Текст книги "Собрание сочинений, том 22"

Автор книги: Карл Генрих Маркс

Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 53 страниц)

IV

Ниже мы еще вернемся к вопросу о том, можно ли рассчитывать на принятие подобного предложения о всеобщем, равномерном и постепенном сокращении срока военной службы посредством международного соглашения. Пока же мы исходим из предположения, что оно принято. Будет ли оно в таком случае проводиться в жизнь или останется на бумаге, будет ли оно честно выполняться всеми сторонами?

В общем и целом, несомненно, будет. Во-первых, тот или другой обход соглашения потребует немало усилий, и его никак нельзя будет скрыть. А во-вторых, население каждой страны уже само будет следить, за его соблюдением. Ни один человек не останется добровольно в казарме, если его попытаются задерживать там дольше узаконенного срока.

Что касается отдельных стран, то Австрия и Италия, а также второразрядные и третьеразрядные государства, в которых введена всеобщая воинская повинность, будут приветствовать такое соглашение как акт избавления и с удовлетворением будут соблюдать его каждую букву. О России речь пойдет в следующем разделе. Но как обстоит дело с Францией? А ведь Франция в этом отношении безусловно решающая страна.

Если Франция подпишет соглашение и ратифицирует его, то, несомненно, в общем и целом она должна будет его соблюдать. Но допустим, что стремление к реваншу, существующее у имущих классов и у несоциалистической еще части рабочего класса, временно возобладает и сможет привести к прямым или основанным на казуистических предлогах нарушениям условий соглашения. Такие нарушения никогда не могут быть значительными, иначе в Париже предпочли бы отказаться от соглашения. Германия же находится в таком счастливом положении, что может на такие мелкие уловки великодушно смотреть сквозь пальцы. Несмотря на все очень серьезные усилия Франции добиться того, чтобы было невозможно повторение поражений 1870 г., Германия все еще имеет по сравнению с ней гораздо больше преимуществ, чем это кажется на первый взгляд. Во-первых, увеличивающийся из года в год перевес Германии в численности населения, составляющий уже теперь более двенадцати миллионов человек. Во-вторых, то обстоятельство, что в Пруссии нынешняя военная система существует уже более семидесяти лет, что население свыклось с ней, что она была проверена во всех деталях на целом ряде мобилизаций, что все возникающие при этом трудности и способы их преодоления были испытаны на практике и хорошо известны, – преимущества, которыми пользуются также и все остальные германские армии. Напротив, во Франции только еще предстоит испробовать первую всеобщую мобилизацию, и притом при соответствующей организации, которая отличается гораздо большей запутанностью. А в-третьих, во Франции введение такого недемократического института, как одногодичная служба вольноопределяющихся, натолкнулось на непреодолимые препятствия; солдаты с трехлетним сроком службы попросту выжили из армии привилегированных одногодичников. Это показывает, насколько ниже в Германии по сравнению с Францией уровень общественно-политического сознания и допускаемых им политических институтов. Но то, что с политической точки зрения является недостатком, в военном отношении оказывается в данном случае преимуществом. Совершенно бесспорно, что в сравнении с численностью населения ни одна страна не пропускает через свои средние и высшие учебные заведения такого большого количества молодых людей, как именно Германия, и каким бы недемократичным и предосудительным с политической точки зрения ни был институт вольноопределяющихся с одногодичным сроком службы, он, однако, дает в руки военному командованию превосходное средство дать большинству из этих молодых людей, уже получивших достаточную общеобразовательную подготовку, также и военное образование для выполнения офицерской службы. Кампания 1866 г. впервые наглядно показала это, и с тех пор, особенно же после 1871 г., этой стороне военной мощи Германии стало уделяться совершенно особое, чуть ли не исключительное внимание. И хотя среди немецких офицеров запаса имеется немало людей, которые за последнее время приложили все усилия к тому, чтобы сделать посмешищем свое сословие, все же несомненно, что эти офицеры в своей массе, если соответственно сопоставить их с их французскими коллегами, превосходят последних в военном отношении; и, что самое главное, среди запасных и личного состава ландвера Германия имеет значительно больший процент лиц, подготовленных для офицерской службы, чем какая-либо другая страна.

Это своеобразное обилие офицеров позволит Германии в момент мобилизации выставить несравненно большее количество новых формирований, уже подготовленных в мирное время, чем сможет это сделать любая другая страна. Согласно утверждению Рихтера («Freisinnige Zeitung», 26 ноября 1892 г.[402]402
  Энгельс ссылается на редакционную статью «Старые уловки», напечатанную во «Freisinnige Zeitung» 26 ноября 1892 г., в которой содержалась критика проекта нового военного закона.
  «Freisinnige Zeitung» («Свободомыслящая газета») – ежедневная немецкая газета, орган Немецкой свободомыслящей партии, выходила в Берлине с 1885 по 1918 год; руководителем газеты был Рихтер.


[Закрыть]), которое, насколько мне известно, не опровергалось ни в рейхстаге, ни в военной комиссии, каждый германский пехотный полк сможет в случае войны выставить один подвижной резервный полк, два батальона ландвера и два батальона эрзац-резерва. Таким образом, каждые три батальона выставляют десять батальонов, иначе говоря 519 батальонов, составляющие 173 полка мирного времени, превращаются во время войны в 1730 батальонов, не считая при этом егерей и стрелков. И все это в такой короткий срок, какой недостижим, даже приблизительно, ни для какой другой страны.

Во Франции количество офицеров запаса, как подтвердил мне один из них, значительно меньше; однако их должно хватить для заполнения кадров новых формирований, которые предусматриваются согласно официальным заявлениям. Тот же человек признал, что половина этих офицеров мало пригодна. Однако эти новые формирования далеко не соответствуют тому, что, как указано выше, в состоянии выставить Германия. И при этом все офицеры, которых может выставить Франция, будут заняты, в то время как в Германии все еще останется излишек их.

Во всех прежних войнах недостаток в офицерах уже начинал ощущаться через несколько месяцев после начала кампании. Во всех других странах это и теперь еще будет иметь место. Одна лишь Германия располагает неисчерпаемым запасом офицеров. В таком случае разве нельзя смотреть сквозь пальцы на то, что французы будут иногда обучать своих солдат в течение двух-трех недель сверх установленного соглашением срока?

V

Обратимся теперь к России. И тут следует сказать прямо, что довольно безразлично не только то, будет ли Россия соблюдать соглашение о постепенном равномерном сокращении срока военной службы, но даже и то, будет ли она вообще участвовать в этом соглашении. С точки зрения интересующего нас вопроса мы по существу можем почти совсем не принимать во внимание Россию, и вот по каким причинам.

Российская империя насчитывает, правда, свыше ста миллионов населения, в два с лишним раза больше, чем Германская империя, однако она далека от того, чтобы хотя бы приблизительно сравниться с Германской империей в отношении военной наступательной силы. Пятьдесят миллионов населения Германии сконцентрированы на площади в 540000 квадратных километров, а те 90 или самое большее 100 миллионов населения России, которые могут нас интересовать с военной точки зрения, рассеяны – по скромному подсчету – на территории в 31/₂ миллиона квадратных километров; это преимущество немцев, являющееся следствием гораздо большей плотности населения, еще больше возрастает благодаря несравненно лучшей у них железнодорожной сети. Несмотря на это, все же остается в силе тот факт, что сто миллионов могут с течением времени выставить больше солдат, чем пятьдесят миллионов. При существующем положении дел потребуется очень много времени, пока они прибудут к месту назначения; но в конце концов они все же должны прибыть. Как же быть тогда?

Для армии требуются не только призывники, но и офицеры. А с этим дело обстоит в России из рук вон плохо. Офицерство в России может вербоваться только из дворян и городского сословия; но дворянство сравнительно немногочисленно, а городов мало; из десяти жителей самое большее один живет в городе, да и из этих городов лишь немногие заслуживают на звания города; число средних учебных заведений и учащихся в них очень невелико; где же набрать офицеров для всего рядового состава?

Что хорошо для одного, не годится для другого. Система всеобщей воинской повинности предполагает определенный уровень экономического и духовного развития; там, где этого нет, данная система приносит больше вреда, чем пользы. И именно так, видимо, обстоит дело в России.

Во-первых, для того, чтобы из русского новобранца средних способностей сделать обученного солдата, требуется вообще довольно много времени. Русский солдат, несомненно, очень храбр. Пока тактическая задача решалась наступлением пехотных масс, действовавших сомкнутым строем, русский солдат был в своей стихии. Весь его жизненный опыт приучил его крепко держаться своих товарищей. В деревне – еще полукоммунистическая община, в городе – кооперированный труд артели, повсюду – krugovaja poruka, то есть взаимная ответственность товарищей друг за друга; словом, сам общественный уклад наглядно показывает, с одной стороны, что в сплоченности все спасенье, а с другой стороны, что обособленный, предоставленный своей собственной инициативе индивидуум обречен на полную беспомощность. Эта черта сохраняется у русского и в военном деле; объединенные в батальоны массы русских почти невозможно разорвать; чем серьезнее опасность, тем плотнее смыкаются они в единое компактное целое. Но эта инстинктивная тяга к сплочению, которая во времена наполеоновских походов была еще неоценимым достоинством и перевешивала многие другие, менее ценные качества русского солдата, – эта инстинктивная тяга стала теперь для него прямой опасностью. В настоящее время сомкнутые массы исчезли с поля боя; речь идет теперь о поддержании контакта между рассеянными стрелковыми цепями, когда войска самых различных воинских частей разбросаны вперемешку друг с другом и командование часто и довольно быстро переходит к офицерам, совершенно не знакомым большинству рядовых; теперь каждый солдат должен уметь самостоятельно сделать то, что требует момент, не теряя при этом связи со всем подразделением. Это такая связь, которая становится возможной не благодаря примитивному стадному инстинкту русского солдата, а лишь в результате умственного развития каждого человека в отдельности; предпосылки для этого мы встречаем только на ступени более высокого «индивидуалистического» развития, как это имеет место у капиталистических наций Запада. То качество, которое составляло до сих пор величайшую силу русской армии, было превращено малокалиберным магазинным ружьем, заряжающимся с казенной части, и бездымным порохом в одну из ее величайших слабостей. Следовательно, при нынешних условиях для превращения русского новобранца в боеспособного солдата потребуется еще больше времени, чем прежде; с солдатами же Запада он уже больше не может сравниться.

А во-вторых: где взять офицеров для организации всей этой массы людей в новые формирования военного времени? Если даже Франции трудно находить достаточное количество офицеров, то как же с этим справиться России? России, где образованная часть населения, из которой только и можно получить пригодных офицеров, составляет такой несоразмерно низкий процент общего числа жителей и где к тому же для солдат, даже обученных, требуется больший процент офицеров, чем в любой другой армии?

Наконец, в-третьих: при той всеобщей системе казнокрадства и воровства, которая, как известно, распространена среди русского чиновничества, а зачастую и среди офицеров, как будет проходить в России мобилизация? Во всех прежних войнах России сразу же обнаруживалось, что даже часть армии мирного времени и часть ее снаряжения существовали лишь на бумаге. Что же получится, когда призовут под ружье уволенных в запас, а также ополчение [В оригинале русское слово, написанное готическими буквами. Ред.] (ландвер), когда надо будет обеспечить их обмундированием, вооружением, боевыми припасами? А если при мобилизации не все идет гладко, не все доставляется в определенный срок и в определенное место, то наступает полная неразбериха. И разве может все идти гладко, если все проходит через руки ворующих и продажных русских чиновников? Мобилизация в России, – это будет зрелище для богов.

Другими словами: исходя даже из чисто военных соображений, мы можем позволить русским набирать столько солдат и держать их на действительной службе столько времени, сколько царю заблагорассудится. Но едва ли он сможет набрать сколько-нибудь большее количество войск сверх тех, которые уже находятся под ружьем, и вряд ли ему удастся сделать это своевременно. Эксперимент со всеобщей воинской повинностью может дорого обойтись России.

И, кроме того, в случае войны, русская армия на протяжении всей границы от Ковно до Каменца будет в своей собственной стране находиться на вражеской территории, среди поляков и евреев, ибо царское правительство превратило и евреев в своих смертельных врагов. Стоит России проиграть одно-два сражения, – и театр военных действий передвинется с Вислы на Двину и на Днепр; в тылу германской армии, под ее защитой, сформируется войско ее польских союзников; и Пруссия будет наказана по заслугам, когда ей ради собственной безопасности придется восстановить сильную Польшу.

Рассматривая до сих пор только чисто военную сторону дела, мы убедились, что в данном вопросе Россию можно не принимать во внимание. Но это станет еще яснее, как только мы бросим взгляд на экономическое положение России вообще и особенно на ее финансовое положение.

VI

Внутреннее положение России является в настоящий момент почти отчаянным. Освобождение крестьян в 1861 г. и связанное с ним – отчасти как причина, а отчасти как следствие – развитие крупной капиталистической промышленности ввергли эту самую неподвижную из всех стран, этот европейский Китай, в экономическую и социальную революцию, которая теперь неудержимо идет своим ходом; и этот процесс является пока преимущественно разрушительным.

Дворянство получило при освобождении крестьян возмещение в виде государственных ценных бумаг, которые оно в кратчайший срок растранжирило. Когда с этим было покончено, новые железные дороги открыли ему рынок для сбыта леса со своих лесных угодий; дворяне занялись рубкой и продажей леса и, пока хватало вырученных денег, снова зажили в полное удовольствие. При создавшихся новых условиях обрабатываемое трудом вольнонаемных рабочих хозяйство в помещичьих имениях большей частью велось по-прежнему очень плохо; не удивительно, что русское поместное дворянство оказалось кругом в долгах, если не в состоянии прямого банкротства, и что доходность его имений скорее падает, чем возрастает.

Крестьянин получил меньше земли, чем он имел прежде, и в большинстве случаев она была худшего качества, право пользования общинным выгоном и лесом было у него отнято, что лишило его базы для содержания скота; налоги были значительно повышены, и крестьянин теперь должен был повсюду выплачивать их деньгами; кроме того, он должен был делать взносы – также деньгами – в уплату процентов и в погашение авансированной государством выкупной суммы (wykup); короче говоря, к ухудшению общего экономического положения крестьянина внезапно присоединился вынужденный переход от натурального хозяйства к денежному, что уже само по себе достаточно для того, чтобы разорить крестьянство целой страны. В результате чрезмерно усилили эксплуатацию крестьянина сельские богатеи, зажиточные крестьяне и шинкари, mirojedy (буквально люди, объедающие общину) и kulaki (ростовщики). И, как будто всего этого было мало, появилась еще новая крупная промышленность, вконец разорившая натуральное хозяйство крестьян. Своей конкуренцией она не только подорвала кустарное производство крестьянина, рассчитанное на удовлетворение его собственных потребностей, но либо лишила крестьянина рынка сбыта для продукта его ремесла, либо в лучшем случае поставила это ремесло в зависимость от капиталиста-«скупщика» или, что еще хуже, от его посредника. Русский крестьянин с его примитивным земледелием и древне-коммунистическим общинным строем оказался вдруг в коллизии с самой развитой формой современной крупной промышленности, которой приходилось силой создавать себе внутренний рынок; при таком положении он был неизбежно обречен на гибель. Но ведь в России крестьянин – это почти девять десятых всего населения, и разорение крестьянина равносильно – по крайней мере на время – разорению России [Обо всем этом я уже писал год тому назад в «Neue Zeit» № 19, 1891–1892 гг. в статье «Социализм в Германии» [см. настоящий том, стр. 260–264. Ред.].].

Спустя двадцать лет, в течение которых продолжался этот социальный переворот, выявились также и другие его результаты. Беспощадная вырубка лесов уничтожила хранилища почвенной влаги; дождевая и снеговая вода, не успев впитаться в почву, быстро стекала ручьями и потоками, вызывая сильные наводнения; летом же реки становились мелководными и почва пересыхала. Во многих самых плодородных районах России уровень влаги в почве снизился, как сообщают, на целый метр, так что хлебные злаки своими корнями уже не достигают ее и сохнут. Таким образом, не только люди разорились, но и сама земля во многих местах истощилась по крайней мере на время жизни целого поколения.

Голод 1891 г. придал этому процессу разорения, носившему прежде хронический характер, острую форму, и тем самым обнажил его перед всем миром. И поэтому Россия с 1891 г. не выходит из голода. Этот суровый год в значительной мере погубил последнее и самое важное средство производства крестьян – их скот – и довел задолженность крестьян до такой степени, что это неизбежно должно было подорвать их последние жизненные силы.

В таком положении любая страна разве только с отчаяния могла бы начать войну. Но и для этого не хватает средств.

В России дворянство живет долгами, а теперь живет ими а крестьянин, но прежде всего существует за счет долгов само государство. Сколько денег задолжало российское государство за границей, знают все: свыше четырех миллиардов марок. Какова его задолженность внутри страны, не знает никто; во-первых, потому, что неизвестна ни сумма выпущенных займов, ни сумма находящихся в обращении бумажных денег; и во-вторых, потому, что стоимость этих бумажных денег меняется каждый день. Но одно несомненно: кредит России за границей исчерпан. Четыре миллиарда марок русских государственных облигаций переполнили через край западноевропейский денежный рынок. Англия уже давно, а Германия недавно избавилась от большей части своих «русских» бумаг. Приобретшие эти бумаги Голландия и Франция тоже оказались не в состоянии их переварить, как это обнаружилось при заключении последнего русского займа в Париже; из общей суммы займа в 500 миллионов франков его удалось разместить только на 300 миллионов, а облигации на сумму в 200 миллионов русский министр финансов должен был взять обратно у подписавшихся и превысивших сумму подписки банкиров[403]403
  Парижский заем – см. примечание 255.


[Закрыть]. Это доказывает, что даже во Франции какой-либо новый русский заем в ближайшее время не имеет никаких шансов на успех.

Таково положение этой страны, которая якобы непосредственно угрожает нам войной, но которая на самом деле не в состоянии развязать войну даже с отчаяния, если только мы сами не будем так глупы, чтобы бросить ей в пасть нужные для этого деньги.

Трудно понять невежество французского правительства и довлеющего над ним буржуазного общественного мнения Франции. Не Франция нуждается в России, – наоборот, скорее Россия нуждается во Франции. Без Франции царь со своей политикой оказался бы изолированным в Европе, и бессильный что-либо предпринять, он должен был бы мириться со всем, что происходит на Западе и на Балканах. Прояви Франция больше понимания, она могла бы добиться от России всего, что ей угодно. Но вместо этого официальная Франция пресмыкается перед царем.

Экспорт русской пшеницы уже подорван конкуренцией дешевой американской пшеницы. Главным предметом вывоза остается только рожь, а она вывозится почти исключительно в Германию. Как только Германия начнет потреблять белый хлеб вместо черного, нынешняя официальная царско-крупнобуржуазная Россия тотчас же обанкротится.

VII

Мы достаточно критиковали наших соседей, наших миролюбивых врагов. Но как обстоит дело у нас самих?

И тут мы должны прямо сказать, что постепенное сокращение срока военной службы может быть полезно для армии только в том случае, если раз навсегда будет положен конец зверскому обращению с солдатами, укоренившемуся за последние годы и вошедшему в обычай в армии в гораздо большей степени, чем это хотят признать.

Это зверское обращение с солдатами – неизменный спутник шагистики и плац-парадной муштры; то и другое получает широкое распространение в прусской армии, как только она становится на некоторый период армией мирного времени, а от пруссаков это переходит затем к саксонцам, баварцам и т. д. Такое обращение с солдатами – наследие доброго «старопрусского» времени, когда солдат был либо завербованным бродягой, либо сыном крепостного крестьянина и поэтому должен был безропотно сносить от своих офицеров-юнкеров всяческие издевательства и унижения. И именно разорившееся, обнищавшее и паразитирующее дворянство, которого не мало к востоку от Эльбы, и сейчас еще является поставщиком злейших мучителей солдат; в этом отношении с ним могут сравниться только надменные буржуазные сынки, которые любят корчить из себя юнкеров.

Это мелочно-придирчивое отношение к солдату никогда не выводилось из прусской армии. Однако прежде оно наблюдалось реже и носило более умеренный, а иногда юмористический характер. Но с тех пор как, с одной стороны, стало необходимым обучать солдат все более широкому кругу предметов, а в то же время, с другой стороны, и не подумали отбросить весь ненужный хлам. отживших и потерявших всякий смысл тактических упражнений, – с тех пор унтер-офицер стал исподволь приобретать все более неограниченное право на применение любого метода обучения, какой только ему покажется подходящим; вместе с тем прибегать к насильственным средствам воздействия унтер-офицера косвенным образом вынуждало предписание в короткий срок основательно вдолбить своей команде те или другие военные правила. А поскольку к тому же право солдат на подачу жалоб является чистейшим издевательством над этим правом, то нет ничего удивительного в том, что излюбленный старопрусский метод вновь расцвел пышным цветом там, где солдаты покорно мирились с этим. Ибо я уверен, что в полках, сформированных в западной части страны, или в полках со значительной примесью жителей больших городов над солдатом издеваются гораздо меньше, чем в полках, сформированных преимущественно из ост-эльбских крестьян.

Против этого в прежнее время существовало – по крайней мере на практике – одно противоядие. При употреблении гладкоствольного ружья, заряжающегося с дульной части, было очень легко во время маневров вложить в ствол кусок кремня, дав ему опуститься на холостой патрон, и нередко случалось, что ненавистные начальники оказывались на маневрах застреленными по недосмотру. Бывали иногда и ошибки; я знал одного юношу из Кёльна, который в 1849 г. погиб таким образом от выстрела, предназначавшегося для его командира. Теперь же, при малокалиберном ружье, заряжающемся с казенной части, этого уже не проделаешь так легко и незаметно; зато статистика самоубийств в армии является довольно точным показателем зверского обращения с солдатами. Но когда наступит «серьезный момент» и в ход будут пущены боевые патроны, тогда уж конечно встанет вопрос, не найдутся ли вновь сторонники старой практики, что, как говорят, кое-где имело место во время последних войн; ведь это весьма способствовало бы победе[404]404
  При публикации работы Энгельса в газете «Vorwarts» (№ 58, 9 марта 1893 г.) данный абзац был опущен. Вместо него редакция поместила в скобках следующее замечание: «Энгельс указывает здесь на последствия, до которых в прежние времена отчаяние часто доводило солдат, подвергавшихся дурному обращению. Мы не воспроизводим эти данные, какими бы объективными они ни были, потому что знакомы с судебной практикой, которая очень часто в объективном изложении фактов с целью предостережения усматривала намерение вызвать повторение подобных фактов».
  Купюры, сделанные в тексте редакцией «Vorwarts», и соображения, побудившие ее это сделать, свидетельствуют о том, что редакция газеты была напугана революционным тоном работы Энгельса, содержащей в этом месте прямой призыв к сопротивлению против насилия и произвола, чинимого над солдатами. В отдельном оттиске опущенный абзац был восстановлен, а замечание редакции снято.


[Закрыть].

Английские офицеры в своих донесениях единодушно с похвалой отмечают исключительно хорошие отношения между начальниками и солдатами, наблюдавшиеся во французской армии во время маневров в Шампани в 1891 году. В этой армии были бы совершенно невозможными явления, подобные тем, которые у нас так часто проникают из казарм на страницы печати. Еще до великой французской революции потерпела полную неудачу попытка ввести во французских войсках наказание палочными ударами по прусскому образцу. В самые худшие времена алжирских походов и Второй империи ни один начальник не посмел бы позволить себе по отношению к французскому солдату и десятой доли того, что на глазах у всех проделывали с немецким солдатом. А теперь, когда введена всеобщая воинская повинность, хотел бы я посмотреть на того французского унтер-офицера, который осмелился бы приказать солдатам давать друг другу пощечину или плевать друг другу в лицо. Какое же презрение должны испытывать французские солдаты к своим будущим противникам, когда они слышат и читают обо всем, что те безропотно позволяют с собой делать. А о том, чтобы в каждой французской казарме солдаты читали и слышали – об этом уже есть кому позаботиться.

Во французской армии царят такой же дух и такие же отношения между офицером, унтер-офицером и солдатом, какие царили в прусской армии в 1813–1815 гг. и дважды приводили наших солдат в Париж. У нас же, напротив, все больше приближаются к порядкам 1806 г., когда солдата почти не считали даже за человека, когда его избивали палками и тиранили и когда между ним и офицером лежала непроходимая пропасть, – и эти порядки привели прусскую армию к Йене[405]405
  О поражении при Йене см. примечание 34.


[Закрыть], а затем и во французский плен.

Как много твердят о решающем значении во время войны моральных факторов! А чем иным занимаются в мирное время, как ни тем, что почти систематически уничтожают эти факторы!