это знамя в качестве доказательства якобы одержанной ими победы. Поражение при Калатафими, однако, не заставило королевские войска покинуть город в тот же вечер. Они ушли из него лишь на следующее утро и, по-видимому, не оказывали после этого никакого сопротивления Гарибальди, вплоть до Палермо. Они дошли до Палермо, но уже в состоянии полного разложения и беспорядка. Тот факт, что королевские войска оказались разбитыми какими-то «флибустьерами и вооруженной сволочью», сразу напомнил им страшный образ того Гарибальди, который, защищая Рим от французов, смог, однако, выбрать время для наступления на Веллетри и отбросить авангард всей неаполитанской армии и который после этого побеждал на склонах Альп воинов, своим мужеством значительно превосходивших неаполитанских солдат[54]54
  Имеется в виду оборона Римской республики, которую в апреле – июле 1849 г. фактически возглавлял Гарибальди. Армия республики в течение нескольких месяцев успешно отражала наступление французских, австрийских и неаполитанских войск, выступивших на подавление революции. Созданная в результате народного восстания Римская республика пала 3 июля 1849 г. в результате превосходства контрреволюционных сил и вероломных действий французского генерала Удино, нарушившего перемирие и захватившего город Рим.


[Закрыть]. Поспешное отступление, не сопровождавшееся хотя бы малейшими попытками дальнейшего сопротивления, должно было еще более усилить их отчаяние и склонность к дезертирству, и до этого наблюдавшиеся в их рядах; а когда они вдруг очутились в самом центре восстания, подготовленного на совещании в Салеми, и стали подвергаться частым нападениям со стороны повстанцев, всякая сплоченность между ними совершенно исчезла; бригада Ланди, превратившаяся в беспорядочную и растерянную толпу, численно чрезвычайно уменьшившись, возвращалась в Палермо небольшими следовавшими друг за другом отрядами.

Гарибальди вступил в Калатафими в тот же день, когда Ланди оставил его, – 16-го; 17-го он продвинулся до Алькамо (10 миль), 18-го – до Партинико (10 миль) и далее по направлению к Палермо. 19-го непрерывный ливень помешал отряду двигаться дальше.

Тем временем Гарибальди узнал, что неаполитанцы сооружают траншеи вокруг Палермо и укрепляют старые, полуразрушенные валы города со стороны, обращенной к партиникской дороге. Численность их все же достигала по меньшей мере 22000 человек и, таким образом, далеко превосходила те силы, какие мог бы выставить против них Гарибальди. Но они были морально подавлены; их дисциплина ослабела; многие из них стали думать о переходе на сторону повстанцев; в то же время их генералы были бездарны, и это было известно как их собственным солдатам, так и неприятелю. Надежными среди них были лишь два иностранных батальона. При таком положении вещей Гарибальди не мог решиться на немедленный фронтальный штурм города, но и неаполитанцы не могли предпринять против него сколько-нибудь решительных действий, даже если бы их войска были на это способны, так как они вынуждены были постоянно держать в городе сильный гарнизон и никогда не отходить слишком далеко от него. Если бы на месте Гарибальди находился средней руки генерал, то подобное положение привело бы к ряду беспорядочных и нерешительных стычек, во время которых он мог бы обучить часть своих рекрутов военному делу, но зато и королевские войска очень быстро в значительной степени восстановили бы потерянную веру в свои собственные силы и дисциплину, ибо в некоторых стычках они неизбежно оказались бы победителями. Но подобный способ ведения войны не подходил бы ни для восстания, ни для Гарибальди. Смелое наступление было единственной тактикой, которую допускала революция; ошеломляющий успех, вроде освобождения Палермо, стал необходим, лишь только повстанцы подошли к самому городу.

Но как можно было этого достигнуть? Здесь-то Гарибальди и показал себя блестящим генералом, способным не только к ведению партизанской войны, но и к осуществлению более значительных операций.

20-го числа и в последующие дни Гарибальди атаковал неаполитанское сторожевое охранение и позиции, расположенные поблизости от Монреале и Парко на дорогах, ведущих в Палермо из Трапани и Корлеоне, и тем внушил неприятелю мысль, что наступление гарибальдийцев будет направлено главным образом против юго-западной части города и что именно здесь были сосредоточены его главные силы. Умелым сочетанием наступательных операций и ложных отступлений Гарибальди заставил неаполитанского генерала посылать в этом направлении все большее и большее количество войск из города, так что 24-го около 10000 неаполитанцев оказались вне города, на пути к Парко. Именно этого и добивался Гарибальди. Он немедленно заставил их вступить в бой с частью своих войск, медленно отступая перед неаполитанцами и увлекая их все дальше от города, и когда он довел их до Пьяны, через главный горный хребет, пересекающий Сицилию и отделяющий Конкад'Оро («Золотую раковину» – долину Палермо) от долины Корлеоне, он внезапно перебросил главную массу своих войск через другие проходы того же горного хребта в долину Мизильмери, которая выходит к морю близ Палермо. 25-го он перенес свою штаб-квартиру в Мизильмери, в 8 милях от столицы. Мы не знаем, что он далее предпринял в отношении 10000 неаполитанцев, которые застряли на единственной пересекавшей горы скверной дороге, но можно с уверенностью сказать, что он отвлекал их внимание все новыми мнимыми победами, чтобы знать наверняка, что они не вернутся слишком скоро в Палермо. Уменьшив таким образом число защитников города почти наполовину и перенеся линию наступления с трапанской дороги на катанскую дорогу, он мог уже приступить к генеральной атаке. Противоречивые сообщения не дают ответа на вопрос о том, предшествовало ли восстание в городе штурму Гарибальди или оно было вызвано его появлением у ворот города; но достоверно то, что утром 27-го все население Палермо взялось за оружие, и Гарибальди штурмовал Порта Термини, в юго-восточной части города, где ни один неаполитанец его не ожидал. Остальное известно – город был постепенно очищен от войск, за исключением батарей, цитадели и королевского дворца; далее последовали бомбардировка, перемирие, капитуляция. Точные подробности всех этих событий пока еще не известны, но главные факты уже довольно ясны.

Пока что мы должны заявить, что маневры, предпринятые Гарибальди с целью подготовки штурма Палермо, сразу характеризуют его как генерала очень высокого класса. До сих пор мы знали его только как очень искусного и удачливого партизанского вождя; даже во время осады Рима его тактика обороны города посредством постоянных вылазок почти не давала ему удобного случая подняться над этим уровнем. Но здесь он решает чисто стратегические задачи и из этого испытания выходит как признанный мастер своего дела. Способ, каким ему удалось провести неаполитанского главнокомандующего, заставив его допустить грубый просчет и выслать половину своих войск на большое расстояние от города, его стремительный фланговый марш и новое появление перед Палермо с той стороны, с которой его меньше всего ожидали, и его энергичный штурм, предпринятый в тот момент, когда гарнизон был ослаблен, – все эти операции в гораздо большей степени носят печать военного гения, чем все то, что имело место во время Итальянской войны 1859 года. Сицилийское восстание нашло первоклассного военного руководителя; будем надеяться, что политик Гарибальди, которому скоро предстоит появиться на сцене, не посрамит славы Гарибальди-генерала.

Написано Ф. Энгельсом около 7 июня 1860 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5979, 22 июня 1860 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

К. МАРКС
ИНТЕРЕСНЫЕ ВЕСТИ ИЗ ПРУССИИ

Берлин, 13 июня 1860 г.

Сегодня вечером принц-регент выезжает в Баден-Баден, где 16-го и 17-го сего месяца должно состояться нечто вроде конференции с участием Луи-Наполеона и совета коронованных особ Германии[55]55
  16 и 17 июня 1860 г. в Баден-Бадене встретились немецкие государи и прусский принц-регент Вильгельм, с одной стороны, и Наполеон III– с другой. Встреча не оправдала надежд Наполеона III, который, стремясь захватить немецкие земли по левому берегу Рейна, настойчиво добивался сделки с Пруссией за счет мелких немецких государств; в то же время благодаря этой встрече Пруссия стала играть решающую роль в области внешней политики Германии.


[Закрыть] В свиту принца-регента войдут: начальник военной канцелярии генерал фон Мантёйфель, генерал фон Альвенслебен, подполковник фон Шимельман, chef d'escadron [эскадронный командир. Ред.] фон Лоэ, гофмаршал граф фон Пюклер, тайный советник фон Иллер, секретарь регента г-н Боркман и князь фон Гогенцоллерн-Зигмаринген, глава кабинета и член королевской фамилии. Читатель вспомнит, что в связи с частным письмом принца-регента английскому принцу-супругу, перехваченным в Лондоне и сообщенным оттуда Луи Бонапарту [См. настоящий том, стр. 59–60. Ред.] последний настаивал на личном свидании с принцем-регентом, считая такое свидание наилучшим способом рассеять недоразумение, казалось, возникшее между Францией и Пруссией. Вскоре затем, при посещении принцем-регентом Саарбрюккена и Трира, пограничных с Францией городов, Луи-Наполеон снова дал понять, что он не прочь воспользоваться этим случаем для встречи с принцем. Однако это предложение было отклонено. Тем временем распространился слух, что принц-регент собирается пробыть в течение месяца в Баден-Бадене; тогда королю Баварии Максу [Максимилиану II. Ред.] пришло в голову предложить регенту устроить на водах нечто вроде конференции с южногерманскими государями, стремящимися к дружественному соглашению с Пруссией, и на этом съезде продемонстрировать единый фронт против Франции. В то время как принц-регент сразу ухватился за этот проект, принятый также великим герцогом Баденским, королем Вюртембергским и великим герцогом Гессен-Дармштадтским, французский посол в Берлине в одно прекрасное утро официально сообщил прусскому министру иностранных дел г-ну фон Шлейницу, что его августейший государь, в целях рассеять недоверие, невинным объектом которого, по-видимому, является Франция, полагает, что дружеское свидание в Баден-Бадене с нынешним главой прусского государства было бы великим благом как для Германии, так и для Франции. Прусский министр ответил, что и Пруссия является жертвой несправедливых подозрений, которые, однако, едва ли можно рассеять подобным свиданием, и что, кроме того, негласная конференция немецких государей уже созвана в Баден-Бадене. Тогда, еще раз запросив Париж, французский посол ответил, что Луи-Наполеон был бы в высшей степени рад предстать перед возможно большим числом немецких государей и что, кроме того, он намерен сделать лично некое важное, не терпящее дальнейшего отлагательства сообщение. Тут сопротивление Гогенцоллерна было сломлено. Немедленно в Берлине была получена из Вены депеша с выражением неудовольствия Австрии по поводу предстоящего свидания, но прочие германские дворы были более или менее успокоены циркулярной нотой прусского министра иностранных дел. В результате этой ноты король Ганновера сегодня утром неожиданно прибыл в Берлин и сам изъявил готовность сопровождать принца-регента в Баден-Баден, и тогда принц по телеграфу вызвал на конференцию также короля Саксонии. Едва ли нужно прибавлять, что герцоги Кобург-Готский и Нассауский тоже последуют за прочими.

Таким образом, собрание немецких государей, задуманное первоначально как демонстрация против Франции, превратилось в нечто вроде утреннего приема, устроенного Луи Бонапартом на германской земле, в присутствии толпы королей, великих герцогов и прочих мелких властителей Германского союза. Все это выглядит так, словно принц-регент приносит свое раскаяние в грехе, в который он впал, выразив подозрения насчет агрессивных планов французского узурпатора, а всякая княжеская мелкота собирается принять меры предосторожности, дабы их старший confrere [собрат. Ред.] не продал их общему врагу. Пример такого унижения коронованных особ перед Квазимодо французской революции был, как известно, подан королевой Викторией и сардинским королем[56]56
  Имеется в виду политика заигрывания с Наполеоном III, проводившаяся правительствами Англии и Сардинского королевства. Как Англия, так и Сардиния добивались исключительного союза с Францией.


[Закрыть]. Личное свидание царя с героем декабря в Штутгарте в 1857 г.[57]57
  Штутгартское свидание между Наполеоном III и Александром II в сентябре 1857 г. преследовало цель установления тесного дипломатического сотрудничества между Россией и Францией, наметившегося еще на Парижском конгрессе в 1856 году. На нем обсуждались вопросы о Дарданеллах, о Дунайских княжествах, о судьбах Италии и другие. Наполеон III безуспешно попытался поднять польский вопрос. Результатом штутгартского свидания не явилось заключение какого-либо дипломатического соглашения, но оно обнаружило стремление как России, так и Франции к обоюдному сотрудничеству.


[Закрыть] могло удивить только политиканов – завсегдатаев кафе, которые дали ввести себя в обман показным кокетничанием петербургского двора догматами легитимизма. Встреча Габсбурга в Виллафранке со своим победителем после сражения при Сольферино носила характер делового свидания, но не была актом вежливости. Принцу-регенту, вместе с группирующимися вокруг него звездами малых величин, нет нужды ни просить о союзе, подобно Виктории и Виктору-Эммануилу, ни устраивать заговора, подобно Александру II, ни заглаживать свое поражение, подобно Францу-Иосифу; однако оставляя в стороне мотивы, принц-регент может сослаться на общий прецедент, установленный более высокими особами. Во всяком случае, приняв предложение Луи Бонапарта, он серьезно повредил своей искусственной популярности, тем более, что всего лишь за несколько недель перед тем Бонапарт имел наглость в депеше своего министра иностранных дел г-на де Тувенеля намекнуть великим герцогам Гессен-Дармштадта и Бадена, что впредь они должны подписывать свои письма французскому императору словами «Votre frere et serviteur» [ «Ваш брат и покорный слуга». Ред.]. Такова действительно была формула, придуманная Наполеоном I для немецких государей, участников Рейнского союза, покровителем которого он был и в который входили Баден и Гессен-Дармштадт, равно как Вюртемберг, Бавария и другие немецкие государства[58]58
  Рейнский союз – объединение немецких государств Южной и Западной Германии, основанное под протекторатом Наполеона I в июле 1806 года. Создание такого союза в Германии удалось Наполеону в результате разгрома Австрии в 1805 году. В состав союза вошло 16, а затем еще 5 государств, которые стали фактически вассалами наполеоновской Франции. Союз распался в 1813 г. после поражений наполеоновской армии в Германии.


[Закрыть]. Чтобы не позволить Луи Бонапарту заставить глубоко оскорбленных монархов Бадена и Гессен-Дармштадта принять в свое общество г-на де Тувенеля, принц-регент и его коронованные компаньоны с общего согласия не включили в свою свиту министров иностранных дел; но неужели эти господа и впрямь воображают, что оскорбление было нанесено им слугой, а не хозяином?

Что касается «важного сообщения», которое голландский спаситель общества собирается сделать коронованным властителям Германии, то с полным основанием можно предполагать, что, подражая приемам Меттерниха на конгрессах в Вене, Ахене, Троппау, Лайбахе и Вероне[59]59
  Голландским спасителем общества Маркс называет Наполеона III, который был одним из сыновей брата Наполеона I Луи Бонапарта, занимавшего голландский престол в 1806–1810 годах.
  О Венском конгрессе см. примечание 43.
  Конгрессы Священного союза (реакционного объединения европейских монархов, основанного в 1815 г. царской Россией, Австрией и Пруссией) происходили в 1818 г. в Ахене, в 1820–1821 гг. в Троппау (Опава) и Лайбахе (Любляна) и в 1822 г. в Вероне. Усилия всех этих конгрессов были направлены на подавление буржуазных революций и национально-освободительных движений в европейских странах. Именно в этих целях Лайбахский конгресс принял решение о посылке австрийских войск в Италию, а конгресс в Вероне – о французской интервенции в Испанию.


[Закрыть], Луи-Наполеон сделает все от него зависящее, дабы убедить принца-регента в существовании обширного заговора революционеров, прилагающих все усилия к тому, чтобы вызвать конфликт между Францией и Пруссией, дабы установить господство красной республики в Париже и центральной республики в Германии. Все бонапартистские органы печати в Швейцарии, Бельгии и Германии вот уже две недели полны статей, содержащих такого рода мрачные намеки, а тайный агент Бонапарта в Женеве – всем известный немецкий естествоиспытатель [Фогт. Ред.] – уже с торжеством возвестил, что яростные антибонапартистские выпады германской прессы будут в самом скором времени пресечены соответствующими властями.

В то время как принцу-регенту и его германским dii minorum gentium [буквально: «младшим богам»; в переносном смысле: «второразрядным величинам». Ред.] предстоит, таким образом, убедиться в необходимости сомкнуться вокруг главного спасителя общества, новая брошюра г-на Абу «Император Наполеон III и Пруссия»[60]60
  Имеется в виду брошюра: Ed. About. «La Prusse en 1860». Paris, 1860 (Эд. Абу. «Пруссия в 1860 году». Париж, 1860).


[Закрыть], напротив, ставит своей целью обработать прусский народ. Хотя до сих пор эта брошюра в Германии не распространяется, несколько экземпляров случайно попало в Берлин, и в другой своей корреспонденции я уже сообщил вам самые интересные места из этого новейшего тюильрийского манифеста[61]61
  Речь идет о корреспонденции «Император Наполеон III и Пруссия», в которой Маркс приводит извлечения из памфлета Абу. Корреспонденция не содержит каких-либо комментариев или замечаний Маркса и поэтому не включена в настоящее издание.


[Закрыть]. Прусский народ, – говорит оракул с берегов Сены, – должен выбирать между феодализмом Австрии и демократическим принципом французской империи. Лишь с помощью последнего германский народ – конечно, при условии предоставления своему могущественному соседу некоторых материальных гарантий – может надеяться осуществить единство, которого он столь сильно жаждет. Весьма поверхностно охарактеризовав недостатки нынешнего прусского правительства, автор брошюры принимается просвещать пруссаков насчет истинной природы «демократического принципа», столь характерного для французской Второй империи; коротко говоря, этот принцип состоит в избрании главы Империи «всеобщим голосованием», как принято это называть в современной Галлии. Правда – и г-н Абу едва ли посмеет это отрицать – во Франции все виды свободы конфискованы в пользу голландского авантюриста, но ведь эта конфискация основывалась на всеобщем голосовании. Вот каким путем, с помощью Франции и на той же самой демократической основе, в Германии должна быть воздвигнута тевтонская империя под властью Гогенцоллерна. Вся операция весьма проста. Пруссия должна лишь уступить Франции часть своих «законных» владений и в то же время, апеллируя ко всеобщему голосованию, вторгнуться во владения мелких государей; таким образом из феодального государства она сразу превратится в демократическое. Следует признать, что этот новый «демократический принцип», открытый Луи Бонапартом и его сикофантами, отнюдь не представляет собой какого-либо новшества; напротив, в течение приблизительно двух столетий он процветал на святой Руси. Династия Романовых была посажена на престол всеобщим голосованием. С того времени демократия господствует от Немана и до Амура. Быть может, пророки нового «демократического принципа» возразят, что Романовы были избраны свободно, что апелляции к народу не предшествовал никакой coup d'etat [государственный переворот. Ред.] и что по их восшествии на престол общее осадное положение не ограничивало права избирателей надлежащими рамками «демократического принципа». Во всяком случае, поскольку Луи Бонапарт не в состоянии сделаться «законным» государем, самое лучшее, что он может сделать, это превратить своих братьев – государей Италии и Германии – в «демократических» монархов по образцу малой Империи. Разумеется, римские императоры не были подлинными «демократическими» государями, ибо современный прогресс требует, чтобы к принципу «всеобщего голосования» был привит принцип наследственной монархии, так что если какому-либо молодцу когда-нибудь так или иначе удалось узурпировать трон и обставить эту узурпацию комедией всеобщих выборов, то предполагается, что его династия должна навсегда остаться живым воплощением всеобщей воли народа (volonte generale Руссо).

В другой корреспонденции я предполагаю дать обзор нынешней стадии шлезвиг-гольштейнских осложнений, сообщающих конференции в Баден-Бадене ее настоящее значение. Сегодня я ограничусь упоминанием о том, что 10 июня в замке Кронборг состоялось свидание между шведским и датским королями [Карлом XV и Фредериком VII. Ред.]. За две недели до этого свидания шведский министр иностранных дел направил датскому министру иностранных дел ноту, в которой намекалось, что было бы весьма желательно, чтобы в свите датского короля не оказалось лиц, встреча с которыми была бы неприятна его величеству шведскому королю. Другими словами, датскому королю было предложено удалить из своей свиты свою жену графиню Даннер, ci-devant [бывшую. Ред.] мадемуазель Расмуссен. А потому датский король счел уместным оставить свою любовницу дома.

Написано К. Марксом 13 июня 1860 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5986, 30 июня 1860 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского