Текст книги "Собрание сочинений, том 15"

Автор книги: Карл Генрих Маркс

Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 61 страниц)

II

Лондон, 14 июля 1860 г.

После данного мною в последнем письме обзора фабричных отчетов сэра Джона Кинкейда и г-на Редгрейва, мне остается еще упомянуть об отчете г-на Роберта Бейкера, фабричного инспектора Ирландии и части Чешира, Ланкашира, Глостершира, Йоркшира, Стаффордшира, Лестершира, Херефордшира, Шропшира, Вустершира и Уорикшира. Общее число несчастных случаев в округе г-на Бейкера составляет 601, из которых на долю детей приходилось только 9 %, а 33 % падало на лиц старше 18 лет. Более внимательное изучение этих несчастных случаев показывает, во-первых, что доля несчастных случаев по отношению к общему числу работающих является наибольшей в тех отраслях промышленности, где машины не подлежат контролю закона, и, во-вторых, что на текстильных фабриках, где употребляются одинаковые машины, большая часть несчастных случаев приходится на наиболее крупные предприятия. Относительно 198565 фабричных рабочих, принадлежащих к округу г-на Бейкера, последний приводит следующие цифры за второе полугодие.

Число Число несчастных случаев, занятых лиц вызванных машинами

На всех этих текстильных фабриках машины ограждаются, т. е. снабжаются такими приспособлениями для безопасности занятых на них рабочих, которые предписаны охранительными положениями фабричного закона. Если мы обратимся, например, к Ноттингему, где большое число лиц, в особенности детей, работает у машин, не снабженных предписанными законом защитными приспособлениями, то мы увидим, что в 1859 г. в журналы главной больницы было занесено 1500 несчастных случаев, а в журналы диспансера – 794; таким образом, общее число несчастных случаев составило 2294, причем число работающих не превышает 62583 человек. Следовательно, число несчастных случаев в городе Ноттингеме составляет 1 на каждые 27 человек – пропорция, по сравнению с которой число несчастных случаев на текстильных фабриках, подлежащих действию охранительного законодательства, кажется почти ничтожным. Далее, в Бирмингеме, где имеется множество различных предприятий, связанных и не связанных с применением механической силы, где имеются только две небольших текстильных фабрики и где вообще не существует обязательных защитных приспособлений для машин, у которых работают молодые рабочие, отношение числа несчастных случаев к числу занятых на предприятиях составляло 1 к 34. Огромная польза, вытекающая из охранительных положений фабричного закона и более широкого принудительного их применения, становится также очевидной, если мы сравним общее число несчастных случаев, доведенных до сведения всех инспекторов, за полугодия, окончившиеся 31 октября 1845 г. и 30 апреля 1846 г., с их числом за полугодия, окончившиеся в октябре и апреле 1858 и 1859 годов. За этот последний период общее уменьшение числа несчастных случаев составляло 29 %, хотя число рабочих возросло, по минимальным подсчетам, на 20 %.

Что касается распределения несчастных случаев между крупными и мелкими предприятиями, то, по моему мнению, решающее значение имеют следующие факты, сообщенные г-ном Бейкером. За последнее полугодие из 758 хлопчатобумажных фабрик его округа, на которых работают 107000 человек, все имевшие место несчастные случаи произошли на 167 фабриках, на которых работает около 40000 человек. Таким образом, на 591 фабрике, где работали 67000 человек, ни одного несчастного случая не произошло. Аналогичным образом, из 387 мелких предприятий все несчастные случаи произошли на 28; из 153 льнопрядильных фабрик все несчастные случаи произошли на 45 фабриках, а из 774 шелкоткацких фабрик все несчастные случаи произошли на 14 фабриках. Таким образом, в каждой отрасли промышленности на большом числе фабрик не было ни одного несчастного случая, связанного с машинами, и во всех отраслях промышленности большинство несчастных случаев произошло на самых крупных фабриках. Это последнее явление г-н Бейкер пытается объяснить двумя причинами: во-первых, тем, что на наиболее крупных фабриках переход от старых машин, не снабженных защитными приспособлениями, к новым происходит сравнительно очень медленно и постепенно, и, во-вторых, тем, что на этих крупных предприятиях быстрота сосредоточения рабочих рук в одном месте увеличивается в той же мере, в какой ослабевает моральный контроль над такими предприятиями.

«Обе эти причины», – говорит г-н Бейкер, – «играют самую определенную роль в возникновении несчастных случаев. Что касается первой причины, то сохранившиеся старые машины, которые никогда не снабжались защитными приспособлениями и где втягивающие части колес все еще существуют, оказываются вследствие этого тем более губительными, что рабочие, имея дело с безопасными новыми машинами, забывают об опасностях, связанных с работой на старых машинах. Что же касается второй причины, то работа на машинах, приводимых в движение неизменной механической силой, иногда достигающей тысячи лошадиных сил, постоянное стремление сберечь каждую минуту неизбежно приводят к опасным последствиям. На таких фабриках мгновения являются элементами прибыли, и от каждого человека требуется, чтобы он ежесекундно напрягал все свое внимание. Пользуясь выражением Либиха, здесь можно наблюдать постоянную борьбу между жизнью и неорганическими силами, причем умственная энергия должна играть руководящую роль, а животная энергия должна сообразовываться в своих движениях с вращением веретен. Рабочие не должны отставать, несмотря на напряжение, вызываемое чрезмерным возбуждением или чрезмерной жарой; ни на одну секунду нельзя прекращать работу, перенося свое внимание на различные происходящие кругом движения, ибо каждое промедление сопряжено с убытком. Поэтому, когда внимание рабочего направляется не туда, куда нужно, он кладет пальцы на колеса, которые считаются безопасными, – в силу ля своего положения, или в силу медленности своего вращения. Спеша произвести определенное количество фунтов пряжи в определенное время, рабочие забывают смотреть под свои машины и следить за их маленькими «присучальщиками». Поэтому многие несчастные случаи происходят от так называемой собственной неосторожности».

За последнее полугодие все текстильные предприятия, за исключением шелкоткацких фабрик, весьма процветали как в Ирландии, так и в английских округах, подведомственных г-ну Бейкеру. Единственное препятствие, которое, по-видимому, удерживало отдельные отрасли промышленности в определенных границах, заключалось в растущем недостатке сырья. В хлопчатобумажной промышленности никогда еще не наблюдалось такого строительства новых фабрик, таких новых систем расширения производства и такого спроса на рабочие руки. Самым замечательным явлением были новые меры, предпринятые в поисках сырья. Так, в Белфасте была основана ассоциация по снабжению льном по образцу ланкаширской ассоциации по снабжению хлопком. В то время как за пятилетие, окончившееся в 1853 г., средний ввоз льна, вместе с урожаем льна в Ирландии, составлял 113409 тонн в год, за последнее пятилетие, окончившееся в 1858 г., соответствующая цифра составляла только 101672 тонны, т. е. обнаружила сокращение на 12000 тонн в год, хотя ежегодная стоимость экспорта увеличилась на 1 миллион фунтов стерлингов. Цена шерсти, уже и без того стоявшая выше среднего уровня в период, который охватывают последние фабричные отчеты, позднее непрерывно возрастала. Постоянными факторами этого роста цен на шерсть можно считать быстрое расширение шерстоткацких фабрик и увеличение спроса на баранину как в Великобритании, так и в колониях. В качестве случайной причины, грозящей сокращением обычных поставок шерсти, следует рассматривать особые условия настоящего сезона, так как в течение зимы вследствие плохого или неправильного питания пало много овец, а весной погибло много ягнят вследствие холода, недостатка питания и некоей болезни, от которой животные умирали в несколько часов.

Единственной отраслью промышленности, положение которой за последние шесть месяцев серьезно ухудшилось вследствие заключения англо-французского торгового договора[67]67
  Об англо-французском торговом договоре см. примечание 8.


[Закрыть] и опасения иностранной конкуренции, является шелковая промышленность. Влияние этих обстоятельств сказывалось постепенно; в момент, когда пишется эта корреспонденция, более 13000 ткачей находятся без работы в одном только Ковентри, где остановились все станки. Кризис этот тем более заслуживает сожаления, что, как я указывал в корреспонденции по поводу фабричных отчетов 1859 г., в Ковентри образовалось множество домашних шелковых фабрик, на которых работали рабочие вместе со своими семьями, лишь изредка пользуясь наемным трудом. С начала 1860 г. число таких фабрик значительно возросло. В сущности, эти фабрики представляют собой возвращение к прежней домашней промышленности, с той лишь разницей, что на них применяются паровые машины, однако они совершенно отличны от новой кооперативной системы Ланкашира и Йоркшира. Здесь домовладелец является хозяином, а ткач – арендатором двигателя; иногда, кроме своей собственной семьи, он использует еще и труд посторонних рабочих. Свои два станка он либо полностью выкупил или приобрел в кредит, выплачивая за них еженедельно определенную сумму, либо арендует, например, у своего домовладельца, который является строителем и спекулянтом. Кроме того, он арендует необходимый двигатель. Говорят, что в настоящее время между работой, производимой на станке, принадлежащем ткачу, и работой, выполняемой на станке, принадлежащем хозяину, наблюдается почти та же разница, что и между французской лентой и лентой английской. Тем не менее опасаются – и г-н Роберт Бейкер в своем отчете, по-видимому, разделяет эти опасения, – что этот домашний труд, использующий механическую силу, не сможет противостоять торговым потрясениям. Возможно, что английский фабрикант, для того чтобы справиться со своим французским соперником, будет вынужден прибегнуть к использованию крупного капитала, а это неизбежно погубит домашние шелковые фабрики, конкурирующие с ним у самых его дверей.

Написано К. Марксом 10 и 14 июля 1860 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» №№ 6016 и 6032; 6 и 24 августа 1860 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

К. МАРКС
ИНТЕРЕСНЫЕ НОВОСТИ ИЗ СИЦИЛИИ. – ССОРА ГАРИБАЛЬДИ С ЛАФАРИНОЙ. – ПИСЬМО ГАРИБАЛЬДИ

Лондон, 23 июля 1860 г.

Согласно телеграмме, полученной сегодня из Палермо, подготовка полковником Медичи атаки против Милаццо заставила неаполитанского короля отдать приказ о полной эвакуации Сицилии неаполитанской армией и об отступлении этой последней в его континентальные владения. Хотя эта телеграмма нуждается в подтверждении, представляется бесспорным, что дело Гарибальди подвигается вперед, несмотря на болезни, от которых страдают его войска, и на дипломатические интриги, которыми докучают его правительству.

Открытый разрыв Гарибальди с партией Кавура, проявившийся в изгнании из Сицилии отъявленного интригана Лафарины и синьоров Гришелли и Тотти, корсиканцев по происхождению и бонапартовских полицейских агентов по профессии, вызвал чрезвычайно противоречивые комментарии европейской печати. Частное письмо Гарибальди к одному из лондонских друзей[68]68
  Письмо Гарибальди летом 1860 г. одному из знакомых Маркса – англичанину Грину свидетельствует о стремлении Гарибальди к тому, чтобы борьба итальянского народа за национальное объединение страны и ее освобождение от иностранного господства велась независимо от политики Наполеона III.


[Закрыть], с содержанием которого меня ознакомили, разрешив сообщить в «Tribune» основные его положения, не оставляет никакого сомнения относительно действительного положения вещей. Письмо Гарибальди было написано еще до его декрета от 7-го числа сего месяца, согласно которому все три вышеупомянутых интригана были удалены с острова, но тем не менее оно полностью разъясняет сущность споров между генералом и министром, между популярным диктатором и династическим великим визирем, короче говоря, – между Гарибальди и Кавуром. Последний, заключив тайное соглашение с Луи Бонапартом, которого Гарибальди клеймит словами «cet homme faux» («этот лживый человек») и с которым, как он предсказывает, «ему придется в одно прекрасное утро скрестить шпагу», – твердо решил аннексировать одну за другой те части итальянской территории, которые могут быть завоеваны мечом Гарибальди или вырваны из вековой зависимости народными восстаниями. Этот процесс постепенного территориального присоединения к Пьемонту должен был сопровождаться одновременно процессом «компенсации» в пользу Второй империи. Подобно тому как за Ломбардию и герцогства пришлось заплатить Савойей и Ниццей, аннексию Сицилии пришлось бы компенсировать Сардинией и Генуей; каждый новый акт сепаратного присоединения влечет за собой новую сепаратную дипломатическую сделку с покровителем Пьемонта. Вторичное расчленение Италии в интересах Франции, помимо того, что оно означало бы покушение на целостность и независимость Италии, сразу задушило бы патриотическое движение в Неаполе и Риме. Распространение убеждения, что ради объединения под властью Пьемонта Италия должна становиться все меньше и меньше, дало бы возможность Бонапарту сохранить в Неаполе и Риме особые правительства, номинально независимые, но практически находящиеся в вассальной зависимости от Франции. Поэтому Гарибальди считает своей главной задачей устранение всякого повода для французского дипломатического вмешательства, но, как он понимает, этого можно достигнуть лишь в том случае, если движение сохранит свой чисто народный характер и не будет стоять ни в какой связи с планами чисто династического расширения. Как только Сицилия, Неаполь и Рим будут освобождены, наступит момент для их присоединения к королевству Виктора-Эммануила, если последний возьмет на себя управление ими и их защиту не только от Австрии, врага с фронта, но и от Франции, врага с тыла. Быть может, слишком полагаясь на добрую волю английского правительства и на затруднительное положение Луи Бонапарта, Гарибальди рассчитывает, что до тех пор, пока он не присоединяет к Пьемонту никакой территории и в деле освобождения Италии опирается исключительно на итальянское оружие, Луи Бонапарт не посмеет вмешаться и открыто нарушить те принципы, под предлогом которых он начал итальянский крестовый поход. Как бы то ни было, достоверно одно, что план Гарибальди, независимо от того, будет он успешно осуществлен или нет, является единственным планом, который при нынешних обстоятельствах может в какой-то степени способствовать не только избавлению Италии от ее давних тиранов и внутренних распрей, но и ее освобождению из когтей нового французского протектората. Именно для того, чтобы помешать осуществлению этого плана, Кавур и отправил в Сицилию Лафарину в сопровождении двух братьев-корсиканцев.

Лафарина – уроженец Сицилии, где он выделялся в 1848 г. среди революционеров не столько действительной энергией или замечательными подвигами, сколько своей ненавистью к республиканской партии и интригами с пьемонтскими доктринерами. После поражения сицилийской революции Лафарина во время своего пребывания в Турине опубликовал объемистую историю Италии[69]69
  Речь идет о произведении Дж. Лафарины: «Storia d'Italia dal 1815 al 1850». Vol. I–VI, Torino, 1851–1852(«История Италии с 1815 по 1850 год». Тт. I–VI, Турин, 1851–1852).


[Закрыть], в которой изо всех сил превозносит Савойскую династию и клевещет на Мадзини. Душой и телом преданный Кавуру, он заразил «Национальное общество борьбы за единство Италии»[70]70
  Имеется в виду «Национальное общество» – политическая организация либерально-монархического направления, созданная в 1856 г. в Турине и других городах итальянским политическим деятелем Дж. Паллавичино и агентом Кавура Лафариной в целях пропаганды идеи объединения Италии под главенством Савойской династии и использования для этой цели национальных сил страны. Активное участие в деятельности общества принимал и Гарибальди, представлявший революционное крыло этой организации, однако решающая роль в «Национальном обществе» принадлежала ставленникам Кавура.


[Закрыть] бонапартистским духом; став председателем этой организации, он воспользовался ею не для того, чтобы содействовать, а для того, чтобы мешать всяким попыткам независимого национального выступления. В полном соответствии со своей прошлой деятельностью, при первых же слухах о намеченной экспедиции Гарибальди в Сицилию Лафарина осмеивал и поносил самую мысль о подобной экспедиции. Когда же, тем не менее, были предприняты непосредственные шаги по подготовке этого отважного предприятия, Лафарина использовал все возможности «Национального общества», для того чтобы помешать этому делу. Когда же его происки оказались не в состоянии ослабить решимость генерала и его солдат и когда, наконец, экспедиция отправилась в путь, Лафарина с циничной усмешкой разразился потоком самых мрачных предсказаний, беря на себя смелость предрекать немедленный и полный крах всей затеи. Но стоило только Гарибальди взять Палермо и объявить себя диктатором, как Лафарина поспешил присоединиться к нему, получив от Виктора-Эммануила или, вернее, от Кавура, полномочия принять на себя управление островом от имени короля немедленно после того, как население выскажется за присоединение острова к Пьемонту. Будучи, как он сам признает, вначале весьма любезно принят Гарибальди, несмотря на свое зловещее прошлое, Лафарина тотчас же стал разыгрывать из себя хозяина, интриговать против правительства Криспи, устраивать заговоры с французскими полицейскими агентами, собирать вокруг себя либеральных аристократов, желающих закончить революцию голосованием о сепаратном присоединении острова к Пьемонту и, вместо того чтобы заняться подготовкой необходимых мероприятий с целью изгнания неаполитанцев из Сицилии, стал строить планы вытеснения с общественных постов сторонников Мадзини и других людей, на которых не мог положиться его хозяин Кавур.

Криспи, против правительства которого Лафарина в первую очередь направил свои интриги, долгое время находился в изгнании в Лондоне, где он принадлежал к числу друзей Мадзини, и целью всей его деятельности было освобождение Сицилии. Весной 1859 г. он с большим риском, под валашским именем и с валашскими документами, поехал в Сицилию, побывал во всех крупных сицилийских городах и разработал план восстания, которое должно было начаться в октябре. События, разыгравшиеся осенью[71]71
  Осенью 1859 г. достигло значительного размаха движение населения Пармы, Модены, Тосканы и Романьи за присоединение к Пьемонту. Временные правительства, созданные в этих государствах, уже располагали значительной армией, находившейся под общим руководством Гарибальди. Перед лицом угрозы нападения со стороны Австрии и Неаполитанского королевства Гарибальди 5 октября обратился с воззванием к населению всей Италии, организовал национальную подписку для покупки вооружения и объявил о своем намерении предпринять освободительный поход в Королевство обеих Сицилий.


[Закрыть], заставили отложить восстание сначала до ноября, а затем до настоящего года. Тем временем Криспи обратился к Гарибальди, который, отказавшись от участия в организации восстания, обещал оказать ему помощь, после того как оно начнется и в достаточной мере окрепнет, тем самым показав подлинные настроения сицилийцев. Во время экспедиции Криспи вместе со своей женой – единственной женщиной в экспедиции – сопровождал Гарибальди и принимал участие во всех боях, причем жена его руководила оказанием помощи больным и раненым. Именно этого-то человека синьор Лафарина и вознамерился в первую очередь выкинуть за борт, втайне, конечно, надеясь, что вслед за ним ему удастся избавиться и от самого диктатора. Из уважения к Виктору-Эммануилу и под сильным давлением либеральных аристократов Гарибальди, хотя и против своей воли, все же согласился на образование нового правительства и на отставку Криспи, которого он, впрочем, оставил при себе в качестве личного советника и друга. Но как только Гарибальди пошел на эту жертву, он увидел, что на отставке правительства Криспи настаивали лишь для того, чтобы навязать ему кабинет, который только номинально являлся правительством Гарибальди, а по существу находился в руках Лафарины или Кавура. Поощряемый Лафариной и полагаясь на покровительство Кавура, этот кабинет очень скоро свел бы на нет весь его план освобождения и использовал бы все свое влияние в стране против ниццского выскочки, как уже стали называть Гарибальди. Именно в этот момент Гарибальди спас не только свое собственное дело, но и дело Сицилии и Италии: он изгнал Лафарину и обоих братьев-корсиканцев, принял отставку министров – ставленников Лафарины и назначил патриотическое правительство, среди членов которого мы можем упомянуть синьора Марио.

Написано К. Марксом 23 июля 1860 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 6018, 8 августа 1860 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

Ф. ЭНГЕЛЬС
ОБОРОНА БРИТАНИИ

План национальной обороны Англии, только что представленный на рассмотрение парламента[72]72
  «Report of the Commissioners appointed to consider the Defences of the United Kingdom; together with the Minutesof Evidence and Appendix». London, 1860 («Отчет уполномоченных, назначенных с целью ознакомления с состоянием оборонительных сооружений Соединенного королевства; с протоколом показаний и приложением». Лондон, 1860).


[Закрыть], предлагает направить все средства на укрепление портов и некоторых второстепенных сооружений, достаточных лишь для защиты наиболее крупных гаваней страны от нападений небольших неприятельских эскадр, а также на создание крупных сильно укрепленных фортов в Дувре и Портленде с целью обеспечить защищенную стоянку для флотилий и отдельных судов. Предполагается все средства израсходовать на оборону периферии страны, береговой линии, доступной нападению неприятельского флота; а так как невозможно укрепить береговую линию на всем ее протяжении, то для этого избрали несколько важных пунктов, главным образом морские арсеналы и порты. Внутренняя часть страны полностью брошена на произвол судьбы.

Итак, раз Англия теперь признает, что ее военные корабли уже не защищают ее более и что она должна прибегнуть к фортификации как к средству национальной обороны, то, само собой разумеется, она прежде всего должна оградить от нападения свои морские арсеналы, колыбель ее флота. Никто не станет сомневаться, что Портсмут, Плимут, Пембрук, Ширнесс и Вулидж (или любой другой пункт, выбранный вместо него) должны быть настолько укреплены, чтобы быть в состоянии отразить любое нападение с моря и выдержать в течение определенного времени правильную осаду с суши. Однако совершенно нелепо называть предупредительные меры против такой опасности планом национальной обороны. В действительности, для того чтобы этот план соответствовал своему названию, по-видимому, необходимо его значительно усложнить и выделить на его осуществление гораздо больше средств, чем это требуется лишь для защиты портов.

Страна, которая, подобно Франции или Испании, подвержена опасности вторжения со стороны своих сухопутных границ и в равной степени – нападению с моря и высадке десантов на ее побережье, вынуждена превращать свои военно-морские базы в первоклассные крепости. Тулон, Картахена, Генуя, даже Шербур могут стать объектом комбинированного нападения, подобного тому, которое уничтожило арсеналы и портовые сооружения Севастополя[73]73
  Во время Крымской войны 1853–1856 гг. Севастополь подвергся осаде англо-французских и турецко-сардинских войск. 349 дней продолжалась героическая Севастопольская оборона 1854–1855 годов. В ходе боев город подвергся большим разрушениям.


[Закрыть]. Они должны поэтому иметь очень сильно укрепленный сухопутный фронт, с отдельными фортами, которые не допускали бы бомбардировки портовых сооружений. Но это неприменимо по отношению к Англии. Предположим даже, что поражение ее военного флота на один момент поставило бы под сомнение превосходство Англии на море; даже в этом случае вторгшаяся армия, высадившись на территории Британии, никогда не смогла бы рассчитывать на свободу своих коммуникаций, и потому ей пришлось бы действовать быстро и решительно. Эта вторгшаяся армия оказалась бы не в состоянии предпринять правильную осаду; но если бы даже она и смогла предпринять осаду, ни один здравомыслящий человек не будет рассчитывать на то, что завоеватель станет спокойно сидеть перед Портсмутом и тратить свои средства на продолжительную осаду, вместо того чтобы идти прямо на Лондон и добиваться решения главной задачи, пока его моральное и материальное превосходство находятся на самом высоком уровне. Если дело дойдет до того, что неприятель сможет беспрепятственно высадить в Англии войска и перебросить материальную часть, достаточные для наступления на Лондон, и в то же время осадить Портсмут, Англия окажется на краю гибели, причем никакие береговые форты вокруг Портсмута не смогут ее спасти. Сказанное о Портсмуте относится и к другим морским арсеналам. Пусть морской фронт будет по возможности укреплен, но на сухопутном фронте все, что не входит в задачу удержать противника на достаточно далеком расстоянии, чтобы не допустить бомбардировки портов и защитить их от правильной двухнедельной осады, является совершенно излишним. Но если судить по смете и некоторым планам предполагаемых оборонительных сооружений Портсмута, опубликованным в лондонской газете «Times», речь идет об огромном расходовании кирпича и извести, о сооружении рвов и парапетов, о расходовании денежных, а в случае войны и людских ресурсов. По-видимому, военные инженеры положительно упиваются этими блестящими возможностями создавать планы укреплений, которые так долго были для них недозволенной роскошью. Англии грозит опасность обрасти фортами и батареями, которые появятся быстро, как грибы, и разрастутся, подобно ползучим растениям в тропических лесах. Правительство, по-видимому, настаивает на осуществлении этих планов, чтобы оправдать затраты; однако показная сторона и явится главным результатом всех этих великолепных сооружений.

До тех пор, пока порты не обеспечены против coup de main [внезапного нападения. Ред.], до тех пор возможны вторжения с исключительной целью разрушить какой-нибудь из них и тут же отступить. Таким образом, они служат, так сказать, предохранительными клапанами для Лондона. Но коль скоро порты будут подготовлены к отражению нападения главных сил и даже будут в состоянии выдержать правильную двухнедельную осаду, – а эта подготовка, по-видимому, считается необходимой, – то для вторжения не остается другого объекта, кроме Лондона. Раз все более мелкие пункты защищены, вторжения местного характера оказываются уже бесцельными, вторжение должно идти на риск – либо уничтожить Англию, либо быть самому уничтоженным. Таким образом, самый факт укрепления портов ослабляет Лондон. Он заставляет вторгшуюся державу сосредоточить все свои силы на попытке сразу овладеть Лондоном. Лорд Пальмерстон говорит, что Лондон должен защищаться на суше. Положим, что так оно и будет; в таком случае, чем сильнее армия, тем в большей безопасности будет Лондон. Но откуда явится эта сильная армия, если Портсмут, Плимут, Чатам и Ширнесс и, пожалуй, Пембрук будут превращены в первоклассные крепости типа Шербура, Генуи, Кобленца или Кёльна, для защиты которых требуются гарнизоны от 15000 до 20000 человек? Итак, чем сильнее вы укрепляете порты, тем больше вы ослабляете Лондон и остальную страну. И это вы называете национальной обороной!

Во всяком случае, одно проигранное сражение решило бы судьбу Лондона, а учитывая огромную централизацию торговли страны и то обстоятельство, что занятие неприятелем Лондона полностью приостановит весь торгово-промышленный механизм Англии, не приходится сомневаться, что одно сражение решило бы судьбу всего королевства. Таким образом, в то время как предполагается истратить 12 миллионов на оборону портов, самое сердце страны должно остаться незащищенным, а его судьба должна зависеть от исхода одного сражения!

Надо сказать прямо: можно всячески самым рациональным образом укреплять порты – а этого можно достигнуть, затратив меньше половины той чрезмерной суммы, которую предполагается истратить на это, – но если вы желаете создания национальной обороны, то немедленно приступайте к укреплению Лондона. Бесполезно повторять вслед за Пальмерстоном, будто это невозможно. Такие же разговоры велись, когда нужно было укреплять Париж. Площадь, опоясанная непрерывной линией фортификаций вокруг Парижа, немногим меньше площади Лондона; линия фортов, окружающих Париж, имеет протяжение в 27 миль, а окружающая Лондон линия, проходящая в 6 милях от Черинг-Кросса, имеет длину в 37 миль. Эта линия дает правильное представление о среднем расстоянии фортов от центра, и удлинение этой линии на 10 миль не сделало бы ее слишком длинной, если соответствующая система железнодорожной связи по радиусам и по окружности облегчит быстрое передвижение резервов. Лондон, разумеется, нельзя укреплять кое-как, как это предлагает «Cornhill Magazine»[74]74
  «The Cornhill Magazine» («Корнхиллский журнал») – ежемесячный литературный журнал, выходит в Лондоне с 1860 года.


[Закрыть], по мнению которого достаточно шести больших фортов; число фортов должно быть равно по меньшей мере двадцати, но, с другой стороны, нет необходимости укреплять Лондон в столь же педантичном стиле, как Париж, ибо ему никогда не придется выдерживать осаду. Все, что требуется, это защитить его против coup de main, против средств, которые вторгшаяся армия сможет применить против него в течение двух недель после своей высадки. Можно обойтись без непрерывной линии фортификаций; если план обороны будет надлежащим образом подготовлен заранее, то такая линия с полным успехом может быть заменена укреплением деревень и групп домов на окраинах города.

Если бы Лондон был таким образом укреплен, а порты усилены с моря и защищены против энергичного, иррегулярного наступления с суши и даже против непродолжительной осады, Англия могла бы не опасаться никакого вторжения, причем все это потребовало бы затраты, примерно, 15 миллионов фунтов стерлингов. Порты потребуют всего не более 70000 регулярных войск и 15000 волонтеров; в то же время остальные линейные войска, милиция и волонтеры – скажем, 80000 линейных и милиционных войск и 100000 волонтеров – будут защищать полевые укрепления у Лондона или примут бой перед ним; между тем вся страна к северу от Лондона сохранит за собой полную свободу организовывать новые отряды волонтеров и базы для линейных и милиционных войск. При всех обстоятельствах неприятель был бы вынужден действовать; даже если бы он захотел, он не смог бы устоять перед притягательной силой большого укрепленного района Лондона, и у него не было бы иного выбора, как либо атаковать его и потерпеть поражение, либо ждать и тем самым с каждым днем увеличивать трудности своего положения.

Вместо этого правительственный план национальной обороны привел бы к такому положению, что если бы военные силы Англии состояли из 90000 человек линейных и милиционных войск и 115000 волонтеров, то гарнизоны должны были бы поглотить по меньшей мере 25000 регулярных войск и 35000 волонтеров, оставив для полевой армии, предназначенной защищать Лондон, 65000 человек регулярных войск и 80000 волонтеров, причем 35000 человек, настоятельная потребность в которых, видимо, была бы очень велика в день боя, сидели бы спокойно и в полной безопасности за каменными стенами, на которые никто и не собирался бы нападать. Но эта армия была бы ослаблена не только на 35000 человек, она была бы также лишена укрепленной позиции, из которой ее могла бы выгнать только правильная осада; ей пришлось бы послать 80000 своих плохо руководимых и неопытных волонтеров сражаться в открытом поле, и таким образом она вынуждена была бы действовать в гораздо менее благоприятных условиях, чем армия, расположенная так, как указано выше.

Написано Ф. Энгельсом около 24 июля 1860 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 6020, 10 августа 1860 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского