Текст книги "Собрание сочинений. Том 12"

Автор книги: Карл Генрих Маркс

Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 64 страниц)

К. МАРКС
АННЕКСИЯ АУДА[354]354
  Заглавие дано согласно записной книжке Маркса за 1858 год.


[Закрыть]

Примерно полтора года тому назад британское правительство провозгласило в Кантоне новую доктрину международного права, согласно которой одно государство может предпринимать против любой области другого государства военные действия крупного масштаба без объявления войны или провозглашения состояния войны с этим государством. В настоящее время то же самое британское правительство, в лице генерал-губернатора Индии лорда Каннинга, сделало еще один шаг вперед в деле нарушения существующего международного права. Оно объявило, что

«право собственности на землю в провинции Ауд конфискуется в пользу британского правительства, которое будет располагать этим правом так, как оно сочтет нужным»[355]355
  Маркс цитирует прокламацию генерал-губернатора Индии лорда Каннинга от 3 марта 1858 года.


[Закрыть].

Когда после падения Варшавы в 1831 г. русский император конфисковал «право собственности на землю», до тех пор принадлежавшее многочисленному польскому дворянству, это вызвало в британской печати и парламенте единодушный взрыв негодования. Когда после битвы при Новаре австрийское правительство не конфисковало, а всего лишь секвестровало имения тех ломбардских дворян, которые принимали активное участие в войне за независимость, это снова вызвало в Англии единодушный взрыв негодования. Наконец, когда после 2 декабря 1851 г. Луи-Наполеон конфисковал имения Орлеанской династии, которые, согласно французскому обычному праву, еще при вступлении на престол Луи-Филиппа должны были быть присоединены к государственным доменам, но избежали этой участи благодаря одному юридическому ухищрению, – негодованию англичан прямо-таки не было пределов, и лондонская газета «Times» заявляла, что этот акт разрушает самые основы общественного порядка и делает невозможным дальнейшее существование гражданского общества. Практика показала, чего стоило все это благородное негодование. Единым росчерком пера Англия конфисковала не только имения нескольких титулованных лиц, не только земли королевской фамилии, но всю территорию королевства[356]356
  Ауд входил в состав могольской империи, но в середине XVIII в. могольский наместник Ауда стал фактически независимым правителем. Англичане с 1765 г. превратили Ауд в субсидиарное (подвластное англичанам) княжество, причем реальная политическая власть в нем оказалась в руках английского резидента. Однако, чтобы замаскировать это положение вещей, англичане нередко именовали правителя Ауда королем.


[Закрыть] величиною почти с Ирландию, «наследие целого народа», как определяет это сам лорд Элленборо.

Посмотрим, однако, какие предлоги – назвать это основанием мы не можем – выдвигает лорд Каннинг от имени британского правительства для оправдания столь неслыханного образа действий; во-первых, «Лакнау находится во власти армии»; во-вторых, «сопротивление, начатое взбунтовавшимися солдатами, нашло поддержку со стороны жителей этого города и всей провинции в целом»; в-третьих, «они повинны в тяжком преступлении и сами навлекли на себя справедливое возмездие». Попросту говоря: поскольку британская армия завладела Лакнау, постольку британское правительство имеет право конфисковать все еще не захваченные им земли в Ауде. Поскольку взбунтовались состоящие на жалованье у англичан туземные солдаты, постольку туземцы Ауда, которые были подчинены британскому владычеству силой, не имеют-де права поднять восстание за свою национальную независимость. Короче говоря, народ Ауда восстал против законной власти британского правительства, и теперь британское правительство громогласно заявляет, что восстание является достаточным основанием для конфискации» Таким образом, если отбросить все разглагольствования лорда Каннинга, то весь вопрос сводится к тому, что, по его мнению, британское владычество в Ауде было установлено законно.

На самом же деле британское владычество в Ауде было установлено следующим образом. Когда в 1856 г. лорд Далхузи решил, что настало время действовать, он сосредоточил в Канпуре армию, которая, как было сказано королю Ауда [Ваджид Али-шаху. Ред.], должна была служить наблюдательным корпусом против Непала. Внезапно эта армия вторглась в Ауд, завладела Лакнау и захватила в плен короля. От него стали требовать, чтобы он отдал свою страну во власть англичанам, но все было тщетно. Тогда его отвезли в Калькутту, а страна была присоединена к владениям Ост-Индской компании. Это предательское вторжение было произведено на основании статьи 6 договора 1801 г., заключенного лордом Уэлсли[357]357
  По договору, заключенному между Ост-Индской компанией и навабом Ауда в 1801 г., генерал-губернатор Индии Уэлсли под предлогом неуплаты долга аннексировал половину владений наваба, в том числе Горак-хпур, Рохилканд и некоторые районы двуречья, расположенного между Гангом и Джамной.


[Закрыть]. Этот договор явился естественным следствием другого договора, заключенного в 1798 г. сэром Джоном Шором. В соответствии с обычной политикой англо-индийского правительства в его сношениях с туземными князьями, этот первый договор 1798 г. представлял собой для обеих сторон договор об оборонительном и наступательном союзе. Ост-Индской компании он обеспечивал ежегодную субсидию в 76 лаков [Лак– 100 тысяч рупий. Ред] рупий (3800000 долларов); но, в силу статей 12 и 13, король был обязан уменьшить налоговое обложение страны. Само собой разумеется, король не мог выполнять одновременно оба эти явно противоречащие друг другу условия. В результате, как и рассчитывала Ост-Индская компания, возникли новые осложнения, и, в конце концов, был заключен договор 1801 года. В силу этого договора король обязался возместить якобы имевшие место нарушения прежнего договора уступкой территории – уступкой, которую, кстати сказать, тогда же заклеймили в парламенте как акт открытого разбоя и которая привела бы лорда Уэлсли в качестве обвиняемого в следственную комиссию, если бы не политическое влияние, которым в то время пользовалась его семья.

Взамен этой территориальной уступки Ост-Индская компания, в силу статьи 3, взяла на себя защиту оставшихся за королем территорий против всяких внешних и внутренних врагов, а в силу статьи 6 гарантировала королю, его наследникам и преемникам владение этими территориями на вечные времена. Но эта же самая статья 6 содержала и ловушку для короля, а именно: король обязывался установить такую систему управления, осуществляемую его собственными чиновниками, которая бы способствовала благоденствию его подданных и обеспечивала охрану жизни и собственности жителей. Предположим теперь, что король Ауда нарушил бы этот договор, что он своим управлением не обеспечил бы охрану жизни и собственности жителей (скажем, расстреливал бы их, привязывая к жерлам пушек, и конфисковал бы все их земли); что бы тогда могла сделать Ост-Индская компания? По договору король был признан независимым государем, свободно действующим лицом, одной из договаривающихся сторон. Объявляя договор нарушенным и тем самым аннулированным, Ост-Индская компания могла действовать лишь двояким путем: либо прийти к новому соглашению путем переговоров, оказывая при этом определенное давление, либо объявить королю войну. Но вторгнуться на его территорию без объявления войны, неожиданно захватить его в плен, лишить его престола и аннексировать его страну – все это было нарушением не только договора, но и всех принципов международного права.

Один любопытный факт доказывает, что аннексия Ауда не была внезапным решением британского правительства. Как только лорд Пальмерстон занял пост министра иностранных дел, он немедленно отправил в 1831 г. тогдашнему генерал-губернатору распоряжение аннексировать Ауд. Его подчиненный отказался в то время исполнить это распоряжение. Сведения об этом, однако, дошли до короля Ауда [Назир-эд-дина. Ред.], который воспользовался каким-то предлогом, чтобы отправить посольство в Лондон. Несмотря на все препятствия, посольству удалось сообщить Вильгельму IV, пребывавшему в полном неведении относительно всего происходившего, о том, какая опасность угрожает Ауду. В результате между Вильгельмом IV и Пальмерстоном произошла бурная сцена, которая окончилась тем, что последний получил строжайшее предписание, под страхом немедленной отставки, никогда более не повторять подобного coup d'etat [буквально: государственного переворота; здесь: переворота. Ред.]. Здесь важно напомнить, что нынешняя аннексия Ауда и конфискация всей земельной собственности этой страны произошла как раз тогда, когда Пальмерстон снова пришел к власти. Несколько недель тому назад палата общин затребовала документы, относящиеся к первой попытке аннексии Ауда в 1831 г., но г-н Бейли, секретарь Контрольного совета, заявил, что эти документы исчезли.

В 1837 г., когда Пальмерстон вторично был министром иностранных дел, а лорд Окленд – генерал-губернатором Индии, короля Ауда [Мохаммед Али-шаха. Ред.] опять заставили заключить новый договор с Ост-Индской компанией. В силу этого договора изменяется статья 6 договора 1801 г., так как «в ней не предусмотрена мера наказания в случае нарушения содержащихся в ней обязательств» (хорошо управлять страной); поэтому в статье 7 специально предусматривается,

«что король Ауда совместно с британским резидентом должен немедленно наметить наилучшие средства для устранения недостатков в деятельности полиции и в судебном и финансовом управлении своих владений; если же его величество будет пренебрегать советами и указаниями британского правительства и если грубое и систематическое притеснение, анархия и беспорядок получат настолько широкое распространение в аудийских владениях, что общественное спокойствие окажется в серьезной опасности, то британское правительство сохраняет за собой право назначить своих собственных должностных лиц для управления любой частью территории Ауда большей или меньшей протяженности, где будет обнаружено подобного рода злоупотребление властью, на срок, какой британскому правительству покажется необходимым; излишки полученных доходов, после покрытия всех расходов, будут в таких случаях вноситься в королевское казначейство, и его величеству будет представлен точный и добросовестный отчет о доходах и расходах».

Далее, статья 8 договора предусматривает,

«что в случае, если генерал-губернатор Индии со своим Советом будет вынужден воспользоваться властью, возложенной на него статьей 7, то он, по мере возможности, будет стараться сохранять и по мере сил совершенствовать туземные учреждения и формы управления на данных территориях, дабы этим облегчить возвращение их государю Ауда, когда наступит подходящий для этого момент».

Официально считается, что этот договор был заключен между генерал-губернатором Британской Индии и его Советом[358]358
  Генерал-губернатор Британской Индии и его Совет – см. примечание 210.


[Закрыть], с одной стороны, и королем Ауда – с другой. Как таковой, договор был с соблюдением всех формальностей ратифицирован обеими сторонами, и был произведен должным образом обмен ратификационными грамотами. Но когда он был представлен на утверждение Совета директоров Ост-Индской компании, он был аннулирован (10 апреля 1838 г.) как нарушающий дружеские отношения между Компанией и королем Ауда и являющийся посягательством со стороны генерал-губернатора на права этого монарха. Пальмерстон не спрашивал у Компании разрешения заключить этот договор; и он не обратил никакого внимания на ее постановление об его аннулировании. Равным образом и король Ауда никогда не уведомлялся о том, что договор был аннулирован. Это удостоверил сам лорд Далхузи (протокол от 5 января 1856 года):

«Весьма вероятно, что король в ходе предстоящих переговоров с резидентом сошлется на договор, заключенный с его предшественником в 1837 году; резиденту известно, что договор не остался в силе, ибо он был аннулирован Советом директоров сразу же после того, как он был получен в Англии. Далее, резиденту известно, что, хотя король Ауда в свое время был уведомлен о том, что некоторые обременительные условия договора 1837 г. в отношении увеличения военных сил не будут осуществлены, однако о полной отмене его никогда не сообщалось его величеству. В результате такого умолчания и неполной информации в настоящее время создалось затруднительное положение. Оно становится еще более затруднительным в связи с тем, что аннулированный документ был все же включен в собрание договоров, изданное в 1845 г. по распоряжению правительства».

В том же самом протоколе, в разделе 17, говорится:

«Если бы король сослался на договор 1837 г. и спросил, почему – если теперь требуются дальнейшие мероприятия по управлению Аудом – не применяются те обширные полномочия, которыми упомянутый договор наделил британское правительство, то надлежит поставить в известность его величество, что договор этот прекратил свое существование с тех пор, как он был сообщен Совету директоров, который полностью аннулировал его. Его величеству следует напомнить, что двор в Лакнау был в свое время уведомлен о том, что должны быть аннулированы некоторые статьи договора 1837 г., согласно которым на короля были возложены расходы по содержанию дополнительных военных сил. Надо полагать, что о тех статьях договора, которые должны были вступить в силу не сразу, в свое время не сочли нужным сообщить его величеству, а в дальнейшем это сообщение упустили сделать по недосмотру».

По этот договор был не только включен в официальное собрание договоров, изданное в 1845 году; на него и официально ссылались, как на существующий договор, в нотификации лорда Окленда королю Ауда, датированной 8 июля 1839 г., в представлениях, сделанных лордом Хардингом (тогдашним генерал-губернатором) тому же королю 23 ноября 1847 г., и в сообщении полковника Слимена (резидента в Лакнау) самому лорду Далхузи 10 декабря 1851 года. Почему же лорду Далхузи понадобилось с таким упорством отрицать законность договора, который считали действующим все его предшественники и даже его собственные чиновники в своей переписке с королем Ауда? Исключительно потому, что, согласно этому договору, какой бы повод король ни подал для вмешательства в свои дела, это вмешательство должно было ограничиваться тем, что британские должностные лица могли взять в свои руки управление страной от имени короля Ауда, которому они обязаны были выплачивать излишки доходов. Но англичане желали как раз обратного. Удовлетворить их могла только аннексия. Это отрицание законности договоров, которые составляли официально признанную основу взаимоотношений в течение двадцати лет; этот насильственный захват независимых территорий, являющийся открытым нарушением даже официально признанных договоров; эта окончательная конфискация каждого акра земли по всей стране – все эти предательские и отвратительные приемы обращения британцев с туземцами Индии начинают теперь мстить за себя не только в Индии, но и в самой Англии.

Написано К. Марксом. 14 мая 1858 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5336, 28 мая 1858 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

К. МАРКС
ЛЮБОПЫТНАЯ СТРАНИЧКА ИСТОРИИ

Манчестер (Англия), 18 мая 1858 г.

Вскоре после окончания последней войны с Россией в газетах появилось сообщение, что некий Мехмед-бей, полковник турецкой армии, он же г-н Бандья, бывший полковник венгерской армии, покинул Константинополь и с несколькими польскими добровольцами отправился в Черкесию. По прибытии туда он сразу же стал чем-то вроде начальника штаба у Сефер-паши, вождя черкесов. Те, кто знал предыдущую карьеру этого венгерского освободителя Черкесии, нисколько не сомневались в том, что он поехал в эту страну с единственной целью – продать ее России. В свое время было публично и неопровержимо доказано, что этот человек был в Лондоне и Париже шпионом, состоявшим на жалованье одновременно у французской и у прусской полиции. Не удивительно, что около месяца тому назад в европейских газетах промелькнуло сообщение, что Бандья, он же Мехмед-бей, был действительно уличен в изменнической переписке с русским генералом Филипсоном и что состоявшийся над ним военный суд приговорил его к смертной казни. Тем не менее вскоре после этого Бандья внезапно очутился в Константинополе и, изображая из себя жертву интриги, со свойственной ему наглостью объявил, что все эти рассказы об измене, военном суде и т. п. являются чистейшими выдумками его врагов.

Нам в руки попали важнейшие из документов, касающихся этого любопытного эпизода черкесской войны, и мы приведем здесь некоторые выдержки из них. Документы эти были доставлены в Константинополь поручиком польского батальона в Черкесии Францишеком Стоком, который был одним из членов военного суда, осудившего Бандью. Документы эти в комментариях не нуждаются.

Выдержки из протоколов заседавшего в Адерби, в Черкесии, военного суда над Мехмед-беем, он же Я. Бан-дья, из Иллошфальвы.

(№ 1) Заседание 9 января 1858 года. Показания Мустафы, уроженца провинции Надьканижы:

«… Когда полковник Мехмед-бей прибыл в Шепсугур, он просил меня передать письмо командиру черноморских казаков, генералу Филипсону. На мое замечание, что я не могу сделать этого, не уведомив Сефер-пашу и не получив его разрешения, Мехмед-бей сообщил мне, что, в качестве посланника и наместника падишаха и командующего войсками в Черкесии, он имеет право обмениваться письмами с русскими, что Сефер-паша осведомлен об этом и что его цель – ввести русских в заблуждение… Когда Сефер-паша и национальное собрание передали мне манифест Черкесии, адресованный царю, то Мехмед-бей дал мне также письмо для генерала Филипсона. Я не нашел генерала Филипсона в Анапе и передал письмо майору, командовавшему там военными силами. Майор обещал отправить манифест по назначению, но отказался принять письмо, которое не имело ни адреса, ни подписи. Я привез письмо обратно, но частая переписка Мехмед-бея возбудила во мне подозрения, и, опасаясь, как бы самому не оказаться скомпрометированным, я довел обо всем этом деле до сведения властей…»

(№ 2) Показания Ахмед-эфенди, бывшего турецкого секретаря при Мехмед-бее:

«… Мехмед-бей был очень зол на Тевфик-бея (полковника Лапинского) и очень дурно отзывался о нем, говоря, что он всячески будет вставлять ему палки в колеса. На вторую ночь после нашего прибытия в Адерби… рано на рассвете меня разбудил конюх Мехмед-бея. Мехмед-бей сам сказал мне, что со стороны Геленджика слышен сильный гул пушечной пальбы. Он уже был на ногах и казался не в духе… Донесение, что полковник Лапинский взят в плен со всем своим отрядом, было получено в Адерби – не знаю, каким способом – еще раньше, чем прекратилась пушечная пальба. Я слышал, как Мехмед-бей говорил об этом. Когда позже пришли известия о том, что ни полковник, ни его люди не попали в плен, Мехмед-бей сказал в большом раздражении: «Вероятно, он продал свои пушки русским»…»

(№ 3) Показания офицеров и солдат польского отряда, расквартированного в Адерби:

«Накануне внезапного захвата Геленджика в лагерь явился Мехмед-бей и сказал, что он получил из Константинополя письма, сообщающие ему, что если они ниоткуда не получат помощи, то в этом будет виноват один лишь полковник Лапинский… Мехмед-бей велел дать солдатам спиртные напитки и обещал им много всяческих благ, если они покинут своего полковника и последуют за ним… Когда впоследствии оказалось, что известие (будто Лапинский взят в плен) было неверно, Мехмед-бей лично явился в лагерь и обратился к солдатам с речью, уговаривая их отказаться от повиновения полковнику. Когда же полковник вернулся, то Мехмед-бей сделал вид, что он ничего знать не знает, отрекся от примкнувших к нему нескольких человек и допустил, чтобы их наказали, не заступившись за них. Впоследствии, в отсутствие полковника, Мехмед-бей при помощи некоторых венгров пытался поднять среди войск мятеж.

Эти венгры составили против полковника обвинительный акт и пытались заставить солдат подписать его. За исключением трех человек, которые признали, что их уговорили дать свою подпись, все прочие заявили под присягой, что их подписи были подделаны… Произвести эту подделку было тем легче, что лишь очень немногие солдаты в отряде умели писать».

(№ 4) Признания Бандьи на военном суде:

«Мне надоел долгий допрос, и я представляю комиссии это признание, написанное мной собственноручно и подписанное мной. Я надеюсь, что мои судьи, поскольку я своим признанием избавляю их от долгой и трудной работы, скорее согласятся вспомнить, что с моей судьбой связана также судьба моей ни в чем не повинной семьи [Здесь он имеет в виду семью Бандья № 3. Помимо мусульманской семьи в Константинополе, у него есть еще жена в Венгрии и другая жена в Париже.]. Прежде мое имя было Янош Бандья из Иллошфальвы; мое нынешнее имя Мехмед-бей, возраст – 40 лет, моя религия раньше была римско-католической, но в 1853 г. я принял мусульманство… Моя политическая деятельность… направлялась прежним вождем моей страны Лайошом Кошутом… Снабженный рекомендательными письмами моего политического вождя, я 22 декабря 1853 г. прибыл в Константинополь… Я вступил в турецкую армию в чине полковника. В это время я часто получал от Кошута письма и инструкции, касающиеся интересов моей страны. В то же время Кошут отправил оттоманскому правительству послание, в котором он горячо рекомендовал туркам остерегаться союза с Францией, Англией или Австрией и советовал им лучше связаться с итальянскими и венгерскими революционерами… Согласно инструкциям, которые были мне даны, я должен был тем или иным путем вступить в ряды войск, предназначенных для действий на черкесских берегах… Прибыв в Черкесию, я первое время ограничился изучением положения дел в стране и передачей моих наблюдений моим политическим друзьям… Я старался сблизиться с Сефер-пашой… Согласно инструкциям, я должен был предупреждать всякие наступательные операции со стороны черкесов и противодействовать всякому иностранному влиянию в Черкесии. Незадолго до моего отъезда из Константинополя полковник Тюрр, который получает инструкции из того же источника, что и я, и с которым я много лет был политически близок, получил приказ присоединиться к греческому восстанию. Генерал Штейн (Ферхад-паша), тоже принадлежащий к нашей партии, был направлен в Анатолию. Что касается плана сближения с Сефер-пашой, то он удался, и весьма скоро я приобрел полное его доверие. Завоевав это доверие, я уже мог легко следовать моим инструкциям и выполнять их… Я убедил Сефер-пашу, что после войны Черкесия будет возвращена под власть султана… Турецким командирам я доказывал, что всякие наступательные операции их войск будут опасны, ибо черкесы… в критический момент их покинут. Обстоятельства благоприятствовали мне, и, хотя русские отправили свои войска на театр военных действий, оставив свои границы без прикрытия, они все же не подверглись сколько-нибудь серьезным набегам черкесов. Моим политическим вождям я регулярно отправлял донесения о моих тайных действиях… В то же время я натолкнулся на людей и обстоятельства, которые противодействовали моим планам. Я имею в виду прибытие в Анапу британского консула г-на Лонгуорта. Г-н Лонгуорт имел предписание заставить Сефер-пашу организовать на средства Великобритании отряд из 6000 черкесов и отправить его в Крым… Я получил подобное же приказание от турецких властей, но в то же время мои тайные вожди прислали мне самый решительный приказ приложить все усилия к тому, чтобы свести на нет миссию британского консула… В разговоре, который я имел с г-ном Лонгуортом… я просил предоставить мне должность в британской армии в чине полковника или сумму в 10000 фунтов стерлингов… Г-н Лонгуорт думал привлечь меня на свою сторону, предложив мне 50000 пиастров… Моя интрига увенчалась успехом. У князя Сефера, столько раз обманутого пустыми обещаниями, возникло подозрение, и он наотрез отказал консулу в выполнении того, чего тот требовал от его народа… В это время я нажил себе врага в лице князя Ибрагима Карабатыра, сына Сефер-паши, который был назначен командовать 6000 черкесов…

21 марта 1856 г. Сефер-паша уведомил меня, что национальное собрание постановило отправить депутациюк турецкому, французскому и британскому правительствам, чтобы просить их о воссоединении Черкесии сТурцией. Я добился того, что Сефер-паша включил меня в эту депутацию… По прибытии в Константинополь…я представил моим политическим друзьям и Кошуту подробный отчет о положении в Черкесии… В ответ я получил инструкции, которые предписывали мне связаться с полковником Тюрром и генералом Штейном и вестидела сообща с ними, привлекая как можно больше венгров. В то we время я установил связь с Исмаил-пашой, главой почтового ведомства Оттоманской империи, черкесом по происхождению, который казался мне патриотом, способным на жертвы для своей родины. Я совещался с ним относительно способа, с помощью которогомы могли бы отправить в Черкесию оружие, боевые припасы, инструменты для оружейных мастеров, а такжепослать туда хороших офицеров и ремесленников. Но настоящий план экспедиции был составлен генераломШтейном, полковником Тюрром и мной. Капитан Франкини, военный секретарь русского посланника, присутствовал на нескольких наших совещаниях. Нашей целью было переманить Черкесию на сторону русских мирным, медленным, но верным путем… Если бы удалось подчинить Черкесию моему и генерала Штейна руководству, то наш план должен был бы состоять в следующем:

1) избрать какого-нибудь местного князя, который подчинил бы своему управлению всю страну;

2) убедить черкесов, что им нечего ждать помощи ни от султана, ни от какой-либо другой державы;

3) деморализовать горцев военными поражениями – поражениями обдуманными и заранее подготовленными;

4) добиться, чтобы они признали царя своим номинальным верховным государем, которому они не платят никакой дани, но гарнизоны которого они допускают в свою страну… Этого князя предполагалось окружить привезенными в Черкесию венграми; наиболее способных из них надо было поставить на важные посты… Капитан Франкини уверял меня, что Россия добивается только формального подчинения… знаки императорской милости, деньги и русские ордена должны были сделать остальное…

22 сентября 1856 г. Исмаил-паша посоветовал мне привлечь на службу в Черкесию несколько сот поляков, которые находились в казармах в Скутари и раньше служили в легионе Замойского… Это предложение не входило в наши планы, но отвергнуть его было неудобно… Я знал ранее г-на Лапинского, который в свое время сотличием служил в Венгрии… Он жил в Скутари… Мы сговорились с генералом Штейном, что самое лучшеебудет привлечь на службу полковника Лапинского, который питал ко мне абсолютное доверие… 24 сентября яуведомил полковника Лапинского письмом, что черкесские патриоты поручают ему сформировать в Черкесиипольский корпус. В ответ полковник потребовал оружия и обмундирования для 700 поляков… Позже на совещании, в которомучаствовали генерал Штейн, Тюрр, Франкини и я, было решено, что Тюрр отправится в Англию для покупки инструментов и машин для изготовления патронов, но что посылку какого бы то ни было оружия он пока отложит. Мы хотели проверить поляков, прежде чем дать им оружие… Серьезные возражения полковника Лапинского… заставили меня поспешить с отъездом, хотя у меня не было возможности взять с собой завербованных мной венгерских офицеров… В январе 1857 г. я получил письма и инструкции от Кошута и от других моих политических друзей. Мой план был одобрен… Незадолго до моего отъезда я и генерал Штейн сделали вид, будто между нами произошло охлаждение. Я хотел еще отложить мой отъезд, чтобы дать возможность нескольким венграм отправиться вместе со мной, однако капитан Франкини заявил, что невозможно терять ни одного дня, потому что о нашей экспедиции уже пошли толки по всему Константинополю, и если русское посольство не вмешается в это дело, то его могут обвинить в соучастии. 15 февраля полковник Лапинский сел на английский пароход «Кенгуру». Я также сел на пароход… По прибытии в Доб (русские называют его Кабардинск) я отправил письма Сефер-паше, наибу и прочим вождям племен; в этих письмах я объявлял, что я послан его императорским величеством султаном для командования военными силами Черкесии… Поведение полковника Лапинского не внушало мне большой уверенности… Через несколько недель после прибытия польского отряда в Шапсухо (русские называют его форт Тенгинский), резиденцию Сефер-паши, в Доб прибыл г-н Рёмер на бриге, нагруженном оружием и боевыми припасами, которые мы оставили в Босфоре… Внезапное вторжение русских в мае через Атакум собрало тысячи черкесских воинов из всех частей страны. Впервые черкесы увидели, что их собственная артиллерия с успехом атакует русскую. Хотя это сражение само по себе не было серьезным, однако оно придало значение польскому отряду и мне… Я использовал это настроение черкесов для того, чтобы выполнить свою задачу; я выступил публично как посланец султана; я потребовал повиновения… Позже я узнал, что полковник Лапинский изо всех сил старался разрушить мои планы… Я пытался приобрести сторонников среди офицеров и солдат его отряда, и, так как положение последнего было критическим, я приписал вину за это командиру… Захват русским кораблем нескольких сандалов в портах Суджук и Геленджик дал мне повод удалить полковника на некоторое расстояние от театра войны близ Атакума и совершенно изолировать его… Несколько дней спустя я получил от полковника Лапинского письмо, в котором он сообщал, что в Геленджике нет никаких военных сил и что удержать позицию он не в состоянии… Я лично отправился в Геленджик, и полковник Лапинский на месте разъяснил мне опасность своего положения и неминуемость нападения со стороны русских. Девять дней спустя его предсказание сбылось…

Возбуждение, которое я поддерживал среди офицеров и солдат в Адерби во время и после катастрофы в Геленджике, было лишь следствием принятого мною решения сеять раздоры между полковником Лапинским и его отрядом… Через своих эмиссаров я пустил среди черкесов слух, будто полковник продал пушки русским… Я поддался обману полковника, меня обманула его притворная искренность, но, как оказалось, он следил за мной с большей бдительностью, нежели когда-либо раньше…

Согласно данным мне инструкциям, я должен был завязать сношения с русским генералом… Мое анонимное письмо, которое в настоящее время находится в руках комиссии, должно было служить началом постоянной переписки, но по глупости русского командира оно попало вам в руки…

Внезапно полковник Лапинский сбросил маску и, напрямик объявив мне в доме Сефер-паши, что он не признает меня ни своим начальником, ни командующим войсками Черкесии, прервал со мной всякие сношения… и дал также приказ в этом смысле своему польскому отряду. Я попытался отстранить его от должности другим приказом по отряду, обращенным к солдатам, но мои старания оказались тщетны…

(Подпись) Мехмед-бей»

(№ 5) Письмо Яноша Бандьи генералу Филипсону.

«Разве не в интересах России замирить Черкесию? Можно ценой огромных жертв овладеть на короткое время равнинами Черкесии, но завоевать горы и естественные крепости не удастся никогда. Русские пушки утратили свое значение. Черкесская артиллерия будет успешно отвечать русской. Черкесы уже не те, какими были пять лет назад; поддерживаемые небольшой регулярной армией, они сражаются так же хорошо, как и русские войска, и будут бороться до последнего человека за свою веру и свое отечество. Не лучше ли будет дать черкесам нечто вроде мнимой свободы, установить в Черкесии власть какого-нибудь национального князя и держать этого князя под покровительством русского царя? Словом, превратить Черкесию во вторую Грузию или в нечто подобное? Если Черкесия будет тесно связана с Россией, для русских будут открыты дороги в Анатолию и Индию. Sapienti sat [Для мудрого достаточно. Ред.]. На этой основе можно было бы начать переговоры. Обдумайте и дайте ответ».