Текст книги "Собрание сочинений. Том 12"

Автор книги: Карл Генрих Маркс

Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 64 страниц)

К. МАРКС
БРИТАНСКАЯ ТОРГОВЛЯ И ФИНАНСЫ

Лондон, 14 сентября 1858 г.

Рассматривая отчет о кризисе 1857–1858 гг., подготовленный комиссией палаты общин, мы, во-первых, показали вредные тенденции закона сэра Роберта Пиля об Английском банке и, во-вторых, развенчали ложное представление, будто эмиссионные банки, произвольно расширяя или сокращая бумажно-денежное обращение, могут влиять на общий уровень цен. Но тогда перед нами встает вопрос: каковы же были действительные причины кризиса? Комиссия заявляет, что она установила, «к своему удовлетворению, что недавний торговый кризис как в Англии, так и в Америке и в Северной Европе, несомненно, был вызван главным образом чрезмерной спекуляцией и злоупотреблением кредитом». Ценность этого вывода, разумеется, ничуть не умаляется тем обстоятельством, что мир смог прийти к нему и без помощи парламентской комиссии и что все уроки, которые общество могло бы извлечь из этого откровения, в настоящее время уже потеряли всякий практический смысл. Допустим, что этот тезис правилен – а мы далеки от того, чтобы оспаривать его, – но разрешает ли он социальную проблему или только видоизменяет формулировку вопроса? Для возникновения системы фиктивного кредита всегда требуется наличие двух сторон – заемщиков и заимодавцев. То, что заемщики всегда стремятся торговать при помощи чужого капитала и стараются обогащаться на риске других, – эта тенденция представляется столь очевидной, что противоположная тенденция была бы для нас просто непонятной. Вопрос, скорее, состоит в том, как это случается, что по всех современных промышленных странах люди периодически поддаются неудержимому желанию расстаться со своими капиталами под влиянием явных иллюзий и вопреки самым явным грозным предостережениям, повторяющимся через каждые десять лет? Каковы те социальные условия, в силу которых почти регулярно вновь и вновь возникают эти периоды всеобщего самообмана, чрезмерной спекуляции и фиктивного кредита? Стоит нам хотя бы раз проследить их, как мы придем к очень простому выводу. Одно из двух: либо общество может регулировать эти социальные условия, либо они присущи нынешней системе производства. В первом случае общество может предотвращать кризисы; во втором же, до тех пор, пока существует данная система, они будут неизбежно порождаться ею, подобно тому как происходит естественная смена времен года.

Существенный недостаток не только последнего парламентского отчета, но также «Отчета о торговом кризисе 1847 года» и всех предшествовавших им других аналогичных отчетов мы усматриваем в том, что они трактуют каждый новый кризис как изолированное явление, впервые возникающее на социальном горизонте и поэтому объясняющееся будто бы событиями, движениями и факторами, исключительно присущими – или такими, которые считаются исключительно присущими, – только одному периоду, именно периоду, истекшему между предпоследним и последним потрясениями. Если бы ученые физики пользовались таким же наивным методом, то даже появление кометы каждый раз заставало бы мир врасплох. При попытке выявить законы, от которых зависят кризисы мирового рынка, необходимо дать объяснение не только периодическому характеру последних, но также и точным датам этой периодичности. Кроме того, нельзя допускать, чтобы отличительные черты, присущие каждому новому торговому кризису, затушевывали то общее, что свойственно им всем. Мы вышли бы за рамки задач, которые мы себе здесь ставим, если бы попытались дать даже самый общий набросок такого исследования. По-видимому, никто не будет оспаривать того, что комиссия палаты общин не только не разрешила вопрос, но даже не сумела правильно сформулировать его.

Факты, на которых комиссия останавливается с целью охарактеризовать систему фиктивного кредита, лишены, конечно, какой-либо новизны. Сама эта система в Англии осуществлялась весьма простым способом. Фиктивный кредит создавался посредством дутых векселей. Последние учитывались главным образом провинциальными акционерными банками, которые, в свою очередь, переучитывали их у лондонских вексельных маклеров. Лондонские вексельные маклеры, глядя только на индоссамент банка, а не на самые векселя, в свою очередь полагались не на свои собственные средства, а на возможности, предоставляемые им Английским банком. Принципы лондонских вексельных маклеров характеризует следующий факт, сообщенный комиссии г-ном Диксоном, бывшим директором-распорядителем ливерпульского городского банка:

«В случайном разговоре обо всем этом деле один из вексельных маклеров заметил, что, если бы не закон сэра Роберта Пиля, городскому банку не было бы нужды приостанавливать платежи. В ответ на это я сказал, что, каковы бы ни были достоинства закона сэра Роберта Пиля, я, со своей стороны, не пошевелил бы даже пальцем, чтобы помочь городскому банку в его затруднениях, если бы знал, что я этим содействую продолжению такой вредной системы ведения дел, какая практикуется, и далее я добавил, что если бы до моего вступления в должность директора-распорядителя я знал о практике городского банка хотя бы половину того, что должны были узнать вы, видя огромное количество учтенных векселей городского банка, то вам никогда не удалось бы увидеть меня акционером». На это последовал такой ответ: «Но и вам не удалось бы увидать меня акционером банка; мне было весьма выгодно учитывать векселя, но быть акционером я тоже бы не согласился».

Пальма первенства по злоупотреблениям принадлежит, по-видимому, городскому банку в Ливерпуле, Западному шотландскому банку в Глазго, а также Нортумберлендскому и Дургамскому провинциальным банкам, операции которых комиссия подвергла самому тщательному изучению. Западный банк в Глазго, имевший 101 отделение по всей Шотландии и деловые связи в Америке, разрешал выставлять на себя векселя только ради комиссионных; он повысил свой дивиденд в 1854 г. с 7 до 8 %, в 1856 г. – с 8 до 9 %, и объявил дивиденд в 9 % даже в июне 1857 г., когда большей части его капитала уже не было и в помине. Сумма учтенных им векселей, равнявшаяся в 1853 г. 14987000 ф. ст., возросла в 1857 г. до 20691000 фунтов стерлингов. Переучеты этого банка в Лондоне, составлявшие в 1852 г. 407000 ф. ст., возросли в 1856 г. до 5407000 ф. ст., хотя весь капитал банка составлял всего лишь 1500000 фунтов стерлингов; при его банкротстве в ноябре 1857 г. фигурировала сумма в 1603000 ф. ст., которые ему были должны только четыре фирмы: Макдональда, Монтита, Уоллеса и Паттисона. Одна из главных операций банка состояла в выдаче ссуд под своеобразное «обеспечение», а именно: фабриканты снабжались капиталом, обеспечение которого состояло в будущей продаже продукции, которую надо было еще создать с помощью авансированной суммы. Легкомыслие, с каким производился учет, видно из того обстоятельства, что векселя Макдональда были акцептованы 127 различными лицами и фирмами; справки были наведены только относительно 37, из которых о 21 был дан неудовлетворительный или определенно отрицательный отзыв. Тем не менее кредит Макдональдс не сокращался. С 1848 г. в книгах банка была произведена подтасовка, благодаря которой долги превратились в кредиты, а убытки в актив.

«Чтобы понять способ, с помощью которого можно произвести такую маскировку», – говорится в докладе, – «лучше всего, пожалуй, познакомиться с тем, каким образом был ликвидирован долг, именующийся долгом Скарта и значившийся в другом разделе активов. Этот долг составлял 120000 ф. ст. и должен был бы фигурировать среди опротестованных векселей. Однако он был разделен на четыре или пять открытых кредитных счетов на имя акцептантов векселей Скарта. Эти счета были дебетованы суммой их соответствующих акцептов, и жизнь должников была застрахована на сумму 75000 фунтов стерлингов. Из этой суммы 33000 ф. ст. были выплачены в виде премий самим банком. Все это значится теперь в книгах в качестве актива».

Наконец, обследование показало, что собственные акционеры банка задолжали ему 988000 фунтов стерлингов.

В то время как весь капитал Нортумберлендского и Дургамского провинциальных банков составлял только 600000 ф. ст., банк выдал в качестве займа неплатежеспособной Деруэнтской компании железоделательных заводов сумму приблизительно в 1000000 фунтов стерлингов. Хотя г-н Джонатан Ричардсон, главное лицо в банке, фактически заправлявший всеми его делами, и не был сам пайщиком Деруэнтской компании, тем не менее он был весьма сильно заинтересован в этом малообещающем предприятии, так как получал ренту с участков, на которых производилась добыча руды. Этот случай представляет, таким образом, любопытный пример того, как общий капитал акционерного банка используется исключительно в целях частной спекуляции одного из его директоров-распорядителей.

Эти два образчика разоблачений, содержащихся в отчете комиссии, бросают довольно безрадостный свет на нравственные принципы и все дела акционерных промышленных предприятий. Ясно, что эти институты, быстро растущее влияние которых на народное хозяйство стран едва ли можно переоценить, еще далеко не выработали себе надлежащую структуру. Являясь могущественным рычагом в развитии производительных сил современного общества, они еще не выработали, подобно средневековым корпорациям, свою корпоративную совесть вместо чувства индивидуальной ответственности, от которого они избавились в силу самой своей организации.

Написано К. Марксом 14 сентября 1858 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5445, 4 октября 1858 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

Ф. ЭНГЕЛЬС
ВОССТАНИЕ В ИНДИИ

Во время жарких и дождливых летних месяцев военные действия в Индии почти совершенно приостановились. После того как сэр Колин Кэмпбелл, энергично действуя в начале лета, овладел всеми важными позициями в Ауде и Рохилканде, он по? тупил весьма благоразумно, разместив свои войска по квартирам, оставив открытую местность во власти повстанцев и ограничив свои действия охраной своих коммуникаций. За этот период в Ауде произошел лишь один заслуживающий внимания эпизод; это – экспедиция сэра Хоупа Гранта, посланного в Шахгандж на выручку туземного вождя Ман Сингха, который после целого ряда уверток заключил незадолго перед этим мир с англичанами и был теперь блокирован своими бывшими союзниками – туземцами. Экспедиция оказалась простой военной прогулкой, хотя англичане понесли, вероятно, большой урон от солнечных ударов и холеры. Туземцы рассеялись, не оказав сопротивления, и Ман Сингх соединился с англичанами. Хотя легкий успех этой экспедиции и не может служить показателем того, что так же легко будет покорить весь Ауд, он все же свидетельствует о том, что повстанцы совершенно пали духом. Если англичане были заинтересованы в том, чтобы отдохнуть во время жаркой погоды, то повстанцам, наоборот, было важно тревожить их как можно чаще. Но вместо того, чтобы организовать активную партизанскую войну, прерывать сообщение между городами, находящимися в руках неприятеля, подстерегать мелкие отряды, мешать фуражировке и не допускать подвоза продовольствия, без которого не мог бы просуществовать ни один большой город, занятый англичанами, – вместо всего этого туземцы удовольствовались сбором налога и наслаждались досугом, который предоставил им противник. Более того, между ними возникли, по-видимому, раздоры. Они, очевидно, не воспользовались этими несколькими неделями затишья ни для реорганизации своих сил, и я для пополнения своих боевых припасов, ни для того, чтобы восполнить понесенные ими потери в артиллерии. Их бегство при Шахгандже, более чем какое-либо прежнее поражение, показывает, что им недостает уверенности в своих силах и в своих вождях. Тем временем между большинством их вождей и британским правительством ведется тайная переписка; британское правительство, в конце концов, признало нецелесообразным прикарманивать все земли Ауда и готово отдать их обратно прежним владельцам на приемлемых условиях. Таким образом, поскольку окончательный успех англичан не подлежит теперь сомнению, восстание в Ауде, по всей вероятности, постепенно затихнет, не пройдя через стадию активной партизанской войны. Как только большинство землевладельцев заключит соглашение с англичанами, отряды повстанцев распадутся, и те из них, которые имеют слишком много оснований бояться правительства, превратятся в бандитов (дакойтов), в поимке которых крестьянство охотно окажет содействие.

Юго-восточная часть Ауда, джагдиспурские джунгли, по-видимому, является местом, где сосредоточились такие дакойты. Эти непроходимые бамбуковые леса и заросли кустарника заняты отрядом повстанцев под командой Амар Сингха, который обнаруживает несколько большую активность и умение вести партизанскую войну; во всяком случае, вместо пассивного выжидания он сам атакует англичан, где только может. Если, как опасаются, часть аудийских повстанцев соединится с ним раньше, чем его удастся вытеснить из его цитадели, то англичане будут поставлены перед более трудной задачей, чем это было. до сих пор. Эти джунгли вот уже около восьми месяцев служат убежищем для повстанческих отрядов, которые сумели сделать чрезвычайно опасным движение по Большой магистрали, ведущей из Калькутты в Аллахабад – главной коммуникационной линии англичан.

В Западной Индии генерал Робертс и полковник Холмс все еще заняты преследованием гвалиорских повстанцев. Во время взятия Гвалиора весьма важное значение имел вопрос о том, какое направление изберет отступающая армия, ибо вся страна маратхов и часть Раджпутаны были, видимо, готовы восстать, как только там появится достаточно сильный отряд регулярных войск, который мог бы стать ядром восстания.

Отступление гвалиорского отряда в юго-западном направлении казалось тогда наиболее вероятным маневром для осуществления такого плана. Однако повстанцы, руководствуясь мотивами, о которых мы не можем догадаться на основании имеющихся у нас отчетов, избрали северо-западное направление. Они направились на Джайпур, а оттуда повернули на юг к Удайпуру, пытаясь добраться до дороги в страну маратхов. Но это обходное движение дало Робертсу возможность настигнуть их и без больших усилий нанести им полное поражение. Неорганизованные остатки отряда повстанцев, без пушек и боевых припасов, без популярных вождей, не в состоянии дать толчок к новым восстаниям. Наоборот, огромное количество награбленного добра, которое они таскают за собой и которое затрудняет все их передвижения, по-видимому, уже возбудило алчность крестьян. Они убивают каждого отставшего от своих войск сипая и забирают себе его запас золотых могуров. Если уж дело дошло до этого, то генерал Роберте может спокойно предоставить сельскому населению окончательно рассеять этих сипаев. Разграбление сокровищ Синдхии его же войсками спасает англичан от нового восстания в области, более опасной, чем Индостан, ибо восстание в стране маратхов подвергло бы бомбейскую армию довольно тяжелому испытанию.

В окрестностях Гвалиора возникло новое восстание. Мелкий вассал Синдхии Ман Сингх (не путать с аудийским Ман Сингхом) присоединился к повстанцам и завладел небольшой крепостью Паури. Но крепость эта уже осаждена англичанами и вскоре должна быть взята.

Тем временем постепенно происходит усмирение покоренных округов. Передают, что сэр Джон Лоренс водворил столь полное спокойствие в окрестностях Дели, что европейцы могут путешествовать там в полной безопасности, без оружия и охраны. Секрет этого кроется в том, что население каждой деревни несет коллективную ответственность за всякое преступление или насилие, совершенное на ее земле, что англичанами Организована военная полиция и, главное, что военно-полевые суды с их ускоренной судебной процедурой, которая производит особенно сильное впечатление на восточных людей, повсюду действуют полным ходом. Все же этот успех является, по-видимому, исключением, поскольку мы не слышали ни о чем подобном в других округах. Полное усмирение Рохилканда и Ауда, Бунделкханда и многих других крупных провинций потребует еще очень долгого времени и доставит еще немало работы британским войскам и военно-полевым судам.

Но в то время как восстание в Индостане сокращается до размеров, которые лишают его почти всякого интереса с военной точки зрения, в отдаленном районе, на самой границе с Афганистаном произошло событие, которое может привести в будущем к серьезным осложнениям. Среди нескольких сикхских полков в Дера-Исмаил-Хане был раскрыт заговор, участники которого ставили себе целью перебить своих офицеров и восстать против англичан. Мы не можем сказать, как далеко простирались разветвления этого заговора. Быть может, это был заговор, носивший чисто местный характер и возникший среди отдельной группы сикхов, однако определенно мы не можем этого утверждать. Во всяком случае, это в высшей степени опасный симптом. В британской армии в настоящее время около 100000 сикхов, и мы уже слышали, какой дерзостью они отличаются; сегодня, по их словам, они сражаются на стороне англичан, но завтра, если богу будет угодно, они, может быть, станут сражаться против них. Храбрые, вспыльчивые, непостоянные, они еще больше, чем другие восточные люди, склонны к внезапным и неожиданным порывам. Если среди них вспыхнет серьезное восстание, то тогда уж англичанам действительно будет трудно сохранить свои позиции. Среди индийских туземцев сикхи всегда были самыми грозными противниками англичан; в прошлом они создали сравнительно могущественное государство[391]391
  Государство сикхов – феодальное индийское государство – возникло в конце XVIII в. на территории Пенджаба. Наибольшего могущества оно достигло в начале XIX в. при правителе Ранджит Сингхе, который подчинил себе все местные княжества Пенджаба и ряд соседних областей. При нем государство сикхов занимало территорию от реки Сатледж до ущелий Хайбера и от Малого Тибета – на севере до границ Синда – на юге. Ранджит Сингх создал в государстве сильную военную организацию. Армия сикхов считалась наилучшей в Индии. В середине XIX в. в результате двух англо-сикхских войн (1845–1846 и 1848–1849) государство сикхов потеряло свою самостоятельность; Пенджаб был аннексирован англичанами.


[Закрыть]; они принадлежат к особой секте брахманизма и одинаково ненавидят как индусов, так и мусульман. Они видели британское «raj» [ «владычество». Ред.] на краю гибели; они в значительной мере содействовали его восстановлению и даже убеждены, что их собственная роль в этом деле была решающей. Не будет ли вполне естественным, если у них зародится мысль, что наступило время, когда британское raj должно быть заменено сикхским raj, и что сикхский император должен управлять Индией из Дели или Калькутты? Возможно, что эта идея еще далеко не созрела среди сикхов, возможно, что в армии они так искусно размещены, что уравновешиваются европейцами, и поэтому любое восстание среди них может быть легко подавлено; однако то, что эта идея существует среди них, должно быть, мы полагаем, очевидно для всякого, кто читал сообщения о поведении сикхов после Дели и Лакнау.

Все же англичане пока снова завоевали Индию. Великое восстание, начавшееся бунтом бенгальской армии, по-видимому, действительно угасает. Но это вторичное завоевание не усилило власти Англии над умами индийского народа. Жестокие карательные меры со стороны английских войск, подстрекаемых преувеличенными и ложными рассказами о зверствах, якобы совершенных туземцами, и попытка оптом и в розницу конфисковать королевство Ауд не вызвали каких-либо особых симпатий к победителям. Напротив, сами англичане признают, что как среди индусов, так и среди мусульман наследственная ненависть к незваным пришельцам-христианам теперь сильнее, чем когда-либо. Как ни бессильна эта ненависть в настоящее время, все же она не лишена известного значения, пока грозная туча нависла над сикхским Пенджабом. И это еще не все. Две великие азиатские державы, Англия и Россия, встретились теперь в одном пункте между Сибирью и Индией, где русские и английские интересы должны прийти в непосредственное столкновение. Этот пункт – Пекин. Вскоре от этого пункта протянется на запад через весь азиатский континент линия, на которой постоянно будут происходить столкновения интересов этих соперничающих держав. Таким образом, может быть не так уж далеко то время, когда «сипаи и казаки встретятся на равнинах Оксуса», и если эта встреча действительно произойдет, то антианглийские настроения 150000 индийских туземцев послужат материалом для весьма серьезных размышлений.

Написано Ф. Энгельсом около 17 сентября 1858 г

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5443, 1 октября 1858 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

К. МАРКС
НОВЫЙ МАНИФЕСТ МАДЗИНИ

Лондон, 21 сентября 1858 г.

Так как генуэзская «Dio e Popolo», последняя республиканская газета, издававшаяся на итальянской земле, наконец закрылась, не выдержав постоянных преследований со стороны сардинского правительства, неукротимый Мадзини основал итальянскую газету в Лондоне – двухнедельный орган под названием «Pensiero ed Azione» («Мысль и действие»).

Из последнего номера этой газеты мы и переводим его новый манифест, который мы рассматриваем как исторический документ, дающий читателю возможность самому судить о жизнеспособности и перспективах на будущее той части революционной эмиграции, которая собралась под знаменем этого римского триумвира. Вместо того, чтобы исследовать те великие социальные факторы, которые привели к гибели революцию 1848–1849 гг., и попытаться обрисовать истинные условия, незаметно созревшие за последние десять лет и в совокупности своей подготовившие почву для нового и более мощного движения, Мадзини, как нам кажется, вновь возвращается к своим прежним фантазиям и ставит перед собой мнимую проблему, что может привести, разумеется, только к ложному решению. Ему все еще представляется первостепенно важным вопрос о том, почему эмигрантам как организации не удались их попытки обновления мира; и он все еще занимается тем, что рекламирует снадобья для излечения их от политического паралича. Он говорит:

«В 1852 г., в меморандуме, обращенном к европейской демократии. я спрашивал: каков должен быть сейчас лозунг, боевой клич партии? Ответ очень прост. Он заключается в одном слове – действие, но действие объединенное, общеевропейское, непрестанное, последовательное, смелое.

Вы можете добиться свободы, лишь добившись сознания свободы, а это сознание вы можете завоевать только действием. Вы держите свою судьбу в своих собственных руках. Мир ждет вас. Почин может быть сделан повсюду, где народ намеревается восстать, готовый бороться и, если нужно, умереть ради всеобщего спасения, где он начертает на своих знаменах слова: бог, народ, справедливость, истина, добродетель. Восстаньте во имя всеобщего блага, и все пойдут за вами. Необходимо, чтобы вся партия отдала себе в этом отчет. Каждый волен искать решения там, где, как ему кажется, он увидел проблеск истины, но пусть он не отстаивает свой личный путь, пусть он не дезертирует из великой армии будущего… Мы – не демократия, мы только ее авангард. Наша задача лишь расчистить ей путь. Все, чего мы хотим, – это единства замысла, общности усилий… Со времени этого призыва прошло шесть лет, а дело обстоит все так же. Силы партии численно возросли, а единство партии еще не достигнуто. Несколько небольших организованных групп своей неисчерпаемой жизнеспособностью и тем ужасом, который они вселяют в сердце врага, доказывают силу единения; большинство же партии по-прежнему остается дезорганизованным, изолированным и, следовательно, бездейственным и бессильным. Кучки преданных делу людей, которые не выносят позорного бездействия, сражаются то тут, то там в качестве tirailleurs [вольных стрелков. Ред.] на всех участках фронта, каждый на свой собственный страх и риск, только за свою собственную родину, без понимания общей цели; слишком слабые, чтобы победить где бы то ни было, они заявляют протест и гибнут. Основная часть армии не может прийти им на помощь; у нее нет ни плана, ни средств, ни вождей… Был момент, когда союз правительств распался. Крымская война предоставляла угнетенным народам благоприятную возможность, которую им следовало бы использовать немедленно; из-за отсутствия организации они упустили эту возможность. Мы видели, как истинные революционеры связывали освобождение своих стран с предполагаемыми планами какого-нибудь одного человека, для которого вмешательство в дела нации и призыв к восстанию означают верную гибель. Мы видели, как поляки, забыв Собеского и историческую миссию, которую Польша выполнила в христианской Европе, шли на службу Турции в роли казаков. Были народы, как, например, румыны, вообразившие, что они могут достигнуть единства с помощью дипломатии, как будто когда-нибудь в мировой истории хоть одна нация возникла иначе, как в результате борьбы своих сынов. Другие, как, например, итальянцы, решили ждать до тех пор, пока в борьбу не втянется Австрия, как будто Австрия может занять какую-либо иную позицию, кроме позиции вооруженного нейтралитета. Одна Греция ринулась в бой; но она не поняла, что при наличии союза правительств никакое греческое национальное движение невозможно, если не произойдет революция, которая расколола бы эти силы, и если эллинский элемент не объединится со славянско-румынским элементом, что могло бы сделать восстание закономерным. Нигде так ярко не сказалось отсутствие организации и планов, в чем я вижу корень зла. Отсюда и гнетущее уныние, порой распространяющееся в наших рядах. Что может сделать для разрешения вопроса, касающегося всей Европы, отдельный человек, одинокий, изолированный, почти или совсем без средств? Такая задача под силу только объединению… В 1848 г. мы восстали в десятках мест во имя всего великого и святого. Свобода, солидарность, народ, союз, родина, Европа – все принадлежало нам. Позднее, обманутые, поддавшись каким-то подлым и преступным чарам, мы позволили этим движениям

приобрести местный характер… Мы, свергнувшие Луи-Филиппа, повторили кощунственную фразу, которая резюмирует его царствование: «Chacun pour soi, chacun chez soi» [ «Каждый для себя, каждый у себя». Ред.]. Поэтому мы потерпели поражение. Неужели этот горький опыт ничему не научил нас? Неужели мы до сих пор не поняли, что сила в единении и только в единении?

Человек состоит из мысли и действия. Мысль, не воплощенная в действиях, есть лишь тень человека; действие, не направляемое и не освящаемое мыслью, есть лишь гальванизированный труп человека – тело без души. Бог есть бог потому, что он – абсолютное тождество мысли и действия. Человек есть человек только при условии непрестанного, всемерного стремления к этому идеалу… Мы не сможем победить, если пойдем на какой-то безнравственный и бессмысленный разрыв между теорией и практикой, между индивидуальным и коллективным долгом, между писателем и заговорщиком или бойцом, и разделим нашу партию на мыслителей и практических деятелей, на людей ума и людей дела… Все мы проповедуем объединение как лозунг эпохи, предвестниками которой мы являемся, но многие ли из нас на деле объединяются со своими братьями для совместного действия? У всех у нас на устах слова терпимость, любовь, свобода, а между тем мы порываем с нашими товарищами, если их взгляды на тот или иной определенный вопрос расходятся с нашей точкой зрения. Мы восторженно рукоплещем тем, кто умирает, чтобы своей смертью расчистить нам путь для действия; но мы не идем по их стопам. Мы признаем опрометчивость попыток, предпринимаемых в ничтожном масштабе; но мы ничего не делаем, чтобы осуществить их с большим и мощным размахом. Мы все скорбим о недостатке у партии материальных средств; но многие ли из нас регулярно пополняют общую кассу за счет своих скромных взносов? Мы объясняем свои неудачи мощной организацией противника; но сколь немногие из нас пытаются сделать нашу партию всесильной при помощи единой общей организации, которая, играя решающую роль в настоящем, принесла бы свои плоды в будущем?.. Неужели невозможно вывести партию из ее нынешнего жалкого, дезорганизованного состояния? Все мы считаем, что мысль священна, что ее проявления должны быть свободны и ненаказуемы; что организация общества плоха, если она, в результате крайнего материального неравенства, осуждает рабочего на роль придатка машины и лишает его интеллектуальной жизни. Мы считаем, что частная жизнь человека священна. Мы считаем, что столь же священно объединение людей; что оно является лозунгом, выражающим особую миссию нашей эпохи. Мы считаем, что государство должно не внедрять такое объединение насильственным Путем, а поощрять его. Мы с радостью ожидаем того времени, когда при всеобщем объединении производителей заработная плата будет заменена участием в прибылях. Мы верим в святость труда и считаем преступным всякое общество, в котором человек, желающий жить своим трудом, не в состояний этого сделать. Мы верим в нацию, мы верим в человечество… Под человечеством мы понимаем объединение свободных и равных наций на двоякой основе – самостоятельности их внутреннего развития и братства в целях упорядочения международной жизни и всеобщего прогресса. Мы считаем, что для того, чтобы нации и человечество, как мы их понимаем, могли существовать, карту Европы следует перекроить; мы считаем необходимым новое территориальное деление, которое должно заменить произвольное деление, осуществленное Венским трактатом, должно основываться на родстве языка, традиций, религии и исходить из географических условий и политических особенностей каждой страны.

Не полагаете ли вы, что этих общих убеждений достаточно для братской организации? Я не призываю вас подчиниться одной-единственной доктрине, одному-единственному взгляду. Я только говорю: давайте вместе бороться с отрицанием всякой доктрины; давайте совместно одержим вторую марафонскую победу над принципом восточной инертности, который грозит в настоящее время вновь подчинить себе Европу. Все люди, разделяющие только что перечисленные мною убеждения, к какой бы республиканской фракции они ни принадлежали, должны составить своего рода европейскую партию действия, в которой Франция, Италия, Германия, Швейцария, Польша, Греция, Венгрия, Румыния и другие угнетенные нации должны представлять собой отдельные секции; каждая национальная секция должна существовать самостоятельно и иметь свою особую кассу; центральный комитет, располагающий центральной кассой, должен формироваться из делегатов национальных секций и т. д.

Когда единство партии будет завоевано, европейский вопрос сменится вопросом, где начать. В революциях, как и на войне, победа зависит от быстрого сосредоточения максимально возможного количества сил в данном пункте. Если партия стремится к победоносной революции, она должна выбрать на карте Европы такой пункт, где легче всего и выгоднее всего проявить инициативу, и бросить туда все силы, какими только могут располагать отдельные секции. Рим и Париж – вот два стратегических пункта, где должно начаться объединенное действие, Франция – благодаря ее мощному единству, воспоминаниям о ее великой революции и наполеоновских армиях, благодаря тому влиянию, которое каждое движение в Париже оказывает на умы Европы, – до сих пор остается страной, чья инициатива вернее всего всколыхнет все другие угнетенные нации, хотя всякое истинно революционное выступление с ее стороны неизбежно объединит против нее все силы правительств Европы. За этим единственным исключением, лишь Италия является в настоящее время страной, где явно сосредоточены качества, необходимые для инициативы. Нет нужды говорить об общности взглядов, толкающих ее вперед; уже в течение десяти лет там наблюдается целый ряд замечательных выступлений, совершенно исключительных для Европы. Дело итальянской нации – это дело всех наций, раздавленных или расчлененных венским разделом. Итальянское восстание, нанося удар Австрии, сразу предоставило бы возможность действий славянскому и румынскому элементам, которые в недрах империи стремятся сбросить с себя ее иго. Итальянские войска, разбросанные в тех частях империи, где существует наибольшее недовольство, поддержали бы их движение. Двадцать тысяч венгров – солдат австрийской армии в Италии – встали бы под знамя нашего восстания. Поэтому движение в Италии не может приобрести местный характер. Географическое положение Италии и ее двадцатипятимиллионное население обеспечат достаточную длительность повстанческого движения, чтобы другие нации успели им воспользоваться. У Австрии и Франции, у Франции и Англии нет в Италии того единства интересов, которое только и могло бы привести к единству их политики. Восстание в Италии – поскольку оно невозможно без свержения папской власти – позволило бы этой стране разрешить проблему свободы совести в Европу, что встретило бы сочувствие всех тех, кому дорога эта свобода».