Текст книги "Собрание сочинений. Том 12"

Автор книги: Карл Генрих Маркс

Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 64 страниц)

К. МАРКС
CREDIT MOBILIER[182]182
  Заглавие дано по записной книжке Маркса за 1857 год.


[Закрыть]

I

В нынешней Французской империи оперативные сводки великой армии [армии Наполеона I. Ред.] сменились отчетами Credit Mobilier. На последнем общем собрании акционеров 28 апреля г-н Исаак Перейра от имени совета директоров представил отчетный доклад, имевший целью дать сжатый обзор деятельности этого примечательного бонапартовского учреждения за 1856 год. При внимательном исследовании этого написанного высокопарным слогом документа, где автор по свойственной ему манере перемешивает финансовые выкладки с теоретическими положениями, цифры с чувствами и биржевую спекуляцию со спекулятивной философией, – можно выявить несомненные признаки упадка, которые эта апологетическая мишура скорее обнаруживает, чем скрывает.

Прибыли Credit Mobilier действительно продолжают ослеплять публику. По акциям, цена которых была установлена первоначально в 500 фр., за 1856 г. было выплачено 25 фр. в виде процентов и 90 фр. в виде дивиденда, что равняется 115 фр. – сумме, которая составляет как раз 23 % на капитал Компании. Тем не менее, чтобы сделать правильные выводы, следует сравнить Credit Mobilier не с обычными коммерческими предприятиями, а с самим собой, и тогда мы увидим, что в течение одного только года его доходы сократились приблизительно наполовину. Следует различать два элемента в чистом годовом доходе этой Компании: один постоянный, другой переменный, один – определенный уставом, другой – зависящий от коммерческого развития Компании, один идет под рубрикой процентов, другой – под рубрикой дивидендов. Поэтому процентный доход в 25 фр., или 5 % на акцию, составляет постоянную статью в отчетах Компании, в то время как истинным критерием ее прогресса является объявленный дивиденд. И вот из отчета мы видим, что дивиденд, равнявшийся в 1855 г. 178 фр. 70 сант., сократился в 1856 г. до 90 фр. – движение, которое никак нельзя назвать восходящим. Если считать, что мелкие акционеры купили свои акции в среднем по 1500 фр., то действительный дивиденд, полученный ими в 1856 г., едва ли превысит 7 %.

Г-н Исаак Перейра думает, что «излишне было бы пытаться указать причины разницы, существующей между дивидендом 1856 и дивидендом 1855 года». Все же он снисходит до того, чтобы мельком упомянуть об «исключительном характере» прибылей 1855 года. Это утверждение не лишено оснований; но в таком случае ясно, что только поддерживая исключительный характер своих прибылей, Credit Mobilier может претендовать на то, чтобы вообще иметь какой-либо характер. Исключительный характер прибылей Компании происходит от колоссальной диспропорции между ее капиталом и ее операциями. Эта диспропорция – отнюдь не временного характера – по существу составляет органический закон существования Компании. Credit Mobilier не претендует быть ни банковской, ни промышленной компанией, а скорее представителем – если возможно, в национальном масштабе – других банковских и промышленных компаний. Оригинальность идеи его организации и состояла в том, что он должен был играть роль представительного учреждения. Поэтому операции Credit Mobilier показывают, что они определяются не его собственным капиталом и обычным производным от него кредитом, а исключительно размерами того капитала, который Credit Mobilier в действительности представляет или пытается представлять. Если бы исчезла диспропорция между его капиталом и его операциями и, следовательно, исчезли бы его «исключительные» прибыли, то Credit Mobilier не просто деградировал бы до положения обычного банка, а потерпел бы крах самым жалким образом. Ставя своей задачей выполнение грандиозных операций, в которые он оказывается вовлеченным по самой природе своей организации, Credit Mobilier должен полагаться на успешное выполнение новых планов во все возрастающих масштабах. При таком характере этого учреждения всякий застой в делах и тем более всякий регресс является роковым симптомом грядущей гибели. Возьмите даже отчет 1856 года. Там, с одной стороны, мы видим скромный капитал в 60000000 фр., а с другой стороны – операции, охватывающие огромную сумму более чем в 6000000000 франков. Сам г-н Перейра дает следующий беглый очерк этих операций:

«Наша подписка на последний заем не только осталась неприкосновенной, но она увеличилась до 40000000 фр. благодаря приобретениям, имевшим целью облегчить подписчикам уплату очередных взносов.

Наша кассовая наличность достигла суммы в 3 085 195 176 фр. 39 сант.

На нашем текущем счету в банке было 1 216 686 271» 33»

Наши прочие текущие счета достигли суммы в 2 739 111 029» 98»

Наша Компания получила за 1 455 264 акции и боны – очередные взносы, составившие вместе сумму в 160 976 590» 98»

Она оплатила как за свой счет, так и за счет компаний, по отношению к которым она выполняла роль банкира, 3 754 921 купон на сумму 64 259 723» 68»

Наш портфель ценных бумаг состоял из 4 986 304 акций или бон».

Г-н Перейра не отрицает, что роль, которую Credit Mobilier выполнял в 1856 г., несколько отличалась от той, которую он выполнял раньше. В течение первых трех лет своего существования он должен был «учредить важные предприятия во Франции», «внести систему в создание крупных предприятий» и, следовательно, неустанно наводнять фондовую биржу новыми ценными бумагами. Но в 1856 г. произошла внезапная перемена. Так как «в результате заключения мира открылась новая эра общественной деятельности», то спекуляция грозила зайти слишком далеко. При этих изменившихся условиях совестливые джентльмены из Credit Mobilier, Перейры, Фульды, Морни, имевшие исключительную склонность способствовать процветанию страны, почувствовали вдруг, что их «непременный долг» обуздывать там, где они прежде подгоняли, сдерживать там, где они побуждали, и быть «осторожными» там, где вместо «благоразумной осмотрительности» существовала прежде «смелость». Так как вся Франция пришла в движение, то Credit Mobilier для успокоения своей совести решил, наоборот, умерить свое рвение. Однако верно и то, что это добродетельное решение было до некоторой степени продиктовано заметкой, опубликованной в «Moniteur» 9 марта 1856 г., где «указываются рамки, которыми правительство желает ограничить выпуск новых ценных бумаг». Даже «если бы» у Credit Mobilier были совсем другие намерения, то «эта заметка», – говорит г-н Перейра, – «была бы приказом, в особенности для нас; это была вынужденная остановка, которая должна была прекратить учреждение новых предприятий». Эта вынужденная остановка, по-видимому, и является достаточным основанием для взятого на себя Компанией обязательства быть умеренной.

В тот самый момент, когда быстрое движение Credit Mobilier было сдержано таким образом правительственной уздой, к несчастью случилось так, что беспринципная конкуренция стала всячески стремиться к тому, чтобы ограничить сферу его деятельности и уменьшить его ресурсы. В то время как заметка в «Moniteur» от 9 марта 1856 г. была непосредственно направлена против так называемых анонимных обществ, создание и деятельность которых во Франции, согласно закону, может утверждать и контролировать только правительство и основывать которые Credit Mobilier, согласно своему уставу, не имеет права, французская спекуляция нашла более широкое поле деятельности в виде societes en commandite [командитных товариществ. Ред.], которые не подлежат утверждению правительством и почти совершенно не контролируются. Спекуляция, таким образом, просто изменила свои пути; задержка в росте анонимных обществ более чем компенсировалась обильным урожаем societes en commandite. Вместо того чтобы препятствовать спекуляции, Наполеон III со всей своей «возвышенной мудростью», как ее называет г-н Перейра, лишь изъял в значительной степени спекуляцию из-под контроля своего любимого учреждения. В продолжение первых девяти месяцев 1856 г., когда вся Франция была опьянена спекуляцией и когда сливки с нее должен был снять Credit Mobilier, это преданное Общество было осуждено действовать таким образом просто по недомыслию со стороны «возвышенной мудрости», «в ограниченных пределах» и смиренно «ждать официального сигнала для того, чтобы возобновить свою деятельность». Оно все еще находилось в ожидании официального сигнала и «наступления лучших времен», когда произошло событие, совершенно выходящее за пределы власти даже «возвышенной мудрости» самого Наполеона.

Но мы отложим рассмотрение этого события до следующего раза.

II

Финансовый кризис, разразившийся в сентябре 1856 г. одновременно на европейском континенте и в Англии, застал Credit Mobilier, выражаясь словами г-на Перейры, на посту «разумного стража финансов и кредита», охватывающего взором «более широкий горизонт», чем другие люди, «стоящие на различных ступенях лестницы», стража, «способного предотвратить тревогу и ненужное возбуждение», безраздельно посвящающего свои заботы возвышенной цели – «поддержке национального труда и национального кредита», равнодушного «к пристрастной или завистливой критике», отвечающего улыбкой на «резкие или обдуманные нападки» и гордо возвышающегося над пошлыми «измышлениями клеветников». В этот критический момент Французский банк оказался, по-видимому, довольно несговорчивым в отношении требований, который Credit Mobilier, побуждаемый исключительно своим горячим стремлением к общественному благоденствию, счел своим долгом предъявить Банку. Поэтому нам дают понять, что «интенсивность и быстрота развития кризиса объясняются мерами, предпринятыми Французским банком согласно уставу, которым он руководствуется», и что «это учреждение еще очень далеко от совершенства, поскольку у него нет никаких обязательств и не намечено никаких мероприятий для гармонического сотрудничества». Отказавшись помочь Credit Mobilier, Французский банк сам в свою очередь отверг его помощь. Дело в том, что Credit Mobilier с присущей ему смелостью мысли решил, что финансовый кризис – самое подходящее время для крупных финансовых манипуляций. Ведь в момент всеобщего смятения вы можете взять штурмом крепость, которую вам в течение ряда лет не удавалось взять правильной осадой. Не удивительно, что Credit Mobilier предложил купить, совместно с некоторыми иностранными банками, рентные бумаги или государственные долговые обязательства, которые имелись у Французского банка, чтобы дать этому последнему возможность «эффективно увеличить свой металлический запас и продолжать выдачу ссуд под рентные бумаги и железнодорожные акции». Когда Credit Mobilier выдвигал это бескорыстное и филантропическое предложение, его портфель был обременен рентными бумагами на сумму около 5475000 фр. и железнодорожными акциями на сумму в 115000000 фр., между тем как в распоряжении Французского банка в это же время имелось рентных бумаг приблизительно на 50000000 франков. Другими словами, Credit Mobilier держал железнодорожные акции на сумму, которая более чем вдвое превышала сумму рентных бумаг, имевшихся у Французского банка. Выбросив свои рентные бумаги на рынок, чтобы укрепить свой металлический запас, Французский банк обесценил бы не только рентные бумаги, по в еще большей степени все другие ценные бумаги, в особенности же железнодорожные акции. Следовательно, предложение Credit Mobilier сводилось на деле к тому, чтобы Банк не выпускал свои рентные бумаги на рынок, а оставил бы там больше места для железнодорожных акций, которые держал Credit Mobilier. К тому же Банк, как утверждает г-н Перейра, имел бы тогда предлог для прекращения ссуд под железнодорожные акции. Таким образом, Французский банк тайно пришел бы на выручку Credit Mobilier, в то время как публике казалось бы, что Банк находится в вассальной зависимости от этого великодушного учреждения и что он был спасен благодаря помощи Credit Mobilier. Однако Банк почуял подвох и счел за благо держаться подальше от «разумного стража».

Столь же твердо решив уберечь Францию от финансового кризиса, как его покровитель должен был в свое время уберечь ее от социализма, Credit Mobilier обратился с новым предложением, на этот раз не к Французскому банку, а к частным парижским банкам. Он бескорыстно предложил

«пойти навстречу всем железнодорожным компаниям Франции, организовав подписку на сумму в 300000000 фр. на займы, которые они должны были выпустить в 1857 году; при этом сам Credit Mobilier заявил о своей готовности подписаться на сумму в 200000000 фр. при условии, что другие банки подпишутся на остальные 100000000 франков».

Такая подписка неизбежно привела бы к быстрому повышению цен на железнодорожные акции и боны, то есть на тот самый товар, главным владельцем которого был Credit Mobilier. Мало того, Credit Mobilier одним смелым ходом достиг бы положения крупного пайщика всех французских железных дорог и сделал бы всех крупных парижских банкиров в некотором роде своими невольными компаньонами. Однако и этот план провалился. Вынужденный «отказаться от мысли о каких-либо совместных шагах», Credit Mobilier увидел, что ему остается только действовать на собственный страх и риск. Глубокое убеждение в том, что «сделанные им подобного рода предложения уже сами по себе, несомненно, очень способствовали успокоению умов», в значительной мере примирило Credit Mobilier с тем, что кризис имел тенденцию «существенным образом сократить прибыли, на которые, как ему казалось, он мог рассчитывать».

Помимо всех этих неприятностей, Credit Mobilier жалуется на то, что до сих пор ему мешали пустить в ход свой козырь, а именно, осуществить выпуск облигаций на 600000000 фр., то есть выпуск бумажных денег его собственного изобретения, подлежащих оплате в очень долгие сроки и обеспеченных не капиталом данной Компании, а ценными бумагами, на которые их можно было бы обменять.

«Средства, которые мы должны были бы извлечь из выпуска наших облигаций», – говорит г-н Перейра, – «позволили бы нам приобрести такие ценные бумаги, которые не нашли еще до сих пор определенного применения, и чрезвычайно расширить поддержку, оказываемую нами промышленности».

В 1855 г. Credit Mobilier уже совсем было собрался выпустить на 240000000 фр. таких облигаций, – а это разрешалось его уставом, – но «возвышенная мудрость» Тюильрийского дворца пресекла эту затею. Такой выпуск бумажных денег Credit Mobilier называет увеличением своего капитала; простые люди скорее назвали бы это увеличением его долгов. Итак, вынужденная остановка, навязанная Credit Mobilier правительством в марте 1856 г., конкуренция societes en commandite, финансовый кризис и несостоявшийся выпуск его собственных бумажных денег – все эти обстоятельства вполне объясняют сокращение его дивидендов.

Во всех прежних отчетах этого крупного жульнического концерна замена частных промышленных предприятий промышленными акционерными компаниями превозносилась как его отличительная особенность и новшество. Но в рассматриваемом нами последнем отчете мы тщетно стали бы искать даже самый слабый намек на этот счет. Из 60000000 фр., составляющих капитал Компании, 40000000 фр. были в течение 1856 г. вложены в государственные бумаги; а из сумм, оказавшихся у него в руках благодаря кредиту, значительно большая часть пошла на «пролонгацию» рентных бумаг и железнодорожных акций в расчетные дни на бирже; в 1856 г. такие операции были проделаны с французскими рентными бумагами на сумму 421500000 фр. и с железнодорожными и другими акциями на сумму 281000000 франков. В настоящее время эти пролонгации означают не что иное, как денежные ссуды биржевым спекулянтам, позволяющие им продолжать свои операции и вместе с тем придавать солидную видимость дутым фондам биржи. На этой операции отвлечения значительной части национального капитала от производительной деятельности к непроизводительной биржевой игре Credit Mobilier и основывает, главным образом, свою претензию на благодарность французского народа. Луи-Наполеон действительно получает от гг. Перейра и К° огромную поддержку. Они не только придают фиктивную стоимость императорским фондам, но неустанно поощряют, внедряют, поддерживают и распространяют дух спекуляции, являющийся жизненным принципом нынешней Империи. При самом беглом взгляде на операции, столь благодушно обрисованные г-ном Перейрой, становится ясным, что спекулятивные маневры Credit Mobilier неизбежно связаны с мошенническими сделками. С одной стороны, выполняя общественную функцию покровителя биржи, Credit Mobilier занимает деньги у населения и дает их взаймы спекулирующим компаниям и лицам, чтобы поддерживать цены французских акций и ценных бумаг. С другой стороны, как частное предприятие Credit Mobilier постоянно спекулирует в свою собственную пользу на колебаниях курса этих же самых акций и ценных бумаг, играя как на повышение их, так и на их понижение. Чтобы внешне примирить эти противоречия, Credit Mobilier не может не прибегать к обману и мошенничеству.

Как все профессиональные спекулянты, Луи-Наполеон настолько же смело задумывает свои coups [ходы. Ред.], насколько медленно и осторожно их выполняет. Так, например, он дважды сдерживал беззастенчивую деятельность Credit Mobilier – сначала в 1855 г., когда он запретил выпуск его облигаций, а затем в 1856 г., когда его предостережение в «Moniteur» заставило Credit Mobilier умерить свой пыл. Но несмотря на препятствия, чинимые Луи-Наполеоном, Компания продолжает действовать вовсю. Бесспорно, если дать ей полную волю, она сломает себе шею. Если Бонапарт и дальше будет беспокоить ее призывами к умеренности, она перестанет быть сама собой. Однако из отчета г-на Перейры явствует, что «возвышенная мудрость» и «благоразумная осмотрительность» сумели, наконец, договориться. Если уже дискредитированному Credit Mobilier не будет предоставлено опасное право выпускать свои собственные бумажные деньги, то средства, без которых он не может дальше существовать, должна быть предложены ему под более почтенной вывеской Французского банка. Такова одна из тайных целей нового закона о Французском банке, переданного сейчас на рассмотрение «ученым собакам и обезьянам» Corps Legislatif [Законодательного корпуса. Ред.]. «Мы не боимся заявить, – говорит г-н Перейра, – что мы напрасно стали бы искать где-либо еще, кроме как во Французском банке, средства для оказания ссудами необходимого содействия общественному кредиту, крупным предприятиям, торговле и промышленности», иными словами, самому Credit Mobilier.

Написано К. Марксом 12 и 15 мая 1857 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» №№ 5027 и 5028, 30 мая и 1 июня 1857 г. в качестве передовых

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

На русском языке публикуется впервые

Ф. ЭНГЕЛЬС
ПЕРСИЯ И КИТАЙ[183]183
  В записной книжке Маркса за 1857 г. статья озаглавлена «Китайская – персидская (война)». —


[Закрыть]

Лондон, 22 мая 1857 г.

Англичане только что закончили в Азии одну войну и начинают другую[184]184
  Речь идет об англо-персидской войне 1856–1857 гг. (см. примечание 74) и второй «опиумной» войне с Китаем 1856–1858 годов. Поводом к последней послужил конфликт между английскими представителями и китайскими властями в Кантоне (см. примечание 100). Военные действия в Китае продолжались с перерывами до июня 1858 г. и закончились грабительским Тяньцзиньским договором.


[Закрыть]. Сопротивление, оказанное персами, и сопротивление, которое до сих пор оказывали британскому вторжению китайцы, представляет собой контраст, достойный нашего внимания. В Персии азиатскому варварству была привита европейская система военной организации; в Китае разлагающаяся полуцивилизация древнейшего в мире государства борется с европейцами своими собственными средствами. Персия была разбита наголову, между тем как доведенный до отчаяния, полуразвалившийся Китай сумел найти систему сопротивления, которая, если она будет последовательно проводиться, сделает невозможным повторение триумфальных походов первой англо-китайской войны.

Персия находилась в положении, аналогичном тому, в каком была Турция во время войны с Россией 1828–1829 годов[185]185
  Русско-турецкая война 1828–1829 гг. была начата Николаем I под предлогом поддержки национального движения христианского населения Греции против турецкого ига. Турецкие войска, частично реорганизованные европейскими инструкторами и хорошо вооруженные, оказали вначале сильное сопротивление русской армии, сосредоточенной на Дунае (под Силистрией, Шумлой и Варной) и плохо подготовленной. Однако успешное наступление русских, предпринятое 11 июня (30 мая) 1829 г., обратило турецкую армию в паническое бегство. Согласившись на все условия России, Турция подписала Адрианопольский мирный договор.


[Закрыть]. Английские, французские, русские офицеры поочередно пытались организовать персидскую армию. Одна система сменяла другую, и каждая, в свою очередь, встречала препятствия, вследствие зависти, интриг, невежества, жадности и подкупности тех жителей Востока, которых эти системы должны были превратить в европейских офицеров и солдат. Новой регулярной армии ни разу не представился случай испытать свою организацию и мощь на поле битвы. Все ее подвиги ограничивались несколькими походами против курдов, туркменов и афганцев, во время которых она служила своего рода ядром или резервом многочисленной персидской иррегулярной кавалерии. Сражалась главным образом эта последняя; регулярные же части обычно должны были лишь вводить в заблуждение противника эффектной демонстрацией своих грозных на вид боевых порядков. Но вот, наконец, разразилась война с Англией.

Англичане напали на Бушир и натолкнулись на храброе, хотя и безуспешное сопротивление. Однако в Бушире сражались не регулярные войска, а войска, состоявшие из иррегулярных отрядов, набранных среди персов и арабов – жителей побережья. Регулярные части еще только сосредоточивались, находясь приблизительно на расстоянии шестидесяти миль, в гористой местности. Наконец, они двинулись вперед. Англо-индийская армия встретила их на полдороге; и хотя персы умело использовали свою артиллерию и строились в каре по всем правилам искусства, атака всего лишь одного-единственного индийского кавалерийского полка смела с поля сражения всю персидскую армию, как гвардию, так и линейные войска. А чтобы понять, как расценивается эта индийская регулярная кавалерия в самой индийской армии, достаточно обратиться к книге капитана Нолана, посвященной этой теме[186]186
  L. E. Nolan. «Cavalry; its History and Tactics» (Л. Э. Нолан. «Кавалерия, ее история и тактика»). Первое издание книги вышло в 1851 году.


[Закрыть]. Среди англо-индийских офицеров индийскую регулярную кавалерию считают более чем бесполезной и стоящей гораздо ниже англо-индийской иррегулярной кавалерии. Капитан Нолан не может привести ни одного боя, в котором она показала бы себя с хорошей стороны. И тем не менее шестьсот таких солдат обратили в бегство десять тысяч персов! Страх, охвативший персидские регулярные войска, был так велик, что с тех пор они, если не считать артиллерии, ни разу нигде не оказали сопротивления. У Мохаммеры они держались вдали от опасности, предоставив артиллерии защищать батареи, и отступили, как только огонь последних был подавлен; а когда англичане во время одной рекогносцировки высадили на берег триста стрелков и пятьдесят иррегулярных всадников, все персидское войско отступило, оставив обоз, припасы и пушки в руках – не победителей, каковыми англичан нельзя назвать, а захватчиков.

Впрочем, все это еще не дает основания клеймить персов как нацию трусов и не свидетельствует о том, что восточные народы нельзя научить европейской тактике. Русско-турецкие войны 1806–1812[187]187
  Поводом к русско-турецкой войне 1806–1812 гг. явился спровоцированный Францией русско-турецкий конфликт, в связи с нарушением Турцией некоторых условий прежних русско-турецких договоров. В течение ряда лет война шла с переменным успехом. В 1811 г. командующим Дунайской армией был назначен М. И. Кутузов, после чего в ходе войны произошел перелом в пользу России, которая заключила с Турцией Бухарестский мирный договор.


[Закрыть] и 1828–1829 гг. дают множество таких примеров. Главное сопротивление русским было оказано со стороны иррегулярных отрядов как в укрепленных городах, так и в горных провинциях. Регулярные же войска, всякий раз как они появлялись в открытом поле, сразу опрокидывались русскими и очень часто обращались в бегство при первом же выстреле; между тем в горном ущелье у Варны одна-единственная рота иррегулярных арнаутов[188]188
  Арнауты – турецкое название албанцев.


[Закрыть] в течение нескольких недель успешно сопротивлялась осадным действиям русских. Однако в недавней войне турецкая регулярная армия нанесла русским поражение во всех без исключения схватках, от Олтеницы и Четате до Карса и Ингура[189]189
  При Олтенице (селение на левом берегу Дуная) 4 ноября (23 октября) 1853 г. турки выиграли сражение у русских из-за бездарного командования генерала Данненберга.
  В кровопролитном сражении у селения Четате 6 января 1854 г. (25 декабря 1853 г.) русские, отогнав турок к Калафату, понесли большой урон.
  В период длительной осады турецкой крепости Карс (июнь – ноябрь 1855 г.) русские 29 (17) сентября предприняли штурм крепости, который окончился неудачей из-за недостатка сил у осаждающих, а также в связи с тем, что осажденные заранее узнали о готовящемся штурме. Гарнизон крепости сдался русским войскам лишь 24 (12) ноября.
  Встретившись с превосходящими силами турецких войск в бою у реки Ингур 6 ноября (25 октября) 1855 г., русские войска понесли большие потери и отступили из Мингрелии.


[Закрыть].

Дело в том, что введение европейской военной системы у отсталых народов еще отнюдь нельзя считать законченным после того, как новая армия подразделена на отдельные воинские части, снаряжена и обучена по европейскому образцу. Все это – лишь первый шаг к ее организации. Недостаточно также ввести какой-нибудь европейский воинский устав; он так же неспособен обеспечить внедрение европейской дисциплины, как набор европейских строевых уставов сам по себе не может породить европейскую тактику и стратегию. Главной задачей и в то же время главной трудностью является создание корпуса офицеров и унтер-офицеров, обученных по новейшей европейской системе, вполне освободившихся в военных вопросах от старых национальных предрассудков и пережитков и способных вдохнуть жизнь в новые формирования. Все это требует длительного времени и неизбежно должно натолкнуться на тяжелейшие препятствия в виде восточного невежества, неуравновешенности, предрассудков, а также фаворитизма и превратностей судьбы, присущих восточным дворам. Какой-нибудь султан или шах слишком склонен считать свою армию пригодной ко всему, коль скоро солдаты умеют продефилировать на параде, делать повороты, разворачиваться и строиться в колонны, не производя безнадежной путаницы. Что же касается военных школ, то ожидаемые от них плоды созревают столь медленно, что при неустойчивости восточных правительств едва ли можно надеяться когда-либо увидеть эти плоды. Даже в Турции выпуск обученных офицеров совсем ничтожен, и турецкая армия в последней войне не смогла бы ничего сделать, если бы в ее рядах не было многочисленных ренегатов[190]190
  Ренегатами в Турции назывались подданные султана из бывших христиан, перешедших в мусульманство.


[Закрыть] и европейских офицеров.

Единственным родом войск, повсюду составляющим исключение, является артиллерия. Тут восточные народы настолько неумелы, настолько беспомощны, что им приходится передавать руководство ею всецело в руки своих европейских инструкторов. В результате как в Турции, так и в Персии артиллерия стоит неизмеримо выше пехоты и кавалерии.

Совершенно естественно, что при таких обстоятельствах англо-индийская армия – старейшая из всех восточных армий, организованных по-европейски, единственная армия, подчиненная не восточной, а чисто европейской администрации и укомплектованная почти исключительно офицерами-европейцами, – что эта армия, при поддержке сильного резерва из британских частей и мощного флота, без труда рассеяла персидские регулярные войска. Это поражение принесет персам большую пользу именно потому, что оно было крупным поражением. Они поймут теперь, как это уже поняли турки, что европейский мундир и парадная муштра сами по себе не являются еще талисманом, и может случиться, что через двадцать лет персы окажутся столь же искусными в военном деле, какими оказались турки в своих последних победах.

Войска, взявшие Бушир и Мохаммеру, будут, как предполагают, немедленно отправлены в Китай. Там они встретят иного противника. Там им придется иметь дело не с попытками маневрирования на европейский лад, а с иррегулярными частями азиатских полчищ. Несомненно, с такими войсками они справятся легко; но что, если китайцы начнут против них национальную войну и если варварство окажется настолько неразборчивым, что использует единственное средство защиты, которым оно умеет владеть?

Несомненно, настроение китайцев в настоящее время совсем иное, чем было в войне 1840–1842 годов. Тогда народ оставался спокоен; он предоставил императорским солдатам сражаться с завоевателями и после поражения подчинился с восточным фатализмом власти неприятеля. Теперь же, по крайней мере в южных провинциях, территорией которых до сих пор ограничивались военные действия, народные массы принимают активное – более того, фанатическое участие в борьбе против чужеземцев. Китайцы хладнокровно и обдуманно отравляют большое количество хлеба в европейской колонии Гонконга. (Несколько булок было послано Либиху для анализа. Он обнаружил большое количество мышьяка, пропитавшего все частицы хлеба, – свидетельство того, что яд был всыпан уже в тесто. Однако доза оказалась настолько сильной, что должна была подействовать как рвотное и таким образом парализовать действие яда.) Со спрятанным оружием садятся они на торговые пароходы, во время плавания убивают команду и пассажиров-европейцев и захватывают судно. Они похищают и умерщвляют каждого европейца, который подвертывается им под руку. Даже кули, эмигрирующие в чужие страны, словно по уговору поднимают бунты на каждом отплывающем в чужие края корабле, бьются за то, чтобы овладеть им, и предпочитают пойти вместе с ним ко дну или погибнуть в пламени пожара на нем, чем сдаться. Даже за пределами своей родины китайские колонисты, доныне самые покорные и кроткие люди, устраивают заговоры и внезапно поднимают ночные восстания, как это было в Сараваке; в других местах, например, в Сингапуре, их удерживают в повиновении только при помощи силы и бдительного надзора. Это общее восстание всех китайцев против всех чужеземцев было вызвано пиратской политикой британского правительства, которая и придала этому восстанию характер войны на истребление.

Что может сделать армия против народа, прибегающего к таким методам ведения войны? В каком месте и насколько далеко может она проникнуть в неприятельскую страну и как ей удержаться там? Пусть цивилизаторы, которые забрасывают раскаленными ядрами беззащитный город и к убийствам прибавляют насилия, называют этот способ борьбы подлым, варварским, жестоким; что за дело до этого китайцам, если только он один ведет к успеху? Если британцы обращаются с китайцами, как с варварами, то они не могут отказать им в право использовать все преимущества, вытекающие из их варварства. Если совершаемые ими похищения, нападения врасплох, ночные убийства принято считать у нас подлостью, то цивилизаторы не должны забывать, что, согласно их же собственному признанию, китайцы не могут устоять против европейских средств разрушения при помощи своих обычных методов ведения войны.

Короче говоря, вместо того чтобы морализировать по поводу ужасных жестокостей китайцев, как это делает рыцарственная английская пресса, было бы лучше признать, что это – война pro aris et focis [за алтари и очаги. Ред.], народная война за сохранение китайской национальности, война со всеми ее, если хотите, высокомерными предрассудками, глупостью, ученым невежеством и педантичным варварством, но все же народная война. А в народной войне средства, применяемые восставшей нацией, надо оценивать не с точки зрения общепризнанных правил регулярной войны или какого-либо другого абстрактного критерия, а лишь с точки зрения той ступени цивилизации, которой достигла эта восставшая нация.

На этот раз англичане попали в трудное положение. Пока национальный китайский фанатизм распространяется, по-видимому, только в тех южных провинциях, которые не примкнули еще к великому восстанию[191]191
  Имеется в виду тайпинское восстание (см. примечание 72).


[Закрыть]. Ограничится ли война этими провинциями? В таком случае она, наверное, не приведет ни к какому результату, так как ни одному жизненно важному центру Империи не будет угрожать опасность. В то же время война станет для англичан чрезвычайно опасной, если фанатизм охватит население внутренних областей. Можно до основания разрушить Кантон и захватывать всевозможные пункты на морском побережье, но любых сил, которые англичане могли бы собрать, не хватило бы, чтобы завоевать и удержать за собой две провинции – Гуандун и Гуанси. Что же в таком случае могут они сделать в дальнейшем? Территория к северу от Кантона вплоть до Шанхая и Нанкина находится в руках китайских повстанцев, восстанавливать которых против себя было бы серьезной ошибкой, а к северу от Нанкина единственным пунктом, наступление на который могло бы привести к решающим результатам, является Пекин. Но где взять армию для создания укрепленной и снабженной гарнизоном операционной базы на побережье, для преодоления всех препятствий на пути движения, для обеспечения связи с побережьем при помощи особых отрядов и для того, чтобы появиться со сколько-нибудь внушительными силами под стенами города, по размерам равного Лондону, расположенного за сто миль от места высадки этих сил? С другой стороны, удачная военная демонстрация против столицы могла бы подорвать основы самого существования Китайской империи, ускорить падение династии Цин и создать условия для продвижения не англичан, а русских.