Текст книги "Собрание сочинений, том 22"

Автор книги: Карл Генрих Маркс

Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 53 страниц)

V

Третье действие. Напечатанное в документе № 12 необходимое извлечение из моего предисловия к четвертому изданию первого тома «Капитала» Маркса объясняет, почему я там должен был вернуться к давнишней полемике г-на Брентано и Седли Тейлора. Это предисловие заставило Брентано ответить. Ответ появился в брошюре: «Моя полемика с Карлом Марксом и т. д.», Луйо Брентано, Берлин, 1890. В этой брошюре он перепечатывает анонимные статьи из «Concordia», открыто назвав их, наконец, своими, и ответы Маркса в «Volksstaat», сопровождая все это предисловием и двумя приложениями, на которых мы волей-неволей принуждены остановиться.

Прежде всего мы констатируем, что и здесь нет больше речи о «присочиненной» фразе. На первой же странице цитируется фраза из Учредительного Манифеста, а затем идет заявление, что Гладстон, «в прямую противоположность утверждению Карла Маркса, сказал», что эти цифры относятся только к плательщикам подоходного налога (эти слова Гладстона отмечены и Марксом, так как он определенно ограничивает эти цифры подлежащим обложению доходом), но что положение рабочего класса в то же самое время беспримерно улучшилось (эти слова Гладстона Маркс также приводит, только девятью строками выше оспариваемой цитаты). Я предлагаю читателю самому сравнить Учредительный Манифест (документ № 1) с утверждением г-на Брентано (документ № 13), чтобы увидеть, как г-н Брентано или «присочиняет» противоречие, или каким-нибудь другим способом фабрикует его там, где абсолютно никакого противоречия нет. Но так как обвинение в присочиненной фразе позорно провалилось, г-н Брентано принужден, вопреки истине, стараться внушить своим читателям, что Маркс хотел скрыть тот факт, что Гладстон говорит здесь только о «подлежащем обложению доходе» или о доходах тех классов, которые владеют собственностью. При этом г-н Брентано даже не замечает, что этим его первое обвинение превращается в свою противоположность, поскольку это второе обвинение прямо опровергает первое.

После того как он благополучно справился с этой «фальсификацией», он находит нужным обратить внимание «Concordia» на якобы совершенную Марксом «фальсификацию»; тогда «Concordia» предлагает ему написать статью против Маркса. Дальнейшее так восхитительно, что должно быть передано дословно:

«Статья не была мною подписана; это было сделано, с одной стороны, по желанию редакции в интересах престижа ее газеты, с другой стороны, я тем менее мог против этого возражать, что после той полемики, которую Маркс вел прежде, можно было ожидать, что он будет осыпать своего противника личными оскорблениями и что поэтому было бы лишь забавно оставить его в неведении относительно личности его противника».

Итак, редакция «Concordia» желала, чтобы «в интересах престижа ее газеты» г-н Брентано скрыл свое имя! Какой же репутацией пользуется г-н Брентано у своих собственных партийных друзей! Мы охотно верим ему, что нечто подобное с ним произошло, но что он сам повсюду об этом трубит, это просто бесподобно со стороны этого господина. Впрочем, это его дело и дело редакции «Concordia».

Так как «можно было ожидать, что Маркс будет осыпать своего противника личными оскорблениями», то было, конечно, «лишь забавно оставить его в неведении относительно личности его противника». Как можно осыпать личными оскорблениями человека, не зная кто он, до сих пор остается тайной. Личные выпады возможны лишь в том случае, если что-нибудь знаешь о данном лице. Но ставший в интересах престижа газеты анонимным, г-н Брентано избавил своего противника от этого труда. Он сам принялся развязно «оскорблять», начав с напечатанного жирным шрифтом обвинения в «присочинении», затем – в «наглой лживости», в «простой бесчестности» и т. д. Г-н Брентано, – не аноним, – допустил здесь, очевидно, явную описку. Не для того, чтобы известный Маркс мог «осыпать личными оскорблениями» неизвестного Брентано, а для того, чтобы притаившийся Брентано мог «осыпать личными оскорблениями» известного Маркса, – именно ради этого г-н Брентано «с другой стороны, тем менее мог возражать» против предписанной ему анонимности.

И это должно было быть «забавным»! В самом деле, так и случилось, но не по желанию г-на Брентано. Как Маркс, так позднее и его дочь, а теперь я, – все мы старались придать этой полемике и забавную сторону. Но тот успех, которого мы в этом достигли, – велик он или мал, – был достигнут за счет г-на Брентано. Его статьи представляют собой все что угодно, но только не нечто «забавное». Если в них и есть что-либо забавное, то только благодаря тем ударам, которые Маркс направляет на теневую сторону «оставшейся неведомою личности» Брентано и которые потерпевший хотел бы теперь задним числом обойти, как «грубости его шутовской полемики». Острую полемику Вольтера, Бомарше, Поля Луи Курье называли «грубостями шутовской полемики» их противники – юнкеры, попы, юристы и представители иных кастовых групп, – что не помешало этим «грубостям» быть признанными ныне выдающимися и образцовыми произведениями литературы. И мы получили так много удовольствия от этих и других образчиков «шутовской полемики», что и целой сотне Брентано не удастся увлечь нас в область немецкой университетской полемики, где царит только бессильная злоба немощной зависти и самая отчаянная скука.

Между тем г-н Брентано полагает, что он вновь настолько обработал своих читателей, что может теперь с развязной миной преподнести им изрядную понюшку табаку:

«А когда было доказано, что и «Times»… поместил отчет об этой» (гладстоновской) «речи, который по смыслу совпадал со стенографическим отчетом, он») (Маркс) «поступил, как писала редакция «Concordia», подобно каракатице, выпускающей в воду черную жидкость, чтобы сделать воду мутной и затруднить своему противнику преследование, то есть он изо всех сил старался затемнить предмет спора, придираясь к не имеющим никакого значения пустякам».

Если отчет «Times», который дословно содержит «присочиненную» фразу, по смыслу совпадает со «стенографическим» отчетом, то есть с «Хансардом», который прямо опускает ее, и если г-н Брентано опять хвастается, что он это доказал, так что же это может означать, как не то, что обвинение в «присочинении» фразы полностью – хотя стыдливо и втихомолку – отбрасывается и что г-н Брентано, принужденный от нападения перейти к обороне, отступает на свою вторую линию обороны? Мы только констатируем это: мы думаем, что в III и IV главах мы и эту вторую позицию прорвали в центре и нанесли ей удар с обоих флангов.

Но тут выступает подлинный университетский полемист. Когда гордый своей победой Брентано прижал таким образом своего противника к стене, тогда последний поступил как каракатица, замутил воду и затемнил предмет спора, выдвинув на первый план не имеющие никакого значения пустяки.

Иезуиты говорят: Si fecisti, nega. Если ты нечто совершил, отрицай это. Немецкий университетский полемист идет дальше и говорит: если ты устроил какую-нибудь гнусную адвокатскую каверзу, то свали ее на твоего противника. Как только Маркс процитировал «Теорию вексельного курса» и профессора Бизли – и только потому, что они цитируют спорное место так же, как и он, – каракатица Брентано всеми присосками своих десяти ног «впился» в них и выпустил вокруг себя такое количество «черной жидкости», что нужно пристально присмотреться и принять энергичные меры, чтобы не потерять из виду действительный «предмет спора», а именно якобы присочиненную фразу. Во втором своем ответе он придерживается того же самого метода. Сперва затевается новый спор с Марксом по поводу значения выражения «classes in easy circumstances», спор, который в лучшем случае не мог кончиться ничем иным, кроме столь желательного для г-на Брентано «затемнения». Затем он опять выпускает черную жидкость по поводу знаменитого придаточного предложения, которое Маркс якобы умышленно выбросил и которое, как мы показали, отлично могло быть выпущено, так как о факте, на который оно косвенно указывало, было уже прямо ясно и определенно сказано в процитированной Марксом ранее фразе из речи Гладстона. А в-третьих, у нашей каракатицы имеется еще в запасе достаточно черной жидкости, чтобы еще раз затемнить предмет спора утверждением, будто Маркс опять выбросил несколько предложений в цитате из «Times», – предложений, которые не имеют решительно никакого отношения к единственному в то время пункту спора, к якобы присочиненной фразе.

Такое же извержение потока черной краски мы видим и в лежащем перед нами самовосхвалении. Сперва, конечно, опять фигурирует «Теория вексельного курса». Затем нам неожиданно преподносится лассалевский «железный закон заработной платы», хотя, как известно, Маркс имеет к нему такое же отношение, какое г-н Брентано к изобретению пороха, и хотя г-ну Брентано должно быть известно, что Маркс в I томе «Капитала» решительно отказался от какой бы то ни было ответственности за какие бы то ни было умозаключения Лассаля[154]154
  См. настоящее издание, т. 23, стр. 5–6.


[Закрыть], а также, что закон заработной платы в том же томе изображается Марксом как функция различных переменных величин, как закон чрезвычайно эластичный и поэтому далеко не железный. А раз пошли в ход такие чернильные излияния, то тут уж нет удержу, тут за волосы притягивается все что угодно: съезд в Галле[155]155
  См. примечание 133.


[Закрыть], Либкнехт и Бебель, бюджетная речь Гладстона в 1843 г., английские профессиональные союзы, – все это, чтобы защититься против перешедшего в наступление противника посредством самовосхваления г-на Брентано и его благородных, гуманных принципов, к которым с такой иронией относятся злодеи-социалисты. Можно подумать, что «затемнению» вопроса содействует целая дюжина каракатиц.

И все потому, что г-н Брентано сам знает, что он безнадежно зарапортовался со своим утверждением о «присочиненной» фразе, и у него не хватает мужества честно и открыто отказаться от этого утверждения. «Если бы теперь» Брентано, – употребляя его собственные слова, – «просто признал, что он был введен в заблуждение этой книгой»… именно «Хансардом»…. «то, правда, можно было бы удивляться тому, что он полагался на подобные источники», как на безусловно достоверные, «но ошибка была бы, по крайней мере, исправлена. Однако об этом у него не было и речи». Вместо этого извергается для затемнения масса чернил, и если здесь мне приходится быть столь многословным, то это объясняется тем, что я вынужден сначала устранить все эти притянутые за волосы пустяки и рассеять все чернильное затемнение, чтобы выявить действительный предмет спора.

Между тем г-н Брентано имеет для нас еще in petto [в запасе. Ред.] сообщение, которое действительно может быть «лишь забавным». В самом деле, с ним сыграли такую печальную шутку, что он и теперь не знает ни минуты покоя до тех пор, пока не облегчит свое сердце от всех своих горестей. Сначала «Concordia» сняла его имя в интересах престижа своей газеты.

Г-н Брентано достаточно благороден, чтобы в интересах дела пойти на такую жертву. Затем Маркс обрушивает на него грубости своей шутовской полемики. И это он проглатывает. На все это он хотел бы только «ответить дословной перепечаткой всей полемики». Но увы!

«Редакции часто имеют свое собственное мнение; специальный журнал, который я считал для этого наиболее подходящим по сравнению с другими, отказался от перепечатки, заявив, что спор этот лишен общего интереса».

Такова уж участь благородных людей в этом греховном мире: их лучшие намерения терпят неудачу вследствие испорченности и равнодушия людей. И чтобы вознаградить непризнанного добродетельного мужа за его незаслуженные неудачи, мы здесь преподносим ему «дословную перепечатку всей полемики», так как потребовалось бы еще довольно много времени, пока ему удалось бы найти редакцию, которая бы не «имела часто собственного мнения».

VI

Брошюрка г-на Брентано, кроме самовосхваления, служащего введением, содержит еще два приложения. В первом содержатся выписки из «Теории вексельного курса», которые должны доказать, что эта книга была одним из главных источников, на основании которых Маркс составил свой «Капитал». Я не буду останавливаться на этом новом извержении чернил. Я имею дело только со старым обвинением, помещенным в «Concordia». В течение всей своей жизни Маркс не мог угодить г-ну Брентано, да и не имел желания ему угождать. Поэтому у г-на Брентано есть, наверное, неиссякаемый запас жалоб против Маркса, и я был бы глупцом, если бы стал на них останавливаться. Это значило бы ему в угоду переливать из пустого в порожнее.

Наивно только, что здесь, в конце цитаты, от Маркса требуется «воспроизведение действительной бюджетной речи». Именно это г-н Брентано понимает под правильным цитированием. Конечно, если всегда необходимо воспроизводить всю действительную речь, то никогда еще ни одна речь не цитировалась без «фальсификации».

Во втором приложении г-н Брентано набрасывается на меня. Я-де в четвертом издании I тома «Капитала» присоединил к якобы неправильной цитате ссылку на «Morning Star». И этим г-н Брентано пользуется, чтобы опять с помощью извержения потока черной краски совершенно затемнить первоначальный предмет спора, а именно фразу в Учредительном Манифесте; вместо нее он берет на мушку приведенное уже г-ном С. Тейлором место из «Капитала». Чтобы доказать, что я указываю источники неправильно и что Маркс мог заимствовать «ложную цитату» только из «Теории вексельного курса», г-н Брентано печатает рядом, в параллельных столбцах отчеты «Times»,

«Morning Star», и цитату по «Капиталу». Это второе приложение перепечатано здесь в документе № 14b.

Г-н Брентано начинает отчет «Morning Star» словами: «Я, со своей стороны, должен сказать» и т. д. (I must say for one etc.) Этим он, таким образом, утверждает, что предшествующие фразы о росте подлежащих обложению доходов с 1842 по 1852 г. и с 1853 по 1861 г. отсутствуют в «Morning Star», откуда, конечно, следует, что Маркс пользовался не «Morning Star», a «Теорией вексельного курса».

«Ведь читатели» его брошюры, «с которыми он имеет дело, не могут его контролировать»! Но другие люди могут это сделать, и тогда они убедятся, что это место все же имеется в «Morning Star». Мы перепечатываем его здесь, а рядом с ним место из «Капитала» и по-английски и в переводе для поучения Брентано и его читателей:

«Morning Star» от 17 апреля 1863 г.

In ten years, from 1842 to 1852 the taxable income of the country increased by 6 per cent, as nearly as I can make out – a very considerable increase in ten years. But in eight years from 1853 to 1861 the income of the country again increased from the basis taken in 1853 by, 20 per cent. The fact is so astonishing as to be almost incredible.

В переводе это означает:

За десять лет, с 1842 по 1852 г., подлежащий обложению доход этой страны повысился на 6 %, поскольку я могу это установить, – очень значительный рост для десяти лет. Но за восемь лет, с 1853 по 1861 г., доход страны опять повысился, если принять за основу доход 1853 г., на 20 %. Факт настолько поразителен, что он представляется почти невероятным.

«Капитал», т. I, 1 изд., стр. 639; 2 изд., стр. 678; 3 изд., стр. 671; 4 изд., стр. 617, примечание 103[156]156
  См. настоящее издание, т. 23, стр. 666.


[Закрыть].

From 1842 to 1852 the taxable income of the country increased by 6 per cent…

in the 8 years from 1853 to 1861…

… it had increased from the basis taken in 1853, 20 per cent! The fact is so astonishing as to be almost incredible.

С 1842 по 1852 г. подлежащий обложению доход этой страны повысился на 6 %…

… За 8 лет, с 1853 по 1861 г… он повысился, если принять за основу доход 1853 г., на 20 %. Факт настолько поразителен, что он представляется почти невероятным.

Отсутствие этой фразы в его цитате из «Morning Star» является главным козырем г-на Брентано для доказательства его утверждения, что Маркс цитировал по «Теории вексельного курса», а не по «Morning Star». Предположению, что цитата приведена по «Morning Star», он противопоставляет этот изобличающий пробел в стоящих рядом столбцах. А между тем фраза эта имеется в «Morning Star», и именно в той же редакции, как у Маркса, и уличающий пробел является собственной фабрикацией г-на Брентано. Если это не является «выбрасыванием», и к тому же еще «искажением», то в таком случае эти слова вообще не имеют никакого смысла.

Но если в начале цитаты г-н Брентано «искажает» и если теперь он остерегается утверждать, что в середине этой самой цитаты Маркс «присочинил» фразу, то это нисколько не мешает ему по-прежнему утверждать, что в конце цитаты Маркс утаил часть ее.

В «Капитале» Маркс обрывает цитату на следующем месте:

«Однако я не решусь утверждать, что крайности бедности уменьшились».

Но этим не заканчивается фраза в отчете «Times» и «Morning Star». После запятой там следуют слова:

«но положение британского рабочего в среднем – мы имеем счастье знать это – является необычайным» (в «Times»: «за последние 20 лет улучшилось в такой, как мы знаем, необычайной степени»), «так что мы можем объявить его почти беспримерным в истории всех стран и времен».

Таким образом, Маркс обрывает здесь фразу посередине, «заставляет Гладстона закончить в середине фразы», «вследствие чего фраза эта теряет всякий смысл». И уже во втором ответе (документ № 7) г-н Брентано называет это «абсолютно бессмысленным изложением».

Фраза Гладстона: «Однако я не решусь утверждать, что крайности бедности уменьшились», представляет собой совершенно определенное законченное выражение. Если она имеет смысл, то она имеет его взятая сама по себе, в отдельности. Если же она не имеет смысла, то какое бы длинное окончание мы ни прибавили к ней посредством всяких «но», это окончание не придаст ей смысла. Если фраза эта не имеет «никакого смысла» в цитате Маркса, то в этом вина не Маркса, который ее цитирует, а Гладстона, который ее произнес.

Обратимся теперь для более глубокого расследования этого важного случая к единственному источнику, который, согласно «обычаю» г-на Брентано, принято цитировать, – к непогрешимому «Хансарду». Там, согласно собственному переводу г-на Брентано, сказано:

«Я не беру на себя смелости определить, увеличилась ли или уменьшилась по сравнению с прежними временами огромная пропасть, разделяющая полюсы богатства и бедности».

Точка. И только после этой точки начинается новая фраза: «Но если мы будем рассматривать в среднем положение британского рабочего» и т. д. Если Маркс здесь, таким образом, тоже ставит точку, то он делает то же самое, что и непорочный «Хансард», и если г-н Брентано создает из этой точки новое преступление Маркса и утверждает, будто Маркс обрывает Гладстона в середине фразы, то как раз он доверяет «неизбежно скверным газетным отчетам» и должен сам отвечать за последствия. Этим разбивается также утверждение, будто Маркс этой точкой сделал фразу совершенно бессмысленной; точка принадлежит не ему, а Гладстону, и пусть с ним говорит Брентано о смысле или бессмысленности этой фразы, нас это больше не касается.

Ведь г-н Брентано и без того состоит в переписке с г-ном Гладстоном. Мы, правда, не знаем, что он писал последнему, и очень немного знаем о том, что писал ему г-н Гладстон. Во всяком случае, г-н Брентано напечатал из гладстоновых писем только два тощеньких предложеньица (документ № 16), относительно которых я в своем ответе (документ № 17) указал, что «эта произвольная мозаика вырванных из общей связи фраз» ничего не говорит в пользу г-на Брентано, между тем как тот факт, что он прибегает к такому способу отрывочной публикации вместо печатания всей корреспонденции, говорит целиком и полностью против него.

Но предположим на один момент, что оба эти тощенькие предложеньица допускают только самое благоприятное для г-на Брентано толкование. Что же из этого следует?

«Вы совершенно правы, а Маркс абсолютно неправ». «Я не вносил никаких изменений». Таковы будто бы – ибо, насколько мне известно, г-н Гладстон не имеет обыкновения писать по-немецки – слова экс-министра.

Значит ли это: я не произнес «пресловутой» фразы и Маркс ее «присочинил»? Конечно, нет. Восемь лондонских утренних газет от 17 апреля 1863 г. единодушно изобличили бы лживость подобного утверждения. Они без всякого сомнения доказывают, что фраза эта была произнесена. Таким образом, если г-н Гладстон и не внес никаких изменений в отчет «Хансарда», – а хотя я на двенадцать лет моложе его, я не стал бы так уверенно доверять своей памяти относительно таких мелочей, имевших место 27 лет тому назад, – то отсутствие фразы в «Хансарде» ничего не говорит в пользу г-на Брентано и говорит очень много против «Хансарда».

Если оставить в стороне этот единственный пункт о «присочиненной» фразе, то мнение г-на Гладстона здесь совершенно ничего не доказывает. Ибо, как только мы оставим в стороне этот пункт, мы попадаем в область никого не обязывающих мнений, где каждый после многолетнего спора настаивает на своей правоте. Вполне понятно, что г-н Гладстон, раз уже его цитируют, предпочитает метод цитирования г-на Брентано, своего восторженного сторонника, методу цитирования Маркса, резко его критикующего противника, – и это его бесспорное право. Для нас же и для решения вопроса, цитировал ли Маркс без злого умысла или со злым умыслом, мнение г-на Гладстона не имеет даже и такого значения, как мнение первого встречного незаинтересованного третьего лица, ибо в этом вопросе г-н Гладстон является уже не свидетелем, а заинтересованной стороной.