Текст книги "На Рио-де-Ла-Плате"

Автор книги: Карл Фридрих Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

«Племянник» вытаращил глаза, заметив других йербатеро.

– Кто вы? Что вам нужно? Кто вам позволил войти сюда? – спрашивал он.

– Мы сами себе позволили, – ответил Монтесо. – Этот сеньор защитил сеньориту, а мы защищаем его. Одно с другим связано; мы прибыли вместе с ним. А где же мой дорогой крестный со своим сыном?

– Наверняка здесь, – быстро ответила девушка, указывая на дверь, соединявшую две половины дома. – Я приведу их.

– Да, сделайте это! Мне хотелось бы познакомиться со всей этой славной компанией, – сказал йербатеро.

Девушка вошла в соседнюю комнату. Остальные йербатеро недвижно остановились возле входной двери. Старушка оцепенело застыла на стуле. Маурисио Монтесо смерил бандита презрительным взглядом и спросил его:

– Разве мы сегодня уже не встречались с вами, сеньор? Ведь это вы стояли неподалеку от конторы сеньора Тупидо?

– Возможно, я проходил там.

– Нет, вы там стояли, ждали кого-то. Потом остановились на углу площади, напротив кондитерской, после чего бродили по разным улицам, пока не добрались до собора, где слушали орган. Разве не так?

– Сеньор, какое дело вам до моих прогулок!

– Они меня интересуют чрезвычайно. Кроме того, я знаю еще, что потом вы направились к домику, где живет органист. Странно, но всюду, где бы вы ни появлялись, впереди вас шел именно этот сеньор! И еще – это уже самое странное – повсюду за вами следовал я со своими товарищами!

– С вами у меня нет ничего общего!

– Да? А нам кажется по-другому. К сожалению, мы не смогли пробраться за вами к дому органиста, нам помешали. Но, к счастью, ваш замысел вам не удался. Сеньору наша помощь не потребовалась, он и сам был, к счастью, начеку. Он отправился к сеньору Тупидо, а вы тем временем подались сюда. Вы переговорили с обитателем этого домика и не заметили, что снаружи у окна стоял я и все слышал.

Бандит побледнел.

– Я совершенно не понимаю, о чем вы тут говорите, – заявил он.

– Лжете! Зато мы свое дело знаем.

– Я пришел сюда всего несколько минут назад. Спросите хозяина, когда он вернется!

– Он уже тут, и мы его спрашивали. Он лежит снаружи возле домика, связанный лассо. Нам он во всем признался.

– Вот дурак!

– О, если вам к груди приставить нож, да побольше, не думаю, что вы будете вести себя умнее, чем он. И если вы не сознаетесь в своих истинных намерениях, мы попробуем провести этот эксперимент.

– Тогда я заявлю о вас в полицию!

– С каких это пор вы стали дружить с полицией?

Я протянул ему отнятый у него нож и спросил:

– Вам наверняка известен этот нож. Неужели вы собираетесь это отрицать?

Он бросил быстрый взгляд на него и ответил:

– Я никогда не видел раньше этот нож. И отвяжитесь, наконец, от меня со своими вопросами!

Под платком, закрывавшим его голову, я заметил ссадину.

– Где это вы так поранились? – спросил я, указывая на его рану. – Наверное, это случилось, когда я швырнул вас о стену дома, в котором живет органист?

Теперь он стал груб.

– Побеспокойтесь лучше о вашем собственном лице, я бы не хотел поменяться с вами местами! Какого черта вы тут устраиваете мне допрос? Нечего болтать и командовать. Убирайтесь-ка отсюда подобру-поздорову, пока вас не вышвырнули!

– И это после таких изысканных приглашений!

– Я поступал так, потому что принимал вас за кабальеро. Теперь вижу, что ошибался. Только не думайте, что я вас боюсь! Я тут не один с вами, мне есть кого позвать на помощь.

Он открыл боковую дверь и крикнул:

– Выходи, крестный! Тут есть кое-кто, кто ни кулаков, ни ножей давно не нюхал.

Вместо крестного вышла сеньорита. Она с довольно веселым выражением на лице сказала:

– Крестного здесь уже нет. Когда я сказала ему, какие у нас гости, он вместе с сыном выбрался в окно, сказав, что не пылает желанием общаться с йербатеро.

– Какая трусость! Выбраться в окно и оставить здесь меня одного! Но я все равно не боюсь. Эй, посторонитесь-ка! Кто меня тронет, узнает, какой острый у меня нож.

Он вытащил нож и двинулся к двери. Я отступил назад, чтобы пропустить его. Это была западня, потому что едва он обратился ко мне спиной, как я обхватил его сзади и крепко сжал его руки. Один из йербатеро обвил ему ноги лассо и этой же веревкой связал бандита. Хотя парень и пытался защищаться, но без всякого успеха. Он кричал и ругался что было мочи, пока ему не заткнули рот его же платком.

В то время как мы возились с ним, я увидел, что прелестная сеньорита юркнула в дверь. Старушка тоже поднялась со стула и выскользнула со скоростью, которой я не мог от нее ожидать. Остальные не обратили на это никакого внимания. Я бы мог удержать их обеих, но не стал вмешиваться, не видя в этом никакой пользы.

Когда бандит был связан, Монтесо промолвил:

– Приведите другого!

Двое его людей вышли, чтобы исполнить приказ. Я потешался, предвкушая выражение их лиц, когда они вернутся. Через некоторое время они снова пришли. Один из них, смущенно теребя свою взъерошенную шевелюру, сообщил:

– Негодяй сбежал. Мы обыскали все окрестности, но не нашли его.

– Но мы же приткнули его связанного возле стены, не мог же он освободиться от лассо!

– Значит, другие его освободили, – сказал я. – Крестный со своим сыном улизнули, старуха с внучкой тоже смылись. А четырех человек вполне достаточно, чтобы развязать лассо.

– Тьфу, черт! Они смылись? – спросил он, только теперь заметив, что женщин нет. – Этот негодяй, конечно, и лассо мое прихватил! Что ж, зато у нас в руках остался вот этот; он заводила, и ему придется расплачиваться за остальных. Что мы с ним сделаем, сеньор?

Вопрос был обращен ко мне. Я пожал плечами.

– Я не знаю здешних законов, и к тому же я не судья, чтобы выносить ему приговор.

– Подумаешь, судья! Если бы мы захотели передать это дело полиции и суду, то нажили бы одни неприятности. Нам пришлось бы оставаться здесь до окончания процесса, а за это время дружки этого молодчика расправились бы с нами. Быть может, властям даже вздумалось бы посадить нас всех под арест, чтобы мы не смогли раньше времени уехать отсюда. Я знаю это. Нет, судьями будем мы сами. А о законах или приговоре, который вынес бы суд, мне и узнавать нечего. Я сам творю закон. В диких лесах, как и в пампе, принято раз и навсегда избавляться от убийцы. Он получает нож или пулю в живот. Вот этим мы и займемся.

– Нет, сеньор, с этим я не согласен.

– Но почему же?

– Потому что я не хочу быть ни судьей, ни палачом этому человеку.

– Но вам вовсе не надо ими быть, это мы возьмем на себя.

– Вам за это дело вообще незачем браться; оно касается меня одного, я ведь был оскорблен, а не вы.

– Карамба! Я с обеда бегаю за этим мерзавцем, обращаюсь за помощью даже к моим друзьям; мне удается предотвратить убийство, а теперь выходит, что это меня совсем не касается? Слыхано ли такое? Вы сделали для меня доброе дело, сеньор, значит, вы мой друг, но у нас, йербатеро, так заведено: если кто-то обошелся плохо с твоим другом, значит, он обошелся так и с тобой. Вас хотели убить, и это равносильно тому, как если бы покушались на меня самого.

– Если бы меня убили, то вы, будучи моим другом, могли бы отомстить за меня, но раз со мной даже малейшей неприятности не случилось, то, я прошу вас, оставим это дело и отпустим парня!

– Сударь, должен вам сказать: заметно, что вы немец. Может быть, на вашей родине убийцы ордена получают или какие другие награды и отличия? Имейте в виду: если вы дадите ему свободу, он тут же – понимаете, тут же воспользуется ею, чтобы прикончить вас, и на этот раз, уж будьте уверены, будет действовать уже наверняка!

– Пусть попробует! Я теперь настолько хорошо знаю его намерения, что мне незачем их опасаться. Если вам угодно, задайте ему хорошую взбучку. Может быть, это побудит его сказать, от кого он получил задание убить меня.

– Об этом нетрудно догадаться, но пусть он все-таки сам скажет, от кого. Сколько ударов ему отвесить?

– Бейте его до тех пор, пока он не сознается, кто нанял его для расправы со мной. Но после признания не трогайте его. Я не собираюсь при этом присутствовать. Я вообще не хочу больше видеть этого человека.

Я удалился и несколько раз обошел вокруг дома. Я явственно слышал, как сыпались удары, получаемые бандитом, но ни единого возгласа боли я не уловил. Через десять минут я открыл дверь и заглянул внутрь. Бандит лежал на животе. Его штаны были измяты и залиты кровью, и все же он с издевкой ухмыльнулся мне в лицо. Он не признался ни в чем, вообще он не проронил ни единого звука, ни единого слога; казалось, его кожа была не тоньше, чем у бегемота.

– Сеньор, что вы на это скажете? – спросил Монтесо. – Он не признается ни в чем, и если мы будем продолжать бить его, то просто забьем до смерти.

– Достаточно. Пусть он полежит! Я и так знаю человека, от которого он получил свое задание.

– Хорошо, раз вы так хотите, пускай лежит. Мы запрем его. А еще лучше, погасим свет и останемся здесь, чтобы схватить обитателей этого дома.

– Мне нет до них дела. Не хочу больше ничего о них слышать.

– Благослови, Господь, вашу кротость, сеньор, но она здесь неуместна. Когда паразит кусает меня, я убиваю его, иначе он снова меня укусит. Однако пусть все будет так, как вы хотите. С вашего позволения, мы уходим!

Йербатеро вышли, Монтесо закрыл дверь и швырнул ключ. Мы снова прошли пустырем, а затем повернули на дорогу. Так мы добрались до города молча, не общаясь друг с другом.

– Вы сразу пойдете в отель? – спросил меня Монтесо. – Не окажете ли нам честь, сеньор, не выпьете ли с нами по стаканчику? Вы нас этим очень обрадуете.

Мне следовало отблагодарить его за спасение, и потому я не хотел огорчать или, пожалуй даже, оскорблять его отказом. Я принял приглашение.

Мы свернули в одну из боковых улочек и вошли в неприметный дом, вывеска указывала, что это кабачок, судя по всему, весьма низкопробный.

Из полуоткрытой двери гостиной доносились сигаретный чад и гвалт. Я уже раскаивался, что составил компанию Монтесо, но он не стал заходить в зал, а постучал в дверь, за которой, очевидно, располагалась кухня. Оттуда вышла молодая хорошенькая женщина и низко поклонилась ему.

– Наверху открыто? – спросил Монтесо.

– Да. Там несколько сеньоров, обслуживает моя сестра.

– Тогда мы пойдем наверх. Позаботьтесь, чтобы всякий сброд нам не досаждал!

У него появилась новая интонация, голос его звучал так категорично, словно он с юности привык отдавать приказы. Женщина опять поклонилась ему, точно важному господину, и мы поднялись по лестнице наверх.

Там мы сперва попали в небольшую прихожую, где висело несколько шляп и на изящной подставке стояли трости. Монтесо откинул плюшевую портьеру, и мы вступили в узкий и длинный, пышно убранный салон. Некоторые предметы чуть ли не источали сияние дня. Столы были отделаны мраморными плитами, стулья и диваны обтянуты красным плюшем. На каждом столе располагалась коллекция бутылок с винами разных сортов. Короче говоря, салон этот сделал бы честь солидному отелю любой европейской столицы.

Из-за стойки поднялась юная девушка и низко поклонилась нам. Четверо мужчин, сидевшие за одним из столов, судя по одежде, принадлежали к лучшим слоям общества. Они тоже вежливо приветствовали нас. Один из них даже самым сердечным образом протянул Монтесо руку.

И здесь коротали время сборщики чая! Остальные пятеро были одеты в те же лохмотья, что и Монтесо. Расхаживали они босиком. Их шляпы все вместе не стоили и пятидесяти пфеннигов [53]53
  Пфенниг– мелкая немецкая монета; после создания в Германии единой валютной системы так стала называться сотая часть немецкой марки.


[Закрыть]. Прически и бороды были неухоженны. Казалось, что никто из них не мылся уже несколько месяцев. Я был поражен, но, конечно, вовсе не подал виду, что это меня удивляет хотя бы в малейшей степени. Монтесо направился к самому последнему столу, который был настолько велик, что нам всем хватило места за ним. Йербатеро предложил нам сесть и вернулся к стойке, чтобы сделать заказ.

Девушка убрала стоявшие на столе бутылки и на их место принесла другие. С изумлением я читал названия: «Шато Икем», «Латур бланш» и «От Брион». Если эти вина были подлинными, то цена их, естественно, была неприемлема для той голытьбы, что намеревалась опустошить эти бутылки.

Монтесо уселся напротив меня, приветливо мне поклонился и произнес:

– Сеньор, поскольку я наблюдал за вами с полудня, то знаю точно, что вы еще не ужинали. Ведь у Тупидо вы пробыли так недолго, что поесть у него просто не могли. Поэтому мы просим вас быть нашим гостем и разделить с нами вечернюю трапезу. Конечно, мы можем вам предложить лишь то, что имеют обыкновение вкушать бедные йербатеро, ежели вдруг попадают в город. Пища достаточно скромная.

– Разумеется, оно и видно, – улыбнулся я, указав на бутылки. – Если хлеб, вкушаемый вами, под стать этой воде, то я, пожалуй, согласен быть йербатеро.

– Может быть, когда-нибудь вы поймете, что не все так просто, как вам кажется. Полагаю, вы еще сможете поближе познакомиться с нашим образом жизни, ведь я тешу себя надеждой, что нам доведется еще очень часто сиживать той же компанией, что и сегодня, хотя и не в этом месте.

Он откупорил несколько бутылок, наполнил бокалы и поднял тост за продолжение нашего знакомства. Затем он вытащил бумажник, как мне показалось, туго набитый, и, достав из него банкноты, вернул мне деньги, что я ссудил ему днем.

– Позвольте мне поступить вопреки нашему сегодняшнему уговору! – сказал он. – Мне, собственно, полагалось лишь уведомить вас, а деньги выплатить через год. Но раз с моей стороны поступок этот был не чем иным, как шуткой, то прошу вас как шутку его и воспринимать. Я отнюдь не бедняк, за которого вы меня приняли, но я рад вашему заблуждению, поскольку это дало мне повод познакомиться с вами. Возможно, среди немцев много таких же душевных людей, как и вы, но здесь они чрезвычайно редки. Поэтому я сразу же искренне полюбил вас и рассказал о вас своим товарищам. Вы можете рассчитывать на нашу дружбу.

Хотя я пытался скрыть свое изумление, но не удержался, чтобы не задать вопроса:

– Но, сеньор, если дела у вас идут много лучше, чем кажется, почему же там, перед чванливым Тупидо, ради жалких двух сотен талеров вы расточали столько слов?

– Чтобы обмануть его, сеньор. Мы – честные люди и того, кто нам доверяет, никогда не обманем. Кто платит нам честно, тот и получает качественный товар и может во всем положиться на нас. А Тупидо – обманщик, мошенник, и потому мы оставили его в дураках. Я знаю, что вы ему об этом не скажете. Чай, который мы предложили ему и который он пробовал, был превосходным; но ночью, пробравшись в его магазин, мы подменили пакеты. Среди множества центнеров чая, лежащих, как он надеется, у него на складе, не наберется и трех щепоток настоящего мате.

– Но, сеньор, это же мошенничество!

– Мошенничество? Слово это меня очень обидело бы, произнеси его кто-то другой, а не вы. Но что вы называете мошенничеством? Кража ли это, если я отбираю у вора, пусть и тайком, то, что он у меня украл?

– Почему же вы не прибегнете к помощи правосудия?

– Потому что против него я, пожалуй, бессилен. Перестаньте вспоминать про правосудие. Здесь, если у меня украдут тысячу песо и я донесу на вора, то, возвращая эту тысячу, я лишусь, быть может, двух или даже трех тысяч, а вору, наверное, все сойдет с рук. У наших воров вошло в привычку наряду со своим занятием исполнять обязанности чиновников. И красть они никогда не крадут, пожива сама к ним по ночам в дом бежит. Тут уж лучше всего помогать себе самому. Тупидо обманул нас, и мы расквитались с ним, не обращаясь к властям. Мы чувствуем себя правыми и поэтому не терзаемся муками совести. Две сотни талеров я ему отослал. И велел сказать, что мне удалось получить их в долг. Теперь мы с ним в расчете. Вы не знаете, как живет йербатеро. Это одно из самых трудных и опасных занятий, какие только есть на свете, и мы не хотим изо дня в день рисковать нашим здоровьем и жизнью, чтобы оставаться в рабстве, а из мошенников плодить миллионеров.

– Я, разумеется, не подозреваю об опасностях, которым подвергается сборщик чая. Но скажите, что может угрожать человеку, который, работая на ухоженной плантации, собирает листья с кустов или деревьев?

– Если бы вы не были нашим гостем, сеньор, то мы бы, наверное, подняли вас на смех. Вы говорите об ухоженных плантациях. Вы имеете в виду чайные плантации? По-вашему, в сезон урожая рабочие отправляются в сад и листики обрывают?

– Ну, примерно так я себе это представлял – ведь именно так выращивают чай в Китае.

– Я так и думал. Но вы глубоко заблуждаетесь, сеньор. Я объясню вам, в чем именно, как только нас обслужат.

Как раз в это время девушка принялась накрывать на стол. Как я удивился, когда перед этими босоногими людьми положили серебряные приборы! Посуда была из тончайшего севрского фарфора [54]54
  Севрский фарфор– изделия одного из самых знаменитых в Европе фарфоровых заводов, основанного в 1756 г. в городе Севре, юго-западном пригороде Парижа.


[Закрыть], а что касается кушаний, то в знаменитых ресторанах на парижских бульварах или Унтер-ден-Линден [55]55
  Унтер-ден-Линден (нем. – Под липами) – одна из центральных улиц Берлина.


[Закрыть]нельзя было встретить лучше. Помимо супа, блюда сменялись еще шесть раз, а на десерт предлагались изысканные пирожные и фрукты, доставленные с трех континентов. При этом Монтесо держался на манер хозяина замка, умеющего пустить пыль в глаза. Вкушая яства с изяществом придворной дамы и одаривая меня лучшими из них, он продолжал пояснять:

– Настоящий йербатеро добывает чай в непроходимых лесах, нередко забираясь туда, где прежде не ступала нога человека, туда, где на каждом шагу надо отбиваться от пум, ягуаров, крокодилов и диких индейцев. Неужели вы ничего не слышали об этом?

– Нет, слышал, но думал, что такое бывает лишь в исключительных случаях. Я с нетерпением ожидаю подробного рассказа.

– В общих чертах вы узнаете об этом. Йербатеро, конечно, не отправляются в эту глушь в одиночку. Хозяин нанимает десять, двадцать или даже тридцать человек и снаряжает их. Он снабжает своих работников пончо и другой одеждой, ножами, топорами, оружием, водкой, табаком и прочими необходимыми вещами. Затем пригоняют быков, их мясо послужит в сезон, когда собирают чай, а шкуры сгодятся на то, чтобы упаковать чай. Сборщики выбирают себе вожака, которому все обязаны беспрекословно подчиняться, или же им его назначают самые авторитетные люди среди йербатеро. После этого отправляются в путь. В лесу вожак выбирает место, где будет разбит лагерь. Оттуда люди парами разбредаются в разные стороны и приступают к работе. Собирают они небольшие веточки, на которых много листьев и молодых побегов, потом их обрезают и дважды в день, завернув в пончо или связав их ремнем, относят в хижину, где встречаются, чтобы пообедать и поужинать. Длится работа неделями или даже месяцами. Когда будет собрано большое количество веточек йербы и будет забито немало быков, чьи шкуры пойдут на тюки, то вблизи хижины сооружают высокий помост и землю под ним как можно крепче утаптывают. На этот помост кладут собранные ветки и разводят под ними костер, чтобы ветки слегка обжарились. Потом удаляют золу и снимают йербу с помоста; теперь, чтобы окончательно высушить йербу, ее кладут на раскалившуюся землю. Ветки становятся хрупкими, и их можно растирать в порошок, который затем как следует взбивают палками. Тем временем бычьи шкуры режут на две части, вымачивают и сшивают из них мешки или тюки почти что кубической формы. Сюда ссыпают порошок и деревянными колотушками так колошматят тюки, что они становятся твердыми, как камень. Хотя они и невелики размерами, но могут весить до трехсот фунтов [56]56
  Фунт– старинная мера веса, неодинаковая в различных германских государствах; во второй половине XIX в., в годы объединения Германии, фунт был приравнен 500 граммам.


[Закрыть].

– Да это не то, что я слышал. Это напоминает жизнь американского траппера [57]57
  Траппер– буквально: «охотник, ставящий ловушки»; общее название охотников, промышлявших пушного зверя в одиночку малыми группками на Среднем и Дальнем Западе США.


[Закрыть]или бортника.

– Сравнение очень меткое, хотя и неполное. Вы измените свое мнение, если поближе познакомитесь и с этими землями, и с народами, населяющими их.

– Как раз к этому я и стремлюсь. Потому я путешествую! Мне особенно хотелось побывать в пампе.

– А в сельве [58]58
  Сельва– влажные, тропические вечнозеленые леса Южной Америки.


[Закрыть], здешнем непроходимом лесу?

– Тоже, конечно.

– А вас связывают какие-то определенные сроки? Вы наметили дату, когда закончите путешествие?

– Нет. Я полный себе хозяин.

– Но тогда, сеньор, что вам помешает на несколько недель выбраться вместе с нами в сельву?

– В общем-то, ничего.

– Отлично! Вы познакомитесь с жизнью йербатеро! Может быть, вы уже слышали о Гран-Чако? Это очень интересное место, вы сами убедитесь, если поедете с нами. Мы встретим там сендадора, о котором я вам говорил, я бы сам познакомил вас. Он ждет нас, и у меня там есть важные дела.

– Могу ли я узнать, какие?

– Гм! – пробормотал он. – Это, вообще-то, тайна. Но мы можем вам доверить ее, если вы дадите слово не смеяться над нами.

– Сеньор! Я, конечно, здесь новый человек, почти ничего не знаю о здешней жизни, но разве я похож на того, кто станет вас высмеивать, вас, людей, которые настолько же превосходят меня, насколько профессор превосходит школяра!

Польщенный, он разгладил свою бороду, бросил вопросительный взгляд на своих товарищей и, когда те одобрительно закивали, обратился ко мне:

– Вы годами жили среди северных индейцев и, значит, умеете обращаться с оружием и лошадьми. Сегодня я убедился, что вы находчивы и знаете больше, чем мы, шестеро, вместе взятые. Поэтому я думаю, что вы именно тот человек, который нам нужен. Я сделаю вам одно предложение. Но вначале задам вопрос, на который прошу вас ответить искренне.

– Спрашивайте!

– Хорошо! Спрашиваю. Но только не поднимайте нас на смех. Скажите-ка, что бы вы сделали, если бы узнали, что где-то спрятан клад?

– Сообщил бы о нем законному владельцу.

– Законному владельцу! Так! Гм! Но если владельца нет и вообще не было?

– Тогда взял бы клад себе!

– Вы разбираетесь в колдовстве?

– Чушь! Колдовства вообще не существует. И никакого колдовства не нужно, чтобы добыть клад. Если знаешь, где он спрятан, то спокойно выкапываешь его, в любое время дня или ночи, и все.

– Так! Гм! – пробормотал он. – Будь это так, просто я был бы доволен.

– Это именно так!

– Сеньор, вы образованнее всех нас, вместе взятых, вашим убеждениям веришь. Мы знаем место, где можно отыскать клад, даже два таких места.

– Так откапывайте быстрее ваши сокровища.

– Гм! Да, если бы все так быстро делалось! Я уже был там, но ничего не нашел. Местность мы знаем совершенно точно, но вот само место захоронения найти не смогли, потому что у нас не хватает учености, чтобы разобрать один текст.

– Ага! А что это за текст?

– Вы – человек ученый, а потому…

– Пожалуйста! – перебил я его. – Не требуйте от меня слишком многого. На каком языке составлена эта рукопись?

– На языке инка, но написано латинскими буквами на так называемом кечуа [59]59
  Кечуа– основное население андийских нагорий; вместе с аймара, близкородственной им народностью, кечуа составляли преобладающую массу жителей древней перуанской империи; кечуа и аймара были наиболее распространенными языками в государстве инка.


[Закрыть].

– Это крайне интересно, особенно для меня!

– Почему для вас?

– Живя среди североамериканских индейцев, я старался выучить их языки. А прежде чем отправиться в Южную Америку, купил несколько книг о языках здешних индейских племен. Так, я уже два месяца занимался кечуа. Потому тот текст, о котором вы говорили, меня страшно интересует. У кого же эта бумага?

– Да все у того же моего друга, которого я отрекомендовал вам как превосходного сендадора.

– Он – владелец документа?

– Да. Он получил его от одного умершего монаха.

– Почему именно ему подарили рукопись?

– Потому что он сопровождал этого монаха в его путешествии, и больше с ними не было никого. Он вел святого человека с той стороны Анд, должен был отвести его в Тукуман, в монастырь доминиканцев. Но в пути падре [60]60
  Падре– буквально: «отец»; обычное обращение к католическим священнослужителям в испаноязычных странах.


[Закрыть], который был очень стар, внезапно заболел и умер. Незадолго до смерти он передал сендадору документ. Я его уже смотрел. Там есть два чертежа.

– И что же, вы не смогли ее прочитать?

– Нет. Но сендадор несколько лет учился, он больше меня понимает в бумагах. Он считал, что дело это совершенно верное, и взял меня с собой. Мы побывали в обоих местах, но ничего не нашли.

– Он вам ничего не сообщил о содержании документа?

– Сказал все, что он знал.

– Могу ли я узнать, что вы взяли себе на заметку?

– Тот падре, что передал документ, был человеком ученым. В свое время он испросил разрешения отправиться в Перу и развязать узелки на шнурках…

– Развязать? А не распутать? Вы хотите сказать – расшифровать их?

– Да. Жил тут некогда один народ, звали его инка [61]61
  Инка(«инки») – они не были особой народностью; это всего лишь титул верховного правителя империи; в более широком смысле понятие «инка» включало в себя также высшие аристократические круги древнего государства.


[Закрыть]; люди эти, вместо того чтобы писать на бумаге, завязывали узелки на шнурках. Я знал, как назывались эти шнурки, но опять позабыл.

– Кипу?

– Да, вот такое было название.

– Каждое кипу состоит из связки шнурков, то есть из главного шнурка, к которому различными способами привязаны тонкие шнурки разных цветов. Цвет и способ завязывания узелков имели свое особое значение.

– Вот так. Именно это говорил мне и сендадор. Множество подобных кипу утеряно. Падре много сил потратил, разыскивая их, и кое-что нашел. Много лет он бился над разгадкой их значения, и в конце концов это ему удалось. Одна старая индеанка, которую он вылечил, подарила ему в знак благодарности два кипу, доставшихся ей от предков. Она не могла их прочесть, но знала, что речь в них идет об огромных сокровищах. Падре прочитал оба послания инков. О других кипу он написал книгу, но она не была напечатана. Содержание двух кипу индеанки он утаил от всех, кроме сендадора, о котором я вам говорю. Ему он завещал свой перевод.

– А сами кипу?

– Нет. Он оставил их в своей коллекции в Перу, куда намеревался вернуться.

– Гм! Может быть, он и через Анды-то перебрался только ради сокровищ? Значит, он направлялся в Тукуман, к доминиканцам?

– Да.

– Тогда мне внушает подозрение этот сендадор.

– Почему?

– Я скажу, но потом. Вначале расскажите вы мне о содержании документа.

– Итак, жили два знаменитых инки, отличившиеся в победных войнах. Во время этих войн были припрятаны огромные сокровища; до сегодняшнего дня их так и не нашли. Возле озера раскинулся город. Жители его в ожидании осады погрузили в озеро все серебряные и золотые сосуды. Горожане были побеждены и перебиты. Сокровища же до сих пор лежат на дне озера, и ничто, кроме тех двух кипу, не напоминает о них.

– Но как сохранились эти кипу? Они ведь находились в осажденном городе?

– Несколько человек сумели оттуда бежать. Кипу они прихватили с собой. Они бежали в местечко, расположенное высоко в горах; но победители последовали за ними и туда. Поэтому жители селения спрятали свои сокровища в старую шахту и замаскировали вход туда так, чтобы его нельзя было отыскать. Поскольку жители не хотели добровольно сдаться, их тоже перебили. Один из них, раненный, сумел ночью уползти оттуда и спасся. Позже он вернулся в дом местного касика [62]62
  Касик– индейский князек, правитель деревушки, городка или какого-то района, вождь племени.


[Закрыть], где хранились кипу. Дом превратился в руины, но тайник остался невредим. Этот человек взял оба кипу с собой. Воспользоваться ими он не сумел; может быть, он просто не умел читать, сендадор говорил мне, что не все инки понимали узелковую грамоту. Этот человек завещал кипу своим наследникам, и в конце концов они попали к той женщине, которая отдала их падре.

– Сеньор, если это правда, то что же тогда выдумка?

– Вы мне не верите?

– Вам я охотно верю, но ваш рассказ вызывает у меня сомнения.

– Сендадор никогда не обманет меня!

– Допустим. Но он вполне мог обмануть сам себя. В этой истории концы с концами не совсем сходятся. И потому я подозреваю сендадора в сокрытии сокровищ.

– Но он – мой старый друг! Если бы вы знали этого человека так, как я, то никогда бы не сказали про него такое!

– И все же я должен вас огорчить: я не страдаю чрезмерной мнительностью, а всего лишь исхожу из фактов. Видел ли этот сендадор падре до того, как тот нанял его проводником?

– Нет. Мой друг упоминал об этом несколько раз.

– Значит, до этого он вообще не знал его, не был ни другом по переписке, предположим, ни родственником?

– Ни тем, ни другим.

– Может быть, сендадор оказал падре какие-то особые услуги во время перехода через горы?

– Нет. Почему вы спрашиваете об этом? Как связано это с обоими кипу?

– Напрямую. Где находятся оба тайника с сокровищами? Вблизи Тукумана?

– Наоборот, очень далеко от этого города.

– Ну а почему падре направлялся в Тукуман, а не в упомянутые места? Вы, наверное, согласитесь, что переход через Анды не только труден, но и опасен, а для столь пожилого человека даже смертельно опасен?

– Это так. Для пожилых людей очень опасен крайне разреженный воздух и вызываемый им приток крови.

– Вы сказали, что падре был пожилым человеком. Итак, путешествие для него было очень опасным. Подвергаться подобной опасности люди решаются только по серьезным причинам. Несомненно, он хотел раздобыть сокровища. Но не земные блага манили его. Он хотел добыть сокровища не для себя, а для других. Вы согласны с этим?

– Да, ваши объяснения убедительны.

– Для кого же он предназначал сокровища? Неужели его наследником должен был стать сендадор?

– Пожалуй, поначалу монах не думал о нем.

– Потом, вероятно, тоже. Сендадору вообще не следовало ничего знать об этом деле. Только перед смертью падре сообщил ему об этом. Со своей тайной он расстался отнюдь не добровольно, ему пришлось это сделать. Но кому же он, собственно, хотел раскрыть эту тайну?

– Конечно, доминиканцам в Тукумане.

– Я тоже так думаю. Собратья по ордену, наверное, лучше, чем сендадор, сумели бы разобраться с этой рукописью или расшифровать оба кипу. Поэтому можно предположить, что наследие падре предназначалось им.

– Но у падре вовсе не было с собой кипу!

– Не верю.

– Мой друг говорил об этом, и у меня нет повода сомневаться в его словах.

– Тем больше поводов для этого у меня. Откуда был падре?

– Я не знаю, ведь сендадор не сообщил мне это.

– Где находились его коллекции, о которых вы говорили? Где пребывала ненапечатанная книга, то есть рукопись столь ценного труда?

– Этого не знает никто.

– Неужели падре умер, не рассказав сендадору о таких важных вещах? Итак, при нем был перевод кипу и не было самих кипу, которые по крайней мере, я говорю «по крайней мере», столь же важны, как и перевод?

– Гм! Этими вопросами вы ставите меня в затруднительное положение!

– Я уверен, что ваш друг был бы загнан ими в тупик. Если мои предположения справедливы, то он не только незаконно присвоил себе рукопись, но и утаил оба кипу.

– У падре ведь не было их при себе, я вам уже говорил!

– А я утверждаю, что были. И оба их он доверил сендадору. Ведь тот разбирается в языке кечуа?

– Разбирается.

– Но кипу он не мог прочитать?

– Нет.

– Ну, тогда оба кипу не только не нужны ему, но и опасны для него. Он узнал тайну, прочитав перевод. Если бы кипу случайно потерялись и попали в руки человека, который сумел бы их расшифровать, то тайна была бы разгадана. Поэтому нужно было избавиться от них, уничтожить. Что он думает делать теперь, когда розыски оказались напрасными?

– Он не прекращает их.

– Напрасный труд.

– Может быть, и напрасный, ведь он намерен довериться человеку, который лучше его разбирается в приложенных чертежах. Я получил задание подыскать такого человека и думаю, что уже нашел его.