Текст книги "На Рио-де-Ла-Плате"

Автор книги: Карл Фридрих Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

Мои товарищи уже догадались, что настал решающий миг. Пока я был в комнате, все они пробрались в загон и поджидали меня.

– Бежим? – спросил полковник.

– Да, – ответил я. – Только тихо.

Стволом винтовки я ловко отодвинул дверцу, прорезанную в ограде, и выскользнул наружу. Никого не было видно, не слышалось ни шагов, ни голосов. Как можно тише мы прокрались в поле. Ладонью я прикрывал морду лошади, чтобы она не заржала и не зафыркала. Примерно в шестистах шагах от изгороди я остановился.

– Что такое? – спросил полковник. – Почему мы остановились?

– Днем наши следы увидят. Нет, надо раздобыть лошадей.

– Ах! Но где их возьмешь?

– У солдат.

– Гм! Ведете себя как профессиональный конокрад!

– Что же остается делать, коли затеял красть лошадей. Сеньор Маурисио Монтесо пусть пойдет вместе со мной. Винтовки мы не возьмем. Думаю, понадобятся только ножи. Остальным придется ждать нашего возвращения.

Мы снова вернулись к изгороди, но теперь направились вправо. Солдаты, очевидно, были в той стороне. Вскоре мы услышали фырканье лошадей.

– Ложитесь на землю, – шепнул я йербатеро. – И ползите за мной, но тихо!

– Ну что, добудем лошадей? – с нетерпением спрашивал он.

– Да. И еще одного человека в придачу!

– Вы в своем уме?

– Абсолютно. Но говорите тише!

– Но кого же вы задумали поймать, сеньор?

– Самого господина поручика Антонио Гомарру.

– Его? Почему?

– Он слишком заносчив, надо его наказать, вдобавок он прекрасно знает местность. Он проводник у этих людей. Если увезем его, они не сумеют пуститься в погоню; зато нам его знание местности поможет.

– Умно!

– Верно? Но надо спешить. Прошло уже больше десяти минут, как я оставил майора. Пока что он уплетает мясо. Как только заметит, что мы исчезли, завопит. Пошли!

Вскоре мы заметили силуэты пасущихся лошадей. До ближайшей было самое большее двенадцать шагов.

– Подождите! – шепнул я йербатеро. – Не покидайте это место, пока я не вернусь!

Там, где пасутся лошади, непременно имеется пастух, надсмотрщик, часовой. Его надо было обезвредить. Я подобрался к лошадям, и тут позади двух стоявших рядом друг с другом животных я увидел не одного, а пару сторожей. Досадно! С двумя я мог справиться, но, пока я опрокину наземь одного и брошусь к другому, тот успеет позвать на помощь. Все же я подполз поближе. Они разговаривали друг с другом. Я совершенно отчетливо слышал их голоса, и тут от радости я едва не захлопал в ладоши: в одном из говоривших я признал по голосу поручика.

Обоих сразу схватить я не мог. Надо было улучить момент, когда Гомарра, пришедший глянуть на лошадей, снова уйдет оттуда. Я прополз еще немного вперед и застыл, спрятавшись в траве. Прождал я, пожалуй, минут пять; со стороны ранчо вдруг донеслись громкие крики:

– Сюда, сюда, все сюда! Эти парни сбежали! Они попрятались. Сюда, сюда!

Это был майор. Я услышал позади себя гул голосов, торопливые шаги; все устремились к изгородям. Индеец, поручик, встрепенулся. Он спешил на ранчо.

Он не видел меня. Когда он пробегал мимо, я схватил его за ногу. Индеец рухнул на землю, я набросился на него и сдавил ему глотку. Он был моим. Взвалив его на левое плечо, я немедленно направился к часовому, сторожившему лошадей. Часового я не боялся. К тому же я рассчитывал, что он омертвеет от ужаса. Когда он увидел меня с ношей, то спросил:

– Что там за шум на ранчо?

– Майор всех сзывает, – ответил я.

– Для чего?

– Об этом потом! Где еще лошади?

– За ближайшим углом.

– Много там сторожей?

– Только один, как здесь.

Солдат отвечал на удивление бойко. Но теперь в нем зародилось подозрение, он добавил:

– А что это там? Что у вас? Это же человек? Кто вы?

– Немец. Хотели его схватить, а он сам поймал поручика Гомарру. Доложишь об этом майору, когда очухаешься! Нескольких лошадей мы у вас позаимствуем. Спокойной ночи!

Он даже не пытался убежать – схлопотал затрещину и повалился наземь.

– Сеньор Монтесо! – Я крикнул довольно громко, ибо в осторожности уже не нуждался.

– Что? – спросил он.

– Быстро зовите остальных! Здесь множество лошадей, причем самых лучших.

Он побежал опрометью и моментально привел наших товарищей. Их изумление едва ли удастся описать.

– О Господи, какая неосторожность! – сказал полковник. – Враги находятся совсем рядом!

– Тут их нет, они в глубине ранчо, возле дома, нас ищут.

– А кто же тут лежит?

– Сторож и поручик Гомарра, его мы прихватим с собой. Но довольно вопросов, надо поспешить отсюда! Пусть каждый возьмет себе лошадь. О, да они все оседланы!

– Лошадь? Раз так все складывается, берите столько лошадей, сколько сможете увести. Вперед.

Полковник отдал команду, и мы начали действовать. Все лошади с помощью лассо были привязаны к колышкам. Стоило только выдернуть такой колышек, и лошадь, лассо, седло и вся сбруя оказывались у нас в руках. Дело пустяковое! Скоро мы вскочили на лошадей. Я поднял поручика, все еще лежавшего без чувств, и приторочил к седлу; теперь мы помчались прочь. Через некоторое время, удалившись от ранчо на безопасное расстояние, мы сделали небольшой привал; надо было связать пленника, а то, очнувшись, он доставил бы нам немало хлопот.

– Куда теперь? – спросил полковник.

– Сперва на северо-восток, – ответил йербатеро. – Сейчас темно, ехать нужно медленно, пока не выберемся из болот; здесь, в окрестностях Параны, они часто встречаются. Скоро взойдет луна. Будет легче скакать.

Он был прав. Через полчаса выглянул месяц. Небо казалось таким чистым и безоблачным, что нечего было бояться непогоды вроде той, что бушевала сегодня.

Теперь галопом через степь, все время на северо-восток. Иногда мелькала узкая речушка, которую мы легко преодолевали. Заметить заболоченные участки тоже было делом нетрудным, ведь даже при свете луны тамошняя растительность отличалась от степной. Так мы ехали час, два часа и более. Мой пленник не шевелился. Мне стало страшно за него. Неужели я его придушил? Я вовсе не хотел этого, теперь на веки вечные на мою душу ляжет грех. Я приподнял индейца, заглянул ему в глаза. Да, они были сомкнуты. Я не находил себе места. Я велел остановиться и спешиться. Индейца положили в траву и развязали ему ноги. Он мигом вскочил, открыл глаза и разразился ужасной тирадой. Какими только карами он нам не грозил! Мы расхохотались. Я не прерывал его, пусть изольет весь гнев до конца; но потом я заявил:

– Никого еще я так быстро не воскрешал! Я думал, сеньор, вы мертвы! Почему же вы не шевелились?

– А разве я мог шевелиться?

– Но говорить-то могли.

– Чтобы сказать вам, что за ужасный вы тип? Это я и сейчас успею! Если б только я не был связан!

– Что ж, повторили бы еще раз, что вам наговорили обо мне много небылиц, уверили, что я человек глупый, бесчестный. Нет, именно потому, что я умнее вас, я и молчал, и именно потому, что я человек чести, я до поры до времени сносил ваши оскорбления – я знал: придет минута, и вам будет стыдно передо мной. Впрочем, с вами ничего не случится, вы нравитесь мне.

– А все-таки что вы собираетесь со мной сделать?

– Вы будете нашим проводником.

– Спасибо! Вы меня не заставите.

– Наоборот, запросто сумею.

– Хотел бы я знать, как! А что, если я поведу вас совсем в другую сторону?

– Тогда мы вас расстреляем. Обмануть нас нелегко. Но нет, я думаю, вам у нас скоро понравится.

– Нет уж, постараюсь побыстрее от вас улизнуть!

– Ну, попытайтесь! Вам это не удастся. Мы привяжем вас к лошади.

Так и случилось. Ему привязали ноги к подпруге, а в связанные руки вложили поводья. Итак, все вперед и вперед, пока наконец все мы, измученные заботами и тревогами предшествующего дня, не захотели отдохнуть. В одной из степных ложбин, встретившихся нам, виднелись заросли кустарника. Мы спешились и привязали лошадей к колышкам. Ни еды, ни питья тут не было. Впрочем, никто и не думал о них. Все хотели лишь отдохнуть. Всадники улеглись. Один из нас остался часовым. Особенно внимательно надо было следить за пленником.

Я сторожил первым. Чтобы не упускать Гомарру из виду, я положил его с краю от спящих и стал прохаживаться рядом.

Луна поднялась высоко. Неподалеку, в рытвинах, наполненных после бури водой, вскрикивали лягушки. Над всей остальной равниной простиралась мертвая тишина.

Чтобы шумом шагов не будить своих спутников, я через некоторое время присел, облокотился на колени и положил голову на ладонь. О чем думают в такие часы? Кто знает, кто позднее сумеет припомнить! Может быть, о многом, может быть, вообще ни о чем. Странное забытье, в которое погружается душа. Такое бывает нередко. Я сидел уже довольно долго, как вдруг послышался тихий голос:

– Сеньор?

Это был Гомарра.

– Что вы хотите? – спросил я его.

– Вы будете откровенны со мной?

– Разумеется, если знаю ответ.

– Вы говорили, что я вам нравлюсь. Это не ирония, не издевка?

– Нет, сеньор, я говорил искренне.

– Ладно, называйте это ребячеством, но даже у самого черствого человека порой хоть на час смягчается сердце. Вот и со мной сейчас происходит такое. Хочу спросить: почему я вам нравлюсь? Пожалуйста, сеньор, будьте добры, скажите!

Как разнились теперешние его слова и та, прежняя, манера говорить! Сейчас его голос звучал мягко, воистину смягчилось сердце его. Собственно, я сам не понимал, почему этот человек производил на меня такое впечатление. Нет, не ненависть к нему я испытывал, а участие. Ему, Антонио Гомарре, пришлось многое пережить, и сердце его затворилось, но грубая оболочка таила в себе здоровое ядро. Я не видел лица индейца, но, казалось, в нем проступила печаль, а эта черта была мне симпатична. Поэтому я ответил дружелюбно:

– Вы узнаете об этом. Я вряд ли ошибусь, если скажу, что раньше вы были не таким мрачным, ожесточенным человеком, как сейчас?

– Да, пожалуй, вы правы, сеньор. Я был весел, радовался жизни.

– Что же изменило вас? Какое-то печальное событие?

– Разумеется.

– А можно узнать какое?

– Я стараюсь не говорить о нем.

– Но если на сердце лежит бремя, от него не избавится тот, кто в молчании вечно носит его с собой, кто не решается довериться сочувствующему сердцу!

– Да, верно. Но попробуйте, сеньор, отыщите хотя бы одно и впрямь сочувствующее сердце! Таких людей нет!

– Нет, простите! Вы, наверное, стали ненавидеть людей. Но подумайте, кроме плохих людей, на свете есть множество хороших!

– Не спорю, но что толку говорить о делах прошлых, если изменить их уже нельзя?

– И беда не беда, коли ею поделишься. Помните эту старинную поговорку?

– Помнить-то помню, но верно и другое: бедой поделишься, она и совсем задавит. Что из того, если я вправду встречу собеседника, который участливо отнесется ко мне? Поможет ли он отомстить? Отыщет ли человека, которого я не могу найти уже долгие годы, которого я не могу покарать? Нет, конечно же, нет! Нет, я не понимаю, почему должен говорить о вещах, которые не изменишь?

– Ну, если вы не хотите, то не смею вас заставлять, и все же я догадываюсь, что вас мучит.

– Вы? Иностранец?

– Да. Всему виной убийство вашего брата?

– Сеньор, – изумленно спросил он, – что вам известно о Хуане, моем брате?

– Наш проводник – родственник ваш – сказал лишь одно: что его убили.

– Родственник, сплетник этот! Что его разобрало? Вздумал говорить о моих делах!

– Не сердитесь на него! Если б не он, не его слова, вас бы, наверное, уже не было в живых. Вы так сильно меня оскорбили, что я не стал бы с вами болтать попусту, я ответил бы вам совсем по-другому, если б до этого ваш кузен не рассказал мне о вас.

– Ерунда! Я был парламентером!

– Человек, явившийся для переговоров, вдвойне должен быть вежлив и осторожен; вы же поступили наоборот, согласитесь. Ваша жизнь висела на волоске. Но я знал, что с тех пор, как убили вашего брата, вы стали совсем другим. Человек, принимающий смерть родного ему существа так близко к сердцу, конечно же, очень порядочный человек. Поэтому я стал сочувствовать вам.

– Вот, стало быть, что!

Он умолк, я не решился прерывать молчание. Захочет поделиться своей бедой, пусть все совершится по доброй воле. Прошло немало времени, прежде чем он спросил:

– Мой кузен рассказал вам все, что знал?

– Не знаю, что ему еще известно. Мне он сказал одно: что ваш брат убит.

– Он многого не знает. Я не сообщал ему. С какой стати?

– Что ж, тогда и со мной, иностранцем, вряд ли вы пуститесь в разговоры.

– Быть может, и нет, сеньор!

– Если вы мне доверитесь, я только обрадуюсь.

– В том-то и дело, сеньор! Доверяю я вам. Хоть вы и мой враг, я ваш пленник и знать не знаю, что вы со мной задумали сделать. И все же вы так обращаетесь со мной, что я не боюсь вас, не чувствую к вам вражды. Я вижу, что очень, очень в вас ошибался. Когда мы ехали сюда, я слышал ваши разговоры, теперь я понимаю, что вы за человек. Вы один и спасли всю вашу компанию. А когда я вспомню, как вы схватили меня, то думаю, что вы всего сумеете добиться. Стоит вам только захотеть. Еще я слышал, что вы решили поехать потом в Гран-Чако. Вы вправду туда собираетесь?

– Точно.

– А потом в горы?

– Может быть, переберусь через них в Перу.

– Гм! Тогда хотелось бы с вами поговорить. Быть может, вы случайно нападете на след, который я никак не могу отыскать. Кровь моего брата взывает к мести. Денно и нощно в душе моей звучит этот крик, но до сих пор нет ему утешения. И вот, раз вы окажетесь в тех краях, то думаю, от ваших глаз след не ускользнет.

– Не переоценивайте мои силы! Давно ли это случилось?

– Много лет назад. И все же есть одна зацепка, есть одно место, если бы я привел вас туда, то, может быть… но нет, нет, разве это по силам человеку?

– Что?

– Разве бывают люди столь умными, столь проницательными? Разве способны они по прошествии многих лет, попав на место, где совершилось преступление, отыскать убийцу?

– Да, это почти немыслимо.

– К тому же все произошло в очень глухом уголке, где уже через несколько дней бури стирают любые следы.

– Ваш брат там и похоронен?

– Да.

– И теперь его могила – единственная улика, которая есть у вас, чтобы обнаружить убийцу?

– Нет. К счастью, бутылка все еще там.

– Какая бутылка?

– Бутылка со шнурками, там ее закопал убийца.

– Со шнурками? Вы имеете в виду кипу, перуанские узелковые письмена? Тогда не молчите: непременно поведайте, что же случилось!

Я невольно подумал о сендадоре, которого уже прежде начал подозревать. Сейчас лишь он один владел старинными чертежами, двумя этими схемами; о кипу же он ничего не сказал йербатеро. Конечно, он спрятал их, чтобы они не попали в руки человека, способного их расшифровать и отыскать впоследствии место, где схоронены сокровища. Что, если Гомарра говорил сейчас о тех самых кипу! Я был поражен услышанным; потому последнюю фразу проговорил так торопливо, что индеец переспросил:

– Что с вами? Вы так изумлены, сеньор!

– Вы сказали о кипу, они меня необычайно интересуют.

– Вы можете читать эти шнурки?

– Гм! Мне приходилось держать в руках несколько книг, трактовавших, как разгадать кипу; к тому же я довольно сносно знаю и сам язык; хотя все же сомневаюсь, что сумею прочитать узелки.

– Трудно это?

– Очень. Знать бы, о чем идет речь, тогда уже намного легче. Тогда бы я разгадал хоть некоторые из узелков.

– Эх, если бы я сам знал, что там!

– А может, удастся угадать? С убийством вашего брата это связано?

– Конечно, сеньор!

– Так расскажите, как случилось это мерзкое преступление! Вдруг я найду связь между ним и содержанием загадочных шнурков? Где совершилось убийство?

– В боливийских Андах, в пустынной пампе Салинас. Слыхали о таком месте?

– В Южной Америке я не был ни разу; стало быть, не был в Андах, но о пампе Салинас читал. Она и впрямь такая унылая, как ее описывают?

– Вообразить такого нельзя. Можно ехать помногу дней и не увидеть ни дерева, ни куста, ничего, кроме отдельных растений, приспособившихся к засоленной почве. Я бы и сам туда ни в жизнь не выбрался, если бы не охота. Стоит проехать эту пустыню, как попадаешь в местность, где видимо-невидимо шиншилл.

– Там поблизости есть соленое озеро?

– Одно, очень примечательное. Оно раскинулось в просторной, уединенной долине. Говорят, что раньше, до появления белых, у берегов соленого озера лежало множество цветущих поселений; все они уничтожены войной. Теперь нет ни следа от них.

– А может, руины затонули? Такое часто бывает в тех краях, где встречаются вулканы.

– Да, вулканы там повсюду.

– Или раньше озеро было не очень большим, а потом вода поднялась и затопила руины. В озеро впадают реки?

– Да, несколько рек, но все они маленькие, короткие.

– Я слышал, что озеро покрыто коркой соли.

– Верно, причем настолько прочной, что по ней можно ходить и даже ездить верхом. Я часто пробовал это делать. Но в сезон дождей вода прибывает, и соляная корка вспучивается. Потом начинает плавать поверху, трескается, мякнет, тогда уж на нее не отважишься наступить.

– Значит, так оно и есть, озеро очень увеличилось в размерах.

– Почему?

– Озеро постоянно питается реками, а раз у него есть соляной свод, не пропускающий солнечные лучи, то воды испаряется меньше, чем притекает. Поэтому озеро медленно, но верно расширяется; оно попросту поглотило те развалины, что лежали вдоль прежних его берегов. Значит, там вы потеряли брата? Во время охоты, должно быть?

– Да. Мы собирались подняться наверх, в ту местность, где водятся шиншиллы, и вот очутились в пампе Салинас.

– Вы с братом были одни?

– Нет. Вдвоем в те места нечего забираться. Нас было восемь человек, все люди дельные, опытные охотники, не раз ходившие в Анды. Мы переночевали у озера, грелись у небольшого костра, который с трудом поддерживали, кидая в него сухие стебли растений. Утром мы собрались в путь. Но у брата запропастился мул, он пошел его поискать. Мы хотели помочь ему, да он сказал, что не нужно. В тот день нам надо было проехать очень большое расстояние, поэтому брат попросил: не теряйте времени зря, поезжайте помаленьку вперед.

– Там водятся дикие звери?

– Хищные – нет. Может, раз в несколько лет встретишь заплутавшего ягуара; звери знают, в тех краях не пожируешь, можно с голоду околеть; стервятники мигом сметают всю падаль.

– А людей подозрительных можно там повстречать?

– Им туда нелегко попасть. Есть, правда, перевал, по нему можно перебраться через Анды, но он находится очень высоко в горах, трудно туда попасть. Поднимется туда порой какой-нибудь отчаянный искатель золота, ну да и этакий смельчак долго там не продержится.

– Ах, так я и думал!

Я невольно вспомнил того человека, что умер на ферме у Бюргли.

– Что вы думали? – с любопытством спросил Гомарра.

– Я встречал золотоискателя, побывавшего там.

– В одиночку? В самом деле? Знаю его. Лишь два человека отваживались подняться туда, я сам и старый гамбусино, немец по происхождению.

– Вы знаете его имя?

– Нет. Он велел называть себя гамбусино. Но я знаю, что в Восточной Республике у него жили родичи, если не путаю, поблизости от Мерседеса.

– Верно. Я его знаю.

– Какое совпадение! Не слыхали, где он сейчас?

– Он умер. В час его смерти я находился у его изголовья.

– Умер! Умер в постели! Настоящему гамбусино полагается погибнуть в юрах! Ну, да обретет он вечный покой! Он был всегда таким тихим, в себя был погружен. Его едва разговоришь. Похоже, что-то его тяготило. Не знаете, что?

Я ответил уклончиво. Умирающий признался мне, что видел, как один человек, сендадор, убил другого. Убийца заставил свидетеля поклясться, что тот будет молчать. Выходит, убитый был братом Гомарры, и его убийцей стал сендадор.

Итак, я сказал в ответ:

– Почему вы думаете, что он мне признался; ведь он же не говорил ничего людям, которых, не в пример мне, хорошо знал?

– Что ж, может быть, вам очень хотелось об этом узнать?

– Возможно. Гамбусино знал, что ваш брат был убит?

– Нет. Я ничего ему не сказал, я вообще об этом старался не говорить. Да и вместе мы пробыли всего четыре часа, случай свел. Он дал понять, что ему одному лучше. Мне тоже хотелось остаться одному, поэтому если доводилось нам повстречаться, то приветствовали друг друга, обменивались парой вопросов и опять расходились. Я о нем ничего не узнал, он обо мне тоже.

– Значит, в тамошних краях вы встречали лишь его одного?

– Нет, он – один-единственный человек, о котором можно было сказать, что его намерения честны. (Я не говорю об охотниках за шиншиллами.)

– Стало быть, попадаются там и другие люди?

– Да. Мерзавцы, выдающие себя за аррьеро; они уверяют путников, что в этом месте легко перебраться через Анды. Несчастные путешественники непременно исчезают. О них ни слуху ни духу, а вот проводники, аррьеро, обязательно возвращаются целыми и невредимыми. Вот мой брат и наткнулся на такого человека.

– Нет, я сомневаюсь: он же, как и вы, хорошо знал, что делается в тех краях. Мошеннику он не доверился бы.

– Нет, конечно, нет. Но на него напали и убили его.

– А откуда вы знаете, как обстояло дело? Убитый же ничего не мог вам рассказать.

– Он был еще жив; убийца бросил его, думая, что с ним все кончено.

– И вы отыскали брата?

– Да, сеньор. Когда я думаю об этом, сердце так и колотится у меня в груди. Итак, мы оставили его и поехали вверх. От озера тропинка поднимается в горы серпантином, петляя от одного уступа скалы к другому. Если подойти к краю такого уступа, то видно, что творится внизу. Мы ехали неторопливо, чтобы брат побыстрее нагнал нас. Через некоторое время навстречу попался аррьеро, спускавшийся в одиночку с горы. Мы сразу обратили на это внимание, к тому же он вел с собой двух мулов.

– Должно быть, помог путешественнику перебраться через горы, а потом не нашел ни одного желающего составить ему компанию, вот и возвращался один.

– Да, он так и сказал.

– Значит, вы с ним разговаривали?

– Нет, не я, а мои спутники. Я как раз отъехал в сторону, чтобы глянуть вниз, поискать брата. Когда же вернулся к остальным, аррьеро уже след простыл.

– Они спрашивали, как его зовут?

– Да. Он назвал, разумеется, имя, но я понял, что оно было вымышленным; ни одного аррьеро в Андах так не звали.

– А ваши спутники узнали бы его, если бы снова увидели?

– Конечно, но где их теперь найдешь, тех спутников? Кто-то погиб в горах; один отправился в Бразилию и больше не возвращался; остальные пали в сражениях.

– Значит, вам приходится полагаться лишь на самого себя; нет никаких улик, кроме места, где все совершилось, и… бутылки, о которой вы говорили. А что за история с ней?

– Давайте я расскажу! На привал мы остановились в полдень. Решили никуда не двигаться, пока не дождемся брата. Но ждали мы напрасно. Мне стало страшно: аррьеро – после всего услышанного от товарищей – казался мне все подозрительнее. Итак, я поехал назад, один из спутников составил мне компанию. Дни были короткими; близился вечер, когда я добрался до последней скалы, вздымавшейся над озером. Тут-то я и увидел брата, он лежал у края скалы. Рядом тянулась кровавая полоса. Мы спешились и подбежали к нему. Он не шевелился.

– Он был без сознания, да?

Гомарра не отвечал. Наконец после долгой паузы он произнес:

– Стоит ли описывать, что я чувствовал тогда, что чувствую и теперь, когда вспоминаю тот миг? Нет. Меня поймет лишь переживший такое!

– Я это хорошо представляю.

– Нет, не представишь такое! Мой брат – мое второе «я», я любил его как самого себя. Этим все сказано. Мне казалось, что пулю в грудь всадили мне самому. Пуля проникла в тело в области сердца и прошла насквозь. Я бросился к нему и начал что было мочи причитать. Вдруг он открыл глаза и взглянул на меня. Он был еще жив. Я собрался с силами, пытаясь сохранить спокойствие. Я задал ему вопрос и приложил ухо к губам, чтобы уловить чуть внятные звуки, вырывавшиеся у него. Вскоре он умер.

– Он, надеюсь, успел сообщить вам, что же произошло?

– Да! Казалось, что жизнь не хотела его покидать, прежде чем он не признается мне.

– Убийцей был аррьеро?

– Да, естественно. И свершил он это черное дело, чтобы сохранить некую тайну. Мой брат долго не мог найти мула. Наконец поймал, поехал за нами. Когда он добрался до первого уступа, то увидел двух мулов возле скалы. Рядом на корточках сидел человек и высматривал, куда бы спрятать бутылку. Мой брат, обогнув скалу, очутился у него за спиной; он окликнул его. Незнакомец испугался, вскочил, уставился на моего брата, потом вдруг вскинул винтовку и выстрелил в него; брат даже не успел защититься. Хуан покачнулся в седле и повалился наземь; мигом он потерял сознание. Когда он очнулся и огляделся, рядом никого не было. Его мул исчез; яма, куда убийца хотел сунуть бутылку, оставалась пустой, незасыпанной. Напрягая все силы, брат подполз к краю скалы, чтобы хотя бы взглянуть на аррьеро.

– Увидел он его?

– Да. Внизу, на берегу озера, убийца, встав на колени, вырыл возле горы еще одну яму. Рядом стояли три мула. Но тут Хуан снова потерял сознание, слишком много сил он затратил. Он очнулся лишь при моем появлении. Шепнув обо всем, что случилось, он умер.

– Значит, аррьеро думал, что он мертв?

– Да, и подчистую его обокрал. У него ничего не осталось.

– Он описал вам то место на берегу, где аррьеро схоронил бутылку?

– Да, я запомнил его.

– А как вы поступили потом? Погнались за убийцей?

– Было слишком поздно; уже настал вечер. В темноте след не увидишь. В сумерках мы вырыли могилу и, когда рассвело, похоронили брата. Трижды прочитали «Отче наш» и «Аве Мария», засыпали могилу и сложили крест из камней. Потом мы с товарищем расстались.

– Почему?

– Ему надо было известить остальных и сообщить, что я отправился за убийцей. Имелась у меня еще… еще и другая причина. Бутылка! С ней была связана какая-то тайна. Зачем о ней знать кому-то другому?

– Но он же, наверное, слышал ваш разговор?

– Нет, брат говорил тихо-тихо, я сам едва разбирал слова. И, пересказывая их спутнику, я кое о чем умолчал.

– Может быть, умно вы поступили, может быть, глупо. Итак, утром вы сразу пустились в погоню?

– Нет, не сразу. Я подождал, пока мой товарищ уедет, потом направился туда, где аррьеро что-то спрятал. Правда, ночью поднялся сильный ветер, но все равно я нашел это место, я разрыл его и вытащил бутылку, но в ней не было ничего, кроме шнурков с завязанными на них узелками.

– Вы разве не знали, что это означает, что это старинный документ?

– Тогда не знал, но потом, когда стал наводить справки, понял и обрадовался, что не уничтожил находку.

– Вы взяли ее с собой?

– О нет, не совершил такой глупости. Я снова закопал бутылку со всем, что в ней было, а то убийца догадался бы, что его тайна разгадана.

– Думали, что он вернется?

– Конечно! Между прочим, он часто туда возвращался.

– Откуда вы знаете?

– Я оставил определенный знак и, когда вернулся туда, заметил, что кто-то там побывал. Потом всякий раз я заново оставлял этот знак.

– А других следов вы не находили?

– Нет.

– Гм! В ближайших селениях ничего не разузнавали?

– Разузнавал, месяцами там жил, выведывал, да все напрасно!

– Вы не показывали содержимое бутылки тому, кто разбирается в узелковой грамоте?

– Хотел, но никого сведущего в ней не нашел. Теперь же, раз я повстречал вас, прошу, чтобы…

Он осекся, будто сказал слишком много.

– Чтобы что? – спросил я.

– Да нет, это невозможно! Я же ваш пленник, ваш враг, вы со мной возиться не будете, пулю влепите, и все.

– Тут уж вы ошибаетесь, мой дорогой! Если б мы хотели расправиться с вами побыстрее, то зачем бы потащили в такую даль? Давно бы вас расстреляли.

– Так на что я вам нужен?

– Думаю, скоро поймете. По всей видимости, мы вас освободим.

– Сеньор, если вы это серьезно, то я поеду с вами, приведу вас в пампу Салинас. Быть может, вам стоит обследовать это место и изучить бутылку.

– Пожалуй, да. Вы правы. Четверть часа назад я решил обследовать окрестности соленого озера. Думаю, мне удастся найти убийцу.

– Cielos! Эх, если бы удалось!

– Ничего невозможного в этом нет. Итак, потом вы завели себе ранчо. Надоело охотиться на шиншилл?

– Да. На какое-то время устал от кочевой жизни, особенно когда так и не удалось обнаружить убийцу. Ведь я месяцами скрывался возле озера, караулил его. Думал, вот-вот и он попадет мне в руки. Опасности обступали меня: голод, жажда и холод одолевали… и все понапрасну: он так и не появлялся. Но стоило мне удалиться, как, вернувшись, я замечал, что он побывал там. Ему необычайно фартило.

– Что, если дело не только в удаче?

– Нет, фарт, чистый, бесподобный фарт. Как-то раз я обследовал это место, а потом, вернувшись туда через день, выясняю, что он опять побывал там. Это ли не везение?

– Думаю, он скорее хитер и осторожен. К тому же отлично знает тамошние места и обстановку.

– Пожалуй, вы правы. Он всякий раз как с неба сваливался и тут же опять исчезал. Я точно знал, что он бывал возле тайника, но не находил вокруг ни единого следа.

– Да, он очень опытный человек, очень осмотрительный.

– Вылитый Херонимо Сабуко.

– А это кто?

– Это имя вы не слышали. Человек, которого так зовут, лучше всех знает Анды. С этим проводником не сравнится никто; поэтому все называют его по-другому: Эль-Сендадор.

– Вы его видели хоть раз?

– Странно, но никогда не доводилось.

– Он часто бывает в тех краях?

– Он везде и повсюду. Но прибежищем ему служит Гран-Чако. Так вы о нем ничего не знаете?

– Я слышал про какого-то сендадора.

– Очень многие говорят о его храбрости. Он зимой даже отваживался переходить через Анды.

– Ну, это уж басни!

– Да нет, этому можно поверить, я о нем слышал и не такое. Собираетесь переправиться через Анды, договаривайтесь только с ним, и ни с кем другим.

– Я так и поступлю.

– Вправду? Тогда едем, непременно едем к соленому озеру.

– А стоит ли? Вы – сторонник Лопеса, то есть мой противник.

– Подумаешь! Дался мне этот Лопес Хордан! На ранчо я недолго хозяйничал, спокойная жизнь надоела. Хотелось назад, в горы, чтобы, быть может, поймать этого убийцу. Поэтому, едва подвернулся случай, я сразу продал ранчо. Вырученные деньги отвез в столицу Энтре-Риос, в Консепсьон-дель-Уругвай, чтобы положить на хранение. Потом направился в Анды. В пути меня задержали люди Хордана; им нужен был проводник, они ехали в Корриентес. Деньги предложили хорошие, я согласился, меня тут же произвели в офицеры. Вот и все.

– Но вы же держались как самый рьяный сторонник Хордана!

– Видимость, чистая видимость; с волками жить – по-волчьи выть.

– Гм! Кто бы мог подумать!

– Сеньор, я не вру!

– Хорошо, верю вам.

– Я вам докажу, что вы мне сейчас дороже Лопеса Хордана.

– Вот как? Чем же?

– Я помогу вам схватить ваших врагов.

– Как?

– Мы заманим их в болота близ Эспинильи; это пограничная река, разделяющая Энтре-Риос и Корриентес.

– Гм! За нами они погонятся, тут сомнений нет. Но у нас же такое огромное преимущество.

– Не надейтесь, сеньор! Они уже неподалеку.