Текст книги "Собрание сочинений. Том 12"

Автор книги: Карл Генрих Маркс

К. МАРКС
НОВОЕ МИНИСТЕРСТВО

Берлин, 6 ноября 1858 г.

После довольно долгих колебаний образовано, наконец, новое министерство, которое лучше всего можно охарактеризовать, как министерство принцессы Прусской. Общая окраска его несколько более либеральная, чем смели надеяться берлинские филистеры, и, как можно было ожидать от дамского выбора, при его составлении обращалось мало внимания на взаимное соответствие его различных элементов, лишь бы была достигнута основная цель – обеспечение временной популярности. Как подобает настоящей даме, принцесса сумела каждому сказать любезное слово: католикам – назначением католика [Гогенцоллерн-Зигмарингена. Ред.] на пост премьер-министра – дело, неслыханное в летописях Пруссии; ревностным протестантам – передачей министерства народного просвещения евангелическому пиетисту [Бетман-Гольвегу. Ред.]; антирусскому течению – тем, что военное министерство вверено генералу [Бонину. Ред.], который в свое время был уволен с этого же поста исключительно по требованию царя Николая; сторонникам антиавстрийских настроений – передачей министерства иностранных дел человеку [Шлейницу. Ред.], который однажды в прошлом уже отказался от этого поста, чтобы не подчиниться приказаниям князя Шварценберга; бюрократической традиции – назначением министром внутренних дел, то есть министром, фактически являющимся главой всей бюрократической армии как полиции, так и администрации (Regierung), ветерана [Флотвеля. Ред.] добрых старых времен Фридриха-Вильгельма III; либералам – предоставлением в кабинете места без портфеля, нечто подобное должности лорда-президента Государственного совета[414]414
  Введенная в XVI в. в Англии должность лорда-президента Государственного совета (впоследствии Тайного совета) сохранилась в кабинете министров в качестве почетной должности, представляя собой нечто вроде поста министра без портфеля; обладатель ее не оказывал никакого влияния на государственные дела.


[Закрыть] в английском министерстве, человеку [Ауэрсвальду. Ред.], который был премьер-министром в первом кабинете, вызванном к жизни революцией 1848 года; сторонникам свободной торговли – введением в министерство финансов г-на фон Патова, а протекционистам – сохранением в министерстве торговли фон дер Хейдта; дворянству – тем, что во главе всего кабинета был поставлен принц королевского дома и все политические посты в кабинете замещены дворянами; буржуазии – предоставлением прозаических министерств юстиции, торговли, народного просвещения и внутренних дел простым буржуа или буржуа, возведенным в дворянство; врагам камарильи – тем, что огромное большинство нового кабинета сформировано из личных врагов Герлаха и компании, а консерваторам, боявшимся, как бы в Пруссии не вошло в моду нечто вроде смен кабинета в парламентском смысле слова, – тем, что оставлены на жалованье несколько министров, бывших коллег Мантёйфеля, выбранных им самим и скрепивших своей подписью указ, которым был провозглашен coup d'etat [государственный переворот. Ред.] в декабре 1848 года.

Таким образом, отличительной особенностью нового кабинета является эклектизм – эклектизм, обусловленный погоней за популярностью, которая, однако, сдерживается твердой решимостью ничем существенным ради этой самой популярности не жертвовать. Я лишь слегка коснусь одной черты нового кабинета, одного оттенка, совершенно не существенного для хладнокровного политического наблюдателя, но в высшей степени интересного для берлинских обывателей. Среди вновь назначенных министров нет ни одного, чье имя не походило бы на козырь, припасенный против прусской королевы, или на личную эпиграмму, направленную против нее ее злобной невесткой. Общее впечатление, произведенное на наиболее мыслящую часть берлинцев назначением нового кабинета, я передам словами одного из моих берлинских приятелей. Официальное извещение появилось только в сегодняшнем вечернем выпуске «Staats-Anzeiger»[415]415
  «Staats-Anzeiger»—сокращенное название немецкой ежедневной газеты «Koniglich-Preusischer StaatsAnzeiger» («Королевско-прусский государственный вестник»), официального органа прусского правительства; под этим названием выходила в Берлине с 1851 по 1871 год.


[Закрыть], то есть около 6 часов вечера; однако еще задолго до этого времени точные списки назначенных лиц свободно ходили по рукам среди групп, собиравшихся на Унтер-ден-Линден[416]416
  Унтер-ден-Линден (Unter den Linden) – одна из центральных улиц в Берлине.


[Закрыть]. Встретив там только что упомянутого мной приятеля, заурядного берлинского трактирного политикана, я спросил его, что он думает о новом кабинете и что вообще думают о нем в «городе». Однако раньше, чем сообщить его ответ, я должен объяснить вам, что представляет собой заурядный берлинский трактирный политикан. Это человек, проникнутый идеей, что Берлин – первый город в мире; что нигде, кроме как в Берлине, нельзя найти «Geist» [ «дух». Ред.] (понятие непереводимое, хотя английское ghost [дух, привидение. Ред.] этимологически представляет собой то же самое слово; французское esprit [ум, остроумие. Ред.] – нечто совсем иное) и что Weisbier [светлое пиво. Ред.] – это омерзительное на вкус каждого пришлого варвара питье – есть тот самый напиток, который в «Илиаде» упоминается под названием нектара, а в «Эдде»[417]417
  «Илиада» – знаменитая древнегреческая эпическая поэма, приписываемая легендарному поэту Древней Греции Гомеру.
  «Эдда» – собрание исландских мифологических и героических песен VII–XIII вв., один из величайших памятников мирового эпоса.


[Закрыть] – под названием меда. Помимо этих безобидных предрассудков, наше заурядное берлинское светило представляет собой неисправимого педанта, невоздержанного на язык, любителя поболтать, весьма склонного к определенному сорту низкопробного юмора, известного в Германии под названием Berliner Witz [берлинское остроумие. Ред.], которое строится скорее на игре слов, чем на игре мыслей; это любопытная смесь небольшой дозы иронии, небольшой дозы скептицизма и большой дозы пошлости – в общем, не слишком выдающийся и не очень уж забавный образчик человеческой породы, по все же довольно характерный тип. Ну, так вот, мой берлинский приятель с чисто берлинским юмором ответил на мой вопрос, процитировав следующую строфу из шиллеровского «Колокола». Должен заметить en passant [между прочим. Ред.] , что наш заурядный берлинец обычно восхваляет только Гёте, но цитирует только Шиллера:

 
«О zarte Sehnsucht, suses Hoffen,
Der ersten Liebe goldne Zeit!
Das Auge sieht den Himmel offen,
Es schwelgt das Herz in Seligkeit.
O, das sie ewig grunen bliebe,
Die schone Zeit der jungen Liebe!»
 

(О, нежные томления, сладкие надежды, золотая пора первой любви! Взору открыто безоблачное небо, сердце утопает в блаженстве. О, если бы она могла цвести вечно, эта чудесная пора юной любви!) [Шиллер. «Колокол». Ред.]

Теперь от любителя поэзии, берлинского трактирного политикана, возвратимся к новому прусскому кабинету и, согласно старой французской поговорке «a tout seigneur tout honneur» [ «каждому сеньору – по его заслугам». Ред.], обратим наше внимание в первую очередь на принца Гогенцоллерн-Зигмарингена, премьер-министра и близкого друга принцессы Прусской. Он – отец королевы португальской, в свое время решительно отказавшийся стать тестем французской Второй империи. Тем не менее он состоит в близком родстве с Бонапартом. Его мать была сестрой Мюрата, одного из импровизированных Наполеоном королей, а его жена является второй дочерью вдовствующей великой герцогини Баденской Стефании, урожденной Богарне. Таким образом, этот принц образует связующее звено родственных отношений между прусской династией, династией Кобургов и династией Бонапартов. Южногерманские либералы возвели на него много поклепов, потому что в 1849 г. он отрекся от престола в своем маленьком государстве Гогенцоллерн-Зигмаринген и, согласно фамильным договорам, продал его правящей в Пруссии ветви Гогенцоллернов. Когда он заключал эту сделку, ни одно германское княжество не стоило и трехгодичного своего дохода, и всего менее можно было ожидать от принца, чтобы он в угоду гогенцоллерн-зигмарингенским демагогам продолжил существование гогенцоллерн-зигмарингенской национальности. Поднятие прусского флага в Южной Германии не нравилось, кроме того, Австрии, так же как и мелким демагогам Бадена и Вюртемберга. После своего отречения принц поступил на службу в прусскую армию в чине генерала, избрав себе для жительства Дюссельдорф, город живописи, скульптуры и казарм, где когда-то раньше одна из боковых ветвей прусской династии содержала маленький двор. Чтобы наказать дюссельдорфцев за их участие в революции 1848 года, кульминационным пунктом которой была массовая демонстрация против короля при его проезде через город, Дюссельдорф был лишен счастья быть местопребыванием двора принца Фридриха и был разжалован в разряд обыкновенных городов, которые должны ухитряться жить без придворной клиентуры. Поэтому появление принца Гогенцоллерна в Дюссельдорфе было настоящим событием. Ничего замечательного не делая, он блистал одним своим присутствием, подобно великому человеку, о котором Гёте сказал, что он платит уже тем, что он есть, а не тем, что он делает. Его популярность распространилась за пределы Дюссельдорфа с необыкновенной быстротой. То, что он являлся одновременно принцем королевской крови и приверженцем католической церкви, довершило остальное. Для фанатической части населения Рейнской Пруссии иных качеств не требуется. Можно быть уверенным, что могущественное и прекрасно организованное католическое духовенство Рейнской Пруссии, Вестфалии, Силезии и Познани употребит все силы для поддержки прусского министерства, возглавляемого приверженцем римско-католической церкви, и это, кстати сказать, было бы весьма желательно. Ничто так не повредило революции 1848 года, как оппозиционное отношение к ней римско-католического духовенства. Последнее получило благодаря революции огромные выгоды, именно, право непосредственных сношений с папой, открытия женских и мужских монастырей и, что не менее важно, право приобретения земельной собственности. В награду за все эти приобретенные ими привилегии святые отцы, конечно, яростно обратились против революции, когда она потерпела поражение. Они действовали как самые безжалостные орудия реакции, и теперь лучше не давать им повода снова перейти в лагерь оппозиции. О прочих министрах я еще найду случай побеседовать.

Написано К. Марксом 6 ноября 1858 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5489, 24 ноября 1858 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

К. МАРКС
НОВОЕ МИНИСТЕРСТВО

Берлин, 9 ноября 1858 г.

«Так-то коловращение времени несет с собой возмездие»[Шекспир. «Двенадцатая ночь, или что угодно», акт V, сцена первая. Ред.]. Как я уже говорил в предыдущем письме, г-н фон Ауэрсвальд, вице-председатель нового кабинета, был номинальным главой первого сформированного обычным путем министерства революционной эпохи. В то время его назначение рассматривалось как симптом реакции, теперь же, спустя десять лет, в этом факте усматривают симптом прогресса. Он был преемником торговца зерном Кампгаузена, которого революционная буря перебросила из его кёльнской конторы в Берлин, на ступени прусского трона. Министерство Ауэрсвальда просуществовало с конца июня до 7 сентября 1848 года. Совершенно независимо от того, что он мог сделать или не сделать, одно его имя на заглавной странице кабинета в июне 1848 г. имело огромное значение. Его предшественник, Кампгаузен, был уроженцем Рейнской Пруссии; Ауэрсвальд был уроженцем провинции Восточной Пруссии; первый был купец, не занимающий никакого поста, второй – государственный чиновник, первый – буржуа, второй – дворянин, первый – богат, второй – беден. Таким образом, было ясно, что уже в конце июня 1848 г., всего лишь через месяц после мартовских дней, маятник прусской революции качнулся от запада к востоку, от соседства с Францией к соседству с Россией, от простых смертных к мандаринам, от буржуазии к дворянству, от кошелька к титулу. Если не считать того значения, какое имеет его имя, нельзя сказать, чтобы Ауэрсвальд совершил что-нибудь значительное в течение трех месяцев, пока существовал его кабинет. Если вы спросите пруссака о том, что представлял собой прежний кабинет Ауэрсвальда, он наверное приложит указательный палец ко лбу, серьезно потрет его, с видом истинного Гудибраса[418]418
  Гудибрас – герой одноименной сатирической поэмы английского поэта Батлера, отличавшийся склонностью к бессмысленным рассуждениям и спорам и способностью с помощью силлогизмов «доказывать» самые абсурдные положения.


[Закрыть], и, наконец, словно пробуждаясь от забытья, воскликнет: «Ах, вы имеете в виду кабинет Ганземана!» И в самом деле, душой кабинета Ауэрсвальда был министр финансов Ганземан, состоявший до этого членом кабинета Кампгаузена. Таким образом, чтобы охарактеризовать деятельность Ауэрсвальда как премьер-министра, мы должны говорить о Ганземане.

Ганземан, купец из Ахена, выразил свое политическое кредо в ставшей впоследствии знаменитой реплике по адресу прусской королевской власти в Соединенном ландтаге 1847 года: «В денежных делах нет места сентиментам». (In Geldsachen hort die Gemutlichkeit auf.) Эта сентенция, если разрешено parva componere magnis [сравнить малое с большим. Ред.], представляла собой при тогдашних обстоятельствах то же, что знаменитая фраза Сиейеса: «Le tiers-etat c'est tout»[419]419
  «Le tiers-etat c'est tout» («Третье сословие – все») – перефразировка выражения «Что такое третье сословие? – Все» из брошюры Э. Ж. Сиейеса «Qu'est-ce que le tiers-etat?» («Что такое третье сословие?»), вышедшей в 1789 г. накануне французской буржуазной революции.


[Закрыть]. При Фридрихе-Вильгельме III, в эпоху, когда никто, кроме доцентов прусских университетов, не осмеливался писать о политике, Ганземан выпустил книгу, посвященную сравнению Пруссии с Францией[420]420
  D. Hansemann. «Preusen und Frankreich» (Д. Ганземан. «Пруссия и Франция»). Первое издание вышло в 1833 году.


[Закрыть], проникнутую большой симпатией по адресу последней, однако написанную так ловко и в таких умеренных тонах, что даже прусская цензура не нашла возможным запретить это оскорбительное сопоставление. В эпоху, когда акционерные компании еще являлись в Германии rara avis [исключительной редкостью. Ред.], Ганземан возымел честолюбивое желание стать немецким Гудзоном и показал себя настоящим экспертом в том биржевом маклерстве, которое ныне процветает во всех цивилизованных странах и которое даже превращено в систему таким учреждением, как Credit Mobilier. В эпоху, когда старомодные немцы еще считали, что банкротство позорит честное имя человека, Ганземан старался доказать, что чередование банкротств почтя так же выгодно в торговле, как чередование посевов в земледелии. Правление этого человека, которое велось от имени Ауэрсвальда, основывалось на ошибочном представлении, будто несколько недель революции в достаточной мере расшатали старые устои государства, будто династия, аристократия и бюрократия были достаточно унижены, будто политический перевес буржуазии был обеспечен навсегда и поэтому теперь остается только укрощать вздымающиеся без конца волны революции.

Министерство столь успешно справилось с этой задачей – сломить тех, кто хотел сломить существующий строй, – что, просуществовав три месяца, само было сломлено, и эти либеральные подхалимы были самым бесцеремонным образом вышвырнуты за борт стоявшими за их спиной придворными, для которых они служили всего лишь орудием. Ауэрсвальд и Ганземан оказались в жалкой роли обманутых обманщиков. Сверх того, Ауэрсвальд попал в весьма незавидное положение человека, ответственного за прусскую внешнюю политику, ибо в своем лице он сочетал должность премьера и пост министра иностранных дел. Если внутренняя политика министерства диктовалась, по крайней мере, очевидными интересами буржуазии, напуганной успехами революции, то внешняя политика направлялась исключительно камарильей, в руках которой Ауэрсвальд был только марионеткой. В июне 1850 г. он был назначен президентом провинции Рейнской Пруссии, а вскоре затем уволен с этого поста г-ном фон Вестфаленом, который так же хладнокровно изгонял из прусской бюрократии либералов, как шотландский аристократ изгоняет из своих владений крестьян. В качестве члена нижней палаты (Abgeordnetenhaus) Ауэрсвальд ограничился оппозицией в такой разбавленной форме, что ее мог заметить только глаз политического гомеопата. Ауэрсвальд является одним из аристократических представителей либерализма в провинции Восточной Пруссии. Элементы, из которых состоит этот либерализм, – это память о войнах против Наполеона и тогдашние упования наиболее просвещенных патриотов; несколько общих идей, которые Кёнигсберг, в качестве центра кантовской философии, считает чуть ли не своей неотъемлемой собственностью; солидарность интересов помещиков, производящих хлеб, и жителей приморских городов, которые его экспортируют; всякого рода фритредерские доктрины, так как эта провинция Пруссии не является промышленной областью и живет главным образом продажей своих сельскохозяйственных продуктов в Англию.

Г-н фон Шлейниц, министр иностранных дел, получал уже однажды в прошлом, в 1849 г., назначение на этот пост и в течение краткого периода своего управления тесно сблизился с Готской партией[421]421
  Готская партия была образована в июне 1849 г. представителями контрреволюционной крупной буржуазии, правыми либералами, ушедшими из Франкфуртского собрания после отказа прусского короля Фридриха-Вильгельма IV принять из рук Национального собрания императорскую корону и решения левого большинства Собрания о создании имперского регентства. Эта партия, боясь победы революции, ставила своей целью объединение всей Германии за исключением Австрии под главенством гогенцоллернской Пруссии.


[Закрыть], которая, в случае своей победы, разделила бы Германию на две части – северную, которая слилась бы с Пруссией, и южную, которая слилась бы с Австрией. Поглощение Германии этими двумя великими соперничающими монархиями фактически и является открыто признанной целью Готской партии. Если бы ей удалось создать две Германии, то в результате возник бы смертельный конфликт, на очереди стояла бы новая Тридцатилетняя война, и, в конце концов, поединок между двумя враждующими Германиями был бы приостановлен тем, что Россия забрала бы себе одну половину Германии, а Франция – другую.

О военном министре г-не фон Бонине я уже упоминал в моем предыдущем письме. Здесь я только прибавлю, что, будучи командующим во время войны в Шлезвиг-Гольштейне[422]422
  Речь идет о войне Пруссии против Дании в 1848–1850 годах. Потерпев поражение, Пруссия была вынуждена заключить с Данией мир (1850 г.), согласно условиям которого Шлезвиг и Гольштейн по-прежнему оставались в полном подчинении Дании.


[Закрыть], он отличился преследованием не столько датчан, сколько добровольцев-демократов, сражавшихся под германскими знаменами. Эта война, как всем известно, представляла собой один из кровавых фарсов современной дипломатии. Министр финансов г-н фон Патов был членом кабинета Кампгаузена. Несколько лет тому назад в нижней палате Krautjunker [зубры-помещики. Ред.] заклеймили его как революционера. Нанесенное ему при этом личное оскорбление повлекло за собой его дуэль с графом Пфейлем, которая на некоторое время сделала его любимцем берлинской публики. В Англии Патов мог бы состоять членом Ливерпульской ассоциации финансовой реформы.

О графе Пюклере, министре земледелия, можно сказать только то, что он – племянник разочарованного автора «Писем покойника»[423]423
  Имеется в виду немецкий писатель Пюклер-Мускау, выпустивший в Штутгарте в 1831 г. книгу «Briefe eines Verstorbenen» («Письма покойника»).


[Закрыть]. Бетман-Гольвег раньше был куратором Боннского университета; должность таких кураторов фактически сводится к должности великих инквизиторов, которыми прусское правительство наводняет официальные центры науки. При Фридрихе-Вильгельме III они травили демагогов, при Фридрихе-Вильгельме IV – еретиков. Бетман занимался второй из этих задач. До революции он фактически принадлежал к камарилье короля и отдалился от нее только тогда, когда она зашла «слишком далеко».

Министр юстиции Симоне и министр торговли фон дер Хейдт являются единственными членами кабинета Мантёйфеля, пережившими своего главу. Оба родом из Рейнской Пруссии, однако являются уроженцами ее протестантской части, находящейся на правом берегу Рейна. Так как имелось в виду включить в новый кабинет нескольких уроженцев Рейнской Пруссии и в то же время исключить из него рейнских либералов, то эти два лица сохранили свои посты. Симонс может похвалиться тем, что он низвел прусские суды на такую низкую ступень, до какой они не доходили даже в худшие времена прусской монархии. Фон дер Хейдт, богатый купец из Эльберфельда, сказал о короле в 1847 году: «Этот человек так часто нас обманывал, что мы более не можем ему доверять». (Dieser Mensch hat uns so oft belogen, das wir ihm nicht langer trauen konnen.) В декабре 1848 г. он вошел в состав министерства coup d'etat. В настоящее время он единственный прусский министр, которого подозревают в использовании своего официального положения ради своей личной выгоды. Всюду много говорят о том, что государственные тайны в его руках обычно служили интересам торговых дел эльберфельдской фирмы Хейдт и К°.

Написано К. Марксом 9 ноября 1858 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5492, 27 ноября 1858 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

К. МАРКС
ПОЛОЖЕНИЕ В ПРУССИИ

Берлин, 16 ноября 1858 г.

По поводу эклектического и разношерстного характера нового кабинета, на который я указывал в одном из прошлых писем, «Kreuz-Zeitung»[424]424
  «Kreuz-Zeitung» («Крестовая газета») – известное название крайне реакционной немецкой ежедневной газеты «Neue Preusische Zeitung» («Новая прусская газета»), которая издавалась в Берлине с июня 1848 г. и была органом контрреволюционной придворной камарильи и прусского юнкерства. «Neue Preusische Zeitung» имела в заголовке изображение креста ландвера.


[Закрыть] разражается следующей насмешливой тирадой:

«Предстоит изменение системы. Но что это за изменение, осмелимся мы спросить? Что представляла собой ныне отмененная система и каковы принципы новой, которая будет принята? Кто является представителем руководящей идеи этой системы, принц-католик, возглавляющий министерство, или член евангелического союза, министр культа и просвещения? И можно ли рассчитывать, что министр финансов, бывший депутат от демократов, будет солидарен с названными выше лицами? Кроме того, сможет ли ветеран старой прусской бюрократии приспособить свои взгляды к взглядам г-на фон Патова?»

12 ноября во всем королевстве произошли Urwahlen (первичные выборы). Избранные таким образом Wahlmanner [выборщики. Ред.] будут в свою очередь 23-го с. м. избирать депутатов. Никому не нравится умеренное целомудрие собственной жены или умеренная платежеспособность своего должника, однако умеренная свобода являлась тем лозунгом, который умеренно распространялся среди Urwahler [первичных избирателей. Ред.]. Та часть прусского общества, которая до сих пор стоит во главе движения и политическое кредо которой можно охарактеризовать как liberalismus vulgaris [вульгарный либерализм. Ред.], обладает какими угодно качествами, но только не героизмом. В 1848 г. она не посмела шевельнуться, пока не вспыхнула революция в Неаполе, Париже и Вене. Но с настоящий момент, в силу любопытного стечения обстоятельств, эти люди очутились в таком положении, что они должны подать сигнал к началу политического оживления на континенте. Имея у себя за спиной большую армию, окруженные с одной стороны Францией 2 декабря, с другой стороны вновь централизованной Австрией, а с третьей – вечно настороженной Россией, они представляют такой удобный объект для концентрированного нападения, что не могут не чувствовать себя довольно неуверенно. Кроме того, в их памяти живы еще воспоминания о революции; и, наконец, не следует, по их мнению, запугивать принца-регента, чтобы он не потерял свой недавно приобретенный конституционализм. И вот один либеральный герой умоляет другого оказать ему добрую услугу, подобную той, о которой один муж просил свою жену, когда ее публично оскорбил на улице какой-то офицер: «Держи меня, – кричал сей храбрец, – иначе я буду мстить, и тогда произойдет кровопролитие». Действительно, на этот счет не должно быть никаких иллюзий. Прусское движение, в местном значении слова, возможно только в очень ограниченных пределах; стоит ему выйти за эти пределы, как оно должно будет либо пойти вспять, либо вылиться в общее движение на континенте. Последняя возможность одинаково приводит в ужас и крупную буржуазию и принца-регента. Вот факт, о котором, вероятно, не будет сообщено ни в одной газете, но за его достоверность я ручаюсь: во время своего последнего посещения Бреславля принц самым торжественным образом заявил на приеме для высших чинов этого города, что революционное пламя все еще не погасло, что еще существует угроза нового взрыва в Европе и что поэтому долг и интересы средних классов одинаково требуют, чтобы они сплотились вокруг трона и, главное, сохранили строжайшую умеренность в своих политических действиях и тем заткнули все щели, через которые могли бы пробраться беспринципные демагоги (gesinnungslose Demagogen). Это вполне соответствует тому, что недавно говорил мне один очень умный прусский аристократ: «Знаете ли, – сказал он, – что свело короля с ума? Призрак красной республики; и его брат, – хотя это лишенный всяких иллюзий, посредственный и скучный педант, – тоже постоянно одержим страхом перед тем же самым призраком».

В общем, либеральные Wahlmanner одержали победу в более крупных городах, а отъявленные реакционеры – в деревне. Каким образом организовывались выборы в деревне, вы можете судить по тому факту, что ландраты в частном порядке разослали – каждый в своем округе – циркуляры с призывом к Urwahler (первичным избирателям) выбирать таких-то и таких-то лиц. Надо сказать, что положение ландрата в Пруссии совсем особое. Во всех ее провинциях, за единственным исключением Рейнской Пруссии, он является помещиком, крупным земельным собственником, владения которого расположены, как и земельная собственность английских мировых судей графства, в пределах подчиненного ему административного округа. В то же время он является звеном бюрократической цепи, избранным от своей местности, назначенным короной, подчиненным Regierung [окружному управлению. Ред.] (коллегиальному учреждению), местопребывание которого находится в одном из центров более крупного административного деления, но в своем округе (или Ressort, как выражаются пруссаки) он – высший представитель правительства. Таким образом, эти ландраты сочетают в своем лице свойства Krautjunker (охотника на лисиц)[425]425
  Немецкое Krautjunker («зубр-помещик») переводится на английский язык как fox-hunter (охотник на лисиц), по аналогии с традиционным развлечением английских землевладельцев – охотой на лисиц.


[Закрыть] и бюрократа. В отличие от большинства государственных чиновников, они не зависят всецело от своего казенного жалованья; в худшем случае они набираются из младших сыновей в семьях земельной аристократии, получая от государства 1200 долларов в год взамен содержания, которое они получали бы от отца, дяди или старшего брата. Поэтому их интересы в общем теснее связаны с классовыми и партийными интересами земельной аристократии, нежели с кастовыми интересами бюрократии. Они-то и были основной опорой только что свергнутого кабинета. Отнюдь не рассматривая себя в качество орудия центрального правительства, они скорее считали правительство орудием своих собственных социальных интересов. В настоящий момент они оказывают сопротивление новому кабинету, который не посмел дать им отставку отчасти потому, что такой радикальный шаг дал бы сильный толчок всем революционным тенденциям и нарушил бы рутину прусской администрации; отчасти же потому, что деятельность ландратов до некоторой степени может быть использована для того, чтобы сдерживать земледельческое население и создавать таким образом противовес либерализму городов. До сих пор отставку дали только одному ландрату – графу фон Крассову в Померании, который, забавлялся тем, что в своем циркуляре, адресованном к Urwahler, поносил кабинет.

С 1852 г. не публиковалось никаких данных переписи; однако цифр последней переписи вполне достаточно, чтобы дать вам известное представление о соотношении между сельским населением и населением городов. Из семнадцати миллионов жителей двенадцать миллионов разбросаны по деревням и только пять миллионов сосредоточены в городах, большая часть которых является всего лишь городами-деревнями. Из 984 городов королевства только 12 главных городов могут похвастать тем, что их население в общем составляет 1000000 человек, а свыше 500 городов имеют менее чем по 2500 жителей. Промышленное население составляет 11 % в провинции Пруссия, 15 % в Померании, 18 % в Познани, 23 % в Силезии, 26 % в Вестфалии, 28 % в Саксонии, 25 % в Рейнской Пруссии, 37 % в Бранденбурге. Впрочем, в этой последней провинции почти все промышленное население сосредоточено в Берлине. Из всего населения королевства 60 % занимается исключительно земледелием, и в среднем на каждые 263 жителя приходится один дворянин.

Написано К. Марксом. 16 ноября 1858 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5497, 3 декабря 1858 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского