Текст книги "Собрание сочинений, том 22"

Автор книги: Карл Генрих Маркс

Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 53 страниц)

О ЧЕТВЕРТОМ ТОМЕ «КАПИТАЛА» МАРКСА[505]505
  Анонимная заметка «О четвертом томе «Капитала» Маркса» была написана Энгельсом в ответ на опубликование редакцией газеты «Vorwarts» № 266, 14 ноября 1894 г. в сообщении о выходе третьего тома «Капитала» неправильных сведений о характере рукописи четвертого тома и необоснованного предположения об отказе Энгельса от намерения его издать.
  О судьбе рукописи работы Маркса «Теории прибавочной стоимости» (IV том «Капитала») см. примечание 457.


[Закрыть]

В сообщении о выходе третьего тома «Капитала» Маркса, опубликованном газетой «Vorwarts», сказано, что от издания четвертого тома, который должен содержать историю теории, придется, очевидно, отказаться, так как,

«за исключением нескольких небольших заметок, не найдено никаких предварительных работ для заключительного тома его произведения».

Мы надеемся, что в этом отношении газета «Vorwarts» до некоторой степени ошибается. По крайней мере, Фр. Энгельс в предисловии ко второму тому «Капитала» дает нам несколько более обнадеживающие сведения. По этим сведениям, имеется относящаяся к 1861–1863 гг. рукопись: «К критике политической экономии», составляющая 1472 страницы в четвертую долю листа; в этой рукописи на стр. 220–972 имеется отдел: «Теории прибавочной стоимости», о котором Энгельс говорит: «Этот отдел содержит подробную критическую историю центрального пункта политической экономии, теории прибавочной стоимости… Я оставляю за собой право опубликовать критическую часть этой рукописи в виде книги IV «Капитала», причем из нее будут устранены многочисленные места, уже исчерпанные в книгах II и III»[506]506
  См. настоящее издание, т. 24, стр. 4 и 7.


[Закрыть].

Написано 22 ноября 1894 г.

Напечатано в журнале «Die Neue Zeit», Bd. 1, № 9, 1894–1895 гг.

Печатается по тексту журнала

Перевод с немецкого

ЛОНДОНСКОМУ КОММУНИСТИЧЕСКОМУ ПРОСВЕТИТЕЛЬНОМУ ОБЩЕСТВУ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ

Лондон, 6 декабря 1894 г. 41, Риджентс-нарк-род, Норд-Уэст

Уважаемый товарищ!

Прошу Вас передать Обществу мою искреннюю благодарность за дружеское поздравление по случаю дня моего рождения. Надеюсь, что Общество, которое четыре года тому назад уже отмечало свой полувековой юбилей, доживет до выпавших на мою долю 74 лет и что и тогда оно будет еще настолько полно сил и юношеской бодрости, чтобы отпраздновать также и свое столетие.

С искренним приветом

Ваш Ф. Энгельс

Впервые опубликовано на русском, языке в Сочинениях К. Маркса и Ф. Энгельса, 1 изд., т. XXIX, 1946 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

ПРИВЕТСТВИЕ АВСТРИЙСКИМ РАБОЧИМ ПО СЛУЧАЮ ЕЖЕДНЕВНОГО ВЫХОДА «ARBEITER-ZEITUNG»[507]507
  Данное приветствие было написано Энгельсом в связи с превращением «Arbeiter-Zeitung» с 1 января 1895 г. в ежедневную газету (до этого она выходила два раза в неделю). Направленное в письме к Адлеру приветствие Энгельса было напечатано в «Arbeiter-Zeitung» № 1, 1 января 1895 г. в корреспонденции «Ежедневная «Arbeiter-Zeitung»». При этом приветствию было предпослано следующее редакционное замечание: «Наш верный друг Фридрих Энгельс в Лондоне просит нас передать австрийским рабочим поздравления с их ежедневной газетой, а затем продолжает» (далее следовал текст приветствия).


[Закрыть]

Первая ежедневная газета всегда означает в жизни каждой партии, а в особенности рабочей партии, огромный шаг вперед! [В тексте письма В. Адлеру этой фразе предпосланы следующие слова, отсутствующие в печатном тексте: «Прошу тебя передать австрийским рабочим мои поздравления с их ежедневной газетой». Ред.] Это – первая позиция, с которой она может, по крайней мере в области печати, вести борьбу со своим противником равноценным оружием. Эту позицию вы для себя завоевали; теперь речь идет о завоевании второй: избирательного права, парламента. И здесь вам тоже успех обеспечен, если вы с таким же умением, какое проявляли в течение последних пятнадцати месяцев, используете все более благоприятно складывающееся для вас политическое положение, если вы сумеете своевременно перейти к решительным действиям, но столь же своевременно, как это часто бывает необходимо, выждать момент, то есть заставить обстоятельства служить вам на пользу. Желаю счастья и успеха ежедневной «Arbeiter-Zeitung».

Фридрих Энгельс

Лондон, 27 декабря 1894 г.

Напечатано в «Arbeiter-Zeitung» № 1, 1 января 1895 г.

Печатается по тексту газеты, сверенному с черновой рукописью

Перевод с немецкого

ВВЕДЕНИЕ К РАБОТЕ К. МАРКСА «КЛАССОВАЯ БОРЬБА ВО ФРАНЦИИ С 1848 ПО 1850 г.»[508]508
  Введение к работе Маркса «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.» (см. настоящее издание, т. 7, стр. 5—110) было написано Энгельсом между 14 февраля и 6 марта 1895 г. для отдельного издания работы, вышедшего в Берлине в 1895 году.
  При публикации введения Правление Социал-демократической партии Германии, как видно из письма Фишера Энгельсу от 6 марта 1895 г., настоятельно просило Энгельса смягчить слишком, по мнению Правления, революционный тон работы и придать ей более осторожную форму; при этом Фишер ссылался на напряженную обстановку в стране, сложившуюся в связи с обсуждением в рейхстаге проекта нового закона против социалистов (проект так называемого «закона о предотвращении государственного переворота» был внесен в рейхстаг правительством в декабре 1894 г. и обсуждался в течение января – апреля 1895 года; в мае того же года он был отвергнут).
  В ответном, пока еще не разысканном, письме Фишеру (о содержании его можно судить по письму Фишера Энгельсу от 14 марта 1895 г.), Энгельс подверг критике нерешительную позицию руководства партии, его стремление «действовать исключительно в рамках законности». Однако вынужденный считаться с мнением Правления, Энгельс согласился опустить в корректуре ряд мест и изменить некоторые формулировки, вследствие чего, по его мнению, первоначальный текст введения «несколько пострадал». (В настоящем издании эти изменения и купюры отмечены под строкой. Сохранившиеся гранки, где были сделаны эти изменения, и рукопись введения дают возможность полностью восстановить первоначальный текст.)
  В то же время отдельными лидерами социал-демократии была сделана попытка представить Энгельса на основании этой работы сторонником исключительно мирного при всех обстоятельствах пути перехода власти к рабочему классу. 30 марта 1895 г. в центральном органе Социал-демократической партии Германии, газете «Vorwarts», была опубликована передовая статья под заглавием «Как делают ныне революции», в которой без ведома Энгельса приводились специально подобранные, выхваченные из контекста отдельные выдержки из его введения, создававшие впечатление, будто Энгельс был поборником «законности во что бы то ни стало». Глубоко возмущенный Энгельс заявил решительный протест редактору «Vorwarts» Либкнехту против подобного извращения его взглядов. В письме к Каутскому от 1 апреля 1895 г. Энгельс подчеркивал важность публикации подготовленного текста введения в журнале «Neue Zeit», чтобы «это позорное впечатление было изглажено». Об этой неприглядной истории с публикацией введения в «Vorwarts» Энгельс информировал также П. Лафарга в письме к нему от 3 апреля 1895 года.
  Незадолго до выхода отдельного издания работы Маркса введение Энгельса было по его настоянию специально напечатано в журнале «Neue Zeit» №№ 27 и 28 за 1895 г., однако с теми же купюрами, которые пришлось сделать автору в упомянутом выше отдельном издании. Полный текст введения не был опубликован и после того, как угроза издания нового закона против социалистов в Германии миновала.
  Но даже при публикации с купюрами введение целиком сохраняло свой революционный характер. Потребовалась грубая фальсификация взглядов Энгельса, чтобы истолковать этот документ в реформистском духе, как это было сделано после смерти Энгельса Э. Бернштейном (в работе «Предпосылки социализма и задачи социал-демократии») и другими идеологами ревизионизма и оппортунизма. Скрыв от читателя текст введения в его полном виде, хотя рукопись работы находилась в их распоряжении, умолчав об обстоятельствах, вынудивших Энгельса сделать в корректуре некоторые сокращения, искажая содержание опубликованного текста, Бернштейн и другие ревизионисты клеветнически утверждали, будто Энгельс в своем введении, которое они выдавали за его «политическое завещание», пересмотрел свои прежние взгляды и чуть ли не встал на реформистские позиции. Фальшивыми ссылками на Энгельса ревизионисты стремились прикрыть свое отступничество от марксизма и свои нападки на революционные принципы.
  Введение Энгельса было напечатано в сокращенном виде по тексту «Neue Zeit» в журнале «Critica Sociale» № 9, 1895 г. и в болгарском журнале «Дело», кн. I, 1895 года.
  Впервые полный текст введения Энгельса опубликован в СССР в 1930 г. в книге: К. Маркс. «Классовая борьба во Франции 1848–1850».


[Закрыть]

Переиздаваемая здесь работа была первой попыткой Маркса на основе своего материалистического понимания объяснить определенную полосу истории, исходя из данного экономического положения. В «Коммунистическом манифесте» эта теория была применена в общих чертах ко всей новой истории; в статьях в «Neue Rheinische Zeitung» Маркс и я постоянно пользовались ею для объяснения текущих политических событий. Здесь же дело шло о том, чтобы на протяжении многолетнего периода исторического развития, который был критическим и вместе с тем типичным для всей Европы, вскрыть внутреннюю причинную связь и, следовательно, согласно концепции автора, свести политические события к действию причин, в конечном счете экономических.

При суждении о событиях и цепи событий текущей истории никогда не удается дойти до конечных экономических причин. Даже в настоящее время, когда соответствующие специальные органы печати дают такую массу материала, нет возможности даже в Англии проследить ход развития промышленности и торговли на мировом рынке и изменения, совершающиеся в методах производства, проследить их изо дня в день таким образом, чтобы можно было для любого момента подвести общий итог этим многосложным и постоянно изменяющимся факторам, из которых к тому же важнейшие большей частью действуют скрыто в течение долгого времени, прежде, чем внезапно с силой прорваться наружу. Ясной картины экономической истории какого-нибудь периода никогда нельзя получить одновременно с самими событиями, ее можно получить лишь задним числом, после того как собран и проверен материал. Необходимым вспомогательным средством является тут статистика, а она всегда запаздывает. Поэтому при анализе текущих событий слишком часто приходится этот фактор, имеющий решающее значение, рассматривать как постоянный, принимать экономическое положение, сложившееся к началу рассматриваемого периода, за данное и неизменное для всего периода или же принимать в расчет лишь такие изменения этого положения, которые сами вытекают из имеющихся налицо очевидных событий, а поэтому также вполне очевидны. Поэтому материалистическому методу слишком часто приходится здесь ограничиваться тем, чтобы сводить политические конфликты к борьбе интересов наличных общественных классов и фракций классов, созданных экономическим развитием, а отдельные политические партии рассматривать как более или менее адекватное политическое выражение этих самых классов и их фракций.

Само собой разумеется, что такое неизбежное игнорирование совершающихся в то же время изменений экономического положения, этой подлинной основы всех исследуемых процессов, должно быть источником ошибок. Но все условия обобщающего изложения текущих событий неизбежно заключают в себе источники ошибок, что, однако, никого не заставляет отказываться писать историю текущих событий.

Когда Маркс принялся за эту работу, упомянутого источника ошибок было в еще большей мере немыслимо избежать. Во время революции 1848–1849 гг. следить за совершавшимися в то же время экономическими изменениями или даже сохранять их в поле зрения было просто невозможно. Также невозможно было это и в первые месяцы изгнания в Лондоне, осенью и зимой 1849–1850 годов. Но именно в это время Маркс и начал свою работу. И несмотря на эти неблагоприятные обстоятельства, благодаря своему точному знанию как экономического положения Франции накануне февральской революции, так и политической истории этой страны после февральской революции Маркс смог дать такое изложение событий, которое вскрывает их внутреннюю связь с непревзойденным до сих пор совершенством; и изложение это блестяще выдержало двукратное испытание, произведенное впоследствии самим Марксом.

Первое испытание произведено было в связи с тем, что с весны 1850 г. Маркс снова нашел досуг для экономических занятий и прежде всего принялся за изучение экономической истории последних десяти лет. В результате ему из самих фактов стало совершенно ясно то, что до сих пор он выводил наполовину априорно из далеко не полного материала: а именно, что мировой торговый кризис 1847 г. собственно и породил февральскую и мартовскую революции и что промышленное процветание, постепенно снова наступившее с середины 1848 г. и достигшее полного расцвета в 1849 и 1850 гг., было живительной силой вновь окрепшей европейской реакции. Это имело решающее значение. Если в трех первых статьях (появившихся в январском, февральском и мартовском номерах журнала «Neue Rheinische Zeitung. Politisch-цkonomische Revue», Гамбург, 1850) проглядывает еще ожидание в скором времени нового подъема революционной энергии, то исторический обзор (май – октябрь), написанный Марксом и мной для последнего двойного выпуска, вышедшего осенью 1850 г., раз навсегда порывает с этими иллюзиями: «Новая революция возможна только вслед за новым кризисом. Но наступление ее так же неизбежно, как и наступление этого последнего»[509]509
  Выпуская в 1895 г. отдельное издание работы Маркса «Классовая борьба во Франции», Энгельс включил в это издание в качестве трех первых глав статьи из серии статей Маркса «С 1848 по 1849», опубликованных в журнале «Neue Rheinische Zeitung. Politisch-okonomische Revue» №№ 1, 2 и 3 (их Энгельс и упоминает в данном случае), а также в качестве четвертой статьи или главы написанный Марксом раздел о Франции из «Третьего международного обзора», составленного Марксом и Энгельсом для сдвоенного 5–6 выпуска журнала (см. настоящее издание, т. 7, стр. 446–490). Приводимая Энгельсом цитата взята из той части обзора, которую он включил в издание работы Маркса в качестве четвертой главы (см. т. 7, стр. 467).


[Закрыть]. Однако это и было единственным существенным изменением, которое нам пришлось внести. В толковании событий, данном в прежних статьях, в причинных связях, там установленных, изменять было решительно нечего, как показывает данное в том же обзоре продолжение повествования с 10 марта по осень 1850 года. Это продолжение я включил поэтому как четвертую статью в нынешнее издание.

Второе испытание было еще более суровым. Сразу после государственного переворота, произведенного Луи Бонапартом 2 декабря 1851 г., Маркс заново разработал историю Франции от февраля 1848 г. вплоть до этого события, завершившего на время революционный период («Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта», третье издание, Гамбург, Мейснер, 1885 г.[510]510
  См. настоящее издание, т. 8, стр. 115–217.


[Закрыть]). В этой брошюре вновь анализируется, хотя и более кратко, период, рассмотренный в переиздаваемой нами работе. Сравните это второе изложение, написанное в свете совершившегося через год с лишним решающего события, с первым изложением, и вы убедитесь, что автору пришлось изменить лишь очень немногое.

Совсем особое значение придает этой работе то обстоятельство, что в ней впервые дана формула, в которой рабочие партии всех стран мира единогласно кратко резюмируют свое требование экономического преобразования: присвоение средств производства обществом. Во второй главе, по поводу «права на труд», называемого там «первой неуклюжей формулой, в которой резюмируются революционные требования пролетариата», говорится: «Но за правом на труд кроется власть над капиталом, а за властью над капиталом – присвоение средств производства, подчинение их ассоциированному рабочему классу, следовательно, уничтожение наемного труда, капитала и их взаимоотношения»[511]511
  См. настоящее издание, т. 7, стр. 40.


[Закрыть]. Таким образом, здесь впервые сформулировано положение, которым современный рабочий социализм резко отличается как от всех разновидностей феодального, буржуазного, мелкобуржуазного и т. д. социализма, так и от туманной «общности имущества», выдвигавшейся утопическим и стихийным рабочим коммунизмом. Если впоследствии Маркс распространил эту формулу и на присвоение средств обмена, то такое расширение формулы, вытекавшее, впрочем, само собой из «Коммунистического манифеста», представляло собой лишь вывод из основного положения. Недавно некоторые мудрецы в Англии добавили еще к этому, что обществу должны быть переданы также и «средства распределения». Едва ли эти господа сумели бы сказать, что такое эти экономические средства распределения, отличные от средств производства и средств обмена; уж не имеют ли они в виду политические средства распределения: налоги, призрение бедных, в том числе саксенвальдские[512]512
  Имеется в виду Саксенвальд (Саксонский лес), имение близ Гамбурга, подаренное императором Вильгельмом I Бисмарку в 1871 году.


[Закрыть] и другие дотации? Но, во-первых, эти средства распределения уже и теперь являются общественным достоянием, принадлежат государству или общине, а, во-вторых, их-то мы как раз и хотим упразднить.

* * *

Когда вспыхнула февральская революция, все мы в своих представлениях об условиях и ходе революционных движений находились под влиянием прошлого исторического опыта, главным образом опыта Франции. Ведь именно она играла главную роль во всей европейской истории с 1789 г., именно ею был и теперь вновь подан сигнал ко всеобщему перевороту. Поэтому было вполне естественно и неизбежно, что наши представления о характере и ходе провозглашенной в феврале 1848 г. в Париже «социальной» революции, революции пролетариата, были ярко окрашены воспоминаниями о прообразах 1789–1830 годов. А когда парижское восстание нашло отклик в победоносных восстаниях Вены, Милана, Берлина; когда вся Европа вплоть до русской границы была вовлечена в движение; когда затем в июне в Париже произошла первая великая битва за господство между пролетариатом и буржуазией; когда даже победа ее класса настолько потрясла буржуазию всех стран, что она снова бросилась в объятия только что свергнутой монархическо-феодальной реакции, – тут уж при тогдашних обстоятельствах для нас не могло быть сомнения в том, что начался великий решительный бой, что он должен быть доведен до конца в течение одного длительного и полного превратностей революционного периода, что завершиться, однако, он может лишь окончательной победой пролетариата.

После поражений 1849 г. мы отнюдь не разделяли иллюзий вульгарной демократии, группировавшейся in partibus [in partibus infidelium – вне реальной действительности, заграницей (буквально: «в стране неверных» – добавление к титулу католических епископов, назначавшихся на чисто номинальные должности епископов нехристианских стран). Ред.] вокруг временных правительств будущего. Она рассчитывала на скорую и окончательную победу «народа» над «тиранами», мы же – на продолжительную борьбу, после устранения «тиранов», между таившимися в этом самом «народе» противоположными элементами. Вульгарная демократия со дня на день ждала нового взрыва; мы еще осенью 1850 г. заявили, что во всяком случае первый этап революционного периода закончился и что до наступления нового мирового экономического кризиса ничего не произойдет. Поэтому мы и были подвергнуты отлучению как изменники революции теми самыми людьми, которые впоследствии почти все без исключения пошли на примирение с Бисмарком – поскольку Бисмарк их этого удостоил.

Однако история показала, что неправы были и мы, что взгляд, которого мы тогда придерживались, оказался иллюзией. История пошла еще дальше: она не только рассеяла наше тогдашнее заблуждение, но совершенно изменила и те условия, при которых приходится вести борьбу пролетариату. Способ борьбы, применявшийся в 1848 г., теперь во всех отношениях устарел, и этот пункт заслуживает в данном случае более подробного рассмотрения.

Все прежние революции сводились к замене господства одного определенного класса господством другого; но все господствовавшие до сих пор классы являлись лишь ничтожным меньшинством по сравнению с подвластной народной массой. Таким образом, одно господствующее меньшинство свергалось, другое меньшинство становилось вместо него у кормила власти и преобразовывало государственные порядки сообразно своим интересам. Всякий раз это бывала та группа меньшинства, которая при данном состоянии экономического развития была способна и призвана господствовать, и именно поэтому – и только поэтому – при перевороте подвластное большинство либо принимало участие в перевороте в пользу этой группы, либо же спокойно примирялось с переворотом. Но если отрешиться от конкретного содержания каждого отдельного случая, общая форма всех этих революций заключалась в том, что это были революции меньшинства. Если большинство и принимало в них участие, оно действовало – сознательно или бессознательно – лишь в интересах меньшинства; но именно это или даже просто пассивное поведение большинства, отсутствие сопротивления с его стороны создавало видимость, будто это меньшинство является представителем всего народа.

После первого большого успеха победившее меньшинство, как правило, раскалывалось: одна часть его удовлетворялась достигнутым, другая желала идти дальше, выдвигала новые требования, соответствовавшие, по крайней мере отчасти, подлинным или воображаемым интересам широких народных масс. И в отдельных случаях эти более радикальные требования осуществлялись, но большей частью только на очень короткое время: более умеренная партия снова одерживала верх и последние завоевания – целиком или отчасти – сводились на нет; тогда побежденные начинали кричать об измене или объясняли поражение случайностью. В действительности же дело большей частью обстояло так: то, что было завоевано в результате первой победы, становилось прочным лишь благодаря второй победе более радикальной партии; как только это бывало достигнуто, а тем самым выполнялось то, что было в данный момент необходимо, радикалы и их достижения снова сходили со сцены.

Во всех революциях нового времени, начиная с великой английской революции XVII века, обнаруживались эти черты, казавшиеся неотделимыми от всякой революционной борьбы. Казалось, что они свойственны и борьбе пролетариата за свое освобождение, тем более что как раз в 1848 г. можно было по пальцам сосчитать людей, которые хоть сколько-нибудь понимали, в каком направлении следует искать это освобождение. Даже в Париже самим пролетарским массам и после победы было совершенно неясно, каким путем им следует идти. И все же движение было налицо – инстинктивное, стихийное, неудержимое. Разве это не было именно таким положением, при котором должна была увенчаться успехом революция, руководимая, правда, меньшинством, но на этот раз не в интересах меньшинства, а в самых доподлинных интересах большинства? Если во все сколько-нибудь продолжительные революционные периоды широкие народные массы так легко давали себя увлечь пустыми, лживыми приманками рвавшихся вперед групп меньшинства, то разве могли они быть менее восприимчивыми к идеям, бывшим наиболее точным отражением их экономического положения, к идеям, представлявшим собой не что иное, как ясное, разумное выражение их потребностей, еще не понятых, но уже смутно ощущаемых ими самими? Правда, это революционное настроение масс почти всегда и большей частью очень скоро сменялось утомлением или даже поворотом в противоположную сторону, как только рассеивались иллюзии и наступало разочарование. Но здесь дело шло не о лживых приманках, а об осуществлении самых доподлинных интересов огромного большинства; эти интересы, правда, тогда еще отнюдь не были ясны этому огромному большинству, но скоро должны были в ходе своего практического осуществления, вследствие убедительной очевидности, стать для него достаточно ясными. А если к тому же, как доказано Марксом в третьей статье, к весне 1850 г. развитие буржуазной республики, возникшей из «социальной» революции 1848 г., привело к тому, что действительное господство оказалось сосредоточенным в руках крупной буржуазии, настроенной вдобавок монархически, а все другие общественные классы, крестьяне и мелкие буржуа, напротив, сгруппировались вокруг пролетариата, так что при совместной победе и после нее решающим фактором должны были оказаться не они, а умудренный опытом пролетариат, – разве при этих условиях нельзя было вполне рассчитывать на то, что революция меньшинства превратится в революцию большинства?

История показала, что и мы и все мыслившие подобно нам были неправы. Она ясно показала, что состояние экономического развития европейского континента в то время далеко еще не было настолько зрелым, чтобы устранить капиталистический способ производства; она доказала это той экономической революцией, которая с 1848 г. охватила весь континент и впервые действительно утвердила крупную промышленность во Франции, Австрии, Венгрии, Польше и недавно в России, а Германию превратила прямо-таки в первоклассную промышленную страну, – и все это на капиталистической основе, которая, таким образом, в 1848 г. обладала еще очень большой способностью к расширению. Но именно эта промышленная революция и внесла повсюду ясность в отношения между классами; она устранила множество промежуточных категорий, перешедших из мануфактурного периода, а в Восточной Европе даже из цехового ремесла, породила подлинную буржуазию и подлинный крупно-промышленный пролетариат, выдвинув их на передний план общественного развития. А вследствие этого борьба между этими двумя великими классами, происходившая в 1848 г. кроме Англии только в Париже и разве еще в некоторых крупных промышленных центрах, теперь распространилась по всей Европе и достигла такой силы, какая в 1848 г. была еще немыслимой. Тогда – множество туманных евангелий различных сект с их панацеями, теперь – одна общепризнанная, до предела ясная теория Маркса, четко формулирующая конечные цели борьбы; тогда – разделенные и разобщенные местными и национальными особенностями массы, связанные лишь чувством общих страданий, неразвитые, беспомощно переходившие от воодушевления к отчаянию; теперь – единая великая интернациональная армия социалистов, неудержимо шествующая вперед, с каждым днем усиливающаяся по своей численности, организованности, дисциплинированности, сознательности и уверенности в победе. Если даже и эта могучая армия пролетариата все еще не достигла цели, если вместо того, чтобы добиться победы одним решительным ударом, она вынуждена медленно продвигаться вперед, завоевывая в суровой, упорной борьбе одну позицию за другой, то это окончательно доказывает, насколько невозможно было в 1848 г. добиться социального преобразования посредством простого внезапного нападения.

Распавшаяся на две династически-монархические фракции буржуазия[513]513
  Речь идет о двух монархических партиях французской буржуазии первой половины XIX века – легитимистах и орлеанистах.
  Легитимисты – сторонники свергнутой во Франции в 1792 г. старшей ветви династии Бурбонов, представлявшей интересы крупного наследственного землевладения. В 1830 г., после вторичного свержения этой династии, легитимисты объединились в политическую партию.
  Орлеанисты – монархическая партия финансовой аристократии и крупной буржуазии, сторонники герцогов Орлеанских, младшей ветви династии Бурбонов, стоявшей у власти со времени июльской революции 1830 г. до революции 1848 года.
  В период Второй республики (1848–1851) обе монархические группировки образовали ядро объединенной консервативной «партии порядка».


[Закрыть], которая, однако, прежде всего требовала спокойствия и безопасности для своих денежных дел; против нее хотя и побежденный, но все еще грозный пролетариат, вокруг которого все более и более группировались мелкие буржуа и крестьяне – постоянная угроза насильственного взрыва, который тем не менее не подавал никаких надежд на окончательное разрешение вопроса, – таково было положение, как бы созданное для государственного переворота третьего, псевдо-демократического претендента, Луи Бонапарта. 2 декабря 1851 г. он с помощью армии положил конец напряженному положению и обеспечил Европе внутреннее спокойствие, осчастливив ее зато новой эрой войн. Период революций снизу на время закончился; последовал период революций сверху.

Возврат к империи в 1851 г. дал новое доказательство незрелости пролетарских стремлений того времени. Но самой же империи предстояло создать условия, при которых они должны были достигнуть зрелости. Внутреннее спокойствие обеспечило полный простор для нового подъема промышленности; необходимость занять армию и направить революционные веяния в сторону внешней политики породила войны, посредством которых Бонапарт, под предлогом защиты «принципа национальностей»[514]514
  О «принципе национальностей» см. примечание 14.


[Закрыть], старался всякими уловками добиться аннексий для Франции. Его подражатель Бисмарк усвоил ту же политику для Пруссии; в 1866 г. он произвел свой государственный переворот, свою революцию сверху по отношению к Германскому союзу и к Австрии, а также и по отношению к прусской палате, вступившей в конфликт с правительством. Но Европа была слишком мала для двух Бонапартов, и вот, по иронии истории, Бисмарк сверг Бонапарта, а Вильгельм, король Пруссии, создал не только малогерманскую империю, но и Французскую республику. Общим же результатом было то, что самостоятельность и внутреннее единство великих европейских наций, за исключением Польши, стали действительностью, правда, в сравнительно скромных границах, но все же в границах, достаточно широких для того, чтобы процесс развития рабочего класса не тормозился более национальными осложнениями. Могильщики революции 1848 г. стали ее душеприказчиками. А рядом с ними уже грозно поднимался наследник 1848 г. – пролетариат в лице Интернационала.

После войны 1870–1871 гг. Бонапарт исчезает со сцены, а миссия Бисмарка оказывается выполненной, так что он снова может превратиться в заурядного юнкера. Но завершением этого периода является Парижская Коммуна. Вероломная попытка Тьера украсть у парижской национальной гвардии ее артиллерию вызвала победоносное восстание. Снова обнаружилось, что в Париже уже невозможна никакая другая революция, кроме пролетарской. После победы господство досталось рабочему классу само собой, без всякого спора. И снова обнаружилось, как невозможно было даже и тогда, через двадцать лет после периода, описываемого в предлагаемой брошюре, это господство рабочего класса. С одной стороны, Франция бросила Париж на произвол судьбы, равнодушно наблюдая, как он истекал кровью под ядрами Мак-Магона; с другой стороны, Коммуна истощалась в бесплодной борьбе двух партий, на которые она разделялась: бланкистов (большинство) и прудонистов (меньшинство), из которых ни те, ни другие не знали, что надо было делать. Легкая победа 1871 г. оказалась столь же бесплодной, как и внезапное нападение в 1848 году.

Вместе с Парижской Коммуной надеялись окончательно похоронить борющийся пролетариат. Но как раз наоборот, со времени Коммуны и франко-прусской войны начинается его наиболее мощный подъем. Зачисление всего годного к военной службе населения в армии, насчитывающие уже миллионы солдат, применение огнестрельного оружия, артиллерийских снарядов и взрывчатых веществ еще неслыханной силы действия – все это создало полный переворот во всем военном деле, сразу положивший, с одной стороны, конец бонапартистскому периоду войн и обеспечивший мирное промышленное развитие, сделав невозможной никакую другую войну, кроме неслыханной по своей жестокости мировой войны, исход которой совершенно не поддается учету. С другой стороны, этот переворот, вызвавший увеличение в геометрической прогрессии военных расходов, неизбежно повлек за собой непомерное повышение налогов и бросил тем самым необеспеченные классы населения в объятия социализма. Аннексия Эльзас-Лотарингии, ближайшая причина бешеной гонки вооружений, могла разжечь шовинизм французской и немецкой буржуазии по отношению друг к другу, но для рабочих обеих стран она стала лишь новым связующим звеном. И день годовщины Парижской Коммуны стал первым общим праздником для всего пролетариата.

Война 1870–1871 гг. и поражение Коммуны, как предсказывал Маркс, временно перенесли центр тяжести европейского рабочего движения из Франции в Германию. Во Франции, разумеется, понадобились годы, чтобы оправиться от кровопускания, устроенного в мае 1871 года. Наоборот, в Германии, где все быстрее развивалась промышленность, поставленная вдобавок благодатными французскими миллиардами[515]515
  Имеется в виду контрибуция в 5 миллиардов франков, выплаченная Францией Германской империи по условиям Франкфуртского мира 1871 г. (см. примечание 195) после поражения во франко-прусской войне 1870–1871 годов.


[Закрыть] в прямо-таки тепличные условия, еще быстрее и неуклоннее росла социал-демократия. Благодаря тому умению, с которым немецкие рабочие использовали введенное в 1866 г. всеобщее избирательное право, изумительный рост партии стал очевиден всему миру из бесспорных цифр: в 1871 г. – 102000, в 1874 г. – 352000, в 1877 г. – 493000 социал-демократических голосов. Затем последовало признание этих успехов свыше в форме закона против социалистов; партия была временно разбита, число полученных ею голосов упало в 1881 г. до 312000. Но это положение партия быстро преодолела, и вот под гнетом исключительного закона, без прессы, без легальной организации, без права союзов и собраний, только и начался по-настоящему быстрый рост: в 1884 г. – 550000, в 1887 г. – 763000, в 1890 г. – 1427000 голосов. Тут рука государства ослабела. Закон против социалистов исчез, число социалистических голосов увеличилось до 1787000, что составило более четверти всех поданных голосов. Правительство и господствующие классы исчерпали все свои средства – бесполезно, бесцельно, безрезультатно. Властям, от ночного сторожа до рейхсканцлера, пришлось примириться с тем, что они получили – и притом от презренных рабочих! – осязательные доказательства своего-бессилия, и доказательства эти насчитывались миллионами. Государство зашло в тупик, рабочие же только начинали свой путь.

Но наряду с этой первой услугой, которую немецкие рабочие оказали делу рабочего класса одним своим существованием в качестве самой сильной, самой дисциплинированной и наиболее быстро растущей социалистической партии, они оказали ему еще и вторую крупную услугу. Они дали своим товарищам во всех странах новое оружие – одно из самых острых, – показав им, как нужно пользоваться всеобщим избирательным правом.

Всеобщее избирательное право давно уже существовало во Франции, но оно приобрело там дурную репутацию вследствие того, что им злоупотребляло бонапартистское правительство. После Коммуны не существовало рабочей партии, которая могла бы его использовать. В Испании оно тоже было введено со времени республики[516]516
  Всеобщее избирательное право было введено в Испании в 1868 г. в период испанской буржуазной революции 1868–1874 гг. и утверждено конституцией 1869 года. Республика в Испании после провозглашения в 1873 г просуществовала до 1874 г., когда она была уничтожена в результате монархического государственного переворота.


[Закрыть], но в Испании воздержание от участия в выборах было издавна общим правилом всех серьезных оппозиционных партий. Результаты швейцарского опыта со всеобщим избирательным правом тоже меньше всего могли ободрить рабочую партию. Революционные рабочие романских стран привыкли считать избирательное право ловушкой, орудием правительственного обмана. В Германии дело обстояло иначе. Уже «Коммунистический манифест» провозгласил завоевание всеобщего избирательного права, завоевание демократии, одной из первых и важнейших задач борющегося пролетариата, и Лассаль снова выдвинул это требование. Когда же Бисмарк оказался вынужденным ввести всеобщее избирательное право как единственное средство заинтересовать в своих планах народные массы, наши рабочие сразу отнеслись к делу серьезно и послали Августа Бебеля в первый учредительный рейхстаг. И с тех пор они так пользовались избирательным правом, что это принесло огромную пользу им самим и стало служить примером для рабочих всех стран. Избирательное право, говоря словами французской марксистской программы, было ими transforme_de moyen de duperie qu'il a ete jusqu'ici en instrument d'emancipation – превращено из орудия обмана, каким оно было до сих пор, в орудие освобождения[517]517
  Энгельс цитирует написанное Марксом теоретическое введение к программе французской Рабочей партии, принятой на съезде в Гавре в 1880 году (см. настоящее издание, т. 19, стр. 246).


[Закрыть]. И если бы даже всеобщее избирательное право не давало никакой другой выгоды, кроме той, что оно позволило нам через каждые три года производить подсчет наших сил; что благодаря регулярно отмечавшемуся неожиданно быстрому росту числа голосов оно одинаково усиливало как уверенность рабочих в победе, так и страх врагов, став, таким образом, нашим лучшим средством пропаганды; что оно доставляло нам точные сведения о наших собственных силах и о силах всех партий наших противников и тем самым давало ни с чем не сравнимый масштаб для расчета наших действий, предохраняя нас как от несвоевременной нерешительности, так и от несвоевременной безрассудной смелости, – если бы это было единственной выгодой, какую давало нам право голоса, то и этого было бы уже более чем достаточно. Но оно дало гораздо больше. Во время предвыборной агитации это право дало нам наилучшее средство войти в соприкосновение с народными массами там, где они еще были далеки от нас, и вынудить все партии защищать свои взгляды и действия от наших атак перед всем народом; кроме того, в рейхстаге оно предоставило нашим представителям трибуну, с которой они могли гораздо более авторитетно и более свободно, чем в печати и на собраниях, обращаться как к своим противникам в парламенте, так и к массам за его стенами. Что толку было для правительства и буржуазии в их законе против социалистов, если предвыборная агитация и социалистические речи в рейхстаге беспрестанно пробивали в нем бреши?